Боффа Дж. История Советского Союза

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ВТОРАЯ. НЭП

VIII. РАСПАД «СТАРОЙ ГВАРДИИ»

Политбюро после Ленина, 275 — Военная реформа, 276 — «Уроки Октября», 277 — Новая оппозиция, 279 — Блок Троцкого — Зиновьева — Каменева, 284 — Поражение в Китае, 287 — Оппозиция под запретом, 291.

Политбюро после Ленина

После 1923—1924 гг. партия, расширив и обновив состав и не в меньшей степени — руководящий аппарат, вступила в период серьезных испытаний. Этими испытаниями, которые обогатили ее опыт, заставили укрепить организационную прочность и систематические методы работы, которые заставили ее, иными словами, заняться самовоспитанием вплоть до приобретения нового облика, — этими испытаниями были перипетии внутрипартийной борьбы, все более неумолимо раскалывавшей первоначальное ленинское ядро ВКП(б). Начиная с гражданской войны и критической ситуации 1921 г. это была самая крупная политическая схватка, в какой оказалась партия: ни одна другая не могла сравниться с ней по размаху и последствиям.
Ленин смотрел далеко, когда — еще прежде, чем указать на грозящую опасность раскола и его возможные причины, — предупреждал «старую гвардию» (Грамши назвал ее во время одного из наиболее драматических последующих столкновений «ленинским ядром»1), что достаточно конфликта в ее среде, чтобы она перестала быть хозяином положения. Конфликт вспыхнул в конце 1923 г. Несколько недель спустя его вроде бы можно было формально считать завершившимся поражением Троцкого и его сторонников. На самом деле борьба только начиналась. С этого момента политическую жизнь СССР на протяжении четырех лет потрясали все обострявшиеся сражения, лишь на краткие мгновения прерываемые передышками без мира. На поле боя сошлись противостоящие тезисы и концепции. Однако по сей день не эта сторона дела впечатляет сильнее всего при изучении извивов и поворотов дискуссии, разумеется, в той степени, в какой ее позволяют изучить опубликованные документы. Пожалуй, наиболее сильное впечатление оставляют колебания, неуверенность, шараханья, противоречия, ошибки в расчетах главнейших участников конфликта, несмотря на то что все они принадлежали к числу наиболее видных руководителей «старой гвардии». Если сделать исключение для Сталина, их действия напоминают внезапные прыжки, ложные выпады, резкие увертки китайских танцоров, исполняющих в классическом балете знаменитую мимическую сцену битвы в потемках.
После смерти Ленина распределение главных постов на вершине советского общества выглядело следующим образом. Политбюро состояло из семи человек: Зиновьева, Сталина, Троцкого, Каменева, Рыкова, Томского и Бухарина, который из кандидата стал членом этого органа. Кандидатов в члены Политбюро было трое — Калинин,

275

Молотов и Рудзутак, но на следующем съезде число их возросло. Оргбюро состояло из Сталина, Молотова, Рудзутака, Дзержинского, Рыкова, Томского и нескольких кандидатов. В Секретариат, помимо генерального секретаря Сталина, входили Молотов и Рудзутак. Председателем ЦКК был Куйбышев2. Заметим, что эти деятели пользовались авторитетом, который не совпадал точно с занимаемыми ими постами. Зиновьев был председателем Исполкома Коминтерна и со времени гражданской войны считался, пусть не официально, вождем ленинградской партийной организации. То же самое можно было сказать о Каменеве применительно к Москве; кроме того, он сохранил за собой пост председателя в Совете труда и обороны. Вместе со Сталиным они образовали тот официозный «триумвират», тот антитроцкистский союз, которому принадлежало решающее влияние в руководстве страной. Председателем Совета Народных Комиссаров стал Рыков. Томский возглавлял профсоюзы. Калинин был председателем ВЦИК. Троцкий сохранял пост председателя Реввоенсовета и Наркомвоенмора, а следовательно, руководство всеми военными делами. Бухарин как главный редактор «Правды», а с 1924 г. и нового теоретического журнала «Большевик», был главой печати и самым авторитетным из выразителей мнения партии. Наконец, Дзержинский был назначен руководителем ВСНХ (т.е. национальной экономики), сохранив за собой руководство ГПУ.

Военная реформа

Первым последствием стычки с Троцким было ускорение реформы вооруженных сил: решение было принято весной 1924 г., проведена она была в следующем году. Проведение такого мероприятия обусловливалось причинами, выходившими за рамки внутрипартийной борьбы. Конец гражданской войны, демобилизация, режим строгой экономии в начальной фазе нэпа — все это создало серьезные затруднения для Красной Армии. Численность ее сократилась до 516 тыс. человек3. Реформа требовалась в любом случае, ибо вооруженные силы еще не обрели своей стабильной формы в условиях мирного времени. Дальнейшее их развитие широко обсуждалось, но не было определенного решения4. Опасения ряда руководителей насчет Троцкого, подозрения относительно его бонапартистских намерений, а затем поддержка, полученная им в момент столкновения со стороны многих политических организаций армии, — все это ускорило дело. Изучением вопроса занялась специально назначенная комиссия. Она пришла к заключению, что Красная Армия «небоеспособна» и даже рискует «развалиться»5. Заместителем Троцкого был назначен Фрунзе, который занял также пост начальника Генерального штаба: практически именно он руководил проведением реформы. С некоторых постов удалили главных сторонников Троцкого: таким образом, он сам сохранил высшие должности, но позиция его была ослаблена.

276

Реформа была важна и сама по себе, ибо заложила основы всего последующего развития Советских Вооруженных Сил. Они были организованы по смешанному принципу: одну часть их составляла регулярная армия (560 тыс. человек), а другая, в соответствии со старым партийным тезисом о территориальной милиции, формировалась из местных жителей без отрыва последних от своих обычных занятий. Этот принцип применялся главным образом в промышленных районах. Военнообязанными считались все, но к службе в армии допускались лишь лица, прошедшие определенный социально-политический отбор. В командном составе стал возрастать удельный вес «красных офицеров», выдвинувшихся во время гражданской войны, и снижаться — командиров из старой армии: в результате начала уменьшаться роль комиссаров. Это не означает, что политический контроль над армией ослаб: наоборот, усилился в антитроцкистском направлении. Структура партийных организаций в вооруженных силах осталась прежней: с «политотделами», подчиненными Главному политическому управлению, которое рассматривалось как «военный отдел» ЦК (стоявший во главе ПУРа троцкист Антонов-Овсеенко был заменен другим представителем «старой гвардии», Бубновым). На этой основе Фрунзе с помощью других молодых офицеров начал широкую техническую модернизацию и более строгую организационную перестройку всего советского военного комплекса6.

«Уроки Октября»

Умаление традиционного престижа и сокращение прерогатив власти в январе 1924 г. были для Троцкого жестоким ударом. К тому же приступы болезни, причины которой — то ли психологические, то ли физиологические — так и не удалось установить, снизили его активность. Но он по-прежнему пользовался широкой популярностью. Оппозиционная группа, которая в конце 1923 г. увидела в нем своего главного лидера, испытала серьезное потрясение в связи с поражением и последовавшим за ним политическим нажимом. Некоторые из ее членов кончили самоубийством; другие последуют их примеру в наиболее драматические моменты грядущих схваток. Однако эта группа не развалилась: более того, она сохранила свое первоначальное ядро. «Есть в нашей партии, — сказал на XIII съезде один из лидеров большинства, Ярославский, — придушенная, замолкшая оппозиция»7. Этого было слишком мало для спокойствия. Оправдания Троцкого и Преображенского на съезде, хотя они и носили осторожный характер, стали предметом массированной атаки многочисленных ораторов. Угроза раскола, несмотря на оптимистические заявления насчет разгрома оппозиции, так и не была ликвидирована. «Полная победа над оппозицией, — сказал Сталин в июле, — является единственной гарантией от раскола»8. Борьба поэтому не прекратилась. Осенью она вспыхнула с новой силой.

277

Поводом послужил очерк Троцкого, опубликованный в качестве предисловия к сборнику его статей за 1917 г. и озаглавленный автором «Уроки Октября». Даже сейчас, располагая мемуарами Троцкого и многочисленными работами, пытающимися проанализировать этот исторический эпизод, трудно сказать, какие цели преследовал автор. Еще в ходе дискуссии годом раньше, несмотря на мудрый совет Ленина, делались неоднократные попытки использовать в качестве оружия те или иные события прошлого. Троцкий по-своему использовал эти попытки, критически переосмыслив события великого года революции. Он выделил расхождения, из-за которых в разное время (особенно в апреле и сентябре — октябре) Ленин вступал в противоречие с большинством своих соратников. Из анализа Троцкого следовало, что и сам большевизм в лице наиболее авторитетных своих лидеров перед неслыханно трудными испытаниями и совершенно новыми, но многообещающими элементами революционного развития оказывался — а следовательно, может оказаться снова — из-за верности букве, а не духу прошлых установок на волосок от опасности упустить шанс, предоставленный историей. Для этого достаточно было того, что отсутствовал Ленин. Критиковались в основном Каменев и Зиновьев за их колебания в Октябре; из текста Троцкого становилось ясно, что общее подозрение в «оппортунизме» падает не только на них, но распространяется также и на современность. Это было особенно очевидно, когда Троцкий, отвечая на обвинение в «недооценке» крестьянства, решительно заявлял, что именно его противники в 1917 г. ничего не поняли ни в крестьянстве, ни в возможностях пролетариата9.
Выпад Троцкого привел к тому, что против него еще раз образовался единый фронт всех других руководителей. Ответ носил характер организованного потока пространных статей и негодующих резолюций, опровергающих его тезисы. На него обрушился град обвинений; не обходилось ни одно из его бывших «заблуждений». Эта кампания называлась «литературной дискуссией» в том смысле, что велась главным образом на страницах печати; но дебаты походили на игру в одни ворота, ибо после первого своего выпада Троцкий не сделал ни одного публичного заявления. Он даже не настаивал на публикации ни одной своей реплики. Против него выступила, правда более сдержанно, чем другие, даже Крупская, вдова Ленина, которая прежде не пропускала случая выразить свое уважение Троцкому10. Это был кульминационный момент «ленинского призыва», когда массы вновь вступивших впервые и в элементарной форме соприкоснулись с историей партии. Это помогает понять неистовый характер реакции. Именно тогда впервые стали широко применяться подтасовка фактов и их использование в утилитарно-тактических целях. Троцкому ставили в упрек его меньшевистское прошлое. Рыков писал: «Исторические корни разногласий подавляющего большинства партии с тов. Троцким заключаются в том, что тов. Троцкий вырос, воспитался и определил свое политическое мировоззрение как актив-

278

ный деятель враждебной нам меньшевистской, оппортунистической партии»". От этого до утверждения, будто он и по сей день остается меньшевиком, был лишь один шаг.
В основе всей этой кампании была дилемма: большевизм или троцкизм, ленинизм или троцкизм. Но существовал ли в то время «троцкизм» как определенное теоретическое направление или как законченная концепция революционного развития? Позволительно усомниться. Критиковалась в основном его старая теория «перманентной революции», и, именно выступая против этой теории, Сталин впервые высказал свою идею о «социализме в одной стране». Но Троцкий был не совсем неправ, считая эту свою старую формулу давним, но не бесполезным вкладом в разработку сложной теории большевизма; она обладала определенной исторической ценностью, правда, имела весьма малое непосредственное отношение к сегодняшнему дню. Если троцкизм и существовал на самом деле, то не в тот период, о котором идет речь. Коль скоро мы затронули этот вопрос, то следует сказать, что он сложился позже, то есть тогда, когда в ходе самой борьбы сформировался в качестве альтернативы сталинским установкам. После полемики 1924 г. сам ленинизм предстал в виде окостеневшей доктрины, обедненной по сравнению с постоянно развивающейся, не стоящей на месте сложной мыслью Ленина.
Вместе с тем было опасение, что идеи Троцкого о приоритете индустрии могут привести к слишком сильному нажиму на крестьянство и, следовательно, могут подорвать политические отношения с деревней. Это опасение не было выдумано и не раздувалось в интересах тактики, хотя и оказалось, пожалуй, не столь оправданным, как тогда представлялось. Известно, что 1924 г. был тяжелым для села. В январе 1925 г. Сталин высказал предположение о повторении кризиса, подобного кризису 1921 г., со своими кронштадтами и там-бовами12. Здесь, как предостерегал Ленин, заключалась самая серьезная опасность раскола партии. Здесь коренился также второй из главных мотивов полемики с Троцким. И если годом раньше полемика завершилась призывом установить железную дисциплину, то на этот раз она привела к окончательному смещению Троцкого в январе 1925 г. с поста главы Красной Армии и всех других военных должностей (вместо него был назначен Фрунзе), а также угрозе исключения из Центрального Комитета. Что касается общего политического курса, то 1925 г. стал годом наиболее благоприятных для крестьянства мер. Кульминационным пунктом этой политики была XIV партконференция, состоявшаяся в апреле.

Новая оппозиция

Как бы то ни было, зло восторжествовало. «Старая гвардия», как таковая, уже не была хозяйкой положения. Год, последовавший за вторым поражением Троцкого, стал свидетелем дальнейшего кризиса

279

всего ленинского ядра руководителей. Атака Троцкого возбудила в нем единодушие в последний раз. Новые разногласия стали вырываться наружу и пошли путями, о которых мы по сей день знаем далеко не все. Хорошо известны только результаты.
Главными выразителями назревших расхождений были на этот раз Зиновьев и Каменев, те самые, против кого только что были направлены стрелы Троцкого. Исторические события привели к установлению своеобразного родства между именами этих двух деятелей (их настоящие фамилии — Радомысльский и Розенфельд). Одногодки — оба родились в 1883 г. и, следовательно, были моложе Сталина и Троцкого, — они обладали совершенно разными темпераментами. Одному из большевистских вождей, Зиновьеву, суждено было предстать перед потомками в наиболее жалком виде: редко встречаются деятели, мнение современников о которых и их оценка историками были бы столь единодушно отрицательными, чтобы не сказать беспощадно жестокими. Зиновьева мучило стремление во что бы то ни стало быть политическим вождем — он так и не стал им. А между тем перед старой большевистской партией у него было немало заслуг: долгие годы существуя в тени Ленина, он поставил на службу ему и талант оратора, и пыл организатора. Но по своей натуре скорее авторитарный, нежели авторитетный, он был неспособен осуществлять сколько-нибудь эффективное руководство. Он захотел сразу же занять место умершего вождя, стать первым среди сотоварищей. Однако оказался не на высоте. В Коминтерне он разводил склоки и поощрял фракционные махинации. Его деятельность в партии обернулась вереницей провалов. Без его поддержки Сталину в некоторые моменты 1923 и 1924 гг. пришлось бы очень туго. Он поддержал, более того — заострил до крайности сталинские методы и концепции и воспользовался ими для борьбы с Троцким, которого он искренне подозревал в честолюбивых замыслах цезаристского толка. Когда же Зиновьев попытался противостоять своему неудобному союзнику, было уже слишком поздно. Как и Каменев, он так никогда и не избавился от бремени того рокового колебания, которое проявил накануне восстания 1917 г. Каменев, который был с ним дружен, имел по сравнению с ним одно преимущество. Он был первоклассным дипломатом и мог блестяще вести переговоры. При необходимости он умел четко определить цели и осуществить искусный маневр для их осуществления: но именно поэтому — и здесь проявлялась его извечная ограниченность — он отличался чрезмерной склонностью к компромиссам.
Борьба, широко развернувшаяся в 1925 г., достигла своей высшей точки в период с 18 по 31 декабря, на XIV съезде коммунистической партии, которая с этого времени стала называться Всесоюзной, а не Российской. Эту борьбу зачастую рассматривали исключительно сквозь призму личной борьбы за власть. Отчасти так оно и было, как неизбежно бывает во всякой политической борьбе. Но схватку нельзя свести просто к интриге. Это был также первый случай, когда разно-

280

родная группа большевистских деятелей, так называемая «новая оппозиция» под двойным руководством Зиновьева — Каменева, объединилась, чтобы сообща противостоять распространению сталинских методов и концепций. Но сделали они это крайне сумбурно, несогласованно и неэффективно.
Борьба началась тогда вокруг лозунга о «социализме в одной стране». Зиновьев напомнил, что под социализмом в любом случае неизменно подразумевается «упразднение классов», а следовательно, и «ликвидация диктатуры пролетариата», то есть отмирание государства — все те идеи, которые у Сталина как бы сходили на нет 3. Критика сталинских позиций не ограничивалась, впрочем, рамками теоретического диспута; однако ее формы и цели были выбраны очень неудачно. Получилось так, что «новая оппозиция» выделяла главным образом то, насколько положение в СССР далеко от социализма, насколько несоциалистическими являются советские предприятия, насколько большим отступлением от целей революции явился нэп. Косвенно, таким образом, оппозиционеры критиковали решения XIV партконференции, защищавшие интересы крестьянства (точнее, в пользу крестьянства были последствия этих решений, но это не меняет дела), одним из главных авторов которых был сам Зиновьев. Огонь своей критики оппозиция сосредоточила на некоторых расширенных толкованиях этих решений, появившихся в печати, а следовательно, в первую очередь на Бухарине и его лозунге «Обогащайтесь!», а не на Сталине.
Это произошло также и потому, что вся борьба в какой-то момент отождествилась с конфликтом между ленинградской партийной организацией, еще контролируемой Зиновьевым, и партийной организацией Москвы, руководство которой возглавил вместо отстраненного Каменева новый секретарь Угланов; он тоже был ленинградцем, но издавна конфликтовал с Зиновьевым14. Борьба, иначе говоря, вылилась в новую вспышку соперничества, испокон веку разделявшего эти два города: старую и новую столицу, пролетарский центр, колыбель революции, и «большую деревню» в центре, в глубине крестьянской России. XIV съезду, таким образом, предшествовал своего рода поединок на расстоянии, конфликт и полемика между партийными конференциями Москвы и Ленинграда.
На съезде Зиновьев выступил с содокладом, направленным против доклада Сталина. На стороне «новой оппозиции», поддержанной всей ленинградской организацией, были такие крупные руководители, как Каменев, Сокольников и Крупская. Это были очень разные люди. Объединило их общее стремление поставить перед партией «вопрос о Сталине». Зиновьев сделал это, напомнив, что наряду с объективными трудностями момента имеются и затруднения субъективного характера. Партия столкнулась с ними при создании «коллективного руководства нашей партии после смерти Владимира Ильича». Прозрачно намекая на Ленина, Крупская напомнила о печальной участи революционеров, из которых делают после смерти «без-

281

вредные иконы», и призвала новых вождей не навешивать на свои взгляды ярлык «ленинизм», а создавать условия для «товарищеского обсуждения вопросов», неизбежно возникающих во все большем числе. Каменев поставил точки над «i», выступив против идеи вождя и потребовав, чтобы Секретариат вновь вернулся к функциям простого «технического органа» Политбюро и не был аппаратом, в котором сосредоточены «политика и организация». В конце он заявил, что «Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба». Сокольников повторил это же требование, напомнив, что при Ленине не было генерального секретаря и что теперь, при такой большой власти, которую получил Сталин, «любое расхождение в Политбюро... может получить немедленно то или иное выражение по линии организационных мероприятий», осуществленных по распоряжению Секретариата и его руководителя15. В целом перед нами как будто чрезвычайно точный и глубокий анализ. На деле, однако, он потонул в огромной массе противоречий (отметим, что весьма сдержанные суждения Сокольникова по экономическим вопросам расходились с мнением Зиновьева и Каменева, которые вновь подчеркивали опасения насчет кулацкой угрозы) и второстепенных полемических вопросов. Выпады опять были направлены не столько против Сталина, сколько против Бухарина и его «школы», его «правой линии»: даже само требование замены Сталина аргументировалось тем, что он «целиком попал в плен» к Бухарину16.
В результате наступление, задуманное против Сталина, обернулось его крупным успехом. Сталин уже обладал властью, обусловленной его положением, властью, которую его противники теперь так хорошо видели и которую Ленин предвидел тремя годами раньше: наиболее очевидным подтверждением была система организации съезда и та полная изоляция, в которой оказались ленинградские зиновьевцы. Добавим, Сталин на этот раз как никогда умело занял «центристскую» позицию, доказав тем самым, что он даже интуитивно улавливает «цезаристские» черты партии. Он защищал Бухарина и в то же время ловко отмежевывался от его наиболее неосмотрительных заявлений. Кроме того, он объявил, что разногласия с Зиновьевым и Каменевым начались тогда, когда они хотели исключить Троцкого из партии и даже арестовать его и когда он, Сталин, воспротивился этому, памятуя, насколько опасен «метод отсечения» 7. (Троцкий сидел на съезде молча, с презрительной миной, не присоединяясь ни к одной из двух сторон.) Сокольников в своем выступлении охарактеризовал экономическое положение страны в тот период как ворох противоречий, когда «каждая область, каждая отрасль работы пытается толкать хозяйственный руль максимально в свою сторону»18. Такая оценка была, возможно, несколько преувеличенной, но по сути своей правильной. И естественно, что в обстановке противостоящих социальных интересов, в первую очередь интересов рабочих и крестьян, неизбежно находивших отражение в партии, позиция Сталина представлялась более способной к вос-

282

приятию разнородных запросов, более близкой к необходимой роли посредника. Поэтому ему трудно было обратить против своих противников их собственное требование о его смещении с поста генерального секретаря, заявив, что они покушаются не на него, а на многих других руководителей и задались целью сменить все партийное руководство исключительно ради собственной выгоды.
Изменения в составе высших руководящих органов произошли сразу после съезда. Пока еще небольшие и осторожные, они были, во всяком случае, совсем не такими, каких добивалась оппозиция. Каменев потерял свои посты и стал лишь кандидатом в члены Политбюро и наркомом торговли. Полноправными членами Политбюро стали Калинин, Молотов и Ворошилов. Но самые важные действия развернулись в Ленинграде: нужно было привлечь партийную организацию на сторону большинства, освободив ее из-под контроля Зиновьева.
7 января 1926 г. решением из центра был назначен новый секретариат ленинградского обкома во главе с Кировым19. Его члены выехали в Ленинград в сопровождении многочисленной группы других крупных партийных деятелей, в их числе был Молотов, а позже — Бухарин; они хотели обратиться к партийной массе с открытым призывом выступить против местных вождей и «новой оппозиции». Разверну
лась напряженнейшая кампания с ежедневными митингами и собраниями. Сопротивлялись в основном партийные и еще больше комсомольские кадры; однако уже 17 января Сталин смог сообщить своим коллегам, что «вышло лучше, чем можно было предположить»20.
В феврале XXIII чрезвычайная конференция областной ленинградской партийной организации одобрила решения съезда и состав нового руководства, из которого были выведены зиновьевцы. Для Сталина и большинства это был крупный успех. Чего нельзя сказать о внутрипартийной демократии, хотя именно так представлял дело, или по крайней мере желал, чтобы так было, Бухарин, тот самый
Бухарин, который уже на XIV съезде выражал озабоченность по поводу того, что каждый конфликт в руководстве оплачивается ценой все новых ограничений внутрипартийной дискуссии21. Разумеется, и до съезда не все ленинградские коммунисты были за Зиновьева: их поддержку ему обеспечивал главным образом контроль над местным партийным руководством. Но сам факт перехода за три месяца са
мой прославленной партийной организации на противоположные позиции при почти единодушной поддержке обоих вопросов и после столкновения с другой крупнейшей организацией, московской, которая также проявила единодушие, — этот факт был весьма показателен. Для нового режима, который устанавливался в рядах советских коммунистов.
Наличие в политическом «климате» весьма отрицательных элементов подтверждалось и самой возможностью возникновения зловещих слухов, например о смерти Фрунзе. По этим слухам, кончина

283

Фрунзе (замененного Ворошиловым) после хирургической операции вызывала подозрение уже потому, что решение о хирургическом вмешательстве было принято, как стало обычным для большевистских вождей, на Политбюро22. Подобная атмосфера неизбежно способствовала росту напряженности.

Блок Троцкого — Зиновьева — Каменева

XIV съезд не устранил политические конфликты: они были лишь приглушены властью большинства. Теперь существовало две оппозиции. Одна из них даже обсуждала — но отказалась от нее — возможность «государственного переворота»23. Сама логика борьбы, которая не могла больше вылиться в обычное столкновение идей, толкала теперь обе группы на объединение. Союз начал завязываться весной 1926 г. на апрельском Пленуме ЦК и формально был заключен в ходе частных встреч Троцкого, Зиновьева и Каменева. Официально он заявил о себе на июльском Пленуме ЦК, представив общую «платформу» с 13 подписями. Объединенная оппозиция вышла на открытый бой, требуя общепартийной дискуссии накануне XV партконференции. Она лихорадочно готовилась к борьбе в ячейках, в первичных организациях, по всей стране. Так началась самая решительная фаза конфликта.
Как подсчитано, оппозиция могла получить поддержку нескольких тысяч сторонников: по мнению большинства — 4 тыс., по оценкам троцкистов (вероятно, завышенным) — 8 тыс.24 Однако эти цифры не дают представления о серьезности раскола. Лучше обратиться к спискам членов и кандидатов в члены ЦК большевистской партии с 1917 по 1920 г.: если мы возьмем только эту группу, окажется, что она поделилась между оппозицией и большинством на две почти равные части. Конечно, несколько тысяч человек представляли собой ничтожное меньшинство в партии, насчитывавшей уже свыше миллиона членов; они переставали, однако, быть таким меньшинством, если при сравнении исходить из численности старого партийного ядра, к которому, как правило, они принадлежали. Раскол «старой гвардии» был, следовательно, глубочайшим.
Объединенной оппозиции была присуща одна существенная слабость, но заключалась она не в ее малочисленности. Дело в том, что образовалась она в результате слияния двух групп, которые незадолго перед тем воевали друг с другом, вожди которых публично обменивались тяжелыми обвинениями и у которых по многим пунктам сохранились разногласия, хотя и отложенные на некоторое время. С этой точки зрения оппозиция выглядела как «беспринципный» тактический союз. Противники оппозиции из рядов большинства не упускали случая всемерно подчеркивать это, скажем, просто зачитывая то, что всего несколько месяцев назад одни оппозиционеры го-
284
ворили о других. Кроме того, неизжитые разногласия выплывали всякий раз, когда принимались самые трудные решения, ослабляя дееспособность оппозиции.
Самой сильной личностью объединенной оппозиции, ее наиболее авторитетным вождем оставался Троцкий, но тактическое руководство он делил с Зиновьевым и Каменевым. Программа, с которой оппозиция вступила в бой, носила преимущественно отпечаток его взглядов. В самом деле, на этот раз оппозиция открыто выступила как левая тенденция и по внутриполитическим вопросам, и по проблемам международных отношений. Она объединила побудительные мотивы всех предыдущих оппозиций начиная с 1923 г. и в определенные моменты пользовалась поддержкой, по крайней мере частичной, таких прежних оппозиционных течений, как «децисты» и «рабочая оппозиция». По конкретным вопросам советской политики она требовала увеличения зарплаты рабочим, усиления налогообложения «новой буржуазии», то есть нэпманов и кулаков, уменьшения косвенных налогов, оказания поддержки в деревне не просто кооперативам вообще, а производственным коллективам — и все это во имя ускорения темпов промышленного развития. Заключительным требованием была разработка пятилетнего плана, основой которого было бы обеспечение приоритета индустрии25. Но главное в платформе составляли не эти конкретные пункты: каждый из них имел свои плюсы и минусы и каждый можно было спокойно обсуждать; кстати, несколько ниже у нас будет возможность убедиться, что на практике партия пошла значительно дальше требований оппозиционеров. Особенность платформы заключалась в той общей философской направленности, на которой основывались эти требования. Острие атаки было нацелено на лозунг о «социализме в одной стране»; он расценивался как символ дальнейшего отхода от идеалов Октября, «перерождения». Речь шла в первую очередь о бюрократическом перерождении, но не просто о нем, а о перерождении «термидорианском» в его прямом историческом значении, то есть о приходе к власти некоего нового слоя, который образуют бюрократы с нэпманами и кулаками. Иными словами, главное обвинение, используя более позднее знаменитое выражение Троцкого, состояло в «измене революции».
Конфликт с самого начала был крайне острым. Во время июльского Пленума ЦК 1926 г. Дзержинский умер от разрыва сердца тотчас после полемического выступления против оппозиции. Его заменили Менжинский в ГПУ и Куйбышев в ВСНХ.
Но, желая действовать эффективно, оппозиция не могла скрыть, что по своему характеру является организованной фракцией. Ее центром стал аппарат Исполкома Коминтерна, председателем которого оставался Зиновьев. Но тем легче было выявить этот центр. Тогда был дан ход знаменитой резолюции X съезда о деятельности фракций. В июле 1926 г. Зиновьев был выведен из Политбюро, а один из его ближайших политических сподвижников, Лашевич, виновный в том, что выступил на фракционном собрании, которое состоялось
285
к тому же тайно в подмосковном лесу, был снят со всех политических должностей и исключен из состава ЦК. Потерял он и свой пост заместителя председателя Реввоенсовета, высшего военного органа страны26.
После того как тезисы оппозиционеров были отвергнуты Центральным Комитетом вместе с их требованием об общепартийной дискуссии, вожди оппозиции попытались летом и в начале осени обратиться непосредственно к массе рядовых членов партии. Положение их было крайне трудным. Для того чтобы наступать, им приходилось нарушать дисциплину. Тем самым они ставили себя вне рамок партийной «законности». Поэтому они распространяли свои тезисы и организовывали собрания полулегально. И тогда против них была направлена партийная и государственная машина. Антифракционный режим, утвержденный X съездом и толковавшийся все более жестко и абсолютно, способствовал формированию сталинской «монолитной» партии, но, разумеется, не соревнованию политических идей и позиций. С тех пор эта крайняя и чрезвычайная мера, какой она была в 1921 г., стала причисляться — и не только Сталиным — к числу «традиций» большевизма27. Против нее даже противники Сталина не решились выступить открыто. Поэтому в ответ на попытки оппозиции распространить свои тезисы среди рядовых членов партии были применены все средства: от прямой мобилизации партии и всего ее аппарата до открытого бойкота и угроз.
И все же провал попытки оппозиции обратиться к партийным низам (провал, и притом сокрушительный, обозначился в сентябре) объяснялся не только применением подобных средств, которые, конечно, сыграли свою роль. Самый известный историограф оппозиции возлагает вину на «апатию масс». Апатию или глухоту? Сам исследователь затрудняется дать точный ответ28. Как бы то ни было, массы не откликнулись на предложения оппозиционеров. Они с воодушевлением отнеслись к лозунгу о «социализме в одной стране». Никакая революция не стоит на месте, и обращение к истокам, к первоначальным идеалам, даже страстное, но вместе с тем не выдерживающее многих аргументированных возражений, не может быть достаточно убедительным после десяти лет исключительно богатого, но противоречивого опыта. Еще менее убедительным подобное обращение выглядело потому, что исходило от людей, которые сами неоднократно меняли политический курс партии, что обусловливалось ходом событий после Октября. К истокам, как известно, обращались с весны 1918 г., но ни разу обращение, как таковое, не могло противостоять тому новому, что возникало в мире, сотрясаемом революцией — революцией, которая, разумеется, не могла предопределить путь дальнейшего развития и проблемы, которые встретятся на этом пути. В таких условиях битва между большинством и оппозицией сводилась к взаимному обвинению сторон в «социал-демократизме».
Из сказанного, впрочем, не следует, что доводы оппозиции, имевшие именно «левую» окраску, не оставили следа, мало того — следа
286
довольно глубокого. Они способствовали созданию атмосферы «левизны» в партии и обществе. На кулака стали смотреть как на растущую угрозу тоже в известной мере благодаря им. Подобное можно сказать и относительно ускоренных темпов индустриализации. Следует иметь в виду, что до самого последнего мгновения оппозиция считала своим главным противником не столько Сталина, хотя непосредственно борьба велась именно с ним, сколько Бухарина и так называемых «правых» в партии29. Таков итог анализа обстановки в СССР в «термидорианском» ключе — анализа, который при всей проницательности Троцкого повлечет за собой немало ошибочных суждений. Что касается внутрипартийной борьбы, линия оппозиции, конечно, не сулила ничего хорошего ее лидерам. Роковое влияние она оказала и на грядущие судьбы СССР.
Осеннее поражение 1926 г. привело к тому, что в оппозиции вновь обнажились расхождения между троцкистами и зиновьевцами. Под угрозой исключения из партии и те и другие пошли в октябре на перемирие, которое было, по существу, первой капитуляцией. В заявлении, подписанном шестью руководителями оппозиции — членами ЦК Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Пятаковым, Сокольниковым и Евдокимовым, говорилось, что они сохраняют свои взгляды, но осуждают методы, которыми отстаивали их, распускают свою фракционную группировку, призывают своих сторонников разоружиться и отмежевываются от своих единомышленников за границей . Но и это не спасло их. Троцкий и Каменев были выведены из Политбюро. Зиновьев был удален из Коминтерна.
Сталин всегда считал, что противника следует сначала политически уничтожить, а потом исключить. В этом смысле он стремился к тому, чтобы, как выразился тогда в письме по поводу исхода схватки с оппозицией Антонио Грамши, добиться «сверхпобеды» в борьбе31. Под его руководством XV партконференция, несмотря на перемирие, превратилась в настоящий суд над лидерами оппозиции; пространным докладом Сталина они были поставлены в положение обвиняемых, а затем подверглись ожесточенным нападкам со стороны всех других руководителей. Слово получили также Каменев, Зиновьев и Троцкий, речь которого была особенно эффектной; но выступления не избавили их от приговора, заклеймившего их как представителей «социал-демократического уклона»32. Удар был тяжелым, но лишь паузой в борьбе. Конфликт продолжался еще год.

Поражение в Китае

Чтобы понять его последнюю фазу, нужно вернуться к одному из малоосвещенных аспектов борьбы: международному. Конфликт в РКП (б) с самого начала получил отклик в Коминтерне. Уже в декабре 1923 г., когда наметилось столкновение с Троцким, польские коммунисты выразили озабоченность по поводу судьбы деятеля, имя которого было так тесно связано с революцией. Главные
287
участники московских баталий были одновременно вождями Интернационала. Им принадлежал решающий голос в подборе и формировании руководящих органов национальных партий. Естественно, они стремились вербовать в их рядах своих сторонников или союзников. Вот почему анализ причин поражения революции 1923 г. в Германии сразу оказался связанным с вопросами внутренней дискуссии в РКП (б). По сути, несостоявшаяся революция показала, что из Москвы очень трудно оценить обстановку в других странах (революционная ситуация в Германии, как признается сегодня, была явно переоценена33). Однако из германского урока был сделан не этот вывод; старались найти конкретных виновников провала. Сам Троцкий, ревностно поддерживавший идею восстания, отметил в «Новом курсе» и в «Уроках Октября», что неудача объясняется субъективными причинами. Именно из-за них, утверждал он, «была упущена совершенно исключительная и исторически важная революционная ситуация»34.
Хотя на первых порах Коминтерн не обязан был непосредственно участвовать в дискуссии, он не мог оставаться в стороне от борьбы с Троцким. Не мог он быть зрителем и позже, когда на поле боя вышли другие оппозиции. Отчасти процесс этот был неизбежен, отчасти же вызван искусственно. Дело усугубило председательство Зиновьева, благодаря которому о нем остались наихудшие воспоминания. Оно оказало глубокое и длительное влияние на отношения между РКП (б) и компартиями других стран.
Неудачи коммунистов в Европе в 1923 г. уже сами по себе подчеркнули значение СССР в международном коммунистическом движении, переживавшем период спада. Когда в июне 1924 г. в Москве открылся V конгресс Коминтерна, оказалось, что на долю СССР приходится половина всех официально зарегистрированных членов международной организации; коммунистов из других стран было меньше, чем на предыдущем конгрессе35. Борьба с Троцким не упоминалась официально, но создавала своеобразный фон и питала разговоры в кулуарах. V конгресс принял линию «единого фронта», которая была воспринята скорее как тактический маневр и агитационный лозунг, а не долгосрочный политический курс. Зиновьев говорил о социал-демократии как о левом «крыле фашизма»; что же касается «рабоче-крестьянского правительства», которое на предыдущем конгрессе рассматривалось как возможный результат борьбы «единого фронта», то в зиновьевском докладе оно было представлено как простой синоним диктатуры пролетариата. Боязнь критики слева, которая могла раздаться со стороны Троцкого или его зарубежных сторонников, содействовала сползанию на экстремистские позиции. Еще более тяжким было другое последствие: отныне все правые или левые течения в других партиях стали расцениваться уже не по объективному содержанию их позиций, но главным образом в зависимости от того, чью сторону они могут поддержать в борьбе большевистских вождей.
288
V конгресс, помимо того, положил начало так называемой «большевизации» других партий. Достаточно вспомнить, в какой период это происходило — противопоставления «большевизма» и «троцкизма», — чтобы понять, что сам этот лозунг с неизбежностью приобретал значение принципиального осуждения Троцкого. Кроме того, утверждение русской партии в качестве образца означало тенденцию к жесткому копированию политико-организационных схем РКП (б), причем именно таких, которые окончательно складывались в ходе антитроцкистской кампании.
Сказанное отнюдь не анализ всей эволюции Коминтерна за этот период. Со временем она по-разному сказалась на облике каждой партии. Весьма различны были и результаты, достигнутые каждой из них. Нужно было бы, следовательно, проанализировать ход событий в каждой отдельной партии, но это не наша задача36. По мере того как исчезали надежды на революционную обстановку за пределами СССР, в критическом положении оказывалась сама идея единой международной партии, которая и родилась-то в расчете на такую обстановку. Идея о «социализме в одной стране» имела еще одно последствие, которое было интуитивно предугадано Троцким37. Поскольку внешняя угроза для окончательного построения социалистического общества усматривалась теперь не в том, что революция в других странах потерпела поражение, а в опасности вооруженного нападения, ясно, что защита мира, то есть защита СССР от интервенции, не могла отныне не считаться первоочередной задачей всех других партий. Действия Советского государства становились в этом смысле законом и для них. Складывалась, таким образом, ситуация, при которой внутренняя борьба в рядах большевиков вызывала тяжелые последствия среди коммунистов других стран, обостряя конфликты и расколы в их партиях.
Однако не эти проблемы обсуждались в Москве во время дискуссии с оппозицией. Обсуждалась — да и вряд ли могло быть иначе — вереница неудач, постигших международную политику большинства в руководстве РКП (б) и Коминтерна. Первой из них был провал Англо-советского профсоюзного комитета — органа связи, созданного в соответствии с принципами «единого фронта», когда относительное преобладание в руководстве британских тред-юнионов получило сравнительно левое крыло. Комитет не смог содействовать установлению международного профсоюзного единства и в 1926 г., после провала всеобщей забастовки в Англии, переживал кризис. Вот почему Троцкий выступил с критикой склонности заключать верхушечные соглашения с «оппортунистическими» лидерами зарубежного рабочего движения. Этот спор, однако, отошел на второй план перед дебатами о китайской революции, вспыхнувшими год спустя и занявшими центральное место в последней фазе битвы с оппозицией.
Сотрудничество, налаженное в 1923 г. с Сунь Ятсеном и его гоминьданом, вначале ознаменовалось значительными успехами. Боро-
289
дин и другие советские советники пользовались большим влиянием в Кантоне, а китайская компартия существенно усилилась благодаря сотрудничеству с националистическим движением. После смерти Сунь Ятсена (март 1925 г.) и укрепления гоминьдана его руководство, все более переходившее в руки Чан Кайши, заняло правые позиции и стремилось ослабить позиции коммунистов и подавить выступления рабочих и крестьян. Чан Кайши тем не менее сумел сохранить за собой поддержку СССР и начал военное наступление на север, намереваясь объединить под своей властью всю страну. Но на полпути он обратил оружие против коммунистов, изгнал их из гоминьдана и жестоко подавил в середине апреля 1927 г. забастовки рабочих Шанхая. По настоянию Коминтерна коммунисты продолжали сотрудничать с левым крылом гоминьдана, которое перенесло свое правительство в Ухань. В июле, однако, они были исключены и из этого органа вместе с советниками из СССР. Наступил момент, когда политика Москвы в Китае завершилась рядом тяжелых неудач, сравнимых лишь с провалом 1923 г. в Германии. Не удивительно, что уже с марта, когда поражение обрисовалось достаточно отчетливо, Троцкий усмотрел в нем важный козырь, позволявший возобновить борьбу.
Китайский вопрос, дополнивший другие мотивы конфликта, разбирался в многочисленных статьях представителей большинства и оппозиции, причем и те и другие отличались крайней резкостью тона, что стало отныне характерной чертой всей политической битвы в Москве. С нашей сегодняшней точки зрения, почти полвека спустя, не составляет труда установить, что тезисы обеих сторон грешили схематизмом и были равным образом далеки от сложной китайской действительности. Однако минувший опыт научил нас и тому, что формирование политического движения зачастую неизбежно проходит через фазу подобных столкновений, поневоле отличающихся приблизительностью и ограниченным видением исторической перспективы. Доводы Троцкого, конечно, были сильнее, когда он высказывался за уменьшение зависимости коммунистов от гоминьдана, как правого, так и левого, а следовательно, за усиление их самостоятельности; однако и он впадал в абстракцию, когда в качестве панацеи предлагал создавать и распространять Советы. Представители большинства ссылались в оправдание своих действий на наскоро составленный и подчиненный лишь тактическим целям анализ, который был весьма далек от понимания специфики китайской обстановки. Их вполне можно понять, если вспомнить, что они очень боялись, как бы коммунисты не оказались изолированными от основного течения национально-освободительного движения. Китайские революционеры пережили тогда драму, которая имела далеко идущие последствия. Эту революцию питало само существование СССР и его антиимпериалистическая помощь. Революция не могла победить, пока ею руководили из Москвы. В тисках этой дилеммы китайским коммунистам пришлось позже искать свой трудный, но истинный путь.
290

Оппозиция под запретом

Столкновением на VIII расширенном пленуме ИККИ в мае 1927 г. началась последняя и самая яростная вспышка борьбы между большинством и оппозицией по вопросу о положении в Китае. Там дела шли все хуже и хуже; протесты Троцкого не давали, однако, никакого эффекта. Одновременно оппозиция представила Политбюро новую платформу, под которой на этот раз было 83 подписи. Большинство расценило эту инициативу как срыв перемирия, заключенного в октябре 1926 г. Стороны столкнулись теперь не как составные части одной партии, а как враждебные силы, противостоящие друг другу по всем вопросам внешней и внутренней политики. В перспективе был полный разрыв и образование второй партии, с возможностью — которую все сознавали — превращения ее в центр притяжения всех сил, враждебных советской власти. Подобное предположение отпугивало даже саму оппозицию, в рядах которой иногда обсуждалась эта идея. Оппозиция требовала вернуться к партийной демократии, к ленинским методам руководства партией, добивалась выполнения «завещания» покойного вождя. Было, однако, слишком поздно выдвигать такие требования, да и совсем недостаточно в сложившейся обстановке. Отклонили даже требование оппозиционеров провести публичную дискуссию перед XV съездом. Несмотря на это, они попытались распространить свои документы нелегально. В ответ арестовывали, исключали из партии, увольняли с работы, переводили многих деятелей в отдаленные районы или на работу за границей.
Поражения на внешних фронтах и напряженность надвигающейся индустриализации придавали столкновению характер схватки не на жизнь, а на смерть. Резкие формулировки, реплики, то и дело прерывавшие ораторов, брань, которой обменивались спорящие на собраниях, -все это было характерно только для непримиримых врагов. Принужденная безмолвствовать, оппозиция попыталась прибегнуть к публичным манифестациям. Самые крупные состоялись в Москве и Ленинграде по случаю 10-й годовщины революции. Еще летом в ЦКК обсуждался вопрос, следует ли исключать оппозиционеров из партии; члены ЦКК колебались: над ними витали призраки вождей Французской революции, которые поочередно убивали друг друга. Однако после демонстраций 7 ноября и сопровождавших их стычек колебания кончились, по крайней мере, в отношении Троцкого и Зиновьева, которые были сняты не только с руководящих постов, но и исключены из партии. А Троцкий, Раковский и югослав Вуйович были выведены и из состава Исполкома Коминтерна.
XV съезд ВКП(б) (декабрь 1927 г.) постановил исключить из партии всех оппозиционеров, перечислив поименно главных их представителей. Немногие, кому предоставили слово на съезде — Каменев, Раковский, Евдокимов, — по существу, не смогли выступить: их речи покрывал гул выкриков, реплик, оскорблений. Оппозиция вновь распалась. Некоторые деятели — Крупская, Сокольников, Осинский — еще

291
раньше отступились от нее. Возобновились споры между зиновьевцами и троцкистами. Оказав напоследок слабое сопротивление, Зиновьев, Каменев и большая часть их последователей капитулировали, на этот раз полностью, то есть заявив, что они подчиняются решениям съезда, которые, среди прочего, требовали от них осуждения собственных идей. Взамен им обещали вновь принять их в партию: в индивидуальном порядке и только при условии, что они не будут заниматься фракционной деятельностью в течение полугодового испытательного срока. Упорство проявили некоторые троцкисты: их высылали в отдаленные районы. Больше всех упорствовал Троцкий: 17 января 1928 г. его тоже под конвоем отправили в Алма-Ату, в далекую тогда Среднюю Азию. Оппозиция была побеждена и рассеяна. Однако отказавшийся капитулировать Троцкий объективно оставался ее несгибаемым символом.
Против оппозиционеров был использован весь государственный аппарат, включая ГПУ. Но в общем и целом партия вела борьбу, выступая уже в новом, преображенном виде, который она обрела после ленинского призыва. Борьба с оппозицией, которую вела партия под руководством своего аппарата, наложила на нее глубокий отпечаток; партия стала существенно иной, чем пять лет назад. Теперь она значительно приблизилась к тому образцу, который создал Сталин в своем учении, но о ней еще нельзя было сказать, что это вполне сталинистская партия. Из 121 члена ЦК (считая и кандидатов), избранных съездом, лишь 32 входили в ЦК четыре года назад, но почти все (93 %) принадлежали еще к старому, дореволюционному ядру большевиков38. Как бы то ни было, возглавлявший битву Сталин отныне был вождем — мы применяем это слово в том самом смысле, против которого тщетно выступал Каменев на XIV съезде. Если в 1924 г. в своей первой рецензии на его наиболее известную работу «Об основах ленинизма» журнал «Большевик» отозвался о ней как об «отличном учебнике», упомянув среди достоинств лаконичность и ясность изложения, то два года спустя тот же журнал называл ее книгой, которая «должна стать настольной книгой ленинца»39. При появлении Сталина на XV съезде, говорится в стенографическом отчете, все присутствовавшие встали и приветствовали его продолжительной овацией и криками ура40. Ни на одном съезде не было подобного отношения к Ленину.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Rinascita, 1970, п. 17, р. 19.
2 Наиболее подробное описание всех перемен в руководстве Советской компартии,
насколько нам известно, содержится в:Т. е М. Reimonovi. Prehled e slozeni nejvyssich
organii KSSS. — «Revue dejin socializmu». Praga, 1968, n. 3.
3 История КПСС, т. 4, кн. 1, с. 400; Эриксон в вышеуказанной книге приводит
несколько большую цифру.
4 E. H. Carr. Socialismo in un solo paese, v. I, p. 841—860; J. Erickson. Op. cit.,
p. 138—151.
5 История КПСС, т. 4, кн. 1, с. 400—401.
6 И. Б. Берхин. Военная реформа в СССР. 1924—1925 гг. В этой работе широко
использованы архивные источники, которыми часто пользуется и Дж. Эриксон в своей
книге. Тем не менее ее подвергли критике за тенденциозное изображение милиции в:
П. С. Смирнов. О некоторых вопросах политики партии в военном строительстве
1918—1925 гг.— «Вопросы истории КПСС», 1964, № 2, с. 42—53.
7 Тринадцатый съезд РКП(б), с. 219.
8 И. В. Сталин. Соч., т. 6, с. 268.
9 La «rivoluzione permanente» e il socialismo in un paese solo. Scritti di N. Bucharin,
I. Stalin, L. Trotsky, G. Zinoviev, a cura di Giuliano Procacci. Roma, 1963, p. 62.
10 За ленинизм. Сборник статей. М. — Л., 1925, с. 152—156.
11 Там же, с. 3—4.
12 И. В. Сталин. Соч., т. 7, с. 31.
13 La «rivoluzione permanente» e il socialismo in un paese solo, p. 218—226.
14 А. И. Микоян. Указ. соч. — «Новый мир», 1972, № 11, с. 191.
15 XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет.
М. — Л., 1926, с. 94, 166, 274—275, 335.
16 Там же, с. 254.
17 И. В. Сталин. Соч., т. 7, с. 379—380.
18 XIV съезд ВКП(б), с. 333.
19 Очерки истории ленинградской организации КПСС. Л., 1968, т. 2, с. 279.
20 Там же, с. 281. О комсомоле см. Ю. В. Воскресенский. К истории разгрома зиновьевской новой оппозиции. — «Вопросы истории КПСС», 1967, № 5, с. 62—71.
21 Путь к социализму, с. 351—352.
22 E. H. Carr. Socialismo in un solo paese, v. 1, p. 608—610 e lo scritto dello stesso autore. — «Soviet Studies», v. X, n. 2.
23 V. Serge. Memorie di un rivoluzionario, p. 342.
24 I. Deutscher. Prof eta disarmato, p. 317; E. H. Carr. Foundations of a planned eco¬
nomy, 1926—1929. London, 1971, v. 2, p. 41—42.
25 Ibid., p. 349—351.
26 КПСС в резолюциях, ч. II, с. 160—166.
27 Пятнадцатый съезд ВКП(б), с. 287.
28 I. Deuischer. Profeta disarmato, p. 356, 363.
29 Ibid., p. 396.
30 Правда, 17 октября. 1926 г.
31 См. его переписку с Тольятти в: «Rinascita», 1970, п. 17.
32 КПСС в резолюциях, ч. II, с. 209—220.
33 Коммунистический Интернационал в документах, с. 209.
34 La «rivoluzione permanente» e il socialismo in un paese solo, p.
35. 15 Коммунистический Интернационал в документах, с. 391.
36 P. Spriano. Storia del Partito comunista italiano, v. 2—3.
37 L. Trotsky. Terza Intenrazionale dopo Lenin, p. 92.
38 Г. е М. Reimanovi. Op. cit., p. 382, 389, 412—413.
39 Большевик, 1924, № 9; 1926, № И, с. 88.
40 Пятнадцатый съезд ВКП(б), с. 5.