Баландин Р., Миронов С. Тайны смутных эпох

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 3. ВСЕОБЩАЯ СМУТА

Ложь воплотилася в булат;
Каким-то божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем…

Все богохульные умы,
Все богомерзкие народы
Со дна воздвиглись царства тьмы
Во имя света и свободы!

Федор Тютчев

ВРЕМЯ КРИЗИСОВ

Смутное время на Руси в начале ХVII столетия не было сугубо национальным явлением, пресловутым, беспощадным и ужасным русским бунтом. Напротив, оно выглядит типичным вариантом «всеобщего кризиса XVII века», как выразился видный английский историк Х. Тревор-Роупер.
Кризис выразился в восстаниях и гражданских войнах, бушевавших почти синхронно в целом ряде европейских стран. Только в отличие от предыдущего столетия, процесс начался не в Германии, а на Руси, распространяясь с востока на запад.
На ситуации в России сказалось несколько факторов, и в частности интервенция с Запада. А в Западной Европе значительную роль играла религиозная смута: серьезнейший кризис католической церкви и христианского мировоззрения вообще.
Реформация вызвала ответную волну Контрреформации. В Германии стараниями иезуитов началась поножовщина между Унией протестантских князей и Лигой их католических коллег. Во Франции разразилась Фронда. Словно завершающая вспышка, грянула Английская революция 1640 года.
Во всех этих событиях было и нечто общее, один из важных факторов смуты, впервые проявившийся на российских просторах: яростное наступление Ватикана, его стремление компенсировать потери, нанесенные Реформацией. На Востоке к этому примешивалась и славянофобия. Она началась на Руси, перекинулась на Украину и Белоруссию, разразившись кровавой драмой чешского народа у Белой Горы, где переплелись социальный протест с борьбой за национальную и религиозную независимость.
Особенности российской Смуты проявились отчасти в некоторых спорных и не выясненных до конца вопросах истории того периода.
Общий социальный фон достаточно ясен: на Руси завершался расцвет Московского сословно-представительского государства, где великий князь в определенной степени, иногда – в очень значительной, делил свою власть с Боярской думой, удельными князьями, а с 1549 года – с Земскими соборами.
«Опираясь на опричнину и дворян, – пишет известный историк этого периода Р.Г. Скрынников, – Иван IV попытался избавиться от опеки Боярской думы и ввести самодержавную систему управления. Могущество знати было поколеблено, но не сломлено опричниной. Знать ждала своего часа. Этот час пришел, едва настало Смутное время».
Вопрос, конечно, не только в том, что царя Ивана слишком сильно тяготила опека Боярской думы. Это лишь частная и вряд ли очень важная причина. Более веские обстоятельства назвал тот же Скрынников:
«Дробление древних боярских вотчин сопровождалось увеличением численности феодального сословия и одновременно резким ухудшением материального положения его низших слоев. Подле знати, владевшей крупными земельными богатствами, появился слой измельчавших землевладельцев – детей боярских. Кризис феодального сословия был преодолен благодаря созданию на рубеже XV – XVI веков поместной системы. Ее развитие открыло мелким служилым людям путь к земельному обогащению и способствовало формированию дворянства, значительно усилившего свои позиции в XVI веке…

Московский Кремль и Москва начала XVII в.

К началу XVII века поместье подверглось такому же дроблению, как и боярские вотчины в XV веке. Численность феодалов вновь увеличилась, тогда как фонды поместных земель остались прежними. На этот раз кризис приобрел более глубокий характер. Низкие и наиболее многочисленные прослойки поместного дворянства оказались затронутыми процессом социальной деградации». Положение дворян ухудшилось. Многие из них почти полностью обнищали и вынуждены были сами обрабатывать землю. Но представители этого сословия были преимущественно разобщены и не представляли силу, способную спровоцировать Смуту.
Более существенную роль сыграла отмена при Борисе Годунове Юрьева дня (их было два: весенний – 23 апреля по ст. ст. и осенний – 26 ноября по ст. ст.). В осенний день крестьянин имел право уйти, уплатив рубль, от землевладельца на поиски лучшей доли или более покладистого хозяина. Юрьев день символизировал свободу личности крестьянина.
Как бы ни эксплуатировал зависимого крестьянина землевладелец, это могло продолжаться лишь ограниченный срок. Значит, чрезмерная эксплуатация была невыгодна обеим сторонам «трудового соглашения». Землевладелец был заинтересован в том, чтобы крестьянин относился к полученному угодью бережно, обрабатывал его наилучшим образом, заботясь о том, чтобы земля не скудела.
Еще римский ученый, государственный деятель и крупный землевладелец Варрон, считавший сельское хозяйство делом наиболее древним, благородным, соответствующим природе человека, называя рабов «говорящими орудиями», тем не менее советовал обращаться с ними гуманно, ибо иначе они не станут работать добросовестно. Вряд ли этого не понимали русские землевладельцы.
Что же заставило пойти на такой сомнительный в экономическом и моральном отношении шаг: отмену Юрьева дня? В нем были заинтересованы плохие землевладельцы, не способные разумно организовать хозяйство и создать такие условия, чтобы крестьянин был заинтересован хорошо и долго трудиться у них. Но ведь такими бездарными, глупыми и непредусмотрительными могли быть немногие. У подавляющего большинства хозяйство было налажено и «производственные отношения» с наемными, по существу, работниками-крестьянами должны были быть взаимовыгодными.
Может быть, для отмены Юрьева дня существовали объективные причины?
Обратим внимание на то, что почвы Центрального района Европейской России в результате продолжительной эксплуатации должны были в значительной мере истощиться. Это совершенно естественный и неизбежный процесс в тех случаях, когда не проводятся специальные мероприятия по мелиорации почв. Тем более, что при тогдашнем делении земель по качеству – добрые, средние и худые – абсолютно преобладали те, которые относились к двум последним категориям. А постоянный прирост населения требовал активной эксплуатации земель. Крестьяне вынуждены были уходить с насиженных мест на новые территории, где почвы были более плодородными. Этот массовый исход вынуждал землевладельцев принимать жесткие меры, чтобы удержать крестьян. Давать дополнительные льготы было практически невозможно, ибо доходы от землепользования были минимальными.
На южных окраинных территориях преобладали добрые земли. Естественно, что в этом направлении и шел отток населения.
По материалам А.В. Муравьева («Историческая география СССР»): «В центре, в Замосковском крае преобладали средние земли… При сравнительно невысокой технике обработки земли, недостаточном удобрении средние урожаи хлебов в XVI веке были в пределах сам-3, сам-4. Для получения большего количества хлеба прибегали к распашке новых земель… Экстенсивный характер сельскохозяйственного производства характерен для периода феодализма».
Известно, что экстенсивное землепользование со временем неизбежно ведет к уменьшению плодородия и деградации почв.
Вряд ли случайно после голода 1599 года последовали страшные голодные годы 1601-1604, когда началось вымирание населения. (Голод 1506-1508 годов можно объяснить влиянием социальных причин, хотя и природные не следует сбрасывать со счета.)
Правда, некоторые исследователи полагают, что голод был вызван катастрофическими природными явлениями. Однако давно отмечено, что погодные аномалии особенно заметны и губительны там, где состояние сельского хозяйства неудовлет – ворительное. Некоторые западноевропейские ученые, а за ними и наши отечественные, основываясь главным образом на летописях и хрониках, объясняют массовый отток населения похолоданием в Северном полушарии («малый ледниковый период»). По знаменательному совпадению оно пришлось на период крушения феодализма, когда в Европе не было социальной стабильности – бушевали гражданские войны.
В действительности русские летописи не дают оснований предполагать, будто в это время происходили какие-то особенные климатические катаклизмы, связанные с заметным похолоданием. На тот же период приходится множество засух, пожаров, жарких летних периодов и мягких зим. Кстати, сторонники «малого ледникового периода» Е.П. Борисенков и В.М. Пасецкий, хотя и делают акцент на фактор похолодания, сообщают: «В мягкую зиму 1600/01 г. под снегом в некоторых областях подопрели озимые».
В любом случае надо иметь в виду, что в XVI – ХVII веках государство Российское занимало обширнейшие пространства, на которых не могло быть одинаковых природных условий. Данные о голоде относятся, насколько нам известно, к центральным и западным районам государства, земли которых эксплуатировались наиболее долго и активно.
Безусловно, вопрос о том, как повлияло на большую Смуту уменьшение плодородия почв, нельзя считать решенным и доказанным. Но его постановка имеет смысл и немалые основания. К сожалению, историки обращали мало внимания на взаимодействия цивилизаций с окружающей средой. А ведь в прежние времена зависимость общества от природных условий была особенно велика. И не такая, о которой любят рассуждать популяризаторы: мол, произошли катастрофические землетрясения, вулканические извержения или потопы, вот и рухнули цивилизации (еще и легендарную Атлантиду припомнят, не говоря уж о Крите или Двуречье).
Более тщательные исследования источников и данные археологии и палеогеографии определенно показывают, что природные катастрофы могли более или менее существенно способствовать крушению цивилизации лишь тогда, когда она находилась в критическом состоянии. Так для ослабленного организма даже незначительные изменения, ухудшения внешних условий могут оказаться губительными, а крепкий здоровый организм их даже и не заметит.
Назовем природный фактор экологическим, имея в виду его определенную роль главным образом на первом этапе большой Смуты, ибо он повлек за собой демографические и социально-политические последствия.
Для большой катастрофы должны быть большие причины.
С.Ф. Платонов соглашался с выводами англичанина Дж. Флетчера, который в своей книге «О Государстве Русском», изданной в 1591 году в Лондоне, предсказывал смуту в Московском царстве, перевороты и междоусобие, как последствие террора Ивана Грозного, «возбудившего всеобщий ропот и непримиримую ненависть. Начало смуты он связывал с концом московской династии, которую ожидал со смертью царя Федора Ивановича».

Царь Федор Иоанович (изображение на Царь-пушке)

Отдавая должное прозорливости англичанина (кстати, он резонно полагал, что в результате Смуты победят не знать и не народные массы, а новый средний класс – дворяне), приходится отметить противоречие в его рассуждениях. Если «всеобщий ропот и непримиримая ненависть» были возбуждены опричниной Грозного, то почему же это не проявилось ни при нем, ни при вовсе не грозном его сыне? Почему только конец московской династии должен был ознаменовать начало Смуты?
Значит, существовал моральный фактор, препятствующий Смуте: вера и надежда на справедливого царя, способного урезонить, а то и покарать угнетателей народа бояр и князей, а также несправедливых судей. Иван Грозный не раз обращался непосредственно к простому люду, объясняя причины гонений на бояр, а то и на нечестных судей. Он понимал необходимость управлять, кроме всего прочего, и общественным мнением.
Таким образом, помимо заметного истощения земельных ресурсов в давно обжитых районах государства (экологического фактора), очень существенно и более очевидно проявлялся фактор духовный.
Началом кризиса С.Ф. Платонов считал «смуту династическую». По его мнению: «Первые признаки смуты явились в Москве в первые же дни после смерти Грозного… Вооруженная толпа хотела взять приступом Кремль и требовала выдачи фаворита Грозного БогданаБельского едва не убитого толпой. Таким образом, на первых же порах чисто политический вопрос – о порядке внутреннего управления – был решен при участии площади; именно под ее давлением ненавистная народу опричнина была уничтожена».
Трудно согласиться с тем, будто московская толпа, определенно направляемая боярами, выражала волю народа. Уже само обвинение в адрес Бельского показывает это. В данном случае, по-видимому, напомнила о себе боярская «оппозиция», действительно ненавидевшая опричнину и боявшаяся ее. «Народ безмолвствовал». В противном случае начались бы многочисленные бунты, а не частное происшествие в столице на Красной площади (на «Пожаре»).
Это выступление быстро завершилось, что никоим образом не устранило Смуту. Корни ее были глубже. Хотя упомянутый инцидент, конечно же, был одним из симптомов «болезненного» состояния общества, раздираемого противоречиями.
Для всеобщей Смуты необходимы были не только экологические и социально-экономические предпосылки. Подобные критические ситуации складываются достаточно часто, и далеко не всегда способны вызвать серьезный общественный катаклизм. Огромное значение имеет духовное состояние общества.

СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА

Смерть младшего сына Ивана IV царевича Дмитрия 15 мая 1591 года остается загадочной по причине, явной по существу и не вполне понятной по своим последствиям.
Нам кажется, что С.Ф. Платонов преувеличил значение этого факта как явления «династической смуты», с которой и начался период брожения умов и социально-политических катаклизмов. Конец одной династии в монархическом государстве означает приход новой, только и всего. Какой бы ни была борьба за трон, она совсем не обязательно должна вызвать что-либо более основательное, чем «грызня в верхах». Общественное мнение при этом не играет существенной роли.
Иное дело, каким образом завершается династия. Если естественно – одно, а если насильственно – совсем другое. Когда к власти приходят благодаря злодейству, а не по праву, это резко подрывает ее (власти) авторитет и вносит смуту в общественное сознание.
А был ли зарезан мальчик?
По официальной версии, он играл во дворе в ножички. Эта игра была популярна в России вплоть до второй половины XX века. Один вариант ее представляет собой серию упражнений, когда нож втыкают острием в землю несколькими способами. Во втором – бросая его сверху, играющие нарезают себе участки земли в пределах заранее очерченного круга.
По-видимому, царевич со сверстниками играл в «нарезание земли» большим ножом (кинжалом?), который для очередного броска держал, как положено, за лезвие. И тут с ним приключилась, как тогда говорили, падучая болезнь (эпилептический припадок?). Он упал на землю в конвульсиях, порезался и нанес себе рану в шею, оказавшуюся смертельной.
В покоях вдовствующей царицы Марии (из рода Нагих), матери Дмитрия, началась паника. Тотчас по городу пронесся слух, что царевич злодейски зарезан по воле Бориса Годунова. Угличане взбунтовались, разгромили Приказную избу и убили государева дьяка Битяговского, его сына и еще несколько человек.

Царевич Дмитрий. Рис. XVII в.

В город была срочно направлена государственная комиссия во главе с боярином Василием Шуйским, принадлежавшим к числу наиболее влиятельных и умных противников Бориса Годунова. В политических целях ему было выгодно представить происшествие (хотя бы намеком) как результат злодейского заговора.
Его помощником назначили окольничьего Клешнина, сторонника Федора Иоанновича и Бориса Годунова, но имевшего жену из рода Нагих. Можно сказать, что в комиссии были представлены все заинтересованные стороны. Уже одно это заставляет относиться к ее выводам с доверием, хотя материалы следствия и вызывают у историков некоторые сомнения.
Судя по показаниям очевидцев происшествия, произошла трагическая случайность. Но Нагие всячески старались доказать, что были конкретные убийцы: Данила Битяговский (сын дьяка), его племянник Никита Качалов и некоторые другие. Нагим надо было хоть как-то оправдать убийство государева дьяка и его родных.
Однако выяснилось, что никто из Нагих не был свидетелем смерти Дмитрия. Их обвинения основывались лишь на подозрениях. Шуйский основательно допросил четверых мальчиков, игравших с Дмитрием, и они все подтвердили, что царевич играл «в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь – падучей недуг – и набросился на нож». То же подтвердила и кормилица Дмитрия, которая горько сокрушалась, что не уберегла мальчика «и он ножом покололся».
Единственным объективным показанием в пользу убийства царевича было то, что его смерть была на руку Борису Годунову. К этому времени он стал по существу преемником царя Федора. Годунову был присвоен своеобразный и необычный титул: «Зять великого государя, управитель, слуга и конюший, боярин и дворцовый воевода, содержатель царств Казанского и Астраханского».
У рода Нагих был свой козырь в борьбе за власть: царевич Дмитрий, законный династический претендент на трон. Физическая слабость царя Федора и отсутствие у него с Ириной Годуновой, царицей, сестрой Бориса Годунова, детей, увеличивали шансы Нагих на приход к власти. Они обращались к разным ворожеям и предсказательницам, чтобы выяснить, когда следует ожидать смерти царя Федора и воцарения Дмитрия. На этот случай, во избежание происков врагов, они, так по крайней мере считал историк Г.В. Вернадский, начали организовывать заговор. По его мнению, слух о злодейском убийстве царевича распространил Михаил Нагой, решивший сгоряча, что настала пора действовать.
Угличские бунтовщики имели свои счеты с дьякомБитяговским который был сборщиком налогов. Его дом и дома некоторых других государственных чиновников были разграблены.
Вскоре, 24 мая, в разных частях Москвы вспыхнули пожары. Пронесся слух, будто это – кара Божья за убийство царевича Дмитрия. Однако удалось задержать поджигателей, которые признались, что за пожары и слухи им заплатили люди Афанасия Нагого и что такие же преступления планируются в некоторых других городах.
2 июня следственная комиссия представила царю свой отчет, который был передан патриарху и собору епископов (кстати, их представитель входил в комиссию). Было решено, что смерть царевича – деяние Божие. Михаила Нагого и угличских бунтовщиков за убийство невинных сочли заслуживающими наказания.
Царица Мария вынуждена была принять постриг, нескольких ее родственников заточили в темницу, а имущество их конфисковали. Угличская недолгая смута быстро была подавлена.
Царевич Дмитрий был серьезно болен и вряд ли смог бы управлять государством даже формально.
Вот что пишет на этот счет Р.Г. Скрынников:
«Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией… Сильный припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед «великим днем» (Пасхой. – Авт .), показала мамка Волохова, царевич во время приступа «объел руки Ондрееве дочке Нагова, едва у него… отвели». Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий «ныне в великое говенье у дочери его руки переел», а прежде «руки едал» и у него, и у жильцов, и у постельниц: «царевича как станут держать, и он в те поры ест нецывенье за что попадетца». О том же говорила и вдова Битяговского: «Многажды бывало, как ево (Дмитрия. – Р.С. ) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой, и кормилицы, и боярони, и он… им руки кусал или, за что ухватил зубами, то об ъест».
Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленько стало полехче», и мать взяла его к обедне, а потом отпустила во двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ».
То, что многие бояре, и в числе их в первую голову Борис Годунов, желали бы смерти царевича, не могло быть секретом. И вот это «желали бы» превратилось в негласное обвинение Бориса Годунова в убийстве. Вполне вероятно, что такой слух упорно насаждали бояре, противники этого достойного государственного деятеля. Но в любом случае версия убийства совершенно естественна. Ведь в расследовании преступления важен первый вопрос: кому это выгодно? В данном случае ответ был очевиден: Борису Годунову.
«Версия насильственной смерти Дмитрия, – пишет Скрынников, – получила официальное признание при царе Василии Шуйском и при Романовых. Она оказала огромное влияние на историографию. Это влияние сказывается и по сей день».
И дело даже не в том, что самозванцы воспользовались именем царевича, чтобы «смущать» народ. Еще раньше подозрения и обвинения Бориса Годунова в убийстве Дмитрия зародили серьезные сомнения в народе о моральном праве Годунова на власть, вне зависимости от его качеств как государственного деятеля. «Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит», – говорит Юродивый в драме Пушкина «Борис Годунов».
Известно, что товарищи царевича по играм зимой лепили из снега фигуры, которые называли именами влиятельных бояр, а затем Дмитрий отсекал фигурам головы или четвертовал их. Молва о таких забавах давала повод опасаться его прихода к власти не только Борису Годунову. Возможно, что заинтересованные в устранении царевича лица позаботились о том, чтобы окружающие поощряли его забавы с ножичком.
Для нашей темы важно учитывать сам факт того, что общественное мнение было настроено против Бориса Годунова, а невинная жертва вызывала жалость. Правдоподобие оказалось, как часто бывает, убедительнее правды. Тем более что к смуте толкали не только моральные, но и материальные факторы.

ПРИЗРАК ЦАРЕВИЧА

Кризисное состояние земледелия в начале ХVII столетия привело к двум неурожаям подряд, вызвавшим страшный голод.
Мелкий помещик К. Осоргин писал в то время, что его мать Ульяна дошла «до последней нищеты, так что в доме ее ни одного зерна жита не осталось» и «великое было оскуднение пищи… а кони ее и рогатый скот поколели». Осоргины питались лепешками из древесной коры, лебеды и муки. Большинству же населения пришлось еще хуже.
Людей косили голод, эпидемии. Доходило до людоедства. Датские дипломаты зимой 1603 года видели огромные братские могилы у стен Москвы. Трупы валялись по дорогам, привлекая стаи волков. На московских улицах появились лисы. В них стреляли даже во рву Московского кремля.
Этими бедствиями воспользовалась правящая элита России, включая некоторых церковных иерархов. Монастыри, подобно светским феодалам, припрятывали запасы зерна и наживались на спекуляциях. Одним из первых этим грязным «бизнесом» занялся патриарх Иов – личный друг и протеже царя Бориса.
Мелких спекулянтов били на городских рынках кнутами, но это не помогало. Царь Борис не жалел для помощи голодающим своих и государственных средств. Например, в Смоленск он послал 40 тысяч рублей – колоссальную по тем временам сумму.
Но инфляция была такова, что одна прежде очень весомая копейка уже не могла прокормить не только семью, но и одного человека. И народ не выдержал.
По вотчинам светских и церковных зажиточных («порядочных») людей пошел гулять красный петух. Начались стихийные бунты и грабежи. Столица оказалась в кольце восставших регионов.
Когда вождь восставших Хлопко был схвачен и повешен, опасность для Москвы миновала. Однако центральная государственная структура была поколеблена. Царь Борис то шел на уступки (незначительные), раскалывая силы мятежников, то применял крутые меры. Но в целом примирения не получалось. Повстанцев пороли, вешали, но они не сдавались и в конце концов подались к вольным казакам на Дон и Терек, а главным образом на «Украйну», ближе к польской границе. Это был взрывоопасный «человеческий материал».
«Такие бедственные условия способствовали разгулу бандитизма, – писал Г.В. Вернадский. – С участием беглых холопов и крестьян это приняло размеры восстания. В сентябре 1603 г. большая банда недовольных, возглавляемая атаманом Хлопко, появилась в районе Москвы. Борис призвал регулярные войска под командованием способного военачальника, окольничего Ивана Федоровича Басманова. Мятеж был подавлен, но Басманов в сражении погиб. Раненого Хлопко взяли в плен и повесили».
Г. В. Вернадский пережил бедствия Гражданской войны в России после 1917 года и потому, как можно предположить, судил о «бандитах» Смутного времени по своему личному опыту. Однако вряд ли против банды направили бы регулярные войска. Нет, это было настоящее народное восстание, прелюдия большой Смуты.
Вновь хотелось бы сопоставить эту ситуацию с ситуацией, сложившейся в России конца XX века, когда «народ безмолвствовал» даже после того, как его ограбили чудовищные «реформы» Е. Гайдара и небывалая инфляция, когда миллионы были обворованы банками и началась безработица (в начале XVII века хозяева тоже выбрасывали на улицу своих холопов, чтобы не кормить их, чем увеличивали число восставших).
В конце XX века несамостоятельных и робких граждан через средства массовой дезинформации стали «стращать» ужасами гражданской войны и ГУЛАГа, которые их ждут в случае свержения (пусть даже путем выборов) «демократической» власти. И удивительно – столь убогий, нелепый и лживый способ «промывания мозгов» оказался эффективным. Народ пугали коммунистами не только представители прозападных группировок, но и не понимавшие, что выступают заодно с врагами России, патриоты-русофилы.
Почему же множество граждан продолжало верить лидеру, обещания которого лопались, как мыльные пузыри? Видимо, потому что в чем-то главном он был подобен своим поклонникам. Если в Средние века народ верил в сильного, грозного и справедливого правителя, то теперь слишком многих, особенно начинающих возвышаться олигархов и подпольных миллионеров, устраивала предельно слабая государственная власть, позволяющая «прихватизировать» национальные богатства.
Противоположные устремления больших масс населения привели к предельно разным результатам. Смута начала ХVII столетия завершилась восстановлением и укреплением могучей державы. Смута конца XX века закончилась расчленением СССР и превращением России из сверхдержавы в третьеразрядное государство.
Однако вернемся к давней Смуте.
Казалось бы, дела царя Бориса Годунова поправились. Но его враги-соперники замыслили хитроумный план, чтобы свергнуть его не путем дворцового переворота (царь-то был избран законным путем на соборе, назначенном и руководимом патриархом!), а руками народа.
Эти бояре, как пишет Г.В. Вернадский, «решили избавиться от Бориса, восстановив прежнюю династию с помощью призрака князя Дмитрия Угличского.
Вдохновителем нового плана являлся, по всей вероятности, боярин Федор Никитич Романов. Его братья следовали за ним. Богдан Бельский тоже был в курсе дела. Князь Мстиславский держался в стороне. Основным оружием борьбы с Борисом стало распространение слухов, вносящих смятение в умы московитов. Пропаган дистская кампания имела две цели: подрывать доверие народа к Борису, очерняя его личность; и отрицать его право на трон, утверждая, что царевич Дмитрий жив…» В феврале 1598 года в Москве распространились слухи о спасении царевича Дмитрия. Андрей Сапега докладывал литовскому гетману Кшиштофу Радзивиллу, что «говорят, будто Дмитрий – сын царя Ивана IV от его второй жены Марии». Андрей Сапега слышал, что Борис поддерживает молодого человека и готов признать его царем, если его самого не выберут».

Борис Годунов. Рис. XVII в.

Получается что-то странное, если только в последнем приведенном абзаце историк не сделал ошибку. Ведь князь угличский царевич Дмитрий был сыном не второй, а шестой жены Ивана IV. Этот брак был не вполне законным, согласно правилам того времени, и сына от шестой жены принято было считать незаконнорожденным. Правда, для Дмитрия сделали исключение, но в глазах знати его претензии на трон были бы необоснованными.
Может ли быть, что «призрак» погибшего Дмитрия был вызван самим Борисом Годуновым? Неужели столь странный план был припасен им на тот случай, если его не изберут царем? Очень сомнительно. Слух о существовании царевича Дмитрия, скорее всего, был уже в 1598 году пущен противниками Годунова, но он обрастал разными домыслами, один из которых и слышал доносчик Андрея Сапеги.
Другое дело – пропагандистская кампания Романова. Она была направлена против царя, имея целью его опорочить и свергнуть. Но эта «деза», пущенная для «внутреннего употребления», неожиданно оказалась наиболее выгодной для иностранных интервентов и большой Смуты.
В Польше появился человек, выдававший себя за сына Ивана Грозного Дмитрия, спасшегося от убийц. По официальной версии, это был самозванец: беглый монах Григорий Отрепьев. Кем он был в действительности? По этому вопросу у историков до сих пор нет единого мнения.
Еще в ХVIII веке академик Миллер усомнился в самозванстве Дмитрия. В ХIХ веке А.С. Суворин свидетельствовал, что Карамзин в 11-м томе «Истории государства Российского» называл Дмитрия не самозваным, а истинным царевичем. Но затем под каким-то влиянием историк отказался от этой позиции и переделал свою работу, сделав лжецаревича Гришкой Отрепьевым.
С.М. Соловьев считал самозванца орудием бояр, оппозиционных Годунову. Такую точку зрения разделяет Р.Г. Скрынников, прямо называющий покровителями Отрепьева бояр Романовых. Ссылаясь на летописца второй половины XVII века, Скрынников пишет: «Сколько бы осторожным ни был летописец, он весьма прозрачно намекнул на подлинные причины пострижения авантюриста. Отрепьев вынужден был уйти в монастырь в связи с крушением Романовых».
Н. И. Костомаров колебался между признанием Дмитрия царевичем и его самозванством. К.Н. Бестужев-Рюмин писал С.Д. Шереметеву: «Теперь я вижу и считаю вероятным спасение Дмитрия и надеюсь, что Вы это вполне докажете». Шереметев готов был опровергнуть официальную версию правительства и церкви о личности самозванца. Александр III не возражал против публикации такой работы, но при условии, что автор более убедительно подтвердит свою версию фактами. Но труд так и не вышел в свет.
Из советских историков пытался преодолеть традиционный взгляд на проблему П.П. Васильев, посвятивший этой теме книгу в 1957-1958 годах. «Потребовалось 30 лет, – писал он, – для того, чтобы пробить бастионы консерватизма и получить разрешение на издание сей книги, к тому же за счет автора». После обращения к Н.С. Хрущеву он получил разрешение сделать доклад по данной теме в Институте истории СССР и вызвал бурную дискуссию. Но разрешение на печатание книги было получено только в 1989 году.
Что можно сказать о «проблеме царевича Дмитрия»?
Среди исторических документов, летописей и других сочинений нетрудно подобрать сведения, подтверждающие любую из трех версий: Дмитрий зарезался, его зарезали, он остался в живых, а зарезан был «подставленный» мальчик, поповский сын. Вопрос в том, каким сведениям следует доверять.
Наиболее сомнительна или, точнее, фантастична версия о чудесном спасении царевича. У нее есть приверженцы, но доказательств – никаких.
Злодейское убийство царевича не исключено. Один из сравнительно поздних авторов В.А. Малинин пишет: «Розыскное дело Шуйского-Клешнина – топорно сработанная версия недобросовестных следователей. Дело переполнено противоречивыми показаниями, нарочитыми передержками и умалчиваниями, носит следы предубеждений розыскников, следовавших тайным указаниям, полученным еще до отъезда из Москвы. Доверять такому документу можно лишь при условии насилия над собственной совестью».
Суждение резкое, но в немалой мере оправданное. Хотя о каких-либо «тайных указаниях», полученных в Москве, нет никаких данных. При всех недостатках розыска и соответствующих записей, выводы официального следствия в целом вызывают больше доверия, чем свидетельства явно заинтересованных лиц, стремившихся во что бы то ни стало оправдать самосуд над государевым дьяком и другими людьми. О подозрительных людях в окружении Дмитрия нет никаких сколько-нибудь обоснованных данных. Если, предположим, игравшие с ним дети лгали о припадке и невольном самоубийстве, то со временем, став взрослыми, они бы не умолчали об этом. В том, чтобы обвинить в организации убийства Годунова, были заинтересованы слишком влиятельные боярские роды.
В. А. Малинин высказал сомнение в том, что у Дмитрия случались припадки, потому что ходили слухи о попытках отравить царевича. Но и все это не более, чем домыслы. Описания приступов у мальчика более всего напоминают эпилепсию, при отравлениях проявляются другие симптомы. Так что если нельзя вовсе исключить возможность злодейской расправы над царевичем, то признать убедительной такую версию «можно лишь при условии насилия над собственной совестью».
При всей загадочности личности Лжедмитрия I, его приходится считать самозванцем. При окончательной невыясненности причин смерти царевича Дмитрия важен факт появления, распространения и популярности версии о том, что он либо злодейски убит, либо чудом спасся. И та, и другая мысль укоренились в общественном сознании, породив духовную смуту.
Верил ли народ в то, что объявился настоящий царевич Дмитрий? Пожалуй, да. Ведь этот человек обещал быть более «крестьянским» государем, чем Федор или Борис. Да и сам Отрепьев (по-видимому, это был он) все более входил в роль царевича Дмитрия, словно убедив самого себя, будто так оно и есть.
Перед выступлением на Русь у него было небольшое войско, несколько тысяч человек. Было бы безумием при этом надеяться на удачу. Официальная Польша отказалась оказывать ему открытую поддержку. На что он и его советники (в том числе из числа иезуитов; ведь он тайно перешел в католичество, хотя и папа его не признал как царевича) могли рассчитывать?
Есть все основания полагать: они имели надежные сведения о том, что в народе отношение к Годунову отрицательное, а слух о его причастности к убийству ребенка пользуется популярностью. Пограничные с Польшей «украины» с Россией были осведомлены о появлении Дмитрия и, по-видимому, приняли эту весть доверительно. Поэтому те, кто поддерживали «Дмитрия», и рискнули пуститься в авантюру.

Лжедмитрий I. Гравюра Л.Килиана, XVII в.

Действительно, как верно отметил Г.В. Вернадский: «Сила Дмитрия состояла не столько в его армии, сколько в авторитете его имени». Тем более что существовал заговор бояр и воевод против Годунова, а слухи о якобы чудесно спасшемся царевиче распространялись в этой среде еще раньше. Воевода Михаил Салтыков прямо говорил, что трудно победить урожденного царя. Некоторые князья и воеводы сдавали свои крепости новоявленному «Дмитрию» без боя.
В декабре 1604 года у Новгорода-Северского путь его войску преградила московская армия под командованием князя Федора Мстиславского. Она была разбита. Войска самозванца постоянно пополнялись главным образом казаками, а также простолюдинами. Стратегия была выбрана верная: не идти сразу на Москву, а постепенно продвигаться по юго-западной окраине Московии, чтобы иметь постоянное пополнение.
Царь Борис организовал новую армию под командованием князя Василия Шуйского. 21 января 1605 года под Добрыничами войско Лжедмитрия было разбито наголову. Но Шуйский и его воеводы не стали преследовать самозванца, чтобы схватить его, а предпочли выжидательную позицию. Тем временем к Лжедмитрию, отступившему в Путивль, присоединилось несколько тысяч казаков.
13 апреля царь Борис умер в результате сильных кровотечений изо рта, ушей и носа. Говорили, что он был отравлен. (Не было ли это прободением язвы желудка, возникшей на нервной почве?) Никакого дворцового переворота не произошло (что было бы естественно при отравлении). Бояре присягнули юному Федору, сыну Бориса. Он направил верного человека Петра Басманова в действующую армию, назначив его вторым воеводой. Но к этому времени в армии началась смута, и многие перешли на сторону самозванца. А 7 мая армия перешла на сторону противника царя Федора Борисовича.
3 июня произошел бунт в Москве, царя Федора и его мать арестовали, а неделю спустя убили.
20 июня Лжедмитрий под ликование толпы и звон колоколов вступил в Москву. Через месяц его торжественно венчали на царство после того, как монахиня Марфа (бывшая царица Мария), боясь расправы, признала самозванца своим сыном.
Чем объяснить такое невероятно быстрое торжество Лжедмитрия? Как мы бы теперь сказали – предварительной его победой в информационной войне. Он слал по городам и в столицу агентов с «прелестными» грамотами, умело прельщая разные слои населения. Теперь говорят о «популистских лозунгах» и «информационных технологиях». Все это вовсе не изобретение второй половины ХХ века, а использовалось с древнейших времен в разных странах и было успешно применено самозванцем в начале XVII века в России.
Годуновские заставы ловили распространителей «прелестных грамот» и вешали их без суда. Но грамоты все-таки перечитывались и пересказывались. В них «царь Дмитрий Иванович» напоминал боярам, каким «мукам нестерпимым» и «разорению» они подверглись от годуновского правления. Купцам говорилось про обременительные годуновские подати, а простым людям – об угнетении и всяческих годуновских преступлениях. Этот лжецарь не скупился на посулы, умело играя на интересах каждого сословия.
(Вряд ли надо доказывать сходство этих популистских приемов с теми, которые были использованы агитационной машиной проельцинских группировок в последнее десятилетие XX века.)
Сказалось и то, что наследник престола был молод, а его растерявшиеся родственники были ему слабой опорой. Семен Годунов при активном участии вдовы Бориса Годунова (дочери небезызвестного Г. Малюты Скуратова-Бельского) Марии Григорьевны составил чрезмерно длинный перечень обязательств, гарантирующих безопасность царской семьи. Но вместо того, чтобы четко обличить самозванца, царица решила вовсе игнорировать в записи имя Отрепьева, чем свела на нет усилия официальной пропаганды.
Остаются неясными тайные пружины, подвигнувшие москвичей на мятеж. Явные – очевидны: в Красном Селе, богатом и многолюдном пригороде Москвы, появились агитаторы самозванца, собрали большую толпу и «прельстили» своими лозунгами. Но почему их сразу же не схватили? Почему об этом событии донесли Федору Борисовичу тогда, когда к толпе примкнули многие москвичи?
В самый ответственный момент появился Богдан Бельский и открыто призвал к мятежу и захвату царской семьи. Остановить толпу было уже невозможно.
Богдан Бельский – интересная фигура Смутного времени. Опричный фаворит Ивана Грозного, ставший позже руководителем секретной политической полиции. По сообщениям некоторых современников, именно Бельский вместе с Борисом Годуновым помог Ивану IV покинуть этот грешный мир, придушив царя подушкой.
Бельский проиграл Годунову в борьбе за власть. Теперь его враг был мертв, но зачем-то Бельский мстил его семье. Он принял участие в физический ликвидации Федора и Марии Годуновых. Молодой царь сражался с убийцами мужественно, но их было четверо…
Финал Бельского был бесславным. Несмотря на его очевидные заслуги перед Лжедмитрием, Бельский был отправлен воеводой в Новгород, где был как-то не очень заметно убит во время одной из стычек времен Смуты.
Казалось бы, ставший новым царем всея Руси Дмитрий I (пусть и под чужим именем, но – царь!) теперь мог безмятежно наслаждаться властью, пользуясь всеобщей любовью.
Однако этого не свершилось. Настало время выполнять обещания, а сделать это было невозможно: слишком много и слишком многим было обещано. Казна оскудела, общество раздирали противоречия. Нельзя было заручиться поддержкой какого-то одного сословия, не нанеся при этом ущерба другому.
Не правда ли, ситуация достаточно типичная для смутных периодов. Сходный популистский вариант пытался использовать Н.С. Хрущев, обещая гражданам СССР, что к 1980 году они будут жить при коммунизме. Таким образом он пытался поднять свой авторитет. Но народ, в массе своей верно оценивший этот маневр, высмеял в многочисленных анекдотах этого генсека СССР. Таким было начало конца Советского Союза. Уже тогда, в правление Хрущева, произошел духовный надлом общества, решительный разлад между правящей верхушкой, партийной номенклатурой и народом.
Горбачев начал «перестройку», суля всеобщее благосостояние, Ельцин под тем же лозунгом проводил «реформы». Чем все это кончилось – известно (хотя, возможно, не всем понятно). А вот граждане оказались далеко не так сообразительны и честны перед собой, не так устойчивы ко лжи, как российский народ Смутного времени начала ХVII столетия. То, что тогда поняли в считанные месяцы, теперь кое-кто не желает понимать даже спустя полтора десятилетия.
Меняются не ситуации. Меняется народ. Точнее сказать – та значительная часть социума, которая принимает решения о судьбе страны. Не только лгущий «лидер», номенклатура, олигархи, но и те, кто поддерживают их, в своем стремлении к личному материальному благополучию (которое большинству их не суждено достигнуть).
Итак, от самозванца стали требовать выполнения обещаний, и не через неопределенное время, а в данный момент. Сигизмунд III напомнил своему ставленнику о секретных соглашениях, заключенных в Польше. Самозванец не решился прямо отказаться от обязательств по передаче королю пограничных русских земель, а стал предлагать вместо городов деньги. Короля это не устраивало. Свержение Сигизмунда давало надежду на то, что все проблемы будут решены.
Самозванец установил тайные связи с оппозицией королю в Польше, вожди которой предлагали ему польскую корону, желая получить взамен помощь войсками и сто тысяч флоринов. Вряд ли об этих переговорах не было ничего известно польскому королю, но он предпочел выждать некоторое время.
Внутрироссийские дела складывались у Лжедмитрия все хуже. Наградив своих главных союзников в войне против Годунова – донских казаков, он отказался от дальнейшего сотрудничества с ними. Терские казаки, демонстрируя свои притязания на власть и привилегии, выдвинули своего самозваного претендента на трон – «царевича Петра», якобы сына царя Федора Ивановича (у которого и вовсе не было сыновей). Донские казаки, уже привыкшие присягать самозванцам, признали и этого.
Лжедмитрий попытался наладить управление государством. Это вызвало тайное, но сильное недовольство бояр. Они собирались сделать из него послушного исполнителя, а не самодержавного правителя. Василий Шуйский начал агитационную кампанию против него, теперь уже распуская слухи о том, что это самозванец, а настоящий царевич Дмитрий был убит в Угличе. Василия Шуйского арестовали, приговорив к смертной казни. В последний момент она была заменена ссылкой, но вскоре Шуйского вернули в Москву. Лучше относиться к самозванцу после всех этих переживаний он не стал, но затаил ненависть до лучших времен.
Вокруг Лжедмитрия сгущались тучи. Он торопился устроить пышную свадьбу с красавицей (как считалось) Мариной Мнишек, дочерью польского магната-авантюриста и мошенника. Иезуиты требовали от самозванца решительных мероприятий по «перекрещению» Руси в католическую веру. Он понимал, что это грозит всеобщим восстанием, и не выступал против православной церкви. И предпринял ловкий маневр: обещал папе римскому начать с его благословения крестовый поход против турок, если ему будет пожалован титул императора, а король Сигизмунд будет в его подчинении. Папа отклонил предложение, а Сигизмунд возненавидел самозванца.

Марина Мнишек. Гравюра Ф.Снядецкого, XVII в.

8 мая 1606 года в Покровском соборе Кремля самозванца торжественно сочетали браком с Мариной, которую короновали царицей.
«Москва, – писал Г.В. Вернадский, – казалось, на некоторое время превратилась в польский город. Мнишека и других польских магнатов, приехавших на свадьбу, сопровождали огромные свиты. В Кремле и в городе кишели толпы польской знати и сопровождающих лиц. Характерно, что на церемонии коронации Марины и на ее свадьбе в соборе присутствовали большей частью поляки; из русских пригласили только избранную знать. Простых русских не допустили даже в Кремль.
…Основная часть поляков поселилась в частных домах в центральной части города (Китай-городе). Они вели себя так, будто находились в завоеванной стране. Их надменность оскорбила москвичей и возбудила ненависть к пришельцам».
Бояре-олигархи, боясь укрепления власти Лжедмитрия, вели сложную политику. Они распространяли слухи о его самозванстве, поддерживали неприязнь населения к полякам и в то же время предлагали (тайно) королю Сигизмунду свергнуть царя и возвести на московский трон польского королевича Владислава. Такова одна из характерных черт Смутного времени: олигархам (будь то бояре, вельможи, номенклатура, банкиры и пр.) чужды национальные государственные интересы. Ради сохранения своего высокого положения и капиталов они готовы превратить Россию в расчлененную, зависимую от иноземцев страну. И другая, не менее характерная черта: когда народ сознает опасность попасть под двойной гнет – своих господ и иноземных, он восстает и свергает неправедную власть.
В мае 1606 года почва для успешного восстания была подготовлена. Шуйские тайно привлекли на свою сторону подразделения новгородских и псковских войск, находившиеся на окраине Москвы.

Подпись Лжедмитрия I

День 16 мая прошел для молодого царя спокойно. Он принимал доклады дьяков. Тем временем Василий Шуйский вел верные ему отряды на Кремль. К ночи они заняли все кремлевские ворота. На рассвете, в 4 часа, ударили в набат. Москвичи повалили на Красную площадь; толпа принялась бить и грабить поляков, литву. Подогревали страсти толпы бояре – верхом и в полном вооружении, – которые кричали, что иноземцы устроили заговор против царя.
Под шум погрома организаторы заговора вошли в царские покои, которые охраняли немецкие наемники. Басманов попытался оказать бунтовщикам сопротивление, но был убит. Самозванец выпрыгнул в окно и повредил ногу и руку. Его убили, а Марину Мнишек со свитой арестовали.
Все свидетельствует о том, что мятеж был тщательно подготовлен. Заговорщики сумели очень быстро прекратить погромы. Стихийные грабежи продолжались чуть более суток. Порядок был восстановлен. А уже 19 мая был выбран очередной царь: князь Василий Иванович Шуйский. Не были даже соблюдены надлежащие формальности. Это был откровенно боярский избранник, провозглашенный царем перед толпой на Красной площади, а завершили действие в Успенском соборе, где Шуйский поклялся, что не будет злоупотреблять властью.
Был составлен особый документ – крестоцеловальная грамота, согласно которой права царя ограничивались. «Суда без бояр не творить, смерти никого не предавать, отчин (владений. – Авт .) у них не отнимать, ложных доносов не слушать, а ложных доносчиков наказывать».

В чью пользу были эти ограничения? По мысли Ключевского, в пользу самого демократического учреждения того времени – Земского собора, поскольку целование креста было «всей земле». В противовес этому мнению Платонов подчеркивал зависимость нового царя от бояр. Е.Ф. Шмурло назвал грамоту Шуйского «русской хартией вольностей», сравнивая ее с аналогичным английским документом. Неужели отзвуки конституционализма донеслись до Москвы из революционных Нидерландов? Ведь торговые связи Руси с этой страной расширялись. Или это была попытка препятствовать новой опричнине? Скорее всего, этот документ был вынужденной уступкой Шуйского боярской думе, где большинство составляли выдвиженцы самозванца или поддерживавшие его люди, вроде ростовского митрополита Филарета, в миру Федора Никитича Романова – племянника первой жены Ивана Грозного Анастасии. Его насильно постригли в монахи по велению царя Бориса. Он оказался наиболее подходящей фигурой при выборах патриарха. Более достойная кандидатура – казанский митрополит Гермоген не прошел из-за своего радикализма: он был принципиальным противником и обличителем самозванца.

СМЯТЕНИЕ УМОВ И ВОССТАНИЕ

В Москве творились чудные дела. Еще недавно с ликованием встречали царя «Дмитрия». А теперь его изуродованный и оплеванный труп после трехдневного позора вывезли за город и, бросив в яму, прибили колом к земле, дабы «чародей» не смог восстать из мертвых.
Убийство двух царей за один год – такого в отечественной истории еще не случалось. Смятение в умах и душах подготовило народ к новым чудесам и знамениям. И они не замедлили явиться.
Люди шептались, будто на могиле самозванца по ночам зажигались огоньки и раздавалось дивное пение. Да и как этому не поверить, если в ночь после его гибели вдруг ударил мороз, державшийся целую неделю. На полях промерзли хлеба, пожухли трава и листья на деревьях.
Поползли слухи, крайне неблагоприятные для нового царя. Появились листы с известием о том, что царь Дмитрий жив; сам Бог вторично укрыл его от изменников. Общественное мнение восстанавливалось против Василия Шуйского.
Власти стали доискиваться, откуда взялись провокационные прокламации. Следы привели к дому Романовых.
Дело в том, что очередной государственный переворот пробудил в душе Романова-Филарета прежние честолюбивые мечты. Конечно, бывший щеголь и кутила не помышлял о сложении духовного сана и возвращении в мир. Тогда расстриги на Руси пользовались самой дурной славой. Но был у Филарета девятилетний сын Михаил. Он имел право занять трон как племянник последнего законного царя Федора Ивановича. По стране пошли толки (по-видимому, с подачи Романовых) о возможности его избрания царем.
Пробуждать сомнения в праве Шуйского занимать трон, вызывать брожение умов было в интересах Романовых. Но многие люди, которые уже раз поверили в то, что маленький царевич чудесным образом избежал смерти в Угличе, готовы были поверить и во второе спасение Дмитрия.
Вряд ли в мыслях у Филарета был вариант нового появления призрака царевича Дмитрия. Он желал воспользоваться памятью о Дмитрии для того, чтобы снизить авторитет нынешнего царя и напомнить о родовой преемственности династии Ивана Грозного (хотя прямых династических наследников не осталось).
Власти не стали жестоко карать Романовых. Для пресечения суеверных толков тело самозванца было извлечено из могилы, сожжено на костре, а пепел развеян по ветру. (Ясно, что таким способом суеверия не только не искоренишь, а скорее укрепишь.)
Филарета лишили сана патриарха. На его место поставили Гермогена, отличавшегося твердым характером и решительностью и способного, по расчетам правящей элиты, удержать народ в спокойствии и покорности.
Однако ситуация становилась все более взрывоопасной. Начинались серьезные смуты, в которых порой принимали участие даже представители низшего духовенства. «Взбесились тогда многие священники и иноки, – повествовал один церковный автор, – и чин священства с себя свергли и много крови христианской пролили». Как видим, в ту пору многие священнослужители были более близки к народным массам, чем к правящим кругам.
В народе не могло быть глубокого уважения и доверия к новому царю. Вот как характеризует его Г.В. Вернадский:
«Прирожденный интриган, он не гнушался солгать, если это отвечало его интересам. В свое время по поводу смерти царевича Дмитрия Шуйский утверждал, что это был несчастный случай. Когда появился претендент на престол – Дмитрий, Шуйский поклялся, что он – действительно царевич, чудесным образом спасенный от гибели. Теперь он публично o бъявил, что этот Дмитрий был самозванцем, а настоящий царевич действительно умер в 1591 году, как мученик, от рук злодеев».

Царь Василий Шуйский. Рис. 1672 г.

Чтобы пресечь кривотолки, было решено раз и навсегда покончить с «проблемой царевича». Его канонизировали как мученика, в связи с чем его мощи доставили в Москву и поместили в соборе Архангела Михаила. Эта политическая акция не имела желаемых результатов. Бежавшие за границу и оставшиеся в России сторонники Дмитрия продолжали утверждать, что он остался в живых.
Царь Василий Шуйский, будучи ставленником бояр, естественно, проводил политику, отвечавшую исключительно их интересам.
Остальные социальные группы чувствовали себя обойденными. Казаки собирались идти походом на Москву, среднее и низшее дворянство открыто высказывало недовольство правительством, крестьяне глухо роптали, не видя никаких послаблений. Некоторые воеводы и князья не желали признавать законность власти Василия, ибо он не был избран Земским собором.
На престоле Шуйский держался непрочно. Тем более что на западной границе вновь стало неспокойно. Польские шляхтичи желали реванша. Масла в огонь подливали некоторые сторонники Лжедмитрия, бежавшие за рубеж, например, Молчанов, выступивший от имени якобы живого самозванца.
Однажды польские власти задержали подозрительного русского, который пробирался из Венеции в Московию. Его привели к Молчанову. Выяснилось, что это Иван Исаевич Болотников. В юности он был холопом князя Телятевского, состоял на военной службе. Бежал от хозяина на Дон и стал вольным казаком. В стычке с татарами он попал в плен, был продан в рабство туркам, после чего несколько лет «рабычил» на галерах. Ему удалось бежать в Венецию. Узнав о смуте на родине, он решил вернуться домой.
Молчанов проникся уважением к Болотникову – личности действительно незаурядной и достойной – и решил направить его к воеводе Путивля князю Шаховскому, противнику Шуйского, чтобы организовать народное войско. По-видимому, Молчанов именем Дмитрия назначил Болотникова главнокомандующим (большим воеводой) еще не существующей повстанческой армии.
Как писал С.Ф. Платонов: «Иван Болотников стал знаменит на Украине тем, что первый поставил целью не только политический переворот – свержение боярского правительства Шуйского, – но и переворот общественный – низвержение крепостного строя. Звал он в поход на Москву для восстановления царя Дмитрия, которого у него не было, но возбуждал к действиям вообще против действующих классов».
Пожалуй, в таком суждении есть некоторое преувеличение: свержение господствующих классов не входило в политические планы Болотникова, и вряд ли такая цель могла быть понята крестьянами и посадскими, даже вольными казаками. Их идеалы были более реалистичны: заполучить «крестьянского царя», при котором будет резке ограничена и подчинена государственным интересам власть бояр-олигархов, князей, дворян и низшие слои общества получат льготы. Народный гнев Болотников направлял на крупных землевладельцев, купцов, призывая убивать бояр и торговых людей, а дома их грабить.
Иной идеологией руководствовались восставшие в Рязани. Они, как пишет Платонов, «были недовольны олигархическим правительством московских «бояр», потому что оно давало торжество родословному началу и тем самым закрывало дорогу к широкой карьере людям не своего «высокородного круга». Здесь верховодили мелкопоместные дворяне.
Болотников был талантливым полководцем и смелым воином. Он разгромил несколько армий московских воевод, умея хорошо организовать и наступательные и оборонительные мероприятия. На его стороне были не только крестьяне, но и представители других групп российского общества, и уже одно это не позволяет называть его восстание крестьянским. Это, пожалуй, более походило на революцию и гражданскую войну.
Например, крестьянская война в Германии XVI века выливалась преимущественно в локальные бунты (страна тогда была разделена на множество мелких княжеств, что и мешало объединению повстанческих групп). Кроме того, крестьянское движение в Германии было тесно связано с Реформацией, тогда как в России подобные мотивы отсутствовали.
По-разному вели себя и русские посадские люди, в отличие от немецких бюргеров. Последние занимали выжидательную позицию, поначалу даже поддерживали восставших, а затем их предали. На Руси же посадские люди, особенно торговцы, сразу же выступали главным образом против восставших (лишь в немногих городах примкнули к ним). Когда армия Болотникова подошла к Москве, столичный посад остался верен Шуйскому. И это понятно: боялись грабежей и потери имущества (это относилось прежде всего к зажиточному населению, а оно соответствующим образом настраивало и небогатых горожан).
Сыграла свою роль и православная церковь, выступившая на стороне существующей власти. Церковные иерархи не могли согласиться, в частности, с призывами Болотникова, отличавшимися революционным радикализмом, вроде «Грабь награбленное!» Осуждение церковью действий повстанцев усилило разобщение в их стане.
Подавление мятежа сопровождалось казнями и репрессиями, а также дальнейшим закрепощением крестьян. Стараясь сохранить патриархальные порядки и власть бояр-олигархов, царь Василий Шуйский давал повод для новых восстаний. Ведь причины недовольства народа не были устранены.
Дворянские отряды предали восставших, перейдя на сторону царя. Они поняли, что их место – среди верхних, а не нижних слоев общественной пирамиды. Классовые интересы (эксплуататорские) возобладали. Хотя, конечно же, в рядах восставших оставалась часть дворян, а во главе стояли бояре, князья.
Не успел Шуйский погасить пожар на юге, как уже в конце лета того же 1607 года в городе Стародубе появился некто, называвший себя царевичем Дмитрием. Отзывы о нем современников были самыми нелестными, однако именно заурядностью и беспринципностью своей он привлекал тех, кому надо было захватить власть в Москве под предлогом восстановления законного претендента на трон – Дмитрия-царевича. Новый ставленник был марионеткой в руках польской шляхты, донских и запорожских казаков, литовских дворян.
Предводительствовали этой армией (и Лжедмитрием II) опытные люди: украинский магнат князь Рожинский, Ян Сапега, Александр Лисовский, казачий атаман Иван Заруцкий. Их войска подошли к Москве летом 1608 года, а руководство разместилось в Тушине (откуда и появилось прозвище Лжедмитрия II Тушинский вор). Началось противостояние; противники не имели сил для решительных действий. Новому самозванцу требовалась «информационная поддержка», для чего его свели с Мариной Мнишек, которая, оправившись от первого потрясения при виде такого «супруга», вынуждена была сыграть роль царицы, чудесным образом обретшей своего царя, считавшегося погибшим.
Не решаясь штурмовать столицу, пришельцы именем царя Дмитрия попытались установить свою власть в северной части Московского царства. Они были приняты настороженно, а затем враждебно, ибо вели себя как завоеватели. Городская беднота и крестьяне были возмущены грабежами и насилиями, осквернением церквей. Вместо «крестьянского царя», как стало ясно, они получили ставленника интервентов. Против них поднялся народ.
Шуйский заключил договор со шведами, которые послали ему в помощь свое войско. Армии Скопина-Шуйского, молодого талантливого полководца, одерживали одну победу за другой. Его торжественно встретили в Москве, но вскоре он умер – двадцати четырех лет! – при неясных обстоятельствах; существует версия, что его отравили по указанию царя, видевшего в нем опасного конкурента.
В сентябре 1609 года, под предлогом того, что царь Василий Шуйский вступил в сговор со шведами, с которыми воевала Польша, король Сигизмунд III вторгся в Россию. Он осадил Смоленск. Гарнизон и жители города героически оборонялись два года, в труднейших условиях противостояли превосходящим силам поляков, препятствуя интервентам хозяйничать на Руси.

Лжедмитрий II

Тушинские поляки арестовали Лжедмитрия II, но ему удалось вбежать в Калугу. Тушинское правительство заключило с Сигизмундом III договор, по которому тот «отпускал» своего сына Владисла ва на р усс кий тр он. Эта кандидатура устраивала и московских бояр. Участь Шуйского была решена.
Он пытался хитроумно лавировать в политических играх, много говорил и мало делал, да и его права на трон были сомнительны, так как выборы были келейными. Этим (и болтливостью) он напоминает первого и последнего скоротечного президента СССР. «Идеологические хитрости», которыми он смущал умы горожан, обернулись против него.
Шуйский решил воспользоваться телом царевича Дмитрия для того, чтобы представить святым и невинно убиенным мальчика, которого сам же ранее называл самоубийцей (хотя и невольным). На останки царевича даже положили окровавленные орешки, чтобы видно было, будто он перед смертью не играл в ножички. Тогда же для одурачивания всего честного народа устраивали у гроба «чудесные исцеления» специально подобранных бродяг, после чего торжественно звонили в колокола. Народ ломился в Кремль, чтобы приобщиться к чуду (массовая «обработка умов»!). Вся эта трагикомедия закончилась, когда группа то ли противников Шуйского, то ли уверовавших в чудеса приволокла к гробу царевича мужика при последнем издыхании, который тут же благополучно скончался. Народ отхлынул от чудотворного гроба, на том и все чудеса прекратились.
Впрочем, в смутные времена смятение умов нередко достигает такой степени, что общество готово отказаться от здравого смысла ради химер и очевидных, казалось бы, нелепостей и обманов.
К чести тех, «старых» русских, такое состояние у них длилось недолго.

ЛИЧНОСТИ И ЭПИЗОДЫ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ

В свете событий, происходящих в России в последние два десятилетия, Смута начала XVII века привлекла особое внимание пытающихся выделить общие закономерности подобных явлений. Однако даже на серьезных исследователей существенно повлияло идеологическое давление со стороны Запада, упорно и умело внедрявшее сознание советских интеллигентов мифологемы типа «СССР – империя зла», «Сталин – злодей и тиран». Это наложилось на исторические штампы, которые утверждались еще демократами XIX века: «Российская империя – восточная деспотия», «Иван Грозный – злодей и тиран».
Некоторые ловкие политологи стали винить в расчленении СССР и социально-экономическом упадке современной России… того же Сталина! Аналогично одной из решающих причин Смутного времени историки нередко называют политику Ивана Грозного. А Сталина и Грозного вдобавок стали представлять как маньяков, параноиков, психически ненормальных людей.
Известный историк Р.Г. Скрынников в одном из интервью сказал: «Самый жуткий и кровавый террор происходил в то время, когда Грозный был еще здоров. Психическое расстройство действительно наступило к концу жизни. Но именно в последнее десятилетие никаких казней не было».
Любопытный психологический нюанс: называя террор Грозного царя «жутким и кровавым», тот же автор справедливо отмечает: «Террор Грозного унес, как мне удалось доказать, около 4 тысяч жизней, четыре с небольшим, а гражданская война начала ХVII века не тысячи, не десятки тысяч, а много-много сотен тысяч… При очень малочисленном населении тогдашнем (примерно 5-7 миллионов) – это, конечно, колоссальное потрясение, которое далеко отбросило Россию, русское государство, ослабило его на многие десятилетия».
Так какой же тогда период следовало бы называть жутким и кровавым?! То же самое относится и к XX веку. Обратите внимание на такое сопоставление. С 1926 по 1940 год население Советского Союза увеличилось благодаря естественному приросту со 147 миллионов до 171 миллиона человек, а с учетом присоединенных западных территорий – до 191 миллиона человек. Темпы прироста населения в СССР были больше, чем в США и крупных государствах Западной Европы. За тот же период смертность (еще раз подчеркиваем – смертность!) понизилась с 2,5 до 1,9%. А страна не только возродилась после разрухи Гражданской войны, но и стала сверхдержавой!
Что произошло в последнее десятилетие XX века, в период правления Ельцина? Все в точности наоборот. Страна из сверхдержавы превратилась в третьеразрядное экономически зависимое государство, обремененное долгами. Смертность повысилась от 1 до 1,9% (и это с учетом достижений медицины за истекшие полвека!), а население России стало вымирать (!), так что убыль составила порядка 5 миллионов.
Заметим, что и в местах заключения при Ельцине находилось больше человек (в расчете на количество населения), чем при Сталине.
Так когда же был подлинный террор, переходящий в геноцид русского народа? Факты совершенно определенно свидетельствуют: в период большой смуты конца XX века и правления Ельцина.
Это не значит, что ни при Иване Грозном, ни при Сталине никакого террора не было вовсе. Он был, но только в меньшем масштабе, поскольку направлен он был преимущественно против «элиты» общества. По-видимому, историки и политологи, относящие себя именно к элите обществ, особенно остро переживают подобные события. Народ в таком случае выступает как безликая бессловесная серая масса. Но ведь именно Грозный и Сталин обращались к народу за поддержкой своих действий. Это подчеркнул, в частности, Скрынников:
«Царь не просто казнил бояр втайне от всех, а напротив, выводил осужденных на площадь и спрашивал у народа, верно ли он делает, что казнит своих изменников. Народ отвечал криками одобрения: «Живи, преблагой царь!» Бояре как бы становились врагами и народа и царя вместе… Шли десятилетия, и воспоминания о кровавых жестокостях блекли, зато вспоминались блеск и могущество власти…»
Иван Грозный казнил главным образом бояр, олигархов, а потому народ был на его стороне. Он олицетворял законную вла сть.
Смута началась отчасти и именно потому, что законной власти не стало. На трон взошел не наследник престола, а шурин и первый приближенный царя, тогда как наследник погиб при подозрительных обстоятельствах. Уже одно это сильно пошатнуло доверие к высшей власти в народе.
В книге В. Андриянова и А. Черняка «Одинокий царь в Кремле» (М., 1999) Борис Ельцин сопоставляется с царем Борисом Годуновым. Некоторое сходство действительно имеется. Годунов нарушил законную династическую традицию, был обуян жаждой власти, сумел стать едва ли не богатейшим олигархом на Руси. Однако кроме маниакального стремления к власти, добиваясь ее правдами и неправдами, да личного обогащения (в случае Ельцина буквально озолотилась его обширная и криминальная Семья), не говоря уж об имени, в самом главном разница колоссальная.
Как подчеркивали едва ли не все современники, Годунов был незаурядным государственным деятелем. Он достойно правил державой уже во времена царствования Федора Иоанновича. Ельцин же при всех своих высочайших претензиях оказался совершенно бездарным, бессильным, беспринципным во всем, что касалось управления государством. Талант демагога позволил ему занять высокий пост…
Впрочем, как демагог Борис Годунов тоже был незауряден. Он и его сторонники организовали после смерти Федора Иоанновича (по одной из недостоверных версий, отравленного Борисом) шествия московского люда, требовавшего на царство Годунова.
Как пишут про Ельцина В. Андриянов и А. Черняк: «В Кремль, образно говоря, его внесла волна народного признания. Казалось бы, пришло время полного взаимопонимания народа и власти. Но, увы! Правление Ельцина лишь обострило противоречия между властью и народом. От него отвернулись все слои и группы населения…»
Однако уточним: не все слои отвернулись от него. Ельцина по-прежнему поддерживали те, кто боялся восстановления прежней власти: олигархи, частные торговцы, криминальные элементы, немалая часть идеологически обработанной интеллигенции, служащих, а самое главное – зарубежные антисоветские силы. Но может быть, самое главное, что немалая часть населения, поначалу поверившая посулам Ельцина в мечтах о буржуазном рае, не пожелала признать, что была наглейшим и откровеннейшим образом обманута.
Правда, тут и Годунова можно вспомнить. Коронованный на царство, он вышел из Успенского собора и заверил народ: «Никто же убо будет в моем царствии нищ и беден, и тряся верх срамницу и сию последнюю, рече, разделю». Ельцин, держа в каждой руке по ваучеру, по ТВ на всю Россию объявил, что это сулит каждому «россиянину» две новеньких «Волги». Естественно, что оба Бориса свои обещания не выполнили. Хотя к чести Годунова надо сказать, что во время голода он выделял собственные средства для помощи голодающим. Ельцин же и его окружение продолжали обогащаться за счет и без того обездоленного народа.
По словам Скрынникова: «У Годунова на исходе его лет наступил старческий маразм, он приглашал астрологов, окружил себя гадалками, т. е. потерял веру в свои силы, и это ускорило гибель его династии».
Здесь ссылка на старческий маразм у крепкого пятидесятитрехлетнего мужчины выглядит странно. А вот астрологам, гадалкам и колдунам и в правление Ельцина было раздолье (да и теперь они в чести). Трудно сказать, было ли нечто подобное в Московском Кремле, у представителей Семьи или у ее главы, но значительная часть россиян действительно «потеряла веру в свои силы», утратила и веру в будущее.
Кстати, появился и самозванец: так называемый Романов-Бельский, выдававший себя за сына чудесным образом спасшегося царевича Алексея Николаевича Романова.
У Годунова были влиятельные противники, у Ельцина тоже. Казалось бы, такое противостояние при общем расколе в обществе должно было вызвать в конце XX века не менее жестокую гражданскую войну, чем в начале века ХVII. Почему же этого не произошло? Разве не стало очевидно, что Ельцин и олигархи привели страну и народ в постыднейшее состояние? Неужели народ утратил чувство собственного достоинства и инстинкт самосохранения?
Принято считать, что в XX веке время-события протекают с необычайным ускорением, люди живут более интенсивно… На самом же деле это относится, пожалуй, к области современной мифологии. В реальности даже мощнейшие социально-политические и экономические стрессы на вызвали сколько-нибудь адекватной реакции русского народа.
Выглядит это очень странно. Словно за минувшие столетия со времен Смуты, несмотря на повальное среднее и широко распространенное высшее образование, несмотря на динамичный ХX век и необычайные технические достижения, русский народ оказался на более низком интеллектуальном и духовном уровне, чем в далеком прошлом!
Вновь возможны ссылки на «тоталитарное общество», которое подавило личность, превратило людей в тупое послушное стадо… Но в том-то и дело, что все произошло после нескольких лет «перестройки» и разгула полнейшей демократии (или демагогии?), постоянных проклятий именно в адрес тоталитаризма и сталинизма. Это были уже новые поколения, а не те, кто создавал (при «тоталитаризме») великую державу и победил мощнейшую фашистскую военную машину.
Выходит, все произошло потому, что были преданы и проданы идеалы социалистической цивилизации. В народе был утерян идейный стержень, духовное единство. Это стало результатом и «образованщины» (выражение А. Солженицына), и западной идеологической обработки, и активных действий антисоветских сил (они же – антинародные) внутри страны, и предательства многих партократов.

Князь Михаил Скопин-Шуйский

В Смутное время ХVII века некоторые высокопоставленные деятели тоже мало считались с интересами государства. K примеру, прославленный молодой полководец М.В. Скопин-Шуйский.
Зимой 1609 года царь Василий Шуйский направил на переговоры со шведским правительством своего племянника князя Скопина-Шуйского, который, стремясь заручиться поддержкой иноземцев, на новгородских переговорах со шведами пошел на уступки и обязался передать им крепость Корелу с уездом, заключив неравноправный договор. Несмотря на это, шведский король не направил в Россию свою регулярную армию. Он разослал вербовщиков, которые руководствовались принципом «числом поболее, ценою подешевле». Весь этот сброд Стокгольм направил в Россию, где Василий Шуйский платил наемникам огромные суммы, из-за чего вынужден был облагать народ дополнительными налогами.
Весной Скопин-Шуйский выступил из Новгорода, имея под своим командованием 15 тысяч наемников и только 3 тысячи русских ратников. Но именно соотечественники обеспечили ему победу. Помогли и народные восстания в тылу войск Тушинского вора.
В марте 1610 года Михаил Васильевич Скопин-Шуйский триумфатором въехал в освобожденный им «Третий Рим». Общественные симпатии были на его стороне. Из Рязани вожак местного дворянства Прокопий Ляпунов, погубивший Болотникова своей изменой, ярый оппозиционер Василию Шуйскому, призвал Скопина на царство. Этот призыв поддерживало немало москвичей. Скоропостижная смерть этого молодого талантливого полководца до сих пор окутана тайной.
Но можно вспомнить и его далеко не безупречное поведение во времена первого самозванца, у которого юный Скопин-Шуйский пребывал в любимцах и считался ближайшим другом, а потому был возведен в сан великого мечника. Однако в ночь государственного переворота после очередного приема во дворце «великий мечник» унес личное оружие царя, которого вскоре убили…
Вообще, родовитые бояре-олигархи вели себя в Смутное время – в большинстве своем – недостойно, преследуя почти исключительно личные или клановые интересы. Впрочем, не только бояре.
Поведение того же Прокопия Ляпунова в этом отношении очень показательно. Поддерживая Болотникова, он поставил Василия Шуйского на край пропасти. Однако в решающем бою переметнулся на сторону царя. Но и в этом лагере он оставался недолго – перешел к Лжедмитрию II. Из Тушина уехал в Рязань, где плел интриги против Шуйского. Ляпунов направил к князю Ивану Шуйскому гонца с уверениями в своей поддержке и с предложением поспешить. Это стало прологом свержения Василия Шуйского.
Группа бояр устроила что-то отдаленно напоминающее «переворот ГКЧП» 1991 года. Большинство бояр и воевод высказалось за низложение государя. Шуйского склоняли к отречению, суля за это богатое удельное княжество. Но Василий Иванович слишком долго и упорно поднимался к вершине власти, чтобы отказаться от нее. Тогда его принудили переселиться из дворца в свои родовые хоромы.
Этими неурядицами хотел воспользоваться Лжедмитрий II, потребовавший капитуляции Москвы и признания себя царем. Патриарх Гермоген обратился к народу с воззванием, моля вернуть на трон царя Василия. Начальник стрелецкого приказа Иван Шуйский пытался склонить на свою сторону дворцовых стрельцов. Казалось, дело заговорщиков проиграно…
Не тут-то было! Заговорщики 1610 года не были столь нерешительными и непоследовательными, как ГКЧПисты 1991-го. Они действовали продуманно, быстро и решительно. Собрав толпу москвичей и отряд стрельцов, они ворвались к Шуйскому, прихватив с собой некоего чернеца из кремлевского Чудова монастыря. Царь пытался сопротивляться, ибо монашеская схима означала для него политическую смерть. Мятежники крепко держали бившегося в их руках самодержца, один из заговорщиков читал за него обеты «Инока Варлаама», монах свершил обряд пострижения…
Филарет Романов мог теперь торжествовать победу над соперником, связанным с ним многими общими преступлениями. Через несколько лет Филарет Никитич Романов – патриарх Московский и всея Руси, мирской соправитель своего ничем не примечательного сына, царя Михаила Федоровича – будет торжественно встречать возвращенный на родину прах Василия Шуйского, умершего в польском плену. Демонстрация цинизма и лицемерия? Не только. Неглупый политик и государственный деятель Филарет понимал, как важно поддерживать авторитет и преемственность власти (кстати сказать, этого не понимали ни Хрущев, ни Горбачев, ни Ельцин).
Олигархическое правление – Семибоярщина – было отмечено, как известно, прямым предательством национальных интересов России. Ведь родина для олигарха это его владения и капиталы.
Как только возникает опасность их потерять или как-либо ими поступиться, он готов идти на любое предательство (речь, конечно, не о всех поголовно, а о большинстве).
К чести тогдашней Русской православной церкви, она заняла патриотическую позицию и осталась, можно сказать, на стороне народа (чего, увы, нельзя сказать о тех церковных иерархах конца XX века, которые поддерживали Ельцина и возводили хулу на Советскую Россию, сея рознь среди поколений русских людей). В то же время патриарх Гермоген и его сторонники – патриоты старались не допустить народного восстания.
И вот, когда поляки обосновались в Москве, на шаткую и переменчивую сцену Смутного времени вновь вышел «переменчивый» Прокопий Ляпунов. Он стал создавать в Рязанской земле первое земское ополчение – на борьбу с интервентами.
Однако патриотические силы были расколоты. Многие «тушинцы» во главе с казачьим атаманом Иваном Заруцким были настроены против поляков, но сохраняли верность Лжедмитрию II. Его положение было сложным. Значительная часть населения, особенно казаки, продолжала видеть в нем «доброго царя». Это была «третья сила», даже, пожалуй, «четвертая», если считать царя Василия Шуйского со шведским королем Густавом-Адольфом, лжецаря Дмитрия (Тушинского вора), польского короля Сигизмунда III и патриотическое земское ополчение (в ту пору еще наиболее слабое из этих «действующих лиц»).
Лжедмитрий II попытался выпросить помощи у Сигизмунда III, обещая ему 300 тысяч рублей золотом и «всю землю Ливонскую», часть которой принадлежала Швеции. Но польскому королю нужны были Смоленские земли и – в перспективе – царская корона. У Лжедмитрия оказалось слишком много врагов. Его решено было «убрать». 11 декабря 1610 года он выехал на санях за Калугу, где была его резиденция, с шутом, двумя слугами и охраной, начальник которой разрядил в него ружье, а затем отсек убитому голову.
Гибель Тушинского вора, так же как иностранная интервенция, оказалась событием, которое подвигло к объединению патриотические силы. Авангард первого ополчения под командованием князя Дмитрия Пожарского в марте 1611 года вошел в Москву, охваченную восстанием. По совету русских изменников, польский комендант столицы Гонсевский приказал поджечь город. Среди полыхавших пожаров завязались уличные бои. Нападение было отбито.
Когда подошли основные силы ополчения, Прокопий Ляпунов начал осаду Москвы. При всем своем политическом авантюризме, он оставался патриотом и сторонником перемен в обществе (в отличие от консервативно настроенных Минина и Пожарского). Государство в перспективе представлялось ему управляемым самодержцем, опирающимся на дворянство, с устранением от власти боярской олигархии.
Прокопий Ляпунов был выдающимся дворянским деятелем той эпохи. В его метаниях отразилась судьба мелкого и среднего дворянства Смутного периода. Со временем на своем опыте
Ляпунов убедился, что в борьбе с Семибоярщиной и чужеземными завоевателями дворянство сможет победить, лишь опираясь на поддержку широких «низших» слоев населения. Но этого-то и боялись олигархи и интервенты. Летом 1611 года в казацкие таборы, составлявшие очень важную часть первого ополчения, попало письмо, в котором Ляпунов якобы призывал к массовому уничтожению казаков. Возмущенные казаки вызвали воеводу на круг и показали ему письмо. Ляпунов сказал: «Походит на мою руку, только я того не писывал».
Страсти были так накалены, что один из казаков ударил Ляпунова саблей. Тот упал, обливаясь кровью. Сопровождавшие его несколько дворян бежали. Лишь один из них, Ржевский, о стался.
Он не являлся сторонником Ляпунова, но был возмущен подлым самосудом и пытался остановить злодеев, крича, что земского воеводу убивают несправедливо, «за посмех»! Казаки изрубили и его и Ляпунова. Трупы несчастных валялись трое суток без погребения. Позже они были похоронены в Троице-Сергиевской лавре.
Долгое время причина этого события была окутана тайной. Но вот вышли в свет мемуары палача московского восстания Гонсевского, который признался, что по его приказу дьяки и подьячие семибоярцев подделали почерк Ляпунова в том провокационном письме. Доставил письмо в казачий табор некий Сидорка Заварзин.
Убийство Ляпунова произвело тягостное впечатление на русское общество. Положение страны казалось безысходным.
После героической обороны пал Смоленск. Из 80 тысяч его жителей осталась только десятая часть. Последние защитники города, не желая сдаваться, взорвали себя бочками пороха.
Шведы захватили Новгород.
В Пскове объявился самозванец Матюшка, ставший Лжедмитрием III. Он начал военные действия против земского ополчения.
В оккупированной Москве интервенты арестовали патриарха Гермогена и морили его голодом.
На что было надеяться, к кому взывать о спасении? Казалось, настала пора расчленения России…
Не правда ли, тогда ситуация была несравненно более тяжелой, чем в 1991 году, сравнимая лишь с декабрем 1941-го, когда фашисты вплотную подошли к Москве и оккупировали значительную часть Европейской России (СССР), где проживало около 40% (!) населения страны.
Тогда, в далеком ХVII веке, родина была спасена русским народом, руководимым Пожарским и Мининым-Сухоруком. В не очень далеком 1941-м советский народ выстоял под руководством Иосифа Сталина.
В 1991 году и позже можно было услышать (да и теперь говоря т): мол, н е такое бы вало на Рус и, ничего, обойдется, поднимется держава, то бишь прогрессивная демократическая Россия… Нет, не поднялась – рухнула и была расчленена, опозорена и унижена перед всем светом олигархически-ельцинским руководством. Не оказалось в ней ни Мининых, ни Пожарских, ни, тем более, Сталиных. Не оказалось и того русского народа, который способен был выстоять в периоды смут и тяжелейших испытаний.

ЗАВЕРШЕНИЕ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ

После раскола между земским ополчением и казаками, приведшего к убийству Ляпунова, большинство служилых людей разуверились в возможности противостоять интервентам и разошлись по домам. Под Москвой остались преимущественно казаки да те дворяне, которые раньше служили лжедмитриям. Фактически все они выступали сторонниками русского царя, тогда как в столице властвовали польские интервенты.
Казацкая вольница должна была чем-то кормиться, добывать провиант для себя и корм лошадям. Она стала обузой для населения, которому от нее не было никакого проку. Ведь изгнать поляков из Москвы казаки так и не смогли, а в Польше собиралась армия, которая должна была прийти на помощь осажденным. Дальнейшее промедление грозило обернуться полной победой интервентов. Тем более что войска Сигизмунда III взяли Смоленск, а «великие послы» Филарет и Голицын были арестованы.
«Осень 1611 года была безрадостной порой для московского общества, мучимого сознанием своего бессилия, – писал С.Ф. Платонов. – Русские люди ни на что не надеялись и молились только о том, чтобы Господь пощадил «останок рода христианского» и оградил миром «останок Российских царств и градов и весей»…Обе власти – польская в Москве и казачья под Москвой – были неприемлемы: первая представлялась вражеской и изменной, вторая – «воровской»… Страна пока не имела никаких вождей и правителей, которые бы так же уверенно, как в свое время Скопин и Ляпунов, увлекли за собой народную массу и стали бы во главе движения, дав ему направление и программу. Страстно желая спасения и возрождения, одни искали его в чудесах и видениях, звали к молитве и посту в надежде спастись нравственным обновлением и очищением. Распространились сказания о чудесных явлениях и знамениях, в основе которых лежал именно призыв к покаянию».
Дошло до того, что казацкое правительство официально объявило, чтобы вся страна постилась три дня. При этом усердие постящихся доходило до того, что многие, особенно дети, теряли силы и умирали.
Подобные явления, так же как упования на молитвы и чудеса, безусловно свидетельствуют о «помрачении умов» от безысходности положения. Однако надо учесть, что в те времена христианская вера была глубоко укоренена в общественном сознании, способствуя объединению людей во имя высших идеалов. Такова была идеологическая основа общества, и даже нелепые суеверия способствовали ее укреплению.
Православная церковь в ту пору явилась едва ли не единственной скрепой, удерживающей общество от полного распада. У нее, конечно же, были на этот счет и свои собственные резоны: попади Россия под власть поляков – и хищное католичество рано или поздно установит свою власть над русскими душами, покончив с гегемонией православной церкви. Поэтому вся мощная и авторитетная церковная организация на Руси выступила за независимость страны, против иностранного владычества.
При этом, однако, выявились существенные разногласия. Патриарх Гермоген, находившийся в московском плену, призывал к освобождению, но только при условии, что будут отвергнуты претензии на престол со стороны сына Марины Мнишек, «проклятого Воренка», ставленника казаков. Эту задачу он считал первостепенной.
Другой была позиция Троице-Сергиевой лавры, где архимандритом был Дионисий. Они рассылали грамоты, в которых призывали к единению казаков и земцев против общего врага – ляхов и московских изменников. Правда, оставалось неясным, кто при этом должен пойти на уступки: казаки или земцы? Ведь ситуация могла повториться, как было при Ляпунове, и тогда освободительная война потерпела бы полный крах.
По-видимому, такие соображения заставили земцев принять сторону Гермогена. И этот выбор оказался верным.
К счастью для Руси, ее народ не только молился о спасении, уповая на чудо, но приступил к решительным действиям («на Бога надейся, да сам не плошай!»). В августе 1611 года горожане Нижнего Новгорода и Казани постановили совместными усилиями защищать Московское и Казанское княжества, прекратив раздоры, царя избрать на всеобщем Земском Соборе, а не по желанию казаков. Об этом решении оповестили города Северной Руси.
Тогда же был послан тайный гонец в Московский Кремль, к патриарху Гермогену, который благословил народ на защиту православной веры и призвал не считать законным царем «воровского сына» Марины Мнишек. В сентябре в Нижнем Новгороде по инициативе старосты посадской общины Кузьмы Минина-Сухорука начало формироваться народное ополчение. По словам Г.В. Вернадского: «Минин, зажиточный, но не богатый мясник и купец – одна из самых замечательных личностей России того периода. Честный, надежный, деятельный, изобретательный, он был исполнен гражданственности в самом истинном смысле этого слова. В такой сложной исторической ситуации он проявил себя поистине гениальным организатором.

Патриарх Гермоген

Кузьма Минин

В середине сентября Минин начал кампанию по сбору средств на содержание земской армии. Он побуждал всех добровольно жертвовать на дело, однако не полагался только на пожертвования. Он также убедил сельскую общину издать указ об обязательном сборе пятой деньги. Это фактически должно было стать сбором пятой части капитала каждого горожанина. Позже, с организацией нижегородского земского комитета, в котором будут участвовать священники, купцы и дворяне, сбор станут взымать и с монастырей, и с поместий».
Тревога Минина за судьбу Родины и стремление перейти к активным действиям передались нижегородцам. Общественное сознание было готово к восприятию клича «Отечество в опасности!»
…Вспоминается одно из собраний в Центральном доме литераторов, кажется, в начале 1991 года под тем же девизом:
«Отечество в опасности!» Один из авторов этой книги был сопредседателем на этом вечере. Выступали священник, предприниматель, представитель казачества. Публика была разношерстная, но по большей части так или иначе связанная с литературой, искусством, наукой. Некоторые из присутствовавших воспринимали ситуацию в стране всерьез и с тревогой. Но большинство сохраняло инертность или выказывало сочувствие курсу перестройки и радикальных реформ.
Что в то время могли дать подобные собрания, если по радио и телевидению в общественное сознание упорно внедрялись прямо противоположные идеи, призывы, лозунги? Горбачевско-яковлевская пропаганда, настроенная прозападно и проамерикански, расхваливала буржуазные ценности «открытого общества» и поносила тоталитаризм, сталинизм, а заодно и коммунистическую идею социальной справедливости и солидарности трудящихся. Идеологический базис общества подрывался последовательно и сосредоточенно, завершая победу Запада над Россией в холодной войне, когда на стороне противника оказались большинство партократов и влиятельной интеллигенции.
Ничего подобного, к счастью, не было в 1611 году. Народ ясно осознал, что олигархическая семибоярщина обернется распадом и порабощением родины. Нужна была твердая законная власть, именем которой в государстве будет наведен порядок, а границы его будут надежно защищены от интервентов. А добиваться этого следовало «всем миром». Только народная воля способна в такие моменты спасти отечество.
Командовать ополчением пригласили одного из наиболее прославленных воевод – князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Это был тоже верный выбор. Под знамя народного ополчения (на земские средства, конечно) стали стекаться ратники со всей Руси.
«Можно только удивляться, – писал С.Ф. Платонов, – той быстроте, с какой городское движение Нижнего перешло в областное, низовское, а затем и общеземское, охватившее всю северную половину государства. Начали его посадские мужики, поддержали провинциальные служилые люди; руководил им князь высокой породы; провозгласило оно определенную национально-охранительную программу – все данные для того, чтобы к нему потянулись и примкнули все те слои населения, которые не желали Владислава с его ляхами и казаков с их Воренком. Движение объединяло земскую Русь и ставило ее против одолевавших врагов, внешних и внутренних одинаково».
У атамана Заруцкого с его казацким войском устремления и мотивы действий были иными. Они желали быть привилегированными служащими при «своем» царе, пусть бы даже и сомнительного происхождения. Они попытались отрезать нижегородцев от северных русских земель, захватив Ярославль. Пожарский предугадал их планы. Он перебросил свое войско по Волге на север и, выбив отряды казаков из Ярославля, обосновался здесь.
По прикидкам Г.В. Вернадского, под началом Пожарского находилось не менее 20 тысяч ратников из Поволжья и Северной Руси, около тысячи стрельцов и трех тысяч казаков, отряды сибирских, касимовских и некоторых других групп татар.
На несколько месяцев Ярославль стал не только резиденцией Пожарского, но и своеобразной столицей объединенной Земщины. Здесь был организован Совет «всея земли», взявший на себя функции законной власти. Народное войско Пожарского со временем стало хорошо оснащенной, обученной, спаянной армией, которая постоянно увеличивалась. С казаками Заруцкого и Трубецкого было как раз наоборот, тем более что к ним примкнуло немало всяческого сброда.
Тем временем надвигалась новая опасность: из Смоленска на Москву двинулось войско гетмана Хоткевича, чтобы укрепить Московский гарнизон и разгромить противников. Если бы Заруцкому (за спиной которого стояла Марина Мнишек с сыном) удалось договориться с Хоткевичем о союзе, они могли бы добиться хотя бы временного успеха. Однако у поляков были собственные интересы в Московии, и переговоры с ними не удались. Тогда Заруцкий с частью верных ему казаков отошел к Коломне, а оттуда с Мариной Мнишек и ее сыном отправился далее на юг в сторону Дона.
Теперь путь к объединению двух русских армий был открыт. В середине августа земское ополчение под командованием Пожарского подошло к Москве и стало дожидаться поляков Хоткевича. В ожесточенном сражении, как известно, казаки поддержали ополченцев. Хоткевич был разбит и убрался восвояси. Однако между казаками и земскими по-прежнему не было согласия. К тому же казакам хотелось бы получить какие-то личные блага, привилегии, а Трубецкой как высокородный боярин претендовал на первенство в объединенном войске и общем правительстве.
Постепенно разногласия были улажены, и в октябре было заключено соглашение между Пожарским и Трубецким о том, что они «по челобитью и по приговору всех чинов людей стали во единачестве и укрепились, что им да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть безо всякие хитрости». Так был создан триумвират: Трубецкой, Пожарский, Минин. Этот союз был символичным, потому что демонстрировал объединение трех слоев общества.
Смутное время закончилось. Пожалуй, оно завершилось даже раньше – когда было организовано второе всерусское ополчение, которое вдобавок поддержала часть казаков. Гражданская война закончилась победой народа, а не олигархов, поддерживаемых иноземцами.
Нечто подобное произошло в России в результате Гражданской войны ХХ века, что явилось прологом к невиданно быстрому возрождению и усилению державы. Нечто противоположное этому произошло в конце XX века.
Смутное время ХVII века было периодом, как мы теперь говорим, комплексного кризиса общества : социально-экономического, политического, духовно-идеологического. Сходная ситуация была в начале и конце XX века. Кризисы такого масштаба ставят вопрос не только о каких-либо изменениях, но и о самом существовании общества.
Подобная опасность для Руси-России угрожала всегда: сначала с юго-востока (Хазарский каганат), затем с востока (татаро-монгольская Орда), наконец, с запада (шведы, литовцы, поляки) и юго-запада (географически отдаленный, но идеологически агрессивно настроенный Ватикан). К счастью для Московского царства, в конце Средневековья его западные соседи, а также Ватикан были ослаблены бурными событиями Реформации и Контрреформации.
В конце Смутного времени на Московскую царскую корону претендовали короли Швеции и Польши. Но даже в союзе с боярами-олигархами иноземцы не смогли укорениться на Руси. Свое веское слово сказал народ, главным образом средние общественные слои.
Может показаться странным или даже нелепым, что на московский трон был возведен шестнадцатилетний Михаил Романов, не блещущий ни физическими, ни умственными достоинствами, весьма заурядный внучатый племянник первой (из многих) жены Ивана Грозного, который по малолетству, а может быть, и по немощи не принимал никакого участия в освободительной войне.
Как известно, выбор оказался непростым, мучительно долгим, связанным с избирательными «пиар-технологиями» того времени. Среди претендентов помимо шведского принца и польского королевича Владислава были и достойные люди из русских.
Королевич Владислав имел немало шансов победить. Тем более что крупный польский отряд, разбойничавший под Костромой, в районе вотчины Михаила, имел намерения убить только что избранного царя, который никак не мог собраться со средствами и обзавестись охраной для поездки на коронацию в Москву. Спас его деревенский староста Иван Сусанин, который завел вражеский отряд в болотистые дебри.
Некоторые историки оспаривают реальность Сусанина и его подвига. Но, во-первых, есть более или менее убедительные свидетельства, подтверждающие этот эпизод. Во-вторых, если даже это легенда, то весьма показательная. Она демонстрирует отношение крестьянина к новому царю, который должен был символизировать приход старой династии (пусть даже наследник был не по прямой линии), а значит, стабильности и независимости. За это можно было пожертвовать жизнью.

Михаил Романов

Именно за это и шли на смертный бой ратники народного ополчения.
Михаил Романов, узнав о том, что избран на царство, пришел в ужас, заплакал и ст ал о тказ ыва ться, сс ылая сь на свое малолетство, неподготовленность для столь высокого поста и тяжелое положение страны.
Однако и на этот раз выбор собора оказался более разумным и дальновидным, чем может показаться на первый взгляд. Хотя Михаил по слабости здоровья прожил сравнительно недолго, 49 лет, царствовал он все-таки немало: 32 года. Он отличался спокойствием, смиренностью, добротой, не был корыстолюбив и заносчив. Нельзя было назвать его и бесхарактерным. Он опроверг то мнение, которое высказано в веселой песенке: «Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король!»
Когда овдовевшему (по-видимому, жена была отравлена) тридцатилетнему царю Михаилу предоставили для выбора невесты 60 наиболее знатных девиц государства, ему понравилась больше всех… одна из прислужниц, дочь небогатого можайского дворянина Евдокия Стрешнева. Выбор был ни с чем не сообразный (кроме веления сердца), унижавший достоинство родовитых бояр. Умная и волевая мать Михаила – боярыня Ксения Ивановна, монахиня Марфа, – пыталась отговорить его, но он настоял на своем.
И все-таки личные качества Михаила играли второстепенную роль. Более того, его посредственность и молодость оказались как нельзя кстати. Это означало, что в государственных делах важная роль должна была принадлежать органу демократического правления – Земскому собору. Вот что пишет о нем историк Л.Е. Морозова:
«В полном составе Земской Собор состоял из четырех курий: Боярской думы, Освященного собора высшего духовенства, представителей от московского и городового служилого дворянства, выборных от посадского населения всех городов и иногда от черносошного крестьянства. В специальных грамотах, рассылаемых перед соборами, царь просил, чтобы выборные были людьми разумными и добрыми, могли толково рассказать об «обидах и насильствах» городской администрации и разорении от налогов. Это свидетельствовало о том, что царь хотел знать правду о состоянии своего государства и принимать меры по его улучшению.
Работа Земского собора обычно проходила в Золотой или
Грановитой палате, но иногда и в Столовой избе. В особо важных случаях на первом заседании выступал сам царь. Иногда думный дьяк излагал вопросы, на которые участникам собора следовало ответить. Затем по куриям они обсуждались, и подавался коллективный ответ в письменном виде. Могли быть и устные выступления, если кто-либо имел свое мнение, отличное от коллективного. Все письменные ответы поступали в царскую канцелярию, где царь и его ближайшее окружение знакомились с ними. Принятие окончательного решения по каждому вопросу зависало от самого царя, но он выносил его, считаясь с мнением большинства соборных заседателей».

Ксения Романова – старица Марфа

В Смутное время Земской собор, существовавший с середины ХVI века, оказался наиболее важным государственным органом: при нескольких претендентах на царский трон и фактическом безвластии именно он стал ведущей организующей и направляющей силой, благодаря которой Русь была спасена. Собор выбрал царя, а не наоборот. И правил Михаил хотя и под патронажем своего отца, патриарха Филарета, но при активном участии Земского собора.
Правда, это учреждение прекратило свое существование к началу ХVIII века. И для этого были серьезные объективные причины. Они обычно то ли забываются, то ли не осмысливаются теми, кто постоянно сетует на «рабскую душу» русского народа, восточную деспотию, характерную для России, и дурные дороги. А причины прежде всего в том, что отличает нашу страну от других европейских государств: огромнейшая территория, преобладание сурового климата, соседство с агрессивными воинственными соседями на Западе. Конечно, на состоянии дорог последнее обстоятельство не сказывается, но и первых двух достаточно.
Сошлемся в этой связи и на мнение Л.Е. Морозовой: «Особенности российской государственности связаны с тем, что страна в течение веков была вынуждена не только вести войны с враждебными соседями, но и осваивать новые территории и держать в подчинении большие географические пространства. Все это требовало жесткой централизации и единовластия, которое обеспечивала монархическая форма правления». Добавим, что при этом неизбежен и хорошо налаженный многочисленный аппарат чиновников, бюрократия.
Ит ак, ещ е раз по вто рим, что, на наш взгляд, завершением Смутного времени следует считать осень 1611 года, когда весь народ поднялся на защиту Отечества. Брожение умов – главнейший признак кризисного состояния общества – прекратилось.

ИТОГИ БОЛЬШОЙ СМУТЫ

Финал этого периода достаточно точно охарактеризовал С.Ф. Платонов:

«Нижегородскими вождями социальная борьба была ликвидирована. После поражения и разгрома боярского правительства 1610 года, после распадения ляпуновского дворянского правительства 1611 года дело дошло до «последних людей» (как выразился один современник), и почин этих последних московских людей, посадских тяглецов Нижнего Новгорода привел к решительному успеху. По очереди, в порядке сословной иерархии, брались за дело государственного восстановления разные классы московского общества, и победа досталась слабейшему из них. Боярство, богатое правительственным опытом, гордое «породою» и «кипящее» богатством, пало от неосторожного союза с иноверным врагом, в соединении с которым оно искало выхода из домашней смуты…»

Прервем цитату. Вновь вспоминается ситуация в СССР времен правления Горбачева и Ельцина. Тогда быстро стало ясно, что взят курс на соединение олигархического капитала и олигархической власти в СССР-России с иностранными и причем постоянно враждебными нашей стране силами. Это вело к предательству интересов содружества социалистических государств, а затем и нашей страны.
Прикрывалось это фальшивыми лозунгами борьбы с тоталитаризмом и за права человека. Но вскоре выяснилось, что насаждается жесточайший экономический тоталитаризм и обеспечивается свобода для наихудших категорий населения при бесправии трудящихся и уничтожения под предлогом борьбы с милитаризмом и нерентабельными производствами наиболее наукоемких, экономически выгодных, хорошо развитых отраслей.
Для того чтобы не замечать и не понимать всего этого, надо было обманывать прежде всего самих себя, в надежде получить какую-то долю материальных благ с барского стола, пусть бы даже принадлежащего теперь иностранным хозяевам. Стало вдруг принято обращение не «товарищи», а «господа». Только вот ни безработный, ни бомж, ни мелкий бесправный служащий, ни скудно оплачиваемый пролетарий физического или умственного труда в эту категорию никак не вписывались. А вписались в нее те, кто говорили на блатном жаргоне.
Вновь приходится с горестным чувством повторять, что в конце XX века в России народ оказался морально, интеллектуально, духовно на значительно более низком уровне, чем в начале ХVII столетия. Ведь духовный и даже умственный уровень измеряется не числом аттестатов и дипломов, кандидатов и докторов, академиков и народных артистов на душу населения, а теми поступками, той великой интуицией, которая позволяет народу сохранять свою независимость, культуру, чувство собственного достоинства, готовность к великим свершениям…
Впрочем, вернемся в ХVII век и продолжим прерванную цитату: «Служилый землевладельческий класс, несмотря на то, что владел воинской организацией, потерпел неожиданное поражение от домашнего врага, в союзе с которым желал свергнуть иноземное иго. Нижегородские посадские люди в начале своего дела были сильны только горьким политическим опытом и научились на чужих примерах бояться неверных союзников больше, чем открытых врагов… Это была общественная середина, которая не увлекалась ни реакционными планами «княженецкого» боярства, ни тем исканием общественного переворота, которое возбуждало крепостную массу крестьян и холопей».
Если снова перекинуть мысленный мостик в конец XX века, то нельзя не отметить, что именно средний класс составлял подавляющее большинство советского общества. В отличие от капиталистических стран, здесь не было ни чрезмерно богатых, ни безнадежно бедных. Разница между самыми богатыми и наименее обеспеченными составляла небольшую величину, примерно как в Швеции, при среднем уровне доходов, отвечающем среднеевропейскому. Хотя в нашей стране природные условия значительно более суровые, чем в США или Западной Европе, географическое пространство более обширное и удовлетворять жизненные потребности населения труднее, чем на Западе. Тем более что наша страна в XX веке пережила две разрушительные войны с внешними врагами и одну гражданскую.
Как показывает опыт Смутного времени, позиция «среднего класса» в критический период становится решающей (ведь тогда даже бунтовавшие крестьяне были, по верному определению И.В. Сталина, «царистами», то есть предполагали установление царской власти, или стихийными анархистами).
И эта социальная группа продемонстрировала патриотизм, мужество, политическую зрелость, ясный рассудок. Можно ли то же сказать о среднем, а уж тем более правящем социальным слое СССР-России конца XX века? Нельзя.
Если надо тут что-либо доказывать, сошлемся хотя бы на то, что в результате горбачевской «перестройки» и ельцинских «радикальных реформ» был почти полностью уничтожен именно средний класс. Теперь под ним подразумевается незначительная (около 20%) категория, в которую входят преимущественно те группы, которые обслуживают имущих власть и капиталы. Это менее всего похоже на дворянство или «трудовую интеллигенцию», а скорее в большинстве своем – на холопов при олигархах или крупном начальстве…

Стрельцы

«В смуте окончательно погибла вековая московская знать, недобитая Грозным, – писал Платонов. – Озлобленные его гонениями «княжата» все-таки пережили Грозного и видели конец его династии… Новое правительство образовалось без них в Ярославле; новая династия была создана без них в Москве».
В смуте конца XX века борьба за власть шла между двумя группами партократов: новыми, жаждущими буржуазного рая как вполне достижимого (для себя) идеала, и старыми, старавшимися сохранить прежние общественные устои, коммунистические идеалы. Победили «новые». Не только потому, что за них были тайные и явные олигархи, а также ведущие страны Запада. Преобразилось большинство представителей среднего класса, прежде всего многие идеологические работники и деятели культуры, а также значительная часть обуржуазившихся служащих и рабочих, научных работников, инженеров.
Все эти люди – не менее трети населения – разительно отличаются от тех «старых русских», которые вышли победителями из самых страшных испытаний, необыкновенно быстро преодолели большую Смуту начала ХVII века, победили в двух отечественных войнах. К концу XX века средний класс в СССР в значительной мере выродился, морально и интеллектуально ослаб, утратив самостоятельность мышления и высокие идеалы (попытка компенсировать их стояниями в церквах со свечками стало отвратительным лицедейством).
«Смута не изменила общественного строя Москвы, – продолжим цитировать Платонова, – но она переместила в нем центр тяжести с боярства на дворянство. Произошла смена господствующего класса, и новый господствующий класс сохранил на будущее время за собой и право на крестьянский и холопий труд, и право на придворную и служебную карьеру».
В конце XX века фактически господствовавший в СССР средний класс добровольно передал власть олигархам и их прислужникам, представителям местного и чужеземного капитала, криминально-экономическим кланам. И если в ХVII веке это привело в конце концов к закрепощению крестьян, то теперь экономическое закрепощение охватило практически всех трудящихся.
Давняя победа дворянства стала торжеством нового эксплуататорского (в марксистской терминологии) класса. Но при этом он осуществлял и важные государственные функции как в мирное, так и в военное время.
Победа олигархов и вороватых чиновников-казнокрадов в СССР-России стала торжеством не только антинародности, но и антигосударственности. По-видимому, многие оголтелые низовые «демократы» не понимали, что они свергают «коммунистическую диктатуру» под лозунгом: «Свободу эксплуататорам!» Они почему-то решили, что эксплуататоры будут грабить кого-то другого, но только не их, и будут радостно делиться этим награбленным со своими обездоленными ближними.
Надо иметь в виду, что Смута начала ХVII века действительно сильно смутила умы людей, привыкших к верховной царской власти и видевших в ней промысел Божий. «Но потрясающие события смуты, – писал Платонов, – и необходимость строить дом без «хозяина» (т. е. царя. – Авт .) заставили московские умы прозреть и понять, что страна без государя все же есть государство, что «рабы» суть граждане и что на них самих лежит обязанность строить и блюсти свое общежитие. Возникли системы местного самоуправления.

Московские щеголи XVII столетия

«На той же самой основе, – продолжал Платонов, – возник и выборный «Совет всея земли» – в тот момент, когда советные люди из городов соединились впервые в общеземском со боре и ста ли считать себя высше й властью в государс тве…
Рядом со старым понятием «царя государя и великого князя всея Руси» стало новое представление о «всей земле», олицетворяемой ее выборными… Старинный вотчинно-государственный быт уступал место новому, более высокому и сложному, – государственно-национальному».
Поначалу избранный царь и собор были едины в своей заботе о сохранении и усилении государства. «Всякое «великое государево и земское дело» делалось тогда «по указу великого государя и по всей земли приговору». При этом государев указ охотно опирался на земской приговор».
И вновь приходится признать, что в конце XX века в России произошло нечто прямо противоположное. Избранный президент пошел наперекор Верховному совету, выполняя волю олигархов и зарубежных сил. Он не остановился ни перед чем в стремлении сохранить свое господство, расстрелял Верховный совет и его защитников. Это чудовищное преступление совершалось на глазах сотен миллионов людей во всем мире.
Под личиной «борца с привилегиями» и радетеля «свободы личности» в Кремль пролез человек с низким интеллектуальным и нравственным уровнем, не гнушающийся предательства и обмана, худший представитель партократии. Его отвратительные качества стали проявляться сразу же, как только он достиг «высшей власти» путем предательства интересов Великой России (СССР) и русского народа.
Но дело даже не в том, каков тот или иной лидер сам по себе (подлецов и предателей немало у каждого народа), а в том, каково состояние общества, каково самосознание народа, который не отверг с презрением такого лидера и его приспешников, а охотно смирился с их безраздельным и разорительным хозяйничанием в стране.
Совсем иначе обстояли дела после Смуты начала ХVII столетия. «В 1613 г. позиции боярства все еще были не блестящи, – писал Г.В. Вернадский, – а противоречия между разнородными элементами боярства оставались острыми. Поэтому неудивительно, что самым влиятельным человеком в Думе был не аристократ, а думный дворянин, Кузьма Минин… Вне всякого сомнения, что Минин продолжал действовать в тесном контакте с Пожарским…
Примечательно, что поляки, прекрасно осведомленные о московских делах, называли Минина «казначеем и главным управителем» Московии, добавляя, что немало людей его социального статуса занимали основные позиции в административных ведомствах. Поляки даже насмехались над боярами, утверждая, что в Москве «посадские, поповичи и простые мясники» допущены управлять государством и земскими делами и даже руководить внешней политикой».
Как видим, на Руси в результате Смуты произошло нечто невиданное по тем временам: государством правили не олигархи-бояре, окружающие царя, а руководили возникшие элементы народовластия, и общая беда заставила сплотиться патриотические силы вокруг избранного государя.
Прежде в трудные времена русский народ демонстрировал свою сплоченность, твердую волю, мудрость и духовную мощь. В конце ХX века он оказался разобщенным, слабовольным, интеллектуально немощным, духовно опустошенным. В этом, как нам представляется, главный фактор краха СССР и последующей деградации России. Все остальные факторы – а их немало – отступают на второй план. Ибо без негласного соучастия значительной части населения невозможно было произвести тот колоссальный переворот, который привел в изумление весь мир.
Как пишет американский буржуазный журналист (русского происхождения) Павел Хлебников: «Превращение России из мировой сверхдержавы в нищую страну – одно из самых любопытных событий в истории человечества. Это крушение произошло в мирное время всего за несколько лет. По темпам и масштабу этот крах не имеет в мировой историй прецедента».

Государственный аппарат России в XVII в.

Безусловно верное суждение. Если не считать того, что «любопытное событие» с его позиций явилось для нас национальной трагедией.
Когда некоторые церковники призывали русский народ к покаянию за «грехи» советского периода, это было невольной (или сознательной?) провокацией, клеветой на советский народ, совершавший поистине подвиги в труде и сражениях на благо Родины, отстоявший независимость Отчизны в боях с иностранными интервентами и в Первую мировую, и в Гражданскую, и в Великую Отечественную войну. Так что если и надо каяться, то нынешним предателям Родины и тем, кто поддержал и благословлял их. Если мы не найдем в себе силы признать чудовищные преступления этих деятелей перед Россией, ее народом и культурой, то ни о каком возрождении страны не может быть и речи ни вскоре, ни во веки веков…
Надо знать ПРАВДУ о себе и своем окружении, о стране и природе. Путь лжи привел нас к краху.

ПРИОРИТЕТ ДУХОВНОСТИ

Дилемма о приоритете бытия или сознания решается, по нашему мнению, просто: они взаимосвязаны и взаимозависимы. Хотя в конкретных ситуациях определяющим может стать либо то, либо другое.
Например, в Смутное время выход из кризиса обеспечил в первую очередь духовный фактор, подъем национального самосознания. Во всем остальном ситуация была если не безнадежной, то критической. И долго еще сказывались негативные последствия Смуты.
Во внешней политике России надолго осталось главное направление – насущная необходимость вернуть утраченный выход к Балтийскому морю. Южное направление – прочные позиции на берегах Черного моря – сделалось второстепенным. Контакты с Западом, пускай даже главным образом военные, показали необходимость сотрудничества с наиболее развитыми странами прежде всего в техническом и культурном отношении.
Экономическое положение страны тоже было тяжелым. Помимо всего прочего сказывались последствия войн и междоусобиц. Но несмотря на это, духовно народ не был сломлен. Вот что писал в конце 1614 года из Новгорода шведский генерал Горн королю Густаву-Адольфу: «Новгородцы так ценят свою независимость, так воодушевлены идеей иметь собственного русского царя, что готовы пожертвовать ради этого своей жизнью… Кроме того, в Новгороде сейчас такая нищета, что некоторые люди действительно не могут ничего платить (имеются в виду налоги. – Авт .). После жатвы они немедленно сожгли всю солому, чтобы лишить шведов корма для лошадей. Сено достать невозможно. Через два месяца погибнут наши последние лошади. Многие люди тоже умирают. Крестьяне так бедны, что не в состоянии засевать свои поля».
Это свидетельство помогает понять, какая часть населения оказалась наиболее пострадавшей в период и после Смуты: подавляющее большинство простых крестьян. Об этом упомянул и С.Ф. Платонов: «Насколько успела общественная середина, настолько проиграли общественные низы, действовавшие в смуту под именами казаков и воров. Им удалось тремя ударами (1606, 1608, 1611 годов) расшатать и опрокинуть государственный «боярский» порядок… Но они не принесли с собой, взамен нарушенного ими строя жизни, ничего нового ни в идее, ни в практической форме. Они были силой разрушительной, но отнюдь не созидательной…»
Тут хотелось бы оспорить мнение видного историка. Во-первых, на стороне лжецарей («воров») были не только общественные низы. Во-вторых, сам факт низвержения «боярского порядка» уже является не только разрушительным, но и созидательным, позволившим укрепить позиции «среднего класса». В-третьих, ни казаки, ни крестьяне даже не помышляли о каком-то самоуправлении, установлении демократического порядка. Они желали «доброго», можно сказать, народного царя. И это было в конце концов осуществлено. Как известно, кандидатуру Михаила Романова активно поддерживали именно казаки.
Однако победа и укрепление позиций «среднего класса», дворянства, привела не только к усилению государственных структур, но и к порабощению крестьян, которые были закрепощены по Соборному уложению 1649 года.
По мнению некоторых историков, у России была в ту пору альтернатива абсолютизму и крепостничеству. Во многих городах, особенно северных, уже начали развиваться элементы предкапиталистических отношений. Однако Россия не ступила на западный буржуазный путь развития. Более того, со времен Смуты отношения России с Западной Европой складывались трудно. И это неудивительно, если учесть шведскую и польскую интервенции, захват русских земель. А негативное отношение к России со стороны Запада уже стало входить в традицию.
Медленное социально-экономическое развитие России по сравнению с некоторыми странами Западной Европы объясняется, по-видимому, не столько своеобразие м населения, сколько географическим положением, природными условиями и быстрым расширением «встречь Солнцу», на восток. Много сил уходило на освоение новых обширных неведомых земель.
Смутное время при всех его негативных последствиях было кризисом роста. В горниле бедствий и страданий исчезли пережитки удельной обособленности многих земель Руси. Сформировалось общественное сознание как проявление духовного единства народов, населяющих страну. Отстаивание религиозной и государственной независимости укрепило национальное единство и патриотизм. Русский народ приобрел ценный опыт самоорганизации в период безвластия и иностранной интервенции.
Во второй половине ХVII века русский мыслитель (хорват по национальности) Юрий Крижанич справедливо отметил, что «мудрость переходит от народа к народу», подчеркнув: «Теперь пришло время для нашего народа учиться. Бог возвысил на Руси такое славянское государство, какого подобия не было в нашем народе в прежних веках; а мы видим у других народов: когда государство возрастает до высокой степени величия, тогда и науки начинают процветать в народе».
Правда, до процветания наук на Руси дело еще не дошло, но это время было не за горами.
К сожалению, укреплялась российская государственность в немалой степени за счет закрепощения и жестокой эксплуатации крестьян. О том, что это были люди, умевшие постоять за себя, свидетельствует череда крестьянских бунтов и восстаний, из которых наиболее ярким было движение под руководством Степана Тимофеевича Разина. Хотя был Разин из вольных казаков, причем не из бедных. На протяжении почти всей своей жизни он и не помышлял устраивать великий бунт. Став народным вождем, он, по-видимому, искренне провозглашал свою верность царю.
«Народные восстания конца 40 – начала 60-х годов, – писал историк В.И. Буганов, – свидетельствовали о резком обострении классовых противоречий в обстановке увеличения налогового бремени, тягот военных лет, насилий правящих кругов, усиления гнета феодалов по всей стране, крайне неудачных экспериментов правительственных финансистов с солью и медными деньгами. Ко всему этому прибавился еще один, и притом кардинальный момент – введение в действие нового кодекса законов – Соборного уложения 1649 года. Он обозначил… окончательное закрепощение больших масс зависимых людей. После принятие закона началась жестокая политика беглых. Все это накаляло и без того напряженное положение в государстве».
В такой взрывоопасной среде достаточно было появиться незаурядному атаману, удачливому разбойнику-герою, чтобы привлечь к «вольной жизни» немалые массы народа и вызвать крестьянские бунты. На Дону в ту пору скопилось избыточно много бедноты и голытьбы, тогда как и местным казакам приходилось несладко. Вот и подался Разин с товарищами в разбойники. Как писал в Москву царицынский воевода, Разин сказал ему: «В войске им пить и есть стало нечево, а государева денежного и хлебного жалования присылают им скудно, и мы пошли на Волгу-реку покормитца».
После пиратских набегов на Каспии и Волге он вновь вернулся в Царицын и в 1670 году стал действовать «против бояр». Теперь в его рядах были не только вольные казаки, но и батраки, холопы, беглые крестьяне. Они захватили Царицын, а затем и Астрахань, где им помогла городская голытьба. Степан Тимофеевич стал заложником своей популярности. О нем слагали небылицы: будто он заговорен или колдун, так что пули его не берут. Народ воспринимал его как героя, борющегося за справедливость, против мироедов, богатеев, притеснителей.
Тогда царская власть воспринималась как единственно законная, дарованная свыше, установленная самим Господом. В народе порядок и справедливость были связаны – в плане социально-экономическом – с существующим государственным устройством. И такая позиция была объективно оправдана. Ведь данное общество сложилось в соответствии с данной природной обстановкой и ее изменениями человеком; в результате естественного исторического процесса.

ПРИЧИНЫ ЯВНЫЕ И ТАЙНЫЕ

Обстоятельно проследив зарождение и ход Смуты, В.О. Ключевский сделал вывод: «Смута была вызвана… случайным пресечением династии… У нас в конце ХVI века такое событие повело к борьбе политической и социальной, сначала – к политической – за образ правления, потом к социальной – к усобице общественных классов».
Надо сразу сказать, что династическая причина – самая сомнительная. Ведь кризисы были характерны в тот же период практически для всех крупных европейских стран. Одно это показывает, что к Смуте вели мощные общественные течения – и политико-экономические, и духовно-интеллектуальные.
Не случайно «смута в умах» произошла вскоре после целой серии великих географических открытий, словно разорвавших интеллектуальную ограниченность того мироздания, образ которого сложился в Средние века. А свободомыслие, лишенное организующего начала, вызывает стихийное брожение умов.
Происходили и естественные перестройки социальных слоев: увеличивался «средний класс», набирали общественный вес купцы-торговцы, зажиточное посадское население. Цепко пытались держаться за власть местные господа-олигархи (князья, бояре).
По словам Ключевского: «Каждый класс искал своего царя или ставил своего кандидата на панство; эти цари и кандидаты были только знаменами, под которыми шли друг на друга разные политические стремления, а потом разные классы русского общества. Смута началась аристократическими происками больного боярства, восставшего против неограниченной власти новых царей».
Вряд ли все-таки правомерно говорить о кандидатах на царство от разных классов. Мечта о «крестьянском царе» не означала, будто в те времена низшие общественные слои желали иметь руководителем государства своего п ре дс т ав ит е ля. Н ар од хо те л «законного царя», имеющего право на владение державой.
Но такая законность вовсе не обязательно была связана с правящей династией. Это до казал, к примеру, избранный на царство Романов. Не его же ничем не приметная личность убедила русское общество, что именно этот род имеет законные права на трон! Тем не менее его кандидатура и последующее правление прошли без социальных потрясений. Одно уже это показывает, что угасание предыдущей династии не могло дать толчок Смуте.

Царь Михаил Федорович. Рис. 1672 г.

Нам представляется, что главная проблема того времени в нашем отечестве была примерно та же, что и в 80-е годы XX века: сохранится ли и будет набирать мощь единое государство Российское, или власть в нем захватят бояре-олигархи, которые расчленят его на части (пусть даже формально под общим названием и с формальным правителем) и будут господствовать в них. Царем олигархи готовы были признать иноземца (например, сына польского короля), лишь бы были ограничены его притязания на их господство в своих вотчинах.
В ХVII веке народ – никак не претендуя на власть – выступил за единство страны (уже тогда – многонациональной), за крепкую государственную власть царя-самодержца, за усмирение и подавление бояр-олигархов, многие из которых готовы были предавать государственные интересы ради личных выгод.
В конце ХX века «новый» русский народ, даже высказавшись на всесоюзном референдуме против развала державы, не сверг тех, кто ее расчленил, а напротив, оказал им поддержку под лозунгом: «Лишь бы не коммунисты, лишь бы не социализм». У слишком многих сохранялась надежда на мифические личные выгоды от ваучеризации и банковских операций, хотя бы и на руинах реальной экономики. Суть ее коротко и ясно определил Пушкин, по словам которого Евгений Онегин:

Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой  продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

Удивительным образом многие люди, считающие себя неглупыми и даже интеллигентными, поверили бредовым утверждениям о том, что не нужен никакой простой продукт труда, а надо отдать немногим олигархам все национальные богатства, и они, предварительно обогатившись сами, щедро поделятся своими несметными богатствами с гражданами, которые все сразу чудесным превращением станут зажиточными буржуа по типу тех, кого демонстрируют голливудские (не из лучших, правда) и прочие «фабрики грёз».
Так вот, в ХVII веке дворяне и крестьяне не поддались на лживые посулы, не предали национальные общегосударственные интересы в надежде получить от этого выгоду. Они понимали, что останутся в проигрыше, взвалив на свои плечи дополнительное ярмо, налоги, обязанности. У них была, скажем так, «интуиция государственников». Они сознавали или чувствовали инстинктивно, что слабое государство на огромных российских просторах не сможет существовать; что бедное государство – значит, бедное большинство граждан.
Правда, на этот счет у В.О. Ключевского было иное мнение: «За столичными дворянами поднялось рядовое провинциальное дворянство, пожелавшее быть властителем страны; оно увлекало за собой неслужилые земские классы, поднявшиеся против всякого государственного порядка, во имя личных льгот, т. е. во имя анархии».
Тут, нам кажется, уважаемый историк оказался во власти современной ему политической ситуации и явно исказил суть анархии. Она предполагает не личные льготы, а права личности на свободу (хотя это тоже можно считать льготой). За такие права – в пределах возможностей той эпохи – сражались закрепощаемые крестьяне, городская голытьба. Но даже вольные казаки соединяли свои анархические убеждения с идеей сильного и справедливого царя.
Более убедительно выглядит мысль Ключевского о притязаниях столичного дворянства, «вооружившегося против олигархических замыслов первостатейной знати». И тоже это было связано с идеей самодержца, который предоставит больше прав (и личных льгот, между прочим) дворянству, в данном случае столичному.
«Но общество не распалось, – продолжал Ключевский, – расшатался лишь государственный порядок. Когда надломились политические скрепы общественного порядка, оставались еще крепкие связи национальные и религиозные: они и спасли общество. Казацкие и польские отряды, медленно, но постепенно вразумляя разоряемое ими население, заставили, наконец, враждующие классы общества соединиться не во имя какого-либо государственного порядка, а во имя национальной, религиозной и просто гражданской безопасности…»
Да чем же эта самая безопасность может быть гарантирована? Если не государством, то каким-либо анархическим устройством, о котором в ту пору никто и не помышлял. Да и в наши времена коммунистическая анархия представляется или непроглядным будущим, или несбывчивой мечтой (хотя, как известно, на то и существуют идеалы, чтобы к ним стремились). Возможно, Ключевский для себя считал идеалом какое-то демократическое устройство, но все равно оно было бы государственным. А в России того времени речь могла идти о монархическом государственном устройстве, но только либо олигархического, либо анархического, либо дворянского типа.
Против первого варианта было абсолютное большинство, поэтому он не смог установиться надолго. За второй вариант было большинство, но неорганизованное, отдаленное от власти. Поэтому, как можно предположить, победил в конце концов третий вариант.
Общие устремления большинства были обращены к установлению сильной монархической государственной власти. Повторим, что для России с ее особенным и непростым геополитическим положением для самосохранения (тем более, при враждебном или хищническом окружении) необходимо сильное государство. Это благодаря инстинкту поняли духовно здоровые русские в XVII веке и не смогли осмыслить или почувствовать «новые» русские – не только богатые, но и «средние» – последних десятилетий века ХХ.
Можно возразить: но почему же тогда не удержался на троне мнимый Дмитрий? Ведь он после венчания на царство именовал себя – и требовал именовать – императором: «Мы, непобедимейший монарх Божьей милостью император, и великий князь всея Руси, и царь-самодержец…» Он предоставил льготы холопам и старался угождать дворянам; был пущен слух, будто крестьяне вновь обретут Юрьев день как гарантию определенной свободы.
Однако в действительности той власти, на какую он претендовал, Лжедмитрий не имел. «Поначале бояре не смели открыто перечить самодержцу, – отмечал Р.Г. Скрынников. – Но со временем они пригляделись к самозванцу, изучили его слабости и страстишки и перестали церемониться с ним. Отрепьев привык лгать… Бояре не раз обличали «Дмитрия» в мелкой лжи, говоря ему: «Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал»… Пышный дворцовый ритуал, заимствованный из Византии, раболепное поведение придворных создавали видимость неслыханного могущества московского государя… На самом деле боярская дума удерживала в своих руках все нити управления государством и сплошь и рядом навязывала свою волю царю».
Иначе говоря, правление было монархо-олигархическим. И хотя самозваный Дмитрий способствовал укреплению в народе благостного и сурового образа правителя, в действительности он таковым не являлся. Отчасти по этой причине, отчасти по причине могущества и авторитета бояр он был свергнут в результате дворцового переворота. Однако в народе сохранился его мифологизированный образ, что определило появление его самозваного «двойника» и продолжение Смуты. «Едва на трон взошел Василий Шуйский, – пишет Скрынников, – по всей стране распространилась весть о том, что «лихие» бояре пытались убить «доброго государя», но тот вторично спасся и ждет помощи от своего народа. Массовые восстания на южной окраине государства положили начало новому этапу гражданской войны…»
По мнению В.А. Малинина: «Вставал один из вечных вопросов русской общественной жизни: кто виноват? Большая часть народа считала, что верхи, бояре «толстобрюхие». Так оно и было. Те, кто носил шапку Мономаха или примеривал ее к своей честолюбивой голове, столь же мало пеклись о действительных нуждах и потребностях народа, как и те, кто владел обширными угодьями и непомерной собственностью… Клубок социальных противоречий, завязанных в один узел неразумной политикой верхов, прежде всего в отношении крестьянства и казачества, не был разрешен, средства решения не были найдены, а иноземное вмешательство лишь усугубляло явления затяжного кризиса».

Пахота. Книжная миниатюра XVII в.

Классовый анализ событий здесь проведен достаточно убедительно. Однако надо учесть, что никакого решения крестьянского вопроса в пользу «низов» не было и впредь. Продолжилось закабаление крестьян. И то, что они знали, кто виноват, ничему не мешало. Оставались лишь иллюзорные надежды на доброго царя. Если кто и выгадал, то прежде всего дворянство. Этот социальный слой продолжал увеличиваться и укрепляться, «выравнивая» контуры социальной общественной пирамиды и делая тем самым более устойчивой всю государственною структуру.
Парадоксальной оказалась роль открытой иностранной интервенции. Вдруг отчетливо определился общий (если не считать части боярства и дворянства) внешний враг. Он посягнул на независимость страны и сохранение ее традиций, прежде всего – православной веры.
Иноземное вмешательство не только усугубило кризис, но и содействовало окончанию Смутного времени. В сознании народа произошло «просветление», ибо стало ясно, что внутренние неурядицы грозят привести к последствиям катастрофическим не только для отдельных групп, но и для всей страны, ее народа и культуры. Общий враг сплотил на некоторый срок практически все общество. Гражданская война перешла в освободительную.
Эта метаморфоза и стала одним из определяющих факторов прекращения Смуты.
Вновь вернемся к событиям современным, происходившим сравнительно недавно. Идеологической смутой в СССР, которая была успешно организована в период долгой информационной войны, тотчас воспользовались враги мощной сверхдержавы, прежде всего лишив ее внешнего дружественного окружения. Затем последовали удары на национальных фронтах в Прибалтике, на Украине и Кавказе. Показательно уже само название «национальный фронт», которое использовали националисты, имевшие поддержку извне.
Значительная часть населения не осознала, что речь идет о развале единой державы – СССР, а вовсе не о борьбе за национальную независимость. У любого эстонца, латыша, украинца, грузина была своя страна, раскинувшаяся поистине на полсвета. Они были полноправными гражданами этой великой державы, а не угнетенными «нацменьшинствами». Никакой «империи» не существовало. Не бывает империй, в которых жители метрополии, в данном случае русские, имели бы не больше прав и жили бы не богаче, чем представители других народов.
Достаточно вспомнить Римскую или Британскою империи, где метрополии буквально высасывали последние соки из покоренных стран и народов, порой самым безжалостным образом уничтожая коренное население. В СССР прибалты, украинцы, грузины жили в целом богаче и пользовались большими благами, чем русские. Будь они очень толковыми в труде, управлении, изобретательстве или науках, они бы резко пошли вверх в результате обретения «независимости». Все произошло как раз наоборот. Даже богатейшие по своим природным ресурсам республики – Украина и Грузия оказались в безнадежном упадке и не рухнули окончательно до сих пор только благодаря энергетической подпитке из России да возможностям обедневшего населения этих государств подрабатывать именно в России. Русский народ в СССР не был имперским ни в каком смысле, так что об «империи СССР» не может быть и печи. Этот штамп – продукт грязных идеологических технологий.
Почему же народ не опомнился в первые же годы этого смутного времени конца XX века? Прежде всего потому, что иностранная интервенция была не явной, а тайной – идеологической и экономической. Но разве уж так трудно было это понять? Разве не ясно было, в чьих интересах проводились горбачевская «перестройка» и ельцинские «реформы»? Об этом немало писали в оппозиционных изданиях. Большого эффекта это не произвело, потому что значительная часть населения (не менее трети) соглашалась передать власть в стране и национальные богатства в руки олигархам и иностранцам, в надежде получить богатый куш за, прямо скажем, распродажу Родины.
Изменилась не просто национальная политика. Изменилась та часть населения, которая имела возможность активно влиять на судьбу страны. Это вырождение определило особенности Смуты конца ХХ века. В старые времена за сохранение независимости страны выступили практически все слои населения, и конечно же мужчины. В новые времена вершителями судеб явились представители номенклатуры, служащих, интеллигенции (прежде всего работники средств массовой информации), а среди избирателей преобладали женщины (они, как известно, наиболее внушаемы, эмоциональны, поддаются агитации и пропаганде, склонны к самообману).

Глава 4. БУНТЫ, ПЕРЕВОРОТЫ И ДЕРЖАВА

Великий Петр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
Максимилиан Волошин

О СЛАВЯНСКОМ ЕДИНСТВЕ

За последние полтора-два десятилетия о славянском единстве говорилось неоднократно и на высоком государственном уровне в частности. Хотелось бы вкратце затронуть эту тему в связи с событиями ХVII века в Восточной Европе.
Нынешние разговоры о братском единении трех восточнославянских народов – русского, украинского, белорусского – вызывают противоречивые чувства. С одной стороны, вряд ли можно усомниться в том, что во всех аспектах (историческом, этнологическом, культурном, экономическом, духовном) – наиболее важных для общества – эти народы не только очень близки, но и прочно взаимосвязаны. С другой стороны, их резкое и практически насильственное расчленение (что называется, резали по живому), которое произошло скоротечно, почти мгновенно в исторических масштабах времени, за многие годы так и не привело не только к объединению, но даже к заметному сближению.
Правда, политики ссылаются на независимость. Однако Украина, к примеру, никогда не находилась в такой экономической зависимости от других держав, как ныне. Ее состояние может радовать разве только лютых недругов украинского народа, вороватых политиков и бизнесменов, да оголтелых националистов, которым до народа нет, в сущности, никакого дела. Во многом они-то и привели богатую страну к упадку.

Богдан Хмельницкий

В ХVII веке все было наоборот. В мае 1648 года в битвах при Желтых Водах и под Корсунью украинские казаки под предводительством гетмана Богдана Хмельницкого разгромили польские войска. Казаков поддерживали украинские крестьяне, а также – по договору с ханом Ислам-Гиреем – крымские татары. Началось освобождение Украины от польского владычества. В конце года казаки взяли Киев. В январе 1654 года в Переяславле состоялся верховный собор (рада) украинского казачества – по инициативе гетмана Богдана Хмельницкого. Рада приняла решение: воссоединить Украину с Русским государством. В ту пору разумные украинцы ясно понимали, что обеспечить их независимость и достойное существование может лишь вхождение в состав братской Руси. Поляки – тоже сильная ветвь славянства – относились к украинцам и белорусам свысока, как вельможные господа к холопам. Сходным было и отношение их к русским, что особенно ярко проявилось, когда «паны» захватили Москву. Неудивительно, что в те далекие времена и белорусы, и украинцы тяготели к Москве, а не к Варшаве.
Как мы уже говорили, осознали свое единство не сразу даже многие русские племена. Как обычно, против этого активно выступали удельные владыки (местные олигархи), не желавшие делиться с центральной властью своими доходами, а также внешнеполитические силы, опасавшиеся создания великой державы.

Решение Земского собора о воссоединении Украины с Россией

Однако в ХVII столетии появились мыслители, понимавшие необходимость самого широкого объединения славян. Одним из таких был Юрий Крижанич, хорват по национальности, получивший хорошее образование в Венской семинарии и Болонском университете, где изучал главным образом богословие и юриспруденцию. В 1640 году (ему было двадцать три года) он поселился в Риме и вступил в коллегиум Св. Анастасия, учрежденный католической церковью для распространения унии, власти папы, над православными греками. Однако после посещения Стамбула (Константинополя) Юрий проникся неприязнью к грекам, как он писал, за их высокомерие, лживость и невежество.
В 1658 году он поступил на службу к царю Алексею Михайловичу. Однако его не устраивали некоторые русские обычаи, которые он считал варварскими. К тому же он, причащаясь в православном храме, отказался вторично креститься по православному обряду. Его отправили из столицы в Тобольск, где он получал денежное пособие и трудился над своими сочинениями. Здесь он оставался 16 лет, до смерти Алексея Михайловича, после чего получил разрешение вернуться в Москву.
Не слишком гостеприимный прием, который был оказан ему на Руси, не озлобил Юрия Крижанича. Он с гениальной прозорливостью отметил достоинства русского языка (зная хорватский, немецкий, итальянский, латинский и греческий) и значение Руси для объединения – на этой культурной основе – всех славян. Сравнивая сочинения, написанные на разных славянских языках, он признавался: «Я не могу читать киевских книг без омерзения и тошноты. Только в Великой Руси сохранилась речь, пригодная и свойственная нашему языку, какой нет ни у хорватов и ни у какого другого из славян. Это оттого, что на Руси все бумаги государственные, приказные, законодательные и касающиеся народного устроения писались своим домашним языком». Тем не менее Крижанич предлагал выработать еще более полный и общедоступный славяно-русский язык (что и произошло в конце ХVIII – начале XIX веков).
Развитие самобытной русской культуры и экономики тормозится, по мнению Крижанича, засилием немцев, особенно в торговле, производстве и управлении. Россия должна поощрять в первую очередь русских и, более широко, славянских деятелей.
«То, что заявил Крижанич, – писал Н.И. Костомаров, – остается в главной своей мысли неизменною истиною: только Россия – одна Россия может быть центром славянской взаимности и орудием самобытности и целости всех славян от иноплеменников, но Россия просвещенная, свободная от национальных предрассудков». (Заметим, что подобные предрассудки у русских выражены несравненно слабее, чем едва ли не у всех народов мира.)
Эти идеи подхватил через три столетия после Юрия Крижанича В.И. Вернадский. На лекции в Праге (1922 год), посвященной проблемам геохимии, он сказал во введении: «В тесном единении всех славянских ученых – в их более влиятельном положении в жизни – лежит будущее всех славянских народов».
В середине XX века такое политико-экономическое и культурное единство сформировалось на основе СССР и дружественных ему стран Восточной Европы. Однако к концу века оно было разрушено по тем причинам, о которых мы упоминали выше.
При всем уважении к русской духовной культуре Крижанич с негодованием обрушивался на низкую бытовую культуру знати, привилегированных групп общества. Он отмечал, что простой люд на Руси живет в общем лучше, чем во многих западных землях. В то же время государственные служащие нещадно грабят народ и быстро богатеют, имея даже небольшое жалование. «Чем они живут? – вопрошал Крижанич и отвечал: – Легко понять: продажей правды. Неудивительно, что в Москве много воров и разбойников».
В порыве негодования он обвиняет и весь русский народ: «Привыкшие всякое дело делать скрытно, потакать ворам, всегда находиться под страхом и обманом, русские забывают всякую честь…» Причины этого он видел в социально-политической зависимости людей: «Везде кабаки, монополии, запрещения, откупы, обыски, тайные соглядатаи; везде люди связаны, ничего не могут свободно делать, не могут свободно употреблять труда рук своих и пота лица своего».
Свободу Крижанич понимал, сообразуясь с западными нравами. Например, предлагал и русским беспощадно сжигать еретиков, как это принято было в Западной Европе, и подавлять лютеранство, кальвинизм и гуситов, храня дружеские отношения с католической церковью. Он призывал к избавлению от инородцев как таковых, вне зависимости от их талантов и готовности честно служить России.
И в те времена, и раньше, и позже нередко заедино выступали русские с татарами, башкирами, мордвой и другими неславянскими народами. Исторически сложились менее дружеские отношения русских с этнически родственным славянским народом католиками-поляками, чем с мусульманами-татарами. Одно уж это показывает, что в дружбе, как и в политике, далеко не всегда важна принадлежность к одному и тому же племени или к одной религиозной конфессии. Тут ситуация значительно сложней. Крижанич этого не учитывал. Хотя в русском народе было на этот счет более верное понимание.
О какой же свободе действовать, «употреблять труда рук своих» говорил Крижанич? Ведь он, в отличие от демократов, признавал необходимость и справедливость самодержавной власти царя. Он имел в виду освобождение народа. из-под ига чиновников и олигархов (говоря современным языком):
«Свобода есть единственный щит, которым подданные могут прикрывать себя против злобы чиновников, единственный способ, посредством которого может в государстве держаться правда. Никакие запрещения и казни не в силах удержать чиновников от худых дел, а думных людей от алчных, разорительных для народа советов, если не будет свободы». При этом царя он желал видеть просвещенным, добродетельным и гуманным.
Интересны замечания Крижанича, относящиеся к развитию культуры. По его словам, «мудрость переходит от народа к народу». И в то время как одни, ранее отличавшиеся высоким развитием, могут впасть в невежество, другие, напротив, обретают высокую культуру. «Теперь пришло время для нашего народа учиться, – писал он. – Бог возвысил на Руси такое славянское государство, которому подобного не было в нашем народе в прежних веках, а мы видим у других народов: когда государство возрастает до высокой степени величия, тогда и науки начинают процветать в народе».
Исторический опыт подтверждает три его обобщения. Во-первых, культурный (духовный, интеллектуальный) уровень народов может не только возрастать, но и падать. Хотя, добавим, признать последнее многим мешает именно недостаток культуры. Во-вторых, периоды подъема культуры наблюдаются у разных народов в различное время. В-третьих, развитие наук и народного просвещения зависит от состояния государства.
При всей кажущейся простоте мыслей Крижанича они до сих пор недостаточно оценены и поняты не только обществом, но даже специалистами-историками и философами. Наибольшей популярностью в Новое время стали пользоваться гипотезы неуклонного прогресса, поступательного развития духовной культуры, прежде всего науки. В XX веке, когда стихийно сложилось более или менее единое мировое хозяйство при господстве технической цивилизации, подавляющей локальные культуры, приводящей их к единому стандарту, реализуется идея глобализации . Под нее начинают подводить и теоретическую базу.
Однако в мировом хозяйстве, как в биосфере или экосистеме, огромное, а то и решающее значение имеет принцип разнообразия. Он исходит из разнообразия природных условий Земли, сложной организации живых организмов. Уменьшение разнообразия есть признак деградации, наиболее четкий показатель которой – стандартизация социумов, культур и личностей.
Можно возразить: а как же тогда оценивать вхождение в состав единого государства представителей разных народов и культур? И как тогда расценивать требование признания единого государственного языка?
Все зависит от того, на каких условиях осуществляется такой синтез культур и народов. Если сохраняются условия равноправия, сохранения и развития национальных культур (что предполагает, конечно, знание родного языка), то такое государство отвечает критерию разнообразия.
Украинские и белорусские (к чести белорусов – малочисленные) националисты упирают почти исключительно на то, что их не устраивает гегемония русского языка. По узости своих воззрений они не желают замечать безусловно всемирного значения именно русской литературы и русской науки, а в начале XX века еще и русской философии. Это и есть тот фундамент, на котором стоит и стоять будет русская культура. Если русские писатели Достоевский и Толстой признаны величайшими писателями XIX века; если Ломоносов, Менделеев и Вернадский были (во всяком случае Менделеев – согласно результатам опроса иностранных специалистов) величайшими учеными соответственно ХVIII, XIX и XX веков, то почему бы украинцам и белорусам не считать себя причастными к той культуре, к которой они принадлежали? Ведь это не унижает, а возвышает их. И разве плохо, что их на Западе продолжают называть русскими?
Кстати сказать, В.И. Вернадский был по национальности украинцем, организовал Украинскую академию наук и был ее первым головой (президентом). И он по праву считал себя представителем великой русской культуры. Но националистам, преследующим свои личные корыстные цели, до всего этого и дела нет.
И еще. В ХVIII веке был на Украине замечательный философ Григорий Сковорода. Появились у него последователи-националисты? Нет. Его труды – достояние украинского народа – стали явлением русской культуры. Казалось бы, радоваться надо, что у нас (русских, белорусов, украинцев) единая культура. Однако националистов это не устраивает. Хотя противопоставленные русской эти две национальные культуры превращаются из мировых в местные, отчасти даже этнографические.
Подобные нехитрые рассуждения были понятны украинцам прежних столетий, и только ярые современные националисты не желают этого осознавать. Вернее сказать, они готовы резко снижать культурный уровень народа ради собственных корыстных интересов, чтобы заполучить доступ к власти и национальным богатствам.
Напомним, что Юрий Крижанич не мог быть «русским националистом» хотя бы потому, что был хорватом. Однако он имел мудрость и мужество признать, что для славянских народов необходим путь единения; без сильного восточнославянского государства невозможен расцвет культуры – на новом этапе развития.
Хотелось бы добавить: политику Крижанич считал частью этики, понимая ее как «науку об управлении народом и королевскую мудрость, которая учит справедливо и достойно управлять народами, городами и странами».
…Трудно сказать, насколько глубоко в сознание правителей и всего русского народа проникли идеи Крижанича. С горечью писал он: «Я никому не нужен, никто не спрашивает дел рук моих, не требует от меня ни услуг, ни помощи, ни работы, питают меня по царской милости, как будто какую скотину в хлеву». Хотя уже то, что его труды не затерялись, а имя не забылось, свидетельствует об интересе к его творчеству.
Ему удалось отметить и подчеркнуть одно из важнейших направлений развития русского общества: движение к объединению славянских народов. Оно, конечно, не осуществлялось по его указаниям. Но важно, что он понял объективность и неизбежность этого процесса и сделал его объектом философского осмысления. Ясность его мысли контрастирует с предельно политизированными, стоящими вне нравственности рассуждениями современных националистов – одних из вдохновителей и зачинателей смуты в СССР, как тогда называлась великая Россия.

ЦЕРКОВНЫЙ ПЕРЕВОРОТ

В 1652 году патриархом всея Руси стал Никон – человек высокообразованный, волевой, сильный духом и телом. Он пользовался уважением и покровительством царя Алексея Михайловича. Как человек решительный, он уже весной 1653 года стал осуществлять церковную реформу.
В определенном смысле и Никон тоже покровительствовал царю. Надо учесть, что патриарху было 47 лет, тогда как царю всего 23. Интеллектуально, духовно Никон влиял на царя. Возможно, по этой причине церковная реформа проводилась без долгой подготовки, слишком быстро и в неподходящее – с позиций государственных – время.
Начало правления Алексея Михайловича было непростым. Его отец умер в 1645 году, и юный царь попал под влияние своего родственника и наставника боярина Б.И. Морозова, который фактически стал регентом. Он руководил правительством и администрацией, не забывая о личной выгоде.
Внешне на верхних ступенях общественной пирамиды дела обстояли чинно и благородно. По свидетельству англичанина Карлейля: «Двор московского государя так красив и держится в таком порядке, что между всеми христианскими монархами едва ли есть один, который бы превосходил в этом московский. Все сосредотачивается около двора. Подданные, ослепленные его блеском, приучаются тем более благоговеть перед царем и чтят его почти наравне с Богом».
И хотя молодой царь был «тишайшим», как его прозвали, в его царствование хорошо жилось только чиновникам и «олигархам», тогда как народ и даже немалая часть дворян и купцов находились в трудном положении из-за тяжких налогов.
Н. Н. Костомаров сравнил царей Ивана IV и Алексея. Оба устанавливали самодержавное правление, имели склонность к торжествам и зрелищам, «к упоению собственным величием». Но только Грозный «был от природы злого, а царь Алексей – доброго сердца». Отвлечемся от достаточно наивной ссылки на «природу» и обратим внимание на дальнейшие соображения:
«Иван в служилом классе (по-видимому, имеются в виду крупные государственные чиновники. – Авт .) видел себе тайных врагов и душил его самым нещадным образом, но в то же время, сознавая необходимость его службы, разъединял его, опираясь на тех, которых выбирал в данное время, не давая им зазнаваться, и держал всех в повиновении постоянным страхом; царь же Алексей, напротив, соединял свои самодержавные интересы с интересами служилых людей. В чем это выражалось? Оказывается, в том, что он давал «много власти своим чиновникам – высшему (т. е. служилому) сословию над народом».
(Это сословие было, по сути своей, той же самой «номенклатурой», сросшейся с «олигархами», которая во второй половине XX века установила свою безраздельную власть в Советском Союзе, а затем и Российской Федерации и других частях расчлененного СССР.)
Костомаров поясняет, что к служилому сословию относились главным образом «начальники приказов, дьяки и воеводы, а затем вообще все те, которые стояли на степени какого-нибудь начальства». Этим людям было выгодно самодержавие, потому что оно передавало в их руки реальную власть над народом. «Злоупотребления насильствующих лиц, – писал Костомаров, – и прежде тягостные, не только не прекратились, но еще более усилились в царствование Алексея, что и подало повод к постоянным бунтам».
Учтем, что Костомарову очень не нравился «деспотичный» Иван Грозный, а царь Алексей вызывал симпатию. Но несмотря на это историк вынужден был признать, что народу при
Иване IV жилось лучше, чем при Алексее. Более того, во времена царствования Алексея «в почтении, какое оказывали тогдашние московские люди верховной власти, было не сыновное чувство, не сознание законности, а более всего рабский страх, который легко проходил, как только предоставлялся случай, и оттого, если по первому взгляду можно было сказать, что не было народа более преданного своим властям и терпеливо готового сносить от них всякие утеснения, как русский народ, то, с другой стороны, этот народ скорее, чем всякий другой, способен был к восстанию и отчаянному бунту».
Нам кажется, что это замечание Костомарова очень близко к истине. Даже не желая того, он вынужден был признать, что народу (в отличие от власть имущих, крупных чиновников и т. п.) под властью Ивана Грозного жилось лучше, свободней, чем при «тишайшем» Алексее Михайловиче.
«Несмотря на превосходные качества этого государя как человека, – заключает Костомаров, – он был неспособен к управлению: всегда питал самые добрые чувствования к своему народу, всем желал счастья, везде хотел видеть порядок, благоустройство, но для этих целей не мог ничего вымыслить иного, как только положиться во всем на существующий механизм приказного управления. Сам считая себя самодержавным и ни от кого независимым, он был всегда под влиянием то тех, то других; но безукоризненно честных людей около него было мало, а просвещенных и дальновидных еще менее. И оттого царствование его представляет в истории печальный пример, когда под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже».
Как показал исторический опыт, бывает и намного хуже, когда при тех же претензиях на самодержавие на высшей государственной должности пребывает личность недостойная, что определенно продемонстрировало правление Горбачева и Ельцина. Тем более что и до них, при Хрущеве и Брежневе, постоянно укреплялось господство номенклатуры над народом.
В отличие от этого при Сталине, как и во время правления Ивана Грозного, хищные и вороватые чиновники испытывали страх перед верховной властью (чего не было в народе), а потому вынуждены были умерять свои материальные потребности. Как только этим людям была предоставлена свобода, они начали превращаться в откровенно паразитический класс (как отметил югославский политолог Милован Джилас – сам выходец из партноменклатуры).
Значит, добрые намерения государя остаются благодетельными лишь в его близком и дальнем окружении, а для народа оборачиваются кабалой и невыносимыми тяготами, которые вызывают постоянные волнения.
25 мая 1648 года в Москве вспыхнул бунт, который принято называть «соляным». В действительности, к этому времени появилась обременительная пошлина на соль, которая привела к печальным экономическим последствиям (в частности, недосолу рыбы и ее порче в большом количестве: а это был один из важных продуктов питания населения). Недовольство народа было велико, и в начале 1648 года соляная пошлина по случаю царского бракосочетания была отменена. Однако это не дало быстрых благоприятных для народа результатов.
Обладавший реальной властью боярин Морозов поставил на многие «доходные места» своих близких людей и родственников жены царя – в девичестве Милославской. Сам он тоже женился (вторично) на сестре царицы. Новые «начальники» принялись увеличивать свои богатства, пользуясь своим высоким положениям. Вдобавок взамен пошлины на соль были введены новые явные и скрытые налоги, а боярин Морозов благоволил (надо полагать, не бескорыстно) иноземным купцам и перекупщикам.
Были обижены очень многие: от простых крестьян до богатых купцов. Тем более что и состоятельным людям приходилось не сладко. Заведовавший земским приказом Леонтий Плещеев, например, создал систему доносчиков, по ложным обвинениям которых обвиняемых бросали в тюрьму, а за освобождение брали взятки. Подобные беззакония заставили толпу остановить царский кортеж и молить государя сменить Плещеева и уменьшить налоговое бремя: «иначе народ погибнет вконец».
Царь обещал разобраться с жалобами. Но его подручные решили действовать силой и принялись разгонять толпу кнутами. Народ не разбежался, а ответил градом камней. Царь успел отбыть в Кремль. Толпа двинулась следом, требуя выдать Плещеева на расправу. К ним вышел боярин Морозов с увещеваниями, но люди слушать его не стали, крича: «Мы и тебя хотим взять!» Он поспешил скрыться во дворце, охраняемом стрельцами. Народ бросился к его дому и учинил там погром, да и перепились многие, добравшись до погребов, где стояли бочки с хмельным мёдом и винами.
Потом стали громить и грабить дома некоторых других бояр и дьяков, а затем вновь собрались у дворца. Царь вынужден был выдать Плещеева, и его тут же заколотили палками до смерти: «Вот как угощают плутов и воров!» После смертной казни еще нескольких высоких должностных лиц и крупного московского пожара бунт затих, и царь, прося оставить в живых Морозова как своего воспитателя и обещая отстранить его от дел, расплакался, чем вконец разжалобил народ.
Позже мятежи прокатились и по другим городам, были попытки поднять народ и в Москве, но на этот раз власти сумели подавить эти выступления в зародыше, казнив зачинщиков и подстрекателей. В 1650 году бунты произошли во Пскове, а затем и в Новгороде. Дольше всех держались псковичи.
Царь Алексей Михайлович стал бояться народа, окружил себя стражей, не принимал лично просьб, учредил Приказ тайных дел – предтечу тайной полиции. Делалось это не для того, чтобы оградить народ от злоупотреблений местных и центральных властей, а для подавления его недовольства и пресечения бунтов. Под таким предлогом власть имущие имели возможность творить всяческие злоупотребления.
Торжественно начав войну с Польшей, царь сперва добился успеха и присоединил к своим владениям Литву, Белоруссию и Правобережную Украину. Но затем удача ему изменила, началась война со Швецией, и было потеряно больше, чем приобретено. Расходы на войну истощали государство. Народ был изнурен повинностями и налогами. Правительство пустило в оборот массу медных денег. Поднялись цены на cepебро, началась инфляция. Выпускалось огромное количество поддельных монет. Летом 1662 года за серебряный рубль платили 8 рублей медных. (Тут, по-видимому, есть определенная аналогия с постоянной, порой чудовищной инфляцией, поразившей Россию конца XX века. Однако в наше время причины ее не в расходах на какие-то разорительные войны, а прежде всего в экономическом упадке, расхищении национальных богатств и вывозом капиталов за рубеж.) И вновь в Москве вспыхнул бунт. Царь находился в это время в Коломенском и опять обещал толпе разобраться с делами и наказать виновных в ограблении народа и злоупотреблениях. Но увидев, что к нему движется большой отряд стрельцов, «тишайший» громко завопил: «Ловите и бейте бунтовщиков!» Началось избиение безоружной толпы, многие были убиты или утонули в Москве-реке. В тот же день по приказу царя у Коломенского повесили полторы сотни бунтовщиков; многих пытали, отсекали им руки и ноги; других нещадно стегали кнутами и клеймили раскаленным железом…

Царь Алексей Михайлович

Как видим, царь был горазд расправляться с простым людом, но всячески оберегал своих вельмож. Самодержавие превращалось во власть «номенклатуры» (говоря современным языком). Не случайно в сказаниях народа Грозный выступал как справедливый царь, тогда как об Алексее этого не говорили.
Итак, мы вкратце охарактеризовали тот социально-экономический фон, на котором Никон проводил церковную реформу. Суть ее была в том, чтобы «очистить» греческо-визайтийский церковный ритуал от западных и местных, русских влияний и отредактировать в этой связи некоторые литургические тексты в соответствии с греческими оригиналами.
Пока он боролся с западными влияниями в религиозной живописи, ocобых проблем не было. Из многих домов были изъяты иконы западного образца, преимущественно французские. В начале 1655 года после воскресной службы Никон в присутствии царя показывал собравшимся «ложные» иконы и швырял их на пол. Предполагалось их сжечь: по предложению царя они были погребены. Но когда пришла пора менять некоторые тексты псалтыри, ревнители старины оказали Никону яростное сопротивление.
Поспешность, с которой осуществлял Никон реформы, имела и политическую подоплеку. Было желательно, чтобы не существовало религиозных препятствий для воссоединения с Украиной, где церковный ритуал более соответствовал православной византийской традиции, чем в Москве.
В 1658 году Никон оставил патриарший престол по причинам внутриполитическим. Боярам не нравилось, что он оказывает влияние на царя, да и Алексей Михайлович начал тяготиться возвышением главы Русской православной церкви, который считал, что светская власть должна находиться под духовной опекой патриарха. А самодержец не желал поступиться своей властью.
С отставкой Никона церковный раскол не был преодолен. Старообрядцы упорно отстаивали свои убеждения. Их вдохновлял мятежный протопоп Аввакум, которого не могли сломить ни лишения ссылки, ни тяготы тюрьмы, ни ужас пребывания в сырой холодной яме, где, по его словам, он был превращен в «живого мертвеца».
Формальная причина раскола, потрясшего в ту пору Русскую православную церковь, вряд ли может считаться сколько-нибудь серьезной и принципиальной: надо креститься двумя или тремя перстами, ходить крестным ходом посолонь (по солнцу) или против, дважды или трижды повторять «аллилуйя»… Разногласия отражали и некоторые идейные расхождения, но не существенные. Как писал историк Н.Ф. Каптерев: «Жалко смотреть на эту нашу вековую церковную распрю, всю основанную с начала до конца на недоразумении, на непонимании, на незнании иногда самых элементарных христианских истин».
Такое мнение складывается, если иметь в виду только религиозные и, еще более узко, богословские причины. Однако ситуация была значительно сложней и серьезней. Шла борьба за власть и в верхах (церковный собор 1660 года лишил Никона сана; царь получил полное превосходство над патриархом), и за господство над народом, вернее сказать, за возможность его максимально эксплуатировать. Ответом на это стали многочисленные бунты, в которых принимали активное участие и старообрядцы.
В общем, раскол ослабил позиции православной церкви и укрепил самодержавие, а также его опору, новый господствующий класс дворян.
Трудно сказать, по какой причине Никон стал проводить радикальную реформу, обрушившись на старообрядцев как на еретиков, с чрезмерной яростью. «Главная острота Никоновой реформы, – писал философ-богослов Г. Флоровский, – была в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть».
Возможно, сказались интриги греческого авантюриста Паисия Лигарида, который подсказывал царю, находившемуся под его влиянием, действия, укрепляющие самодержавие, ослаблявшие Русскую православную церковь и сближавшие Россию с государствами и культурой Запада, а также, пожалуй, и с католической церковью (Паисий прошел обучение в иезуитской коллегии).
В распре царя с Никоном были заинтересованы прежде всего бояре. Ведь у Никона речь шла о двоевластии, «симфонии» царя и патриарха, что грозило перейти в теократическое правление. Лигарид, судя по всему, все делал для того, чтобы гонения на старообрядцев ожесточались. Собор 1667 года, не без рекомендации греческого авантюриста, предал старообрядцев анафеме, предложив царю расправляться с ними как с еретиками и раскольниками. Специалист по истории русской церкви А.В. Карташев писал, что тем самым собор «посадил на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудил и отменил ее». В этих словах можно усмотреть преувеличение. Однако и в таком случае церковная смута выглядит какой-то нелепой, не только как выступление против старорусского культа, но и против традиций русской культуры, ибо в те времена религия была очень важной составной частью культуры народа. Все это было выгодно лишь врагам России. Странно, что церковные иерархи не обратили на это никакого внимания. Ведь они имели возможность осуществлять реформы, начатые Никоном, постепенно и без категорического осуждения традиций прошлого.

Печатный герб Никона

Подпись Никона

Это был, пожалуй, очень важный шаг. Он не только способствовал распространению религиозной смуты среди русских православных людей, но и способствовал подчинению церкви государству, патриарха – царю. Кроме того, этим усугубилось разобщение между «простым» народом и власть имущими, значительную часть которых тяготили патриархальные порядки и привлекали западные. Все это не смущало, а в чем-то даже устраивало царя Алексея.

«Я ПРИШЕЛ ДАТЬ ВАМ ВОЛЮ!»

Укрепление централизованной государственной власти – процесс, как мы видим, противоречивый. В одном случае приходится жестокими мерами подавлять привилегированные группы условно говоря, «номенклатуру»). В другом случае предоставляются благоприятные условия для процветания «номенклатуры» за счет народа при ослаблении роли в обществе церкви. По этой причине народные восстания происходили не при Иване Грозном, а при «тишайшем» Алексее Михайловиче.
Наиболее знаменито восстание, руководителем которого стал легендарный Степан Разин. По словам Г.В. Вернадского: «Бунт донских казаков и крестьян под предводительством Степана Разина был яростным выражением оппозиции московским способам управления и тяготам общественного строя Московии, многие годы копившейся в различных слоях населения Руси». Было бы точнее, на наш взгляд, говорить о слоях населения, находящихся в основании общественной пирамиды, которые обобщенно принято называть народом.
До сих пор не все выяснено об этой смуте. Виной тому и недостаток документальных данных, и противоречивый образ Разина – разбойника, пирата, «вора» и в то же время умелого дипломата, ставшего из атамана предводителем народного восстания. Показателен интерес к нему Александра Пушкина, который еще в 1824 году писал брату: «Вот тебе задача: историческое сухое известие о Стеньке Разине, единственном поэтическом лице русской истории». Два года спустя поэт написал три песни в народном стиле, посвященные атаману. Однако
Бенкендорф не разрешил их напечатать: «Песни о Стеньке Разине при всем поэтическом своем достоинстве по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева».
Очень показательно, что с начала горбачевской «перестройки» и особенно в период ельцинских «реформ» пропаганда постоянно и упорно, обычно с восторгом и упоением, внедряет в общественное сознание образы царей и вельмож, богатейших купцов и прочих представителей господствующих классов, предпочитая умалчивать о народных героях и вождях или отзываться о них с осуждением, а то и с отвращением. Настойчивые призывы к смирению и покорности определенно показывают, на чьем услужении находятся средства массовой пропаганды и с каким презрением относится новейший правящий слой к народным массам. Увы, презрение это отчасти заслуженное.
В прежние периоды смут народ очень быстро умел спохватиться, понять нависшие над ним угрозы и выступить против угнетателей-кровопийцев за свою свободу, права и человеческое достоинство. На этот раз, в конце XX века непомерно разросшийся слой служащих ознаменовал начало духовного перерождения, распространения холопства и угодничества по отношению к имущим власть и капиталы, а для интеллигенции – то самое «лакейство мысли», о котором с негодованием писал еще Ф.М. Достоевский.
Безусловно, в определенных кругах все эти качества присутствовали с давних пор. Но в русском народе всегда сохранялся дух бунтарства, стремления к вольности, активного протеста против несправедливости, анархизма (не как хаоса, а как свободы). Выразителем этого духа и стал Степан Тимофеевич Разин.
Необходимо одно уточнение. Из сказанного вовсе не следует, будто анархический склад присущ единственно только русскому народу. Как показали многочисленные революции и восстания в разных странах, прежде всего – в Западной Европе, у всех народов есть те же самые качества. У русских они проявлялись особенно резко, возможно потому, что наш народ сравнительно поздно встал на путь цивилизации, жесткого государственного устройства.
Во времена Степана Разина для вольнолюбивых или обиженных господами русских людей оставалась возможность бежать на Дон, к казакам. В середине ХVII века этой возможностью пользовались многие, что заставило правительство уже – сточить меры против беглых крестьян и холопов.
Но и на Дону житье беглым было не сладкое. Чтобы не обострять отношения с Османской империей, Крымским ханством, а также с Ираном, русское правительство не поощряло набегов казаков на побережья Черного и Каспийского морей. Беглый люд бедствовал и вынужден был идти в услужение к богатым казакам. Ведь на Дону казакам запрещали заниматься хлебопашеством, опасаясь, что с крупными землевладениями придет на Дон и крепостное право.
По некоторым сведениям Степан Разин, принадлежавший к зажиточной казацкой семье, неоднократно участвовал в составе посольств (станиц) на дипломатических переговорах в Москве и у калмыков. Вряд ли он помышлял о каких-либо выступлениях против существующей власти до 1665 года. Но в том году был несправедливо казнен царским воеводой Долгоруким старший брат Степана, лихой казачий атаман Иван Разин.
На следующий год летом произошло неординарное событие. Казачий атаман Василий Ус, под командованием которого находилось полтысячи человек, двинулся походом в Центральную Россию. По пути к нему присоединялась голытьба, беглые крестьяне. Возникали местные бунты, крестьяне грабили поместья своих господ. Отряд Уса увеличился в несколько раз, превратившись в своеобразную народную армию. Однако она была плохо организована, и на серьезные военные действия атаман не решился. Не дойдя Тулы, он повернул обратно. С ним пришли на Дон толпы беглых крестьян и холопов. Здесь Василий Ус и его ближайшие сподвижники были арестованы и подверглись наказанию плетьми.
Поначалу Разин не имел намерений повторять поход Уса. Он был лишь атаманом, под начальством которого находилось несколько сот казаков и беглых людей. В народной песне, записанной в конце XIX века, об этих событиях сказано так:

У нас то было, братцы, на тихом Дону,
На тихом Дону, во Черкасском городу,
Породился удалой добрый молодец
По имени Степан Разин Тимофеевич.
Во казачий круг Степанушка не хаживал:
Он с нами, казаками, думу не думывал;
Ходил-гулял Степанушка во царев кабак,
Он думал крепку думушку с голытьбою.
«Судари мои, братцы, голь кабацкая,
Поедем мы, братцы, на сине море гулять,
Разоб ьемте, бра тцы, бусур манские ко рабли,
Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно,
Поедемте, братцы, в каменну Москву,
Покупим мы, братцы, платье цветное,
Покупивши цветно платье, да на них поплывем».

Понятно, это не исторический документ, хотя почти все изложенное в нем выглядит правдиво. Степан затевал походы, не советуясь с казачьим кругом, на свой страх и риск. Сначала он повел отряд по реке в Азовское море. Не сумев прорваться мимо турецкой крепости Азов, вынужден был пойти на Волгу.
Здесь ему улыбнулась удача: удалось захватить и разграбить богатый караван, принадлежавший московскому купцу Шорину. Попутно были освобождены заключенные. Из Астрахани против разинских разбойников был послан отряд стрельцов. Но их количество было велико, да организовал их атаман по-военному. Так что стрельцы были разбиты.
Дальнейшие действия Разина показывают, что он не имел в виду поднимать народное восстание. Об этом пишет историк Г.А. Санин: «Но вот загадка: отряд Разина к осени 1667 г. насчитывал около 3000 человек. Царских войск в поволжских городах почти не было: самый крупный, астраханский гарнизон, насчитывал 1600 человек. Разин был хозяином положения и на Нижней Волге, и на Яике. Почему же он не пошел по Волге на север, почему, перезимовав в Яицком городке, двинулся на юг, на Персию? Ответ может быть только один: весной 1668 г. Степан Разин вовсе не собирался воевать с московскими боярами. Ему нужно было быстрее, пока не собрались правительственные войска, вывести казаков за пределы России». Выйдя в Каспийское море, разинская вольница принялась грабить приморские поселения. Посланный для их усмирения персидский флот был разбит.

Степан Разин в персидском одеянии

Обычно эти набеги историки расценивают как пиратские акции с единственной целью – грабежа, взятия заложников (их чаще всего обменивали на русских, находившихся в рабстве). Но есть и другая версия.
«Целью похода, – пишет Г.А. Санин, – был не примитивный грабеж, а создание свободного казацкого поселения, подальше от жестких и жадных рук российских бояр. Это была народная утопия о свободной «подрайской землице», о «стране Беловодье», в поисках которой землепроходцы освоили Сибирь и дошли до Тихого океана. Конечно, ничего не получилось – пришлось заняться грабежом. Многие города северного побережья Персии были разграблены, казацкие струги забиты до отказа дорогими восточными товарами».
Трудно согласиться с тем, будто в Сибири искали «подрайскую землицу»: слишком уж мало походит природа Центральной, а тем более Северной Сибири под описания райских садов. Но у Разина, возможно, и была надежда обосноваться со своей армией где-нибудь в Южном Прикаспии. (Приходят на память не вполне достоверные сведения о существовании анархической республики Либерталии, якобы созданной пиратами на Мадагаскаре; между прочим, одно время у Разина была база на острове недалеко от Баку, но ни о каких попытках превратить ее хотя бы в долговременное поселение неизвестно.)
С богатой добычей Разин возвратился в низовья Волги. Его люди щеголяли в роскошных нарядах, приводя в изумление местных жителей. Астраханский воевода не посмел их задержать и разоружить. Царицынского воеводу Разин велел выпороть за злоупотребление властью. Трудно сказать, какие теперь были планы у Разина, когда он после столь успешного (по части обогащения) похода пришел на Дон. Вполне возможно, что у него был замысел пойти на Москву. Ведь он знал о тяжелом положении и недовольстве крестьян, готовых к восстанию.

Разинцы в захваченной Астрахани

Но сколь бы ни была сильна и авторитетна личность Степана Тимофеевича, сколь убедительно ни умел он выступать перед народом, далеко не все зависело от его желаний. Он был вынужден считаться с мнением большинства.
Если верить тамбовскому воеводе Я. Хитрово (у которого были, конечно же, среди казаков свои люди), Разин в Черкасске на казачьем Кругу задал три вопроса. Первый: хотят ли казаки идти на Азов? Ответом было молчание (как знак несогласия). Вторым был вопрос, на который Разин, возможно, хотел получить согласие: на Русь ли, на бояр идти? Немногие крикнули «любо!» И тогда пришлось спросить, уже заранее предполагая ответ: идти на Волгу? Раздалось дружное: «Любо!»
Понять казаков было нетрудно. Поход на Москву опасен, а успех его вызывает сомнения, да и предприятие чересчур грандиозное – настоящая война. То ли дело – похозяйничать на Волге: где еще сыщешь столь богатые купеческие караваны при незначительной охране?
Расчет оказался верным. Легко овладели Царицыным, а затем с боем взяли Астрахань, учинив жестокую расправу над защитниками. В захваченных городах учредили систему управления по образцу казачьей вольницы. «Фактически Разин начал создавать новый государственный аппарат», – пишет Санин. Но допустимо ли говорить о госаппарате, когда нет соответствующего государства? Скорее, речь должна идти о местном самоуправлении анархического типа (что вовсе не исключает дисциплину и порядок).
Былинно-песенный эпизод о том, как Стенька бросил матушке-Волге в подарок персидскую княжну, некоторые историки считают поэтическим вымыслом. Свидетельств, его подтверждающих, не имеется. Более правдоподобен другой эпизод, подчеркивающий «вольнодумство» и здравый смысл Степана Разина.
Некоторые казаки обратились к нему с просьбой выделить средства на восстановление храмов, сгоревших в Черкасске. Он якобы ответил: «На что церкви? К чему попы? Венчать, что ли? Да не все ли равно: станьте в паре под деревом, да пропляшите вокруг, вот и повенчались».
После того как разинцы захватили несколько крупных городов, чиня расправу над местными властями и сжигая деловые бумаги, разбойный поход превратился в самое настоящее народное восстание. Городская беднота порой сама открывала крепостные ворота перед восставшими. По-видимому, Степан Тимофеевич был готов к такому развороту событий. Теперь он замыслил поход на Москву не с Дона, а от Волги. Об этом можно судить по описанию Н.И. Костомарова:
«Посланцы Стеньки разошлись по всему Московскому государству до отдаленных берегов Белого моря, пробираясь и в самую столицу, распространяли в народе «прелестные» (в смысле – прельщающие. – Авт .), в которых он извещал, что идет истреблять бояр, дворян и приказных людей, искоренять всяческое чиноначалие и власть, установить казачество и учинить так, чтобы всяк всякому был равен. «Я не хочу быть царем, – говорил и писал Стенька, – хочу жить с вами как брат». Он знал, что крепко насолили народу бояре, дворяне и приказные люди, и удачно направлял свои удары; но знал он также, что крепко в народе уважение к царской особе, и решил прикрыться личиной этого уважения. Он распустил слух, будто с ним находится царевич Алексей (который в действительности умер, а его роль исполнял какой-то черкесский князек. – Авт .) и низверженный патриарх Никон. Посланцы Стеньки толковали народу, что царевич убежал от суровости отца и злобы бояр, и Стенька идет возводить его на престол, а царевич обещает льготы и волю».
Как видим, была развернута идеологическая война (говоря по-современному). Разин ясно сознавал, что надо заручиться поддержкой общественного мнения – не в господствующих кругах конечно же, а в народе. Хотя в те времена сделать это в короткие сроки и в больших масштабах было практически невозможно.
При Степане Разине народ, узнав о начавшемся восстании, пришел в волнение. Там и сям вспыхивали отдельные бунты против угнетателей. Мародерствовали банды разбойников. Пожары огненным вихрем пронеслись по городам, деревням, а более всего – по имениям. Была самая настоящая смута… Но не было единой организации, согласованности действий, ясного понимания смысла и целей восстания.
Царские войска легко подавляли бунты, жестоко казня восставших. Главный каратель – князь Долгорукий – превратил свою резиденцию в Арзамасе в место массовых пыток и убийств. По свидетельству современника: «Страшно было смотреть на Арзамас; его предместья казались совершенным адом: стояли виселицы и на каждой висело по сорока и по пятидесяти трупов, валялись разбросанные головы и дымились свежею кровью, торчали колья, на которых мучились преступники и часто были живы по три дня, испытывая неописуемые страдания».

«Прелестная грамота» Разина

Расправа над восставшими. Гравюра XVII в.

Несмотря на это бунты вспыхивали по-прежнему, а там, где «народ безмолвствовал», его симпатии были явно на стороне восставших. Про Разина ходили легенды; считалось, что он заговорен от пуль. Тем временем церковные иерархи внесли свою лепту в борьбе с бунтовщиками, предав анафеме вора и богоотступника Стеньку Разина со всей его вольницей. А воеводы продолжали жечь мятежные деревни и проводить массовые казни. Предполагается, что тогда на Руси погибло около ста тысяч человек!
Как тут снова не сопоставить царствование «тишайшего» Алексея и Ивана Грозного. При первом страдал народ, а жертв было в 20-30 раз (!) больше, чем в опричнину, которую «демократически» настроенные публицисты и историки – прежде и теперь – именуют не иначе как «террором».
Или другое сопоставление. Если при Сталине в 1930-е годы русский народ увеличивался в числе, а террор был направлен главным образом на привилегированные группы, то при «демократизаторе» Ельцине русский народ стал невероятно быстро вымирать (!).
Это приходится повторять потому, что фальсификация истории в наше время процветает, а демагоги пользуются авторитетом и популярностью. Но если нет осмысления достоверных фактов истории, тем более если они извращаются, a пропаганда занимает место правды, то такая история, предельно опошленная и политизированная, теряет смысл. И не случайно сейчас попытки переиначить всемирную и отечественную историю приняли патологический характер.
Вернемся к Степану Разину. В начале октября 1670 года он потерпел крупное поражение под Симбирском, был ранен и бежал на Дон. «Но в целом, – пишет Г.А. Санин, – Крестьянская война только-только достигает апогея в октябре – ноябре 1670 г.». Итак, еще одна загадка: Крестьянская война под предводительством Разина достигает наивысшего подъема без Разина!
Дело в том, что когда возможности казацких окраин были на исходе, начали подниматься крестьяне глубинных районов страны. Причины, вынудившие мужиков схватиться за топоры и вилы, были настолько болезненны, крепостнические тенденции настолько ненавистны народу, что война уже не могла быть связана только со Степаном Разиным. Разин превратился в знамя этой войны, на первое место выдвинулись его сподвижники: Василий Ус, Михаил Харитонов, Никифор Черток, Максим Осипов, Илья Пономарев, Алена Арзамасская, Асан Карачурин, Акай Боляев…
Иначе говоря, Разин оказался на гребне волны народного негодования и бунта. Он не был организатором восстания, а стал его вдохновителем. Добавим, что выданный царю зажиточными казаками, Разин достойно выдержал пытки и казнь. Он, судя по всему, понимал, что стал не только исторической, но и легендарной личностью. Его мысль выразил Максим Горький в жестоких словах, обращенных к обывателям:

А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен о вас не споют.

СМУТА ВРЕМЕН ЦАРЕВНЫ СОФЬИ

Разинский бунт, обернувшийся Крестьянской войной, был подавлен так свирепо и безжалостно, словно русский народ подвергся нападению лютых иноплеменников-иноземцев. Это со всей определенностью показало, что все население разделилось на две касты: власть имущих господ и подвластный им народ.
Такая классификация предельно проста и, как нам представляется, бесспорна. Она схематична, но именно поэтому помогает избавиться от лишних деталей, ничего по сути дела не меняющих. Какие бы хитроумные доводы ни выставлялись против так называемого классового подхода, его недопустимо отвергать или недооценивать. Он особенно важен, когда речь идет о духовных, идейных основах общества.
В отличие от схематичной экологической пирамиды, у каждого социального слоя есть своя осознанная или стихийно сложившаяся идеология. У людей материальная и духовная жизнь взаимосвязаны и взаимно обусловлены. Их единство и определяет человеческое бытие.
Мы не станем вдаваться в философские рассуждения. Сойдемся хотя бы на том, что не только положение, но и взгляд на мир зависит от того, подневольный работник ты или господин. При этом подневольность может выражаться по-разному в зависимости от общественной системы; при капитализме под угрозой безработицы и превращения в бомжа она, быть может, не менее безнадежна, чем при крепостничестве или даже некоторых формах «милосердного» рабства (как известно, положение раба существенно, а то и радикально менялось в зависимости от конкретных места и времени).
В любом государстве так или иначе неизбежны эти две основные идеологии, определяемые социальным положением. Во время народных восстаний и революций это выражается в особо обостренных формах. В этом суть любой гражданской войны.
Вот и всю эту стихийную систему бунтов и восстаний в России времен Разина можно назвать гражданской войной. Этим объясняется и зверская жестокость с обеих сторон. Низшие слои восстали на своих господ, выплескивая накопившиеся вековые обиды. Господа с не меньшей яростью отстаивали свое привилегированное положение.
«Так окончилась кровавая драма, – писал Костомаров, – имевшая значение попытки ниспровергнуть правление бояр и приказных людей, со всяким тяглом, с поборами и службами, и заменить старый порядок иным – казацким, вольным, для всех равным, выборным, общенародным. Попытка эта была задушена в пору: дух мятежа не успел еще охватить большей части Московского государства; нестройные толпы поселян не в состоянии были выдержать борьбу с войском, уже отчасти знакомым с европейским военным обучением. Известно, что правильно обученное войско, составляющее притом отдельное от народа сословное тело, везде было лучшей опорой властей против народных волнений».
В случае с Крестьянской войной, о которой идет речь, победа осталась не на стороне народных масс, неорганизованных и имеющих весьма туманное представление о том, каким должно быть справедливое государственное устройство. Хорошо вооруженные, обученные, дисциплинированные полки «иноземного строя» в этом отношении имели колоссальные преимущества. Они действовали как завоеватели, усмиряющие туземцев (пусть даже и одной с ними национальности). Все происходит так, как обычно на войне, и победитель получает право распоряжаться покоренным людом по своему усмотрению. Это полностью относится к Крестьянской войне, где народ, привыкший к труду, а не войне, обречен на поражение.
С той поры на Руси долгое время простой народ пребывал в покорности победителям-господам.
Поражение народа было жестоким. Теперь пришел черед борьбе за власть среди господствующих группировок. Пришло время дворцовых интриг и переворотов «сверху» и наверху.
«Бунташный» ХVII век заканчивался, как и начинался, смутой, но уже, можно сказать, другого типа, оказавшей определенное влияние на личность и поступки великого преобразователя России – Петра I.
В апреле 1682 года скончался старший брат Петра (по отцу) царь Федор Алексеевич. На престол должен был взойти его родной брат Иван. Но он, подобно Федору, был болезненным, отставая в физическом и умственном развитии даже от младшего по возрасту десятилетнего Петра. Почти до четырехлетнего возраста он жил в роскоши, имел сложные технические игрушки, которые дарил ему отец. В январе 1676 года Алексей Михайлович скончался. Корона перешла к старшему сыну от первой жены Федору, а реальная власть – к приближенным к нему боярам. Вдовствующая молодая царица и ее сын были отстранены от престола.

Царь Федор Алексеевич. С картины XVII в.

На похоронах Федора Алексеевича знать целовала руки обоим царевичам: Ивану и Петру. Но кого из них возвести на трон? Патриарх Иоаким, сторонник Петра, произнес речь о кончине царя и предложил назвать его преемника. Громче всего прозвучало имя царевича Петра. Сказались прежде всего дворцовые интриги, да и малолетство царевича было на руку боярам, позволяло управлять государством за его спиной. Хотя и без того слабый понурый Иван-царевич не вызывал симпатии, в отличие от младшего Петра – рослого не по годам, с блестящими смышлеными глазами и румяными щеками.
С этого момента борьба за власть вспыхнула с новой силой. Родственники Петра без промедления принялись разбирать доходные должности и грабить казну. Однако время для обогащения было выбрано крайне неудачно.
Царь Алексей Михайлович оставил сыновьям тяжелое наследство. Страна была истощена гражданской войной. К этому добавлялись тяготы и жертвы из-за войн с Польшей, не желавшей признавать воссоединение Левобережной Украины с Россией, а также со Швецией за выход к Балтийскому морю. Кроме того, не затихали внутренние распри среди господствующих групп, связанные с превращением сословно-представительной монархии в абсолютную.
При царе Федоре Алексеевиче было отменено местничество, основанное на принципе «по отцу и сыну честь». То есть высшие должности переходили по наследству. Это влекло за собой немалые беды, особенно в военном деле, где знатности отдавали предпочтение перед доблестью и полководческим талантом. (Странным образом местничество в новых формах возродилось на исходе советской власти, особенно во времена Брежнева, Горбачева и Ельцина, когда родственники высокопоставленных особ получили возможность занимать ответственные и выгодные должности.) Отменив Земские соборы, Федор Алексеевич сохранил Боярскую думу. Это было косвенным свидетельством того, что бояре несколько укрепили свои позиции в управлении государством.
Но если волнения и бунты народных масс были в основном подавлены, то возникла другая проблема, связанная отчасти с теми, кто подавлял восстание. Стрельцам – полурегулярной армии, созданной Иваном Грозным, – часто задерживали денежное довольствие. Им разрешили заниматься хлебопашеством, ремеслом и торговлей. Такая армия не могла толком заниматься ни гражданским делом, ни военным, ни находиться на самообеспечении.

Иоанн V и Петр I. Гравюра 1685 г.

Стрельцы, понимая свою ценность для господствующих классов, стремились улучшить свое благосостояние, получить привилегии. Являясь опорой власти, они имели основания для этого. Тем более что страдали от поборов со стороны своих начальников и приказных чиновников.
Их жалобы оставались безответными. Тогда стрельцы стали собираться тайно и на открытые совещания, составлять списки своих обидчиков, чтобы потом расправиться с ними. К стрельцам примкнули солдаты из полков «иноземного строя», пушкари и прочие мелкие служилые люди. 30 апреля 1682 года они предъявили царице-регентше и правительству ультиматум, требуя выдать 16 своих начальников. Требование было выполнено, и провинившихся били кнутами. Стрельцы, составлявшие основу гарнизона столицы, осознали свою силу и власть над обитателями Кремля.
Воспользовавшись беспорядками, некоторые горожане принялись за грабежи. Но стрельцы фактически взяли власть в свои руки, публично казнили воров и грабителей (в их числе и некоторых своих товарищей), закрыли кабаки.
Отстраненные от правления и государственной казны бояре Милославские и дочь царя Алексея Софья пустили слух, будто Федора Алексеевича отравили, а царевича Ивана задушили.
15 мая под звуки набата взбунтовались стрельцы. Во главе с новыми, избранными, командирами, с хоругвями и знаменами, под звуки полковых оркестров они в полном вооружении двинулись из стрелецких слобод к центру столицы и взяли его в кольцо. К ним примкнула кремлевская охрана.
Бунтовщики подошли к дворцу. Раздавались крики: «Нарышкины задушили царевича Ивана!»
Испуганная царица Наталья вывела на Красное крыльцо двух царевичей. Но толпе требовались жертвы. Царице был предъявлен список сорока «изменников». На глазах малолетнего Петра стрельцы учинили зверскую расправу, «рубили и крошили в мелочь» многих бояр, среди которых были наставники и родственники царевича.
Это страшное зрелище запечатлелось в душе мальчика и на всю жизнь оставило шрам. Почти все близкие родственники Нарышкиных и их приближенные были убиты или сосланы. Обоих царевичей признали царствующими при первенстве Ивана Алексеевича. Правление государством взяла в свои руки царевна Софья. Правда, тогда она еще не упоминалась в правительственных документах.
Стрельцы и их начальник князь Хованский выдвигали все новые требования. Софья поначалу их выполняла, вела сложные переговоры с бунтарями, выдала им задолженности, увеличила денежное жалование, дала им привилегированное название «надворной пехоты» и даже велела соорудить в центре Москвы обелиск в честь событий 15 мая.
Стрельцы пребывали в радостном состоянии, упиваясь своей «демократической» властью. Все лето 1682 года в стране царило двоевластие (нечто подобное происходило в нашей стране в 1607-1609 годы, весной 1917 года, в октябре 1993-го). Они арестовывали, казнили или ссылали не угодных им бояр, приказных, командиров. Вмешивались в деятельность правительства, Боярской думы.
Громя 15 мая Холопий приказ, стрельцы кричали: «Всем слугам боярским дана от нас полная воля на все стороны!» А когда через десять дней холопы подали челобитную с просьбой о получении вольности, те же стрельцы, уже заимевшие власть, приступили к репрессиям. Холопов пытали и вешали. Стрельцы быстро теряли своих союзников в Москве.
Воспользовавшись этим, Софья призвала себе на помощь дворянское ополчение, приказала схватить и казнить Хованского с сыном. Горожане выступили на ее стороне. Стрелецкий бунт был подавлен.
Отметим, что и на этот раз, в период стрелецкой смуты, как нередко бывало на Руси, да и в других странах, церковь оказалась в центре политических и социальных столкновений. (Притязания религиозных деятелей на единственно «духовную власть» вольно или невольно переходят в социально-политические сферы, в особенности когда встает вопрос, чью сторону поддерживать – господствующих или угнетенных классов; и хотя Иисус Христос всегда оставался на стороне бедных, униженных, угнетенных, для слишком многих церковных иерархов ближе, родственней и выгоднее были и остаются имущие власть и капиталы.)
В июле 1682 года произошло знаменательное событие. В Москве обрели авторитет раскольники, у которых оставалась поддержка в народе. К тому же Хованский старался использовать их в своих политических целях. Лидеры раскольников обратились к стрельцам с просьбой о защите: «И вы, братие, нас в поругание по-прежнему не дайте, якоже и братию нашу жечь да мучить, но будите готовы обличать их новую веру». Среди стрельцов стала составляться челобитная о восстановлении старой веры и отмене реформы бывшего патриарха Никона.
Москва забурлила. Начались избиения представителей официального духовенства и активных никониан. Раскольники, пользуясь сочувствием и поддержкой многих стрельцов и посадских людей, двинулись к Кремлю, требуя искоренить никонианство. Патриарх Иоаким, по настоянию которого в апреле того же года были сожжены лидеры старообрядчества (протопоп Аввакум, Епифаний и другие), струсил. Он начал оправдываться тем, что-де «новая вера» была заведена до него. Потом прибежал к царевне и начал плакать: «Теперь-де наша конечная погибель пришла, напрасно-де их раздразнили».
Царская семья и двор были уведомлены стрельцами, что если кто-нибудь из них заступится за церковные «новые» власти, то им, пусть даже это будут юные царевичи, «от народа не быть живым». Как видим, смута достигает апогея, когда и церковная и царская власти теряют авторитет.
Софья не растерялась, проявив хитрость и мужество. Она повелела «расколоучителям» явиться на «прения о вере» в Грановитую палату. Там она заняла Царское место и умело вела «прения», показывая выборным стрельцам, что староверы – бунтари, буяны и враги государственного порядка. Выступления затянулись, многие люди стали терять к ним интерес и расходиться по домам.

Царевна Софья Алексеевна. Рис. А. П. Антропова

Под вечер стрельцам был преподнесен от царей-государей подарок: на каждый десяток человек выдали по ушату простого и «поддельного» пива, «такоже и мера мёду». Тотчас собравшиеся стрельцы «и думать перестали» о бунте, «да и побежали всякий десяток со своим ушатом, да перепилися пьяны». Тогда уже пошли другие разговоры, и все обиды на начальство позабылись, а любовь к царям нахлынула такая, что начали колотить раскольников как еретиков и бунтовщиков.
В результате стрельцы принесли затребованную Софьей «повинную» и арестовали лидеров раскольников, которых вскоре казнили. Церковные иерархи были спасены. Так стрельцы лишились опоры на тех, кто был сторонником старой веры. Окончательно капитулировали стрельцы в январе 1683 года. По всей Руси читались царские указы, скрывавшие правду о московской смуте. Она в них была представлена как заговор Хованских. Ее стали называть впоследствии «хованщиной». В 1686 году правительство Софьи добилось крупного успеха во внешней политике: был заключен Вечный мир с Польшей, по которому Левобережная Украина навсегда оставалась с Россией, имея значительную автономию. По существу, Софья была царицей. Царствующие особы величались так: «Великие государи цари и великие князья Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня благоверная царица и великая княжна София Алексеевна, всея Великие и Малые и Белые России самодержцы».

Князь В. В. Голицын

Однако братья взрослели. И хотя власть Софьи укреплялась, наступал черед правления кого-нибудь из них. Петр все более интересовался государственными делами, в чем его поощряла мать Наталья Кирилловна. Он все более ненавидел Софью, тем более что ему нередко шептали о том, будто сестра замышляет против него недоброе.
Софья постоянно присутствовала на придворных церемониях. Петр посещал их редко и неохотно. Получалось так, что перед знатью и народом главной правительницей представала она. Находясь постоянно в тени, Петр сдерживался, не показывая своей растущей неприязни к сестре, проводя время в воинских играх и нередко следовавших за ними грубых увеселениях.
В стране было неспокойно. На дорогах пошаливали разбойники, временами вспыхивали бунты. Был предпринят поход пылко любимого Софьей фаворита князя В.В. Голицина против Крымского ханства в 1687 году, закончившийся бесславным отступлением. Через год поход был повторен. Отдельные отряды крымских татар были разгромлены, но осаждать укрепленный Перекоп Голицин остерегся. Эта неудача осложнила положение Софьи.
Царица Наталья, демонстрируя возмужание сына, женила его на красавице боярышне Евдокии Лопухиной. Однако Петра привлекали больше корабли, построенные на Переяславском озере, да учения с потешными полками. В скором времени эти его потехи обернутся нешуточными делами. А пока в письмах матери он о жене и не вспоминает, сообщая о своих занятиях и подписываясь: «сынишка твой, в работе пребывающий, Петрушка».
После женитьбы царей Ивана и Петра стало ясно, что время правления Софьи заканчивается. Есть версия, что она по этой причине замыслила дворцовый переворот. Новый начальник стрелецкого приказа, ближний окольничий Ф.Л. Шакловитый, к тому же ее «новый галант», пытался возвести царевну на трон, избавившись каким-либо образом от Петра. Пригласив к себе стрелецких начальников, он предложил им подписать челобитную о том, чтобы возвести регентшу на трон. Те, вспомнив ужасы подавления «хованщины», стали отговариваться неграмотностью. Шакловитый настаивал, показывая подготовленное им прошение не только от стрельцов, но и от всех жителей Москвы.
Дело сорвалось, и приглашенные разошлись. Правда, некоторые из стрельцов изъявили готовность поддержать замысел, предложив даже убить Петра. Один из вариантов покушения – напасть на него во время пожара. Они тогда случались часто, а Петр любил участвовать в их тушении, нередко бросаясь в самые опасные места.
Подобное злодеяние могло восстановить против Софьи народ. Тогда она и ее сторонники прибегли к хитрости: пустили слух, будто царица Наталья и ее сын готовятся убить царя Ивана и царевну Софью. Шакловитый призвал отряды вооруженных стрельцов на Лубянку и в Кремль.
Однако большинство стрельцов бунтовать отказалось. Им были непонятны дворцовые интриги, а сломя голову следовать за своим начальником в столь неопределенной ситуации они не захотели. Возможно, Шакловитый решился на отчаянный шаг: организовать убийство Петра. Во всяком случае, именно это сообщили Петру два стрельца, которые ночью 7 августа 1689 года явились к нему в Преображенское и сообщили об опасности.
Спросонок Петр в ужасе бросился в конюшню босой, в одной сор очке, вск очил на к оня и умч ался в ле с. По жалу й, ег о об уял страх, пережитый им в детстве, во время стрелецкого бунта.
Его отыскали слуги, одели, вернули домой, откуда он отправился в Троице-Сергиеву лавру. Туда стали стягиваться верные ему бояре, стрельцы и потешные отряды, ставшие к тому времени нешуточным войском. А когда прибыли еще и служивые иноземцы, стало ясно, что дело Софьи проиграно. Она вынуждена была выдать заговорщиков. Ее отправили в Новодевичий монастырь и постригли, нареча Сусанной. Шакловитый и его сторонники после пыток были казнены.
Большая и малая смуты времен царевны Софьи свидетельствовали о том, что началась новая эпоха. Боярская олигархия, хотя и не исчерпавшая свои силы, но напуганная народным восстанием, вынуждена была уступить служилому дворянству. Обретали значительную власть государственные чиновники. Полное и окончательное установление абсолютной монархии становилось неизбежным.
Стрелецкое восстание 1682 года ускорило не только создание регулярной армии, но и петровских реформ вообще. Оно же положило начало активному участию армии в политике, которое особенно сильно проявилась в период дворцовых переворотов 1725-1741 годов.
Был создан прецедент, сыгравший немалую роль в последующую эпоху: впервые за 150 лет после Елены Глинской к власти пришла женщина – царевна Софья Алексеевна. Поэтому, когда после смерти Петра I на трон вступила Екатерина I, дело не пошло дальше ворчания: «какое житье под бабой…» Тем более что ворчавшие попадали в пыточные застенки Тайной канцелярии.
Стрелецкие смуты оказали немалое влияние на личность Петра I, главным образом отрицательное. Они впоследствии тормозили, а то и сводили на нет некоторые его важные преобразования.
У него бывали приступы жестокости, доходившей до бешенства. Порой он поддавался страху, подозрительности, эмоциям. А главное, в нем развилась стойкая неприязнь к боярской патриархальной Москве, которая привела к недооценке некоторых важных сторон наследия Московской Руси. Он готов был рвать все связи с прошлым.
Петр I был противоречив и по своему характеру, и по деяниям. Он «прорубил окно в Европу». Однако сделано это было за выкуп в 2 миллиарда ефимков (серебряных рублей), заплаченных шведам за прибалтийские земли и часть Финляндии. Только отчаянный человек, ненавидящий Москву, рискнул бы заложить новую столицу на гиблых болотах. А он не только задумал, но и частично осуществил этот грандиозный замысел. Десятки тысяч крестьян мучались, болели, умирали на этой стройке.
Петр I создал военный российский флот и мощную армию. При нем было основано более 200 фабрик и заводов. Но все это потребовало огромных зат рат с ил и средст в. На лога ми о бл аг ал ось в се: ку пл я, продажа, проезд, баня, борода и даже гроб.
Усилив государственную власть и самодержавие, введя обязательное образование для дворян и содействуя просвещению, он наложил на крестьян тяжкое бремя подневольного непосильного труда. Излишне высоко ценя западных специалистов, император невольно содействовал засилию на Руси иноземцев, прежде всего немцев. Это предопределило «бироновщину» и дворцовые перевороты. Только в XIX веке настала пора торжества русской культуры, соединившей классическое европейское Просвещение с народными традициями и национальной самобытностью.

«Потешные игры» Петра I

Петр I. Гравюра с портрета Г. Келлера, 1689 г.

Петровское время было трудным для всех слоев российского общества. Но все-таки можно согласиться с В. И. Вернадским: «Великим счастьем русского народа было то, что в эпоху перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра, но и научного гения в лице Ломоносова» (знаменательно, что этот гений – был плоть от плоти русского народа).

О ПРЕОДОЛЕНИИ ПРОШЛОГО

Стрелецкие смуты были предтечами петровских революционных реформ, направленных на преодоление прошлого. Так было, в той или иной степени, и едва ли не со всеми смутами. Но есть и одно странное исключение.
Вновь придется обратиться к новейшей истории России. Что было провозглашено, точнее, не сразу оглашено перестройщиками Горбачева и реформаторами Ельцина? Они призывали к преодолению недавнего прошлого, целого семидесятилетия советской власти, и делали все, что было в их силах, чтобы при всякой возможности очернять этот период в жизни страны.
Показательно, что главным объектом постоянных нападок и проклятий была давно завершенная эпоха Сталина, когда якобы в стране был «большой террор» и была создана «империя зла».
Тогда же были пущены «утки» о «периоде застоя», «совке» и «деревянном рубле». Совслужащие, а в особенности журналисты и прочие интеллектуалы, смаковали на разные лады эти «слоганы». И это в ту пору, когда рубль был одной из самых устойчивых валют на свете! Прирост валового общественного продукта был при «застое» в десятки, если не сотни раз выше, чем в 2001 году, когда правительство радостно рапортовало о небывалом подъеме экономики.
Вот, к примеру, данные, опубликованные 3 ноября 2000 года в «Независимой газете»: отношение доходов 10% самых богатых и 10% наиболее бедных семей (можно его назвать коэффициентом несправедливости) составило 47, тогда как даже в США он равен 14, в Швеции – 11, Германии – 7, Японии – 6, Китае – 3. Разве это не полнейший позор, особенно после того, как даже в самом глухом «застое» при господстве брежневской партократии этот коэффициент был у нас примерно вдесятеро ниже!
Откуда вдруг взялись огромные суммы у «новых русских» олигархов? Ну, конечно же, из разворованной государственной казны, из карманов и сберкнижек трудящихся. Тут бы и содрогнуться обкраденному, обманутому, оболганному и униженному населению, как это было не раз в истории России даже при менее веских обстоятельствах. Но «новые русские» обыватели внимают увещеваниям «олигархов» и их интеллектуальных лакеев, а также совершенно безответственным руководителям государства, маниакально продолжающим губительные для народа (но, естественно, не для них и их ближних) «реформы», да еще и награждают «За заслуги перед отечеством» Ельцина…
В данном случае преемственность (в наихудшем) очевидна. Но если взят курс на полное преодоление советского прошлого, то во имя чего? Какие стоят, маячат, рисуются впереди ориентиры? Что предлагают народу средства массовой пропаганды и агитации, находящиеся под призором государства и олигархов?
Ответ отчасти дает принятый герб государства: двуглавый орел с короной между головами. Спрашивается, чем не угодили колосья, серп и молот, красная звезда? Уж не тем ли, что под флагами с этой звездой были одержаны великие победы? Что колосья, серп и молот наводят на мысль о правлении народа, трудящихся? В XX веке двуглавый отечественный орел и трехцветный флаг (он был принят у власовцев) терпели только поражение за поражением. Почему этим символам отдано предпочтение? Не потому ли, что они – самодержавные и имперские? Но страна считается демократической, а империей ругательно обзывают СССР.
Говорят, что возрождают старые русские традиции. Как это понимать? Принцип: самодержавие, православие, народность? И к чему с этой троицей пришли в начале XX века? Неужели надо снова возрождать то, что отжито, опровергнуто самой жизнью?
О народности, конечно, говорить не приходится при откровенной плутократии (власти богатых) и коэффициенте несправедливости – одном из самых высоких в мире. Самодержавие? Судя по тому, как Ельцин передал власть своему «наследнику», что получило одобрение большинства голосовавших на выборах, какая-то ностальгия по царю появилась. Возможно, это результат опять-таки оглушительной пропаганды и агитации, когда монархистами (без царя на троне, в изгнании или в голове) вдруг стали популярные деятели «новорусской» культуры.
Так может быть, православие спасет Россию? Теперь только с ним связывают духовность, словно забыв в религиозном экстазе (хочется сказать: «не верю!») о том, что у же очень много веков в духовной культуре всех народов, сколько-нибудь цивилизованных, религия занимает свое особое, но достаточно скромное место. Даже введение в СССР единой атеистической религии сделало ее одним из компонентов идеологии при небольшой роли в духовной культуре. О теократическом правлении в нынешней России речь вроде бы не идет. А количество православных, более или менее регулярно посещающих церкви, у нас вполне соизмеримо с числом мусульман (больше всех, пожалуй, атеистов или безверующих).
Выходит, нашему народу предлагают преодолеть свое недавнее славное прошлое во имя более отдаленного и бесславного (в XX веке, повторим) прошлого? Это же получается какой-то театр идеологического абсурда!
Вывод напрашивается один: смута конца XX века не просто затяжная, а совершенно немыслимая, фантастическая по своей нелепости. Она перешла на начало XXI века, не прекращаясь в умах очень многих людей и в обществе в целом.
Представьте себе нынешние торжественные выходы: президент РФ у трехцветного знамени под двуглавым орлом с короной и при звуках гимна… Советского Союза с переиначенным Сергеем Михалковым собственным текстом. Разве это не символично? Президент, корона, СССР… Тройная несовместимость!
Трудно придумать нечто столь же полно и ясно отражающее смутное состояние (если не сумеречное) общественного сознания. Такое впечатление, что у многих уже нет никакого желания выходить из него, ставшего привычным за долгие годы. Одних оно ввергает в эйфорию, других в беспросветное отчаяние, третьих в тупое равнодушие и покорность.

БОРЬБА У ТРОНА

Смерть крупного государственного деятеля нередко оборачивалась смутой в борьбе за власть. Вот и кончина Петра Великого не стала исключением. Тем более что он фактически сделал все, чтобы после него началась борьба за трон.
Покончив с нелюбимым сыном Алексеем, который в случае прихода к власти мог отменить все его реформы, Петр не испытывал доверия и любви к сыну Алексея, своему полному тезке цесаревичу Петру Алексеевичу. В результате царь постановил, что право престолонаследия передается не обязательно его потомкам и даже роду, а зависит от воли самого государя.
Сам Петр I своим примером доказал неразумность такого постановления, чреватого дворцовыми интригами и переворотами: он умер, так и не назвав имени своего преемника.
С общих умозрительных позиций он рассуждал верно: среди законных – по линии родства – претендентов на престол могут оказаться люди недостойные, а то и умственно слабые. Почему бы не предоставить право власти тому, кто это заслужил своими делами, кто наделен государственным умом и всеми другими качествами подлинного государя?
Однако в реальных условиях ситуации возможны разные, и закон должен это предусматривать. Как в случае с Петром, государь может не успеть назначить своего преемника. Да и так ли уж важно, чтобы у власти всегда находился выдающийся деятель? Значительно важнее – фактор преемственности, когда после крупных и разумных преобразований требуется их упрочить, укоренить в обществе. В частности, за той «революцией сверху», которую осуществил Петр Великий, требовались усилия иного рода: стабилизация обстановки, консервативная политика.
В этом отношении показателен (если не сказать трагичен) пример совсем недавний, когда Ельцин передал, в сущности, свою власть В.В. Путину. Последний тотчас уведомил, что будет продолжать «путь реформ», а для этого, чтобы привести общество к процветанию, требуется полный отказ от революционных настроений (то, о чем вещал снятый с должности революционер-разрушитель Е.Т. Гайдар). Теперь необходимы эволюционные про цессы…
Такой принцип управления государством был бы вполне оправдан лишь в том случае, если б ельцинские реформы дали хоть какой-то положительный результат и оставалось только удерживать и далее развивать достигнутое. Однако факты свидетельствуют о том, что именно эти «реформы» стали губительными для страны, народа, культуры, научно-технического и промышленного потенциала России, ее внешнеполитического положения. Весь мир был поражен невиданным преобразованием сверхдержавы в жалкую побирушку, находящуюся в финансовой кабале у Запада, с вымирающим населением и чудовищной коррупцией при фактически олигархическом правлении.
Так вот, присягая на верность экономическому, социальному и политическому курсу Ельцина, его преемник подписывает приговор на полное уничтожение России как независимой державы и русского народа как носителя великой культуры. «Страну разграбили и развалили новые собственники», – справедливо пишет П. Хлебников. Так почему же этим врагам России и русского народа предоставляются и впредь те же права?

Бунт стрельцов. Рис. XVIII в.
Вопрос риторический. Придя во в ласть, даже хорошие люди начинают меняться, и чем власть неправедней, тем пе чальнее эти изменения.
Когда под видом реформ осуществляется развал страны, то любой разумный, честный и самостоятельный политик должен как можно скорей и решительней воспрепятствовать этому. В России этого не происходит. Удалось создать коррумпированное полицейское государство, ставшее сырьевым придатком развитых капиталистических держав. Такова реальность. В дальнейшем предполагается лишь закреплять достигнутое.
При Петре Великом все было наоборот. Осуществлялись реформы, обновляющие и укрепляющие государство. Продолжение этого курса было жизненно необходимо, потому что в наступавшую научно-техническую индустриальную эру отставшим державам грозило подчинение более сильным соседям или даже полный развал. Конечно, главное тяжкое бремя преобразований нес на себе русский народ. Но и в господствующих классах не поощрялась праздность; к государю приближены были люди деятельные и толковые (хотя масштабы коррупции, надо признать, были огромными).
Петр и сам позаботился о том, чтобы его прогрессивные преобразования стали необратимыми: укрепил новый господствующий класс – дворянство, приобщил его к западной цивилизации основав новую «прозападную» столицу, создал гвардейские полки как опору трона, изменил структуру государственной системы. Кроме того, в последние годы своего правления он стал приближать «птенцов гнезда Петрова». Это особенно сильно беспокоило его прежних соратников, прежде всего «полудержавного властелина» А.Д. Меншикова. Ему приходилось опасаться опалы и потому, что он попал под следствия за казнокрадство, а в 1724 году был отстранен от руководства военным ведомством.
Петр Великий еще дышал, находясь без сознания, в низкой комнате деревянного Зимнего дворца (почему-то потом уничтоженного). А в соседнем помещении уже собрались сановники, чтобы решить вопрос о преемнике. Завещания государя отыскать не удалось. Как поступить?..
Приходит на память историческая аналогия: 4 марта 1953 года на даче умирающего Сталина собрались члены советского руководства старшего поколения. К этому времени по предложению Сталина был избран расширенный президиум ЦК КПСС, куда впервые вошли многие молодые сталинские выдвиженцы. А на окружение руководящей четверки – Маленкова, Берии, Хрущева, Булганина – обрушились репрессии. Благодаря «своевременной» смерти вождя, эта четверка не только удержалась на вершинах власти (Берия – ненадолго, возможно, потому что он слишком много знал), но и вывела из Президиума ЦК молодежь.
«Для них дело было не в праве и законности, а в том, чья возьмет: проиграли они – им ссылка или из-под кнута каторга, а Екатерине с дочерьми – монастырь». Как нетрудно догадаться, это сказано В.О. Ключевским о дворцовых интригах после кончины Петра I. В отличие от сталинских и последующих времен, когда в борьбе за власть главными интриганами были партийные боссы, в ту далекую пору собрались знатные сановники, но как вскоре выяснилось, под призором офицеров гвардии, которых официально никто не приглашал. «Подобно хору античной драмы, – писал Ключевский, – не принимая прямого участия в развертывавшейся на сцене игре, а только как бы размышляя вслух, они до неприличия откровенно выражали свои суждения о ходе совещания, заявляя, что разобьют головы старым боярам, если они пойдут против их матери Екатерины. Вдруг раздался с площади барабанный бой: оказалось, что перед дворцом выстроены были под ружьем оба гвардейских полка, тоже неизвестно кем и зачем сюда вызванные из казарм».
Фактически царицу Екатерину I возвели на трон гвардейцы. Но этот выбор в значительной степени определился обстоятельствами не столько моральными или политическими, сколько финансовыми. В конце петровского правления даже гвардейцам стали задерживать плату. А Екатерина выдала им деньги из собственных запасов. Меншиков привел гвардейских офицеров проститься с покойным императором, а затем они подошли к императрице и рыдая вместе с ней поклялись, что не допустят никого другого на трон, кроме нее. Гвардии были обещаны дополнительные льготы и послабления по службе.
Можно сказать, что за неимением завещания Петра I состоялись фактически выборы. Но сделали это не олигархи, не выборные от разных сословий, а дворяне-гвардейцы. Пришло время дворцовых переворотов.
Несмотря на все ухищрения, Меншикову не удалось занять первое место у трона. Этому препятствовала, между прочим, и новая система государственного управления. Внешне все пошло прямо противоположным образом по сравнению с петровскими временами. Петр I был действительно самодержец не только по названию. Он твердо держал в своих руках бразды правления государством. Екатерине I же было не до того. Она была занята увеселениями, главным образом пьянством и распутством. Невоздержанность в том и другом быстро свела ее в могилу.
Самое замечательно при этом, что для страны такое ее правление было во благо. По словам польского историка К. Валишевского. «самодержавие сделалось самой полной фикцией». Управлял страной созданный уже в конце 1725 года Верховный тайный совет (указ о его создании появился в начале февраля следующего года), состоявший из девяти человек. В его работе Екатерина I не принимала участия, а в указах, издаваемых Советом, государыня никогда не именовалась самодержицей, что вполне отвечало действительности.
В сущности, правление стало аристократическим. Члены Верховного тайного совета были в основном сподвижниками Петра Великого, и насколько было возможно старались продолжать его дело. «Царствование Екатерины I означало, – писал Валишевский, – застой в начавшемся развитии. Но, может быть, это еще не было несчастьем». С историком можно согласиться. Если бы императрица принялась за какие-то активные мероприятия, это грозило бы ошибками, впустую растраченными усилиями народа и без того уставшего от реформ и войн Петра I. Застой не превратился в смуту, потому что был передышкой перед новым подъемом страны в царствование Екатерины II.
В этом отношении прямой противоположностью явилось правление Хрущева после смерти Сталина. Вместо того, чтобы всячески стабилизировать внутреннюю и внешнюю государственную политику, Хрущев стал судорожно осуществлять целый ряд нелепых и не вызванных необходимостью реформ и мероприятий. Деятельный глупец всегда наносит значительно больше вреда, чем бездеятельный. Народу нужна была длительная передышка и улучшение материального состояния после страшных бедствий и тягот войны и последующего восстановления народного хозяйства. Однако именно со времен Хрущева началось обогащение деятелей госхозпартаппарата, тогда как в то же время постепенно увеличивалась смертность населения СССР, которому приходилось «отвечать» за хрущевские эксперименты.
Ну, а что касается правления Екатерины I, то ни в этот период, ни после серьезных изменений в стране не было, что в данной ситуации следует, пожалуй, считать благом. Вопрос о престолонаследии был заранее решен в пользу Петра II. По малолетству государя реальную власть захватил Меншиков, поспешивший обручить одиннадцатилетнего мальчика-царя со своей дочерью Марией, которая была значительно старше жениха. Поднаторевший в придворных интригах Меншиков удостоился чина генералиссимуса, сделался опекуном Петра II (который называл его «батюшкой») и четыре месяца оставался фактическим самодержцем России.
Как известно, на всякого мудреца довольно простоты. И «полудержавный властелин», ставший теперь «полнодержавным», не учел, что бывают интриганы похитрее его. Под их влиянием Петр II рассорился с Меншиковым, приказал его арестовать, а гвардейским полкам – повиноваться только его царским приказаниям. Обручение с Марией Меншиковой было расторгнуто, а ее отец, возвысившийся в полном смысле «из грязи в князи», был окончательно низложен, унижен и сослан с семьей.
На состоянии государства все это не оказало практически никакого воздействия. Продолжалось теневое правление сановников-олигархов. Петра II обручили с дочерью нового приближенного к трону деятеля князя Долгорукого – Екатериной. Мальчику-монарху дали полную свободу в развлечениях, увеселениях и занятиях охотой. Он поздно узнал, что у невесты, которая была значительно старше его, имеется любовник – племянник австрийского посла.

Петр II

Эта новость так подействовала на него, что он на зимнем параде 1730 года, возможно, нарочно, стоял в тонком плаще и легкой треуголке. Что случилось далее, восстановить трудно. Известно, что юный царь сильно занемог и вскоре умер. Говорят, что в этот момент князь Иван Долгорукий, выхватив шпагу, побежал по дворцу с криком: «Да здравствует государыня-императрица Екатерина Алексеевна!» Никто его не поддержал, даже близкие родственники. Они понимали, что невеста царя так и осталась невестой, не возведенной на трон. На этот раз не было никаких оснований надеяться на поддержку гвардии.
Надо сказать, что «застойное» олигархическое управление государством времен Екатерины I и Петра II оставило в народе добрые воспоминания. Крестьяне получили некоторое налоговое послабление, все шло ни шатко, ни валко. К. Валишевский даже высказал мысль, будто тогда страна пребывала в анархии (но в прямом смысле этого слова, в относительном безвластии, а не в хаосе). Возможно, отсутствие сильного давления центральной власти, предоставленная возможность мирно трудиться действительно были проявлением анархического порядка, которые народу всегда по душе.
Однако в классовом обществе, да еще феодального типа, говорить о воцарении анархии можно лишь условно и относительно. Государственная система, скрепляющая общество незримым каркасом, в таких условиях не может быть отменена или даже сильно ослаблена. Более того, отсутствие единовластия в огромной стране грозит опасной нестабильностью.

ИНОСТРАНЩИНА

Со смертью Петра II пресеклась прямая мужская линия Романовых. При отсутствии завещания и очевидного наследника, в государстве могла возникнуть смута в борьбе за верховную власть. Правящим олигархам требовалась «для прикрытия» фигура декоративного монарха, исполняющего их установления.

Екатерина I

Так началась «затейка верховников», которые сумели подобрать подходящую, как им казалось, кандидатуру на трон: племянницу Петра Великого Анну Иоанновну. Она проживала в Курляндии после смерти своего мужа, Фридриха Вильгельма, герцога Курляндского, не имела крепкой опоры в России и нередко брала в долг у своего дядюшки-императора, а затем и у Екатерины I. Олигархи были уверены, что она станет послушным орудием в их руках.
Верховный тайный совет был несколько лет у власти и не желал ее лишаться. Члены совета составили «кондиции», существенно ограничивавшие власть государыни. Они заканчивались так: «А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны Российской».
Анна подписала «кондиции» и прибыла в Москву на похороны Петра II. Но уже вскоре она нарушила один из пунктов «кондиций», вызвав к себе часть гвардейцев и объявив себя полковником. В честь этого всем присутствовавшим налили по стакану водки, что еще более усилило энтузиазм гвардейцев, приветствовавших своего нового командира (в юбке).
В Москве началось брожение. Предлагались даже проекты конституционной монархии, где исполнительная власть принадлежит Верховному совету (правительству), а законодательная – Сенату и Дворянской палате. Но все такого рода «крамольные идеи», грозившие беспорядками, были в скором времени пресечены. На собраниях помещиков и офицеров определенней и громче всего высказывалась мысль: лучше подчиняться одному властелину, чем целой толпе правителей.

Анна Иоанновна

Дворяне не желали политических перемен и экспериментов. Они стремились упрочить свою власть при самодержце. Опираясь на поддержку все тех же гвардейцев и большинства представителей господствующих классов, Анна Иоанновна отказалась подчиняться Верховному тайному совету и распустила его. Русские олигархи кончили плохо. Через несколько лет большинство их погибло на эшафоте или оказалось в казематах (не потеряв мужества и достоинства). Во всей этой истории опять свое веское слово сказали гвардейцы, обещавшие отсечь головы всякому, кто воспротивится называть императрицу самодержавной.
Настал период, получивший название «бироновщины» – от имени камергера, фаворита, любовника Анны Эрнеста Иоганна Бирона. «У этого немца… – писал К. Валишевский, – была нестерпимо высокомерная, тираническая и дерзкая манера обращения, и сенаторы, которым он однажды сказал, что велит положить их под колеса своей кареты, после того, как его растрясло при переезде через один мост, должны были затаить законную злобу на подобный язык». В это время, по выражению одного историка, немцы посыпались, как мука из прорванного мешка. Иноземцы захватили многие важные и второстепенные посты в государстве.
Правда, по мнению Н. И. Костомарова: «Много распоряжений тогдашнего правительства были совершенно в духе Петра I, и недаром Анна Ивановна поручала государственные дела умным и даровитым «птенцам» Петровым. Благодаря им, во многих отношениях царствование Анны Ивановны может назваться продолжением счастливого царствования ее великого дяди; вообще жизнь русская двигалась вперед и не была в застое». Засилие иностранцев не было смутой, потому что многие из них старались честно служить новому своему отечеству. К тому же среди них не было единства.
После смерти императрицы Анны Бирон стал регентом при младенце Иване, сыне ее племянницы Анны Леопольдовны. Учитывая то, что до совершеннолетия малютки оставалось 16 лет, Бирон получал на этот срок высшую власть в России.
Это было слишком. Уже до этого, как отмечал В.О. Ключевский, «народная ненависть к немецкому правительству росла, но оно имело надежную опору в русской гвардии». Тем более что был создан новый гвардейский полк, состоявший преимущественно из украинской мелкой шляхты, а также иноземцев. Гвардейских офицеров стали использовать и для исполнения жандармских обязанностей.

Э. И. Бирон

Хотя среди гвардейцев назревало активное недовольство бироновщиной, главную опасность для Бирона представлял человек, которого он считал преданным себе (отчасти потому, что оба были немцами). Это был глава военного ведомства, успешно проведший Рycско-турецкую войну 1736-1739 годов, фельдмаршал Бурхардт Христофор Миних. Позже он утверждал, что причиной переворота стала возрастающая коррумпированность герцога Курляндского Бирона: «Так как герцог, будучи еще обер-камергером, стоил России несколько миллионов… он в течение шестнадцати лет регентства, будучи единовластным правителем империи, переберет у казны еще миллионов шестнадцать и более». Переворот прошел быстро и легко. Фельдмаршал выделил для ареста Бирона только своего адъютанта подполковника Манштейна и 20 солдат. Офицеры из охраны регента охотно помогли Манштейну. Вытащенный из постели Бирон пустил в ход кулаки, но был сильно побит и связан. 9 ноября 1741 года он был препровожден в Шлиссельбургскую крепость. Миних стал первым кабинет-министром.
Это событие вызывает в памяти другое, которое произошло 212 лет спустя. Хрущев, воспользовавшись огромным авторитетом в обществе и мощью Советской армии, руками маршала Жукова арестовал могущественного руководителя секретных служб Берию. Жуков получил возможность (и по-видимому, ожидаемую) занять высокий пост в государстве. Но явно недооценил хитрость Хрущева. И хотя был назначен 1955 году министром обороны, вскоре был снят с поста все тем же Хрущевым, а затем уволен из Вооруженных Сил СССР.
Вот и Миниху не довелось долго пользоваться своим высоким положением. Его вскоре отправили в отставку, а во главе кабинета министров поставили графа А.И. Остермана. Генералиссимусом стал муж Анны Леопольдовны принц Брауншвейгский Антон-Ульрих. В общем, немецкая гегемония сохранилась.
При почти полном отсутствии у русских националистических чувств, находиться под долгим иноземным владычеством желающих было мало, – разве что лишь приближенные к верховной власти и государственной казне. Это предопределило популярность новой претендентки на трон – привенчанной (рожденной до законного брака) дочери Петра I Елизаветы, известной своим легкомыслием, пристрастием к нарядам, спиртному и мужчинам и отличавшейся незаурядной красотой. Среди гвардейцев она была очень популярна, многие звали ее «кумой» (она охотно соглашалась быть крестной матерью их детей). Опалы, которым она подвергалась, лишь увеличивали симпатию и уважение к ней – незаслуженно обижаемой страдалице.
Возможно, сказалась еще одна традиционно русская черта: жалость и симпатия к униженным и оскорбленным (недаром в народе и любить, и жалеть – едино).
На этом чувстве ловко и бесстыдно сыграл Ельцин, когда его лишили высоких партийных постов. Казалось бы, какое дело народу до интриг партократов, номенклатурных правителей? Возникла иллюзия, будто этот самый «обиженный» деятель пострадал «за правду», а то и за народ. Никого всерьез не интересовали причины «разжалования» Ельцина, которому предлагали вполне приличный пост министра. Казалось бы, что тут ужасного? Пусть партийный босс поработает теперь руководителем производства! Почему бы не дать ему показать свои способности на конкретной работе?
Однако общественное мнение, в особенности, пожалуй, в среде женщин (основного контингента избирателей), оказалось на стороне «обиженного» партократа. Этим людям не было никакого дела до т ого, наско лько спра ведли во на казан ие. Г лавн ое, е сть кого пожалеть.
Конечно, в данном случае ситуация была сложней, и работали на Ельцина самые разные организации и обстоятельства. Но у многих народов проигравшего партийного деятеля восприняли бы по меньшей мере равнодушно или как существо, вызывающее жалость, но не внушающее уважения и доверия. Для России вышло в точности наоборот.
Если же говорить о Елизавете, то она была достойна жалости-любви многих русских людей, обиженных, а то и оскорбленных гегемонией иноземцев. Вокруг цесаревны сплотился небольшой, но деятельный кружок из дворян гренадерской роты. Однако помимо целеустремленности и решимости требовались и в те далекие времена деньги на проведение успешной политической кампании. Цесаревне не хватало денег даже на личные нужды, а у ее сторонников финансовые дела обстояли еще хуже.
И все-таки деньги нашлись. Их предоставил Елизавете ее личный врач француз Лесток, к услугам которого она нередко прибегала. Дар этот был не бескорыстным (в политике вряд ли бывают бескорыстные «спонсоры»). В то время как глава русской дипломатии Остерман старался укреплять русско-австрийский союз, Франция стремилась расчленить австрийские владения.
Французский посол в России маркиз де ля Шетарди получил из Версаля инструкцию: обеспечить цесаревну средствами на подготовку переворота. В эту же игру включился шведский посол в Петербурге Нолькен. А за кулисами готовившейся политической драмы стоял ее подлинный режиссер – Фридрих II. Его Пруссия была союзницей Франции и Швеции. Но в интересах Потсдама (где находилась резиденция Фридриха II) было столкнуть Францию, Швецию и Россию с Австрией. В обмен на материальную поддержку Шетарди и Нолькен требовали от Елизаветы передать Швеции петровские завоевания на балтийском побережье. Цесаревна лавировала, не давая твердых гарантий. Ей надо было совершить переворот, а уж затем действовать так, как будет целесообразно.
В конце июня 1741 года Швеция объявила войну России. В приказе шведского главнокомандующего говорилось, что «шведская армия вступила в русские пределы с целью требовать удовлетворения за обиды, нанесенные шведской короне иностранными правительственными лицами, господствующими с некоторого времени в России, и в то же время, чтобы избавить русский народ от несносного ига и жестокости этих иностранцев».
Начались военные действия. Русские разбили шведов в Финляндии, взяв много пленных и трофеев, а в начале ноября расположились на зимних квартирах. Остерман и его сторонники обратились к Анне Леопольдовне с призывом немедленно принять титул императрицы. Она отложила церемонию до 7 декабря, дня своего рождения.
Агенты русских спецслужб доносили в Петербург из Франции и Швеции, что цесаревна имеет контакты с неприятелем, а шведы намерены возвести ее на трон. Но и на это Анна Леопольдовна предпочла не обращать внимания. Возможно, она была слишком увлечена своим романом с послом Саксонии графом Динаром. Только после письма Фридриха II, предупреждавшего правительницу о грозящих ей опасностях, она в конце ноября на куртаге в Зимнем дворце решила объясниться с цесаревной. Анна Леопольдовна напрямик спросила ее о переговорах со шведами и французами.
…Верно сказано в одной из пьес Горького: «Все женщины – актрисы. Русские женщины по преимуществу драматические актрисы». И хотя Елизавета была наполовину латышкой, свою драматическую роль она сыграла отменно: изобразив отчаяние и негодование несправедливо обвиненной невинности, так страстно отвергла все обвинения, что Анна Леопольдовна не нашла оснований провозгласить сакраментальное – «не верю!» Эта уверенность не оставила ее и на следующий день, когда ее муж сообщил о том, что есть сведения о готовящемся Елизаветой государственном перевороте. Он предложил арестовать Лестока и расставить по улицам вооруженные пикеты. Она таких действий не одобрила.

Анна Леопольдовна

На всякий случай была все-таки предпринята одна мера предосторожности. В тот же день 24 ноября был отдан приказ гвардии выступить из Петербурга в поход против шведов, к Выборгу. Елизавета поняла, что дальнейшее промедление, как говаривал Суворов, «смерти подобно».
(Любопытная аналогия. В октябре 1917 года Временное правительство отдало приказ петроградскому гарнизону – опоре большевиков – выступить на фронт. Это послужило нежданным для правительства сигналом к государственному перевороту.)
Был второй час ночи 25 ноября 1741 года, когда Елизавета вышла из своего дома в сопровождении трех человек, села в сани и велела доставить ее в расположение Преображенского полка. Там она обратилась к собравшимся преображенцам: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь!» Они поняли, что наступил решающий момент. Надев кирасу поверх платья и вооружившись, она в санях направилась к Зимнему дворцу. За ней шла Гренадерская рота. А другие преображенцы двинулись арестовывать Миниха, Остермана и прочих из окружения правительницы.
Войдя в опочивальню Анны Леопольдовны, Елизавета сказала: «Сестрица, пора вставать!» Та стала умолять о пощаде себе и своей семье. Елизавета Петровна заверила, что их не тронут. Затем последовала театральная сцена. Цесаревна подошла к колыбельке младенца-императора, взяла его на руки, поцеловала и торжественно произнесла: «Дитя, ты не виновато в преступлениях твоих родителей». Этому ребенку она уготовила страшную жизнь секретного арестанта в одиночном каземате Шлиссельбургской крепости…

ПЕРЕВОРОТЫ ВМЕСТО РЕВОЛЮЦИЙ

В книге, посвященной преемникам Петра, К. Валишевский утверждал, что французы не передавали никаких крупных сумм цесаревне для совершения переворота. Поэтому Елизавета вынуждена была заложить свои драгоценности. При этом он ссылался на слова принца де Конти: «Революция свершилась (в России) без нас».
Но если опираться на свидетельства очевидцев, то призывая гвардейцев к восстанию, она вовсе не раздавала при этом никаких «подарков» и не разжигала их энтузиазм с помощью денег. Да и вряд ли ради подачки гвардейцы стали бы действовать так смело и решительно. Они уже до этого были готовы к выступлению против правительства, а поторопиться их заставило сообщение о предстоящем походе против шведов.
Не следует преувеличивать (хотя и недооценивать тоже) националистический характер выступления против засилия немцев. Так, сообщая о том, каким образом удалось уговорить прежде всего саму Елизавету взбунтоваться, Валишевский упоминает о том, что сделать этот шаг ее убедили несколько гвардейцев, которых привел с собой Лесток: «Говоривший от их имени сержант Грюнштейн выказал особое красноречие».
Фамилия сержанта явно не русская. Он безусловно был немцем, как и многие гвардейцы. Хотя к тому времени многие из прибывших в Россию иноземцев основательно обрусели. Да и сама Елизавета, повторим, была «по крови» наполовину литовкой. Так что о чисто русском заговоре против засилья иностранцев вряд ли допустимо говорить.

Елизавета Петровна

Кстати сказать, и с «бироновщиной» покончил немец Миних. А многие дворяне вели свое происхождение (обоснованно или нет – вопрос другой) от немцев, литовцев, поляков, французов, англичан, шведов, от татарских и кавказских князей и казачьих офицеров Запорожской вольницы.
Нет веских оснований предполагать, что русский народ в массе своей тяготился «иноземным игом». Потому-то в России и происходили не революции, а дворцовые перевороты. Революционный по сути переворот был осуществлен раньше – стараниями Петра I. При нем набравшая немалую силу держава особенно резко изменилась в социальном, экономическом и культурном отношении. На этот счет хотелось бы привести рассуждение проницательного мыслителя В. В. Кожинова: «Великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от избытка.
Английская революция 1640-х годов разразилась вскоре после того, как страна стала «владычицей морей», закрепилась в мире от Индии до Америки; этой революции непосредственно предшествовало славнейшее время Шекспира (как в России – время Достоевского и Толстого). Франция к концу ХVIII века была общепризнанным центром всей европейской цивилизации, а победоносное шествие наполеоновской армии ясно свидетельствовало о тогдашней исключительной мощи страны. И в том, и в другом случае перед нами, в сущности, пик, апогей истории этих стран – и именно он породил революции…»
Только хотелось бы добавить. Революции чаще всего происходят не просто от избытка сил, а от невозможности их реализовать в рамках традиционного, застарелого устройства общества. Это первое. Но для этого, помимо всего прочего, как верно отмечает марксизм, необходимы социальные изменения в обществе, которые требуют соответствующих перестроек государственной структуры в пользу народившихся и усиливающихся классов. Это второе.
И первое и второе может быть осуществлено не обязательно революционным путем. В некоторых случаях может реализоваться эволюционный, мирный переход. Но если этого не происходит, если велико сопротивление консервативных сил, если они достаточно сильны и не намерены сдавать своих позиций, то в результате должна разразиться революция. Это третье.
Наконец, последнее (по счету, а не по значению): революция представляет собой не только разрешение комплексного кризиса в материальной и социальной сфере, но и кризис духовный, смуту в общественном сознании.
В. В. Кожинов имел в виду революционный переход общества в новое состояние, некий «квантовый скачок» на более высокий энергетический уровень; или, если угодно, это можно считать острой социальной болезнью переходного периода, после которой общественный организм обновляется.
Ничего подобного в эпоху дворцовых переворотов в России не было. Изменения происходили только в правящей верхушке.
Можно возразить: да разве этого мало? Разве серия подобных переворотов не свидетельствует об определенной смуте? И разве так уж безразлично для общества, какая группа находится у власти?
Нам кажется, что легкость совершаемых переворотов свидетельствует об устойчивом состоянии социальной общественной пирамиды при значительном отрыве правящей верхушки от народных масс, которым безразлично, кто находится у власти: хрен редьки не слаще.
Если бы речь шла о каких-то коренных переменах в жизни общества, то тогда бы перевороты грозили смутами и революцией. А перевороты были подобны порывам ветра, которые вызывают мелкую рябь или небольшие волны, но затрагивают только поверхностные слои водоема. Это можно наблюдать, например, на Неве, когда даже немалое волнение не препятствует ровному течению реки. Но стоит только прийти сильным устойчивым ветрам из залива, как течение реки замедляется в устье, и вся водная масса поднимается и обрушивается на берега.
Подобно тому, как вздымается река от сдерживающей ее преграды, выходя из берегов, так «эволюционные потоки» развивающегося общества приобретают в определенных условиях разрушительную мощь. И в этом смысле прав был Вадим Кожинов, говоря о том, что революции (оговоримся – часто) являются показателем силы и развития общества, а не слабости и упадка.

Сословия в России конца XVIII в.

И еще несколько слов о «поверхностном» характере дворцовых переворотов. Они стали демонстрацией господства в российском обществе дворянства. Об этом же свидетельствует переворот 1762 года, когда к власти пришла Екатерина II (кстати сказать – немка). Никаких серьезных волнений в глубинных слоях общества, в народных массах это не вызвало.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история