Ходова К. Языковое родство славянских народов

< ЧАСТЬ 1 > < ЧАСТЬ 2 > < ЧАСТЬ 3 > < ЧАСТЬ 4 > < ЧАСТЬ 5 >

*       *

*

Расселяясь по обширным пространствам Восточной Европы, славяне утрачивали непосредственную связь друг с другом, что должно было повлечь за собой ослабление, а затем и разрыв общности в их развитии. Первые упоми­нания о существовании обособленных групп — сведения о делении славян на склавинов и антов, принадлежащие готскому историку Иордану и византийскому историку Прокопию Кесарийскому, относятся к VI в. н. э. По этим данным территорией обширного племенного союза антов являлось Поднестровье и среднее Поднепровье, а терри­торией союза склавинов — земли на запад от Днестра.

Надо иметь в виду, что славянские народности и на­ции более позднего времени не являются непосредствен­ными продолжателями и наследниками указанных опреде­ленных группировок или частей древнего славянского мира, ибо на протяжении истории возникали новые пере­группировки древних племен. Раскалывается восточный массив: его южная часть, предки балканских славян, пере­мещаются к югу и постепенно занимают Балканский полу­остров, тогда как остальные передвигаются, по-видимому, несколько на запад. Этот процесс явился, вероятно, ре­зультатом вторжения кочевых тюрко-татарских народов, сначала гуннов, а затем аваров и др., которые начиная с середины IV в. вклинивались со стороны черноморских степей в славянские поселения, оттесняя одни племена первоначальной восточной группы через Карпаты на юг, к Дунаю, а другие — на запад, в направлении Волыни, где, они вступили в тесное соприкосновение с западными славянами. Вскоре после этого произошла перемена и в составе древней западной группы: от нее откололись и продвинулись на юг юго-западные племена, предки бу­дущих чехов и словаков. В Закарпатье и по Дунаю они достигли поселений южных славян, отражением чего было появление некоторых языковых особенностей, связываю­щих чешский и словацкий языки с южнославянскими и отличающих их от польского. Однако эти временные связи вскоре ослабели вследствие проникновения на Средне-Дунайскую низменность аваров, которые в VI в. создали там могущественное государство, и окончательно прервались, когда место аваров на Средне-Дунайской низменности заняли мадьяры (венгры), осевшие там в на­чале Х в. н. э.

Восточный массив прежней северной группы — предки восточно-славянских племен — отделяется от западной группы. В нем вырабатываются свои языковые черты.

В VII—IX вв. происходит формирование славянских народностей: древнерусской, древнепольской, древнечеш­ской, древнеболгарской, древнесербской. В состав древне­русской народности, занимавшей области Киевской Руси, входили предки русских (великорусов), украинцев, бело­русов.

Процесс образования славянских народностей был сложным; его нельзя представлять себе в виде простого дробления первоначальной славянской племенной общности на народности. Например, древнерусская народность, оформившаяся в Х—XI вв., в дальнейшем, в XIV—XV вв., становится базой трех новых восточнославянских народ­ностей: русской (великорусской), украинской и белорусской.

* *

*

В результате развития одинакового исходного мате­риала — древнейшей словарной прослойки — в разных сла­вянских языках возникли различные лексические системы, скрепленные общностью происхождения их опорных эле­ментов: морфем и целых слов.

Нет сомнения в том, что некоторое количество слов древнего происхождения неизменно выпадало из обраще­ния. Выпадение слова из обращения объясняется посте­пенным сокращением его употребления, вызванным изме­нениями системы языка в целом в связи с изменениями в общественной практике и всей истории народа.

В древних славянских языках было больше общих слов славянского происхождения, чем в современных языках. Возможность зарегистрировать исчезновение того или иного слова представляется исследователю уже в том. случае, если он обращается к лексическим фактам, отра­женным в письменности. В древнерусском языке XI в. отмечено слово орь в значении „крестьянская рабочая лошадь“. Как свидетельствуют памятники письменности, это слово употреблялось также в древнечешском и старо­польском языках, хотя в несколько ином звуковом обли­чий: hor, horz, horsz. По этим отдельным свидетельствам древних текстов можно судить о том, что слово было известно на большой территории распространения славян­ских языков. В наше время это слово почти вышло из обихода. Его можно наблюдать лишь в узком употребле­нии — в поэтической речи — в чешском языке, где or зна­чит „конь“. Оно встречается в некоторых диалектах рус­ского языка (в виде орь, оря „конь“, „лошадь“), в украинских говорах (в виде вірь, вурь).

Известны и такие примеры из истории славянских язы­ков, когда слова, употреблявшиеся ранее на обширных территориях, исчезают впоследствии в одних языках, но сохраняются в других. Язык древнерусских летописей и деловой письменности, отдаленный от современности пе­риодом не более девяти столетий, оказывается иногда ближе по словарю к некоторым современным славянским языкам, чем к современному русскому языку. Так, в древнерусских текстах встречается слово борошно или брашно в значении „пища из мучных продуктов“ или вообще „пища“. Современный русский литературный язык этого слова не знает 16. Однако слово брашно до сих пор употребляется в болгарском и сербохорватском языках, а борошно — в украинском в значении „мука“.

Ср. также древнерусское слово нети „племянник“, не оставившее следов в современном русском языке, и сер­бохорватское нећак „сын сестры“, словацкое neter, чеш­ское neter „племянница“. Древнерусское кра „льдина“ сохранилось лишь в некоторых русских диалектах, но хорошо известно польскому, где kra „льдина“, чешскому, где kra „глыба льда“, „льдина“. В древнерусском языке встречается слово съвада „ссора“, которое позднее вышло в нем из употребления. Параллели для него есть в со­временном чешском, где svada также значит „ссора“, в современном болгарском, где свада — „ссора“, „распря“. Древнерусскому скора — „шкура“, „мех“ (отсюда совре­менное русское скорняк) — соответствует skora в совре­менном польском языке, skora „шкура“ в кашубском языке. Древнерусское пьрати „мыть, стирать“ (отсюда современное литературное прачечная, смоленское област­ное праник, пральник „валек для стирки белья“) имеет соответствия в современном пол. prac „стирать“, „мыть“, чеш. prati, сербохорв. прати, болг. пера „стирать“. Древнерусскому тети „бить“, исчезнувшему во всех восточнославянских языках, соответствуют словен. tepsti, tapati „бить“, наказывать“, болг. тепам „валять сукно“, „бить, колотить“, „избивать“.

Знание современных славянских языков помогает пра­вильному пониманию древних текстов. В начальной рус­ской летописи, Повести временных лет, под 946 годом помещен полулегендарный рассказ о том, как киевская княгиня Ольга отомстила древлянам за убийство своего мужа. Она взяла у жителей древлянского города дань живыми птицами — голубями и воробьями, затем прика­зала привязать к каждой птице ц EQ\al \o(п; ь)рь (в других списках летописи ч рь) и пустить птиц в город, чтобы его под­жечь. Из текста видно, что слово ц рь (ч рь) обозначает какое-то горючее вещество или материал. Подлинное зна­чение этого слова, уже неизвестного в русском языке, определилось лишь тогда, когда было обращено внима­ние на словарь современного белорусского языка в котором слова цэрь и цэра употребляются сейчас со значением „трут“, и на словарные данные закарпатских говоров украинского языка, где отмечено слово черь в этом же значении. Таким образом выяснилось, что Ольга приказала своим воинам привязывать к птицам легкий и сухой трут, который хорошо и в то же время медленно горит 17.

Итак, часть слов древнего славянского происхождения выходит постепенно из употребления по всем языкам, дру­гая часть прочно „оседает“ в некоторых отдельных язы­ках или группах языков. Современные славянские языки отражают картину сложного переплетения их взаимных связей в области словаря.

Проф. Н. Н. Дурново заметил, что наряду с типично восточнославянскими словами, для которых нельзя найти совпадений в иных языках, кроме русского, украинского, и белорусского (например, имена числительные сорок и девяносто, имена существительные белка, ковш, коло­кол, селезень, скатерть, шелк, прилагательные деше­вый, хороший и т. д.), восточнославянские языки распо­лагают, кроме того, лексикой, характерной и для них, и для какой-нибудь другой группы славянских языков или одного славянского языка. Н. Н. Дурново указывает, что слово ждать сближает восточнославянские языки с ка­шубским языком, зеркало — со словацким и диалектами словенского языка, лошадь — с диалектами польского языка. Слова бор („сосновый лес“), баран, брюхо, кресло, пирог, пыль, ремесло известны восточнославянским и за­паднославянским языкам, но неизвестны южнославянским. Слова борть „улей в дупле“, верея, весна, гриб, деготь, сосна, хвост известны восточнославянским языкам, за­паднославянским и словенскому, но неизвестны сербо­хорватскому и болгарскому. Слова каравай, пир, птица, смотреть, соты известны восточнославянским и южно­славянским языкам, но неизвестны западнославянским 18. Слово собака известно, кроме восточнославянских язы­ков, польскому и кашубскому 19.

Возможно, что в неравномерном распространении неко­торых из этих слов отражаются не только древние груп­пировки и перегруппировки славянских племен и народ­ностей, но и разница в сроках существования слов в язы­ках.

* *

*

В языках оформлявшихся славянских народностей происходило дальнейшее развитие словарного запаса, уна­следованного от эпохи единства. Это был сложный про­цесс, включавший в себя противоположные тенденции. С одной стороны, в истории языков замечается сохране­ние старинного фонда лексики, с другой — расширение и углубление различий между отдельными языками в области словаря.

В условиях самостоятельного существования славян­ских языков их древний словарный слой сильно изменился. Переменам, часто довольно глубоким, подвергался звуко­вой состав слов. Происходил разрыв прежних связей слов с другими словами и образование новых связей и новых контекстов употребления слов. Изменялись значения слов. Происходили колебания в степени употребительности тех или иных слов. Изменялась их стилистическая окраска, их эмоциональная насыщенность. Появлялись различные замены, которые вытесняли прежние слова. Вместе с ростом словаря происходило качественное обогащение лексики. Все эти процессы протекали по-своему в каждом из славянских языков.

Ниже мы рассматриваем некоторые процессы в области словаря в кратком и самом общем виде.

* *

*

Очень древними местными изменениями были отразив­шиеся в словаре звуковые изменения, протекавшие в каждой языковой группе и впоследствии в каждом от­дельном языке собственными путями.

Слова, проделавшие общий для всего славянского мира путь развития из индоевропейских источников, закрепив­шиеся в праславянском языке в особом, чисто славян­ском звуковом оформлении, снова подвергались измене­ниям, которые на этот раз приводили к различным резуль­татам.

Явления в области звуков изменили первоначальный облик праславянских слов, которые стали произноситься различно в зависимости от того, в каком языке они быто­вали. Дальнейшие углубления различий привели к тому, что в современных славянских языках некоторые древ­ние слова сильно различаются по звучанию, а иногда общий древний звуковой комплекс в них едва просту­пает.

Звуковые различия в одинаковых по своим истокам словах бросаются в глаза уже в приведенных выше лексических материалах праславянского происхождения. Иллюстрируя общеславянский характер различных смысло­вых групп словаря, мы обращались к соответствующим словам современных славянских языков; при этом слова, возводимые к одному и тому же источнику, оказывались иногда представленными по отдельным языкам в разных звуковых „оболочках“. Например, слово, звучавшее в ста­рославянском (и, по-видимому, в праславянском) как льнъ, в русском произносится лён, в сербском лан; ср. также старослав. д дъ, рус. дед, укр. дід, белорус. дзед, пол. dziad, болг. дядо; рус. солнце, болг. слънце, сербохорв. сунце, чеш. slunce, словац. slnce, пол. slonce. Другие примеры: рус. соль, сербохорв. со, болг. сол, чеш. sul, нижнелуж. sel, пол. sol; рус. утро, сербохорв. јутро, чеш. jitro, каш. vitro; старослав. велъ (от глагола вести), рус. вел, чеш. vedl, пол. wiodl, сербохорв. вео и т. д.

* *

*

Важнейшим элементом структуры слова является его смысловая, сторона. Она, так же как и внешняя, звуковая сторона слова, представляет собой один из объектов исследования в языкознании.

Как уже указывалось, значения слов подвержены изме­нениям; первоначальное значение слова и его более позд­нее осмысление могут совпадать только отчасти или совсем не совпадать.

При передаче слова от поколения к поколению судьба его складывается по-разному в каждом из родственных языков, и поэтому исторические изменения генетически тождественных слов часто имеют в языках разный характер.

Изменения значений слов зависят в основном от двух взаимно пересекающихся причин: во-первых, от взаимосвязи процессов развития языка с историей народа и, во-вторых, от особенностей специфики того языка, в котором слово функционирует в тесной связи с другими словами этого языка.

Наличие у слова многочисленной, разветвленной си­стемы значений является тем фактом языка, который делает возможным историческое изменение семантики слов. Новое значение, воспринятое словом, обычно существует как вторичное при предшествующем употреблении слова.

„Логическое значение слова окружено особой эмоцио­нальной атмосферой, его проникающей и придающей ему в зависимости от употребления в том или ином контексте ту или иную временную окраску“, — заметил Ж. Вандриес 20.

Изменение семантики происходит первоначально в от­дельных актах речи, отдельных предложениях. Образовав­шееся временное значение слова или исчезает впоследствии, или переносится в другие предложения, пока новое значе­ние не станет обычным и общепринятым в определенной среде говорящих. В последнем случае временное значение становится устойчивым побочным значением слова, которое может сместить смысловой центр слова и стать самостоя­тельным центром смыслового развития. При таком развитии смысла образуется цепь значений, каждое из звеньев кото­рой последовательно является опорой для возникновения дальнейшего, качественно нового значения. В истории языка иногда удается обнаружить все звенья семантической цепи и проследить все способы и приемы включения одного значения в другое. В других же случаях результаты смы­слового развития предстают перед исследователем в разор­ванном виде, когда промежуточные звенья или исходное звено утрачены и значения сильно удалены друг от друга. Изредка одно и то же слово может быть засвидетельство­вано в истории языка в двух противоположных значениях: в этих случаях выпали и исчезли из памяти говорящих все посредствующие звенья или ступени смыслового разви­тия,

В условиях обособленного существования славянских языков значения слов древнего лексического фонда раз­вивались в самостоятельных направлениях. Присоединение одного значения к другому и их сцепление в зависимости от местных форм развития общественной жизни и сознания, от особенностей системы языка осуществлялось своеобраз­ными путями, темпы развития смысловой стороны разных слов были неоднородными. Все это создавало разницу в результатах смыслового развития одних и тех же исходных значений слов по славянским языкам.

Так, например, слово пасека в диалектах русского языка иногда встречается в значении „часть леса, пред­назначенная на сруб“. Первоначально это слово в славян­ских языках, по-видимому, значило „участок, вырубленный в лесу“ (в этом значении еще чувствуется смысловая связь с глаголом сечь). В дальнейшем в русском языке слово пасека получило значение „пчельник на вырублен­ном в лесу участке“, затем вообще „пчельник“. В чешском языке слово paseka сохранилось в своем первоначальном значении — „просека“, „вырубка“ 21.

Слово неделя обозначало первоначально свободный от дел день недели, затем значение слова перешло на период между двумя свободными днями (двумя воскре­сеньями). Если польский язык сохранил первое из этих значений (ср. niedziela „воскресенье“), то в чешском изве­стны оба значения (nedele „воскресенье“ и „неделя“), а в русском языке — второе значение, т. е. „семь дней“.

Отличия по отдельным языкам в значениях одинаково звучащих слов или слов, возводимых к общему древней­шему звуковому составу (генетически тождественных), можно проследить уже на материалах наиболее древних текстов, отразивших славянские языки: текстов старосла­вянского языка, с одной стороны, и русского литератур­ного языка древнейшего периода — с другой. Расхождения значений здесь еще не выглядят очень резкими. Их суще­ствование воспринимается как результат различного раз­вития древнего единого главного, стержневого значения, вокруг которого как бы группируются добавочные значе­ния, впоследствии расходящиеся по языкам. Эти „подзна­чения“, очень изменчивые и подвижные, были бы немыслимы без центрального и устойчивого значения слова, из кото­рого они развивались.

В лексике, относящейся к земледелию, обращает на себя внимание неполное совпадение в древнерусском и старо­славянском языках смысловых оттенков слов зерно (дре­внерус. зьрно, старослав. зръно, зрьно). Если в древнерус­ских текстах, начиная уже с самых древних, это слово имеет значение „семя растений, особенно злаковых“, а также „маленькая частица твердого вещества, видом напоминаю­щая зерно“, то в старославянских, возникших на основе болгарско-македонского диалекта, наряду с указанными наблюдается и другое, которое может быть передано сло­вом ягода (главным образом винограда). Интересно отме­тить, что слово зърно в этом значении существует до сих пор в болгарском языке, что свидетельствуется неко­торыми словарями. Наряду с этим в болгарском слово зърно имеет и такое значение, которое совпадает с совре­менным русским.

Не вполне совпадает по системе своих значений в дре­внерусских и старославянских памятниках слово сад. В рус­ских древнейших летописях садъ значит „участок земли, засаженный деревьями или кустами“. Между тем в текстах южнославянского происхождения наряду с указанным можно встретить и другое значение этого слова — „поса­женное плодовое дерево“ (в современном словенском языке встречается еще одно особое значение этого слова: сло­вен. sad значит „плод“). Существование особых смысловых оттенков одного и того же слова по языкам рано обна­руживается и в области имен прилагательных. Так, имя прилагательное гордый в русском языке издавна имеет значение „исполненный гордости, чувства собственного достоинства“, „величавый“, „высокомерный“, „важный“. В ранних южнославянских текстах наряду со значением, совпадающим с указанным русским, есть и другое — „страшный“, „ужасный“ и „удивительный“. Это имя при­лагательное в некоторых старославянских памятниках входит в такие необычные для русского языка сочетания слов, как гордое чудо, гордый запах, гордый шум.

Подобные факты есть и в современных славянских языках. Так, в польском языке имя существительное brzeg, соответствующее по звуковому составу русскому берег, обозначает не только берег реки, но и опушку леса, борт судна, край, кайму. Польское pien значит не только „пень“, но и „ствол дерева“, „обрубок“. Имя прилагательное prosty значит в польском „простой“ и „прямой“. Болгарское имя прилагательное скъп значит не только „скупой“, но и „дорогой“. Пол. szczuply, так же как и рус. щуплый, значит „худой“, „худощавый“, но, кроме того, еще „тес­ный“, „узкий“, „скудный“; чеш. ostry значит не только „острый“, но и „резкий“ и „яркий“ (например, ostra barva — „яркий цвет“); пол. ostry — „острый“ и „резкий“, „суровый“ (напр. ostra zima — „суровая зима“).

Во всех примерах, сообщенных выше, имеет место неполное расхождение значений: древнее, исходное значе­ние еще существует в разных языках, но оттенки его уже различаются между собой.

Но есть и такие примеры, когда оттенки значений одного и того же слова, образовавшиеся по языкам, не скрепляются наличием общего для этих языков объеди­няющего значения слова. Уже в ранних текстах славянских языков можно заметить существование семантических оттенков слов при утрате общего значения, ранее их объединявшего.

Если старослав. годъ значит „пора“, „неопределенный по длительности отрезок времени“, то в древнерусском языке годъ — „двенадцать месяцев“. Слово с мия в старо­славянском языке значило „челядь“, „рабы“, „домочадцы“. В древнерусских книгах, начиная от произведений Кирилла Туровского (XII в.), слово семия, семья значит „семей­ство“, „родственники“. Кроме того, в русских текстах XVI—XVII вв. слово семья значит „единомышленники“, „сговорившиеся друзья и родственники“, а также употре­бляется и в новом, переносном значении „жена“ 22. Имя прилагательное дряхлый в русском языке издавна значит „старый“, „ветхий“. В старославянском это слово значило „унылый“, „печальный“.

И в современных славянских языках можно обнаружить ряд слов с разными значениями, позволяющими предполо­жить существование у них общего смыслового источника. Так, в сербохорватском языке под — „пол в комнате“, тогда как в русском подом называется кирпичная гладкая выстилка внутри печи, где кладутся дрова (в древнерус­ском языке отмечено еще одно значение этого слова — подъ горы „подошва горы“). Можно полагать, что эти значения были некогда объединены общим — „нижняя часть, основание чего-либо“ 23. Болг. утроба, значит не „внутренности“, а „живот“, нижнелуж. wutsoba „сердце“, пол. watroba „печень“; чеш. jil значит „глина“, а не „ил“, как можно было бы ожидать, исходя из русского значения этого слова; чеш. sen значит „сновидение“, что отличает его от русского сон с более широким значением. Слово лоза в русском языке значит „прут“, „побег кустарни­ковых растений“, в болгарском — „виноградная лоза“ и „виноград“ (растение), в словенском loza — „виноградная лоза“, „роща“, „лес“, в польском loza, lozina — „ива“, „ивовый прут“. Болг. зеле, словен. zelje, чеш. zeli имеют значение „капуста“, а в древнерусском языке и современ­ных русских диалектах зелье — „трава“, в польском ziele — „трава“, в сербохорватском зеље — „зелень“. Пол. suknia белорус. сукня значат „платье“, чеш. sukne, словацк. sukna, сербохорв. сукња — „юбка“. Болг. коса и сербохорв. коса имеют значение „волосы на голове“, а не „вид женской прически“, как в русском языке. Болг. гръб значит „спина“, ср. рус. горб с другим значением (в диалектах, впрочем, может быть и в значении „спина“). Словен. bor значит „сосна“, а не „сосновый лес“, как в русском языке; kvas — не „напиток“, а „закваска“, „дрожжи“; juzina обозначает не „ужин“, а „обед“; глагол kuriti — „топить, жечь дрова“, а не „курить“, слово zaba соответствует рус. „лягушка“, слово hudi (ср. русское худой) значит „злой“, „сердитый“, имя прилагательное rumeni (ср. рус. румяный) значит „желтый“ (лишь по словенским диалектам „красный“). Пол. grob, словен. grob значат не „гроб“, а „могила“, сербохорв. блато и чеш. blato значат не „болото“, а „грязь“, чеш. huba не „губа“, а „рот“, ret — не „рот“, а „губа“, brada — не „борода“, а „подбородок“, vous — не „ус“, а „волос в бороде“; болг. стряха и чеш. strecha значат „крыша“, в то время как рус. стреха — „свисающая часть крыши“, болг. крут значит „острый“ (на вкус), „внезапный“, „смелый“, пресен значит не „пресный“, а „свежий“ (например, пресни домати „свежие помидоры“), пол. gruby значит „толстый“, „плотный“, а не „грубый“, как в русском языке (ср. и чеш. hruby „грубый“, „толстый“, „крупный“), tegi значит не „тугой“, а „сильный“, „крепкий“; чешский глагол ryti отличается от русского рыть более узким и специальным значением: он значит „вырезать“, „гравировать“. Болг. грозен в отличие от рус. грозный значит „безобразный“.

При переводе со славянских языков на русский иногда возникают условия, при которых русский язык напоминает, подсказывает смысл иноязычного слова, несмотря на не­которые различия в значениях. Например, когда мы читаем польское ladna dziewczyna, в памяти всплывает русское просторечное имя прилагательное ладный „хороший“, „красивый“, что позволяет предположительно перевести польское словосочетание русским красивая девушка. Однако для точного перевода хорошего знания лексики родного языка и языкового чутья явно недостаточно. Расхождения в значениях некоторых слов достигают иногда большой глубины, так что старая связь их и характер исходного значения перестают ощущаться. Например, гора в отличие от русского языка в болгарском значит „лес“, болг. стол значит „стул“ в отличие от рус. стол (в древнерусском столь — „кресло“, „трон“, так же как и в древнеболгарском; затем произошло постепенное изме­нение значений и в том и в другом языке). Слово рот, которое, как отмечено выше, в русском и чешском языках имеет довольно близкие значения, в болгарском, сербо­хорватском и словенском языках не имеет с русским и чешским значениями ничего общего: ср. словен. rt „воз­вышение“, сербохорв. рт „вершина, мыс“, болг. рът „холм“, „возвышенность“. Если рус. пресный и болг. пресен близки по значению, то чеш. presny и словац. presny приобрели совершенно особый смысл: „точный“, „пунктуальный“, „аккуратный“, „исправный“ (ср., например, словац. presna otpoved „точный ответ“).

Чеш. krasny в отличие от рус. красный значит „кра­сивый“, „пригожий“, „прекрасный“ (таким же было зна­чение слова красный в древнерусском языке). Польское имя прилагательное rychly и чешское rychly значат „ско­рый“, „быстрый“, „поспешный“, а русское рыхлый — „мягкий“, „непрочный“. Чешское имя прилагательное nahly (ср. рус. наглый) значит „быстрый“. Ср. также сербохорв. нагао „быстрый“, пол. nagly „неожиданный“, „вне­запный“, „нечаянный“, „поспешный“, укр. наглий „ско­рый“, „быстрый“, „внезапный“, „неожиданный“. (Ср. упо­требление слова наглый в повести А. П. Чехова „Степь“ в речи старого возчика: „Смерть ничего, оно хорошо, да только бы, конечно, без покаяния не помереть. Нет пуще лиха, как наглая смерть. Наглая-то смерть бесу радость“. Здесь наглая значит „неожиданная“.)

Словацкое имя прилагательное chytry, соответствующее по звуковому составу русскому хитрый, значит „хитрый“, „неглупый“, а также „быстрый“: выражение ako vietor chytry значит „быстрый как ветер“. Ср. также сербохорв. хитар „быстрый“, словен. hitri „быстрый“. Словацкое, сербохорватское и словенское значения этого слова более старые, чем русское значение: прилагательное хитрый имеет общий корень с хищный, похищать, хватать; первоначально им обозначали признак быстроты, провор­ства, ловкости. Рус. уйма значит „множество“, словац. ujma — „утрата“, „убыток“. Рус. туча — „большое темное облако, грозящее дождем, градом или снегом“, укр. туча — „гроза с дождем“, сербохорв. туча — „град“, пол. tecza — „радуга“.

Как уже указывалось, в истории отдельных языков из­вестны случаи постепенного образования значений слов, противоположных первоначальным. Действительно, изредка слова с одинаковым составом генетически тождественных морфем обнаруживаются в разных языках с противопо­ложными или очень далекими друг от друга значениями. Ср., например, болг. пастрок „отчим“ и чеш. pastorek, словац. pastorok, словен. pastorek, сербохорв. пасторак „пасынок“. Русское слово черствый чех или словак могут понять как „свежий“: ср. чеш. cerstvy „свежий“, „чистый“, „скорый“, „проворный“, словац. cerstvy „свежий“, „живой“ 24.

На примерах нескольких групп слов древнейшего происхождения выше показаны разные пределы развития значений: от образования разных оттенков при сохранении основного значения до возникновения межъязыковой омо­нимии, т. е. такой глубокой разницы в значениях сопостав­ляемых слов общего происхождения, при которой их преж­няя связь становится окончательно утраченной. Вторичные значения, возникающие у слов, или долго существуют на положении побочных оттенков (например, зърно в значе­нии „ягода“ в болгарском языке), или укрепляются и вы­тесняют исходное значение (например, гора в значении „лес“ в болгарском языке, пасека „пчельник“ в русском языке).

Слово в своем особом значении, органически утвердив­шемся на почве того или иного славянского языка, попа­дая по разным причинам в другие славянские языки, ощу­щается в них как нечто внесенное извне, как заимствование. Так, слово живот, встречающееся в некоторых фразеоло­гических сочетаниях русского языка в его старославянском (церковнославянском) значении „жизнь“, воспринимается нами как чужое, несмотря на явный славянский характер его внешней (звуковой) стороны, которая повторяется в русском слове живот с его иным, конкретным значе­нием.

По отдельным славянским языкам особые случаи раз­личного осмысления слов с одинаковым составом генети­чески тождественных морфем возникают в результате некоторых грамматических процессов, например субстан­тивирования (с дальнейшим изменением лексического зна­чения субстантивированного слова). Так, болгарское сладко „варенье“ русский может принять за краткое имя прила­гательное среднего рода, а русское детская в значении „детская комната“ чех может понять как имя прилага­тельное женского рода (в чешском языке значение „дет­ская“ выражается описательно: pokoi pro deti).

* *

*