ХАН-ХАРАНГУЙ

ХАН-ХАРАНГУЙ («государь мрак», «наимрачнейший»), в мифологии монгольских народов эпический герой, осмысливаемый как грозное божество, как дух, покровительствующий эпической поэзии. По некоторым поверьям, эпос о Х.-Х. можно исполнять только при сальной свече, выпачканной сажей. Мрачность и гневность героя проявляются поминутно: он убивает посланника своей наречённой; не узнав в первую минуту своего брата, он собирается заколоть его копьёМ. Х.-Х. появился из растрескавшегося камня (мотив порождённости землёй), способен противостоять земле и бороться с небом (тенгри).

Согласно эпическому сюжету, Х.-Х. уезжает за своей суженой Толи-гоа («зеркало-краса»), получив от неё весть о появлении нового претендента на её руку — небесного Эрхим-Хара. Х.-Х. и его брат Уладай-мерген («красноватый меткий») побеждают во всех брачных состязаниях и отправляются с невестой и её сестрой Улен-Солонго (которая затем становится женой Уладай-мергена) домой. По пути они подвергаются нападению драконов лу (Х.-Х. сворачивает им головы), побеждают богатыря Хатан-Ценгела, 95-голового чёрного хана мангусов и его брата Хабшин Хара-Бургуда, посланных небом. Эрхим-Хара опаивает героев и похищает Толи-гоа, но пришедший в себя Х.-Х. возвращает жену и наказывает похитителя. В конце пути некий демон превращает Х.-Х. в мангуса. Снимает чары, возвращая героям первоначальный облик, новорождённый сын Улен-Солонго.

Как правило, покровителями Х.-Х. выступают буддийские божества (бурханы Махакала, Авалокитешвара, Тара), а все враждебные ему силы связаны с небом (тенгри): небесные силачи, драконы-громовержцы, демоны. Враждебностью героя духам грозы мотивируется возможность исполнения эпоса зимой (а не летом), когда лу спят. В конце концов Х.-Х. понёс возмездие за противоборство небесным силам: околдованный, он становится многоголовым драконом — 95-головым мангусом, спящим на вершине горы Сумеру; таким образом, он как бы наследует змеиную природу побеждённых им чудовищ.

Хтоничностью Х.-Х. обусловлена солярно-ураническая семантика образов солнцеподобной невесты Х.-Х. и её родни. «Небесным», «сыном неба» или даже «сыном Хормусты» называется соперник Х.-Х. — Эрхим-Хара. С хтоничностью Х.-Х. согласуется и его роль как духа-хозяина (государя) эпической поэзии (источником и местом первоначального нахождения героических повествований, согласно ряду представлений, является нижний мир). Иногда Х.-Х. считается братом Эрхий-мергена.

Лит.: Санжеев Г. Д., Монгольская повесть о хане Харангуй, М.—Л., 1937. С. Ю. Неклюдов.ХАНЫНИМ (от ханыль, «небо», и ним — суффикс вежливости), Синмён («всевышний»), Сандже («всевышний владыка»), Чхондже («владыка неба»), Чхонван («небесный государь»), Чхонсин («небесный дух»), Санчхон («верховный небесный владыка»), Окхван сандже («нефритовый верховный владыка»), в корейской мифологии высшее божество, приносящее счастье человеку, влияющее на его душевное состояние. Обителью X. считалась звезда Тхэыльсон (кит. Тай-и). С древних времён корейцы верили, что урожай зависит от капризов X. Обряд жертвоприношения небу совершали племена пуё (ёнго), когурёсцы (тон-мэн), племена йе (мучхон). У южнокорейских племен хан жрец, ведавший дарами духу неба, назывался Чхонгуном («небесным князем»). В период Коре (10—14 вв.) X. был возведён алтарь в Кёнсоне (Сеул), при династии Ли (15 в.) — алтарь Вондан в селении Содон на реке Ханган. В шаманских мифах X. именуется Чхонним («повелитель неба»), а в религиозной секте чхондогё — Хануллим. Корейцы, исповедующие христианство, переносят имя X. на Иисуса Христа.

Л. К.

Небесный государь (Чхонван). Фрагмент настенной живописи в когурёской гробнице «Чхонван чисинчхон». 5 в. Уезд Синчхон (провинция Пхенан-Намдо, КНДР).XAУKA, Xeйока, в мифологии индейцев Северной Америки (у сиу-дакотов) божество грома, покровитель охоты. Радостный X. обильно проливает слёзы, удручённый — смеётся; зной действует на него, как стужа, и наоборот. По представлениям сиу, после грозы мир обновляется, поэтому следует заранее приветствовать его весельем и, поступая наоборот, предупреждать несчастья.XAУMA, хаума (авест., от hav-, «выжимать»), в иранской мифологии обожествлённый галлюциногенный напиток, божество, персонифицирующее этот напиток, и растение, из которого он изготовлялся. Все три воплощения X. образуют несомненное единство. Культ X. восходит к древнеиранскому периоду, образ X. имеет точное соответствие с индийским Soma, см. Сома. Наиболее полные данные о X. содержатся в «Авесте», прежде всего в «Яште о X.» («Хом-Яшт», «Ясна» 9), следы X. обнаруживаются и в иных иранских традициях. Высказывается мнение, что, по крайней мере, часть скифов и сарматов почитала X. (ср. древнеперсидское свидетельство о саках, почитающих X.; осетинское название хмеля xum-ollog, из *hauma-aryaka-, «арийский X.», ср., возможно, рус. хмель). Несмотря на то, что существует ряд гипотез о растении, из которого мог быть приготовлен напиток сома-хаома (кузьмичёва трава, конопля, гриб мухомор, ревень, эфедра и др.), ничего определённого о растении X. сказать нельзя. Другое название напитка X. в «Авесте» — мада (maдa). Растёт X. в озере Ворукаша («Бундахишн», «Меног-и Храт»). Торжественное жертвоприношение X. — ясна (жертва, ср. yajna в «Риг-веде») гарантировало в зороастрийском ритуале бессмертие для верующих, а также устойчивость миропорядка в космосе и социуме. Ясна начиналась жертвоприношением быка, затем X. растирали и смешивали с молоком. Полученный напиток бессмертия посвящался Ахурамазде. Момент смешения сока X. с молоком символизировал чудесное явление в мир Заратуштры. С последней в мировой истории ясной, которую сотворят саошьянты, мир вернётся в изначальное совершенное состояние всеобщего бессмертия. Приготовление X. составляло часть ритуала и, как можно судить по косвенным данным, опиралось на миф о гибели божества X., расчленённого другими богами, растёртого и употреблённого на приготовление божественного напитка, преодолевающего смерть [обычно эпитет X. «дураоша» толкуют как «отвращающий (преодолевающий) смерть» (в последнее время наметилась тенденция определять его исходное значение как «острый (резкий) на вкус»]. Один из галлюциногенных эффектов X. состоял в изменении (или даже «перевёрнутости») восприятия пространственно-временных и субъектно-объектных отношений. На мифологическом уровне этому могли соответствовать такие парадоксы, как одновременное нахождение X. на небе и на земле и особенно совмещение в X. ипостасей бога (в частности, Митры — носителя и стража мирового закона), жреца, приносящего ему жертву, и самой жертвы (напр., «Ясна» 9, 1 — 32). Вместе с тем Заратуштра обращается к X. и как к человеку («Ясна» 9, 1).

X. просит Заратуштру, чтобы тот выжал его попить («Ясна» 9, 2). Воздав хвалу X., Заратуштра узнаёт у него, какую награду получили те, кто его выжал. Вивахванту, первым выжавшему X., был дан сын Йима; у Атвйи родился сын Траэтаона, поразивший Ажи Дахаку; у Триты родились два сына: Урвахшая, судья, дающий законы, и Керсаспа, поразивший дракона Срувара; у Пурушаспы родился Заратуштра (4—13). Таким образом, вся древнеиранская священная история строится как результат последовательных выжимок X.

Заратуштра восхваляет X. за то, что он, опьяняя, воодушевляет, дарует силу страсти, способность к обороне, здоровье, целительную силу, развитие, рост, мощь, распространяющуюся на всё тело, знание (17). Благодаря этим дарам Заратуштра побеждает «вражду всех враждебных дэвов и смертных, волшебников и волшебниц, кавайских и карапанских властителей, и (вражду) лживых и двуногих лжеучителей, и (вражду) двуногих волков и четвероногих» (18). X. характеризуется также как прекраснейший из всего материального мира (1), бледно-жёлтый (30), золотистого цвета и с гибкими побегами (16), хороший, прекрасно и правильно созданный, оказывающий приятное действие, врачующий, победоносный, творец (16), свободный в силу своей мощи (25), он препятствует смерти (7), побеждает вражду, ложь (17), лучше всего приготавливает путь для души, даёт силу упряжке лошадей в состязании, счастливых сыновей и исполненное верой потомство родителям, святость и знание прилежно занимающимся, супруга и попечителя девицам, долго остающимся незамужними (22—23). X. почитают как господина — властителя дома, общины, округа, страны (27 — 28) и просят устранить вражду недоброжелателей, покусительства рассерженных, отнять силу из ног, вырвать уши, разрушить дух у обладающих двумя преступлениями (28). X. призывают ударить оружием по телу жёлтого дракона, страшного и разбрызгивающего яд, грозящего гибелью верующим в мировой закон — ашу; ударить по телу могучего и кровожадного разбойника, лживого человека, того, кто разрушает жизнь другого, кто не помнит веры в ашу; ударить по телу женщины-колдуньи, вызывающей сладострастие (30—32). X. прогнал из своего царства Кересану, уничтожавшего всё, что растёт, и препятствовавшего изучению священных текстов (24). X. опоясался принесённым ему Маздой поясом, изготовленным духами, украшенным звёздами, и стал поддержкой и опорой священного слова и благой веры в Мазду (26). Популярность ритуалов, включающих X., видимо, заставила Заратуштру ввести его в своё учение, X. был сделан творцом материальных благ вселенной, а его действия мотивированы появлением самого Заратуштры. Тем не менее есть основания полагать, что отдельные черты культа X. (в частности, кровавое жертвоприношение быка или лошади, учреждённое Йимой) не пользовались симпатией Заратуштры (ср. его резкий отказ от напитка X. в «Ясне» 32, 14). Этим можно объяснить постепенное вытеснение X. из пантеона. Культ X. не пережил древнеиранскую эпоху, лишь на иранской периферии (а иногда, видимо, и за её пределами, но там, где были сильны иранские влияния) сохранялись кое-где и в вырожденном виде его следы и само слово «X.». В настоящее время культ X., изготавливаемого из эфедры, существует у персов и гебров.

Лит.: Стеблин-Каменский И. М., Флора иранской прародины, «Этимология 1972», М., 1974, с. 138—40; Modi J. J., Haoma in the Avesta, «Journal of the Anthropological Society of Bombay», 1904, № 7; N у ber g H. S., Die Religionen des alten Iran, Lpz., 1938, S. 83, f. 188—91, 244, 285—88; Zaehner R. C, The teachings of the Mag_i,_L., [1965]; Bailey H. W., Dvвrl matinвm, «Bulletin of the School of Oriental and African Studies», 1957, v. 20, p. 53—58; Boyce M., Haoma, priest of the sacrifice, «W. B. Henning Memorial Volume», L., 1970; Widengren G., Die Religionen Irans, Stuttg., [1965], S. 29, f. 34, 54, 66, 70, 108—09, 124, 127.

В. Н. Топоров.