Скрынников Р. Россия накануне смутного времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 10 Правящий круг

Оппозиция была разгромлена, удельное княжество в Угличе ликвидировано. Острый политический кризис остался позади. Светской власти удалось преодолеть раздор с церковным руководством. Воспользовавшись визитом в Москву константинопольского (царьградского) патриарха Иеремии, правительство в 1589 г. учредило московское патриаршество. Патриарший престол занял Иов, один из самых рьяных сторонников Бориса. Для Годунова эта акция стала крупным политическим успехом. Покончив с оппозицией, Борис использовал благоприятную ситуацию, чтобы окончательно забрать в свои руки все нити управления. Он наводнил Боярскую думу своими родственниками и приверженцами.
Одно из первых мест в думе занял бывший опричник Д. И. Годунов. Боярство получили троюродные братья Бориса – Степан, Григорий и Иван, начинавшие свою карьеру в качестве рядовых новгородских помещиков . В чине окольничего в думе стал заседать Я. М. Годунов. За Годуновыми потянулись в думу их однородцы – «великие» Сабуровы и вовсе худородные Вельяминовы. Боярский чин был возвращен Б. Ю. Сабурову, долгие годы находившемуся в казанской ссылке. С титулом окольничего в думу вошли И. И. Сабуров (к 1585 г.), С. Ф. Сабуров (в 1591 г.), Д. И. Обиняков-Вельяминов (к 1593 г.) . В ведение семьи Годуновых перешли некоторые важнейшие приказные ведомства: Б. Ф. Годунов возглавил Конюшенный приказ, Г. В. Годунов – Большой дворец.
Положение Годунова в качестве правителя государства подкреплялось громадным личным состоянием. Вместе с должностью конюшего Борис получил от казны крупные земельные и денежные пожалования. Несколько позже царь Федор пожаловал шурину в кормление («в путь») Важскую землю. В конце XVI в. русское Поморье относилось к числу самых процветающих областей России. Этим и объяснялся выбор Годунова. Уже в феврале 1585 г. в Важской земле распоряжался слуга Б. Годунова М. Косов. По словам Горсея, Важская земля перешла в наследственное владение Бориса и его семьи. Помимо земельной ренты Годунов получал разнообразные доходы с Твери, Рязани, Торжка, с московских бань и т. д. Сказочные богатства правителя ослепили современников. Согласно сведениям, опубликованным Горсеем в 1589 г., ежегодные доходы Годуновых составляли 175 тыс. руб., они могли выставить в поле 100 тыс. вооруженных воинов. Более осторожный и трезвый наблюдатель Джильс Флетчер исчислял доход правителя в 100 тыс. руб. Как бы ни были преувеличены эти сведения, остается непреложным факт, что всего за несколько лет Борис, обладавший посредственным состоянием, превратился в неслыханно богатого человека.
Свой успех Борис Годунов старался закрепить с помощью множества титулов. В феодальном обществе титулы весьма точно отражали положение того или иного лица в системе феодальной иерархии. Титулатура Бориса Годунова воспроизвела всю историю его восхождения к власти.
В Российском государстве дворяне незнатного происхождения не могли претендовать на высокие чины и звания. Бояре открыто противились притязаниям Бориса. Чтобы преодолеть аристократические препоны, Годунов решил добиться признания сначала за рубежом, а потом на родине. Жившие в Москве иноземцы помогли правителю осуществить его замыслы. Горсей постарался внушить английскому двору мысль о необыкновенном могуществе Годунова. Так, он ознакомил Елизавету с частными письмами Бориса, лично ему адресованными. В вольном переводе услужливого англичанина титул Годунова звучал следующим образом: «От Бориса Федоровича, волей божьею правителя знаменитой державы всея России», «от наместника всея России и царств Казанского и Астраханского, главного советника (канцлера)». Накануне решительного столкновения с Испанией Елизавета была заинтересована в союзе с Россией, поэтому ее ответ правителю мог удовлетворить самое пылкое честолюбие. Королева назвала Бориса «пресветлым княже и любимым кузеном» .
В Вене тайная дипломатия принесла Борису не меньший успех, чем в Лондоне. Доверенный эмиссар Лука Паули помог ему вступить в личную переписку с Габсбургами и подсказал австрийцам титулатуру правителя. Братья императора адресовали свои письма «навышнему тайному думному всея Руские земли, навышнему моршалку тому светлейшему (!), нашему оприченному любительному Борису Федоровичу Годунову». Годунов постарался узаконить свои личные переговоры с австрийским двором и придать им официальное значение. Прибывший в Москву австрийский посол Н. Варкоч в апреле 1589 г. получил приглашение посетить его дворец. Церемония приема как две капли воды походила на царскую аудиенцию. Во дворе, от ворот до крыльца, стояла стража, в зале собрались дворяне Бориса «в платье золотном и в чепях золотных». Послы Н. Варкоч и Л. Паули целовали руку Борису и вручили ему послания императора . После аудиенции Годунов запросил царя и думу, следует ли ему ответить на обращение австрийцев. Боярская дума подтвердила принятое годом ранее решение, санкционировавшее право Годунова на самостоятельные сношения с окрестными государствами. 7 августа 1588 г. царь Федор приговорил «с бояры», что Б. Ф. Годунову в Крым «грамоты писати пригоже, то его царскому имени к чести и к прибавлению» . Приговоры 1588 и 1589 гг. установили круг «великих государей», с которым мог поддерживать переписку Борис. В числе их значились «цесарь и шпанский король» (австрийские и испанские Габсбурги), английская королева Елизавета, персидский шах, бухарский эмир и крымский хан. «Против их грамот, – гласил приговор, – от конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова – писати грамоты в Посольском приказе», и все его «ссылки» с теми великими государями заносить в посольские книги с государевыми грамотами . Примечательно, что Борису не дозволялось вести личную переписку лишь со Швецией и Речью Посполитой, стоявшими в то время на пороге войны с Россией.
Решение Боярской думы по поводу внешнеполитических сношений Бориса подтверждало его значение в качестве фактического главы правительства.
Борис давно добивался титула «высшего содержателя всего царства» – соправителя царя. Но его претензии, по-видимому, не встречали сочувствия в стенах Посольского приказа, где по поводу титула Бориса шла скрытая борьба. В 1591 г. в приказ поступили две грамоты к Годунову от Н. Варкоча. Титул Годунова был переведен следующим образом:

ГРАМОТА ОТ ДЕКАБРЯ 1590 г.

«Пресветлову и многомужному милостивому пану Борису Федоровичу», великого государя «шурину и навышнему справце всех великих государств» .

ГРАМОТА ОТ МАРТА 1591 г.
«Тому пресветлову и высокородному государю, Борису Федоровичу Годунову, вельможнейшего государя… шурину и навышнему здержателю и наместнику царств Казанского и Астраханского» .

Первый перевод, судя по особенностям стиля, вероятнее всего, принадлежал толмачу-поляку. Обычно при ведении австрийских дел Посольский приказ прибегал к услугам бывшего шляхтича Я. Заборовского, который, как известно, пользовался доверием и покровительством Годунова . Если Заборовский точно перевел титул, сочиненный Н. Варкочем, то переводчики А. Я. Щелкалова, исказив текст Варкоча, отнесли титул «содержателя» не ко всему царству, а лишь к Казани и Астрахани.
Как бы ни величали Бориса иноземные государи, Посольский приказ строго, без малейших отклонений придерживался его официального титула . Изгнание из Боярской думы открытых противников Годунова и крупные внешнеполитические успехи изменили ситуацию. По случаю поражения татар под стенами Москвы в 1591 г. Борис был возведен в ранг царского слуги. Царские дипломаты за рубежом так разъясняли значение этого титула: «То имя честнее всех бояр, а дается то имя от государя за многие службы». Со времени Ивана III только три лица удостоились этого титула: князь С. И. Ряполовский и двое удельных князей Воротынских. Согласно заявлению Посольского приказа, Борис получил титул слуги «за многие его службы и землестроенья и за летошний царев (ханский. – Р. С.) приход» .
Хотя Борису удалось объединить два высших боярских чина – конюшего и царского слуги, знать по-прежнему не считала его ровней себе. Во время татарского нашествия в 1591 г. царь адресовал указы в армию боярам Ф. И. Мстиславскому и Б. Ф. Годунову с товарищами. Но главные воеводы заявили протест против предоставления правителю такого местнического преимущества. Они настаивали на том, чтобы донесения царю шли от имени Мстиславского «с товарыщи», без упоминания имени Бориса, «глухо» . За подобную строптивость Федор наложил на бояр словесную опалу. На большее он был неспособен. Претензии Годуновых не нашли поддержки даже у ближайших их соратников по дворовой службе – князей Трубецких, которые сами не могли претендовать на первые места. Боярин Ф. М. Трубецкой заместничал с Годуновыми в период войны со шведами в 1592 г., за что после возвращения в Москву был посажен под домашний арест .
Отставка А. Я. Щелкалова окончательно упрочила единоличную власть Бориса Годунова. Никто не мог более противиться его домогательствам. Новый «печатник»
В. Я. Щелкалов в феврале 1595 г., во время аудиенции в Кремле в честь персидских послов, обнародовал окончательный титул Бориса: «По милосердию бог ему, государю (царю Федору. – Р. С.), дал такова ж дородна и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дворового воеводу, и содержателя великих государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федоровича» .
Титул правителя не имел прецедента в русской истории. Никто до Бориса не смел назвать себя правителем при московских «самодержцах». Даже знаменитый Адашев, пользовавшийся громадным влиянием при молодом Грозном, не помышлял о нем. Смысл громких и звучных титулов Годунова был понятен всем: хотя он объявил себя соправителем царя, но Федор Иванович был у него в полном послушании.
Писатели, пережившие трагедию «смутного времени», были склонны идеализировать последнего законного самодержца. Они придавали Федору, по меткому замечанию В. О. Ключевского, привычный и любимый облик: «…в их глазах он был блаженным на престоле» . По словам одного московского автора, Федор «благоуродив бяше от чрева матери своея и ни о чем попечения не имея… токмо о душевном спасении помышляя…» . Некоторые восторженные апологеты царя Федора даже наделяли его пророческим даром, хотя и не очень явным и незаметным для неосведомленных людей: «…яко и пророческа дара часть, аще и не зело явление, чо довлении сведят» . В действительности Федор, будучи слабоумным, не мог быть пророком.
Царь Федор Иванович мало чем походил на своего царственного отца. По словам современников, близко наблюдавших последнего государя из династии Калиты, Федор отличался болезненностью, слабым телосложением, нетвердой походкой. В 30 лет он производил впечатление человека недеятельного и тяжелого. Нос у него ястребиный, голос тихий и противный, на лице, поражавшем своей бледностью, постоянно бродила улыбка. Царь «прост и слабоумен, – отмечал английский посол, – но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен» . Еще резче об умственных способностях Федора отзывался папский нунций А. Поссевино, который говорил, что его умственное ничтожество граничило с идиотизмом, почти с безумием. «Простоту» царя Федора отмечали и русские источники. «Сей бе благ и препрост и милостив», – писал новгородский летописец. Из иностранцев наиболее осторожным в оценках был Я. Маржарет, но и по его словам, Федор был весьма недальнего ума, нередко сам трезвонил на колокольне и большую часть времени проводил в церкви .
Федор плохо подходил для роли наследника грозного царя. Даже исполнение внешних ритуалов и участие в придворных церемониях давались ему с трудом. Однажды на официальном приеме английского посла Федор стал креститься и громко заплакал. (Ему передали отзыв посла о его персоне: «Не царем бы ему быть, а монахом» .)
Ничтожество Федора едва не погубило дело, начатое его предшественниками. Разрушение сильной государственной власти казалось неминуемым. Но разгром боярской оппозиции и сосредоточение власти в руках Годунова затормозили начавшийся было процесс и привели к возрождению централизаторских тенденций. Итогом была знаменательная перемена в официальном титуле царя. В письмах и устно царь Иван охотно именовал себя самодержцем, но только при его преемнике царский титул приобрел свой законченный вид: «царь и великий князь Федор Иванович, всея Русии самодержец» . Усвоение нового титула было в наименьшей мере связано с личными достижениями царя Федора. Как раз наоборот. Глава монархии получил титул, указывавший на его неограниченную власть, в то самое время, когда могущественный правитель окончательно лишил его возможности оказывать влияние на дела управления. Однако изменение в царском титуле явилось симптомом серьезных перемен в политической ситуации. Полоса исторического развития, связанная с аристократической реакцией, осталась позади. Формирование самодержавной формы правления завершилось.
Труды и заботы управления тяготили Федора, и он искал спасения в религии. Каждый день он подолгу молился, простаивал у обедни, раз в неделю ездил на богомолье в ближние монастыри . «Тело же убо свое повсегда удручаше церковными пении, и дневными правилы, и всенощными бдении, и воздержанием, и постом…» – писали московские современники о Федоре. Но наряду с благочестием Федор унаследовал от отца и пристрастие к диким забавам и кровавым потехам. Более всего привлекали Федора медвежьи бои. Вооруженный рогатиной охотник отбивался, как мог, от дикого медведя в круге, обнесенном стеной, из которого некуда было бежать. Потеха нередко заканчивалась трагически для «Гладиатора» .
Борис Годунов был полной противоположностью царю Федору. Он, бесспорно, обладал качествами выдающегося политического деятеля. Современники единодушно отмечали его острый и живой ум. Наделенный от природы хорошими способностями, Борис, по-видимому, был одним из лучших ораторов своего времени. Дневник датских послов, посетивших Москву в 1602 г., сохранил удивительные образцы его красноречия. Но у современников сложилось впечатление, будто он был человеком необразованным и даже неграмотным. Так, Джером Горсей, многие годы пользовавшийся дружбой правителя, утверждал, что Борис склонен к чернокнижию, не учен, но быстрого ума, от природы красноречив и имеет звучный голос. Члены датского посольства в Москве в 1602 г. отмечали, что царские письма к герцогу писал под диктовку отца царевич Федор, «ибо сам царь не умел ни читать, ни писать». Их свидетельство подкрепляется заверениями дьяка Ивана Тимофеева, будто Борис смолоду и до конца дней своих не проходил стези буквенного учения «и, чюдо, яко первый таков царь не книгочей нам бысть» .
Современники, однако, ошибались. Вопреки их уверениям, Борис был, несомненно, грамотным человеком. Сохранились собственноручные подписи Бориса на данных грамотах Ипатьевскому монастырю 7084 г.
(«Яз Борис… руку приложил») и 25 марта 7080 г. («Яз Борис селцо Присково с деревнями в Ыпацькой манастырь дал и руку приложил») . После восшествия на престол Борис не подписывал грамот и предпочитал диктовать сыну свои письма не по причине безграмотности, а из уважения к древней московской традиции, в силу которой православные государи никогда не «рукоприкладствовали» наравне со своими подданными – холопами.
Отзывы современников о Борисе в первую очередь определялись их собственными симпатиями и антипатиями. Князь И. А. Хворостинин, сохранивший к нему тайную симпатию, упоминал о необразованности Бориса, но с похвалой отзывался о его природных дарованиях: «…аще и не научен сий писаниам и вещем книжным, но природное свойство целостно имея». Значительно строже судил о Годунове Авраамий Палицын, поплатившийся за участие в антигодуновской оппозиции заточением в монастырь. Подобно дьяку Ивану Тимофееву, он обвинил Бориса в незнании священного писания. Этим незнанием, по его мнению, объяснялись неблаговидные дела правителя Российского государства: «Но аще и разумен бысть Борис в царских правлениях, но писаниа божественнаго не навык и того ради в братолюбии блазнен бываше» .
Источники сохранили крайне противоречивые отзывы о личности и деяниях Годунова. Опираясь на них, В. О. Ключевский заключил, что Борис, несмотря на все свои таланты и добродетели, не внушал доверия современникам и они постоянно подозревали его в двуличии, бессердечии и бессовестности . Про Бориса толковали, будто он отравил царя Ивана, убил царевича Дмитрия и царевну Федосью Федоровну, умертвил царя Федора и свою сестру царицу Ирину, сжил со свету жениха дочери; его подручные якобы подожгли Москву, а потом навели на столицу татар и т. д. На совести Годунова было несколько тайных казней. Его причастность к смерти прославленного воеводы И. П. Шуйского более чем вероятна. Но большинство обвинений против него носило фантастический характер. Факт остается фактом: воспитанник опричнины, Борис никогда не делал упор на политику открытого насилия.
Претензии Годунова на обладание короной возникли вопреки легендам сравнительно поздно. Переговоры относительно возможного брака Ирины Годуновой с одним из австрийских Габсбургов подтверждают это мнение.
Династические переговоры с венским двором получили новое направление с того момента, как в 1592 г. в царской семье родилась дочь царевна Федосья Федоровна. У правителя были свои виды насчет племянницы. Федосье едва исполнился год, а дядя уже хлопотал о ее будущем браке. В 1593 г. канцлер Щелкалов в доверительной беседе с австрийским послом Н. Варкочем передал австрийскому императору необычную просьбу. Согласно отчету посла, дьяк и некоторые другие советники царя Федора изъявили желание пригласить в Москву одного из австрийских принцев не старше четырнадцати – восемнадцати лет, с тем чтобы обучить его языку, обычаям и нравам страны, имея в виду престолонаследие. Новый династический проект преследовал цель обеспечить трон царевне Федосье. По московским обычаям, женщина не могла царствовать самостоятельно. Именно поэтому правитель и намеревался выписать из Австрии отпрыска Габсбургского дома в качестве жениха для Федосьи.
Династические переговоры с австрийцами имели важный внешнеполитический аспект. Они должны были облегчить заключение союза с Австрией, которому московская дипломатия отводила важное место в своих планах.
В нарушение ритуала посольской службы Щелкалов посетил посла Варкоча на его подворье и беседовал с ним с глазу на глаз добрых два часа. Со слезами на глазах он убеждал посла, что является искренним союзником Австрии, и клялся, что будет верно служить императору. Канцлер неоднократно подчеркивал, что выполняет поручение Годунова, но в то же время старался создать впечатление, будто главным творцом австрийского проекта является он сам. Как бы мимоходом Щелкалов заметил: «Наши великие государи на благо христианского мира начали возделывать вместе пашню; Борис Федорович, ты и я – страдники и сеятели. Ежели мы усердно будем возделывать землю, бог нам поможет, чтобы быстро взошло и произрастало то, что мы посеяли. А мы, работники, сообща пожнем с божьей помощью плоды здесь, на земле, и там – в другой жизни» . Называя Бориса «страдником» и ровней себе и малознатному послу, А. Я. Щелкалов невольно обнаружил свое истинное отношение к притязаниям соправителя на обладание высшей властью.
Проект передачи московского трона царевне Федосье и одному из габсбургских принцев был одинаково приемлемым и для Годунова, и для Щелкалова. Первый рассчитывал играть при дворе племянницы такую же роль, как и при дворе сестры. Второй полагал, что австрийский царь не сможет управлять незнакомой страной без его помощи. Но Федосья оказалась нежизнеспособным ребенком и умерла в двухлетнем возрасте . С ее кончиной рухнул проект династического компромисса, и Борис поспешил отделаться от слишком влиятельного дьяка.
С. Ф. Платонов полагал, что карьеру Щелкалова погубило участие в прогабсбургской интриге, скомпрометировавшее его в глазах Бориса . Но такое предположение неосновательно. В тайных переговорах с австрийцами Щелкалов выступал не против Годунова, а заодно с ним. Конфликт между Борисом и Щелкаловым нарастал исподволь, в течение многих лет, но до поры до времени правитель не мог обойтись без услуг главы приказной иерархии.
Современники характеризовали канцлера Щелкалова как человека, превосходившего разумом других московитов и отличавшегося к тому же пронырством и лукавством. Дьяк обладал удивительной работоспособностью. Не зная покоя ни днем ни ночью, он работал как мул. В первые годы правления Борис был не прочь польстить Щелкалову и говаривал, что ему прилично было бы служить самому Александру Македонскому, но и весь мир был бы для него слишком мал . Щелкалов обладал большим опытом в делах управления и не знал себе равных в искусстве политических интриг. Писатель «смутного времени» дьяк Иван Тимофеев считал Щелкалова наставником Бориса, научившим его «одолевать благородных» . В самом деле, поддержка Щелкалова сыграла исключительную роль в момент столкновения Годунова с регентами. Не удивительно, что в первые годы совместного правления Борис заискивал перед худородным канцлером и даже называл его отцом. Для «родословного» дворянина, каким был Годунов, большего унижения трудно было придумать.
Время отставки «великого» дьяка можно определить довольно точно. В апреле 1594 г., во время приема крымского гонца, он в последний раз исполнял обязанности главы Посольского приказа. 30 июля того же года очередной гонец вручил грамоты его брату, Василию Щелкалову .
Обстоятельства отставки А. Я. Щелкалова в точности неизвестны. Джером Горсей утверждал, что «дьявольской и ненавистной жизни дьяка был положен самый несчастный конец» . Что скрывалось за эпитафией раздраженного человека – смертельного врага Щелкалова, трудно сказать.
Дьяк Иван Тимофеев, многие годы служивший в подчинении у Щелкалова, знал больше Горсея. Но он составил свои записки на склоне лет и многое забыл. Судьба младшего из братьев Щелкаловых явно заслонила в его глазах судьбу старшего. Когда Борис достиг царства, повествует Тимофеев, «клятву же преступив дво-братном (Щелкаловым. – Р. С.) и, кроме убивства (т. е. не убивал их. – Р. С.), зло сотворити возможе… обоих, яко же зверь некий обратився навспять, зубы своими угрызну, многолетно бесчестным… житием живот их продолжив, изнури и отнятием именья лишив» . Из рассказа Тимофеева следует, что отставка А. Я. Щелкалова сопровождалась опалой и конфискацией имущества. Против версии об опале А. Я. Щелкалова как будто свидетельствует тот факт, что его место в думе и в приказах занял В. Я. Щелкалов, его родной брат, который к июню 1597 г. получил думный чин печатника . Впрочем, надо учитывать, что в правление Бориса опалы, как правило, носили персональный характер . После отставки Андрей Щелкалов прожил еще несколько лет. В 7105 (1596–1597) г. он отказал в Боголюбов монастырь сельцо Сурвоцкое: «А к отписи в Андреево место Щелкалова отец его духовный Пречистые Введенския, что за торгом, поп Федор руку приложил» .
С падением А. Я. Щелкалова власть в государстве сосредоточилась в руках правителя Бориса Годунова.
Смерть царевны Федосьи расколола правящий кружок, к которому помимо Годуновых и Щелкаловых принадлежали еще и Романовы. Родня царя Федора – Годуновы и Романовы, объединившись вокруг трона, преодолели династический кризис, сопутствовавший утверждению у власти недееспособного сына Грозного. Старший из сыновей Никиты Романовича, Федор, сделал блестящую карьеру еще в то время, когда «завещательный союз» между опекуном Н. Р. Юрьевым и Б. Ф. Годуновым сохранял силу.
Двоюродного брата царя, Ф. Н. Романова, знали в Москве как красавца и щеголя, человека обходительного и любезного . Смолоду Федор Никитич любил псовую охоту. Близко знавшие боярина люди утверждали, что ему был не чужд интерес к западной культуре и европейским новшествам. Принятый в доме боярина англичанин Д. Горсей составил для него славянскими буквами и латинскими словами и фразами род грамматики, которая доставляла ему большое удовольствие .
В соответствии с традицией высший думный чин могли получить лишь люди почтенного возраста. Поскольку Ф. Н. Романов попал в думу, будучи молодым человеком, он не сразу вошел в число начальных бояр думы. В списке двора царя Федора 1588–1589 гг. имя Ф. Н. Романова значится одиннадцатым. В то время он уступал «местами» Мстиславскому, Трубецким, Годуновым и Скопину-Шуйскому . Однако в самом конце 1589 г., во время похода на Нарву, Ф. Н. Романов получил высокий пост второго дворового воеводы . Спустя три года в дипломатических документах Ф. Н. Романов уже фигурировал как один из главных руководителей ближней думы. В 1593 г. грамоты к польской Раде подписали трое ближних бояр – Ф. И. Мстиславский, Б. Ф. Годунов и Ф. Н. Романов .
Союз Годуновых с Никитичами сохранялся, по-видимому, до смерти царевны Федосьи в 1594 г. Местнические дела, служившие своего рода барометром политических бурь, очень точно зафиксировали момент, когда влияние Никитичей резко пошло на убыль.
Когда 28 марта 1596 г. Разрядный приказ назначил Ф. Н. Романова вторым воеводой полка правой руки, со всех сторон посыпались местнические возражения. Первым отказался служить с ним Петр Шереметев, дальний родственник Романовых. Но он слишком поспешил. 13 апреля царь Федор велел заковать Петра Шереметева в колодки, вывезти в телеге за посад и послать на службу. Позже челобитчика посадили в тюрьму за дерзость. Но наказание Шереметева не произвело впечатления на других воевод – князей В. К. Черкасского и Ф. А. Ноготкова-Оболенского. Не обладая ни думными чинами, ни заслугами, они наперебой стремились потягаться с двоюродным братом царя. На приеме во дворце князь Ф. А. Ноготков дерзко заявил, что «мочно ему быть больши боярина Федора Никитича, дяди Данила да отца ево Никиты Романовичей Юрьевых». Даже у кроткого царя Федора челобитье Ноготкова вызвало раздражение: «…Данила и Никита были матери нашей братья, мне дяди; и дядь моих… давно не стало; и ты чево дядь моих, Данила и Микиту, мертвых бесчестишь?» Челобитчик попал в московскую тюрьму «на пять ден». Отсидев в тюрьме, Ноготков выехал на службу. Но назначение Ф. Н. Романова, несмотря на заступничество самого царя, было отменено. «…Потому что, – значилось в книгах Разрядного приказа, – государь то по Разрядам сыскал, что князю Федору Ноготкову не доведетца менши быть боярина Федора Микитича Романова» .
Поражение Романовых было очевидным. Разрядный приказ получил предписание составить новую роспись, по которой воевода Ф. А. Ноготков был повышен несколькими рангами (второй воевода сторожевого полка стал вторым воеводой полка левой руки), а место второго воеводы полка правой руки Ф. Н. Романов уступил С. В. Годунову. Новые воеводские назначения показали, что вдохновителями местнической интриги против Романовых были Годуновы.
Со смертью царевны Федосьи отпала кандидатура на трон, приемлемая как для Годуновых, так и для Романовых. Вопрос «Кто из ближайших родственников бездетного царя возьмет после него корону?» оставался открытым.
Среди прежних союзников Годунова наибольшим политическим опытом и авторитетом обладал Б. Я. Вельский. Разделавшись со Мстиславским и Шуйским, Борис не спешил с возвращением Вельского из деревенской ссылки. Судя по дворовому списку 1588–1589 гг., регент в то время еще находился «в деревне». Лишь к 1591 г. он получил наконец возможность вернуться в столицу .
Ссылка не умерила честолюбия Вельского. Он пережил всех прочих опекунов царя Федора, и, следовательно, к нему должны были перейти все те полномочия, которыми Грозный наделил регентский совет. Близкое родство с семьей Годунова давало Вельскому еще один шанс на самое высокое положение в правительстве. Но надежды оружничего не сбылись. Служебные назначения, полученные Вельским после возвращения в столицу, никак не соответствовали его регентским полномочиям. В 1596 г. Разрядный приказ послал окольничих, думных дворян и воевод «дозирать» засечную черту на южной окраине государства. Как значилось в Разрядных книгах, «пятую засеку дозирал оружничей Богдан Яковлевич Вельской» .
Бывший покровитель Годунова не скрывал своего недовольства. Со временем он стал одним из самых опасных противников Бориса.
Сокрушив открытую оппозицию в среде правящего боярства, Годунов прекратил репрессивную политику и стал добиваться примирения с аристократией. В связи с рождением наследницы в царской семье московские власти объявили о прощении всех заключенных, включая тех, «кои мятеж творили о безчадии благоверныя царицы» . Общая политическая амнистия имела исключительно важное значение. Напомним, что в соборном приговоре о разводе царя с Ириной Годуновой участвовали влиятельнейшие столичные чины.
В обстановке углублявшегося раскола в высшем правящем кружке Борис Годунов старался найти опору в среде правящего боярства. В итоге правительство возобновило пожалования высших думных чинов.
После опалы вернулись в думу бояре Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские. Первый из них в 1591 г. возглавил расследование обстоятельств гибели царевича Дмитрия в Угличе. К 1597–1598 гг. боярство получили младшие братья князя Василия – Александр и Иван Ивановичи Шуйские .
Наряду с Шуйскими свои позиции в Боярской думе восстановили их младшие сородичи – князья Ростовские. Князь П. С. Лобанов стал в 1587 г. окольничим, Т. И. Буйносов получил чин думного дворянина . Для князей Ростовских, полностью изгнанных из Боярской думы в годы опричного террора, возвращение в думу было крупнейшим политическим успехом.
Ярославский княжеский дом представляли в думе бояре Троекуров, Сицкий, Шестунов и окольничие И. В. Гагин и Д. И. Хворостинин. При Борисе наибольшего успеха достигла младшая поросль ярославских князей: Д. И. Хворостинин был пожалован в бояре, к 1593 г. И. А. Хворостинин стал окольничим .
Вслед за суздальской знатью свои позиции в думе усилила знать литовского происхождения – Куракины и Голицыны. Старейший боярин князь Г. А. Куракин вернулся из Казани в столицу в 1587 г. Боярские чины получили сначала И. И. Голицын (к 1592 г.), а затем А. И. Голицын (к 1597 г.) и А. П. Куракин (к 1598 г.) .
После долгого перерыва вернулся на службу удельный князь И. М. Воротынский. Он стал главным воеводой Казанского края (1594 г.) .
Думных и служебных назначений старомосковская знать получила значительно меньше, чем княжеская. Тем не менее в Боярскую думу вернулись Морозовы и Плещеевы, выбывшие из думы еще при Грозном. Окольничими стали М. Г. Салтыков-Морозов (1590 г.) и Н. И. Очин-Плещеев (1591 г.) .
Добиваясь примирения со столичной знатью, правитель в то же время стремился снискать популярность среди провинциального дворянства. 30 мая 1596 г. власти издали указ о прощении всех уклонявшихся от государевой службы землевладельцев («нетчиков»). Те дети боярские, которые «в нетях» лишились поместий, получили право на «старые поместные оклады». Служилым людям возвращали прежние поместья, либо их испомещали на пустых землях в тех уездах, «отколе хто служил, где хто приищет». Власти специально подчеркивали, что эта мера проведена «для печалования слуги… и конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова».
Весной 1597 г. московские власти произвели раздачу денежного жалованья по городам «дворяном и детям боярским – всем без выбору» . С казной в провинцию выехали доверенные люди Годунова: окольничий С. Ф. Сабуров – на Оку в полки, П. И. Буйносов и И. П. Татищев – в Новгород и Псков, окольничий И. В. Гагин – в Рязань.

.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история