Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Неоткрытые земли сознания ..... 5

Предисловие ...... 25

Часть первая . Основные идеи .27
Глава 1. Введение ........ 27
Глава 2. Некоторые понятия и основные направления психологии ... 31
Глава 3. География и поведение в окружающей среде ... 51

Часть вторая . Формирование пространственного знания .... 69
Глава 4. Пространственная информация .... 69
Глава 5. Воссоздание облика реальности: некоторые факторы, влияющие на формирование образов и пространственных представлений ..... 84

Часть третья Постижение пространства 98
Глава 6. Микропространство: познавательное значение территории .. 98
Глава 7. Представление о городе ... 111
Глава 8. Образ ландшафта . 137
Глава 9. Образы отдельных регионов и мира в целом ... 150

Часть четвертая . Пространственное познание и поведение .... 165
Глава 10. Город как место жизни людей .... 165
Глава 11. Поведение в естественной природной среде. I. Оценка ландшафтов . . 211
Глава 12. Поведение в естественной природной среде. II. Стихийные бедствия . . 225
Глава 13. Пространственные представления и деятельность по принятию решений: размещение промышленных предприятий .... 241
Глава 14. Образы среды: дизайн пространства и поведения . 257
Глава 15. Заключение ... 267

Примечания ..271
Литература для дальнейшего чтения ..
Библиография .. 278

Голд Дж.

Психология и география: Основы поведенческой
географии: Пер. с англ./Авт. предисл. С. В. Феду-
лов.-М.: Прогресс, 1990.-304 с.

Книга представляет собой своеобразную сводку основных
понятий и направлений исследования в области поведенческой
географии. В ней рассматриваются основы психологии, история
становления поведенческих аспектов деятельности человека, па-
радигмы индивидуального восприятия пространства, развитие
пространственного познания, характеристики пространственных
представлений и, наконец, результаты изучения собственного
поведения человека в различных средах.

1805060000 452 S 8 9 А А 9
Г ————————— 22-89

006(01)-90 ББК 60.55

ISBN 5-01-001624-9

Редакция литературы по географии, экологии и народонасе-
лению

Заведующий редакцией О.Д.Катагощин
© John R. Gold 1980

© Перевод на русский язык, предисловие, издательство
«Прогресс», 1990
© Перевод с английского и вводная статья
С. В. Федулова

Москва «Прогресс» 1990

Неоткрытые земли сознания

Немногим эта книга покажется скучной или бесполезной. Ясность изложения и литературный стиль ничуть не вредят строгой научности содержания и делают книгу открытой любому читателю. Круг затрагиваемых в ней явлений, столь же интересных, сколь и малоисследованных, привлечет живое внимание и социолога, и архитектора, и культуролога и градостроителя, и научного методолога, и, конечно, психолога и географа, да и буквально любого человека. Ведь ее темы - организация среды обитания-от салона автомобиля до земного шара; самоощущения человека в различных пространствах; пространственное («средовое») поведение и восприятие человеком города, страны или ландшафта; «география» в массовом сознании; анализ действий людей в экстремальных условиях; влияние личностных, культурных, исторических и социальных особенностей на эти процессы-эти темы так или иначе касаются каждого.
Эта книга, входящая в число семи обязательных для чтения учебников для студентов, занимающихся изучением среды в самых различных аспектах, открывает целый пласт неизвестного нам гуманистического мышления в мировой географии и связанных с ней науках о поведении в пространстве. С учетом процессов демократизации, происходящих в мире, работа Джона Голда являет для нас пособие по освобождению научного сознания, долгое время находившегося в плену двусмысленностей. Значение этой книги особенно велико и потому, что она содержит не только подробный обзор и анализ огромного числа исследований, но и различных методик их проведения. Предлагаемый вниманию читателя текст-это как бы «ликбез» и по социологии, и по общей и социальной психологии, и по истории науки, и по социальной психологии и по психологии экологической, и по эстетике, и по семиотике, и по физиологии. Эта книга-тот первоначальный курс, который необходимо освоить, чтобы приступить к осознанному чтению Райта и Кирка, Энтринкина и Рэлфа, Голда и Линча, Сааринена и Уайта, И Фу-Туана и Лоуэнталя, тем более что работы этих ученых подробно в ней проанализированы.
Во вступительном очерке мне хотелось бы не только помочь состыковке двух традиций научного мышления и двух языков, не только уточнить место нового для нас направления в рамках географии, но и показать некоторые прецеденты подобных исследований в отечественной науке, используя размышления над книгой по темам, предлагаемым ее автором, как структурный стержень и оптическое приспособление, позволяющее понять ситуацию в этой области науки у нас.
Итак, предмет книги - загадочная «поведенческая география»-сочетание слов, до недавнего времени имевшее в нашей науке негативный и несколько зловещий смысл. Кроме идеологических упреков («работа» на теорию «конвергенции»), претензий «бихевиоризму», выставлялось и то, что он... «всячески выпячивает биологические корни поведения людей и тем самым

5

снимает их зависимость от социальных условий, от классовых интересов»1. Увы, как легко может убедиться читатель, эти упреки не имеют под собой серьезных оснований. Многие недоразумения, по-видимому, вызывались вольным или невольным отождествлением двух различных понятий - «бихевиоризма», означающего одну из исторических школ психологии, и современных работ, выполняемых на ее принципах, и «бихевиорализма» (буквально «поведенчества»), то есть комплекса (направления) исследований, рассматривающих поведение в самых разных аспектах, причем не только чисто психологических. Именно этот общенаучный подход, примененный к географической проблематике, в сочетании с компонентами географии, традиционно затрагивавшими поведение и сознание человека, и привел к формированию в 60-х годах самостоятельного направления, названного «поведенческой географией». Надо сказать, что термины «поведенческая география», «география поведения», «география восприятия», «когнитивная география», «перцепционная география» автором книги воспринимаются, в общем, как синонимы. Сам термин «поведенческая география» закрепился в нашем научном языке, но, строго говоря, он сужает предмет рассмотрения. По сути дела, указанное словосочетание обозначает нетрадиционные аспекты исследований социальной географии и географии человека и в контексте нашей ситуации его было бы точнее переводить как «гуманизированная география». Однако, поскольку за рубежом существует отдельное направление географии, называемое «гуманистической географией», мы, чтобы не вносить путаницы, решили все же оставить принятое название - «поведенческая география». Однако читатель об этой оговорке должен помнить.
Обзорный, сводный характер работы повышает ее достоинство не только для тех, кто хотел бы быстро понять содержание этого направления науки, но и для специалистов, предоставляя им точку отсчета, сопоставимые понятия, что очень важно для развития этой довольно конгломеративной отрасли исследований, в которой даже люди, специально занимающиеся ею, не всегда адекватно понимают друг друга2.
Появление этой работы на русском языке отвечает, на мой взгляд, не только крайне необходимой потребности информационного ознакомления с одним из ведущих направлений зарубежной науки, у нас практически неизвестного3, не только необходимости изучения обострившихся территориальных, социальных и экологических проблем и важности резвертывания эмпирических исследований по затрагиваемым поведенческой географией темам, но и самой логике развития географического мышления.
Мы видим три основных противоречия, дихотомии географического мышления, присутствующие в науке с момента ее зарождения. Во-первых, это дихотомия «образ»-«логическая схема», выразителем которой являются две тенденции, пронизывающие историю географии: художественнострановедческая (родоначальниками можно назвать Страбона и Гомера4) и
' С а ушки н Ю. Г. История и методология географической науки. М., 1976. с. 288-289. Следует отметить, что автор далее выделяет и некоторые позитивные черты этого направления (методика, эмпирические наблюдения и др.), предлагая использовать их в советской географии.
2 Подробнее см.: Bunting Т. E., Guelke L. Behavioral and perception geography: critical appraisal. Annals of the Association of American Geographers. Vol. 69, September 1979, N 3, p. 448-462. См. также ответ Сааринена, Руштона и Даунса там же.
3 Специально этой теме посвящена одна небольшая статья тринадцатилетней давности (!)-Костинский Г. Д. Вопросы поведения человека и восприятия среды в зарубежной географии (обзор).-«Изв. АН. СССР, геогр.», 1976, № 5, с. 142-148. Отдельные аспекты затрагиваются в кандидатских диссертациях Н. В. Петрова (1982) и Д. В. Николаенко (1983). Об этом направлении образно рассказано в недавно изданных на русском книгах Джеймса (Все возможные миры. М., «Прогресс», 1988) и Р. Дж. Джонстона (География и географы. М., «Прогресс», 1987).
4 География Страбона в семнадцати книгах. М., 1879. Страбон называет Гомера «основоположником науки географии» (с. 60).

6

статистико-картографическая (Эратосфен-Птолемей). Если первые для показа места создают его образ, то вторые-строгую схему, если первых интересует синтез компонентов территории, поиск взаимосвязей (в том числе и с поведением и характером людей, что и обусловило появление и устойчивость конценций «географического детерминизма», поскольку связи трактуются упрощенно и лишь функционально), то вторых-точнейший показ места. Обе эти тенденции ярко представлены основателями современной географии: К. Риттером-первая, вторая-А. Гумбольдтом. Причем идеи, впоследствии развитые в поведенческой географии, намечены в работах обоих: Гумбольдт1 исследовал восприятие физико-географических явлений, а Риттер сформулировал знаменитое положение «человек - зеркало территории»2.
Второй дихотомией является дихотомия «общее» - «уникальное», также имеющая в истории географии давнюю традицию, ярко проявившуюся в нашем веке, с одной стороны, в работах В. Кристаллера и А. Леша, с другой - Р. Хартшорна (концепция «уникальности места»).
Смысл третьей дихотомии прорисовывается в емком высказывании В. Бутте, предшественника К. Риттера: «Население, ассимилируемое территорией, пытается ассимилировать ее»3. Итак, «население» - «территория», то есть ориентация на изучение либо деятельности в ее проявлениях на территории, либо прежде всего территории с учетом деятельности людей4. Географическая мысль в своих попытках познать объект географии-место (страну, территорию) пульсирует между тремя парами полюсов указанных дихотомий («образ» - «логическая схема», «уникальное»-«общее», «деятельность»-«пространство»). Очевидно, что для плодотворного развития напряжение между полюсами должно иметь определенный уровень, то есть в рамках географии должны развиваться исследования, ориентированные на все полюса. Однако в советской географии работы и компоненты научного географического мышления, тяготеющие к нетрадиционным направлениям (триада «образ» - «уникальное» - «деятельность»), развиты очень слабо. Появление работы Дж. Голда, в которой рассматриваются исследования, сориентированные именно на эти «полюса», создает поэтому предпосылки для восстановления полнокровности географического мышления в нашей стране и обновления ее научного стиля и языка.
История отечественной географии содержит ряд прецедентов нетрадиционных исследований, затрагивающих сюжеты, близкие поведенческой географии. Интересна «нравственная география» Ε. Φ. Зябловского, в которой исследуется, например, «отношение к отцеубийству в Лапландии и Японии»5. Первый атлас экономической географии России Н.А.Милюкова (1850) содержал ряд карт, посвященных географии преступности6.
В своем классическом труде Л. И. Мечников, разобрав влияние различных физико-географических факторов на историю в целом, стремится раскрыть секрет исторической роли великих рек цивилизации, подчеркивая (отказываясь и от «географического детерминизма», и от «географического нигилизма»): «социальная эволюция всюду находится в зависимости от органических условий. Следовательно, окружающая среда и вообще все
1 Гумбольдт А. Картины природы. М., 1876.
2 Риттер К. Европа. М., 1864, с. 18.
3 Цит. по: Синицкий Л. Д. Очерк истории антропогеографических идей. М., 1909, с. 7.
4 Рассмотрение этого противостояния (в терминах «Деятельность» - «Космос») содержится в работе: Пространственно-временной анализ системы расселения Московского столичного региона. Препринт. (Редактор-составитель Н. В. Петров). М., Ин-т географии АН СССРПольская АН, 1988, с. 193.
5 Зябловский Ε. Φ. Курс всеобщей географии. Спб. 1818-1819, с. 57.
6 Яцунский В. К. Неопубликованный статистический атлас Министерства внутренних дел 1850-го года, составленный H.A. Милюковым.-«Вопросы географии», № 17, 1950.

7

естественные условия влияют... на форму кооперации, направляя и координируя усилия отдельных личностей»1. «Гуманистический взгляд» характерен для работ российской антропогеографии, разделивших достоинства и недостатки концепции Ф. Ратцеля, о которых написано в книге. Скажем только, что если Ратцель, выделив четыре вида влияний среды на общественную жизнь, «физические и психологические влияния» исключает из сферы компетенции географии2, то современная поведенческая география их исследованию уделяет большое внимание.
В. П. Семенов-Тян-Шанский, лидер российских антропогеографов, в последней своей крупной работе созданию образов в географии отводит особое место. По его мнению, география «есть наука изобразительная; наука зрительных представлений, зрительной памяти». География учитывает и колористические, и динамические, и акустические составляющие ландшафта, синтезирует и углубляет их соотношения для передачи образа местности. Он заключает: «География идет преимущественно интуитивным путем, особенно близко роднящим ее с искусством, но в тоже время не мешающим ей устанавливать научные законы, по точности не уступающие законам физики»3. Итак, именно «интуиция» в географии, как и в искусстве, приводит к «точности». Она создает образы, а читатель специфически, индивидуально их воспринимает. Здесь уже заложена одна из принципиальных идей поведенческой географии.
После войны в советской географии начинается изучение миграций населения-наиболее географичного примера «массового поведения»4. Их глубокое исследование невозможно без анализа социально-психологических механизмов поведения и может считаться одним из примеров неявного вторжения психологии в географию. Исследователи этого старого, как география, направления почерпнут много полезного в работе Дж. Голда5.
В появившейся в то же время работе Р. М. Кабо отмечает, что «объектом географического изучения общества является сам общественный человек в разнообразных проявлениях его жизнедеятельности», и что, ставя такую задачу, «невозможно игнорировать и оставлять в стороне его сознание, духовные способности, социально-культурные свойства»6. Понятие «образ места» исследует Η. Η. Михайлов, отводя ему центральное место в искусстве географического описания, поскольку оно вскрывает то, что специфично для данной местности7. Однако в то время эти работы остались лишь теоретическими манифестами, не поддержанными эмпирическими исследованиями, развившимися в нашей стране лишь в начале 70-х годов.
Увидев ограниченность традиционных подходов, зарубежные географы включили в изучение промежуточное звено, а вместе с тем главное действующее лицо и, конечно, итоговую цель любой науки, в том числе и географии,-человека, подвергая пристальному рассмотрению то, как человек научается воспринимать пространство и ориентироваться в нем, каковы в этом случае функции органов чувств. Особый интерес в этой теме, излагаемой Дж. Голдом в четвертой главе, по-моему, имеет рассказ об
1 Мечников Лев. Цивилизация и великие исторические реки. М., 1924, с. 68.
2 Цит. по: Синицкий Л. Д. Указ. соч., с. 81-82.
3 Семенов-Тян-Шанский В. П. Район и страна. М.-Л., 1928, ce. 260, 273.
4 Изучение миграций до этого воспринималось проявлением «географического детерминизма»-Покшишевский В. В. Население и география. М., 1978, с. 37.
5 К. Риттер среди «трех древнейших форм дошедших до нас географических известий» называет «первый маршрут народного переселения» (маршрут библейского исхода). Риттер К. История землеведения и открытий по этому предмету. Спб., 1864, с. 6-7.
6 Кабо Р. М. Природа и человек в их взаимных отношениях как предмет социальнокультурной географии.-«Вопр. геогр.» М., 1947, № 5, с. 25, 27.
7 Михайлов H. H. Образ места.-«Вопр. геогр.», 1948. M., № 10.

8

информационных теориях коммуникаций, согласно последним достижениям которых доказано, что человек живет в особой, селективно выделяемой из внешнего мира, индивидуальной информационной среде, не совпадающей с общим потоком информации, обрушивающимся на человека. Как следует из этих теорий, человек реагирует только на сообщения, поступающие из своей «информационной» среды. Важнейшей проблемой здесь является точное обнаружение этой среды. В этом смысле интерес представляют идеи школы «символического интеракционизма», согласно которым между «стимулом» и «реакцией» существует процесс интерпретации индивидом «стимула», предстающего всегда в виде «символа», наделенного тем или иным «значением». Отсюда следует, что «индивид не окружен уже существующими объектами, но сам их конструирует, придавая внешнему окружению значения на основе осуществляемой им деятельности. Отсюда следует, что действия индивида конструируются или строятся, а не просто протекают»1. Использование концепций этой школы, не рассматриваемых в отличие от других теорий в работе Дж. Голда, может углубить понимание влияния «факторов, определяющих процесс наделения географического пространства теми или иными значениями» предмет главы пятой. В ней показано, что восприятие-сложнейший процесс, детерминируемый не столько врожденными особенностями, сколько историей развития человека, социально-культурными и внешними влияниями2. К приводимой автором критике понятия «мысленная карта» можно добавить, что эта «карта» в различных своих частях нередко строится просто на разных принципах и разными способами-представляемое пространство видится то близким плоскому изображению, то как набор отдельных предметов (зданий), объемных, но окруженных пустотой, то как набор специфических запахов и т.д. Задачей (пока нерешенной) исследования «мысленных карт» является достижение адекватного выражения «мыслительных представлений», а также выработка аппарата корректного их сопоставления у разных людей. Согласно Л. В. Никольской, «результатом восприятия является образ, в котором отражается как сам объект, так и его субъективная оценка. Образ всегда эмоционально окрашен, причем значительную роль в его формировании играют ассоциации. Механизм их возникновения основан на процессе установления связей, аналогий и обобщений, обусловленном прежним опытом, особенностями мышления и условиями восприятия»3.
Важнейшей особенностью книги Дж. Голда является то, что это первая книга феноменологической географии, появившаяся на русском языке. Задача феноменологического метода в этом случае состоит в том, чтобы исследователь, отбросив культурные и научные способы восприятия действительности, ее «феноменов», понял феномен таким, какой он есть на самом
1 В lumer H. Society and Symbolic Interaction. American Sociological Review, 1965, N 3. Цит. по: Современная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984, с. 173-178.
2 «Зрительная система человека,-пишет В.Ф. Колейчук, - осуществляет не только отражательную функцию, но и операции преобразования и моделирования поступающей в нее зрительной информации... чем тоньше и изящней будут процессы предварительной переработки, тем более изящными и тонкими будут наши сенсорные представления об окружающем визуальном мире». (Колейчук В.Ф. Зрительные образы пространства. Опыт экспериментального анализа. - «Труды ВНИИТЭ, Техн. эстет.», 1983, вып. 40, с. 57. См.: Беляева Е. Л. Архитектурно-пространственная среда города как объект зрительного восприятия. М., 1977; Березин М. П., Пространство-восприятие-поведение.-«Строительство и архитектура Ленинграда», 1975, № 2, с. 39-42.
Никольская Л. В. Линия и слово.-«Строительство и архитектура Ленинграда», 1980, № 10, с. 36.
Леннарт Мери показывает характерное восприятие пространства эвенками, вызванное их образом жизни и рассеянием в «гомеопатических дозах» на просторах Сибири. Он даже пишет об отсутствии у них «чувства расстояния».-Мер и Л. Мост в белое безмолвие. Пер. с эст. М., «Сов. писатель», 2-е изд., с. 279.

9

деле, выходя, таким образом, на понимание его изнутри. При таком подходе разделение «объективного» и «субъективного» теряет смысл, и в этом заключается вторая особенность феноменологического подхода-размывание, если не ликвидация самого противопоставления «объекта» и «субъекта», «познаваемого» и «познающего». Задача ученого в этом случае-увидеть феномен максимально «чистым» от наслоений его восприятия, от предрассудков знаний о нем, его задача заключается в том, чтобы увидеть, как познаваемый видит мир, и, увидев его таким же образом, понастоящему понять познаваемое («феномен») и вообще выйти на подлинно новое знание (а не просто подтвердить сформировавшееся научное установление-предубеждение, «наложенное» на действительность, как это делают позитивисты). Несколько «сниженным» преломлением феноменологических принципов в географии стало увеличение интереса к изучению «видения» мира обыденным сознанием, стремление понять, как самоорганизуется, «саморайонируется» население в пространстве, более серьезное исследование смыслов различных пространственных объектов и, наконец, размывание противопоставления «объективного» и «субъективного» и при рассмотрении среды, и при районировании, и при анализе пространственного поведения1.
Все сказанное выше объясняет то огромное внимание, которое уделяется в поведенческой географии изучению представлений о пространстве, исследованию его образов в сознании. Показательным примером феноменологического мышления является рассказ о различных территориях, существующих у людей и животных,-первичных, вторичных, общественных, полуобщественных, личностных, а также о личностном (персональном) пространстве. Им открывается раздел, посвященный образам пространства, поскольку все эти «объективные» феномены не мыслятся авторами поведенческой географии вне субъективных представлений о них. И здесь автор очень ясно показывает ограниченность биологических аналогий для понимания чисто человеческих явлений, не отвергая, однако, их как способ усиления наглядности описаний. Принципиально новым для нас положением является то, что все виды «человеческих» пространств видятся проявлением феномена территориальности-своего рода чувств территориальной справедливости в пространственном преломлении. Широкий диапазон точек зрения, объясняющих его происхождение, функционирование и значение, вводит в географическое сознание новый ряд дисциплин и аргументов2.
Гораздо более знаком советскому читателю круг вопросов, относящихся к исследованию образов города, прежде всего вследствие широкой известности работ Кевина Линча3. Однако Голд не только существенно расширяет тематику этого направления, но и показывает слабые стороны работы
' Об «условности» и «подвижности» границы между объективными и субъективными компонентами среды см.: Каганов Г.З. Представления потребителей о типологически различных средах.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, с. 6-21.
Пытаясь ликвидировать дихотомию «субъективное»-«объективное», мы предложили понятие интегрального географического положения как устойчивого набора удаленностей от центров различных иерархических уровней в сознании того или иного сообщества. Эмпирически это понятие исследовано в 22 сельских поселениях Московской области.-Федуло в С. В. Географическое изучение образа жизни (методологические и методические аспекты). Автореф. дисс. канд. геогр. наук, МГУ, 1988, с. 22.
- Термин «территориальность» использовал Ю. В. Медведков, вкладывая в него иное содержание, - M е д в е д к о в Ю. В. Интеграционное моделирование городской среды. Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 11.
О влиянии стесненности на поведение см.; H и и т Т. Плотность людей и чувство стесненности: теории и гипотезы. Человек в социальной и физической среде. Таллинн, 1983, с. 99-142. Анализ сути персонального пространства содержится в: Салмин Л. Ю. Жилище в городе, город в жилище. - «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», 1987, вып. 51. с. 79.
3 Линч К. Образ города. Пер. с англ. М., Стройиздат, 1982.

10

Линча, приводя исследования, углубляющие концепцию последнего, и те, авторы которых опираются при изучении образов города вообще на иные принципы.
Приятная художественность, достойная подражания, демонстрируется автором книги при описании установок по отношению к городу (для обозначения установки используют и кальку-слово «аттитьюд», однако при переводе я, где мог, старался употреблять слова именно русского языка). Между прочим, В. П. Семенов-Тян-Шанский как раз в том, что в Сибири, в отличие от Европейской России, культурная жизнь концентрируется в городах, а не в сельской местности (имения дворян и дачи интеллигенции). видел серьезное препятствие для развития азиатских территорий страны1. В наши дни отношение к городу (например, в «Нашем современнике» или «Огоньке») является нередко политическим критерием, зачастую действительно, как показано в книге Голда, определяя все дальнейшие оценки. В условиях резкого противостояния города и деревни в нашей стране изучение этой темы может быть и научно плодотворным, и конструктивным.
По мнению А. Г. Левинсона, позитивная установка жителей деревни на город порождается тем, что последний, отражаясь в «негородском» сознании, интерпретируется «как праздничное инобытие, где позволено нарушать нормы трудовой жизни»2. В последнее время, однако, и среди населения нашей страны заметен рост антиурбанистических настроений.
Интересный раздел, посвященный ориентации в городе, можно дополнить результатами исследований И. А. Добрициной, согласно которым, ориентируясь в пространстве различного масштаба, человек принципиально по-разному строит его схему. Этот автор показывает также влияние способов передвижения, в том числе метрополитена, на характер ориентационной деятельности и образ городского пространства3.
Рассматривая образ города, Голд сворачивает пя] 11 членную классификацию Линча до триады: «здания» - «пути» - «площади».4 Некоторым пробелом выглядит недостаточное рассмотрение феномена «городского сознания», являющегося и фактором, и нередко источником образа города. По мнению В. Л. Глазычева, путь к пониманию образа лежит через исследование исторически изменяющихся смыслов городской среды, в тесной увязке с исследованием «литературы, живописи, прочих искусств»5.
Именно таким путем идет Г. 3. Каганов, который, подвергнув анализу образ Петербурга-Ленинграда на сотнях картин ΧΥΙΙΙ-ΧΧ вв. и в обыденном сознании ленинградцев (через опрос), приходит к выводу о глубинном принципиальном единстве художественного и обыденного образов города при их сильных поверхностных различиях. Отмечая пять основных переломных этапов, изменявших художественный образ Ленинграда, он показывает «следы» этих переломов в его нынешнем образе, причем как обыденном, так художественном, и делает вывод об историческом развитии образа этого города: «Отчетливо выражена тенденция к «сужению» кадра, к
' С е м е н о в-Т я н-Ш анский В. П. Город и деревня в Европейской России. Записки РГО, отд. статистики, т. 10, вып. 2, 1910, с. 187.
2 Левинсон А. Г. Традиционные ценностные системы и город. Убранизация и рабочий класс в условиях научно-технической революции. М., 1979.
3 Добрицина И. А. К постановке в дизайне проблемы обеспечения ориентации в среде современного города.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, 1984, с. 23-27.
4 Развитием концепции К. Линча является введение А. В. Боковым понятия «ворот» и «места», предложенного Е.В. accom.-Боков А. В. Категории городского ландшафта.-«Техн. эстет.», 1982, № 8, с. 11, 13; Асе Е. В. Средовая типология и городской дизайн. - «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44. М., 1984, с. 70, 72.
5 Глазычев В. Л. Социально-эстетическая интерпретация городской среды. М., «Наука», 1984, с. 124, 132.

11

восприятию окружения со все более короткой дистанции... так, как оно мелькает перед глазами горожанина». Отсюда отрывочность восприятия, замкнутость воспринимаемого пространства, ориентация на восприятие не его отдельных элементов, а среды в целом1.
В результате изучения восприятия людьми (при помощи свободного интервью) трех различных районов Москвы Г. 3. Каганов приходит к выводу, что, в подтверждение гипотезы эстонского ученого М. Хейдметса, «рядовой горожанин не склонен замечать среду, пока в ней все в порядке», и что «мобилизация всех уровней сознания» в формировании образа среды происходит, лишь когда среда «оказывает человеку сопротивление, становится не совсем своей»2.
Разницу графического и словесного образа своего «соседства», или «территориальной общности» ("neighbourhood" - "community"), показанную Голдом, Л. В. Никольская, изучавшая роль силуэтов в формировании зрительного образа города, пытается преодолеть, составив «словарь изобразительно-словесных синонимов», демонстрируя таким путем возможность общезначимого графического выражения эмоциональной составляющей образов города3 (видимо, и иных мест). По мнению Л. Ю. Салмина, особое влияние на образ города оказывает жилище человека: «Городская среда переживается как бы сквозь образ жилища, а жилище-сквозь образ города»4. Важнейшими категориями пространства в «городском» сознании, считает И. 3. Заринская, являются направление и внутренняя его соотнесенность5.
Исследования, проводившиеся в Москве, Таллинне, Тбилиси и Новосибирске, направленные на изучение особенностей восприятия пространства, и в частности центра города, у жителей центрального, периферийного и прилегающего к центру районов, выявили разность видения центра у этих трех групп не только по его пространственным размерам, но и по его структуре. Если жители центра видят его цельно, детально, в их образе все элементы пространственной структуры равнозначны, то с периферии центр видится более размытым, фрагментарным, отдельные улицы в его образе перевешивают значимость всей средовой ткани центра в целом6.
Особое значение улиц в образе города, отмечаемое и Линчем и Голдом, подтверждается и исследованиями в нашей стране: говорят даже об «уличной» модели городского пространства в сознании жителей крупнейшего города»7.
Необходимо понимать, что приводимые Голдом, на первый взгляд «экзотические», исследования (хотя в этом тоже нет ничего плохого) способны стать мощным инструментарием конструктивной науки. Например, исследования восприятия центра Москвы (и в словесном, и в графическом описании) жителями трех периферийных районов, произведенные Ю. Г. Вешнинским, не только показали его «неравновесность» и несовпадение центра с жесткими административными или градостроительными признаками, но и позволили понять ряд новых моментов в организации
' Каганов Г.З. Пространственные образы городской среды. «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 40, 1983, с. 7-22.
2 Его же. Представления потребителей о типологически различных средах. «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 44, M., 1984, с. 6-22.
3 Никольская Л. В. Указ. соч., с. 36.
4 Салмин Л. Ю. Указ. соч., с. 77.
5 Заринская И. 3. Эстетические ценности в «деревенской», «городской» и «полугородской» культуре.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 51. М-, 1987, с. 91
6 Социально-культурные функции города и пространственная среда. Под ред. Л. Б. К огана, М., Стройиздат, 1982.
7 Там же, с. 164. См.: Степанов А. В. «Малые» улицы центра Ленинграда. Проблемы формирования и развития общественных центров городов ЦНИИП градостроительства. М., 1978.

12

пространства столицы. Оказалось, что «в сознании» центр резко ограничен с востока и увеличен по улице Горького и линии метро к станции «Юго-Западная» (многие респонденты даже саму эту станцию считали расположенной «в центре»). Конструктивный вывод таков: вынесение престижных объектов из этого «центра в сознании» не помогает тому району, куда вынесен объект (пример с театром им. Моссовета, перенесенным одно время на восток столицы и сразу утратившим популярность), но самому «центру» вредит1.
Сложность изучения городской среды обусловлена, как справедливо отмечает В. Л. Глазычев, тем, что она «очевидна», поэтому нелегко получить ее образ «вызывающим доверие способом». Автор делает это через исследование рисунков школьников младших классов г. Тихвина. Он приходит к поразительным результатам: историческая среда играет особую роль в формировании образа города, даже если не содержит никаких достопримечательностей; искусственная неорганическая среда нового города воспринимается детьми как пустыня2.
Увы, с эстетической точки зрения среда наших городов находится в катастрофическом состоянии. Волна «реконструкций», «жилищных программ», уничтожив старое, хотя бы равноценного нового не породила. Не зря у нас нет работ, посвященных «зданиям», -даже в столице снесены такие монументальные жемчужины, как Храм Христа Спасителя, Сухарева башня, Красные ворота, многие церкви, монастыри, усадьбы... «в результате не только... исторически сформировавшийся образ города оказался нарушенным, но не возник и новый»3, если не считать сталинских высоток, так напоминающих дворцы четырех оруэлловских министерств.
Раздел, посвященный образам ландшафтов, со всей определенностью ставящий неизвестную (или почти неизвестную) у нас проблему ландшафта как того или иного символа, может быть фундирован обстоятельной работой А. Д. Арманда. Автор не только показывает, что изучение различных «человеческих» аспектов ландшафтов (от адаптации до восприятия) широко представлено в науке, но и делает принципиальный вывод, созвучный тем идеям, на которых строится феноменологическая поведенческая география: «образ ландшафта, изученного географом, - продукт «совместного творчества» исследователя и природы». Единственный вариант «истинного» ландшафта заменяется в этом случае «множеством возможных моделей», причем для того, чтобы достичь их максимальной определенности, необходимо лишь учесть личность исследователя «с его требованиями, знаниями и... предрассудками - в явном виде, чтобы не принять в дальнейшем следствие предрассудков за объективную истину»4.
Углубляет понимание проблемы работа В. Л. Каганского, который считает, что «ландшафт-это композиция мест, наделенных смыслом», что «смотровая площадка находится внутри, а не вне ландшафта, разлита в нем», что «ландшафт дан не только взору, но всем органам чувств, постижим не специализированным духовным органом, но всей личностью»5. Работы специалистов по геральдике, нумизматике и сфрагистике (наука о печатях) помогают лучше понять символику знаков и городских ландшафтов, рассматриваемую в следующем разделе книги. В. С. Драчук дает отличное от приводимого Голдом объяснение смысла загадочной
1 Вешинский Ю. Г. Планировка, свет, ориентация.-«Гор. х-во Москвы», 1983, № 4, с. 12.
2 Глазычев В. Л. Картинки. «Знание-сила», 1986, № 8, с. 43-45.
3 Молева Η. Время исторической правды.-«Строительство и архитектура Москвы», 1988, № 3, с. 10-11.
4 Арманд А. Д. Ландшафт как конструкция. - Изв. ВГО, 1988, т. 120, вып. 2, с. 120-125.
5 Каганский В. Л. Существует ли культурный ландшафт? Городская среда.-Докл. уч-ов конф. ВННИТАГ и СА СССР, 1989, т. 1, с. 10, 11.

13

«мандалы»- распространенного символа города, связывая его с культом солнца1. Близки приводимым автором исследованиям символики городского ландшафта работы ученых Тартусского университета2.
Совершенно новым для нашей науки является понятие «образа мира». Очень неширокое хождение имела концепция «географической картины мира», выдвинутая И. Б. Култашевым и развитая У. И. Мересте3. Но этопонятие теоретико-методологическое, науковедческое, совсем иное, чем «образ мира»-категория человеческая, отражающая картину мира в голове именно данного человека или данной группы людей в настоящем или прошлом, социальной или культурной, этнической или религиозной. Этот образ отражает самоощущения человека в названном поименованном пространстве, он неполон, противоречив, изобилует стереотипами, но именно он служит человеку в качестве исходной базы для поведения, в том числе и в пространстве.
Доказательством того, что образ мира сильно определяется ценностями и имеющимися стереотипами, как это подтверждает предлагаемая работа, служат исследования С. Н. Гуковой. Она показывает, как христианство наполняло символикой Вселенную, являющуюся для него выражением трансцендентного замысла. И хотя гелиоцентрическая теория была известна с III в. до н. э., она была отвергнута, так как противоречила библейскому мифу о сотворении мира4. Согласно М. И. Стеблину-Каменскому, эгоцентричность восприятия мира, ощущение себя в «середине мира» «характерно для мифического мышления, а именно внутренней точки зрения на пространство»5. Феномен «центральности» собственного положения в мире проявился и в нашем исследовании сельского населения Подмосковья, выразившись в повсеместном занижении, в сравнении с фактической, численности жителей соседних данному поселений, по оценкам респондентов данного населенного пункта6.
Образ мира в обыденном сознании жителей Обломовки иронически передает И. А. Гончаров: «они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город... потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них... темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак-и наконец все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю»7. Однако и «из Парижа любое место, лежащее дальше Вены, кажется книжной абстракцией»".
Вообще изучение образов мира, стран, городов по русской литературезадача увлекательнейшая и захватывающе интересная. «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина, записки А. С. Хомякова об Англии, очерки А. И. Герцена, И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского о Европе, заметки А. И. Бунина и А. Д. Салтыкова об Индии. А образы Орла и Мценска, Грузии и Крыма, Москвы и Петербурга, Соловков и Сибири! Тем более, что в этом направлении мы имеем хорошую традицию-работы H.H. Ан-
' Драчу к В. С. Рассказывает геральдика. М., «Наука», 1977, с. 26-27.
2 См.: Лотман Ю. М. О метаязыке типологических описаний культуры.-«Труды по знаковым системам», № 4. Тарту, 1969.
3 Култашев Н.Б. Особенности современного этапа географического познания. Экономическая и социальная география.-«Вопр. геогр.», № 115. М., 1980, с. 32; Мересте У. И. Ныммик С. Я. Современная география: вопросы теории. М., «Мысль», 1984, с. 13.
4 Гукова С.Н. Космография в системе византийской науки и образования в XI-XII вв. Городская культура. Средневековье и начало Нового времени. Л., 1986, с. 29-37.
5 Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976, с. 42.
6 Федулов С. В. Географическое изучение образа жизни (Методологические и методические аспекты). Дисс.: канд. геогр. наук, М., МГУ, 1988.
7 Гончаров И. А. Обломов. М.-Л., 1951, с. 107.
8 Хулио Кортасар. Игра в классики. Пер. с исп. М., «Худ. лит-ра», 1986, с. 172.

14

циферова 20-х гг., выдвинувшего идею «гения (души) места», посвященные образу северной столицы .
Особый интерес для географов, занимающихся образами мира, представляют исследования Г. Д. Гачева, позволяющие расширить проблематику девятой главы данной книги. Автор, «вживаясь» несколько лет в мировоззрение того или иного народа («в различные возможности мыслительного ареала»), пытается сформулировать представление о национальном «космосе» в его древнем смысле как специфическом понимании не только внешнего мира, но и основополагающих ценностей, используя при этом «сравнительно-сопоставительный метод», «причем каждый новый изученный национальный тип культуры (в данном случае-синоним «космоса».-С. Ф.). становится прожектором-объяснителем всех предыдущих.. каждый одновременно-и объект, и инструмент анализа»2.
Национальный космос, по Г. Д. Гачеву, есть «природина Народу», «способ представления мира в сознании», и постигается он через анализ древних, классических и современных произведений литературы и искусства. Десятками страниц почти художественного текста автор создает представление о различных «космосах». Вот он сравнивает «космос» болгарский и русский: «болгарский космос более тверд, сух, жгуч, предметыболее определенные, в сравнении с русским, который более... туманен, а вещи расплывчаты». Модель болгарского движения, в любом «космосе» задающего «структуру мирового пространства» - «вырастающий стебель, а модель русского движения-дороги». Именно дорога и свет, воздух, являются, согласно Г. Д. Гачеву, основными чертами русского космоса, космоса «однонаправленной бесконечности». «И притом русская дорога: не на чем остановить взора... предметно-вещный мир распался... значит, исчезло субъективно-объективное деление мира: ни я ничему не противостою, ни себя не помню... все слилось в марево, полусон, где не разберешь: то, что я вижу, мир вещный мне подставляет? или это внутреннее видение-воспоминание, предвиденье?»3 Описываются космосы: киргизский, грузинский, армянский, американский. Специфическое видение мира, задаваемое принадлежностью к «деревенской», «городской» или «полугородской» культуре, на основании эмпирических исследований разбирается в работе И.З. Заринской4.
Закончив обзор, посвященный изучению различных пространственных образов, Джон Голд переходит к заключительной и, может быть, наиболее практически полезной части работы-рассмотрению пространственного поведения, в основном в городе. В нашей стране, где, согласно данным массовых опросов, 2/^ жителей новых районов предпочли бы не жить в них5, все вопросы, связанные с обитанием в городах, имеют буквально жизненное значение. Из всего многообразия городских проблем, изучаемых в поведенческой географии, автор книги выбирает для рассмотрения следующие три: «обладает ли городская среда такими характерными особенностями, которые неизбежно обусловливают тот или иной рисунок поведения; какова роль местного сообщества, или «соседства», в обыденной жизни горожан, а также какова взаимосвязь характера предпочтений и особенностей перемещений в городе». Из множества тем данной книги изучение именно этой, пожалуй, наиболее развито в советской географии. Но, как убедятся
' См. его работы: Душа Петербурга. Пг., 1922, с. 20; Петербург Достоевского. Пг., 1923; Использована работа: Каринский С. С. География и искусство: традиции и современное состояние (рукопись).
2 Гачев Г. Д. Национальные образы мира. М., «Сов. писатель». 1988, с. 57, 58 и далее.
3 Там же, с. 49, 52, 127, 162, 244, 264-265.
4 Заринская И. З. Указ. соч., с. 89, 93.
5 Круусвалл Ю., ХейдметсМ. О путях повышения социальной эффективности жилой среды. Воспроизводственные процессы города. Таллинн: «Валгу», 1986, с. 132-150.

15

заинтересованные читатели, спектр теорий и методик, применяемых в этой области исследований в мировой науке, гораздо шире того, что знаком нам.
Книгу отличает хорошая систематичность, позволяющая яснее увидеть проблему, вроде бы достаточно исследованную. Очень ценно, например, систематическое описание плюсов и минусов города, обзор «стрессоров» и «возбудителей» (как и «антистрессоров»), действующих в нем, в тесной увязке и с теоретическими на сей счет построениями, и с примерами из литературы и криминальной хроники.
Чрезвычайно полезно расширение представлений о городских соседствах, или городских территориальных общностях (что в контексте данной книги одно и то же), - в этой части вводятся пока еще мало применяемые у нас методы анализа из социологии и социальной психологии, однако несколько односторонне трактуются вопросы внутренней структуры соседств, а также механизмы их функционирования: соседская общность видится буквально автономной от общества. Наблюдается и явная переоценка психосоциальных связей общности при некотором игнорировании связей социально-функциональных, вызываемых процессами общей жизнедеятельности1. Однако, поскольку в нашей науке положение обратное и связи первого типа нередко учитываются недостаточно2, то, возможно, такой «перекос» будет иметь и позитивное значение.
Очень краткий обзор исследований, посвященный оценке городской среды, выявлению пространственных предпочтений и анализу внутригородских перемещений, сделанный Дж. Голдом, пожалуй, даже слишком бегло затрагивает те сюжеты, разработке которых в отечественной географии уделяется много сил. Исследования именно этой тематики, были, по-существу, первым серьезным направлением если не строго гуманистической, то современной географии человека в нашей стране. Основатель этого направления Ю. В. Медведков на основании различных «объективных» показателей (уровень озелененности, завершенность застройки, концентрация сферы услуг и др.), а также оценок предпочтительности проживания, выявленных при анализе бюллетеней по обмену жилплощади в Москве, данных опросов и т.д., производит с учетом выделенных «участков деятельности» параметризацию городской среды, на основании которой строится «интеграционная модель геосистемы», «основанная на представлениях об экологии человека и антропоэкосистемах»3. Развитием этого направления занимались Н. В. Барбаш4 и Τ.Α. Бакланова5. Этот подход, который как бы направлен
1 См.: Овсянников В. А., Качества искусственной среды города и человеческие ресурсы. Человек. Предприятие. Город. Таллинн. 1986, с. 119.
2 Ведущие специалисты «средового подхода» трактуют территориальные общности «попу лятивно-как социальный организм, состоящий из нескольких поколений, между которыми развиты как генетические, так и функциональные связи «использования» друг друга в качестве элементов среды».-Михайлов Д., Паадам К., Мюлла Э. Средовое взаимодействие поколений в процессе социализации (к исследованию детоцентризма городских семей). Воспроизводственные процессы города. Таллинн, 1986, с. 57. Рассмотрению различных теоретических точек зрения на характер и функционирование территориальной общности людей, а также результатов эмпирического исследования 33 сельских территориальных общностей посвящены специальные разделы в моей диссертационной работе. Изложение ее конспекта см. в указанном выше автореферате, с. 14-15, 17-21.
3 Медведков Ю. В. Модели экологии человека в географии. Теория и методика географических исследований экологии человека. М., 1974. См. также: Его же. Анализ скрытой структуры при оценке условий жизни населения в городе. Ресурсы, среда, расселение. М., «Наука», 1974; Его же. Расселение в свете представлений об антропоэкосистемах. Развитие и регулирование систем расселения в СССР. М., «Статистика», 1974 и др.
4 Барбаш Н.Б. Выявление отношения населения к элементам городской среды.-«Изв. АН СССР, георг.», 1975, № 6. Барбаш Н. Б. Методика изучения территориальной дифференциации городской среды. М., ИГАН СССР, 1986, 206 с. и др.
5 Бакланова Т. А. Территориальная подвижность населения как основа оценок среды в условиях крупного города. Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 55-60.

16

на доказательство применимости математики в географии, по мнению самих же авторов, информационно ограничен, в любом случае давая представление лишь о «локальном оптимуме» качеств среды1.
Исследование предпочтений населения, предпринятое Г. Л. Васильевым, Д. А. Сидоровым и С. Е. Ханиным и выполненное в русле факторной экологии, показывает, что при установлении межгородских предпочтений важнейшими являются три фактора: 1. Статус города в системе расселения; 2. Развитость городской среды; 3. Комфортность климата2. Т. В. Райтвийр обобщает результаты исследований по факторной экологии Москвы, Таллинна, Тбилиси, Казани, посвященных выяснению важнейших факторов территориальной дифференциации этих городов, видимых через призму средового подхода как системы «человек»-«среда». Предполагалось, что среда, дифференцированная объективными факторами, и оцениваться будет по-разному, а отсюда можно будет понять и поведение человека в городе. Она делает вывод: «самыми дифференцирующими факторами... являются социально-профессиональный состав, возраст, национальность, продолжительность проживания (коренное/пришлое население), квартирные условия, положение в сфере обслуживания и транспорт». Вес факторов различен по городам. Она подчеркивает, что исследования показателей среды недостаточно для понимания указанной системы. «Одна подсистема не может заменить системы «человек»-«среда»3. Можно добавить, что непосредственной оценки среды конкретным человеком не заменит и корректный анализ этой оценки «извне», при помощи параметризации «объективных данных». Работа Дж. Голда показывает на примере рассмотрения оценки ландшафтов, что «объективная усредненная» оценка чаще вводит в заблуждение, чем проясняет ситуацию.
Надо сказать, что одним из упущений автора является недостаточное представительство в анализе работ школы «време-географии» Т. Хегерстранда-одной из немногих фундаментальных географических концепций, ставящей пространственное поведение в центр своего внимания, дающей особую интерпретацию его детерминаторов и вообще по-особому высвечивающей всю поведенческую проблематику в географии. Конечно, на Западе школа Т. Хегерстранда считается самостоятельным направлением науки, может быть, сопоставимым с поведенческой географией в целом, однако и в этом случае в таком тщательном обзоре ей можно было, на мой взгляд, уделить большее внимание.
Эта концепция основывается на «пространственно-временной хореографии» существования индивида в масштабе одного дня, недели или целой жизни. На основе анализа «танца» человека по «станциям»-узловым пунктам в его деятельности-исследователь строит перспективную модель «бюджет-пространства» индивида, с учетом «связок деятельности», прост-
' МедведковЮ.В. Интеграционное моделирование городской среды. Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 32-33.
2 Васильев Г. Л., Сидоров Д. А., Ханин С.Е. Выявление потребительских предпочтений в сфере расселения. -«Вестн. Моск. ун-та», 1988, № 2, с. 41-47. См. также: Ханин С. Е., Миско К. М. Моделирование миграционного поведения на основе оценки городской среды. Современные проблемы и методы географических исследований. М., 1978; Васильев Г. Л., Привалова О. Л. Социально-географическая оценка внутригородских различий.-«Вестн. Моск. ун-та. Геогр.», 1982, № 4, с. 9-15.
3 Райтвийр Т. В. Микрогеография большого города: факторно-экологический анализ. Город: вопросы социального развития. Вильнюс, 1987, с. 71-78. В статье проанализированы работы: Барбаш Н. Б., Гимпельсон В. Е., Давидович А. Я. Опыт социального картографирования г. Москвы.-«Соч. исследования», 1985, №4, с. 75-84; Барбаш Н. Б., Гутнов А. Э. Градостроительные аспекты территориальной организации Москвы.-«Изв. АН СССР. Георг.», 1979, № 2, с. 53-67; Гегешидзе A.M. Территориальная организация качества среды в социально-экономических территориальных комплексах. Вопросы изучения состояний окружающей среды. Тбилиси, 1982, с. 91-105; Рукавишников В. О. Население города (социальный состав, расселение, оценка городской среды). М-, «Статистика», 1980.

17

ранственно-временных «фиксаторов» ("spacemaker") и других ограничителей1. Практическое применение идей Т. Хегерстранда вводит в географию «время» и совершенно иначе, более глубоко позволяет увидеть такие классические понятия, как «плотность» или «место». Разработкой этой концепции на теоретическом и эмпирическом уровне на примере Москвы и ряда других городов занимается в нашей стране Н. В. Петров2.
Результаты эмпирических «функционально-градостроительных» исследований в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Минске, Тбилиси, Ереване, Вильнюсе позволяют ученым сформулировать понятие «центральности» сознания горожан, а также особой роли центра в детерминации пространственного поведения жителей крупнейших городов, корректируемой, по мнению авторов исследований, развитостью сферы обслуживания и характером доступности центра. Показано, что и сам характер предпочтений у жителей разных частей города различен: если развитость сферы обслуживания, транспорта, транспортная обеспеченность высоко ценятся и в центре, и на периферии, то значение, придаваемое культурным факторам жителями центра, значительно выше, чем на периферии .
М. И. Каган на базе исследований в Свердловске и Куйбышеве приходит к выводу о том, что происходит «повышение подвижности по всем целям и для всех жителей от периферии к центру города», пики которой совпадают, как правило, с местами расположения «крупных центров обслуживания населения»4.
Дж. Голд ограничивает рассмотрение связей предпочтений и пространственного поведения людей рамками лишь городского пространства. Исследования пространственного поведения производились и в сельской местности. Т. В. Регент, изучавшая «внешнюю среду» и подвижность внутри сельской местности жителей двух хозяйств Гагаринского р-на Смоленской области, приходит к выводу о детерминированности этого показателя экономико-географическими факторами и подчеркивает: «уровень совокупной подвижности (среднее число поездок в год на одного жителя) обратно пропорционален административно-производственному статусу поселений и их людности»5. В нашем исследовании пространственного поведения сельских жителей (в том числе внутри поселения и по его окрестностям) общей закономерностью было снижение количества всех пространственных перемещений вместе с возрастанием удаленности от Москвы и от других городов. При этом возрастало число перемещений внутри сельской местности, а также при определенных природных и демографических условиях внутри данного поселения и по его окрестностям. Выделены различные типы пространственного поведения и его факторы6.
Рассмотрение реального покупательского поведения, с одной стороны, 1 Подробнее см.: Петров Н. В. Пространственно-временной анализ в социальной георгафии. Основные достижения и направления исследований школы Т. Хегерстранда. Препринт. М„ ИГАН СССР, 1986, 56 с.
2 Петров H.B. Пространственно-динамический анализ городских агломераций. Дисс. уч. степ. канд. геогр. наук. М., МГУ, 1982, 158 с.; См. также: Пространственно-временной анализ системы расселения Московского столичного региона (Редактор-составитель Н. В. Петров), Препринт. М., АН СССР-ПАН, 1988, 204 с. В работе этого же автора содержится обзор иных, чем у Голда, теорий пространственных перемещений в городе.-Его же. Морфологический анализ в геоурбанистике (исследования пространственной структуры урбанических форм). Препринт. М., ИГАН СССР, 1987, 55 с.
Социально-культурные функции города..., с. 5, 29-30, 66-67.
4 Каган М. И. Пространственная дифференциация подвижности населения в городе. Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 121-124.
5 Регент Т.М. Социальные аспекты географического изучения сельской местности Нечерноземной зоны РСФСР. Вопросы социально-экономической географии Верхневолжья. Калинин, Изд. Калинин, ун-та, 1983, с. 43.
6 Федулов С. В. Указ. Соч., с. 21-22.

18

показывает необходимость развития подобного вида исследований, в том числе и в нашей стране, видимо, в рамках географии сферы обслуживания1, с другой-обнажает недостатки всех формализованных подходов в географии: использование даже самых совершенных, «изощренных и трудоемких», по выражению Д. Голда, математических средств без достаточной разработки географических и в данном случае социально-психологических концепций часто приводит к «тривиальному по существу результату».
Если в первых частях книги автор исследует проблему того, как происходит восприятие окружающей человека среды, или «непосредственной среды окружения» (в том и в другом случае этот термин не всегда совпадает с принятым в нашей науке словосочетанием «окружающая среда» как природное окружение или как одна из сфер Земли; в поведенческой географии этот термин означает социально-предметное наполнение ситуации, в которой в данный момент оказывается индивид), то при анализе поведения человека в условиях естественных ландшафтов поднимается не менее сложный вопрос: как вообще производить оценку среды? Ведь понимание этого дает ключ к нахождению способов подлинного совершенствования и оптимизации среды. Дав обзор нескольких методик оценки ландшафта (каждая из которых имеет свои минусы и плюсы и будет, я думаю, активно использована нашими учеными), автор ясно выступает против оценки «сверху», с «объективных» (а по сути, позитивистских) позиций. Данные многочисленных исследований убедительно свидетельствуют, с одной стороны, о том, что лучше самих «потребителей» пространства никто никогда не может оценить территорию или ландшафт2, актуальный именно для них, а с другой-что ссылка на «объективность» просто явно или неявно прикрывает официально принятые, столь же субъективные, как и у рядовых потребителей, вкусы. Печальные примеры, приводимые автором с микрорайонами, строившимися в Великобритании в 1930-1940 гг. по гипотетическим схемам, призванным, по мнению их создателей, максимально удовлетворить будущих жителей этих микрорайонов, четко показывают ущербность «объективистского»-в данном случае нормативного - подхода. Нам это тем более важно, что, если за рубежом от этого подхода давно отказались (на месте бывших высотных микрорайонов стоят ныне кварталы домов на одну семью), в нашей практике именно он является доминирующим. Еще печальнее то, что статус «объективных», то есть попросту игнорирующих психологические особенности человека, оценок просто-таки довлеет и над преобладающим у нас научным сознанием. Даже в пионерной у нас интересной работе, посвященной эмпирическому исследованию восприятия и оценки ландшафтов, главной целью выдвигается «объективация восприятия среды»3. Возможно, «страсть» к «объективации» - более широкая проблема, отражающая дегуманизацию современного мира. Ведь, как отмечает В. Л. Каганский, «универсалистской цивилизации трудно примириться с тем, что каждое место пронизано смыслом (индивидуальным для каждого человека и нередко ныне утраченным: «семантика территории распалась». - В. К.) и возможно лишь сравнение, а не жесткое ранжирова-
' Алексеев А. И., Ковалев С. А., Ткаченко А. А. География сферы обслуживания. Калинин, 1988, 83 с. В этой работе приводится схема развития потребностей сельских жителей (с. 36).
Разница оценок ландшафта различными группами-зло только с позиции абстрактного теоретизирования. В практической жизни именно разница оценок (например, сельскими жителями и горожанами) служит источником крупных доходов-когда «бросовые» для сельского хозяйства земли оказываются высокоценными рекреационно. См.: Clout H. D. Rural Geography. An Introductory survey. 3-d ed. London, 1976.
3 Маслобойщикова Н. А. Ландшафтно-географический подход к изучению перцепции ПТК на примере юго-восточной части Чечено-Ингушетии.-«Изв. ВГО», 1988, т. 120, вып. 3, с. 240-245.

19

ние»1. Именно на этих путях, как показано Дж. Голдом, вообще возможна истинная оценка ландшафта! Это не исключает, конечно, истинности сколь угодно большого числа целевых и специальных его оценок, однако при проведении каждой из них важно помнить о высокой степени их условности2.
Интересен анализ поведения (прежде всего рекреационного) в неосвоенных, «девственных» районах ("wild area")3, а обзор всего многообразия работ, посвященных исследованию поведения людей во время стихийных бедствий всех возможных видов, представленный в виде объемной систематической сводки, а также анализ адапционных моделей поведения в таких ситуациях имеет огромное практическое значение в условиях нашей страны, подверженной разрушительным ударам стихии. Поможет он и ученым, занимающимся этой проблематикой, прежде всего специалистам по инженерной географии.
Совершенно по-особому рассматривается соотношение поведения человеческих общностей и природных ландшафтов в концепции этногенеза Л. Н. Гумилева. Формирование этноса, характеризуемого, согласно этому автору, в частности, особым стереотипом поведения, происходит лишь в особых ландшафтных условиях. Сам стереотип формируется при обживании этносом соответствующего ландшафта-в ходе «приспособления себя к ландшафту и ландшафта к себе». Отношение к ландшафту является, согласно Л. Н. Гумилеву, показателем фазы развития этноса. Разбирая многочисленные факторы этногенеза, автор, по его мнению, приходит к пониманию системных, а не функциональных связей «человека» и «природы» (которые безуспешно для теории искали «географические детерминисты»), поскольку вопрос состоит не только в том, как влияет «природа» на человеческое общество, но и «в какой степени сами люди являются частью... биосферы». Предположение, что этнос является формой существования человека как биологического вида (этнос, согласно Л. Н. Гумилеву, явление, природное по сути, выступающее на поверхности в социальной форме; этническое-«материал монеты», а его социальное оформление-она сама), открывает, по мнению автора, путь к правильному пониманию взаимосвязей природы (в том числе ландшафта) и человека (в том числе его поведения)4.
К. П. Иванов, ученик Л. Н. Гумилева, провел исследование крестьянских хозяйств в одном из районов Архангельской области, практически применяя его идеи. Он показывает связь русского этноса с определенными ландшафтами и способами их «эксплуатации», утрата которых вместе с разрушением условий воспроизводства стереотипов поведения (в частности, трудового) на селе, является, по мнению автора, одной из главных причин кризисного состояния сельского хозяйства России5.
Стереотипы, как известно, существуют и на уровне общества в целом, которое, «действуя в пространстве, имеет определенную ситему представлений о нем. Эта система представлений является, во-первых, неявной, ' Каганский В. Л. Указ. соч., с. 13, 15.
2 См. А. Д. Арманд, Указ. соч.; Веденин Ю. А., Филлипович Л. С. Опыт выявления пейзажного разнообразия природных комплексов. Географические проблемы организации туризма и отдыха, вып. 2, 1975, с. 39-47.
3 Зорин И. В., ФедоровцеваТ.А. Восприятие среды как интегральная доминанта рекреационного поведения. Рекреационная география СССР (аспекты развития и размещения). М, 1983.
4 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. Депонент. № 3734-79, ЛГУ, 1979, вып. 1-3, вып. 1, с. 69, вып. 2, с. 85. В 1989 г. вышла в свет отдельной книгой.
5 Изложение некоторых результатов этого исследования см. в: Чистобаев А. И., Иванов К.П.,Макалова Н.Л. Демографические процессы в сельской местности Нечерноземной зоны РСФСР: закономерности и механизмы. Сельская местность: территориальные аспекты социально-экономического развития. Уфа, 1985, с. 38-49.

20

во-вторых, ненаучной и, в-третьих, негеографической»1. «Все чаще и чаще,пишут B.C. Преображенский и Ю.А. Веденин,-мы сталкиваемся с тем, что... тенденция территориального развития предопределена решением, в основе которого лежит некоторая (к сожалению, не всегда четко и ясно сформулированная!) концепция, мысль, идея»2, что требует изучения в географии этих «идей», как и реальных факторов принятия тех или иных решений, влияющих на географические процессы.
Именно анализ сотен конкретных случаев размещения производственных объектов за несколько десятков лет и в Англии, и в Новой Зеландии, производимый Д. Голдом, показывает: даже в условиях рыночной (то есть объективно детерминированной, например, через цену земли) экономики при выборе конкретных мест размещения тех или иных производственных объектов чисто личностные факторы (вроде случайного знакомства именно с этой территорией или наличия хорошей работы в данном поселении для жены менеджера и т. п.) играют важную, иногда определяющую роль. Что же тогда говорить об «объективно действующих факторах размещения» и «объективных закономерностях» в условиях экономики нерыночной! Изучение реальных механизмов принятия тех или иных решений о размещении в условиях нашей страны само по себе может составить отдельное, причем высоко конструктивное направление науки. Исследуя проблемы реконструкции подмосковных деревень, мы столкнулись с тем, что обстоятельства именно личного, субъективного порядка (например, «знакомства наверху») определяли в большинстве случаев выбор той или иной деревни для реконструкции, как и проведение тех или иных мероприятий в ходе ее осуществления. Так, в одной из деревень несколько новых домов буквально «втиснули» между кладбищем, животноводческими фермами и дорогой в нарушение всех существовавших проектов, в ущерб и жителям, и кладбищу, именно для того, чтобы они были хорошо видны с дороги проезжающему начальству.
«Организация пространства» таким путем, конечно, не преминула сказаться на «поведении» - из этих домов люди уезжают3. Взаимосвязи организации и «оформления» пространства (именно эти два смысла содержит в себе английское слово "design"; при переводе используется его общепринятый эквивалент, слово более емкое, многомерное) и поведения людей посвящена заключительная глава работы. В связи с этим нельзя не вспомнить, что взаимосвязь среды и поведения виделась само собой разумеющейся не только многочисленным теоретикам географического детерминизма, но и авторам проектов оптимального переустройства общества-все утописты видят идеальный социальный строй в рамках тех или иных конкретных форм пространственной организации, предусматривающих соответствующее им поведение. «В утопии Кампанеллы,-пишет исследователь проблемы в указанном аспекте Д. В. Панченко,-симметрия, систематизация, стандартизация становятся буквально тотальностью ...» «В Городе Солнца,-цитирует указанный автор утописта,-женщины и мужчины всегда ходят отрядами и никогда поодиночке и всегда подчиняются начальнику без какого-либо неудовольствия». Глубоко изучив пространственные аспекты утопий от Платона до Фурье, Д. В. Панченко приходит к выводу, что территориальная организация утопических государств ориентирована не на ее потребителей, простых жителей, а отражает личные
1 Каганский В. Л.-Цит. по: «Изв. АН СССР, геогр.», № 6, 1988, с. 104.
2 Преображенский В. С., Веденин Ю. А. Уроки развития теории рекреационной георгафии. -«Изв. АН СССР. Геогр.», 1988, № 2, с. 27-28.
3 Федулов С. В. Социально-географический анализ реконструкции «неперспективных» сельских поселений Московской области. Предплановые и проектные исследования расселения (экономико-географический аспект). Μ., ΜΦΓΟ, с. 56-66.

21

проблемы авторов утопий, которые занимают позиции творца и властителя, обеспечивающие им «переживание контроля над жизнью» обитателей утопии, наилучшим средством пространственного обеспечения которого является «идеальная урбанизация», позволяющая утопистам «упорядочивать желательным образом все пространство воображаемого мира», который к тому же полностью зарегламентирован формами ее пространственной организации, сводящими к минимуму индивидуальную свободу поведения. Наоборот, подлинный гуманист Альберти, по словам В. П. Зубова, «нигде не рисует идеального города, а ограничивается советами для разных случаев»2.
Увы, мы, переживающие, если воспользоваться словами Н. А. Бердяева, «кошмар осуществленных утопий», воочию ощущаем связь организации пространства наших городов и вынужденной несвободы поведения. А. Г. Раппопорт, анализируя характеристики тоталитарных сред, выделяет восемь культов, обусловливающих особенности их организации: единства и центра («однообразие застройки»); количества, науки, будущего («стройка как характерная черта ландшафта»); секретности («избирательность видения среды», «перегораживание пространства», «загрязнение среды»); анонимности, лицемерия и отчуждения". Поскольку сейчас в нашей стране делаются серьезные попытки преодоления устаревших схем общественного устройства, совершаются шаги к расширению свободы мы должны активно принять тезис, подчеркиваемый Дж. Голдом, об угрозе использования дизайна среды для манипулирования поведением человека, ограничения его свободы.
Конечно, в любой общественной системе пространственная среда (всегда «слитая» со средой социальной) оказывает влияние на поведение. «Деревня,-пишет Франсуа Мориак,-навязывает нам свойственный ей самой сосредоточенный образ жизни... Даже в крупном провинциальном городе в полночь замирает вся жизнь. Тот, кому вздумается не спать, не найдет себе применения»4. О влиянии среды на поведение говорят и результаты эмпирических исследований: так, «чем меньшая площадь тротуара приходится на одного пешехода, тем выше доля быстро идущих людей, тем, стало быть, труднее идти медленно»5, «степень замкнутости пространства определяет характер его психологической оценки»6, многоэтажные панельные дома на селе, вызвав не обеспеченное возможностями изменение системы ценностей сельских жителей, способствовали увеличению оттока населения из деревень7.
Специалисты по организации пространства должны помнить, что человеку нравится именно та среда, которая предоставляет наибольшее число вариантов поведения. Эмпирические исследования показывают, что «выше всего горожане ценят концентрацию разнообразных поведенческих возмож-
' Панченко Д. В. Ямбул и Кампанелла (о некоторых механизмах утопического творчества).-Античное наследие в культуре Возрождения. М., Наука, 1982, с. 98-110; Его же. Утопический город на исходе Ренессанса (Дони и Кампанелла). - Городская культура. Средневековье и начало нового времени. Л., Наука, Лен. отд., 1986, с. 75-97.
2 См.: Альберти Л. Б. Десять книг о зодчестве. М., 1937, т. 2, с. 445.
3 Раппопорт А. Г. К эстетике тоталитарных сред. - Городская среда. Докл. уч-ков конф. М., ВНИИТАГ и СА СССР, ч. 1, с. 78-86. Влияние архитектурной среды на человека рассматривается в: Забельшанский А. Г., Минервин А. Г., Раппопорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура и эмоциональный мир человека. М., Стройиздат, 1985, 208 с.
4 Франсуа Мориак. Не покоряться ночи... Пер. с фр. М., «Прогресс», 1986, с. 109-110.
5 Π и и ρ P.M. Исследование пешеходного движения на улицах центральных районов крупнейших городов. Дисс. уч. степ. канд. техн. наук. М., 197-1, рис. 33.
6 Митягин С. Д. Человек идет по кварталу...-«Строительство и архитектура Ленинграда», № 9, 1979, с. 23.
7 Иконников А. В. Сельский образ жизни, типы поселений и структура предметнопространственной среды.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстетика», вып. 18. М., 1983, с. 20-26.

22

ностей в ограниченном, легко обозримом пространстве»1. Именно нарушение основного принципа, защищаемого Дж. Голдом и всей гуманистической наукой, - необходимости ориентации на конкретного потребителя и обеспечение его контроля во всех ситуациях, его, потребителя, касающихся, в том числе организации среды обитания, приводит, по мнению М. Э. Хейдметса и Ю. А. Круусвалла, к возникновению основной проблемы, следствием которой являются многочисленные коллизии современной городской жизни в нашей стране, которую они формулируют как «оторванность сферы средообразования от сферы средопользования». Жители не участвуют в формировании среды. Ключ к решению проблем, считают эти социологи, в восстановлении связей этих сфер. На основании анализа массовых социологических исследований они разрабатывают и важнейшие конкретные направления решения существующих средовых проблем: переход к малоэтажной застройке, уменьшение числа квартир в домах, отграничение придомовых пространств (перекличка с идеями «защищаемых территорий», описанных в этой книге), отказ от «свободной планировки», создание мест общения и учреждений обслуживания, предназначенных для данного соседства, обеспечение ориентации планирования развития города не на районы, кварталы или дома, а на реальные социальные единицы (семья, соседство и т.д.), которые должны иметь возможность изменять среду окружения в соответствии со своими представлениями2.
Необходимо такое «углубление смысла проектирования, в котором оно приводится в связь со стихией ценностных помыслов и замыслов, с пространствами образов жизни и протеканием ее по разным жизненным путям, с разной исторической сюжетикой жизнетворчества»3, организуя пространство, как учил Н. Ладовский, лидер школы «рационалистов» двадцатых годов, с точки зрения восприятия его человеком, бережно относясь к «пространственной структуре города»4.
Поиски нового проектирования среды, понятой в «человеческом» измерении, как единой с «субъектом» самоорганизующейся системы, описывает В. С. Глазычев, вместе с коллегами пытающийся создать «проект особого рода-не матрицу для воспроизведения, а образец понимания и переживания целостности городской среды, погружаемый в самоощущение города... для нас город-не объект преобразований, привносимых извне, а субъект, способный к преобразованию изнутри, если запустить процесс самоорганизации»5.
Концепции самоорганизации популярны сейчас и в географии, которая издревне занималась - на своем уровне и в рамках своей традицииизучением взаимоотношений организации пространства и поведения людей, изучая, например, территориальные особенности миграций. Однако психология человека присутствовала в географии неявно, быть может, даже неосознанно, как, например, в известных теориях В. Кристаллера и А. Леша, критику и современную модификацию которых читатель найдет в книге Д. Голда. Концепция «поляризованной биосферы» Б. Б. Родомана уже прямо учитывает и ориентируется на определенный рисунок и характер
' Каганов Г. 3. Пространственные образы городской среды.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 40. M., 1983, с. 20.
2. Хейдметс M. Э., Круусвалл Ю. А. Два пути оптимизации среды жизнедеятельности в городе. Антропоэкологическая оценка и формирование оптимальной городской среды. Л., 1988, с. 73-77.
3 Генисаретский О. И. Воображение и ценностные взаимосвязи образа жизни и предметной среды.-«Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.». М., 1987, с. 29.
4 См.: Хан-Магомедов С. О. Две концепции архитектурного пространства на этапе становления советского дизайна. - «Труды ВНИИТЭ. Техн. эстет.», вып. 29, 1981, с. 104.
5 Глазычев В. С. Елабуга в проектном отражении.-«Знание-сила», 1986, № 7, с. 10 -117.

23

пространственных перемещений1, а исходные параметры построений Г. А. Гольца, базирующихся на нескольких выявленных константах, по его словам, «сняты с человека»2. С такой же ориентацией построена одна из последних концепций территориальной организации системы расселения, где делается попытка понять последнюю, в частности, «через выделение четырех уровней территориальной иерархии системы расселения и прослеживание их взаимосвязи с иерархией деятельности человека»3.
Существуют и более широкие направления, в рамках которых «процесс регионального развития планируется с позиций всестороннего изучения потребностей и ценностных ориентации населения»4.
А. И. Трейвиш подчеркивает необходимость изучения культуры поведения, «в том числе пространственного», для понимания характера территориальной дифференциации «результатов деятельности» человека5. А по мнению Т. В. Райтвийр, именно характер образа жизни, то есть феномена, имеющего ряд важнейших психологических составляющих (влияющих и на стереотип поведения, и на систему ценностей, и на особенности жизнедеятельности в пространстве), сложившийся в том или ином месте, во все большей степени начинает определять и размещение производства6. Понимание того, что «человек и его поведение становятся движущей силой, которая влечет за собой изменения во всех общественных сферах», в значительной степени определяя и особенности пространственного развития7, что «пространственные закономерности жизнедеятельности также объективны и имеют такое же значение, как и природная дифференциация»8, постепенно утверждается и в советской географии.
Познакомившись с этой книгой, читатель увидит не только систематизацию психологической проблематики в географии, но и продвинется вместе с автором через конгломерат исследований к пониманию того, как человек научается воспринимать пространство, каковы особенности представлений, которые определяют поведение людей в реальном мире, в чем заключается специфика пространственного и средового поведения, и, вернувшись в итоге к рассмотрению старых географических сюжетов, сможет взглянуть на них с непривычной точки зрения, позволяющей получить подлинно новые знания.
Появление работы Джона Голда на русском языке, надо надеяться, будет способствовать развитию и кристаллизации многочисленных, как мы увидели, попыток применения достижений психологии и близких ее дисциплин в отечественной науке, конечно, с учетом специфики СССР.

Федулов C.B. канд. геогр. наук

1 Родоман Б. Б. Организованная антропосфера. - «Природа», 1967, № 3; Его же. Поляризованная биосфера (принцип размещения человеческих поселений с минимальным ущербом для окружающей природы). Городская среда и пути ее оптимизации. М., 1977, с. 193-208.
2 Г о ль ц Г. А. Аналитическое выражение деятельности территориальных взаимодействий. Исследование методологических проблем географии в Эстонской ССР. Таллинн, 1987, с. 18. См. также: Его же. Транспорт и расселение. М., «Наука», 1981, с. 248.
3 М ячин В. А. Формирование и территориальная организация системы расселения в масштабе страны (на примере СССР).-«Изв. АН СССР. Геогр.», 1988, № 4, с. 63-74.
4 Столбов А. Г. О формировании территориальных социально-экономических систем. «Изв. ВГО», 1988, т. 120, вып. 4, с. 373; Липец Ю. Г. Цикл работ по исследованию региональных систем (по материалам сборников трудов ВНИИСИ).-«Достижения и перспективы». М., 1983, вып. 37, «Региональные системы», № 3, с. 98-103.
5 «Изв. АН СССР. Георг.», 1988, № 6, с. 103.
6 Райтвийр Т. В. Производство-расселение-образ жизни: преобразование подходов. Исследование методологических проблем географии в Эстонской ССР. Таллинн, 1987, с. 159.
7 Кюммель Т. Закономерности территориальной эволюции населения городских агломераций: возможности управления и саморегуляции. Город: вопросы социального развития. Вильнюс, 1987, с. 52.
8 Зайончковская Ж. А. Взаимодействие социально-экономической и физической географии: дифференциация пространства.-«Изв. АН СССР. Геогр.», № 6, 1988, с. 86.

24

Предисловие

Задача этой книги-дать обзор недавно появившейся научной дисциплины-поведенческой географии. Работая над ее выполнением, я постарался рассмотреть все наиболее важные и типичные работы этого направления, увидевшие свет к началу 1978 г., а также нарисовать максимально точную картину его основных тенденций, обозначившихся к этому времени.
Сначала книга замышлялась как учебник. Я постоянно чувствовал потребность в нем, сталкиваясь с многочисленными трудностями в ходе преподавания поведенческой географии группе студентов Оксфордской Политехнической Школы, когда необходимо было направлять их в потоке сложной научной литературы, не имея никакого учебного пособия по этому курсу. Поэтому я рассматривал этот текст в качестве конспекта книги, которая могла бы быть использована для проведения специализированных семинаров по поведенческой географии или в более широких курсах, посвященных исследованию взаимосвязей человека и среды окружения,-в географии или в родственных ей дисциплинах. Естественно, я хотел бы надеяться, что эта книга будет интересна и специалистам, однако с самого начала необходимо подчеркнуть, что она не содержит исчерпывающего обзора литературы по затрагиваемым в ней проблемам или подробного анализа методов исследований, что обычно является естественным требованием таких читателей. Я также не стремился написать справочное руководство для тех, кто занимается проектированием среды обитания. Поведенческая география, безусловно, содержит значительный конструктивный потенциал. Однако отличительной чертой географов слишком рано стала ошибка претендовать на многое. Нельзя порицать проектировщика за то, что он не использует достижений географии, когда в самих географических работах мало содержится практических рекомендаций. Говоря это, я ни в коем случае не полагаю, что специалисты по поведенческой географии должны отказаться от использования своих разработок для перспективного проектирования. Этим я только хочу подчеркнуть, что если они действительно возьмут на себя ответственность и пожелают вносить реальный вклад в решение проблем перспективного развития, то им придется основательнее овладеть теорией и методами планирования. Несмотря на искренний интерес и желание географов именно так и поступать, знаний в указанной сфере им все еще не хватает. Итак, несмотря на то что дальше я очерчу те области, где специалист по поведенческой географии мог бы внести свою лепту в формирование политики социального развития, я не собираюсь выражать ложных восторгов по поводу того реального вклада, который сделан пока поведенческой географией в эту сферу деятельности.
Ответственность за все ошибки и оплошности полностью лежит на мне, что, однако, не может помешать мне поблагодарить тех людей, которые добровольно делились со мной своим временем и знаниями, когда я писал

25

эту книгу. Я имею в виду Майка Барка, Дерека Элсома, Гюнтера Гэда, Брайана Гуди, Боба Холла, Хезера Джонса, Петера Кийна, Сью-Анн Ли, Дэвида Пеппера, Брайана Селби, Ивэна Шеферда, Жаннет Спенсер и Кена Вестгейта. Джон Коин и Джон Маусон предоставили в мое распоряжение бесценные неопубликованные материалы. Особенно благодарен я за постоянную помощь и поддержку Алану Дженкинсу, Яану Куку, чья сердечная щедрость помогала поддерживать интерес к исследованию в трудные периоды, Дэвиду Спенсеру, который помог оформить первоначальные идеи, Эндрю Скаллеру из «Оксфорд юниверсити пресс», чье тепение испытано мною до предела, а также Денису Касгроу, написавшему восьмую и составившему черновой вариант, из которого была сделана одиннадцатая глава. Всячески благодарю Маргарет за то, что она вытерпела общение со мной в этот период. Еще до того, как я нашел способ попросить ее перепечатать все это, она критически и конструктивно комментировала текст, сообщала о недостатках моего литературного стиля, а также привлекала внимание ко многим работам, о которых я ранее не знал. Наконец, эта книга посвящается моим родителям, в знак благодарности, которую я искренно испытываю, но слишком редко выражаю.

Джон Р. Голд, «Гималайский пейзаж», октябрь 1978
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология