Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть четвертая . Пространственное познание и поведение

Глава 10 Город как место жизни людей

Отсюда им был виден также и сам город, и им казалось, что они слышат звон колоколов, которые приветствуют их и приглашают войти. И, кроме этого, на них нахлынули теплые радостные мысли о том, как хорошо, что они приехали сюда в такой доброй компании, и что-то еще, в том же светлом и чистом воодушевлении.
Джон Баньян. Дорога пилигримов
Как звали тех анархистов, которые позволили Лондону стать бесконечным концлагерем беженцев из провинции, второпях занимающих место и разводящих потомство, чтобы погрязнуть в нищете и хаосе ?
Роберт Синклер. Столичный человек

В этой главе устанавливаются связи, существующие между процессами мышления, определяющими характер пространственного познания города, и поведением. В ней будут рассмотрены три очень широких проблемы: обладает ли городская среда такими присущими ей особенностями, которые неизбежно обусловливают тот или иной рисунок поведения; роль местного сообщества, или «соседства», в обыденной жизни, а также взаимосвязи характера предпочтений и особенностей перемещений в городе. При рассмотрении этих проблем особое внимание будет уделено анализу двух предположений, на которых основываются многие исследования, посвященные изучению поведения. Во-первых, очень распространено представление, согласно которому физические расстояния оказывают серьезное влияние на характер взаимодействий в городском пространстве, проявляющееся, в частности, в том, что близость людей друг другу и частота их контактов между собой убывает с увеличением расстояний. Во-вторых, по мнению многих авторов, суровость проблем современных городов может быть напрямую связана с качеством существующей в них материальной среды. Следовательно, важной дополнительной целью данной главы будет проверка истинности этих предположений для объяснения разнообразных особенностей реального поведения в реальном мире.

Городское окружение

Зародыши современных теорий, описывающих особенности поведения в городской среде, прослеживаются в работах социологов XIX в., посвятивших себя исследованию того, что Полани (Polanyi, 1944) назвал

165

«Великой трансформацией» в жизни западного общества после первой промышленной революции. Стремясь постигнуть ее последствия для общественного развития, они акцентировали внимание на масштабах количественных изменений. Смена технологических основ общественного развития в сочетании с быстрым ростом населения означала, что изменился сам характер взаимодействия людей. Если раньше, живя в сельском обществе, индивид общался с несколькими сотнями человек, то, живя в крупном городе, он сталкивается, прямо или косвенно, со многими тысячами (Fischer,1976). В таких обстоятельствах вера в то, что городской образ жизни качественно отличается от тех, которые были характерны для сельских и доиндустриальных обществ, объединила авторов самых разных политических ориентации (напр., Engels, 1844; Maine, 1861).
Наиболее полный анализ этих проблем проделал Теннис (Tönnies, 1887). Опираясь на обзор современных ему немецких городов, Теннис утверждает, что он ясно различает постепенное появление и формирование нового образа жизни. По его мнению, сельский образ жизни может существовать лишь в рамках гемайншафта (Gemeinschaft) - общины, в то время, как городской образ жизни функционирует в рамках гезелыпафта (Gesellschaft) - общества. В крупном городе непосредственные связи между людьми, наполненные человеческим теплом, характерные для жизни гемайншафта, замещаются высокоформализованными, ограниченными, случайными, обезличенными и узкоспециализированными отношениями, присущими гезелыпафту. В результате характер общества становится менее дружелюбным, однако приобретает такие особенности, что любой новичок может легко войти в него и без труда в нем интегрироваться (Maruyama, 1976).
В XX в. взгляд на такое восприятие городского образа жизни дополнялся и совершенствовался множеством авторов. По-видимому, наиболее известными и наиболее влиятельными были труды, написанные представителями чикагской школы экологии города. Основатель этой школы Парк (Park, 1916) считал, что лучший метод изучения нового образа жизни специалистами в области социальных наук состоит в непосредственном эмпирическом исследовании своего собственного города. Вслед за его статьей появилось множество работ, исходивших из указанного тезиса. Они создавались главным образом в университете Чикаго, который располагал множеством точных эмпирических данных по экологии города. Из этих материалов [1] наиболее интересным для нас является эссе под названием «Урбанизм как образ жизни», написанное Виртом (Wirth, 1938).
По существу, Вирт синтезировал идеи, содержавшиеся в работах его предшественников, в упорядоченную теорию, которая включала в свой состав социально-структурные, когнитивные и поведенческие компоненты (см. рис. 10-1). Здесь не место обсуждать теорию Вирта в деталях [2]; все же весьма поучительно исследовать способ, при помощи которого он устанавливает в своей теории связи когнитивного и поведенческого уровней. Этот подход основывается на социально-психологической концепции, описанной в главных чертах в работах Зиммеля (Simmel, 1903; перевод Wolff, 1950). Зиммель изучал стиль жизни в городе и на селе, отмечая при этом значительные различия соответствующих темпов жизни. Он считал, что замедленному темпу, преобладающему в жизни традиционного сельского сообщества, соответствует характер поведения, поддерживающегося бессознательно и по привычке. Жители города, наоборот, находятся под постоянным материальным воздействием различных требований, предъявляемых им бесконечно меняющейся городской средой и прежде всего сильными раздражителями, оказывающими влияние на нервную систему, которые в обилии содержат такие неотъемлемые компоненты жизни в городе, как различные шумы, огни и свистки. Все эти воздействия требуют от человека

166

Рис. 10-1. Теория урбанизма как образа жизни Льюиса Вирта, представленная в виде диаграммы причинно-следственных связей. Berry (1973, 16).
образования непрерывных и постоянных реакций. Кроме того, чтобы успешно справляться с нагрузкой городской среды, индивид вынужден усваивать расчетливое и сдержанное восприятие жизни. Им начинает руководить не столько сердце, сколько голова, со всеми людьми он начинает соблюдать определенную дистанцию и избегать всех социальных связей, кроме самых поверхностных. Зиммель считает, что существует ясно

167

различимый метрополитенскии тип личности, характеризуемый позицией отсутствующего взгляда, которую занимают жители крупных городов по отношению друг к другу.
Вирт во многом следует анализу Зиммеля [З]. Исходной точкой его рассуждения является предположение, что гигантская многолюдная и очень гетерогенная среда крупного города обрушивается на индивида огромным количеством бесконечно разнообразных воздействий. Индивиду необходимо адаптироваться к ним, однако способы, при помощи которых человек добивается облегчения тяжести этого груза, неизбежно ведут к обезличиванию, которое проявляется как в межличностных так и в более широких социальных взаимоотношениях, когда происходит «установление вместо непосредственных-вторичных контактов, ослабляются родственные узы, понижается социальное значение семьи, исчезают отношения добрососедства и подрываются основы социальной солидарности». В результате всего этого появляются: аномия- состояние, в котором обычные правила и условности, регулирующие социальное поведение, теряют свое значение; отчуждение - ощущение оторванности от окружающего индивида общества-и всяческие отклонения в поступках.
Теория Вирта обеспечивает удобную исходную позицию для начала дискуссии о том,йкак город влияет на поведение дюдей. Она строится на средовом подходе, исходит из детерминистического взгляда на поведение и опирается на два ключевых допущения. В ней, во-первых, утверждается, что городская среда благоприятствует обезличиванию, отчуждению и образованию отталкивающих чувств, что люди, попадая в нее, начинают опасаться контактов друг с другом и становятся апатичными. Во-вторых, считается, что крупный город-источник сильнейшего стресса для его жителей, тяжесть которого непрерывно порождает отчуждение и отклоняющееся поведение.ТГо и другое заслуживает дальнейшего более подробного рассмотрения.
Апатия или вовлеченность? Представление, что жизнь в городе характеризуется безразличием горожан друг к другу, очень распространено. Люди стремительно идут по улицам, нередко игнорируя даже просьбы о помощи, как бы отчуждаясь от них. Безразличие иногда принимает крайние формы. Например, летом 1976 г. молодой киприот Энрико Сидоли был умерщвлен в бассейне Парламент-Хилл-Лидо в Лондоне, где его держали под водой до тех пор, пока он не захлебнулся. Хотя в этот момент в бассейне находилось более тысячи человек, никто из них не пожелал вмешаться в эту странную ситуацию, и полиции лишь с большим трудом удалось отыскать нескольких свидетелей происшествия. В ходе расследования полиция столкнулась со «стеной незнания» и намеренным уходом от ответов со стороны родителей, присматривавших за детьми во время этого случая (Knewstub, 1977).
К счастью, подобные случаи относятся к разряду необыкновенных, хотя и происходят достаточно часто (см., напр. Milgram, Hollander, 1964; Latané, Darley, 1970), чтобы прийти к заключению, что они являются крайним выражением феномена, который, по-видимому, характерен именно для городской жизни. Для объяснения подобного рода поведения выдвигались самые различные гипотезы. По мнению Милграма (Milgram, 1970), оно отчасти является результатом действия неписаного закона, требующего уважения к эмоциональной и социальной личной жизни другого человека даже в условиях городской скученности. В ситуациях, когда мотивировка поведения действующих лиц не до конца ясна, трудно бывает понять, является ли вмешательство в события нежелательным вторжением в чужую жизнь или же крайне необходимым для нормализации положения. Латане и Дарли (Latané, Darley, 1970) считают, что отсутствие отклика или ответной реакции объясняется, возможно, двумя факторами-влиянием социума и

168

диффузией ответственности. Отдельно взятый прохожий может оказаться под воздействием поведения других людей-свидетелей происшествия. Если все присутствующие откровенно показывают, что не стоит воспринимать то или иное событие всерьез, этот человек, возможно, почувствует вполне естественным и оправданным свое решение не вмешиваться. Даже в критической ситуации присутствие других людей делает менее насущным действие данного индивида, поскольку ответственность рассеивается, диффундирует, на всех присутствующих. Стрингер (Stringer, 1975a) предлагает иное объяснение, исходящее из понятия «среда поведения», выработанного в экологической психологии [4]. В любой ситуации поведения («среде поведения») непосредственное участие в действе может принимать лишь строго определенное число людей. Если численность людей в данной ситуации превышает его, считается, что среда поведения «перенаселена», и «лишние» люди превращаются в простых зрителей, которые не принимают участия в событиях, оказываясь по отношению к ним посторонними.
Все изложенное относится к частичному, но приемлемому объяснению этого тревожного явления городской жизни, однако было бы ошибочным считать, что крупный город сам по себе порождает апатичное пассивное поведение. Нельзя также делать широких обобщений на основе только таких событий, как трагедия, происшедшая с Сидоли, не принимая во внимание примеры поведения, противоположного по характеру, когда люди в стремлении помочь другому активно вмешиваются в события, рискуя собственной жизнью. Эмпирическими исследованиями (напр. Piliavin et al., 1969; Milgram, 1970) установлено, что по готовности оказать помощь жители крупного города мало отличаются от других людей, хотя оказалось, что размер необходимой помощи является важным фактором, влияющим на активность личного участия человека в происходящих событиях. ^Видимо, человек не способен идентифицировать себя с городом в целом, однако вполне может ощущать свою принадлежность к какому-либо внутригородскому местному сообществу. Многочисленные исследования привлекли широкое внимание к тем волнующим чувствам дружелюбия и взаимной поддержки, которые оказались столь характерны для обитателей отдельно взятых районов города (Young Willmott, 1957; Jacobs, 1962; Lewis, 1968) или для жителей маленьких городков (Mead, 1968). В этом же ряду стоит и тот факт, что люди, являющиеся членами данного местного городского сообщества, обычно испытывают особенное чувство близости к другим людям, входящим в него, как и к элементам его микросреды. Это ощущение близости, которое появляется в результате долгого повседневного обитания в пределах небольшой территории, дает человеку возможность чувствовать себя в гораздо большей безопасности при общении с другими людьми, когда он находится в микросреде своего района. Как считают Латане и Дарли (цит. по: Ittelson et al., 1974, 261), «человек, который ближе знаком с окружающей его средой, гораздо больше озабочен тем, как она функционирует. Его организм не страдает от перегрузки раздражителями этой среды... Он способен пожертвовать многим для сохранения этой среды. Он-в норме. Поэтому вероятность того, что он готов помогать, весьма высока». Если рассуждать в этом же духе, то оказывается, что озабоченность происходящим вокруг является столь же характерной чертой поведения человека в городе, как и апатичность или отчужденность,-все дело просто в том, что они проявляются под воздействием различных обстоятельств.
Городской стресс. Второе ключевое представление о поведении человека вгоррде основывается на понятии городского стресса. В широком смысле суть этого представления заключается в том, что, как считается, организм "человека не располагает надежными средствами для адекватного реагиро-

169

вания на агрессивные и бесконечно разнообразные раздражители среды "крупного города, поскольку в процессе эволюционного развития он приспосабливался прежде всего к более спокойным ритмам сельской жизни. Человек может адаптироваться и к жизни в городе, и действительно, как правило, адаптируется, но при этом он испытывает стресс, определяемый как переживание отрицательных, дискомфортных ощущений физиологического и психического характера при столкновении с неизвестными ему устойчивыми раздражителями, являющимися частью среды города, которые требуют от него тех или иных реакций. Стрессом обычно называют состояние, в котором находится тот или иной индивид, ясно отделяя его от причин, вызвавших стресс («стрессоров»), и поведенческих реакций в этом состоянии («стрессовые реакции»), которые характерны для человека, находящегося в стрессе (Selye, 1956; Turan, 1974).
Своим появлением это понятие во многом обязано работам Зиммеля, которые обсуждались выше, однако окончательно оно было разработано Плантом (Plant, 1937, 1950), специалистом по психологии развития, который возглавлял детскую больницу в Ньюарке, перенаселенном иммигрантском районе (штат Нью-Джерси). По мнению Планта, плохие условия жизни, характерные для этого района, весьма негативно сказывались на развитии личности ребенка. Умственные перегрузки, вызываемые перенаселенностью, приводили к тому, что дети становились обидчивыми и раздражительными, постоянно находясь в состоянии готовности отразить любые попытки вторгнуться в их жизнь. Более того, все эти дети жили в районах, где преступления всех видов были обычным явлением. Скорее всего, на первых порах такая жизнь потрясала их, но с течением времени чувствительность к подобным аномалиям ослабевала, и они постепенно начинали воспринимать преступное поведение как естественный компонент обыденной жизни.
В рамки более сложной концепции представления о городском стрессе были обобщены при помощи использования понятия «перегрузка», заимствованного из информационной теории (Miller, 1961; Milgram, 1970). Согласно этой теории, в которой разрабатывалось представление о том, что среда крупного города содержит повышенное количество раздражителей, считалось, что любые стимулы внешнего окружения, как позитивные, так и негативные, отягощают организм человека определенной нагрузкой. Когда объем воздействующих раздражителей начинает превосходить индивидуальные возможности восприятия информации, это может приводить и к «познавательной перегрузке», когда избыток впечатлений мешает нормальным поведенческим реакциям человека. Для адаптации в подобных обстоятельствах ему придется прибегнуть к компенсационным реакциям, например к снижению социальной активности, а при еще больших перегрузках ему грозят различные патологические состояния.
1 Материальные стрессоры. Для оценки истинности изложенных утверждений необходимо проанализировать результаты проведенных эмпирических исследований городских стрессоров. Самым известным видом стрессоров являются «материальные стрессоры», в число которых входят шум, вибрация, загрязненность, запыленность и другие виды деформаций окружающей среды. Именно эти явления постоянно привлекают внимание сатириков и повергают в уныние теоретиков-социологов, хотя имеется сравнительно мало точной информации о том воздействии, которое они оказывают на поведение людей. Причина этого отчасти состоит в неразработанности методики подобных исследований, однако до некоторой степени она связана и с тем, что все стрессоры этого вида обычно воздействуют в том или ином сочетании. Жители домов, расположенных рядом с крупным промышленным предприятием, страдают от громкого шума работающих

170

станков, от дыма и гари заводских котельных и от вибрации, вызываемой транспортом, который обслуживает предприятие. В тот или иной промежуток времени любой из этих стрессоров может серьезно влиять на качество жизни и характер поведения жителей этих домов, но установить точно, какой это именно стрессор, очень трудно. Следовательно, нужно кратко изложить уроки, извлеченные из уже проведенных исследований в этой области.
Считается, что шумы оказывают наибольшее влияние на поведение, когда Они очень громки, редки и неожиданны. Результаты лабораторных исследований позволяют предположить, что неожиданный и неконтролируемый шум обычно затрудняет человеку выполнение тех или иных задач (Glass, Singer, 1972)^ эти выводы подтверждаются и эмпирическими исследованиями окружающей среды, в которых рассматривалось влияние шума на качество чтения (Cohen et al., 1973; Bronzaft, McCarthy, 1975). Подтверждения этому легко обнаружить также при рассмотрении работ, в которых показывается наличие положительных корреляций между громким шумом и проявлениями различных патологий, таких, как умственные расстройства, болезни психосоматического характера, а также заболевания, •вызываемые состоянием постоянного напряжения, как, например, язва двенадцатиперстной кишки (McCord et al., 1938; Farr, 1967).
Суть дела в слове «корреляция». Результаты изложенных исследований не говорят о существовании причинных связей явлений, сколь бы естественным ни казалось наличие таких связей; они всего лишь показывают существование каких-то взаимозависимостей, возможно имеющих действительно важное значение, а возможно-и не имеющих такового. При том, что ученым еще предстоит исследовать весь набор факторов, которые могут оказывать негативное воздействие на здоровье, например факторов, вызывающих бессонницу, до сих пор (если не считать редких случаев ухудшения слуха в результате прямого воздействия громкого и интенсивного шума) собрано очень мало доказательств, подтверждающих представление, согласно которому те или иные стрессоры подтачивают здоровье людей.
Следовательно, нельзя не признать очень большой сложности анализа шума как стрессора. Изучение реакций на различные шумы осложняется наличием механизмов адаптации, посредством которых люди приобретают способность не обращать никакого внимания на раздражители, по мере того как последние становятся знакомыми и обыденными для слуха (что происходит очень быстро, если шум постоянен и все время имеет одну и ту же громкость). Сама по себе адаптация к шумам имеет личностные и культурно-групповые особенности. Уровень адаптации индивида зависит от его личностных особенностей, степени знакомства с тем или иным шумом, от задачи, которую он решает в данный момент, и от того, кто именно производит этот шум-сам человек или кто-либо другой. Культурно-групповые особенности адаптации сказываются в том, что в различных частях Земли существуют очень заметные различия в уровне терпимости к тем или иным шумам. Так, установлено, что жители городов Юго-Восточной Азии считают приемлемыми уровни шума, значительно превосходящие те, которые расцениваются как нормальные на Западе, что, по мнению Андерсона (Andersen, 1972), является одним из компонентов механизма приспособления людей к проживанию в условиях повышенной плотности населения. Для того чтобы установить истинное представление о влиянии городского шума на поведение, необходимо знать далеко не только его громкость в ^различных районах города, измеренную в децибелах.
) Такие же трудности встречаются и при исследовании опасности загрязнения окружающей среды для здоровья жителей города. Интерпретация

171

имеющихся эмпирических материалов по этой проблеме чрезвычайно затруднена крайней сложностью и многообразием компонентного состава загрязнителей; тем, что очень часто они оказывают воздействие, пространственно совпадая с зонами действия других стрессоров, и нередко злостным укрывательством истинной информации заинтересованными в этом организациями (Jones, 1972). Некоторые, впрочем ограниченные свидетельства позволяют предположить наличие некоторой корреляции между загрязнением атмосферы и уровнем сердечно-сосудистых заболеваний, болезнями щитовидной железы и заболеваниями дыхательных путей (Ittelson et al., 1974), а также между загрязненностью потребляемой воды и общим состоянием здоровья людей (Condran, Crimmins-Gardner, 1978), но интерпретация подобных результатов требует особой осторожности. Так, даже при рассмотрении случаев катастрофических выбросов загрязнителей нельзя с ходу принимать всерьез вроде бы очевидные доводы здравого смысла Интенсивные смоги в Лондоне (1952 г.) и Нью-Йорке (1953 г.), вне всякого сомнения, вызвали повышенное в сравнении с обычным число смертей больных бронхитом и другими заболеваниями верхних дыхательных путей, однако отсюда никак нельзя делать вывода о том, что именно загрязнение
. атмосферы было главной причиной самих этих заболеваний, В любом случае, даже если причинно-следственные связи этих явлений действительно существуют, они осуществляются через посредство большого числа промежуточных звеньев.
7 В нескольких работах обсуждается влияние интенсивности транспорта на качество жизни горожан. Эпплярд и Линтел (Appleyard, Lintell, 1972) исследовали значение различного уровня интенсивности движения для функционирования механизмов познания города и для поведения в нем в трех районах Сан-Франциско. Считалось, что в одном из этих районов «слабая», в другом «средняя», а в третьем - «высокая» интенсивность движения транспорта, уровень которой устанавливался на основе показателей, представленных в табл. 10-1. Было выявлено, что все черты крупного города, которые в восприятии людей делают его местом, пригодным для проживания, такие, как отсутствие стрессоров, безопасность, высокий
Таблица 10-1. Уровень транспортной нагрузки различных улиц

172

Источник: Appleyard, Lintell, 1972, 86.

уровень социальных контактов и сохранность окружающей среды, имеют обратную корреляцию с высоким уровнем интенсивности движения транспорта. На улице с «высокой» интенсивностью движения наблюдалось снижение уровня социальных контактов между соседями, отсутствовали мир и покой, люди явно пренебрегали заботой о внешнем облике зданий; ощущалось также, что среда этого района выглядит какой-то угрюмозамкнутой. Результаты, полученные на улице со «слабым» движением, резко контрастировали с вышеизложенными: здесь жители проявляли повышенную озабоченность состоянием домов, гордились принадлежностью к местному сообществу, в котором царил дух взаимного уважения и поддержки. Главная неожиданность поджидала на улице со «средним» движением транспорта, жители которой высказали большую неудовлетворенность некоторыми условиями проживания, чем респонденты с улицы, где интенсивность движения транспорта считалась «высокой». Этот парадоксальный результат авторы объясняют таким образом: «Многие жители улицы со средним движением поселились именно на ней из-за приемлемых, на их взгляд, условий жизни и высокого качества окружающей среды. Однако из тихой улочки в глубине жилого квартала она постепенно превратилась в значительную транспортную артерию. Поэтому-то опрошенные здесь люди и выказали большее недовольство, чем те, что живут на улице с высокой интенсивностью движения транспорта. Их изначальные запросы к качеству окружающей среды были выше, и, следовательно, разочарование было более сильным» (Appleyard, Lintell, 1972, 97).

Необходимо сделать некоторые уточнения. Вполне естественно, что дома, выходящие на улицу с интенсивным движением транспорта, подвергаются большей угрозе физического износа вследствие высокой вибранди и загрязненного воздуха, и это обстоятельство само по себе, независимо от чувства гордости или озабоченности жителей внешним видом зданий своего района, может весьма существенно сказываться на облике таких улиц. Кроме того, как отмечают сами Энплярд и Линтел, нельзя не учитывать того, что ответы респондентов не отражают их истинных представлений и установок. Многие просто не имеют выбора и вынуждены жить там, где

173

живут, и добиваться максимального улучшения условий обитания, исходя из имеющегося в данный момент. И когда интервьюер спрашивает их о том, что им не нравится там, где они живут, он очень часто сталкивается с ситуацией, когда люди не настроены выражать критические соображения. Как бы там ни было, качество дома и местного сообщества отражает представление индивида о самом себе, поэтому вполне понятно, что респонденты могут чувствовать себя не очень-то расположенными делать негативные замечания какому-то человеку, который, по существу, является «чужаком». Эта оборонительная установка респондентов, возможно, объясняет, почему люди, живущие на улице с «высокой» интенсивностью движения, высказывали меньше недовольства некоторыми условиями жизни, чем респонденты с улицы со «средней» интенсивностью движения. Точно такую же роль, однако, могла сыграть и простая привычка, благодаря которой жители района с интенсивным движением воспринимают обилие транспорта спокойнее, чем те, кто живет в кварталах, где шум от транспорта гораздо ниже, но в последнее время значительно увеличился, К подобному же заключению приходят Лоусон и Вальтере (Lawson, Walters, 1974), которые проанализировали влияние транспорта, движущегося по вновь построенным магистралям, на жителей многоэтажного микрорайона в Бирмингеме (Англия). Исходя из гипотезы, согласно которой высокий уровень шума вызывает у человека раздражение и стремление отдалиться от социальной жизни местного сообщества, они провели социологическое обследование и измерение шума в децибелах до и после открытия движения транспорта по магистрали. Несмотря на то что уровни шума на протяжении суток заметно повысились с началом ее эксплуатации (рис. 10-2), в установках людей произошло мало изменений. Оказалось, что столь быстрая адаптация связана с тем, что жители этого района заранее

Рис. 10-2. Сравнение уровней шума, измеренного в 1 м от окна на уровне пола до и после открытия движения по шоссе, Lawson, Walters (1974, 134).

174

знали о предстоящем открытии движения транспорта и были готовы к этому. Не в силах удалить или хотя бы повлиять на источник стресса, они не видели никакого другого выхода, кроме того, чтобы просто принять свершившееся как данность. Эту мысль подтверждают результаты других исследований, где жители также сталкивались с трудностями, вызываемыми транспортом (Ward, Suedfeld, 1973) или близостью аэродрома (Burrows, Zamarin, 1972).
, / Толчея и стресс. Другим источником стресса, очень часто ассоциирующимся с жизнью в крупном городе, является толчея, повышенное многолюдие. В течение длительного времени считалось, что излишняя перенаселенность ведет к болезням и нищете, будучи главным компонентом «социального и морального состояния жизни» в городе, которое, говоря словами Чарльза Кингсли, влияет на «облик материальной среды города, на пищу, воду и жилища его обитателей» (цит. по Baban, 1974, 25). Образ перенаселенного темного замкнутого пространства во внутренних районах города, занятых трущобами, которые служат питательной средой для распространения нищеты и социальных патологий, часто встречается в трудах социологов и городских планировщиков и стал поистине общим местом в социальной научной литературе. И в самом деле, подобные взгляды в последнее время неоднократно получали новые импульсы вследствие широкого применения аналогий из этологических исследований. В этой связи нельзя не процитировать работы Калхоуна (Calhoun, 1962, 1966), который в серии блистательных экспериментов исследовал влияние чрезмерной скученности на поведение мышей. Калхоун установил, что при быстром росте численности мышей в пределах какой-либо территории наступает определенный момент, когда происходит полное нарушение установившейся прежде социальной иерархии и пространственной организации особей. Эта стадия, названная им «поведенческим крахом», показывает, как перенаселенность, ведущая к дезорганизации и патологиям, сопровождается быстрым. падением численности животных в момент, когда поведение столь ненормально, что обычный процесс воспроизводства становится абсолютно невозможен^
В работе Калхоуна ничего не говорилось о поведении людей в подобных условиях, кроме того, она была признана далеко не всеми специалистамиэтологами [5], однако нашлось немало ученых, которые не смогли устоять перед искушением провести аналогии с поведением людей в городах. Подлинная опасность такого подхода состояла в том, что авторы, применявшие его, удалялись от прямого исследования проблем перенаселенности еще на один или два шага (Gad, 1973); будучи не правы уже в том, что воспринимали гипотезу, сформулированную применительно к миру животных, как доказанный факт, эти авторы переносили ее к тому же на человеческое поведение, игнорируя при этом множество оговорок, которыми сопровождалось исследование этологов. Таким__рбразом, понятием перенаселенности стали пользоваться при рассмотрении различных социальных проблем: нарушения здоровья, загрязнения окружающей среды, преступности, нонконформизма, нищеты, умственных расстройств, наркомании, алкоголизма, распада семьи и повышенной агрессивности (Zlutnic, Altaian, 1972).
Если не считать ссылок на аналогии с поведением животных и доводов «здравого смысла», все доказательства в этой области почти полностью ограничиваются установлением корреляций между уровнями проявления различных параметров и характеристиками различных районов. Обычным методом было установление связи между показателями плотности населения и статистическими характеристиками различных социальных отклонений. Взявши в качестве примера составленные по такому клише исследова-

175

ния преступности внутри города, мы увидим, что они обычно исходили из гипотезы, согласно которой по мере продвижения из внутренних перенаселенных районов крупного города в пригороды уровни преступности постепенно снижаются. Как таковая, эта гипотеза подтверждена многими исследованиями (Schmid, 1960; Zlutnick, Altman, 1972), однако в большинстве из них рассматриваемое население не анализировалось по всему спектру факторов, которые также могут существенно влиять на уровень преступности, как, например, социальная и этническая принадлежность людей и уровень их образования. При учете этих факторов сохраняется весьма мало значимых территориальных корреляций. Только в исследовании Шмитта (Schmitt, 1957) установление связи между высокой плотностью населения и уровнем преступности производилось уже после анализа корреляции исследуемого параметра с такими показателями, как доход на душу населения и уровень образования; в большинстве же подобных исследований (напр., Winsborough, 1965; Galle et al., 1972; Freedman et al., 1975) такие взаимосвязи вообще не рассматриваются. Интересно отметить, что Шмитт (Schmitt, 1963) указывает на сравнительно низкий уровень преступности в Гонконгеодном из самых густонаселенных городов планеты.
Недостаток значимых результатов позволяет сделать два самых общих вывода. Во-первых, он показывает ограниченность метода корреляций как средства установления связей, существующих между плотностью населения и уровнем развитости различных патологий. Этот метод является средством определения характера пространственного рисунка тех или иных явлений внутри города, однако он улавливает не более чем некие формальные совпадения в уровнях проявления тех или иных феноменов. Как бы ни было велико искушение произвести на основе этих совпадений какое-нибудь «приемлемое» обобщение, установленные корреляции явлений никогда не раскрывают нам их причинно-следственных связей между собой. Поэтому при таких обобщениях, как правило, остаются широкие возможности других интерпретаций установленных взаимозависимостей, столь же приемлемых, как и построенные на основе корреляции.
Классическое исследование случаев умственных заболеваний в Чикаго и Провиденсе (Род-Айленд), произведенное Фарисом и Дунхэмом (Faris, Dunham, 1939), хорошо иллюстрирует сказанное. Используя корреляционный анализ, Фарис и Дунхэм показывают, что различные уровни психических заболеваний можно соотнести с конкретными районами города. Например, случаи шизофрении особенно часто обнаруживались во внутренних районах города, где находятся дома, занятые меблированными комнатами, тогда как к периферии города уровень заболеваемости ею снижался (сходный характер пространственного распределения явлений отмечался и во многих других исследованиях [6]). Проблема заключается в том, как интерпретировать подобное пространственное распределение. В соответствии с преобладающими в социологии взглядами стали считать, что причиной повышенного числа заболеваний шизофренией в этом случае является чувство оторванности от внешнего мира, особенно остро переживаемое обитателями меблированных комнат. Однако возможность существования других, не менее приемлемых гипотез говорит о том, что выдвинутые объяснения выходят за рамки метода корреляции. Вполне возможно, что человек в начальной стадии заболевания шизофренией сам ищет такие условия проживания, которые «соответствуют» его болезненному состоянию. Меблированные комнаты и дома, в которых квартиры сдаются в аренду, с их постоянно меняющимся населением, являются с этой точки зрения идеальным местом. Отдельный человек здесь не привлекает особого внимания посторонних, здесь господствует атмосфера уважения к желанию личности не вступать в контакты; в таких местах частная жизнь

176

может служить «защитным механизмом для сокрытия антисоциального поведения» (Ardnt, 1949, 70). Большее число заболевших шизофренией во внутренних районах города может быть связано и с более терпимым отношением здешнего общества к аномальному поведению и соответствующей реакцией на него (Timms, 1971). Что касается сути различных объяснений причин шизофрении, то ясно, что для подлинного понимания этого необходимо отказаться от методов, рассматривающих это заболевание чисто статистически, в целом по массиву населения, и исследовать каждый случай в отдельности для точного установления характера изменяющихся связей между заболевшим и его семьей, а также социального, культурного и материального окружений, в которых он существовал (Giggs, 1973).
Во-вторых, отсутствие значимых результатов в исследованиях, где использовался корреляционный анализ, ставит под вопрос применимость показателя плотности населения для отражения сущностных особенностей явлений, вызываемых многолюдием и перенаселенностью. Имеется целый ряд доводов, позволяющих предположить, что плотность населения относится к параметрам, непригодным для этого. Прежде всего, как уже обсуждалось ранее, плотность населения-показатель, отражающий физически измеренную численность людей, приходящихся на единицу площади, в то время как многолюдье-это особое состояние, переживаемое людьми. Будет человек чувствовать себя находящимся в толчее в тот или иной промежуток времени, зависит от обстоятельств, продолжительности и частоты существования ситуации, ее остроты, а также особенностей мотивации данного индивида. Во-вторых, и здесь порог терпимости сильно различается в разных культурных традициях. Если посмотреть, скажем, на результаты серии исследований ряда городов Юго-Восточной Азии (Schmitt, 1963; Western et al., 1974; Mitchell, 1975), то мы увидим, что основной их вывод состоит в том, что низкий уровень различных патологий почти всегда связан с высокой плотностью населения. По мнению Андерсона (Anderson, 1972), в данном случае мы имеем дело с адаптацией, обусловленной культурными традициями, в ходе которой в китайском обществе выработались очень искусные механизмы использования пространства, которые устраняют любые потенциально негативные последствия проживания людей в условиях очень высокой плотности населения. Эти «правила» адаптации тщательно хранятся в формализованных обычаях семейной жизни в пределах дома, непременном уважении людей любого общественного статуса, скрупулезной вежливости при осуществлении каких бы то ни было социальных взаимодействий и, как мы видели выше, восприятии шумов как нечто приятного или же в простом игнорировании их. Майклсон (Michelson, 1970, 155) так комментирует аналогичный феномен, характерный для японского общества: «Японцы демонстрируют успешное приспособление к жизни в условиях очень высокой плотности населения. Попав в ситуацию, когда огромные массы горожан не имеют возможности расселяться путем освоения все разрастающихся городских территорий, и отказавшись от многоэтажного жилищного строительства, японцы делают свои жилища крошечными, а личностное пространство сокращают до минимального. Японцы реагируют на существующее внешнее давление «уходом вглубь». Они строго разграничивают сферы частного и общественного как в социальном, так и в материальном отношениях. Внутреннее пространство дома-сфера личного, и недостаток площади компенсируется обилием деталей интерьера. Каждый сантиметр пригоден для использования, поскольку внутренняя среда жилища никак не дифференцирована. .. Возможно, японский сад является наилучшим примером интенсивного использования пространства; в нем достигается максимум

177

смысла и глубины акцентировки деталей при минимуме используемого пространства».
Таким образом, в Китае или Японии, конечно, не уменьшают силу потенциальных стрессоров, однако добиваются такого управления пространством, временем и людьми, что даже предельная перенасыщенность и многолюдье не вызывают сколько-нибудь заметного увеличения числа различных патологических отклонений. Этот вывод применим не только к ситуации, встречающейся в городах Юго-Восточной Азии, поскольку такие же механизмы, возникающие под влиянием культурных и социальных факторов, функционируют везде, где люди сталкиваются с чрезмерной перенаселенностью. Каждый человек приспосабливается к ежедневым часам пик в электричке и в заполненном лифте. В этих условиях возможны ситуации, когда физические прикосновения неизбежны, однако они в этом случае не вызывают насилия или отвращения. Правила всем известны и всеми выполняются, и поэтому лишь в исключительных случаях, когда социальная конвенция игнорируется или понимается ошибочно, возникают какие-либо проблемы.
Подводя итоги, можно сказать, что и в этом случае существует совсем мало доводов в поддержку точки зрения, согласно которой причиной патологии являются непосредственно особенности организации материальной среды крупного города. Набор стрессоров, действующих в условиях перенаселенности, намного сложней, чем представляется, а большинство исследований проблем перенаселенности и многолюдья в городах полно серьезных теоретических и методических упущений. Особенно мало внимания уделяется осознанию того факта, что в ситуации перенаселенности действует множество разнообразных стрессоров, а также тому, что самое распространенное воздействие перенаселенности состоит в усилении глубины поведенческих и иных реакций каждого отдельно взятого индивида. Другими словами, если уж существуют какие-то компоненты внешней среды, вызывающие стресс, то очень высокая вероятность того, что в условиях многолюдья реакция на эти стрессоры просто станет выражаться более активно. И только в крайних случаях, когда перенаселенность наблюдается в течение долгого времени, она сама по себе как стрессор может иметь достаточную силу для того, чтобы вызвать ту или иную патологию (Freedman, 1975).
Стрессы, связанные с проживанием в домах повышенной этажности. Споры о связи между перенаселенностью и развитием патологий перекликаются с одновременно идущими дебатами, посвященными стрессам, предположительно вызываемым проживанием в домах повышенной этажности. Этой теме уделяется большое внимание по обеим сторонам Атлантики. Газеты там и тут пестрят заголовками, обвиняющими многоэтажные коробки в рассадничестве вандализма, жестокости, поджигательства, грабежей («потрошительства»), изнасилований и бесчисленных других «преступлений удачного стечения обстоятельств». Убеждение в том, что пространственная организация высотных зданий способствует возникновению, а может быть, и непосредственно вызывает такого рода патологии, набирало все большую силу начиная с 60-х гг., однако подобные представления до сих пор не имеют под собой никаких теоретических оснований, кроме тех, которые исходят из понятия о территориальности человека, перекочевавшего в литературу по проектированию жилищ из работ представителей социальных и психологических наук.; Главным представителем теории, согласно которой феномен территориальности оказывает серьезное влияние на характер поведения человека в многоэтажных общественных зданиях, является американский архитектор Ньюман (Newman, 1969, 1972). Подводя итог статистическому анализу

178

преступлений в городах Соединенных Штатов, Ньюман отмечает, что существуют ярко выраженные и хорошо территориально различимые корреляции между высоким уровнем преступлений и многоэтажной застройкой. Основываясь на данных, полученных в Управлении жилищным фондом Нью-Йорка, Ньюман утверждает, что высокий уровень преступлений связан с особенностью пространственной организации таких зданий, которая состоит в том, что их планировка лишает людей оснований на право владения территориями, прилегающими к их жилищам, что обычно считалось ранее само собой разумеющимся: «По самой своей природе дом, в котором живет одна семья, является выражением ее территориальных запросов. Принадлежность определяется самим актом его размещения в пределах замкнутого участка пространства, отделенного от соседей и улицы участком земли. Иногда граница обозначается символической оградой из кустарничков или невысокой оградой, а в некоторых культурах - высокими заборами и воротами. При этом размещение внешнего освещения и окон также служит обозначению пространственных притязаний семьи» (Newman, 1972, 51-52). И наоборот, в домах повышенной этажности «большинство семей.. .считают пространство за пределами своей квартиры чисто общественным; в итоге они перелагают всю ответственность за любые события, происходящие непосредственно за дверьми их жилищ, на органы общественного управления» (Newman, 1972, 52). Таким образом, пространства, занимающие огромные площади внутри зданий и непосредственно вокруг них, становятся тем, что мы называли «вторичными территориями», доступ на которые открыт для всех, но контроль над которыми не является обязательным ни для одного из частных лиц-прежде всего потому, что такие территории не видны из квартир. Эти полуобщественные пространства-лестничные пролеты, кабины лифтов, лестничные клетки, чердаки, холлы вместе с общественными территориями-становятся местами, где очень часто совершаются преступления. Из табл. 10-2, в которой отражена
Таблица 10-2. Места совершения преступлений в зданиях различной этажности (в %)

Источник: Материалы Нью-йоркского полицейского управления жилищным фондом (1969 г.). Взято из работы Ньюмана (Newman, 1972, 33).

179

статистика преступлений, ясно видно, что с увеличением высоты зданий возрастает и доля преступлений, совершаемых на указанных пространствах внутри них.
В предложениях Ньюмана, направленных на сокращение числа подобных преступлений, отражается суть его подхода к анализу последних. По его мнению, необходимо так изменить внутреннюю организацию и планировку строящихся зданий, чтобы они обеспечивали их будущим жителям возможность сохранить вокруг квартир «защищаемые пространства» - это название дано таким условиям проживания, в которых скрытое чувство территориальности, а также коллективистский соседский дух легко могут трансформироваться в чувство личной ответственности за сохранение безопасности, эффективность и хорошую организованность жилого пространства. Потенциальный преступник должен ощущать, что, попадая на такие территории, он постоянно находится под жестким контролем жильцов и что, вторгнувшись на них, он будет быстро распознан как чужак. Предложено четыре важных проекта усовершенствования жилых многоэтажных домов и застроенных ими кварталов. Во-первых, необходимо создать ясно различимые пограничные территории, окружающие жилые дома, например путем установления символических или реальных оград вокруг них. Во-вторых, материальное пространство их должно быть организовано таким образом, чтобы у жителей было больше возможностей наблюдения за полуобщественными территориями внутри и вокруг зданий. В-третьих, необходимо приложить все усилия, чтобы поднять статус таких зданий, исключить явную изолированность жителей и позаботиться об их защищенности. Наконец, массивы многоэтажных зданий необходимо создавать в благоприятных для этого районах-на территориях, среда которых не таит опасностей для их будущих жителей.
Работа Ньюмана вызвала большой интерес и множество споров [7]. Ее пафос был страстным и недвусмысленным, однако он же породил и своеобразную мифологию. Конечно, существует множество проблем, связанных с проживанием в многоэтажных зданиях, и кажется вполне правдоподобным, что отрыв человека от земли вызывает стресс, однако все это не означает, что возникновение патологии-прямой результат подобной организации физического пространства, а также того, что их лечение состоит в улучшении проектирования этой организации. Само представление о «защищаемом пространстве» по сути своей получено при обобщении опыта крайних случаев. Представляя собой очень важный материал для привлечения внимания к этим проблемам, случаи подобных патологических отклонений не очень удачны в качестве основы для соответствующей теории, поскольку они создают иллюзию легкой устранимости любых трудностей. Примеры, взятые Ньюманом из жизни Нью-Йорка или тщательно отобранные в других американских городах [8], служат, по существу, аргументами в пользу архитектурного детерминизма. Однако в кварталах Нью-Йорка, где проживает средний класс, многоэтажная застройка которых очень схожа с той, что фигурирует в приводимых Ньюманом случаях, указанных проблем не наблюдается, как нет их и в районах, застроенных подобными зданиями подобной конструкции в других частях мира. Например, Болдуин и Боттомс (Baldwin, Bottoms, 1976), исследуя один из районов Шеффилда (Англия), не обнаружили никаких доказательств в поддержку предположения, согласно которому уровень преступности в многоэтажных домах выше, чем в районах, застроенных невысокими зданиями. Какой бы удобной ни представлялась идея о «защищаемом пространстве», все-таки кажется, что, прежде чем переходить к объяснению, безусловно, реально существующих стрессов, исключительно или даже главным образом связанных с проживанием в домах повышенной этажности и возникающих

180

вследствие отрыва от земли и изоляции окружающих квартиры пространств, необходимо выработать более точные понятия, описывающие взаимоотношения человека и среды его окружения.
« Обзор стрессоров, действующих в городе. Последнее предложение предыдущего раздела справедливо и применительно к обсуждению проблем, связанных с любым из стрессоров, действующих в городе. Вне всякого сомнения, в городской жизни присутствует множество особенностей, способных вызвать стрессовое состояние; возможно также, что показатели некоторых патологических отклонений хорошо коррелируют со стрессовыми характеристиками тех или иных районов города, однако имеющиеся свидетельства показывают, что непосредственные причинно-следственные связи отдельно взятого стрессора и предполагаемых реакций на стресс весьма незначительны. Этот вывод отчасти отражает проблемы методики исследования, о которых сказано уже достаточно, однако до некоторой степени здесь проявляются и принципиальные слабости самих подходов к изучению проблемы.»
Во-первых, очень важно понимать, что отдельные стрессоры, вызывая ответную реакцию, взаимодействуют между собой. Представляется, что для расширения основ анализа было бы лучше использовать подход, в котором принимается во внимание действие нескольких стрессоров. Нечто в этом роде находим у Кларка и Кадваладера (Clark, Cadwallader, 1973) при исследовании миграционной подвижности (см. табл. 10-3).
Таблица 10-3. Виды стрессоров, стрессов и реакций яа них

Источник: dark, Cadwallader (1973, 35).
Во-вторых, нельзя недооценивать способностей человека к адаптации. Жители крупных городов могут адаптироваться и действительно адаптируются к повышенным уровням шума, запыленности, загрязненности и перенаселенности, то есть к факторам, каждый из которых, если исходить из априорных представлений, оказывает прямое воздействие на качество жизни. Возможно, что за успешную адаптацию человек платит какую-то цену, различимую лишь при более долговременном рассмотрении, однако в отсутствие соответствующих доказательств подобные априорные утверждения остаются чисто спекулятивными.
В-третьих, оказывается, что в литературе, посвященной городским стрессам, прослеживается сильная антиурбанистическая установка. Авторы, начинавшие исследовать эти вопросы, сосредоточивали свои усилия на изучении проблем районов, находящихся в наихудшем положении, а на основе полученных результатов делали более широкие обобщения о ситуа-

181

ции в городе в целом. Если говорить только об американских исследованиях, то и там многие представления, возникшие при изучении Нью-Йорка или Чикаго, очень часто переносились на все другие города, хотя эти два гиганта обладают набором специфических проблем, присущих только каждому из них. И как бы вы ни относились к достоинствам тех или иных специальных исследований городской проблематики, было бы верхом нелепости считать, что полученные таким путем выводы применимы повсеместно.
В-четвертых, если исходить из подлинно научных целей, то акцентирование внимания на стрессовых и депрессивных аспектах жизни в городе является только частью правды.» При таком подходе упускается из виду то, что крупный город может быть очень приятным местом для проживания, местом, пребывание в котором повышает общий тонус, местом, являющимся источником вдохновения и творчества, предоставляющим отличные возможности для раскрытия личности. Горожане-это далеко не обреченные на пагубное воздействие капризной'городской среды жертвы. Вполне приемлемо предположение, что все они стремятся к получению ощущений новизны и чувства бодрости, или, другими словами, хотят расширить набор раздражителей городской среды, воздействие которой, по мнению многих авторов (напр., Relph, 1976), становится все более предсказуемым и монотонным. < С позиций сказанного можно понять появление ряда новых исследовательских гипотез о поведении человека в городе. Например, Парр (Parr, 1964) считает, что, возможно, существуют заметные связи между однообразием среды и развитием детской преступности. В работе Кокса (Сох, 1968) делается гипотетическое предположение о том, что все увеличивающееся однообразие «внетерриториальной» среды порождает отчуждение, которое в свою очередь может стать причиной социально негативных последствий. Остается невыясненным, имеют ли все эти гипотезы какое-либо значение для понимания особенностей поведения людей в городе, однако ясно, что они заслуживают тщательной научной проработки наряду со стрессами, которые, как считается, возникают вследствие предполагаемой невозможности горожан справиться с требованиями, предъявляемыми к ним сложной средой их обитания.
Наконец, надо отметить, что сам выбор исследуемых проблем в значительной степени определяется негативной позицией по отношению к городской жизни, которую, явно или неявно, занимает большинство ученых. Они исходят из того, что жители крупного города являются людьми, которые, имея мизерные возможности выбора, просто пассивно реагируют на раздражители их внешнего окружения. Такая концепция взаимоотношений человека и среды означает, что никакой необходимости рассматривать мыслительные процессы и умственные способности, являющиеся важными переменными, задействованными в определении характера пространственного поведения в городе, не существует. Установить правильное соотношение этих параметров - задача будущих дискуссий, поскольку имеющиеся данные позволяют определенно предположить, что лишь немногие особенности городской среды способны вызвать непосредственные поведенческие реакции ответного характера.

Территориальные общности (микрорайоны) внутри города

Как мы установили, территориальные общности являются важнейшим компонентом социальной организации города. В седьмой главе было показано, что, несмотря на некоторые методические затрудне-

182

ния, люди, проживающие на той или иной городской территории, смогли ограничить район дома или местное сообщество как некоторую пространственно цельную единицу. Однако легче решить проблему выделения территориальной общности, или микрорайона, чем установить, каким именно образом человек идентифицирует себя с ним. Другими словами, одно дело - показать, что территориальная общность действительно существует, и совсем иное-установить ее значение в процессе социального взаимодействия ее членов, подразумеваемого самим этим словом (Herbert, 1972). Конечно, есть немало исследований, в которых показано, что территориальная общность является или являлась важной ареной социальных взаимодействий; в частности, широко распространено представление о том, что между размерами территории микрорайона и частотой и интенсивностью социальных контактов ее членов существует обратно пропорциональная зависимость [9]. Точно так же и при изучении микрорайонов проживания представителей рабочего класса (Young, Willmott, 1957; Suttles, 1968; Taylor, Townsend, 1976) и среднего класса (Baltzell, 1958; Gans, 1967) было установлено, что общими чертами их жителей являются взаимопомощь, дружелюбие и определенный уровень внутренней саморегуляции.
В то же время некоторые авторы считают, что влияние территориальной общности на характер социальных взаимодействий все время уменьшается, главным образом вследствие изменяющихся технологических основ существования общества, особенно вследствие стремительного прогресса в развитии транспортных средств и телекоммуникаций (Gold, Barke, 1978). Самое раннее формализованное выражение этой точки зрения встречается в работах Макленнан (McClenahan, 1929, 1945). Вспоминая свою жизнь в Лос-Анджелесе, Макленнан поражается значительности влияния, оказываемого действующей системой коммуникаций, на уровень мобильности отдельных людей. Хотя и соглашаясь с тем, что общность должна иметь какое-то цементирующее начало, она утверждает, что это не обязательно должна быть территориальная близость, поскольку возрастающая мобильность позволяет поддерживать интенсивные контакты при все увеличивающихся расстояниях без какого-либо ущерба для первых. Макленнан полагает, что сейчас формируется новый вид социальной группы - «коммуналия», которой предстоит заменить в городах традиционную территориальную общность. Последняя отличается от общности тем, что сила привязанности к данному месту у ее членов гораздо слабее.
Подобные процессы замечены и другими авторами. Яновитц (Janowitz, 1952) предвидит появление «общин с пониженным уровнем ответственности», члены которых будут похожи на держателей акций, как правило нацеленных на получение больших сумм денег, чем отданных ими, и связанных между собой не более чем взаимными договорными обязательствами, даже если кто-либо из них и осознает ложащуюся на их плечи ответственность за ход дел. Суссер и Ватсон (Susser, Watson, 1962) и Мусгров (Musgrove, 1963) исследовали влияние социальной принадлежности на уровень пространственной мобильности. Знаменитый американский архитектор Франк Ллойд Райт (Frank Lloyd Wright, 1945), утверждая, что города будущего будут «повсюду и нигде», предвидит серьезное увеличение уровня пространственной подвижности людей. Тем не менее только в работе другого автора из Калифорнии, Веббера, можно найти наиболее полное осмысление взаимосвязей доступности перемещений и характера организации социальной деятельности в пространстве.
В серии статей, опубликованных в середине 60-х гг. [10], Веббер исследует последствия технологического, социального и психологического развития общества, которые, по его мнению, необратимо изменяют форму существования общин. Для наших целей наибольший интерес представляют

183

его мысли, ярко изложенные в эссе «Культура, территориальность и растяжимая миля» (Webber, 1964a). Веббер пишет, что деятели, занятые управленческим трудом или организаторской работой и все чаще нуждающиеся в контактах со своими коллегами, находящимися за много миль от них, сегодня, очевидно, могут осуществлять их с той же легкостью, с какой люди других профессий общаются с сослуживцами в соседних комнатах. Для этих деятелей, имеющих обычно очень высокие доходы, повышенная мобильность является органичной частью их жизни. Их профессиональные сообщества могут быть пространственно очень разбросаны, что не мешает их членам быть тесно связанными и хорошо знакомыми друг с другом людьми, объединяемыми общими интересами и ценностями. Это так называемые внетерриториальные общности. Конечно, в таких общностях, объединяющих национальную или мировую элиту специалистов, проходит далеко не вся жизнь членов (Webber, 1964a). Любой профессионал исполняет в жизни и многие другие роли, в большей степени привязанные к какому-либо конкретному месту,-таковы роли отца, покупателя, жителя микрорайона и так далее,-однако ясно, что благодаря наличию возможностей, позволяющих ему действовать в огромном пространстве, его привязанность к какому-то отдельно взятому месту должна уменьшаться. Он и его семья, «раскрывая свой внутренний психический потенциал», становятся более приспособленными или по крайней мере отчасти приспособленными к «происходящим все время изменениям».
Жизнь членов описанной группы разительно отличается от жизни представителей рабочего класса, для которых их общность территориально полностью совпадает с границами микрорайона их проживания. Члены подобных общностей редко покидают свою территорию. Глава семьи может работать за ее пределами, однако каждый день на работу и с работы он следует по одному и тому же маршруту с незначительными изменениями проделываемого пути. Территория за пределами нескольких близлежащих от его дома кварталов является для него территорией другого государства, возможно занимаемой группами, враждебными той, к которой принадлежит он сам. Материальное пространство становится продолжением внутреннего «я» человека: «Представляется, что внешнее окружение гомогенных социальных групп, формируемых на базе территориальной общности, семей, жизнь которых центрирована на него, и само пространство, в пределах которого функционирует территориальная общность, становятся неотъемлемыми компонентами представления человека о самом себе... материальное пространство и здания превращаются в овеществленные атрибуты данной социальной группы. Представления человека о самом себе и о своем месте в обществе незаметно переплавляются и образуют единое целое с существующими в его сознании образами пространственно ограниченной территории ограниченного социального взаимодействия» (Webber, 1964a, 63).
Веббер прекрасно понимал, что описанные подобным образом группы являются не более чем стереотипами, представляющими полюсы спектра, который охватывает, если пользоваться терминологией Мертона (Merton, 1957), как крайних космополитов, так и крайних почвенников. Вполне вероятно, что «типичный» представитель реально существующего класса менеджеров или рабочего класса занимает какое-нибудь промежуточное место внутри этого спектра. Если суммировать число часов, проводимых в пределах каждой из обозначенных единиц пространственной иерархии членами всех групп населения, то это выразится, возможно, в виде графика, показанного на рис. 10.3. Согласно ему, иерархическими пространственными единицами, доминирующими в деятельности человека, являются территории вокруг его дома и в пределах города, в котором он проживает,
184

Рис. 10-3. Иерархизированный континуум пространств. Webber (1964b, 123).
однако Веббер уверенно заявляет, что это соотношение в будущем будет меняться. Привязанность к одному месту типична для традиционных обществ; магистральный путь будущего - ослабление пут, связывающих человека с каким-либо определенным местом, и все возрастающая мобильность. Внетерриториальная общность, по его мнению, станет в конце концов преобладающей во всех социальных слоях, кроме тех детей и взрослых, которые по тем или иным причинам «не могут считаться принадлежащими к современному обществу» (Webber, 1971, 501). Вероятным результатом такого изменения будет то, что знания большинства людей о среде станут гораздо шире по объему и глубже по осмыслению.
Выдвинутые Веббером идеи активно комментировались самыми разными авторами. Даже те из них, кто проверил их приложимость к условиям Лос-Анджелеса, высказали лишь частичное согласие с ними. Орлеанз (Orleans, 1973) установил наличие вполне объяснимых различий как в представлениях о пространстве, так и пространственном поведении у представителей различных социально-экономических групп, однако у членов групп с высокими доходами представления о городе вовсе не соответствуют нарисованным Веббером. На самом деле каждая группа живет в своем собственном социально-пространственном мире. К таким результатам пришел Эверит (Everitt, 1976), предположивший, что поведение не вполне адекватно существующим представлениям о пространстве. Оказалось, что расстояния и направления играют важную роль как в анализе пространственных представлений, так и самого пространственного поведе•ния. Эверит предположил также, что локализация места работы имеет большое значение при установлении взаимосвязи между теми или иными элементами пространственных представлений, что, по-видимому, отчасти объясняет различия в постижении окружающего у мужей и жен. Работающие по найму нередко трудятся за пределами микрорайона проживания, что, возможно, серьезно влияет на их представление о взаимодействии компонентов пространства.
По всей видимости, еще два фактора, не имеющих никакого отношения к социальной принадлежности людей, сильно влияют на степень привязанности к тому или иному месту. Во-первых, это зависит от возраста. Престарелые люди с их плохим здоровьем, ограниченными ресурсами и суженным спектром социальных ролей лишь мало участвуют в жизни данной территориальной общности. Дети, вначале ограниченные террито-

185

риями, прилегающими к дому, очень медленно и постепенно по мере своего взросления получают свободу передвижений по городу и возможность таким образом исследовать его. Пространственные горизонты представителей этих групп разительно отличаются, например, от пространственных горизонтов бездетных молодоженов. Во-вторых, роль, которую играет территориальная общность в жизни конкретного человека, сильно зависит от продолжительности его проживания в данном месте. Очень часто новоселы сталкиваются с необходимостью хорошо изучить ближайшие окрестности прежде, чем установятся настоящие социальные связи с обитателями данного микрорайона или людьми, проживающими поблизости от него. Поэтому новоселы обычно на протяжении всего периода адаптации к новым условиям существования уделяют большое внимание знакомству с районом, в котором они поселились, и окружающими его окрестностями (Ladd, 1976).
Помимо претензий, высказанных Вебберу за игнорирование им ряда существенных моментов в ходе проведенного им анализа, критиковалась и его идея о влиянии социальной принадлежности на силу привязанности человека к месту проживания. Во-первых, реальные представители как рабочего класса, так и управленческих и иных профессиональных групп отличаются от приписываемых им стереотипов. Так, Липман и Рассел-Лэки (Lipmah, Russel-Lacy, 1974), изучая город Кумбран (Монмутшир, Южный Уэльс), установили, что люди, проживающие в очень престижных районах, гораздо активней участвуют в социальной жизни местной общины по сравнению с жителями менее престижных. Но с равной вероятностью можно найти примеры территориальных общностей, представители которых, принадлежа к среднему или верхнему классу, одинаково ориентированы и на внутренние, и на внешние предпочтения (Baltzell, 1958; Gréer, 1973).
Во-вторых, если принять во внимание тот факт, что по крайней мере сегодня «внегородские» районы-это прежде всего пригороды, кажется вполне вероятным, что важную роль в рассматриваемых процессах функционирования соседств играют чисто пространственные факторы. Хотя до сих пор не получено никаких убедительных объяснений факта увеличения пространственных размеров соседства, меньшая плотность застройки в пригородах в самом деле приводит к тому, что людям, живущим здесь, неизбежно приходится ездить гораздо больше, поскольку в пределах только своего района им гораздо труднее полностью удовлетворить существующие у них потребности (Hall, 1969).
В-третьих, представление о том, что повышенная мобильность постепенно будет распространяться среди представителей всех социальных слоев, упрощает ряд существующих сложных проблем. Выделяя действительно очень важную тенденцию развития современного общества, близкую идее «нарастания перемещений» (Lenz-Romeiss, 1973), повлиявшей на многих ученых, занимающихся социальными науками, Веббер видит ее развитие в будущем только в одном направлении. Однако нет никаких оснований считать, что обобщения, сделанные при обзоре ситуации в нескольких, возможно, совсем нетипичных городах, вроде Лос-Анджелеса, являются ориентирами, по которым завтра будет происходить развитие современных городских общностей. Можно отметить, скажем, что, несмотря на общий рост подвижности, представители многих слоев общества, особенно люди, работающие на стороне, мало нуждаются в большей подвижности, да и не хотят ее (Nilles et al., 1976). И в самом деле, есть немало свидетельств, позволяющих предположить, что уровень относительной подвижности этих людей фактически снижается (Eyles, 1974; Lee, 1975). Проблема осложняется еще и значительными различиями в установках,
186

касающихся пространственной подвижности, которые обнаруживаются при сопоставлении даже таких одинаково высокоразвитых районов мира, как Западная Европа и Северная Америка, а также тем фактом, что возрастание подвижности, вне всякого сомнения, неизбежно приводит к изменению характера привязанности человека к тому или иному месту. Может статься, что увеличение подвижности приведет к эквивалентному росту потребности в устойчивом домашнем очаге, усиливая тем самым привязанность человека к родным местам (Norberg-Schulz, 1971). Вне зависимости от степени истинности этих соображений, нельзя не отметить, что Веббер недооценивает ценность связей человека с местом своего проживания, что особенно касается «работающего люда». По мнению Харвея (Harvey, 1973), эта привязанность, возможно, выполняет функцию частичной компенсации за испытываемые ими социальные трудности. Кроме того, территория проживания может выступать в качестве хранилища социальных традиций, заботливо оберегаемых ее обитателями, не желающими их утраты в будущем, или же в роли тихой гавани в нашем постоянно меняющемся мире. Это, однако, требует специального рассмотрения.

Защищаемое пространство и разделяемые ценности

Защита-постоянный элемент городской жизни. Обеспечение защиты было одной из важнейших целей основания многих исторических городов, и эта задача оставалась значимой вплоть до тех пор, пока изменения в характере ведения войны не сделали фортификационные и другие защитные сооружения излишними. Видимо, в наши дни защита территории является жизненной проблемой только на самом нижнем уровне, на уровне соседства. Ученые, занимающиеся проблемами современных крупных городов, особенно метрополий Соединенных Штатов Америки, отмечают, что города и сегодня имеют ориентированную на оборону ячеистую пространственную структуру, которую образуют отдельные, во многих смыслах неравные группы с весьма агрессивными установками по отношению к потенциальным «нарушителям» их границ (Gold, 1971; O'Riordan, 1976a). Подобные группы могут быть этническими, социально-экономическими или религиозными, однако общей чертой их является вера их членов в те или иные ценности, которые они готовы сохранять и защищать. Защита этих ценностей становится одной из важнейших причин существования городских территориальных общностей, а также важным фактором сохранения внутренней сплоченности подобных групп.
Возможно, суть этого тезиса лучше всех высказал Саттлс (Suttles, 1972, 21), который определяет «защищаемую территориальную общность» как «группу совместно проживающих людей, которые самоутверждаются в ходе борьбы с вторгающимися чужаками при помощи гангстеризма, ограничительных соглашений о доступе, установления четких границ или своей дурной репутации». Саттлс показывает, что защищаемые общности как характерные образования свойственны не только тем микрорайонам, где проживают рабочие и их семьи, но и кварталам богачей, так называемым «позолоченным гетто» (Kramer, Leventman, 1961), жители которых заботятся о сохранении своего исключительного положения всеми возможными законными и незаконными средствами. Клэй (Clay, 1973) называет этот .процесс «выбрасыванием, или отторжением». Защитные механизмы такого типа, как правило, ассоциируются с какими-либо негативными установками, хотя они могут включать и некоторые позитивные моменты. Так, вполне возможно, что сообщество представителей этнических меньшинств будет ощущать необходимость в занятии оборонительной позиции

187

перед лицом кажущегося им враждебным окружения, однако столь же вероятно, что члены такого сообщества будут стремиться сохранить образ жизни своей группы вместе с существующими внутри нее тесными связями людей между собой, местными традициями, а также накопленный совместно жизненный опыт, или «жизненные принципы» (Suttles, 1972).
Пространственные представления, которых придерживаются в защищаемых общностях, имеют большое значение для формирования реального поведения. Они говорят индивиду, где нужно искать друзей и врагов, а также, каким именно образом можно найти их. Защищаемая общность может удачно подсказать его новому члену, где лучше всего поселиться, чтобы вести тот или иной образ жизни. Сили с соавторами (Seeley et al., 1956), изучавший один из пригородных районов, заселенный представителями среднего класса (Криствуд-Хайтс, Канада), пишет: «...переселенцы оказываются в среде, которая великолепно приспособлена для реализации, вскармливания и пестования их собственного варианта мечты, существующей в сознании каждого». Кроме прочего, защищаемые общности облегчают организацию пространственных перемещений. Характер, особенности и репутация тех территорий, в пределах которых располагаются места рекреации или магазины, а также районов, через которые необходимо проехать, чтобы достичь их, оказывают серьезное влияние на решение людей отдохнуть или сделать покупки именно там. Последнюю мысль отлично иллюстрируют результаты ряда исследований пространственной организации различных видов деятельности в городе. Так, Кейн (Kain, 1968), исследуя влияние пространственной сегрегации в жилых районах крупных городов США на характер поездок к местам работы и обратно, показывает, что людям очень часто приходится делать огромный крюк, чтобы избежать посещения территории гетто во внутренних районах города. Такие же результаты получены и другими авторами (Horrell, 1965; Berghe, 1972; Gad et al., 1973), но, по-видимому, наиболее яркий пример последовательной сегрегации различных видов деятельности, связанной с сегрегацией мест проживания, содержится в интересной работе Боула о Белфасте (Boal, 1969, 1970, 1971). Это исследование дает интересную возможность взглянуть на пространственную структуру территории, в пределах которой религиозная сегрегация существует более 300 лет. Рассматривая ситуацию до возникновения современного конфликта в Северной Ирландии, Боул описывает общество, расколотое на части по признаку религиозной принадлежности, с четким разграничением районов проживания, и выстроенное по такому принципу, что на всех уровнях основная власть находится в руках протестантов. На рис. 10-4-10-7 показана картина раскола в лежащих рядом враждебных друг другу районах Шанкил и Клонард в западном Белфасте. Сегрегация мест проживания (рис. 10-4) сопровождается сегрегацией мест осуществления различных видов жизнедеятельности до такой степени, что главным критерием при выборе путей перемещения является скорее стремление избегать районов проживания другой группы, а не минимизация длины пути (рис. 10-5-19-7). В условиях, когда закреплению сегрегации активно способствует насилие, становится неизбежным, что жители подобных защищаемых общностей начинают оказывать сильное сопротивление даже позитивным контактам между членами двух общин.
При неизменности внешнего окружения территориальные общности такого вида постоянно воспроизводятся через процессы социализации. Детей учат остерегаться представителей соседних территориальных групп и избегать обжитых ими микрорайонов во избежание возможных инцидентов. Линч и Банерджи (Lynch, Banerdjee, 1976) установили, что указанные границы позволяют многое понять в поведении школьников. Исследовав

188

небольшие группы 13-15-летних подростков в Аргентине, Австралии, Мексике и Польше, авторы пришли к выводу, что наряду с фактором удаленности, действующим как ограничитель пространственных перемещений (например, в виде стоимости проезда на городском общественном транспорте), важнейшую роль в этом играют степень решимости подростка, налагаемые на него социальные ограничения, действенность родительского контроля (особенно для девочек) и недостаток знаний о территории. То обстоятельство, что дети быстро усваивают представления об опасности и недоступности многих районов города, способствует сохранению защищаемых общностей. Тем более, что социализация подростка происходит именно в той территориальной общности, к которой он принадлежит.
Изучение внутреннего порядка защищаемых общностей выдвигает перед исследователем множество проблем, часто очень запутанных. Ученые, пытавшиеся разработать эту тему еще в начале XX в., очень часто упускали из виду, что внутригородские территории, которыми они интересовались,

Рис. 10-4. Религиозная сегрегация в районах Белфаста Шанкил и Клонард. По результатам выборочного обследования (декабрь 1967-январь 1968 гг.). ßoal (1969, 37).

189

нередко обладают чрезвычайно сложной пространственной организацией, основу которой составляют защищаемые общности. Сущность этих заблуждений легко можно понять, рассмотрев одно из исследований, посвященных изучению сфер влияния уличных компаний. Вначале существование таких групп относилось на счет нарушений закона и порядка и связывалось с высоким уровнем преступности во внутренних районах города (Zorbaugh, 1929). И только совсем недавно, после проведения серии включенных наблюдений, стали говорить о том, что за видимым хаосом существует определенный порядок пространственной организации. Одним из первых среди них было исследование Уайта (Whyte, 1943), который изучал характер и поведение групп молодежи, собирающейся на перекрестках улиц в итальянском гетто одного случайно выбранного города на северо-востоке США. Он обнаружил существование хорошо структурированной молодежной культуры, в основе которой лежали общие ценности, признаваемые всеми правила и обязанности, а кроме того, принадлежность к строго

190

определенным участкам территории. Практически такая же картина была обнаружена и более поздними исследованиями в США (Suttles, 1968; Hannerz, 1969) и в Англии (Patrick, 1973).
Книга Джеймса Патрика «Описание уличных компаний Глазго» (Patrick, 1973) заслуживает более подробного рассмотрения. «Джеймс Патрик»-это псевдоним учителя исправительной школы, который при помощи одного из своих учеников сумел войти в доверие и активно участвовать в жизни одной из молодежных компаний в районе Мэрихилл (Глазго). Среди ученых и в общественном сознании жителей Глазго такие компании виделись подвижными, неупорядоченными импульсивно-агрессивными уличными шайками, с предприимчивым пронырой во главе, появление которых связывалось с вновь построенным жилым массивом. Патрик опроверг большую часть этих представлений. Он показал, что такие компании являются неотъемлемым компонентом Глазго XX в., существование которых вернее было бы связывать с захудалыми районами во внутренних частях города. Оказалось, что ныне существующие компании нередко занимают точно те же районы, что занимали уличные шайки с такими же названиями сорок лет назад.

Рис. 10-6. Сравнение пространственных рисунков перемещений при покупке бакалейно-гастрономических товаров: I. Район Шанкил. По результатам выборочного обследования (декабрь 1967-январь 1968 гг.). Boat (1969, 41).

191

Вообще в Мэрихилле Патрик обнаружил около двадцати таких компаний, каждая из которых имела свое собственное место сбора («угол») и свой район, площадь которого отражала влиятельность этой компании. Пространственные границы не обязательно были фиксированы каким-либо единообразным способом, хотя использование граффити в некоторой степени указывало на принадлежность той или иной территории [II]. Выяснилось, что до драк между компаниями дело доходило очень редко, однако, если устанавливалась взаимная вражда, она автоматически распространялась на всех членов соответствующей группы. Если по тем или иным причинам компания в одиночку не могла успешно противостоять враждебной группе, тогда ее члены обычно рассчитывали на помощь других компаний своего района. Связи групп внутри района играли первостепенную роль, превосходя по значению все другие виды связей, даже принадлежность к одной и той же религии. Хотя в компанию Мэрихилла чужаки допускались и принимались без особого затруднения до тех пор, пока они были активными и преданными ее членами, несколько подозрительное отношение к ним сохранялось навсегда. Как выразился один из подростков, объясняя случай, когда предводитель намеренно ударил одного из членов компании, «он не с Мэрихилла, вот и нарвался» (Patrick, 1973, 35).

Рис. 10-7. Сравнение пространственных рисунков перемещений при покупке бакалейно-гастрономических товаров: II. Район Клонард. По результатам выборочного обследования (декабрь 1967-январь 1968 гг.). Boal (1969, 42).

192

Конечно, прежде чем делать окончательные выводы, необходимо подчеркнуть, что исследование уличных компаний настолько же отражает характер защищаемых общностей в целом, насколько Глазго является типичным английским городом. Именно поэтому можно сказать, что все процессы и особенности функционирования обычных защищаемых территорий имеют гораздо более спокойный характер. Однако преданность общим ценностям и их значение с точки зрения защитного поведения являются феноменами, которые различимы и в самых необычных городских общностях.
В этом смысле хорошим примером служит исследование Бостона, проведенное Файри (Firey, 1947). Файри отмечает, что некоторые районы Бостона используются совсем не так, как этого следовало бы ожидать, исходя из классических экологических теорий. Особенно интересной оказалась ситуация с одним из районов города, Бэкон-Хилл, который располагается в пяти минутах ходьбы от городского торгового центра и теоретически должен быть частью «транзитной зоны», однако на протяжении более чем 150 лет он сохранял репутацию престижного места жительства, где предпочитали селиться представители высшего общества. По предположению Файри, причиной этого является существование разделяемых всеми жителями данного района ценностей, в соответствии с которыми само это место имеет для них важнейшее значение. Складывается впечатление, что эти ценности, символизируемые Бэкон-Хиллом, имеют большую притягательную силу для некоторых старинных семейств Бостона. Их привязанность к этому району столь велика, что Файри без труда приводит множество примеров, когда жители этого района, как в одиночку, так и группами, успешно отстаивали его от планов реализации на его территории разного рода коммерческих проектов.
Таким образом, сохранение Бэкон-Хилла тесно связано с тем фактом, что люди продолжают разделять и поддерживать ценности, которые он символизирует. Туан (Tuan, 1974) указывает, что этот дух сохранялся еще и в 70-х гг., однако, по его мнению, пример Бэкон-Хилла - скорее исключение, чем правило. Тилли (Tilly, 1974) считает, что в целом в Бостоне территория повсеместно уже утратила свое ценностное значение для представителей каких бы то ни было групп. Так, оказалось, что старинный итальянский квартал, расположенный в западной части города, для бостонцев во втором поколении утратил всякую притягательность. Без их поддержки те, кто остался верен этому микрорайону, проиграли сражение за его «сохранение».
Безусловно, нельзя объяснить устойчивость территориальных общностей, или микрорайонов, города только выполнением их членами неких защитных ритуалов. Это лишь часть, и только часть, сложного набора мотиваций, которыми руководствуются их жители. Даже если характер микрорайона остается все тем же, люди, входящие в него, изменяются за счет притока и оттока населения. Кроме того, повторяя сказанное выше, подчеркнем, что сама защита такой общности является скорее исключением из правила, чем нормой. Гораздо чаще характер микрорайона, постепенно изменяющийся с годами, оказывается очень слабо выраженным. Следовательно, необходимо получить ответ на более общие вопросы: что дает общность для поддержания психологического равновесия его членов и каковы ее минусы в этом смысле? Почему одни общности предпочитаются другим и как соотносятся эти предпочтения или удовлетворенность с особенностями поведения жителей города?

193

Удовлетворенность микрорайоном проживания, или территориальной общностью

«Удовлетворенность», которую в контексте этой книги можно определить как удовольствие, получаемое от проживания в том или ином районе, многим видится понятием, играющим ключевую роль в определении характера поведения горожан при выборе места жительства. Суть аргументации в этом случае такова: жители города, испытывая какие-либо трудности, тем не менее не покидают своего дома или района своего проживания до тех пор, пока уровень их неудовлетворенности либо этим домом, либо этим районом, либо тем и другим не достигает такой степени, что они начинают чувствовать необходимость переехать в другое место. Хотя у этого подхода есть свои критики [12], представляется необходимым сделать некоторые комментарии. Как указывает Бойс (Воусе, 1971), «... представляется, что процесс выбора места жительства является добровольным (то есть, строго говоря, невынужденным) и что начинается этот процесс из-за недовольства имеющимся жильем или районом проживания». В то же время при изучении подобной тематики перед ученым возникают две основные проблемы.
Во-первых, удовлетворенность невозможно измерить непосредственно, ее нужно установить. С этой целью необходимо жестко разграничивать случаи, когда «удовлетворенность» операционально понимается как открытое выражение того, что данному человеку нравится его или ее соседство, и ситуации, когда «есть все основания для жалоб, но они отсутствуют» (Schorr, 1964). В последнем случае мы опять сталкиваемся с трудностями, присущими всяким конкретным исследованиям в социальных науках. Обычной является ситуация, когда исследователь выбирает ту или иную общность, поскольку он или она полагают, что входящие в нее люди в целом не удовлетворяют их, что и покажет обследование; однако при этом очень часто оказывается, что на вопросы, рассчитанные на строго негативные высказывания, даются нейтральные или позитивные ответы. Подобное, видимо, объясняется либо тем, что респонденты уже привыкли к потенциально негативным сторонам жизни в данных условиях, либо расхождением в системах ценностей исследователей и исследуемых. Поэтому данные опроса в этом случае требуют очень осторожной и тщательной интерпретации.
Во-вторых, «удовлетворительная» жилая среда будет сильно различаться в зависимости от потребностей и намерений конкретных людей или тех или иных групп жителей, что в свою очередь зависит от множества факторов. Онибокун (Onibokun, 1974) предлагает некоторые способы изучения этого разнообразия факторов в своей работе, посвященной исследованию удовлетворенности местом жительства среди обитателей домов, построенных государством в одном из районов Канады. Для всестороннего изучения уровня удовлетворенности он составил перечень из 74 показателей, из которых 27 посвящены описанию данного микрорайона. В последней статье (1976) Онибокуна основное внимание уделяется рассмотрению влияния социальных факторов на уровень удовлетворенности. Основные выводы его исследований отражены в табл. 10-4, в которой отобранные показатели сгруппированы по пяти категориям: стадия жизненного цикла, социально-экономические характеристики, степень знакомства с районом проживания, стиль жизни, «принятый имидж» (восприятие человеком своею статуса и статуса микрорайона, к которому он принадлежит). Даже в этом жестко оговоренном контексте понятие «удовлетворенность», безусловно, предстает весьма многогранным. В других работах изучаются другие показатели или же к перечисленным Онибокуном характеристикам добавляются новые, например этническая принадлежность (Kasl, Harburg,
194

Таблица 10-4.
Взаимосвязь между некоторыми социальными характеристиками жителей территориальных общностей и удовлетворенностью местом проживания

Н. 3. показывает, что связь незначима, т. е. К = < .05 Источник: Onibokun (1976, 326-7).

195

1972*) или ощущение безопасности (Carson, 1972). Учитывая все сказанное, представляется целесообразным дать краткий обзор тех разнообразных форм, которые может принимать чувство удовлетворенности, рассмотрев два полюса на шкале условий проживания, в которых обитают горожане,трущобные районы сосредоточения рабочего класса и пригородные жилые зоны верхнего и среднего классов.
Удовлетворенность проживанием в городских трущобах. На первый взгляд рассмотрение проблем удовлетворенности в связи с проживанием в городских трущобах кажется парадоксальным. Как бы там ни было, под словом «трущобы», как мы уже отмечали, всегда подразумевалось нечто негативное - воображению сразу представляются мрачные перенаселенные кварталы в глубине города, застроенные жалкими домишками практически без всяких удобств, где не хватает самых необходимых учреждений обслуживания, а немногие имеющиеся давно устарели, где катастрофически низок уровень санитарии и гигиены, а процент заболеваемости столь же катастрофически высок, где асоциальное поведение является нормой и где сама среда несет печать усталости, апатии и отторгнутости от нормальной социальной жизни общества. Постоянное выдвижение на первый план ужасающего состояния материальной среды этих районов придало слову «трущоба» настолько яркий эмоционально окрашенный негативный смысл, что вместо него сейчас используют обычно более благозвучные термины. Специалисты по планированию города предпочитают пользоваться в этих случаях словосочетаниями типа «перестраиваемые районы» или «внутренние зоны города». Для жителей этих территорий понятие «трущобы» едва ли существует, они просто знают, что это слово используется газетчиками или другими горожанами для того, чтобы все понимали, насколько высоким является их собственный статус. Нет никакого сомнения в том, что слово «трущобы» является позорным клеймом и что оно подразумевает состояние кричащей бедности и деградации.
Несмотря на все сказанное, существуют серьезные доводы в пользу того, что обитатель трущоб живет там не только по привычке или в результате адаптации. Как показали работы Уайта, Саттлза, Патрика и других, трущобы-это не только впечатляющие картины деградации материальной среды, которые сразу же предстают перед взором любого зашедшего туда человека. Трущобы обладают способностью творить свою собственную субкультуру, они порождают свой специфический «образ жизни», принимаемый их обитателями и несущий удовлетворение, которое компенсирует любые материальные лишения.
Эту мысль отлично подтверждают примеры переселения людей из трущоб в ходе реализации планов их ликвидации. Так, Фрид (Fried, 1963) опрашивал семьи, вынужденные из-за реконструкции кварталов их прежнего проживания (Вест-Энд в Бостоне) искать новые квартиры. Он утверждает, что такое вынужденное переселение чревато в высшей степени негативными разрушительными последствиями. Члены разрушенной общности, в которую входили представители рабочих семей, были очень довольны тем, что они живут вместе с людьми, занимающими такое же общественное положение, как и они; им также очень нравилась теплая атмосфера, которая была характерна для социальной жизни их прежнего района проживания. Фактически территория местной общины была продолжением внутренних пространств их домов, то есть она воплощала в себе часть их собственного «я» (см. также: Fried, Gleicher, 1961). И когда их община начала разрушаться, у людей появилось общее чувство скорби, сравнимое, по Фриду, с тем, что переживает человек, теряя своих близких, которое в некоторых случаях привело к тяжелым депрессиям и психосоматическим расстройствам.

196

Впрочем, это чувство не обязательно имеет долговременный характер. Янг и Уильмот (Young, Willmott, 1957) изучали социальные последствия переезда жителей из района Бэтнел-Грин в центральной части Лондона в жилой массив, расположенный на периферии в Дебдене, который был построен местными властями (назвавшими его «Гринлейг»). Община Бэтнел-Грин представляла собой сплоченное сообщество обитателей внутренних кварталов города; неподалеку от них размещались места работы, учреждения социальной инфраструктуры и различные развлекательные заведения, которые активно посещали жители этого района. Переезд на новое место жительства существенно изменил характер социальных связей внутри общины, заметно повлияв на стиль семейных отношений, в которых большее внимание стало уделяться жизни в пределах каждой отдельной семьи в ущерб поддержанию контактов внутри всего круга ближайших родственников. Сначала, по приезде в Гринлейг, люди были очень разочарованы, однако уже через др . года отношение новоселов к этому району существенно изменилось в лучшую сторону. Они освоились здесь, и заметных признаков тоски по своему прежнему району почти не наблюдалось. По мнению Стрингера (Stringer, 1975a), возможной причиной этого является наличие в пригородах альтернативных, хотя подчас и ограниченных, возможностей для ведения активной социальной жизни, осознание которых компенсирует первоначальное недовольство новоселов.
Ко всем этим выводам необходимо относиться с осторожностью, поскольку социальная жчзнь далеко не всех территориальных общностей отличается подобной теплоте и и взаимопониманием, как далеко не всегда реконструкция старых районов обедняет жизнь их обитателей и приводит к возникновению чувства скорби о «потерянном доме». Тем не менее имеющиеся материалы обширных межкультурных исследований [13] позволяют предположить, что такие общности не являются исключением и что причиной удовлетворенности в этом случае служит частичная компенсация низкого качества материальной среды и недостатка коммунально-бытовых удобств в кварталах трущоб (притягательной атмосферой человечности и внутренней теплотой социальной жизни, существующими в них.
Удовлетворенность проживанием в пригородах. Бурный рост пригородов-продукт современной эпохи, хотя сам термин, как и стоящие за ним явления, имеет гораздо более древний возраст. Пригороды являлись органичной частью пространственной структуры городов античности, хотя нередко встречались и в более мелких провинциальных центрах, например в древнеримском Лондиниуме (Wacher, 1974). К XIV в. слово «пригород» стало частью обыденной речи: так, Чосер упоминает о том, что в «пригороде... овцы в загоне, лани вокруг, старые тропы в чащи ведут».
Привлекательность жизни в пригородах активно афишируется в течение многих лет; этому же способствует и рекламная литература по развитию пригородных территорий. Так, при расширении на рубеже веков пригородов в западной части Лондона главными инициаторами выступали железнодорожные компании. Представители «Великой западной железной дороги» всеми средствами стремились привлечь на постоянное жительство в пригороды и окружающие Лондон маленькие городки людей из мира бизнеса. В периодическом издании, называвшемся «Дома для всех-это западные пригороды Лондона», наряду с рассказами о преимуществах каждого пригородного района подробно описывались все особенности жилищного строительства, ведущегося здесь (Wilson, 1970). Другие железнодорожные компании следовали этому примеру в надежде увеличить движение на местных линиях. Такие публикации поддерживались статьями, писавшимися владельцами недвижимости, представителями акционерных компаний и самими жителями пригородных поселений. Вот примечатель-

197

ная, на наш взгляд, выдержка из брошюры, изданной в тогда совсем крошечном городке Илинг («короле пригородов»), Мидлсекс. В описании, названном «Сельский городок рядом с Лондоном», он предстает в следующих красках: «...живописные пейзажи... величавые леса с могучими деревьями... идеальное курортное место для маленьких детей и престарелых... успешно отразил все попытки решить за его счет проблемы Лондона. В нем нет ни одного постороннего кладбища, в его границах не размещается ни один завод, ни одна из школ для бедных, нет ни одной психиатрической лечебницы, а все, что требует вмешательства полиции, решается в полицейском участке соседнего Брентфорда, ...очень удобное сообщение... со всеми пунктами Великой западной системы железных дорог-крупнейшей в Великобритании... знаменит своими частными школами, и, безусловно, ни одно поселение в пригородах Лондона, если не во всей стране, не имеет таких прекрасных условий для получения самых разных видов образования... ...активная социальная жизнь...
...Один из лучших торговых центров за пределами Лондона... ...Дома
построены по высшим стандартам... по специальным проектам... соблюдение которых строго гарантируется, поэтому качество жилищных условий здесь заслуживает самых похвальных слов... ...новые дома построены
поблизости от центра города и в то же время совсем недалеко от самых популярных мест курорта» (G.A.C., 1904).
Если отвлечься от всех красот и образов бодрости, спокойствия, исключительности и престижности, которыми характеризуется жизнь в этих местах, то можно сосредоточить внимание на принципиальной особенности пригородов, которая состоит в том, что они позволяют объединить все, что есть лучшего в городской жизни, с достоинствами проживания в сельской местности.
Представляется, что именно эту особенность высоко ценят жители крупных городов. Результаты самых разных исследований показывают, что условия жизни в невысоких домах пригородов по всем показателям оцениваются выше, чем в многоэтажных зданиях во внутренних районах города (Lansing, Hendricks, 1967; Ladd, 1970; Hinshaw, Allott, 1970; Cooper, Marcus, Hogue, 1976). Майкельсон, опросивший случайно выбранных жителей Торонто (Michelson, 1973), получил такие же результаты. Домам на одну семью, как показывает табл. 10-5, независимо от стадии жизненного цикла, на которой находится респондент, отдавалось единодушное предпочтение перед многоэтажными зданиями.
Таблица 10-5.
Степень привлекательности односемейных домов по массиву опрошенных, стратифицированному по стадиям жизненного цикла

Источник: Michelson, 1973 (Cooper, Marcus, Hogue, 1976, 34). Примечание. В скобках указано число опрощенных.
Несмотря на все сказанное, мнение интеллектуального ядра общественного сознания о субурбанизации было негативным. В поддержку этого мнения можно привести ряд доводов. Во-первых, как пространственно выраженный феномен пригороды-детища в основном настоящего времени, а также проявление тенденции к застройке законченными целостными микрорайонами. В условиях отсутствия общепринятого современного стиля архитекторы стремятся придать проектируемым объектам обаяние старины, предусматривая использование в их внешнем облике всем известной символики прошлых эпох (Richards, 1946). Общественное мнение, хотя есть и несогласные с ним, осуждает такие стилистические изобретения за то, что они противоестественны, за то, что их использование никак не способствует устранению «обезличенное™» места, которой, как считают, почти всегда сопровождается проектирование новых районов, состоящих из стандартных жилых домов, в геометрическом порядке располагающихся по территории с учетом прежде всего удобства проезда на частных автомобилях. Во-вторых, серьезной критике подвергается образ жизни обитателей пригородов, поощряющий развитие эскепизма, конформизма, социального снобизма и способствующий превращению людей в «сообщников» замкнутой «организации» [14]. Авторы, которые основное внимание уделяют критике третьего и, возможно, самого главного изъяна, указывают на негативные последствия вторжения города (поскольку пригороды можно считать «городом в деревне») в сельскую местность. Впрочем, подозрительное отношение людей, ценящих идеалы сельской жизни, к беспорядочному разрастанию городских поселений в сельские районы, давно стало традицией. Однако и современные специалисты, занимающиеся городскими проблемами и озабоченные потерями сельскохозяйственных угодий, происходящими в ходе описываемого процесса, считают, что необходимо остановить «лихорадочное разрастание» пригородов за счет повышения плотности застройки в центральных и внутренних районах городов (Jensen, 1966).
Здесь не место для обсуждения достоинств и недостатков приведенных доводов. Тем не менее результаты двух конкретных эмпирических исследований, выполненных соответственно Зенером (Zehner, 1972) и Хербертом (Herbert, 1975), позволяют лучше понять суть исследуемой проблематики. Зенер провел исследование четырех пригородных поселений на северо-востоке США, каждое из которых располагалось в 15-18 милях от города, было построено в наши дни и заселено представителями верхнего

199

Таблица 10-6. Причины позитивной оценки своего места жительства

Источник: Zehner (1972, 174).
среднего класса. Во всех случаях респондентам нравилось жить в этих поселениях, причем по крайней мере 85% жителей оценивали свой населенный пункт как «отличный» или «хороший» и только 2-3%-как «плохой». Причины столь высоких оценок показаны в табл. 10-6. Их перечень образует характерный набор достоинств, которыми славятся пригороды: отличная планировка, дружелюбные или «мягкие» соседи, высокий уровень безопасности, хорошие возможности для обучения детей, прекрасное состояние окружающей среды и так далее.
Автор второго исследования, Херберт (Herbert, 1975), занимался изучением уровня удовлетворенности своим местом жительства среди обитателей двух районов Кардиффа: Адамсдауна - ветхих кварталов зданий, плотной стеной стоящих вдоль улицы в центральной части города, и Риубины - одного из самых престижных пригородов. Результаты его исследования показаны в табл. 10-7. По большинству параметров Риубина была оценена выше, чем район, где проживают рабочие, причем наиболее сильными были различия по таким показателям, как уровень безопасности, чистоты, развитость сферы развлечений и социальной сферы, внешняя привлекательность и наличие свободных пространств. В целом 96% жите-

200

Таблица 10-7. Сравнительная оценка условий жизни в двух районах

Источник: Herbert (1972, 475).
лей Риубины заявили, что они удовлетворены своим районом, а в Адамсдауне положительную оценку дали лишь 67%.
Оба исследования очень показательны. Повсеместно считается, что пригороды-это более безопасные районы (Rossi, 1955; Carson, 1972; Downs, 1973), имеющие улучшенную инфраструктуру и повышенные возможности получения качественного образования (dark, 1966; Gans, 1967), являющиеся прекрасными местами для установления насыщенных социальных контактов и сохранения позитивной анонимности существования (Flaschsbart, 1969), районы, проживание в которых обеспечивает людям повышенный социальный статус. Последнее обстоятельство имеет большое значение, поскольку многие горожане считают пригороды «заветным местом» (Buttimer, 1969), пределом желаний; по мнению таких людей, обитатели пригородов-счастливчики потому только, что они там живут. Подобные представления, порождаемые заманчивой перспективой обладания собственным домиком и садом в престижном привлекательном районе, для многих людей имеют очень большое значение. Удовлетворенность жизнью в пригородах, которую очень часто выражают его обитатели, означает прежде всего их удовлетворенность высоким уровнем социальной совместимости в этих территориальных общностях, реально существующей или воспринимаемой. В то же время частота соседских контактов отступает здесь на второй план.
В заключение надо сказать, что контраст в состоянии материальной среды трущоб и пригородов не порождает соответствующего контраста в уровнях удовлетворенности жителей этих районов. Хотя многие считают пригороды идеальным местом проживания, большинство горожан довольны своими микрорайонами, а их неудовлетворенность носит чисто относительный характер.
Хеймстра и Макфарлинг (Heimstra, McFarling, 1974) привлекают внимание к тому факту, что в исследованиях, направленных на установление

201

источников удовлетворенности, возможно, переоценивается уровень последней, поскольку в них не принимается в расчет несравнимость городской жизни в различных местах по многим параметрам. Это верное замечание, однако в рассмотренных примерах доли удовлетворенных были столь высоки, что, даже если значительная часть опрошенных была понята неверно, все равно результат остается таким, что можно уверенно говорить об удовлетворенности основной массы горожан районами, в которых они проживают. Этот вывод подтверждается и при исследовании миграционных намерений людей, когда они сталкиваются с необходимостью перемены места жительства.

Притягательность различных мест и внутригородские миграции

Как мы убедились выше, передвижения являются органической частью современного образа жизни. Установлено, что в Соединенных Штатах, где, как подсчитано, каждая пятая семья ежегодно меняет место жительства, в 1960 г. только 47,8% населения жили в данном месте в течение пяти и более лет. Подобные высокие показатели пространственной подвижности характерны и для многих других стран Запада (Johnston, 1971 b). Характер большинства переселений одинаков. В массе своей это внутригородские миграции, часто в пределах пешеходной доступности от прежнего места жительства. Каковы основания при выборе нового места жительства?
Согласно классическим урбанистским теориям, выбор места жительства определяется экономическими процессами. Так, Алонсо (Alonso, 1971, 157) считает, что цель в этом случае состоит в нахождении оптимальной локализации жилища, в которой получаемое человеком удовлетворение максимально: «Потребитель, обладающий определенным уровнем доходов и специфическими вкусами, будет стремиться сопоставить транспортные, экономические и психологические издержки с выгодами, которые извлекаются из удешевления земельных участков по мере увеличения расстояний от центра города и возрастания уровня удовлетворенности вследствие обладания большими пространственными ресурсами для организации жизнедеятельности». Это предполагает проведение осторожного и тщательного анализа достоинств всех возможных мест жительства для выбора наиболее оптимального из них. Модель, предлагаемая Алонсо, по понятным причинам является весьма упрощенной, к тому же представляется, что рисуемый ею процесс поиска нового места жительства не соответствует положению в реальном мире, в котором очень мало доказательств оптимизационного характера поведения [15]. В то же время необходимо тщательно рассмотреть противоположную точку зрения, согласно которой «...большинство людей покупает дом после очень непродолжительных поисков, в ходе которых обычно рассматривается лишь несколько вариантов в пределах ограниченной по площади территории. Следовательно, факты говорят о том, что процесс поиска нового места жительства далек от совершенства. Могут сказать, что, поскольку большинство людей считает покупку нового дома очень важным делом, их поведение при выборе места жительства не соответствует важности принимаемого решения. Совершенно ясно, что при поиске нового места жительства люди рассматривают невероятно малую долю всех возможных вариантов. Так, может быть, поведение людей в этом случае будет более объяснимо, если рассматривать его как один из вариантов реализации принципа наименьшего усилия, сформулированного Зипфом?..» (Barrett, 1976, 196).

202

Во многих отношениях критика, которой подвергаются подобные взгляды, совпадает с критикой оптимизационны:, моделей; суть последней состоит в игнорировании сторонниками этих точек зрения самих принципов, согласно которым осуществляются процессы поиска нового места жительства и окончательного его выбора. Покупка дома-это редкое и чрезвычайно важное событие в жизни людей. И если процесс поиска и выбора предстает как бессистемный и ограниченный незначительной частью территории города, то это происходит, по-видимому, вследствие действия двух основных факторов. С одной стороны, подобный процесс требует немалого количества времени и денег. И если поиски ведутся в пределах какой-то определенной территории, то у потенциального мигранта появляется действующая в данном районе система координат, позволяющая производить сравнение различных мест между собой для принятия последующего решения. С другой стороны, поиски ведутся в известном мигранту городе. В случае внутригородской миграции потенциальный мигрант опирается на свое собственное умозрительное представление о городе, исходя при этом из сформировавшихся у него предпочтений к тем или иным районам [16].
Сущность этого процесса можно понять, используя концепцию, предложенную Брауном и Моором (Brown, Moore, 1971); она показана на рис. 10-8. Цепочка решений в ходе осуществления внутригородской миграции разбивается на две стадии. На первой стадии принимается решение о поиске нового места жительства, поскольку старое перестало быть подходящим либо из-за невозможности удовлетворить все ожидания и потребности семьи, либо потому, что супругу или супруга больше не устраивает местное сообщество, либо по обеим названным причинам. Вторая стадия соответствует фазам, через которые проходит процесс принятия окончательного решения. Поняв, что ему нужно, потенциальный мигрант начинает поиск. Многие очень плохо представляют себе особенности некоторых районов своего родного города или вообще ничего не могут о них сказать, поэтому их внимание сразу сосредоточится на тех районах, которые им известны. Результат поиска может быть трояким: либо находится место, позволяющее надеяться на более высокий уровень удовлетворенности условиями жизни, чем нынешнее место проживания; либо оказывается, что предполагавшееся место жительства не подходит потенциальному мигранту и поиск надо начинать сначала; либо поиск терпит полный крах и семья принимает решение остаться на прежнем месте.
Характер поиска определяется, по-видимому, совсем немногими правилами. Наибольшее влияние на него оказывает территориальная общность, к которой принадлежит потенциальный мигрант (Simmons, 1968), которая или является исходной точкой этого процесса, или же выступает в качестве стандарта, с которым сравниваются другие районы. Когда поиск ведется за пределами этой общности, основное внимание обычно уделяется близлежащим микрорайонам (Horton, Reynolds, 1969). Люди обычно с большей легкостью оценивают информацию о таких микрорайонах. Кроме того, переезд туда сулит очевидные выгоды малых перемен в жизненном укладе, поскольку в этом случае люди получают возможность, живя среди новых соседей и приобретя новый дом, сохранять ценные, с их точки зрения, контакты и знакомства на прежнем месте жительства.
По мнению Дж. С. Адамса (Adams, 1969), внутригородские миграции происходят в соответствии с умозрительными представлениями мигрирующих жителей о городском пространстве, ориентациями на определенные сектора территории города и в определенных направлениях. В упрощенной форме этот процесс показан на рис. 10-9. Респондент, живущий в точке X, знает всю территорию города, однако лучше всего ему известен тот его

203

Рис. 10-8. Модель принятия решения о смене места жительства. Brown, Moore (1971, 203).
204

Рис. 10-9. Секторальная модель города в сознании его жителей. J.S. Adams (1969, 305).
сектор, который включает зонированное пространство его района проживания (R-3), «даунтауна» (R-1) и внутригородских трущоб (R-2) (представление о котором сформировалось во время многократно повторяющихся поездок на работу и обратно), а также районы пригородов на границе этого сектора (знания о которых он накопил при посещении периферийных торговых центров). Территории других секторов города известны ему весьма приблизительно (S-2, S-3, S-4), однако он может иметь о них яркие позитивно или негативно окрашенные стереотипные представления. Секторальная ориентация внутригородских миграций проявляется в том, что выбор нового места жительства будет осуществляться прежде всего в пределах указанного сектора. В то же время эти миграции ориентированы и по тем или иным направлениям. Предпочтительность для респондента территорий повышенного социального статуса означает, что вероятнее всего он будет стремиться жить в ближних пригородах, а не в старых внутригородских кварталах (Johnston, 1971 b).
Адаме излагает свою модель в терминах теории концентрической организации городского пространства, разработанной Берджесом, однако этого можно было и не делать, поскольку, как установили другие исследователи, идея о секторальной и связанной с тем или иным направлением ориентации внутригородских миграционных потоков жизнеспособна и вне этой теории. Джонстон (Johnston, 1971a) указывает, что при выборе места жительства в городе Кристчерч в Новой Зеландии решение переселенцев определялось ориентацией в определенном направлении, а именно в том направлении, где были свободные для новой застройки земли (которые

205

остались только в районах ближайшего внешнего окружения города), а также действием секторального фактора, проявлявшимся в стремлении, поселяясь на новом месте, оставаться недалеко от районов проживания людей такого же социального статуса. Поэтому они обычно строили свои дома на периферийной границе того сектора города, в котором жили прежде. Дональдсон (Donaldson, 1973), продолжая исследование Кристчерча, рассмотрел пункты выезда всех людей, переселившихся в северо-западную часть города. Результаты исследования подтвердили представление мигрантов о секторальной клинообразной схеме территории города, служащей в качестве основы при пвиске нового места жительства.
Не все исследования столь явно подтверждают правильность модели, предложенной Адамсом (напр., Brown, Holmes, 1970), но она сохраняет свое значение как концепция, пригодная для дальнейшего критического анализа [17] и осмысления, а также в качестве наглядного примера для показа глубины взаимосвязей, существующих между имеющимися мысленными представлениями индивидов и характером миграционного поведения. Следующий раздел посвящен рассмотрению иных видов «миграций».

Осознаваемые возможности и поведение потребителя

Как правило, в любом городе магазинов и учреждений бытовых услуг или отдыха гораздо больше, чем необходимо для удовлетворения всех потребностей данного человека. И представляется маловероятным, чтобы житель даже среднего города знал больше, чем лишь небольшую часть подобных заведений, существующих в нем. Поведение потребителя ориентировано главным образом на нахождение таких учреждений, где его специфические потребности удовлетворялись бы более или менее приемлемым для него образом. Как только они находятся, возможно по рассмотрении всего лишь одного или двух вариантов, человек, даже если его потребности удовлетворяются в них весьма приблизительно, обычно прекращает дальнейшие поиски. Поведение, определяющее характер пространственных перемещений внутри города, отличается такими же особенностями: раз установившись, маршруты поездок на работу или с потребительскими целями становятся привычными и остаются практически неизменными. Из-за таких стереотипов поведения площадь «познанной территории» города расширяется сравнительно медленно. Если представить город в виде «пространства возможностей», содержащего всю совокупность того, что он может предоставить горожанам (Stea, Wood, 1974), то окажется, что каждый отдельно взятый человек знает лишь небольшую, но высокоселективную часть этого «пространства».
Механизм поисков и принятия решения о выборе того или иного пространственно локализованного учреждения, удовлетворяющего определенные потребности конкретного человека, представляет собой вопрос, ответ на который социологи будут искать в течение многих лет. В настоящий момент сделаны лишь первые шаги в изучении этого механизма на уровне взаимосвязей мыслительных процессов и реального поведения, несравнимые с огромными усилиями, направленными на изучение особенностей и характера реального поведения в целом. И если принять во внимание характер задач, решаемых при планировании городского развития, а также чрезвычайную сложность процессов, определяющих особенности поведения конкретного потребителя, подобный перекос в исследованиях становится достаточно понятен. Надо сказать, однако, что в последнее время появляются признаки увеличения интереса к изучению этой

206

тематики на микроуровне. Для того чтобы получить некоторое представление о характере и масштабах этих работ, мы рассмотрим исследования, посвященные анализу внутригородского поведения потребителя.
Поведение потребителя и городская среда. Несмотря на традиционное признание важности влияния индивидуальных предпочтений на характер поведения потенциальных потребителей (Brennan, 1948; Stone, 1954; Myers, Reynolds, 1967), большинство проводившихся в этой области работ, особенно географического плана, анализировали ситуацию в целом, игнорируя существование указанных предпочтений. Считалось, что распределение потоков потребителей является феноменом массового поведения, которое виделось рациональным и направленным на достижение оптимума. Работа Нельсона (Nelson, 1958, 185)-типичное исследование, построенное на применении подхода, согласно которому, β частности: 1. Покупатели посещают самый крупный торговый центр; 2. Покупатели никогда не пойдут в дальний магазин, не зайдя прежде в такой же магазин, расположенный по дороге к нему; 3. Покупатели будут пользоваться ближайшим из двух одинаковых магазинов; 4. Покупатели предпочитают пользоваться одними и теми же магазинами.
Только в четвертом тезисе нашел отражение один из многочисленных психологических факторов из числа тех, которые, безусловно, существенно влияют на характер поведения потребителя.
Исследования, направленные на изучение сознания потребителей в связи с особенностями их поведения в рассматриваемой сфере, появились главным образом в последние десять лет. Причинами их появления было как разочарование существовавшими способами объяснения потребительского поведения, так и возрастание в целом интереса ученых к применению этого подхода. Давая обзор ранних исследований в этой области, Гарнер (Garner, 1970) выделяет четыре крупных направления, которые, по мнению автора, заслуживают дальнейшей разработки: изучение самих умозрительных представлений, рассмотрение взаимосвязей между различными представлениями и разными типами имеющихся у потребителей потребностей, анализ взаимосвязей между «осознанной» (поведенческой) и реально существующей сферами торгового обслуживания, а также проникновение в механизм изменения умозрительных представлений под влиянием нового опыта и появления новых возможностей удовлетворения потребительских запросов. Если произвести обзор проведенных исследований по выделенным таким образом направлениям (Davies, 1976), то окажется, что большинство работ относится к двум первым из них. Много работ посвящено исследованию существующих в сознании людей представлений о возможных местах совершения тех или иных покупок. Бреннан (Brennan, 1948) указывает на различия представлений индивидов о размещении предприятий розничной торговли (см. также: Lee, 1962); Брюс (Bruce, 1971) анализирует отдельные компоненты, формирующие притягательный образ тех или иных бакалейных лавок; Даунс (Downs, 1970) делает то же самое в отношении всех торговых центров; Хейнемейер (Heinemeyer, 1967), Кляйн (Klein, 1967) и Гудзон (Hudson, 1974) изучают взаимосвязь между представлениями индивидов и теми или иными особенностями расположения места жительства; Паркер (Parker, 1976) занимался изучением влияния социальной принадлежности на этот процесс, а Лентнек и др. (Lentnek et al., 1975)-роли, которую играют в нем уровень доходов семьи и ее общее экономическое благосостояние.
И наоборот, количество исследований, относящихся к третьему и четвертому направлениям, сравнительно невелико и в значительной степени

207

обязано своим появлением трудам Хортона и Рейнолдса (Horton, Reynolds, 1971). Хортон и Рейнолдс проводят различие между «пространством действия» и «пространством деятельности». «Пространство действия» включает те учреждения, о существовании которых потребитель знает и которые он мог в прошлом посещать. С другой стороны, «пространство деятельности», по определению авторов, состоит из тех учреждений, которые данный потребитель посещает ежедневно (Davies, 1976). Хортона и Рейнолдса интересовали прежде всего процессы научения, определяющие развитие мысленных представлений о пространстве. Признавая, что характер этих процессов исследован далеко не полностью, они считают тем не менее, что формирование таких представлений у новосела проходит три стадии. На первой стадии пространственные знания человека в основном определяются расстоянием до различных объектов и относятся в первую очередь к территориям, непосредственно окружающим дом, а также тем, которые стали известны данному человеку во время поездок на работу. На следующей стадии эти знания наращиваются через общение с соседями и коллегами по работе, происходящее в ходе процесса социализации, что приводит к расширению числа потенциально доступных ему учреждений торговой сферы. На последней стадии пространственные представления человека достигают полной завершенности, совершение покупок в районе нового места жительства становится обыденным мероприятием, а «пространство деятельности» становится равным пространству действия.
Эти идеи были поддержаны другими авторитетами. Например, Смит (Smith, 1976с), изучая Гамильтон (Онтарио), попытался установить «поле пространственной информации» городских потребителей, в широком смысле эквивалентное понятию «пространство действия». Понятие поля пространственной информации было введено для обозначения имеющейся у человека информации, касающейся пространственного распределения специфического набора определенных элементов городской среды, в данном случае бакалейно-гастрономических магазинов внутри города. Были произведены измерения двух характеристик информационного поля: общего числа магазинов, известных потребителю, и среднего расстояния их от места жительства респондента. В этом исследовании проверялись четыре гипотезы, две из которых относились к особенностям размещения места жительства и были взяты непосредственно из работ Хортона и Рейнолдса, а остальные касались роли социального статуса респондента в этом процессе. После проведения многоступенчатого регрессионного анализа полученных результатов Смит пришел к выводу, согласно которому как длительность проживания в данном месте, так и особенности социального статуса данного человека являются важными факторами формирования пространственного информационного поля.
Однако не все авторы полностью разделяют этот вывод. По мнению Хадсона (Hudson, 1976), модель научения, предложенная Хортоном и Рейнолдсом, является одной из типичных концептуальных схем, которые обладают тем недостатком, что их использование ничего не дает для непосредственного исследования связей, существующих между мысленными представлениями о пространстве и реальным поведением в нем, и которые очень часто имеют весьма сомнительную ценность с точки зрения психологии. Поэтому в работе «Образы среды, пространственный выбор и поведение потребителя» Хадсон (Hudson, 1976) пытается исправить ситуацию. Поскольку эта работа также очень хорошо отражает современное состояние исследования мыслительных процессов в связи с реальным поведением покупателей, она заслуживает более подробного рассмотрения.
В этом исследовании предлагается и апробируется теоретическая модель пространственного поведения индивидуального покупателя, основанная на

208

Таблица 10-8
Схема предпочтений при выборе местоположения, основывающихся на познавательных аспектах процесса поиска
Обозначения: А- объективная среда розничной торговли В- общие знания индивида и его оценка среды розничной торговли, его
предпочтения (ИДЕАЛ) в этом отношении С- набор знаний индивида и его оценка среды с учетом специфических
покупательских запросов и предпочтений (ИДЕАЛ) п- общая численность торговых точек розничной торговли п' - численность торговых точек, известных индивиду (п' < п) п"- численность торговых точек, попадающих в поле зрения индивида с учетом
его специфических покупательских потребностей (п" ^ п') m- общая численность показателей, описывающих элементы среды розничной
торговли. m'- численность личностных ограничительных параметров, выдвигаемых
индивидом (m' ^ m) m" - набор этих параметров, принимаемых индивидом в рассмотрение с учетом его
специфических покупательских потребностей (m" ^ m')
Процесс А: накопление знаний и предпочтений с течением времени. Отсюда следует, что и п' и m' являются функцией времени, достигая некоего асимптотического предела, каким является идеально подходящий магазин, желания, растущие по мере их удовлетворения, уменьшающиеся в обратном случае
Процесс В: трансформация набора основных представлений о среде и ее оценок с учетом имеющихся определенных специфических потребностей. Отсюда следует, что элементы п" и m" являются функциями данной мотивации
Процесс С: трансформирование или картирование, которое переводит размещение торговых точек с мысленной модели индивида в процессе произведения конкретного выбора или выборов
N. В. обратные связи на этой диаграмме опущены для того, чтобы сфокусировать внимание на детерминантах процесса выбора в данный момент времени
предыдущих разработках автора, касающихся структуры представлений о пространственной организации учреждений, принадлежащих к сфере розничной торговли (Hudson, 1974). Модель, показанная в табл. 10-8, первоначально использовалась для анализа поведения покупателей при посещении продовольственных магазинов; позднее, однако, выяснилось, что она вполне применима и при изучении других ситуаций, когда человек ставится перед необходимостью выбора одного из нескольких пространственно размещенных объектов. Модель устанавливает взаимосвязь между тем, что человек знает о том или ином реально существующем магазине, и имеющимся у него представлением об идеальном магазине этого типа, причем первый оценивается на фоне последнего. В ней присутствуют следующие элементы: значительное, хотя и ограниченное, число магазинов, составляющих объективно существующую среду розничной торговли (А); суммарные знания индивида об этой среде и его общая оценка последней (В), а также знания и оценки индивида, относящиеся к искомым в данный момент магазинам (С); и, наконец, итоговый выбор, который делает индивид. Процессы, ведущие к формированию мысленного представления о размещении объектов в пространстве, и механизм принятия конкретного решения в своих основных чертах понимаются автором в соответствии с принципами теории Келли о построении индивидуального мысленного конструкта (Kelly, 1955), теории поля Левина (Lewin, 1951) и результатами, полученными Тоулманом при изучении когнитивного картирования (Tolman, 1932, 1952). Их основные особенности показаны в табл. 10-8. Затем этой модели при помощи многопозиционного шкалирования была придана операциональная форма, после чего началась ее апробация путем соотнесения с данными ежедневных наблюдений за поведением отдельных

209

потребителей, производившихся в течение десяти недель. Главный результат этих исследований состоял в установлении очень устойчивых взаимосвязей между представлением индивидуумов о тех или иных магазинах и частотой их посещения. При сопоставлении расстояний от наиболее посещаемого до наиболее «притягательного» магазина с имеющимися статистическими выкладками, касающимися непосещаемых, но известных покупателю магазинов, выявилось много неожиданного.
Анализ этой работы позволяет сформулировать два определенных вывода. Во-первых, как признает сам Хадсон (Hudson, 1976), масштаб его исследования был весьма ограниченным: обследовались всего 25 студентов, и то лишь по части покупки бакалейно-гастрономических товаров. Хотя студенты часто выполняют роль массива респондентов при проведении социальных исследований, в данном случае их нельзя было считать репрезентативными для населения в целом. Точно так же хотя покупка бакалейно-гастрономических товаров относится к числу важнейших видов покупок, особенно среди тех, которые совершаются людьми в пределах города, однако ее исследование ничего не говорит об особенностях перемещений, связанных с приобретением товаров, которые приобретаются реже, и оставляет в стороне процессы, определяющие конкретный пространственный выбор в этом случае.
Во-вторых, эта работа является отличной отправной точкой для изучения психологических аспектов подобных проблем, поскольку в предложенной модели делается попытка открыто применить достижения психологической науки. Несмотря на то что теоретические построения Келли, Тоулмана и Левина имеют немало противников, их использование в этой модели по крайней мере создает для географов прецедент, на который можно ссылаться при обсуждении того, что может внести география в исследование специфических особенностей поведения городского покупателя и чем могут затем воспользоваться представители других дисциплин.
Необходимо сделать еще два более важных замечания по поводу исследования характера пространственного поведения потребителя в поведенческой географии. Во-первых, вполне очевидно, что в этой области пока гораздо больше теоретических построений, чем эмпирических исследований, подтверждающих или опровергающих их [18]. Слова о том, что исследование носит постановочный характер и его результаты нуждаются в дальнейшем эмпирическом подтверждении, очень часто встречаются в заключительных разделах таких работ. Хотя представление, согласно которому эмпирическому исследованию должно предшествовать формулирование неких теоретических положений, является, безусловно, верным и естественным, во многих случаях соответствующих эмпирических работ вообще не производится.
Второе замечание затрагивает проблему «соответствия» [19]. Немалые затраты энергии и использование тонких количественных методов для доказательства, что поведение потенциального покупателя зависит от удаленности магазинов от его дома, а также от уровня цен в них, выглядит несерьезно. Я бы не сказал, что изощренное трудоемкое получение тривиальных по существу результатов является главной особенностью данного направления исследований, но нужно помнить и о наличии подобных тенденций в изучении покупательских предпочтений в городе, как, впрочем, и в других областях поведенческой географии.

210
.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел психология