Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты

Морозова Л. Смутное время в России (конец XVI – начало XVII в.)

ЧТО ТАКОЕ СМУТА?

ОСНОВНЫЕ СОБЫТИЯ, К НЕЙ ОТНОСЯЩИЕСЯ

18 марта 1584 г. умирает грозный царь Иван Васильевич. Его длительное правление (с 1533 г.) было и славным, и бурным, и трагическим. Начав провозглашение Московского царства с прогрессивных реформ “Избранной рады”, победоносного взятия Казанского и Астраханского ханств, он довел страну до опричнинного террора, длительной и безрезультатной Ливонской войны, полного хозяйственного разорения.

Тяжелое наследие досталось его среднему сыну Федору (старший сын Иван погиб от рук самого царя). Недаром его правление началось с Московских восстаний 1584 и 1586 гг., связанных с борьбой за власть и политическое влияние различных группировок при дворе. Они закончились победой шурина царя Бориса Годунова и его сторонников. Фактически Борис стал соправителем Фёдора и сосредоточил в своих руках почти всю полноту власти.

Еще одним событием, повлекшим за собой трагические последствия, стала смерть в Угличе в 1591 г. последнего сына Ивана Грозного от седьмой жены, царевича Дмитрия. Обстоятельства его смерти так и остались до конца невыясненными, хотя этим занималась следственная комиссия во главе с Василием Шуйским. Официально было заявлено, что царевич погиб в результате несчастного случая: упал на нож во время припадка эпилепсии. Однако потом В. Шуйский заявил, что вывод комиссии был продиктован Б. Годуновым, пытавшимся скрыть свою причастность к убийству царевича. Свои показания В. Шуйский менял многократно, поэтому сейчас невозможно узнать, когда он лгал, а когда говорил правду. Истина была неизвестна и современникам, поэтому в их сочинениях версии и толкования весьма противоречивы.

Смерть царевича Дмитрия была самым тесным образом связана с вопросом о престолонаследии. Дело в том, что царь Федор не имел наследников: его единственная дочь умерла в возрасте 2 лет, а жена Федора, царица Ирина, пробыла на престоле весьма недолгий срок, поскольку приняла решение стать монахиней. Основными претендентами на престол являлись: брат царицы Ирины Борис Годунов, родственники царя Федора до матери бояре Романовы, наиболее знатные и родовитые князья Шуйские и Мстиславские. Но к моменту смерти Федора в январе 1598 г. только Б. Годунов мог реально взять власть, поскольку уже длительное время был соправителем царя.

17 февраля 1598 г. был созван Земский собор, который в полном согласии с законом (что потом будет оспариваться противниками Б. Годунова) избрал Бориса новым царем. Таким образом, впервые на Руси появился царь, получивший престол не по наследству, а по “единодушному решению всего народа”.

Если при царствовании Федора правление Б. Годунова было весьма успешным, то его собственное царствование оказалось неудачным. Рухнули планы Бориса укрепить, международный престиж государства с помощью династических браков. Гонения на представителей наиболее знатных фамилий (Романовых, Шуйских) вызывали скрытую вражду и глухое недовольство в придворных кругах. Огромный урон экономике страны нанес голод 1601— 1603 гг., вызванный затяжными неурожаями. Он привел также к оттоку населения из центральных районов на окраины, где выросла мощная организация казачества. Попытки окончательного закрепощения крестьян приводили к классовым конфликтам. Предтечей будущей Крестьянской войны стало восстание Хлопка в 1603 г.

Но самой большой угрозой власти Б. Годунова стало появление в Польше самозванца, выдававшего себя за давным-давно погибшего в Угличе царевича Дмитрия. Агенты самозванца усиленно распространяли на Руси версию о его чудесном спасении от рук убийц, посланных Годуновым, и доказывали законность его права на отчий престол. Это привело к смятению умов и замешательству во всех слоях общества. Много нашлось недовольных правлением царя Бориса. Их с распростертыми объятиями ждали в Польше при дворе Юрия Мнишека, где обосновался самозванец. Определенную помощь в организации авантюры оказали польские магнаты, вставшие под знамена Лжедмитрия. В итоге к осени 1604 г. образовалась достаточно мощная армия для похода на Москву.

Борис Годунов, узнав о появлении самозванца, приказал создать следственную комиссию по выяснению его личности. Комиссия, состоявшая из дьяков Посольского приказа и патриаршей канцелярии, установила, что царевичем назвался беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев. Под этим именем самозванец и вошел в историю. Правда, некоторые современные исследователи, преимущественно западные, почему-то стали сомневаться в этом и утверждают, что царевич мог быть и подлинным, либо им стал какой-то знатный польский юноша, например, незаконнорожденный сын короля Стефана Батория. Думается, что эти предположения безосновательны.

Поначалу военные действия складывались не в поль-

зу Лжедмитрия. После поражения под Добрыничами он мог считать, что его дело проиграно. Даже поляки покинули его. Но на помощь пришли жители юго-западных городов: Путивля, Белгорода, Воронежа, Оскола и др. Они подняли антиправительственное восстание и признали своим царем самозванца.

Казалось, само провидение было на стороне Лжедмитрия: 13 апреля 1605 г. умер царь Борис. Обстоятельства его смерти были не до конца ясны современникам — многие предполагали самоубийство. Но скорее всего, причиной был тяжелый недуг, от которого Б. Годунов страдал долгие годы и не раз находился при смерти. Шестнадцатилетний сын Бориса царевич Федор не смог удержать власть в своих руках. По приказу самозванца вместе с матерью царицей Марией он был убит. Сестра, царевна Ксения, была пострижена в монахини. Правительственные войска, стоявшие под Кромами, перешли на сторону нового удачливого претендента на престол. В итоге 20 июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно въехал в Москву. Только В. И. Шуйский и его сторонники пытались воспрепятствовать воцарению самозванца. Но их заговор был раскрыт. Чудом заговорщики избежали жестокого наказания: Лжедмитрий не решился начинать правление с казни знатных особ и не захотел омрачать торжества коронации.

Несмотря на стремление казаться милостивым и щедрым с помощью введения некоторых реформ, самозванцу не удалось долго удержаться на троне. Засилие поляков, их пренебрежение древними русскими обычаями, непочтительное отношение к православной церкви (женитьба Лжедмитрия на католичке Марине Мнишек) вызывали недовольство в общественных кругах.

17 мая 1606 г. в Москве вспыхнуло восстание, приведшее к гибели самозваного царя. Одним из организаторов восстания был князь В. И. Шуйский, ставший новым претендентом на царскую корону. Избрание Василия Ивановича Шуйского царем, судя по всему, не было всенародной акцией. Фактически он взошел на престол на гребне одного лишь московского восстания. Это вызвало недовольство со стороны населения других городов, особенно южных, где чтили прежнего царя Дмитрия. Вскоре там прошел слух, что он опять спасся и в Польше собирает новое войско для борьбы с узурпатором В. Шуйским. Во главе этого войска встал талант-

ливый полководец, выходец из народа Иван Болотников. На соединение с ним пришел с Волги еще один самозванец — царевич Петр, назвавшийся сыном царя Федора, никогда не существовавшим на самом деле.

В октябре 1606. г. войска повстанцев начади осаду Москвы. Положение царя Василия было очень тяжелым. Верность ему сохраняли только северные города. Весь юг был охвачен крестьянским восстанием. Началась настоящая Крестьянская война против крепостнической политики нового правительства, за “царя-освободителя”.

Войско повстанцев не было однородным. В нем было много представителей дворянства, которые вскоре вступили в сговор с правительством В. Шуйского. В итоге часть войска во главе с дворянскими предводителями П. Ляпуновым, И. Пашковым и другими перешла на сторону царя. Это значительно ослабило восставших, и они были вынуждены отойти сначала к Калуге, потом к Туле. Там после длительной обороны они сдались правительственным войскам. Правительство учинило жестокую расправу над руководителями движения, хотя сначала было обещано помилование.

Положение в стране продолжало оставаться сложным. Уже летом 1607 г. в Стародубе появился новый лжецарь Дмитрий. Кто назвался его именем, так и осталось исторической загадкой. Современники называли его “человеком незнаемым”. Внешне он ничем не походил на Лжедмитрия I, поэтому мало кто сомневался в том, что он самозванец. Чтобы укрепить его авторитет среди простых людей, Марина Мнишек признала его подлинным Дмитрием, стала его женой и даже родила сына Ивана.

Вокруг нового самозванца, Лжедмитрия II, стало собираться войско. Главную ударную силу в нем составили польские шляхтичи во главе с Лисовским, отряд гетмана М. Ружинокого и донские казаки под руководством И. Заруцкого. Летом 1608 г. войско самозванца подошло к Москве и расположилось в Тушине. Отсюда прозвище Лжедмитрия II — “Тушинский вор”.

Образовалось как бы два правительственных центра: в Московском Кремле, где находился царь Василий, и в Тушине, у Лжедмитрия. Оба царя имели свой двор, Боярскую думу, патриарха (у Василия — Гермоген, бывший казанский митрополит, у Лжедмитрия — Филарет,

до пострижения Ф.Н. Романов). Некоторые вельможи, не веря в прочность положения ни того, ни другого царя, постоянно меняли подданство, за что получили прозвище “перелетов”. В Тушинском лагере ведущее положение занимали поляки, влияние которых, особенно усилилось с приходом войска Яна Сапеги. Самозванец стал игрушкой в их руках.

Не сумев взять Москву приступом, тушинцы попытались организовать блокаду столицы. Главным препятствием на их пути стал Троице-Сергиев монастырь: в течение 16 месяцев войска Лисовского пытались его взять, но безуспешно. Героическая оборона монастыря вдохновляла на борьбу с польскими интервентами жителей других городов.

Меры к спасению предприняло и правительство В. Шуйского. В августе 1608 г. в Новгород был послан племянник царя М. В. Скопин-Шуйский для заключения со Швецией договора о военной помощи и сбора войска в Новгородской земле. Миссия Скопина оказалась успешной. Летом 1609 г. пятнадцатитысячное войско во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским и шведским полководцем Яковом Делагарди двинулось из Новгорода для освобождения Москвы. По пути были очищены от поляков Торжок, Тверь, Калязин, в марте 1610 г. снята осада Троице-Сергиева монастыря.

Успехи М. Скопина привели к распаду Тушинского лагеря. Самозванец бежал в Калугу с небольшим числом приверженцев. Остальные тушинцы выступили с предложением избрать на русский престол польского королевича Владислава, сына короля Сигизмунда III. Это позволило польскому королю начать открытое вмешательство в дела России и осадить Смоленск.

Летом 1610 г. в Москве праздновали победу. В разгар торжества знаменитый освободитель Москвы М, Скопин-Шуйский внезапно умер. Поскольку ему было немногим больше 20,лет, то смерть показалась подозрительной для современников. Стали ходить слухи, что он был отравлен по приказу царя Василия, считавшего Скопина своим соперником. Гибель всеми любимого полководца окончательно подорвала авторитет царя в народных массах. Недовольство его правлением стало всеобщим. 17 июля 1610 г. Василии Шуйский был свергнут с престола и пострижен в монахи. Власть в столице перешла к Боярской думе во главе с 7 вид-

нейшими боярами. Новое правительство получило название “семибоярщина”.

Положение в стране было исключительно тяжелим. С запада к Москве подходили войска гетмана Жолкевского, в Коломне обосновался Лжедмитрий II, Смоленск осаждало войско Сигизмунда, Новгород находился под угрозой захвата шведами, бывшими союзниками России. В этой трудной ситуации между бывшими тушинцами и московскими боярами было достигнуто соглашение: просить на русский престол польского королевича Владислава. На неком подобии Земского собора были выработаны условия избрания на царство. Основное среди них — принятие православия. В Смоленск было послано посольство во главе с Филаретом, для переговоров с королем Сигизмундом.

Переговоры показали, что король не собирается выполнять условия русской стороны и силой оружия хочет получить московскую корону для себя самого. Поскольку это вызвало возмущение со стороны послов, то они были арестованы и отправлены в Польшу на долгое пленение. 21 сентября 1610 г. Москву заняли войска польских интервентов. Образовалось новое правительство во главе с А. Гонсевским, М. Салтыковым и Ф. Ароновым (Андроновым).

Действия поляков вызвали всеобщее возмущение и недовольство. Этим воспользовался Лжедмитрий II, пытаясь сконцентрировать вокруг себя антипольское движение. Но снова вмешалось “провидение”. 11 декабря 1610 г. самозванец был убит на охоте татарским князем за то, что до этого он вероломно расправился с касимовским ханом. Теперь во главе антипольского движения встали истинные патриоты: рязанский воевода П. Ляпунов, князья Д. Пожарский и Д. Трубецкой. К борьбе с иноземцами призывали патриарх Гермоген и троицкие монахи. 3 марта 161.1 г. войско народных ополченцев выступило из Коломны к Москве. В ответ 19 марта поляки жестоко расправились с москвичами и сожгли город. Весть о разорении Москвы потрясла всю страну. Силы патриотов умножились, боевой дух и ненависть к врагу усилились. Вскоре в руках ополченцев оказалась почти вся столица за исключением Китай-города и Кремля — там, в осаде, оставались интервенты в их пособники.

30 июня 1611 г. руководители ополчения обнародо-

вали приговор, который провозглашал верховной властью в стране “всю Землю”, т. е. Земский собор. Временное правительство возглавили П. Ляпунов, Д Трубецкой и И. Заруцкий (от казаков). Наибольшим авторитетом пользовался Прокопий Ляпунов, и это вызывало недовольство остальных руководителей. В итоге против него был организован заговор. Заговорщики распространили ложные слухи об измене П. Ляпунова и тем самым вызвали возмущение казаков. На общем сходе казаки выступили против Ляпунова и убили его. Это привело к распаду первого ополчения и очень ослабило патриотическое движение в стране. Почти одновременно пал Смоленск, который 20 месяцев выдерживал атаки Сигизмунда III. После этого польский король открыто заявил о своем намерении стать русским царем и присоединить Россию к Польше.

Осложняло положение в стране и то, что шведы, захватив Новгород, стали усиленно навязывать кандидатуру шведского принца Карла-Филиппа на русский престол. Новгородский митрополит Исидор был вынужден уступить этим требованиям. Только Псков оказывал всяческое сопротивление шведской интервенции. Власть в городе взяли в свои руки “меньшие люди”, создали вече и успешно обороняли город от врагов. В это время появился последний самозванец, Лжедмитрий III, получивший прозвище не то Сидорка, не то Матюшка. Псковичи сначала признали его истинным царевичем и впустили в город. Вскоре его самозванство стало очевидным, и он был арестован.

Необходимость организации новой всенародной борьбы с интервентами становилась все более насущной. Инициаторами ее выступили посадские люди Нижнего Новгорода во главе с торговым человеком Кузьмой Мининым. Его поддержали патриарх Гермоген и троицкие монахи, которые стали рассылать по всем городам грамоты с призывом объединяться против врагов Отечества. В Нижнем Новгороде был организован сбор средств для нового войска. В его состав вошли бывшие смоляне, бежавшие в нижегородские пределы после захвата Смоленска поляками. Главным полководцем был приглашен князь Дмитрий Пожарский, лечившийся от ран в суздальской вотчине. В марте 1612 г. войско было собрано и выступило в поход для освобождения Москвы. В Ярославле был назначен сбор всех сил. Там же было

создано новое правительство “Совет всей земли” во главе с Д. Пожарским и К. Мининым.

24 июля 1612 г. войско второго ополчения подошло к Москве. Там в это время находились остатки войск первого ополчения во главе с Д. Трубецким и И. Заруцким. Узнав о приближении войска Минина и Пожарского, И. Заруцкий бежал в Коломну, где находилась Марина Мнишек с сыном Иваном. Вместе с ней он двинулся к Астрахани, где намеревался создать свое правительство.

Д. Трубецкой вошел в союзнические отношения с Д. Пожарским и К. Мининым. В августе состоялась первая проба сил патриотов. Под стенами Новодевичьего монастыря произошло сражение с войсками гетмана Хоткевича, который шел на помощь полякам, осажденным в Китай-городе. Войско гетмана понесло большой урон и отступило, а 22 октября был взят и Китай-город. Поляки подписали договор о капитуляции. К концу 1612 г. Москва и ее окрестности были полностью очищены от интервентов. Попытки Сигизмунда изменить ситуацию в свою пользу ни к чему не привели. Его войска были разгромлены под Волоколамском.

В январе 1613 г. был созван Земский собор для решения вопроса о кандидатуре нового царя. Ни польского, ни шведского принцев решено было не приглашать, поскольку и поляки, и шведы разоряли страну. После длительных дебатов выбор пал на Михаила Федоровича Романова, сына Федора Никитича Романова, постриженного под именем Филарета. По матери — Анастасии, первой жены Ивана IV, Федор Никитич был двоюродным братом царя Федора. Значит, его сын Михаил доводился царю Федору двоюродным племянником. Этим самым, хотя и весьма косвенно, сохранялся принцип передачи русского престола по наследству.

В это время Михаилу было только 16 лет и вместе с матерью, старицей Марфой, он находился в Ипатьевском монастыре близ Костромы. Отец Филарет был в польском плену. К Михаилу были посланы представители Земского собора для “умоления на царство”. После некоторых колебаний со стороны матери согласие было получено. Михаил торжественно въехал в Москву и был коронован.

Положение в стране оставалось очень тяжелым. Нов-

город находился в руках у шведов, Смоленск — у поляков, в Астрахани правила М. Мнишек с сыном. Всюду рыскали шайки разбойников. Только объединившись можно было выстоять против многочисленных врагов. Поэтому главным в политике нового правительства было примирение всех группировок в стране: и бывших тушинцев, и участников ополчений, и сторонников “семибоярщины”. Было решено никого не преследовать за антиправительственную борьбу и сохранить пожалования всех царей. Это значительно подняло авторитет нового царя и усилило его позиции.

Прежде всего следовало ликвидировать опасность, исходящую из Астрахани, поскольку Марина с сыном претендовали на царский престол. На помощь правительственным войскам пришли жители Астрахани. С их помощью М. Мнишек, ее сын и И. Заруцкий были арестованы и казнены.

Шведский король Густав-Адольф летом 1615 г. предпринял неудачный поход на Русь с целью захвата Пскова. В итоге в 1617 г. был заключен Столбовский мирный договор, по которому Новгород возвращался России, но Швеции отходило Балтийское побережье.

Опасным врагом оставалась Польша. Королевич Владислав полагал, что имеет законные права на русский престол. Осенью 1618 г. он предпринял поход на Русь и осадил Москву. Однако правительство Михаила к тому времени уже имело достаточно сил для отпора. Поляки потерпели поражение и отступили. 1 декабря 1618 г. было заключено Деулинское перемирие на 14 лет. К Польше отошли Смоленск и северские города. На Русь же вернулись пленные, в том числе и отец царя Филарет. Вскоре он был избран патриархом вместо умершего в 1612 г. Гермогена.

Обстановка в стране стала нормализовываться. Смутное время закончилось.

ЧТО ДУМАЛИ О СМУТЕ УЧАСТНИКИ СОБЫТИЙ

События Смутного времени оставили в умах современников яркий след. Посмотрим, как их воспринимали непосредственные участники происходившего.

Одним из первых сочинений, возникших в начальный период Смуты, стала Повесть о честном житии ца-

ря и великого князя Федора Иоановича. Автор ее — первый русский патриарх Иов (с 1586 г. он был митрополитом, в 1589 г. стал патриархом, в 1605 г. Лжедмитрий сверг его). Иов был верным соратником царя Федора и Бориса Годунова и поэтому создал произведение, прославляющее и того, и другого.

Точная дата написания Повести неизвестна, но по содержанию ее можно предположить, что она появилась в промежутке между 6 января 1598 г. (дата смерти царя Федора) и 3 сентября этого же года (дата венчания на царство Б. Годунова), поскольку в Повести сообщено о смерти Федора, но не сообщено о том, что новым царем стал Борис. Получается, что Иов создавал свое произведение в период борьбы Б. Годунова за корону.

Начинается Повесть с рассказа о том, как Федор стал царем: “Той же убо благочестивый царь и великий князь Федор Иванович всеа Русии сын бе приеменитого государя и храброго царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, царствовавшего в велицей Росии 49 лет и месяц 9 на престоле приснопамятного отца своего великого князя Василия Ивановича всеа Русии и деда великого князя Ивана Васильевича всеа Русии”. Из этого отрывка следует, что Федор — законный наследник своих предков, великих российских государей. Чтобы читатели окончательно уверились в законности прав Федора на престол, Иов описывает, как перед смертью отец передал власть сыну: “Тогда же убо благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии прииде в пятьдесят третье лето возраста своего, случися ему велия болезнь. В ней же проувидев свое к Богу отшествие, восприят великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и посем вскоре остави земное царьство, ко Господу отъиде лета 2092-го (1584 г.), марта в 29 день. И по преставлении своем вручив превеликий скипетр Российского самодержавного царствия и свой великий царский престол благоверному сыну своему благочестивому и христолюбивому царю и великому князю Федору Ивановичу всеа Русии”.

В сочинениях более позднего времени встречаются совершенно иные версии тех же событий: Иван Грозный умер не своей смертью, а был отравлен Б. Годуновым и Б. Бельским; власть Федор получил не полностью, над

ним был назначен отцом опекунский совет из 4 бояр (подробнее об этом см. ниже).

Иов не скупится на похвалы в адрес Федора: “Древним бо царем благочестивым равнославен... от царьския своея юности исполнен сый и духовныя мудрости... о всех добродетельных попечение имы... Богу повсегда ум свой вперяше” и т. д.

Несколько иного мнения о Федоре были другие современники. Например, английский посол Д. Флетчер писал, что “Федор был росту малого, приземист и толстоват. Телосложения слабого и склонен к водянке. Нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах. Он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется... Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен”. Вторит ему и другой иностранец швед П. Петрей: “Федор от природы простоватый и тупоумный”, не имел охоты заниматься государственными делами и приводить в лучший порядок управление.

Кто же прав, Иов или иностранцы? Думается, что впечатления Д. Флетчера были несколько поверхностными. В России он был недолго, в 1588 г., а в 1591 г. уже опубликовал свои заметки. Правление Федора, длившееся до 1598 г., он мог оценить полностью. Кроме того, весьма враждебно относился к православию, поэтому особая набожность Федора могла показаться ему признаком слабоумия. Петрей вообще лично Федора не знал и, очевидно, передал чьи-то чужие впечатления, может быть того же Флетчера.

На наш взгляд, вряд ли можно полностью доверять показаниям иностранцев и игнорировать мнение отечественных современников. Среди историков и писателей, однако, сложилось весьма нелестное мнение о царе Федоре, а ведь стоит только посмотреть на развитие России в его царствование, на его дела, то можно усомниться в справедливости такого мнения.

Первым делом стало окончательное покорение казанцев (Иов называет их болгарами), которые после смерти Ивана IV стали “многие пакости” причинять православным христианам. Для усмирения непокорных Федор послал воинство во главе со своим “изрядным правителем” Борисом Федоровичем Годуновым. Здесь

впервые на страницах Повести появляется имя Бориса. Далее упоминание его станет почти таким же частым, как и имени царя.

Вторым важным делом явилось присоединение народов Сибири и обращение их в христианскую веру.

Но наиболее важным событием, по мнению Иова, стало учреждение на Руси патриаршества. Об этом в Повести написано довольно подробно, и это не случайно — сам Иов стал первым русским патриархом.

Иов представляет дело так, что инициатива будто бы исходила от самого константинопольского патриарха Иеремея: услышав о добродетелях царя Федора, о процветании православия на Руси, он захотел-де увидеть все собственными глазами, для чего и предпринял путешествие в далекую Московию. На самом деле инициатором являлось правительство Федора, которое, предварительно выслав щедрые дары патриарху, пригласило его в Москву.

В Москве патриарх Иеремей увидел “толикое православие, многими леты цветуще, яко солнце на тверди небесной сияше, ... церковь лепотою украшена”. Это было особенно впечатляюще в сравнении с собственным жалким существованием патриарха в плененном турками Константинополе. И Иеремей решил удовлетворить просьбу Федора – учредить патриаршество в Русском государстве.

Следует отметить, что Иов несколько приукрасил ход событий. На Иеремея оказывало сильное давление правительство во главе с Б. Годуновым. Чтобы получить согласие на патриаршество, сначала Иеремею самому предложили стать первым русским патриархом. После полуголодного существования в Константинополе тот с радостью согласился. Но жить ему предложили во Владимире, вдали от царского двора, что показалось Иеремею неподходящим. Однако раз согласие на патриаршество уже было дано, то ему пришлось смириться с тем, что первым патриархом стал Иов, до этого бывший митрополитом.

Воздав должное мудрости, добродетели и умелому управлению державой царя Федора, Иов обращает свой взор на Бориса Годунова. Он отмечает, что достойным соправителем Федора был его шурин, слуга и конюший (старший боярин) Борис Федорович Годунов, который “зело преизрядною мудростию украшен и саном паче

всех и благим разумом превосходя”. При совместном правлении “благочестивая царская держава в мире и в тишине велелепней цветуще”. Борис, в описании Иова, ни в чем не уступал Федору, поэтому иностранные державы оказывали ему честь, равную самому царю. Особенно знаменит был Борис каменным строительством: при нем было возведено много храмов, обителей, купеческих палат, торговых рядов, укреплений. Замечательны ратные подвиги Годунова. В 7-е лето царствования Федора он успешно сражался в Карелии со шведами, потом вместе с царем в Ливонии. Ругодивский (Нарвский) поход был особенно удачным для России, т. к. позволил присоединить ряд прибалтийских городов. Эта победа была торжественно отпразднована в Москве. И тут Иов не забыл упомянуть себя как главного вдохновителя ратных подвигов.

Особенно прославился Борис Годунов успешной обороной Москвы от внезапного набега крымского хана в 1591 г. Опасность была весьма велика, поскольку основные войска находились в Новгороде. Борис применил особую военную хитрость. На пути татар он поставил обоз — телеги с пушками и ратными людьми и приказал постоянно палить из пушек, чтобы создалось впечатление о больших военных силах. Эта мощная пальба напугала хана, он решил, что на помощь москвичам пришли войска из Новгорода, и в страхе отступил. Все сочли это чудом и знамением божьим.

Многократное обращение к “божественным сюжетам” является особенностью Повести. И это не случайно, поскольку автор — верховный правитель русской церкви. Прославляя Федора, он особенно много внимания уделял его любви к богу, щедрым вкладам в монастыри, благочестивому образу жизни. Именно поэтому, по мнению Иова, при Федоре Русское государство процветало. Возможно, что после жестокого правления Ивана Грозного именно такой царь и требовался истерзанному народу. Своей милостью, щедростью и всепрощением он согревал ожесточенные души людей. В этом проявлялась его особая мудрость, которую иностранцы сочли слабоумием. Не случайно, что в памяти современников правление Федора осталось как мирное, а держава — цветущая.

Последний сюжет в Повести Иова — смерть царя Федора 6 января 1598 г., на 41-м году жизни (в неко-

торых поздних сочинениях сообщается, что Федор скончался 7 января, но эта ошибка). Причина смерти — тяжелая болезнь. В поздних произведениях возникает версия, что Федор был отравлен Б. Годуновым, однако правильнее считать, что он умер своей смертью, поскольку от природы был болезненным человеком.

Иов не пишет о последнем завещании Федора, но отмечает, что скипетр державы он вручил своей жене, царице Ирине, так как детей у него не было. Факт вручения царского скипетра Ирине Иов подтверждает и словами царицы: “Кому свой царский скипетр вручаешь? Увы мне!”

Этот акт царя имел принципиальное значение для последующих событий, поскольку решал вопрос о том, кому править после его смерти. В более поздних произведениях проромановского направления возникают другие версии: на смертном одре на вопрос бояр, кому править, Федор якобы сказал: “Брат Федор”, т. е. Федор Никитич Романов. В антигодуновских сочинениях писалось, что Федор отдал скипетр боярам, но поскольку никто не решался взять его, то его схватил Б. Годунов. Царице же Ирине Федор якобы завещал постричься. Получалось, что она не могла править после смерти мужа и потом передать престол брату. Эти версии, скорее всего, были ложными, поскольку известно, что царица Ирина правила страной какое-то время даже будучи монахиней (с января по сентябрь 1598 г.), и, значит, имела право на престол.

Таким образом, в Повести мы встречаемся с описанием правления Федора Ивановичи, сделанным современником и непосредственным участником многих событий, горячим поклонником царя и его “изрядного правителя” Бориса Годунова. Этим объясняется желание автора всячески их прославить. Поскольку Повесть писалась уже после смерти Федора, в период борьбы Бориса за престол, то ее цель заключалась в том, чтобы доказать законность прав Б. Годунова на царство, представить его достойным преемником благочестивого, мудрого и милостивого царя Федора.

О правлении Б. Годунова (1598—1605 гг.) до нас не дошло ни одного произведения его современников, поэтому мы сразу перейдем к сочинениям, появившимся после свержения Лжедмитрия в 1606 г. Это Сказание

о Гришке Отрепьеве, Повесть како отмсти и ее редакция Повесть како восхити.

Сказание о Гришке Отрепьеве — одно из первых произведений, созданных в период правления В. И. Шуйского. Ни автор, ни точное время его создания неизвестны (в тексте данных на этот счет нет). Начинается Сказание со смерти Ивана Грозного в 1584 г. Кратко сообщив о воцарении Федора, автор приступает к основной своей задаче — опорочить Б. Годунова. Все правление Федора — это козни Бориса против “великих росийских боляр”. Получается, что в царствование Федора единственным полновластным правителем был царев шурин Борис Годунов. Возжелав высшей власти, он стал изводить царский род и великих бояр. Первое, что сделал он после смерти Ивана Грозного,— отослал в Углич царевича Дмитрия с матерью и с отцом царицы Федором. Других же Нагих определил в заточение по разным городам.

В этом сообщении автора Сказания множество ошибок. Царевича Дмитрия послал в Углич не Борис — в то время он не обладал таким могуществом. Сам Иван Грозный выделил младшего сына на удел в Углич. Отец царицы не мог поехать с ней, так как к тому времени уже умер. Нет никаких данных и о том, что кто-то из Нагих был сослан и умер в заточении в это время. Их ссылка произошла позднее, после смерти царевича и Угличского восстания. Думается, что автор, желая очернить Бориса, не слишком заботился об исторической правде.

Далее говорится об опале на князя И. Ф. Мстиславского, на Шуйских, на торговых людей. Единственная причина этого — властолюбие Бориса. Из других источников выясняется, что Шуйские и их сторонники выступили с требованием развода царя с “неплодной Ириной Годуновой”. Это, естественно, вызвало резко отрицательную реакцию со стороны Бориса и, вероятно, самого царя. Кроме того, обвинение в неплодии было не совсем правомерным, царица рожала детей, но они погибали в младенчестве. Все это говорит не в пользу Шуйских.

Следующий эпизод, который, по мнению автора Сказания, призван опорочить Б. Годунова, — смерть царевича Дмитрия (вспомним, что Иов вообще обошел это событие молчанием).

Автор Сказания пишет, что после расправы над боярами Борис Годунов стал “умышляти о убиении царевича Дмитрея”. Для исполнения своих планов он послал в Углич “зверообразного злодея” Михаила Битяговского с сыном и “с товарищи”. На самом деле М. Битяговский выполнял в Угличе функции государева дьяка. Угличское следственное дело показало, что в момент смерти царевича М. Битяговский с сыном находились у себя дома и обедали, т. е. сами они не могли быть убийцами Дмитрия. На них, как на убийц, указала царица Мария. Сделала она это, видимо, из-за неприязненного отношения к дьяку. Нагим постоянно казалось, что он ущемляет их финансовые интересы. Вероятнее всего, царевич зарезался сам, но царица в бессильной ярости возвела поклеп на своих недругов. Ее версия была поддержана всеми недругами Б. Годунова и отразилась на страницах многочисленных литературных сочинений.

В Сказании есть косвенное указание на время его создания. Это сообщение о том, что мощи царевича были положены в Угличе в храме “всемилостивого Спаса”. Дело в том, что там они находились до 3 июня 1606 года, а затем были перенесены в Москву и торжественно открыты как мощи нового святого великомученика. Объявить Дмитрия святым можно было только при условии его убийства. Как известно, самоубийцы резко осуждаются церковью, их даже не разрешают хоронить на общем кладбище.

Таким образом, Сказание могло быть написано в промежутке между 17 мая 1606 г. (последняя дата в Сказании) и 3 июня, т. е. в тот период, когда В. Шуйский боролся за трон. Поэтому Сказание можно считать произведением, созданным для обоснования законности и справедливости избрания на престол Василия Шуйского.

В. Шуйский не был родственником царя Федора, но вел свою родословную от легендарного Рюрика и именно этим обосновывал права на корону. Поэтому для него не было необходимости прославлять правление Федора, достаточно было показать, что это было время беззаконий и произвола Б. Годунова, от которых пострадал сам Василий и его ближайшие родственники. Такую картину мы и наблюдаем в Сказании.

Описав смерть царевича Дмитрия, автор сразу пере-

ходит к смерти царя Федора в 1598 г., опуская половину его правления.

Избрание Бориса на царство он представляет не как “всенародное волеизлияние”, а как результат всевозможных происков и лукавства Годунова: одних он привлек к себе лаской и милостью, других запугал “грозами и свирепством”. Ничего примечательного не находит он в правлении Годунова, кроме появления самозванца “в пятое лето царствования”, т. е. в 1603 г.

Автор сразу называет самозванца Григорием Отрепьевым, беглым монахом, который “дьявольским научением и еретическим умышлением” назвался именем царевича. Известно ему и то, что Григорий был родом из Галеча, и там жили его мать и братья. Описывая похождения Г. Отрепьева в Польше, автор делает упор на то, что самозванец отступил от православия и склонился в католичество, поэтому-то его авантюру поддержали король Польши и сам папа Римский. Он явно сгущает краски, когда пишет, что по велению папы Григорий изучал “латынскую веру, ересь люторскую, кальвинскую иезовицкую веру, бесовский соблазн, звездочетье, волхование и всякое еретическое учение”. Такой набор верований взаимоисключителен, да и не мог папа Римский требовать изучать лютеранство, кальвинизм, волхование и т. д., т. е. то, что в корне было чуждо католичеству. Видимо автор, желая как можно сильнее воздействовать на умы православных читателей, умышленно нагнетал обвинение в адрес самозванца с тем, чтобы доказать законность свержения его с престола и убийство.

Описывая поход Лжедмитрия на Русь, автор большое внимание уделяет вопросу о том, как беглый монах сумел обмануть и “прельстить” целое государство. Главным, по его мнению, были грамоты самозванца, в которых тот пытался обосновать законность своих притязаний на русский престол и всячески очернить Б. Годунова. В них Отрепьев называл себя прирожденным государем, а Бориса — своим холопом, который поднял руку на господина. Это и стало главной причиной “смятения умов” и в северских городах, и в правительственных войсках, и в самой столице. Самозванец победил Б. Годунова не на полях сражения, а в умах людей.

Из текста Сказания нетрудно понять, кому симпатизирует автор. Так, описывая сражения с Лжедмитрием,

он неоднократно упоминает различных воевод и бояр, но лишь при упоминании имени В. И. Шуйского его бесстрастный тон уступает место льстивой похвале: “И тогда прииде с Москвы в полки Российскии славный, премудрый боярин и воевода Василей Иванович Шуйской, и бысть в полцех радость велика”. В разрядных книгах, достаточно беспристрастно сообщающих о военных походах, сражениях и перемещениях по службе, нет сведений о каких-либо особо выдающихся заслугах В. Шуйского в борьбе с самозванцем. Поэтому хвалебные эпитеты в адрес Шуйского не вполне объективны.

Представляя Василия Шуйского борцом с “проклятым еретиком Гришкой Отрепьевым”, автор Сказания пишет, что тот понял самозванство Лжедмитрия еще в Туле, куда ездили все московские бояре, чтобы поклониться новому царю. Но он побоялся открыто заявить об этом, поскольку все верили в истинность Дмитрия. Однако потом, когда Лжедмитрий стал дерзко проявлять непочтение к православной вере (сверг с престола патриарха Иова и сделал патриархом гречанина Игнатия, пьяницу и сквернослова, при въезде в Москву в ответ на чествование всего “освященного собора” приказал играть в бесовские музыкальные инструменты, ввел в главный православный храм “поганых еретиков” — поляков), Василий Шуйский организовал против него заговор. Собрав своих сторонников, он объявил им, что новый царь — еретик Гришка Отрепьев. Те, в свою очередь, стали повсюду говорить об этом. Весть дошла до верного слуги Лжедмитрия Петра Басманова, который быстро установил, от кого исходили данные слухи. В итоге состоялась публичная казнь “благочестивого князя Василия Ивановича”. В этом эпизоде Шуйский представлен подлинным борцом за веру и правду. Обращаясь к народу, он говорит, что погибает от рук “врага християнского, от еретика, от Гришки... умирает за правду”, за истинную православную христианскую веру. Если бы В. Шуйский действительно обратился с такой речью к собравшимся на казнь, то вряд ли был бы помилован. Скорее всего, он покаялся перед самозванцем и за это был прощен. Казнь заменили непродолжительной ссылкой. В Сказании же сообщается, что В. Шуйского и его родственников якобы сослали “по городам в темницы”, имение их взяли в казну. Многие обвинения предъявляет автор самозванцу.

И народ свой разорил, устраивая пышную встречу невесте, и москвичей притеснил, заставляя на своих дворах принимать поляков, и бесчинства разрешал полякам во время свадебного торжества. В довершении всего решил окончательно “разорить православную веру” и убить бояр и воевод, которые этому воспротивятся. Автор подробно перечисляет, кто из польских панов кого должен был убить. Думается, что это вряд ли соответствовало действительности, поскольку массовое истребление русских бояр поляками могло вызвать всеобщее возмущение, особенно в той накаленной обстановке.

В Сказании ярко показана взрывоопасная ситуация в Москве после свадьбы Лжедмитрия. Недовольство наглыми и вызывающими действиями поляков достигло предела. “Наипаче же всех бояр радея и промышляя за православную веру князь Василей Иванович Шуйский” с братьями. Они призвали народ к открытому восстанию против еретика-царя. В итоге в назначенный день все москвичи взялись за оружие.

Началось восстание с моления братьев Шуйских в Успенском соборе, где они просили у бога помощи в борьбе с еретиком. Затем они вышли к православным москвичам и повели их на царский двор для расправы над “ростригой”. По всему городу гудели колокола, призывая к восстанию против поляков. И во главе всех князь Василий Иванович Шуйский, “скачюще на кони по площади и к рядам и вопиющи гласом велиим: Отцы и братия, православные християне! постражите за православную веру, побеждайте врагов християнских!”. В итоге и злой еретик Гришка Рострига, и его друзья поляки были убиты.

Следует отметить, что автор Сказания, вероятно, не совсем объективно описал обстоятельства свержения самозванца. В сочинениях иностранцев, например К. Буссова, они выглядят несколько иначе. Поскольку народ верил, что Лжедмитрий — истинный сын Ивана Грозного, то князья Шуйские не могли открыто выступить против него. Для убийства самозванца они организовали дворцовый заговор: горстка их сторонников проникла в покои царя и, найдя его после долгих поисков, убила. Одновременно в городе был пущен слух, что поляки хотят убить русского царя. Народ был поднят для его защиты и расправы над поляками, что и произошло.

Лишь потом было объявлено, что царь убит, поскольку он самозванец и еретик. Для доказательства этого и понадобилось такое остро публицистическое, обличительное сочинение, как Сказание о Гришке Отрепьеве.

Еще одним сочинением, прославляющим В. Шуйского, является Повесть како отмсти и ее редакция Повесть како восхити. Начало Повестей сходно со Сказанием о Гришке Отрепьеве: 19 марта 1584 г. умирает царь Иван Васильевич, оставляя после себя двух сыновей — Федора и Дмитрия. Дальше идет отличие. В Повести сказано, что царь Иван оставил своих сыновей на попечение Ивана Петровича Шуйского, Ивана Федоровича Мстиславского и Никиты Романовича Юрьева. Об этом же сообщают Хронограф 1617 г. и иностранцы. Правда, последние указывают, что опекунов было четверо. Не был ли четвертым Борис Годунов, к которому В. Шуйский и Романовы питали весьма недружественные чувства? По их указанию имя Бориса могло быть опущено в позднейших сочинениях.

Автор Повести пишет, что опекуны были назначены для того, чтобы “их государей воспитали со всяцем тщанием”. Это весьма странно звучит, так как в момент смерти Ивана Грозного Федору было 27 лет и воспитывать его было уже поздно. Скорее всего, автор просто стремился подчеркнуть их особую роль, и прежде всего И. П. Шуйского, при царе Федоре. В Повести сообщается дата венчания Федора на царство — 1 мая, но она не верна, это произошло 31 мая.

Еще одно отличие от Сказания — царевича Дмитрия отправляет в Углич сам царь Федор, а не Б. Годунов (как в Сказании). Кроме Шуйских, здесь не названы имена других бояр, которые пострадали от Годунова. По-иному описан и конфликт Бориса с Шуйским. В Повести говорится о том, как Борис затаил злобу на И. П. Шуйского и его сыновей, как сначала был тих и кроток, для видимости помирился с ними, а потом в удобный момент расправился со всеми. Если в Сказании подробно перечислено, куда кого сослали и как кто пострадал, то в Повести больше эмоций по поводу коварства Б. Годунова и злой судьбы Шуйских.

Особое возмущение автора вызывает смерть царевича Дмитрия, по его мнению, от рук Бориса: “О люте! да како о сем слезы моя не пролью? или како может

десница моя начертати тростию о сем?” Чувствуется, что автор Повести был весьма искусен в литературных трудах и, скорее всего, принадлежал к церковным кругам, поскольку часто прибегает к цитированию Священного писания и библейским сравнениям (например, Борис у него — второй Иуда по предательству). В Повести нет никаких подробностей, связанных со смертью царевича: ни даты, ни места захоронения. Но имена убийц те же, что и в Сказании. Автор Повести прямо обвиняет Бориса в насильственной смерти Федора, но как это произошло, не сообщает.

Венчание Бориса на царство объяснено тем, что тот запугал все государство: “никто не смеяше вопреки глаголати”. Став царем, он сначала был “тих, кроток и милостив”, но потом проявил свой лютый нрав и заточил всех родственников царя Федора, многие из которых умерли “злой смертью”. Здесь автор намекает на Романовых, которые были обвинены в колдовстве и сосланы в дальние города и монастыри.

За все злодеяния Б. Годунов был наказан богом, и орудием наказания стал царевич Дмитрий. Прежде всего начались чудеса у его гроба. Здесь автор явно искажает факты. В правлении Бориса ни о каких угличских чудесах и речи быть не могло, поскольку официально царевич был признан самоубийцей. Слухи о чудесах стали распространяться с приходом к власти Шуйского, который объявил Дмитрия новым святым и приказал торжественно открыть его мощи в Архангельском соборе в Кремле. Потом бог “попусти на него такого же врага и законопреступника... сынишку боярского Юшку Яковлева сына Отрепьева”. Таким образом, появление самозванца объяснено в Повести не злой волей самого еретика и помощью польского короля Сигизмунда вместе с римским папой (как в Сказании), а божьей волей.

В Повести весьма подробно передана история Гришки Отрепьева: рано остался без отца, мать научила его Писанию, в 14 лет игумен Трифон постриг его в монахи в Хлыновском Успенском монастыре. Потом он жил в Ефимьевском монастыре в Суздале и в некоторых других монастырях, пока не попал в Чудов монастырь в Москве. Там он стал дьяконом, но вскоре впал в “лютую ересь”, о чем стало многим известно. Поэтому Гришка перешел сначала в Николо-Угрешский монастырь,

потом в монастырь Ивана Предтечи на Железном Борке. Отсюда он бежал в Литву, взяв с собой трех монахов: Мисаила Повадина, Венедикта и Леонида. В Киеве он принял имя царевича Дмитрия. Так беглый монах превратился в наследника русского престола.

Эта история Гришки Отрепьева несколько, отличается от официальных данных, полученных в ходе следствия па его делу, проведенного сначала правительством Б. Годунова, потом. В. Шуйского. Было установлено, что до пострижения Г. Отрепьев служил при дворе Романовых и их родственника князя Черкасского. После опалы на них в 1600 г. Отрепьев, чтобы избежать участи хозяев, стал монахом. Возможно, что именно при дворе Романовых у Григория возникла идея стать царевичем Дмитрием, и возможно, что она была подсказана людьми, ненавидящими царя Бориса. Вполне вероятно, что самозванческая авантюра созрела в Москве, в боярских кругах.

В Повести упомянуты другие имена монахов, бежавших вместе с Григорием в Киев. До нас дошел Извет старца Варлаама, спутника Отрепьева, в котором он подробно рассказал, как Гришка стал Дмитрием. Историки обнаружили много фактов, свидетельствующих о подлинности Извета, поэтому его можно считать документальным свидетельством. В Извете спутниками Григория были сам Варлаам и Мисаил Повадин. Ни о Венедикте, ни о Леониде упоминания нет. Возможно, что Венедикт — искажение имени Варлаама, а Леонид появился в свите Лжедмитрия позднее, уже под именем Г. Отрепьева, поскольку самозванцу необходимо было предъявить другое лицо под именем Григория.

Ничего не пишет Варлаам и о еретичестве Отрепьева. Скорее всего, это поздняя выдумка церковников. Монахи беспрепятственно выехали из Москвы и также спокойно добрались до Киева, где сначала жили в Печерском монастыре. Причиной их отъезда, вероятно, был голод 1601—1603 гг., ставший огромным бедствием для страны. Монахи бежали в 1602 г., т. е. в самый разгар его.

Создавая Повесть, автор, очевидно, не стремился к документальной точности. Повесть — не хроника событий, а литературное произведение, созданное с определенной целью, в данном случае доказать, что появление самозванца было божьим наказанием за преступле-

ния Б. Годунова. Прекрасное оправдание для всех, кто предал царя Бориса! Даже трагическая гибель жены Годунова и его сына Федора, а также горькая судьба царевны Ксении, которую самозванец сделал своей наложницей, не вызывают возмущения автора.

Так, по божьему изволению Гришка Отрепьев стал русским царем. Но поскольку Б. Годунов и его семья уже понесли наказание, то бог не стал больше мучить русских людей. Он открыл истину “первострадальцу боярину князю Василию Ивановичу Шуйскому того законопреступника и розстригу, богомерскую его ересь разумети”. Познав правду о самозванце, Шуйский стал открыто ее всем говорить (в Сказании он посвятил в тайну торговых людей, чтобы те известили народ). Узнав о действиях Шуйского, Лжедмитрий приговорил его к смерти, и только благодаря заступничеству бога Василий избежал казни. В этом автор видит божье провидение. Из других источников известно, что за В. Шуйского заступились и русские бояре, и польские вельможи, посоветовавшие самозванцу не начинать царствование с казни одного из самых знатных бояр Руси. Страдание Василия за веру продолжалось только полгода, потом он был возвращен в столицу.

Смелость Василия Шуйского распалила сердца других патриотов. “И по действу Святого Духа узревше сердечными очами суща его (Лжедмитрия. — Л. М.) быти еретика и законопреступника и начаша, яко трубы, велегласно посреде народа вопити и проклятую его ересь обличити”.

Согласно версии автора Повести, многие москвичи еще до воцарения Лжедмитрия поняли, что он самозванец, и обличали его. Но это вряд ли соответствует истине. Источники сообщают, что в первые месяцы воцарения лжецаревича в Москве были празднества, всеобщее веселие по поводу “обретения” законного наследника престола. Нет никаких сведений о массовых репрессиях против дворян, дьяков и духовенства в это время. Несомненно, что автор Повести сгущал краски, желая показать Лжедмитрия в самом неприглядном виде и особенно в вопросах веры. Лжедмитрий — гонитель на христиан, осквернитель святых мест, “поругатель” образа божия, идолопоклонник, еретик. Думается, что все это явное преувеличение. Известно, что самыми ком-

прометирующими деяниями самозванца было то, что он женился на католичке и ел телятину в пост.

В. Шуйский в Повести — законный, истинно православный царь, избранный “всею Российскою областию”, праведный, благочестивый, “прежних благоверных царей корене”, первый страдалец за православную христианскую веру. Здесь автор не совсем точен. Избрание Василия не было всенародным делом. В провинции многие даже не знали, что он стал царем. Ведь если его избрали 19 мая, а самозванца убили только 17 мая, то за один день собрать всех выборщиков России в Москву было бы просто невозможно. В Повести сообщается, что предком В. Шуйского был сам Александр Невский — особо почитаемый русский князь, прославившийся борьбой с иноземными захватчиками. Родство с ним должно было возвысить авторитет Василия Шуйского и показать законность восшествия на престол. На самом деле предком В. Шуйского был только младший брат знаменитого князя, ничем особым не прославившийся.

Восхваляя царя Василия, автор пишет, что его первым делом стало перенесение и открытие мощей нового святого чудотворца царевича Дмитрия. В Повести довольно подробно сообщено об этом событии. Особенно примечательно упоминание о пребывании мощей в Троице-Сергиевом монастыре, одном из пунктов следования по пути к Москве. Упоминание это не случайно. Вероятно, автор Повести сам был из этого монастыря и захотел показать причастность своей обители к такому знаменательному событию.

Заканчивается Повесть похвалой царю Василию, “истинному заступнику и пастырю словесным овцам своим”, и воспеванием радости (троекратной) по поводу того, что бог избавил Русь от злого еретика и даровал целебные мощи нового святого. “Благодать же и мир да будет со духом вашим, братие, ныне и присно и во веки веков”. Автор верит, что все беды позади, впереди же мир и благоденствие.

Несомненно, что Повесть появилась до известия о том, что Лжедмитрию удалось спастись и он собирает новую армию для возвращения престола. Значит, написание ее можно датировать началом июня, когда произошло перенесение и открытие мощей Дмитрия, и началом августа, когда опасность нового вторжения войск самозванца стала реальной.

Совсем иной характер носит Повесть о видении некоему мужу духовну, написанная всего через несколько месяцев после Повестей како отмсти и како восхити. Дата ее написания и имя сочинителя известны. Они указаны в самом тексте: автор — Благовещенский протопоп Терентий, время — конец октября 1606 г. (первая часть) и начало марта 1607 г.

Чему же посвящена Повесть о видении? “Некоему мужу духовну” привиделось нечто очень важное во сне. Об этом он рассказал Терентию, а тот в свою очередь все передал царю и патриарху. По их велению рассказ о видении прочли всему народу в Успенском соборе и в “миру” при большом стечении народа.

Все это произошло в то время, когда Москва находилась в кольце войск Ивана Болотникова. В борьбе с восставшими крестьянами, казалось, неоткуда ждать помощи. Невольно у людей возникал вопрос: за что такая напасть? Вроде бы с еретиком Гришкой Отрепьевым было покончено, по заслугам получил и Борис Годунов за свои преступления. Сейчас же не было видимых причин для божьего наказания.

Объяснение дает Повесть о видении. Некий духовный муж долго молился о “нынешних скорбях”, прося у Бога милости, пока не заснул. Во сне ему привиделось, что звонят в самый большой колокол в столице. Выглянув в окно, он увидел знакомого, который велел ему идти в Успенский собор. Легко добравшись до собора, несмотря на ночь и осеннее ненастье, он заглянул внутрь. Там, на престоле, сидел сам Господь Бог в окружении ангелов и святых. Подле него находилась Богородица, которая умоляла сына отвратить свой гнев от православных христиан. На это Христос отвечал, что не хочет прощать тех, кто постоянно досаждает ему “злобами своими и лукавым нравом”, праздно болтает в церкви, постригает бороды, “содомские дела творит”, неправедно судит, грабит чужие имения. По мнению Бога, “несть истины во царе же и в патриарсе, ни во всем священном чину, ни во всем народе моем, яко не ходят по предании моем и заповедей моих не хранят”. Только всеобщее покаяние может спасти грешников.

Таким образом, автор Повести прямо указывает на причины бедственного положения в столице: забвение заповедей бога и грехи не только простых людей, но и правящего класса, священного чина и даже самого ца-

ря и патриарха. Такая критика царя и патриарха не прошла бесследно для Терентия. Через некоторое время, когда угроза со стороны войск Болотникова миновала, он уже не был Благовещенским протопопом, и имя его потерялось для истории.

Несомненно, что в период тяжелых испытаний экзальтация общества достигает большой степени. Всевозможные религиозные видения становятся частым явлением.

Тему божьего наказания за грехи всех людей продолжают первые шесть глав Сказания Авраамия Палицына, которые первоначально существовали как отдельное яркое публицистическое произведение, созданное в период между 19 июля 1610 г. (свержение В. Шуйского) и декабрем этого же года (смерть Лжедмитрия II). Это произведение назовем Историей в память сущим, поскольку так она названа в рукописях, где данные главы существуют отдельно от Сказания Авраамия.

История в память сущим начинается со смерти Ивана Грозного. Весьма кратко сообщено, что после кончины царя Ивана скипетр и державу воспринял его сын Федор Иванович, названный почему-то “юнейшим” в 27 лет. За особое благочестие Бог дарует Федору “немятежно земли Российстей пребывание”. Такая концепция вполне согласуется с произведениями, которые рассмотрены выше. Сходство прослеживается и в характеристике Бориса Годунова. Отмечено, что он вознесся в славе Федора и получал почести от иностранных держав, равные царю, “разумен бе в царских правлениях”.

Автор Истории не слишком склонен обвинять Бориса. Во-первых, пишет он, царевича Дмитрия отправили в Углич “советом всех начальнейших вельмож”, а во-вторых, своим агрессивным отношением к Б. Годунову царевич сам спровоцировал организацию своего убийства. Не последнюю роль сыграли и “ласкатели” Бориса, которые доносили ему заведомо ложные сведения о царевиче.

Убийство царевича стало первым грехом, за который потом бог так жестоко наказал Россию. Второй грех заключается в том, что “ни во что же положиша сю кровь неповинную вся Россия”, т. е. все как бы не заметили, что царевич погиб.

Автор Истории не приписывает Борису смерть царя Федора и восшествие его на престол считает вполне за-

конным, поскольку многие захотели, чтобы он стал царем. Вполне правдиво в Истории описано, как сначала Б. Годунов отказывался от престола, уйдя вместе с сестрой в Новодевичий монастырь. Много дней он не поддавался на уговоры, на мольбы народа. Наконец, патриарх со всем “священным собором” взял икону Владимирской богоматери и с ее помощью стал призывать Бориса стать царем. Автор Истории резко осуждает этот поступок патриарха, считая, что негоже Богоматери умолять тленного человека и просить у него милости. Именно с этого момента, по его мнению, и начались все беды для России: “Двигнут бысть той образ нелепо, двигнута же и Россия бысть нелепо!”

В Истории в отличие от рассмотренных выше сочинений правлению Бориса уделяется некоторое внимание. Автор пишет, что два года Россия “цвела всеми благими”: царь пекся о всяком благочестии, исправлял недостатки в управлении, заботился о бедных и нищих и всем был любезен. Но невзлюбил он “оставшееся племя царя Федора и постепенно стал изводить его: четверых предал смерти, Федора Никитича постриг. Остался один Иван. Все это Борис сделал для того, чтобы оставить престол за своими детьми. Не доверяя окружающим, он разрешил холопам доносить на своих господ.

За неповинные жертвы и “безумное молчание всего мира” Бог покарал Русь. Три года стояло такое дождливое и ненастное лето, что хлеб не вызревал. В стране начался голод. Царь Борис пытался помогать голодающим, “творил милостыню”, давал работу тем, кто приходил в город за пропитанием. Но этого было, конечно, мало. Многие погибали на пути к столице, многие умерли в самой Москве. Автор пишет, что число умерших было больше 127 тысяч только в столице, а всех же и не счесть! Однако бедствовали только неимущие — у богатых были сделаны запасы зерна, что обнаружилось через 14 лет, во время нашествия поляков. За этот огромный грех перед своими соотечественниками сребролюбцы — многие из них — были пленены врагами, понесли наказание божье.

Автор Истории пытается найти причины последующих бедствий, обрушившихся на Россию, в предшествующей истории. Так, причину появления множества разбойников и воров по всей России он видит в желании царя Бориса создать многочисленные военные по-

селения и гарнизоны на окраинах страны, которые состояли, как правило, из беглецов. Их число особенно возросло во время трехлетнего голода, когда господа не желали кормить своих слуг и выгоняли их из дома. Те находили пристанище на окраинах страны, начинали воровать и разбойничать, чтобы как-то пропитаться. Потом, пишет автор, эти воры влились в армию Болотникова, которая сражалась с царскими войсками под Калугой и Тулой. Крестьянская война, вызванная гнетом крепостничества, всколыхнула страну, показав, что в лагере неимущих зреют мощные силы, способные потрясти все русское общество.

Автор Истории отчасти понял причины, приведшие страну к многочисленным бедам: ненасытное сребролюбие имущих, их чванство, отсутствие милости к “меньшой братии”. Например, пишет он, когда народ тысячами умирал от голода, “сильные мира сего” стремились к чрезмерной роскоши, устраивали пиры, одевались в золото и серебро, “вси бо боярствоваху”.

За все эти грехи правящего класса Бог покарал Русь страшными бедами. Первой карой стало появление самозванца Гришки Отрепьева. Автор не видит в нем грозного соперника царю Борису, поскольку “смеху достоин и плача”. Вспомним, что авторы Повестей како и Сказания о Гришке Отрепьеве считали его единственным возмездием Бога за грехи одного Бориса. Они еще не знали о будущих более тяжких бедах, которые обрушатся на Россию, поэтому были склонны обвинять во всем только Б. Годунова.

В последующее время такое простое объяснение уже не могло никого устроить. Борис умер, его жена и сын погибли, дочь в монастыре, а бедствия не прекратились, напротив, положение в стране становилось все более критическим. Перед всеми мыслящими людьми возникал вопрос: кто виноват, в чем причина? Ответ, вернее попытку ответа, мы и обнаруживаем в Истории в память сущим.

История Гришки Отрепьева рассказана в ней весьма схематично, без деталей и подробностей: некто чернец Григорий бежал из России в Польшу. Там он назвался царевичем Дмитрием и стал всюду рассылать грамоты о своем чудесном спасении. Этим он смутил народ двух стран. Особенно много сторонников нашел он среди бывших беглых холопов, поселившихся на границе.

В отличие от автора Сказания о Гришке, автор Истории не склонен обвинять в создании самозванческой авантюры поляков. По его мнению, они также были обмануты, как и многие простые русские люди. Виноваты же были те представители правящего класса, которые знали, что Дмитрием назвался Гришка Отрепьев. Автор называет их по именам. Это, прежде всего, мать царевича Марфа Нагая, которая признала Гришку своим сыном Дмитрием, хотя его истинная мать, Варвара Отрепьева, брат Григорий и дядя Смирной пытались восстановить истину. Появились даже новые мученики Петр Тургенев и Федор Колачник, которые публично обвиняли Лжедмитрия в самозванстве, за что и были казнены. Именно они стали первыми борцами за правду, а не Василий Шуйский, как в Сказании и Повестях како. О Василии в Истории упоминается вскользь. Автор обвиняет москвичей, которые смеялись над обличителями самозванца и “ни во что вмениша” их казнь, духовенство, которое прекрасно знало, что царевичем назвался чудовский монах Григорий. Особенно это было хорошо известно Крутицкому митрополиту Пафнутию и патриарху Иову, которым Григорий служил. Но все молчали, и с их молчаливого согласия самозванец творил свои беззаконные дела: насаждал католичество, женился на католичке, покровительствовал полякам, попирал обычаи предков и т. д.

Автор не пишет, как произошло избавление страны от самозванца (Вспомним, насколько хвалебно было воспето это событие в Сказании о Гришке и Повестях како). Просто “по десятих днех несвойственаго брака сам окаянный зле скончася, год препровадив царствуя”. Заслуга в этом принадлежала не В. Шуйскому, не народу московскому, а Богу, который повелел восстать на еретика. Но никто этого не понял. “Весь же народ Московской от радости дадеся пьянству, а еже благодарение о сих Господу Богу Вседержителю и Пресвятей Богородици и всем святым воздати — негде же обретеся ни в ком”. Таким поведением “вся Росия прогнева Господа Бога Вседержителя”. Фактически автор Истории осуждает тех, кто приписал себе честь и славу победы над самозванцем, т. е. прославленного в Сказании Василия Шуйского. Именно гордость и безумство таких, как он, стала причиной непрекращающегося гнева Господня.

Автор в ярких красках описывает кровавую братоубийственную войну в России, которая вела к истреблению русского народа: “Кто же тоя беды изречет, еже содеяся во всей Росии?” Брат шел на брата, отец на сына. Не было ни победителей, ни побежденных, все падали под кровавыми мечами на полях брани. Всюду царила измена, лукавство, бессмысленная жестокость. “Поляки же и Литва вооружены стояще бездельно, смеяхуся безумству нашему и межеусобию...”

Гневно описывает автор поведение вельмож в Москве и Тушине во время двоевластия, когда ради наживы они перебегали из одного лагеря в другой: то целовали крест Лжедмитрию II и получали от него жалование, то возвращались к царю Василию и там “болши прежнего почесть и дары и имения восприимаху”. И так делали по пяти и десяти раз. Если в Тушине недостовало пороха, лекарства или продовольствия, то изменники охотно торговали ими, получая большую прибыль и не желая понимать того, что “тысящу человек погубят тем зелием единокровных братий своих”. Автор рисует картину полного морального разложения общества, когда “не токмо продаша на сребро отцов и братию, но и главы, паче же и душа своя”.

Достается в Истории и царю Василию. Автор пишет, что лукавые вельможи “царем же играху яко детищем”, а тот не в состоянии был разобраться, где ложь, а где правда и поэтому нередко предавал суду безвинных, за что Бог воздал ему по заслугам.

Автор яростными мазками рисует картину всеобщей гибели и разорения: “Бысть бо тогда разорение Божиим святым церквам от самех правоверных... во святых Божиих церквах кони затворяху и псов во олтарех церковных питаху... И к коим вещем святынь невозможно приступати без говения, и тая ношаху блудницы... Чин же иноческий и священнический вскоре смерти не предаваху, но прежде зле мучаще всячески и огнем в уголь жгуще... И старыя и святолепныя мужи у ног их валяющеся, аки сиротки; и ругающеся им повелеваху песни пети срамныя и скакати и плескати... И пременишася тогда жилища человеческая на зверская... Горы бо могил тогда явишася побиенных по правде... И крыяхуся тогда человецы в дебри непроходимыя, и в чащи темных лесов, и в пещеры неведомыя, и в воде меж кустов отдыхающе и плачуще к Содетелю… Непокаряющихся

же ся их злым советом по всей земли, всяк возраст и сяк чин, овех з башен высоких градных долу метаху; нех же з брегов крутых во глубину реки с камением верзаху; инех же, розвязав, из луков и из самопалов розстреляюще... у инех же чад восхитивше, и пред очима родителей на огни пряжаху; инех же, от сосцу и от пазуху матерню отторгающе, о землю, и о пороги, и о камение, и о углы разбиваху; инех же, на копиях и на саблях взоткнувше, пред родителми ношаху”. Таков итог братоубийственной войны, приведшей на край гибели страну.

Автор обращается ко всему русскому народу с призывом прекратить кровопролитие ради наживы, ради недостойных целей, одуматься и покаяться, пока не поздно.

Дальнейшее развитие ситуации в стране показывает Новая повесть о преславном Росийском царстве и великом государстве Московском. Она была написана, судя по сообщенным в ней сведениям, в январе—феврале 1611 г., когда власть в Москве была в руках “семибоярщины” и поляков, в Смоленске находилось посольство во главе с Филаретом, которое вело переговоры с польским королем о возведении на русский престол королевича Владислава. Но о Московском разорении 19 марта 1611 г. автор еще не знает.

Новая повесть начинается с призыва ко всем патриотам крепко стоять за православную веру против орд поляков и литовцев и самого польского короля — “лютого врага сопостата нашего, и его способников”. Это уже новый мотив по сравнению с Историей, где поляки представлены лишь наблюдателями братоубийственной войны в России. Очевидно, что автор Истории еще надеялся на скорый мир с Польшей и воцарение в Москве Владислава. Автор Новой повести уже понял, что цель польского короля Сигизмунда лишь в том, чтобы захватить Россию и присоединить ее к своему королевству. Он теперь является главным врагом. Это свое понимание автор хочет донести до читателей повести.

Фактически Новая повесть не историческое произведение. В ней нет описания событий, предшествующих тем, которым она посвящена, как это имело место во всех сочинениях, рассмотренных выше. Цель ее, скорее всего, агитационно-массовая, выражаясь современным языком. Недаром в конце автор обращается к читате-

лям и просит их не таить данное письмо, а показывать всем истинно православным христианам, которые хотят умереть за веру.

Пересказать содержание Новой повести несложно. На протяжении всего текста автор доказывает, что главные враги России — поляки и польский король Сигизмунд, которые хотят захватить русскую землю, поработить народ и разорить православную веру. Главным борцом против “супостата и врага короля” представлен патриарх Гермоген. Многократно автор повторяет это, всячески прославляя главу русской церкви. “Яко столп, непобедимо стоит посреди нашея великия земли, сиречь, посреди нашего великаго государства, и по православной вере побарает, и всех тех душепагубных наших волков и губителей увещевает, и стоит един противу всех их. Аки исполин муж безо оружия и безо ополчения воинскаго, токмо учение, яко палицу в руку свою держа противу великих агарянских полков и побивая всех”.

Много хвалебных слов в повести и о граде Смоленске, который мужественно оборонялся от короля Сигизмунда. Автор ставит его в пример всем православным христианам: “Всем нам по Бозе и по православной вере побарати ревность дает, чтобы мы все, видев его крепкое и непреклонное стояние, тако же крепко вооружилися и стали противу сопостат своих”.

В итоге он обращается к читателям: “Паки молю вы с великими слезами и сокрушенным сердцем: не нерадите о себе и о всех нас! Мужайтеся и вооружайтеся и совет межу собою чините, како бы нам от тех врагов своих избыти! Время, время пришло, во время дело подвиг показати и на страсть дерзновение учинити, как вас Бог наставит и помощь вам подаст!”. Автор призывает всех патриотов мужественно стать против врагов с оружием в руках и выгнать их со своей земли. Именно в этом цель написания Новой повести.

Еще одним произведением, написанным “на злобу дня”, является Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства. Оно написано по поводу разорения Москвы поляками 19 марта 1611 г. По своему жанру это не историческое сочинение, а горестный плач, стенание по поводу события, потрясшего душу автора. В нем множество восклицаний, риторических вопросов, выражающих скорбь и глубокие пережи-

вания писателя. Например: “Откуду начнем плакати, увы, толикаго падения преславныя ясносияющия превеликия России?” Или: “Кто от правоверных не восплачет, или кто рыдания не исполнится, видев пагубу и конечное падение толикаго многонароднаго государьства, християнскою верою святаго греческаго от Бога даннаго закона исполненаго, и, яко солнце на тверди небесней, сияющаго и светом илектру подобящаяся?”. Автор с горечью вспоминает о былой славе Родины, ее богатстве, могуществе и процветании. Он удивляется, почему милость божья и заступничество Богородицы оставили страну, за что обрушились неисчислимые бедствия? Ответ один — “яже в нас содеяшаяся и ныне деется, по смотрению Божию, за неправды, и за гордение, и за грабление и лукавство, и за прочая злая дела”. Автор пишет, что “правда в человецех оскуде, и воцарися неправда, и всяка злоба и ненависть, и безмерное пиянство, и блуд, и несытное мздоимание, и братоненавидение умножися; яко оскуде доброта, и обнажися злоба, и покрыхомся лжею”. Автор подробно перечисляет, какими карами Бог пытался образумить людей и отвратить их от грехов. Сначала он послал голод, потом сделал царем “богоборного антихриста” Гришку Отрепьева. Тот излил на Россию множество бед и зла: разорил святительский чин, женился на “некрещеной люторке”, хотел разорить православную веру. И хотя с помощью Бога самозванец был убит, но появился новый “ин враг”, принявший имя Дмитрия. Он прельстил “малоумных и безумным пьянством одержимых людей” и с ними выступил против “богоизбранного царя” Василия Ивановича.

Сподвижниками Лжедмитрия II он называет польского короля Сигизмунда и многочисленных самозванцев: Петра, Ивана-Августа, Лаврентия, Гурия. Но все же, подчеркивает автор, главный враг — литовский король, осадивший Смоленск и насаждавший “люторскую веру”. Появились и “домашние враги”: Михайло Салтыков и Федька Андронов. Автор почему-то считает, что именно они были инициаторами призвания на русский престол польского королевича. В этом он видит их главную вину. Он как бы забывает (или хочет ввести в заблуждение читателей) о миссии Смоленского посольства, которое как раз и ездило за Владиславом.

Истинным борцом за православие и утешителем на-

рода автор представляет патриарха Гермогена. Но враги – поляки и русские изменники — уже строили планы, как разорить православие и “избить христиан”. Они вошли в царствующий град Москву и “огнем запалиша его”, потом “воздвигоша меч на православных христиан и начаша безмилостиво посекать род християнский... И обагришася многонародною кровию и всеядным огнем вся святыя церкви и монастыри, и грады, и домы истребиша”. Автор приводит конкретные примеры святотатства, совершенного поляками: рассекли раку с мощами святого юродивого Василия, в церкви его имени устроили конюшню.

Однако автор вовсе не призывает на борьбу с врагами, а лишь советует “начать просити милости у всещадраго Бога с неутешными слезами и воздыханием и стенанием”. По его мнению, все в руках божьих, и сам человек бессилен изменить что-либо. Фактически это произведение было антипатриотичным и могло оказать опасное психологическое воздействие на окружающих, вызвать страх перед “неотвратимыми божьими карами”, пассивность, полную бездеятельность.

Рассматривая произведения, написанные в период Смуты, можно сделать вывод, что их авторы либо были очевидцами событий, либо сами являлись их непосредственными участниками. Они активно стремились воздействовать на умы современников, показать достоинства и преимущества того или иного претендента на престол, доказать правомочность его действий и справедливость борьбы с врагами, объяснить причину несчастий, обрушившихся на Русскую землю, и указать путь для их преодоления. Отношения авторов к тем или иным событиям и к тем или иным лицам постоянно менялось в зависимости от изменения ситуации в стране. Отсюда и противоречивость в описании одних и тех же фактов, неравнозначные оценки поступков тех или иных исторических деятелей.

СМУТА В СОЧИНЕНИЯХ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.

После избрания Михаила Романова на престол в 1613 г. и стабилизации положения в стране к 20-м годам Смута завершилась. Многие участники событий ис-

пытали потребность осмыслить происшедшее, запечатлеть в своих сочинениях увиденное и пережитое.

Одним из первых обобщающих произведений о Смуте стало Сказание Авраамия Палицына. Оно было написано в 1619—1620 гг., когда новая династия окончательно утвердилась и опасность еще одной Смуты не грозила Руси.

Автор Сказания Авраамий Палицын, келарь, т. е. хранитель казны Троице-Сергиева монастыря, самого крупного и богатого в России, был достаточно известным общественным деятелем начала XVII в. Он входил в состав Смоленского посольства, ездившего на переговоры с польским королем Сигизмундом. Правда, в этой роли он показал себя не с лучшей стороны: получив щедрые пожертвования для своего монастыря от поляков, покинул Смоленск (вместе с некоторыми другими участниками). Это дало повод королю арестовать оставшихся во главе с Филаретом и отправить их в плен в Польшу. Очевидно, что Филарет не простил Палицыну измену общему делу. Вернувшись из польского плена в 1619 г. и став патриархом, он отправил Авраамия на Соловки в ссылку. Исследователи предполагают, что Сказание о Троицкой осаде было написано А. Палицыным для оправдания своих действий. Вероятно, что на Соловках он окончательно завершает свой труд “в память предыдущим родом”.

Сказание в основной своей части посвящено героической обороне Троице-Сергиева монастыря от польско-литовских интервентов. Главной части предшествует своеобразное вступление – шесть глав, рассказывающих об общерусских событиях, приведших к Смуте. Материалом, для вступления послужила рассмотренная выше История в память сущим, в которую Авраамий внес некоторые изменения.

Прежде всего он сгладил ярко выраженную публицистичность Истории. Если в ней писалось о грехах общества, за которые Бог покарал Русь, то в Сказании уже рассказывалось о том, в чем именно заключалась божья кара, т. е. больше внимания уделялось бедам и несчастьям, обрушившимся на страну, а не обличению людских грехов.

Это нашло отражение и в заглавии произведения: вместо “киих ради грех” (История) появилось “како грех ради наших” (Сказание). В полном соответствии

с заглавием в Истории подробно перечислялись все грехи тогдашнего общества: “безумное молчание” о преступлении правителей, стремление к наживе, клятвопреступление, властолюбие, жадность, эгоизм, угнетение неимущих. Авраамий же пишет о грехах в самых общих чертах, лишая это понятие конкретного содержания. Для снижения обличительного характера текста Истории он последовательно сократил все те места, где перечислялись грехи представителей высших классов, осуждались их пороки. В новой обстановке после Смуты требовалась консолидация всех слоев общества и обличительный пафос был ни к чему.

При переделке текста Авраамий существенно изменил характер его. Вступление к Сказанию не публицистическое произведение, а краткая хроника событий конца XVI — начала XVII в. В ней опущены резкие обличения, образные и эмоциональные описания, отступления богословского характера, уточнены отдельные факты, расставлены даты.

Во вступлении смягчены резкие обличения в адрес Бориса Годунова за любовь к иноземцам, за разграбление домов бояр и вельмож, за систему доносов и т. д. Возможно, что многие из них показались Авраамию необоснованными и малоубедительными. Нет обличений и в адрес других царей. Например, отсутствует обвинение Василия Шуйского в грабеже монастырей и вельмож. Существенно сглажена острота и размах гражданской войны: нет описания лютости изменников по отношению к пленным, нет обвинений верхов общества в обогащении на народных бедствиях.

Иногда Авраамий как бы полемизирует с автором Истории. Например, он оспаривает факт “безумного молчания” по поводу смерти царевича Дмитрия, упоминая о восстании угличан, о выступлении бояр против Бориса с обвинением его в гибели царевича. Не согласен Авраамий и с трактовкой обряда умоления иконой. В Истории резко критикуется патриарх Иов за то, что он взял икону Владимирской богоматери из Успенского собора и ею “умолял Бориса на царство”. По мнению автора, мирской человек сам должен просить милости у Богоматери, а не наоборот.

Авраамий весь этот эпизод опускает, поскольку обряд умоления иконой был использован и при избрании на царство Михаила Романова. Одним из его главных

участников являлся сам троицкий келарь. Осуждать подобное мероприятие было уже весьма рискованно.

Многие изменения во вступлении указывают на то, что Авраамий писал уже по прошествии некоторого времени после событий. Например, к прозвищу изменников “перелеты” он добавил: “тако бо тех тогда нарицаху”. О планах Лжедмитрия I “избить христиан на велицех полех” замечает: “О сем неции глаголют — истинно или ни — не вем”.

Кроме Истории, в память сущим Авраамий использовал и другие сочинения, что неоднократно отмечал: “О сем же знамении и о Стефане Епифанце, атамане, принесоша ми писанийце оставшиися иноцы... Аз же и сиа повелех зде вписати”. И другое указание: “Принесе же ми о сем писание диакон Маркел ризничий. Аз же исправив сие, повелех написати”. Создавая произведение о Троицкой осаде, Авраамий был вынужден использовать чужие творения, поскольку сам не был очевидцем и участником героической обороны. В то время он находился в Москве. Настоящие же очевидцы почти все умерли, и их записи попали к келарю. Часть из них он отредактировал, другие использовал в первоначальном виде. Возможно, что была и подробная хроника событий, происходивших в монастыре во время осады. Она и составила первые 35 глав Сказания. Начиная с 36 главы, передающей текст Послания к царю Василию, главным действующим лицом повествования становится Авраамий. Очевидно, что и все последующие главы он писал сам. В них описываются различные чудесные явления в монастыре, приводятся сведения о деятельности келаря Авраамия, о состоянии монастырской казны, сообщаются наиболее значительные для Руси события. Вписав местные троицкие события в контекст общерусских, Авраамий тем самым подчеркнул их важность и значимость.

Влияние троицких событий, по Авраамию, сказалось и на снятии осады вокруг Москвы. Потерпев поражение под Троицким монастырем, Сапега и Лисовский в страхе прибежали в Тушино. Их рассказ о силе и мужестве монахов вызвал панику в лагере изменников. “Вор”, нарицающийся царевичем Дмитрием, бежал в Калугу и стал там царем, поляки направились к Смоленску, а русские изменники опять переметнулись к царю Василию.

Авраамий как бы упускает из виду, что основная заслуга в освобождении Москвы принадлежала Михаилу Скопину-Шуйскому. О его действиях он упоминает вскользь, мимоходом, считая главным чудодействия Сергия и троицких монахов. Вместе с тем, он искренне горюет по поводу смерти Михаила Скопина, обвиняя в ней “злых людей”, намекая и на самого царя Василия, который “в тайных думах” завидовал славе и народной любви к Михаилу.

Смерть Михаила повлекла за собой поражение войск царя Василия, поскольку их возглавил брат царя Дмитрий, вызывавший у воинов неприязнь за свою гордость. Царь пытался спастись с помощью крымских татар, но те не столько обороняли столицу, сколько грабили и угоняли в плен христиан. В итоге все покинули Василия и стали думать о кандидатуре Владислава на русский престол.

Авраамий хотя и не испытывает симпатий к Василию Шуйскому, но осуждает его свержение. Не сторонник он и избрания на престол Владислава. По его мнению, был прав патриарх Гермоген, который, призывал к избранию нового царя “всей землей”. Несомненно, что на страницах Сказания нашло отражение уже более позднее мнение Авраамия, появившееся после избрания на царство Михаила Романова, поскольку в 1610 г. он входил в состав смоленского посольства, выдвинувшего кандидатуру Владислава.

Стараясь оправдать свое поведение во время посольства, Авраамий подчеркивает его “бездельность” и безрезультативность в переговорах с польским королем. Этим он и объясняет то, что многие вернулись в Москву, в том числе и он сам.

Одна из глав Сказания (65-я) носит характер отдельного произведения. Она посвящена “разорению царствующего града Москвы”. По своему характеру повествование сходно с Плачем о пленении и разорении Москвы. Сходно начало, в котором оба автора сожалеют о былой славе Москвы, Авраамий даже называет ее новым Римом. Одинаково объясняются причины бедствий, обрушившихся на Русскую землю: беззакония, неправды, многочисленные грехи. Вместе с тем, Авраамий не останавливается на перечислении всех божьих наказаний, а сразу приступает к описанию ситуации в Москве, непосредственно предшествующей разорению:

захват власти в столице поляками вместе с русскими изменниками М. Салтыковым и Ф. Андроновым, успешные действия войск первого ополчения. В ответ на это поляки “начашя сещи в царствующем граде Москве всех православных христиан”, а потом подожгли Белый-град.

Далее Авраамий рассказывает, какое впечатление на монахов Троице-Сергиева монастыря произвела весть о разорении Москвы. “Востенавше сердцем”, монахи собрали рать во главе с Андреем Федоровичем Палицыным. Затем разослали грамоты по всем российским градам, в которых сообщили печальную весть, и призвали всех патриотов объединиться для борьбы с “иноплеменными”: “Поспешите немедленно к царствующему граду на богомерских польских и литовских людей и на русских изменников ко отмщению крови христианскиа”.

Смерть руководителя первого ополчения вызывает справедливое негодование Авраамия. Он выдвигает обвинения против И. Заруцкого, который, “исполнишяся ярости и зависти мужества ради и разума” Прокопия, оболгал Ляпунова перед казаками, и те убили мужественного полководца. Это вызвало в воинстве мятеж и принесло скорбь всем христианам. Из-за бесчинств казаков многие патриоты покинули Москву, силы же поляков напротив увеличились. Положение в стране стало, совсем тяжелым.

Описывая общерусские события, Авраамий не забывает и свой монастырь. Так, он отмечает, что по требованию Д. Т. Трубецкого, оставшегося под стенами Москвы, троицкие монахи поставляли порох, свинец и другие припасы, посылали воинов. Кроме того, они продолжали писать грамоты в разные города, призывая все патриотические силы к единению. Всю заслугу в организации второго ополчения Авраамий пытается приписать своему монастырю и себе в том числе. По его мнению, грамоты монастыря подняли нижегородцев на борьбу, тогда как по другим источникам мы знаем, что инициатива создания второго ополчения принадлежала земскому сходу Нижнего Новгорода во главе с Кузьмой Мининым.

Даже Дмитрий Михайлович Пожарский выглядит в Сказании медлительным и нерешительным полководцем, которого постоянно подталкивают и вдохновляют троицкие старцы во главе с архимандритом Дионисием. Под-

черкивая и собственные заслуги, Авраамий пишет, что вынужден был сам поехать в Ярославль, чтобы усмирить свары в войске ополченцев. “Моление старца” оказало благотворное влияние на мятежников – они объединились вокруг Д. Пожарского и К. Минина и “поидоша под царствующий град”.

Но на этом миссия троицких старцев не завершилась. Когда войско ополченцев проходило через монастырь, в нем вновь начались разброд и шатание. Опять понадобилось “моление” старца Авраамия. В итоге он отправился вместе с войском на освобождение Москвы как его идейный руководитель. Думается, что роль Авраамия в Сказании сильно преувеличена, так как в других источниках сведений такого рода нет. Однако Авраамий, являясь очевидцем описываемых событий, несомненно, сообщает много ценного, в частности, называет имена полководцев, указывает названия улиц, где проходили бои, дни недели и числа важнейших сражений.

Но и здесь троицкий келарь не забывает прославить себя. Он — главный арбитр в разрешении всяческих споров между руководителями ополчения, своими молениями постоянно вдохновляет казаков на битвы. Вот один из характерных эпизодов. В разгар сражений с гетманом Хоткевичем казаки отказались поддерживать Д. Пожарского. Единственный выход из создавшегося положения князь увидел в том, чтобы позвать на помощь келаря. “Келарь же, слышав, скоро поиде в полки и видев князя Дмитреа и Козму Минина и многих дворян плачющихся; и умолиша старца, послаща его со многими дворяны в станы казачьи... Сиа же, слышав келарь.., яко забыв старость, скоро пойде к казаком, к острошку Климента”. Так, ездил Авраамий от стана к стану и всюду призывал казаков к единству. В итоге, “слышавше сиа, все многочисленное воинство казаков, внезапу умилившеся, внидошя в страх Божий, скоро устремишяся ко врагом на бой”. О том, что Авраамий ездил по казачьим станам, известно и из других источников. Но “сила” его убеждений заключалась не в “Божьем слове”, а в том, что он сулил казакам троицкую казну за участие в московском сражении.

Еще один сюжет, освещенный в Сказании со всеми подробностями и деталями, — избрание на царство Михаила Федоровича Романова. Авраамий вполне реалистично описывает ситуацию в стране после изгнания

поляков. “Царствующий град” разорен, храмы осквернены, “лжи ласкатели... в воинстве свар велик творяще... И сего ради не бысть совета блага между воевод, но вражда и мятеж... Казацкого же чина воинство… впадше блуду и питию... на путех грабяще и мучаще немилостивно... И бысть во всей России мятеж велик и нестроение злейши перваго”. Избрание нового царя стало насущной необходимостью. Тогда духовенство обратилось ко всем христианам с призывом поститься три дня, чтобы “Бог устроил всю Русскую землю”. И Бог внушил всем людям одну мысль — царем должен стать сын двоюродного брата царя Федора Михаил Романов. С этой мыслью все обратились к Авраамию Палицыну, чтобы именно он выразил всенародную волю “державствующим боярам и воеводам” (здесь Авраамий явно преувеличивал свои заслуги). Это предложение нашло горячую поддержку и у бояр, и у духовенства, и у простого народа. В итоге царем был избран Михаил Федорович Романов.

В Кострому, где находился Михаил, было послано посольство во главе с Рязанским архиепископом Феодоритом и бояриным Ф. И. Шереметевым. В его состав входил и Авраамий Палицын. Он подробно перечисляет названия икон, с помощью которых собирались “умолять” будущего царя. Вспомним, что автор Истории в память сущим резко осуждал этот обряд умоления, считая его оскорбительным для образов святых. В Сказании же именно “умолением иконами”, в котором принимал участие и Авраамий, было получено согласие матери Михаила на избрание ее сына царем.

Подробно описывает Авраамий путь царя в Москву, не забывая отметить его остановку в Троице-Сергиевом монастыре. Само венчание на царство представлено в самых общих чертах, но указано, что избрание Михаила царем было предсказано волхвами еще Борису Годунову. Поэтому-де он особенно не любил род Романовых и хотел его истребить. Но Бог еще прежде рождения Михаила предназначил ему царский венец, и воля его свершилась.

Последние главы Сказания посвящены заключению мира с Польшей в деревне Деулино близ Троицкого монастыря. Вначале рассказывается о нашествии королевича Владислава на Москву, при этом упомянуто и о том, что он пытался взять Троицкий монастырь, но не

смог благодаря умелым действиям защитников. Затем отмечена большая роль монастыря в деле подписания мирного договора с Польшей. В честь этого знаменательного события архимандрит Дионисий велел поставить храм “во имя великого чюдотворца Сергия” в Деулине. Храм был освящен 1 декабря 1619 г.

В конце произведения помещено небольшое авторское послесловие, в котором Авраамий указывает на свое авторство и дату завершения труда — “лето 7128”, т. е. 1619—1620 гг.

Еще одним обобщающим произведением о Смуте, созданным современником и участником событий после стабилизации обстановки в стране, стала так называемая Повесть Катырева-Ростовского. Название ее условно, потому что истинное имя автора этого произведения неизвестно — Катырев-Ростовский являлся лишь создателем одной из редакций. Существует список с именем С. Шаховского как автора, но есть ранние списки без всяких указаний на авторство. С. Шаховской и М. Катырев-Ростовский, очевидно, являлись редакторами первоначального текста, весьма существенно изменив его.

Сравнение редакций показывает, что наиболее ранним являлся текст, носящий название Хроника (исследователи считают его второй редакцией), более поздним — Повесть 1626 г. (первая редакция). Под такими условными названиями мы и будем рассматривать редакции данного произведения.

Хроника начинается с рассказа о происхождении московских царей от московского князя Даниила, сообщаются сведения о родителях Ивана IV, дается характеристика его царствования. Этим произведение отличается от всех рассматриваемых выше, где повествование начинается со смерти Ивана IV и воцарения Федора.

Отношение автора Хроники к Ивану Грозному двойственное: с одной стороны, он хвалит его за победы над врагами-иноверцами, за расширение владений, с другой — осуждает за введение опричнины, разделение державы на две части, за казни и опалы. Одно из основных преступлений царя — убийство вельмож, “данных от бога”. Здесь автор подчеркивает, что не царь дается государству “от бога”, как считал Иван Грозный, а вельможи царю. Этим самым он противопостав-

ляет свою концепцию служилого человека концепции самодержавия. За все преступления царя Ивана, по мнению автора Хроники, бог наказал его нашествием польского короля С. Батория, которое показало полную неспособность русского самодержца к защите государства.

В сложившейся ситуации смерть Ивана IV и восшествие на престол Федора стало для России великим благом. Характеристика правления Федора в Хронике во многом сходна со Сказанием Авраамия. Оба автора считают, что в это время держава была “тиха” и “безмятежна”. Соправитель Федора Борис Годунов был “разумен в правлениях” и честь получал, равную царю, однако, будучи властолюбив и слушая ложные шептания, велел убить царевича Дмитрия. Для прекращения слухов о смерти царевича велел поджечь Москву. Последнее обвинение Бориса не встречается в других ранних сочинениях о Смуте, поэтому, думается, что сходство свидетельствует о взаимосвязи данных произведений.

Некоторое сходство Хроники с Повестями можно обнаружить в сюжетах, связанных с царевичем Дмитрием. Так, в обоих текстах указано, что сам Федор отправил своего “юнейшего” брата в Углич (не отец, не Борис и не вельможи, как в других произведениях), оба автора в сходных выражениях оплакивают смерть царевича. Вполне вероятно, что автор Хроники использовал и Повести, и Сказание при создании собственного труда.

Воцарение Бориса Годунова представлено в Хронике как акт единодушного решения всего народа. Правда, автор замечает: многие “от препростого ума своего”, “а многие были научены самим Борисом выкрикивать его имя”. Так или иначе, но Борис был наречен на царство вполне законно.

Правление Бориса выглядит в Хронике и хорошим, и плохим. Пока новый царь заботился о своих подданных, в стране были тишь и всеобщее благоденствие, сам “Бог возвысил его десницу”. Но когда Борис “возлюбил доносы” и стал расправляться с родовитыми боярами и дворянами, Бог покарал его царство ужасным голодом. Потом появился самозванец. Автор четко проводит мысль о том, что Лжедмитрий стал орудием божьего мщения за убийство царевича Дмитрия. Точно так же расценивали его появление авторы Повестей и

Истории. Эта концепция оправдывала и воцарение самозванца, и тех, кто поддерживал его.

Сведения о Лжедмитрии даны в отдельной главе, которая называется “Повесть о богомерском мнисе” и носит вставной характер.

В описании похода самозванца на Русь Хроника, видимо, пользуется разрядными записями того времени. Одинаковы имена воевод, с которыми сражались войска Лжедмитрия, названия взятых городов. Однако есть и отличия, главным образом, в оценке поведения воевод. Если в разрядах указано, что некоторые воеводы добровольно перешли на сторону самозванца (И. А. Татев, Н. М. Шаховской, В. Рубец-Мосальский), то в Хронике все мужественно сражались с Лжедмитрием, обличали его как обманщика, но были схвачены и выданы ему простыми людьми, верившими в чудесное спасение царевича. Напрашивается предположение, не стремится ли автор Хроники оправдать изменников, не был ли он сам в числе тех, кто сдавал без боя города лжецаревичу?

Интересно отметить, что автор Хроники превозносит мужество и доблесть тех воевод, которые во всех остальных источниках заклеймены как “ласкатели” самозванца. Прежде всего, это П. Басманов. Хроника о нем сообщает следующее: “Муж царева покоя Петр Федорович Басманов и в юности зело превзыде сверстники своя во благолепии лица, и на враги ополчителен. Тогда убо многое дивное о себе творяще и град ополчением своим мужески защищаше”. Однако известно, что П. Басманов был одним из первых воевод, которые изменили только что нареченному царю Федору, сыну Бориса Годунова. Вместо того, чтобы привести войско к присяге новому царю, он стал призывать воевод перейти на сторону самозванца. Потом сделался ближайшим советником и сподвижником Лжедмитрия и был убит вместе с ним. В Хронике при описании его смерти отмечено, что “лепообразный и мужественный ополчитель болярин Петр Басманов” погиб “от народу”. Ни в одном другом источнике о Смуте нет столь хвалебного отзыва о любимце лжецаря. Это опять же указывает на близость автора Хроники к бывшим сподвижникам Лжедмитрия, говорит о его симпатиях скорее к самозванцу, чем к царю Борису.

Не вызывает симпатии у автора Хроники и воцарившийся после свержения самозванца Василий Шуй-

ский. Никаких заслуг не видит он у нового царя в Московском восстании 1606 г., приведшем к смерти лжецаря. Избрание Василия на престол объясняется его ловкостью и хитростью: в народ были посланы агитаторы, которые советовали всем выбрать царем В. Шуйского. Вообще народ в Хронике представлен хотя и могучей силой, но подверженной любому влиянию со стороны. Так было, когда Лжедмитрий распространял слухи о своем чудесном спасении, и тогда, когда Василий Шуйский всколыхнул всю Москву вестью, что поляки хотят убить царя, а в итоге убил его сам со своими сторонниками, так было и при избрании Шуйского “на царство”.

Подчеркивая незаконность восшествия на престол и Лжедмитрия, и Василия Шуйского, автор Хроники как бы оправдывал клятвопреступление по отношению к ним: ложным царям можно давать только ложную клятву, свержение их — дело вполне законное.

В Хронике довольно много внимания уделяется действиям Лжедмитрия II и его полководцев. Например, предводитель войск Лжедмитрия, гетман Ружинский, назван “крепким и разсмотрительным воеводой”, хорошо заботящимся о своих воинах. Подробно описан поход под Старицу, Торжок, Тверь пана Зборовского, который “о своем управлении попечение прилежно творяще”. Это опять же наталкивает на мысль, что автор Хроники был скорее в стане самозванцев, чем среди сторонников Бориса Годунова и Василия Шуйского.

Проявляя в целом равнодушие к борьбе царя Василия с Лжедмитрием II, автор сожалеет по поводу смерти М. Скопина-Шуйского. В ней он прямо обвиняет царя: “Отравлен бысть от царя Василия зависти ради”. Поэтому свержение Шуйского описывается как акт всенародного недовольства его политикой: “И собрашася множество народу царствующего града и приидоша на царьский двор и воздвигнуша гласы своя, да отымется царская держава от царя Василия, яко муж крови есть, и вси людие за него мечем погибоша и грады раскопаны суть, и вся Росийская держава запустение восприя”. Ни пострижение царя, ни передача его в руки поляков не вызывают у автора возмущения, как в других произведениях о Смуте. Зато избрание на русский престол Владислава он представляет как результат единодушного мнения “всего царского синглита” во главе

с патриархом Гермогеном. В других сочинениях содержатся противоположные сведения на этот счет. Например, в Сказании Авраамия Гермоген предстает как решительный противник и свержения Василия, и избрания Владислава.

Главой смоленского посольства автор Хроники называет не Филарета, а В. В. Голицына, всячески превознося его достоинства (“муж великого разсуждения и изящна в посольских уставех искусна”). Такой хвалебной характеристики этому князю нет нигде, и данный факт заставляет задуматься, случайно ли особое пристрастие автора к Голицыну, родственнику Басманова? Вероятно, он и сам был к ним близок каким-то образом, дружбой или родством.

Таким образом, анализ содержания Хроники показывает, что ее автор резко осуждает Ивана Грозного, Бориса Годунова, Василия Шуйского, расправляющихся с “вельможами, данными от бога”. За преступления царей (а не всего народа, как в ряде сочинений) бог послал на Русь множество несчастий. Поэтому никакого осуждения с его стороны не заслуживают те, кто нарушил клятву царям и перешел на сторону их противников самозванцев.

Все эти особенности Хроники заставляют искать ее автора в числе бывших “тушинцев”. Именно в тушинских таборах концентрировалась оппозиция из средних слоев аристократии и служилого дворянства, недовольных правлением “боярского царя” Василия. Поддерживая самозванца, они надеялись с его помощью разрушить сложившуюся иерархию в высших слоях общества, потеснить старое боярство и самим занять ведущее положение. Но Лжедмитрий оказался марионеткой в руках поляков и казаков, поэтому возникла идея призвания малолетнего Владислава. Осуществлению планов “тушинцев” помешали собственные честолюбивые планы польского короля, который захотел присоединить Русь к польскому королевству. Поэтому в Хронике резко осуждаются поляки и Сигизмунд III.

Можно более точно назвать автора Хроники, учитывая все особенности этого произведения. Им, вероятнее всего, был Семен Шаховской (его имя значится в одном из списков). Данные его биографии и родственные связи вполне подходящи для автора Хроники. Во-первых, его родственник П. М, Шаховской был в числе воевод,

сдавших свой город Лжедмитрию I, во-вторых, его другой родственник Г. Шаховской был сподвижником И. Болотникова, и за родственные связи С. Шаховской был сослан В. Шуйским в 1606 г. в Новгород, когда там свирепствовал мор. В начале 1610 г. Семен изменил царю Василию и уехал в Тушино. В 1611 г. вошел в состав первого ополчения, в 1613—1615 гг. воевал с поляками. При Михаиле Федоровиче Романове С. Шаховской неоднократно подвергался опалам, поэтому, вполне вероятно, что у него возникло желание представить события Смуты в собственной интерпретации, по возможности оправдывая действия “вельмож от бога” и осуждая грехи неправедных царей. Для этого он мог воспользоваться некой хроникой событий, созданной до него, но в собственной подаче фактов и событий.

Другая редакция Повести Катырева-Ростовского условно названа нами Повесть 1626 г. Ее полное название: “Повесть книги сея от прежних лет: о начале царствующего града Москвы, и о корени великих князей московских, и о пресечении корени от Августа царя, и о начале инаго корени царей...” Цель Повести, судя по ее названию, показать, как пресеклась одна династия и началась другая. В заглавии же Хроники отмечено, что в ней рассказано о “самодержавстве” царя Ивана Васильевича, “христолюбивом царствии” Федора, “властолюбии” Бориса Годунова и т. д., т. е. предполагается, что в данном произведении будет дана оценка правлению царей.

В одном из списков Повести есть такая запись: “Написана бысть сия книга в лето 7134-го июля в 28 день”. Некоторые исследователи решили, что данная дата указывает на время создания Повести — 1626 г., возможно, что эта дата создания одного из списков — книги, где эта Повесть была помещена.

Сравним Повесть с Хроникой. В соответствии с названием она мало уделяет внимания оценке деятельности царей. Так, в ней отсутствует описание страха Ивана IV во время нашествия С. Батория, его неспособности организовать оборону страны. Меньше обличений и в адрес Бориса Годунова — в Углич Дмитрия посылает сам царь Федор, а не Борис. Родство его с Федором названо единокровным, хотя он был только братом жены. Нет в Повести сообщения о голоде в стране и появлении самозванца как карах господних за престу-

пления Бориса. Смерть Годунова — естественна, от болезни, а не результат “божьего мщения”, как в Хронике.

Значительно меньше пишется в Повести о заслугах и достоинствах П. Басманова. Отмечено, что он был единомышленником самозванца. Прославлены же совсем другие, “большие воеводы”, бежавшие от самозванца в Москву, — М. П. Катырев, А. А. Телятевский, М. Ф. Кашин. Превозносятся их заслуги в борьбе с самозванцем: отвергли все лживые ухищрения, отказались от “богомерского дела” — клятвопреступления нареченному царю Федору, сами бились с изменниками, поскольку точно знали, что царевич — обманщик. Особое восхваление М. П. Катырева и анализ заключительных строк Повести натолкнули исследователей на мысль о принадлежности данного сочинения И. М. Катыреву. Скорее всего, только в отношении Повести, т. е. одной из редакций.

Отличие Повести от Хроники и в том, что в ней открыто осуждаются все воеводы, добровольно перешедшие на сторону самозванца. В Хронике же предпринята попытка их оправдать, представить дело так, как будто простой народ выдал воевод Лжедмитрию уже в плененном виде. Значит, сам автор не был в числе изменников и оправдывать их не считал нужным.

Несколько отличается описание избрания на престол В. Шуйского. В Повести сообщено, что народ собрался для избрания патриарха, но потом решил сначала выбрать царя. В Хронике — все собрались для царского избрания. Это, думается, более верно, поскольку патриарха никогда не избирали на всенародном сходе, это было делом церковных иерархов.

По-разному освещена участь Гермогена в царствование Лжедмитрия I: в Повести он был заточен, в Хронике — сослан, что более вероятно. Отличаются причины выступления северских городов против царя Василия. В Повести зачинщиком “всей беды” назван самозванный царевич Петр, с которым царь был вынужден сражаться, в Хронике — главная причина в распространении слуха о том, что царь Дмитрий спасся, а Василий Шуйский захватил власть незаконно, что фактически оправдывало восставших. В Повести отрицается какое-либо “законное” основание для выступления про-

тив царя Василия, поскольку его возглавил явный самозванец.

Некоторые сокращения в Повести по сравнению с Хроникой показывают, что ее автор сочувственно относился к Василию Шуйскому: нет сообщения о его неспособности дать отпор войскам И. Болотникова, стоявшим под Москвой, нет указания на то, что поражение войск царя под Калугой было “проявлением божия гнева”, нет обвинения В. Шуйского в смерти М. Скопина-Шуйского, его смерть представлена как естественная.

В целом в Повести есть ряд пропусков, указывающих на вторичность ее текста по сравнению с Хроникой. Возможно, автор не хотел заострять внимание на деталях и подробностях и передавал лишь основную канву событий.

Переделаны в Повести и заключительные вирши, указывающие на автора. В Хронике это “роду Ерославского исходотай”, т. е. какой-то ярославский князь, по нашему предположению, С. Шаховской. В Повести — “сын предиреченнаго князя Михаила роду Ростовского сходатай”, т. е. И. М. Катырев-Ростовской.

Таким образом, можно сделать вывод, что изменения в тексте Повести не случайны — они свидетельствуют об иных взглядах ее автора на события Смуты. Он — из “больших бояр и воевод”, все цари на русском престоле, кроме самозванцев, для него законны. Измена им — клятвопреступление. Цель создания Повести — показать, что родственники автора всегда были верны престолу.

Как видим, принадлежность к разным сословиям (высшее духовенство, “большее боярство”, “молодая аристократия”) накладывала свой отпечаток на авторскую концепцию создателей сочинений, на трактовку событий, современниками которых они были. Не забывают авторы и о собственном прославлении или оправдании, представляя свое поведение иногда даже геройским (как в Сказании Авраамия).

ОФИЦИАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ СМУТЫ

После стабилизации положения в стране новая династия поставила цель создать большое произведение, в котором бы излагались все основные события Смутно-

го времени и было бы показано, как произошел приход ее к власти. Первоначально работа велась в канцелярии патриарха Филарета. Очевидно, что его дьякам были присланы уже существовавшие сочинения об этом периоде. Среди них могли быть не дошедшая до нас летопись патриарха Гермогена, какие-то летописные записи, положенные в основу так называемой Повести Катырева, разряды, грамоты и т. д. Все это вместе и легло в основу сводного труда, получившего название Рукопись Филарета. До нас она дошла в черновом виде, в единственном экземпляре. Писалась рукопись после пожара 1626 г., нанесшего огромный урон царской и патриаршей канцелярии. В ее создании принимали участие и дьяки Посольского приказа, поскольку бумага и почерки писцов идентичны бумаге и почеркам описи Посольского приказа, сделанной в 1626 г. Предполагают, что правкой текста Рукописи занимался сам патриарх Филарет, поэтому она и получила такое название.

Рукопись Филарета охватывает довольно небольшой хронологический период — с середины 1606 г., т. е. с воцарения Василия Шуйского, и до начала 1613 г. — воцарения Михаила Федоровича Романова. Основная канва повествования сходна с Повестью Катырева в редакции Хроники, но истолкование и отношение автора к тем же фактам совсем иное. Главное отличие — в характеристике Василия Шуйского. Рукопись является одним из немногих поздних произведений, где Василии представлен бескомпромиссным борцом с самозванцами, законным правителем, восшедшим на престол благодаря единодушному решению всего народа. Прославляется каждая инициатива нового царя, особенно открытие мощей святого чудотворца царевича Дмитрия. Много внимания уделено самому царю, его личности. Переданы его плач над гробом царевича, беседы с Гермогеном, М. Скопиным-Шуйским, речи, обращенные к москвичам, к войску и т. д. Во всем автор стремится подчеркнуть благочестие, мудрость и храбрость царя. Например, при описании сражений под Москвой с войсками И. Болотникова он сообщает, что Василий стремился мирным путем договориться с восставшими, чтобы избежать ненужного кровопролития. По другим источникам планы царя были весьма коварны: ведя переговоры, он хотел расколоть восставших, склонить на

свою сторону верхушку и тем самым ослабить движение.

В Рукописи сказано, что свержение Василия произошло из-за измены наемных шведских войск и некоторых бояр. Особенно осуждаются шведы, предавшие царские войска в битве под Клушино. В других же источниках, как мы знаем, причиной названы неспособность как полководца брата царя Д. И. Шуйского, его заносчивость по отношению к войску.

Много нелестных эпитетов употребляет автор Рукописи в адрес инициаторов избрания на русский престол польского королевича Владислава. Свержение царя Василия описано в виде плача по его несчастной судьбе. Вина за содеянное возложена на простой народ, который “аки пьяный дерзость на дерзость прилагаху”, потребовал, чтобы Василий оставил престол. Бояре и патриарх пытались образумить людей, но никто их не слушал. Сам царь обратился к восставшим с вопросом, за что же с ним так обошлись? Ведь он был защитником страны от еретика-самозванца, спас православие, оборонял отечество от литовцев и поляков. Приводя эти слова царя, автор, видимо, хотел вызвать у читателей сочувствие к нему и показать, что свержение было несправедливым и неправедным делом.

Как видим, концепция автора Рукописи четко выражена и проводится достаточно последовательно во всех частях сочинения: В. Шуйский — законный царь, свержение его — преступление против бога, поскольку является нарушением крестного целования.

Чем же объяснить заинтересованность автора Рукописи в особом прославлении давно умершего царя Василия Шуйского?

Объяснений может быть несколько. Во-первых, вполне вероятно, что основой Рукописи стал источник прошуйской ориентации, например, летопись патриарха Гермогена, который был возведен на патриаршество царем Василием и был его ревностным сторонником. Из этой летописи могли быть взяты: описание открытия мощей царевича Дмитрия, плач над его гробом царя Василия, беседы его с Гермогеном, плач царицы Марии по поводу пострижения царя, сведения о деятельности Гермогена во время создания народных ополчений и т. д. Вполне вероятно, что если какая-то часть этой патри-

аршей летописи дошла до патриарха Филарета, то он мог ее использовать.

Во-вторых, прославление Василия Шуйского могло быть сделано для аналогии с новым царем Михаилом Романовым. Оба являлись выборными царями, оба взошли на престол в трудное для страны время, прочность положения обоих зависела от поддержки всех слоев населения страны. Рассказывая о горькой участи несправедливо свергнутого царя, автор, возможно, хотел предостеречь читателей от повторения таких ошибок и убедить их в том, что своего выборного царя нужно поддерживать и охранять, тогда и вся страна будет в тиши и благоденствии.

Кроме В. Шуйского, особым расположением автора Рукописи пользуется патриарх Гермоген: он активный борец с еретиком Лжедмитрием I, за что терпел наказания, обличитель бояр-изменников, организатор и вдохновитель войск первого ополчения.

Еще одной особенностью Рукописи является то, что ее страницы буквально пестрят богословскими рассуждениями, нравоучительными отступлениями, цитатами из Писания, именами библейских персонажей, церковной терминологией. Все это еще раз указывает на то, что автора Рукописи следует искать среди высших кругов духовенства, приближенных к патриарху Филарету. В этом произведении мы встречаемся с концепцией Смуты духовных кругов.

Центральным памятником, рассказывающим о событиях Смуты, считается Новый летописец. Исследователи полагают, что он был создан около 1630 г. лицом, близким к патриарху Филарету, по официальному заказу новой династии.

Новый летописец известен во множестве списков. Очень часто он встречается как продолжение Никоновской летописи, официального летописного произведения эпохи Ивана Грозного. Считается, что в никоновской редакции Новый летописец наиболее близок к тексту, первоначально созданному автором.

Естественно, что раз Новый летописец создавался около 1630 г., то собственно летописцем, т. е. погодной хроникой событий, он не является. Фактически, это своеобразное компилятивное произведение, написанное на основе данных других источников: повестей, сказаний, разрядных записей, грамот и т. д.

Начинается Новый летописец с описания взятия Сибирского ханства Ермаком. Такое начало, весьма необычное для общерусского летописца о Смуте, наталкивает на предположение о том, что автор имел какое-то отношение к Сибири. Как бы то ни было, Новый летописец содержит одно из первых письменных известий об этом событии.

Далее летописец пишет о правлении царя Федора. Здесь обнаруживается большое сходство с Повестью о честном житии Федора, написанной Иовым. Одинаково представлена последовательность событий, одинаковы хвалебные эпитеты в адрес “благоверного и христолюбивого царя” Федора, сходно описание возвышения при нем Бориса Годунова. Однако в качестве дополнительных использовались и другие источники. Например, из Сказания о Гришке Отрепьеве появилась отрицательная характеристика Бориса: устраивал гонения на бояр, организовал убийство царевича Дмитрия. Правда, автор по возможности старался подойти нейтрально к некоторым вопросам. Например, конфликт Б. Годунова с Мстиславскими и Головиным объяснял “рознью и недружбой боярской”. Несправедливым он считал лишь ссылку митрополита Дионисия, который вступился за изгнанных бояр.

Обилие ошибок в повествовании о царе Федоре указывает на то, что автор не был очевидцем всех событий, а данными источников пользовался несколько небрежно. Так, явно из Сказания о Гришке попали в летописец недостоверные сведения о репрессиях в отношении Нагих сразу после смерти Ивана IV. Перепутаны имена в главе об отъезде царевича Дмитрия в Углич: мамку звали не Марией, а Василисой, ее сына не Данилкой, а Осипом и т. д. При описании мятежа Б. Бельского названа “царь-пушка”, которая была отлита значительно позже. Характер какой-то легенды носят главы о крымском царевиче Малат-Кирее, поскольку не находят подтверждения в разрядных записях. Много вымысла и в главе о смерти царевича Дмитрия, например, явно легендарным выглядит рассказ о попытке Бориса организовать настоящий заговор против царевича с большим числом участников.

Несколько глав Нового летописца, несомненно, списаны с Пискаревского летописца: о походе под Выборг, о пожаре в Москве, о гибели Печерского монастыря

и др. Последняя глава о смерти царя Федора почти буквально списана с Повести о честном житии. Но есть и некоторые изменения. Например, в Повести указано, что, согласно воле царя, после него правила жена Ирина. В Новом летописце Федор запретил ей садиться на трон и велел сразу уйти в монастырь. Такое изменение автор сделал, видимо, для того, чтобы читатели усомнились в законности выбора царем брата царицы Бориса: если Ирина правила по воле мужа-царя, то по своей воле она могла передать власть брату. Если же ей было велено стать монахиней, то вопрос о престолонаследии она не могла решать.

В летописце искажен возраст царя Федора. Указано, что он умер в 33 года, а правил почти 16 лет. Получается, что он взошел на престол в весьма юном возрасте. Это оправдывало самоуправство при нем Бориса Годунова (на самом деле он умер в 40 лет, а правил около 14).

Все эти ошибки и неточности указывают на компилятивный характер летописца, на тенденциозный подход к источникам его автора.

Правлению Бориса Годунова в Новом летописце уделено несколько меньшее внимание, чем правлению Федора. Наиболее подробно описано его восшествие на престол. Здесь источником стала Утвержденная грамота, которая была составлена после венчания Бориса на царство. В ней подробно рассказано, как умер Федор, как некоторое время правила Ирина, как вместе с братом она ушла в монастырь и народ многократно устраивал шествия для “умоления” Бориса стать царем. Подробно описан обряд наречения, серпуховской поход Бориса, венчание на царство.

Многие главы, относящиеся к правлению Бориса, не имеют дат, в некоторых сообщены события за несколько лет. Все это указывает на нелетописный характер произведения. Чувствуется, что у автора было мало материала, и тот, что имелся, он старался расположить в хронологической последовательности, придавая произведению вид летописца.

Наиболее точные сведения и всевозможные подробности содержат главы, повествующие о репрессиях в отношении Романовых. Несомненно, что они были написаны при участии Филарета.

Описание трехлетнего голода явно взято из Сказа-

ния Авраамия: те же детали и подробности. Главы о приезде датского принца, жениха царевны Ксении, очевидно, списаны с Пискаревского летописца. Здесь сходство дословное и одинаковые ошибки: по брачным делам в Данию не ездил А. Власьев, как сообщается в данных произведениях. Посольство состояло из И. Ржевского и П. Дмитриева. Правда, в Новом летописце смерть принца представлена как насильственная, от происков царя Бориса и его брата Семена, в Пискаревском летописце она естественная, от болезни.

Последующие главы о походе на Кавказ царских войск, о смерти вдовы царицы, об истории Гришки Отрепьева имеют много общего с тем же Пискаревским летописцем и отчасти со Сказанием Авраамия. При описании сражений войск царя с самозванцем использованы разрядные записи. Правда, автор дает их в пересказе и допускает ряд неточностей и ошибок. Чувствуется, что он далек от военных дел и всевозможные сражения и походы его мало интересуют.

Таким образом, анализ глав о царствовании Бориса показывает, что в их основе не лежат записи современника. Все повествование строится на основе соединения разрозненных данных разных источников, которым пытались придать летописный вид,

О воцарении и правлении Лжедмитрия I в Новом летописце сообщено весьма кратко. Основное повествование взято из двух источников: Сказания о Гришке Отрепьеве и Карамзинского хронографа — произведения, написанного на основе частных разрядных записей. Собственного авторского отношения к происходившему не чувствуется, т. е. можно предположить, что сам автор в этих событиях не принимал участия.

Свержение самозванца показано в Новом летописце как акт всенародного выступления против него — никаких особых заслуг в этом деле В. Шуйского не отмечено. Чувствуется, что автор не испытывает особой симпатии к “боярскому царю” Василию. Из всех версий о приходе его к власти взята та, согласно которой Василий был “излюблен царем” лишь небольшим числом его приверженцев. Этим ставится под сомнение законность его избрания.

Описание царствования Василия Шуйского в Новом летописце более подробное, чем царствование Федора,

Бориса или Лжедмитрия. Чувствуется, что эти события лучше знакомы автору.

Иногда автор Нового летописца использует несколько разных источников при описании одного и того же события. Так, говоря о появлении нового самозванца Лжедмитрия II, в одном месте он указывает, что царевичем назвался стародубский житель Гаврила Веревкин, а в другом отмечает, что тот “неведомо откуда взялся”.

Нередко в Новом летописце приводятся сокращенные тексты источников. Например, при описании сражений войск царя и Лжедмитрия II был использован текст Карамзинского хронографа в сокращении. В итоге получилось, что русские войска сначала стояли на реке Ходынке, потом на них напали войска самозванца и... гнали их до реки Ходынки. Спрашивается, куда бежали войска царя? Текст хронографа все разъясняет: войска самозванца напали на войска царя, стоявшие на реке Ходынке, но на помощь им из Москвы вышло подкрепление, и в итоге бежали нападавшие до своего табора на реке Химки. Автор перепутал не только события, но и названия рек, что может указывать на его немосковское происхождение.

Отличительной особенностью Нового летописца является отрицательное отношение к Прокопию Ляпунову. В самом начале он представлен как главный смутьян во всевозможных волнениях, например, во время мятежа Богдана Бельского в 1584 г. Далее говорится, что в военных сражениях часто терпел поражение, так как был “со пьяну”. Брат Прокопия Захарий назван одним из главных “заводчиков” при свержении царя Василия. Автор не сожалеет о безвременной кончине Прокопия, в результате которой сильно ослабло освободительное движение в стране.

Интересно повествование Нового летописца о походе Михаила Скопина-Шуйского в Новгород, о трудностях со сбором войск, о его победоносном шествии обратно в Москву. В других источниках нет таких подробностей и деталей. Происхождение этих глав вполне оригинально. Чувствуется, что автору были хорошо известны обстоятельства похода.

Следует отметить и главы, рассказывающие о шведской оккупации Новгорода. В них содержатся такие подробности, которые мог знать только очевидец. На-

пример, о поведении новгородских воевод сказано: пьянствовали, постоянно ездили к шведам для торговли, город охраняли плохо. Потом нашелся предатель Ивашка Шваль, который ночью открыл Чудинцовские ворота и впустил шведов в город. Воевода В. Бутурлин вместо того, чтобы защищать город, начал грабить лавки купцов на Торговой стороне, а потом и совсем покинул город. Автор называет имена простых людей, мужественно вставших на защиту родного города и принявших смерть. Несомненно, что создатель повествования был и находился в городе во время этих событий.

Таким образом, в Новом летописце непосредственно самим автором описаны лишь новгородские события. Общерусские же представлены по источникам, нередко с грубыми ошибками и весьма неточно. Например, даже избрание на царство Михаила Романова взято из Сказания Авраамия Палицына, Утвержденной грамоты и разрядов. Все военные походы и сражения даны в пересказе Карамзинского хронографа и разрядов.

Предположение об имени автора Нового летописца возникает из анализа глав о новгородском посольстве в Москву. После оккупации Новгорода шведами возникло предложение избрать на русский престол шведского принца. Для переговоров по этому поводу из Новгорода было послано посольство. Но автор пишет, что у послов была и тайная миссия — просить царя Михаила принять Новгород под свое покровительство. Главным героем повествования представлен хутынский архимандрит Киприан. Он – первый борец за православную веру против шведов, инициатор тайных переговоров с царем. Отмечено, что Киприан, упав на колени, просил у царя Михаила милости всем новгородцам, даже тем, кто служил шведам. В Новгороде стало известно о его переговорах из-за предательства дьяка П. Телепнева. Архимандрита избили, стали морить голодом и холодом, но он мужественно все выдержал. Описана и дальнейшая судьба Киприана: он стал первым сибирским архиепископом, потом крутицким митрополитом, затем новгородским митрополитом.

Такое пристальное внимание к далеко не самому главному действующему лицу Смутного времени вряд ли может быть случайным. Несомненно, автор хочет вызвать у читателей симпатии к личности Киприана, прославить его. Еще раз мы встречаемся с Киприаном в ле-

тописце при сообщении о перенесении “рубашки Христа” из Персии. Киприану было поручено написать об этом событии церковные произведения: стихиры и канон. Выясняется, что он был книжным человеком и входил в состав окружения патриарха Филарета.

Таким образом, напрашивается мысль, не является ли Киприан автором Нового летописца? О нем известно следующее: в 1601—1610 гг. был строителем и игуменом Климентьевского монастыря около Олонца (естественно поэтому, что он плохо знал общерусские события этого времени, как и автор Нового летописца); с 1610 по 1620 гг. — игумен Хутынского монастыря близ Новгорода (мог наблюдать за всем, что происходило в Новгороде, был очевидцем шведской оккупации и вполне мог все это описать); с 1621 по 1624 гг.— тобольский архиепископ (известно, что он велел составить описание взятия Сибири Ермаком, а также Синодик погибшим казакам); с 1624 по 1626 г. — крутицкий митрополит и входит в ближайшее окружение патриарха Филарета (именно в это время начинается составление Нового Летописца); с 1626 по 1633 г. — новгородский митрополит. Умер 17 декабря 1634 г.

Все эти сведения о Киприане дают возможность предположить в нем автора Нового летописца. То, что летописец начинается со взятия Сибири, понятно, поскольку Киприан был первым сибирским архиепископом и, конечно, хотел прославить это событие. Многие ошибки в описании ранних общерусских событий объясняются тем, что до 1620 г. Киприан был далеко от Москвы. Он вынужден использовать тексты других источников, в целом оставаясь вполне равнодушным к правлению и Бориса Годунова, и Лжедмитрия, и Василия Шуйского. Его позиция — это либо концепция использованного источника, либо указания патриарха Филарета.

Таким образом, сумма фактов свидетельствует в пользу гипотезы об авторстве Киприана. В целом же Новый летописец не является собственно летописью, составленной современником по ходу событий. Это литературное произведение, написанное на основе соединения данных из других источников: повестей, сказаний, хронографов, летописцев, разрядных записей, грамот и т. д. Цель его — представить ход событий в наиболее полном виде, согласно версии, устраивающей новую династию Романовых. Поэтому при обращении к Новому

летописцу как к произведению о Смуте необходимо постоянно учитывать его компилятивность и тенденциозность.

* * *

Итак, мы рассмотрели ряд произведений, описывающих сложное и трагическое время в истории России — “Великую смуту”, когда “нелепо двинулась вся Россия”, произошло “смятение умов” и люди стали “аки пьяные”. Мощные народные массы, придя в возбуждение, стали игрушкой в руках ловких авантюристов. Разрушительные силы сломали хрупкий государственный аппарат, привели к упадку экономику страны. Русь стала легкой добычей для иностранных интервентов.

Авторы — современники трагических событий пытались понять, что же произошло, за что на них обрушились все эти несчастья? Одни полагали, что вся вина за случившееся лежит на неправедных, царях — за их грехи и преступления страдает вся страна. Другие обличали в грехах все русское общество, призывая ко всеобщему покаянию. Произведения, созданные в годы Смуты, полны горя и отчаяния, ярко и образно представляют они трагедию народа.

Но вот Смута закончилась, положение в стране стабилизировалось. Уже в более спокойной обстановке возникла необходимость осмыслить происшедшее, оставить воспоминание “в память сущим”, чтобы предостеречь потомков от повторения ошибок прошлого. Появляются сочинения, в которых авторы — участники событий — дают им собственную интерпретацию. В таких произведениях личные симпатии и антипатии авторов выходят на первое место.

Не остается в стороне и правящая династия. Ей необходимо дать собственную версию событий Смутного времени, показать закономерность и абсолютную законность получения власти. Так, появляются официальные произведения о Смуте.

Памятники прошлого много интересного и ценного могут дать современному читателю, тем более, что писались они “в назидание потомкам”. При всей их заданности, а подчас и тенденциозности, они рисуют довольно полную картину народной трагедии в один из переломных периодов в истории Русского государства, отмеченного печатью Смутного времени.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история

См. также
библиотека истории России Гумер - Дворниченко А.Ю., Кащенко С.Г., Флоринский М.Ф. Отечественная история (до 1917 г.): Учеб. пособие.
Баландин Р. Миронов С. Тайны смутных эпох Романов царь бунты Разин - Электронная Библиотека истории России
Начало правления Годунова ошибки Скрынников Р. Россия накануне смутного времени библиотека истории России
Костомаров Н. История России Царь Михаил Федорович - электронная библиотека истории
укрепление власти Годунова Скрынников Р. Россия накануне смутного времени История России книги, статьи, рефераты

Библиотека Гумер - история