Липовецкий Ж. Третья женщина

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ III. ПОСТДОМОХОЗЯЙКА

Глава 1. СВЯТОСТЬ МАТЕРИ И ДОМОХОЗЯЙКИ

Одна довольно значимая тенденция вносит изменения в облик современных западных демократий: мы имеем в виду усиление профессиональной активности женщин. На протяжении трех последних десятилетий женщины все более крупномасштабно и все более неуклонно заявляют о себе на рынке труда. В 1960 году среди активного населения было менее 7 миллионов француженок, а теперь их более 11 миллионов; таким образом, в 1960 году они составляли 34% активного населения, тогда как в 1994 году на их долю пришлось уже 45%. В наши дни только каждая десятая женщина в возрасте 30 лет никогда не работала по найму; процент занятости женщин в возрасте от 25 до 49 лет возрос с 46% в 1968 году до более чем 78% в 1996 году. Подобное массированное появление женщин на рынке труда не относится к чисто французским явлениям: во всех демократических странах Запада наблюдается сходный процесс, даже если цифры занятости ощутимо меняются от одной нации к другой^.

^В 1992 году процент занятости женщин в возрасте от 25 до 49 лет в Дании достигал 88%, в Великобритании и в Германии около 74%, в Италии 56%, а в Испании 53%.

296

Мало того, что число работающих по найму женщин сильно выросло: возникло еще и новое отношение к занятости, поскольку все больше и больше женщин не оставляют работу ни после замужества, ни после рождения первого и второго ребенка: отныне трудятся две матери из каждых трех, имеющих по два ребенка. В отличие от прошлых лет непрерывность женской трудовой деятельности выступает преобладающей нормой, и семейные пары с двумя работающими намного превышают число семей, где трудится один только мужчина. Женский труд теперь счастливо пользуется новыми правами гражданства: в принципе, женщины имеют доступ ко всем областям трудовой деятельности, и потому они все энергичнее устремляются на приступ последних мужских бастионов. Новый исторический период настал для демократических обществ: период работающей по найму женщины.

Это явление не только потрясает весь рынок труда, но еще и изменяет отношение девочек к учебе, взаимоотношения между полами и внутрисемейную иерархию: женская занятость наряду с властью над репродуктивной функцией выражает еще и историческое повышение общественной роли женщины, способной распоряжаться собой по собственному усмотрению, а также новую ситуацию в области женской идентичности. В этом смысле абсолютно все отличает труд женщин в том виде, как он существует в нашем обществе, от того, каким он был прежде. Ибо следует напомнить, что и в прошлом женщины постоянно работали. В доиндустриальных обществах все члены семьи занимались производительным трудом, хотя он и варьировался в зависимости от возраста и пола. В городе, как и в деревне, незамужние девушки работали либо в отцовском доме, либо в других семьях в качестве прислуги, работниц на ферме или подмастерьев. На фермах замужние женщины ухаживали за животными и за огородом, продавали полученную продукцию, иногда - сеяли, собирали урожай, правили упряжками. В городе жены ремесленников помо-

297

гали мужьям в изготовлении и в окончательной отделке продукции, вели торговлю, занимались учетом^. До тех пор, пока брак функционировал как союз, требующий производительного труда от каждого из своих членов, никто не ставил под сомнение мысль о том, что роль женщины - это участие в экономической деятельности семьи: «Только безумец возьмет в жены женщину, которой он должен обеспечивать пропитание без всякой помощи с ее стороны», - читаем мы в сочинении XVIII века, предназначенном для юных девиц^.

Начиная с XIX века процесс индустриализации благоприятствовал распространению женского оплачиваемого труда. Для все увеличивающегося числа женщин работать стало означать «получать заработную плату» либо в качестве работницы, либо в качестве служанки: в Англии в 1851 году 40% работающих женщин составляла домашняя прислуга^. Во Франции процент занятости женщин вырос за сто лет с 29 до 36% - такой величины он достиг накануне Первой мировой войны. Женщины составляли тогда более трети занятого населения. В 1906 году среди занятых в производстве женщин около 36% работали на дому, а 17% - в качестве прислуги; 25% приходилось на долю фабричных и заводских работниц и 8% - на долю конторских служащих. Труд женщин чаще всего носил временный характер; как только у них появлялись дети, они сразу же оставляли работу с полным рабочим днем ради случайных дополнительных заработков и подрабатывали где-нибудь поблизости от дома или на дому.

Увеличение трудовой активности женщин вне дома сопровождалось всплеском обвинений, изобличающих

^О труде женщин в доиндустриальных обществах см.: Louise А. Tilly, Joan W. Scott, Les Femmes, le Travail et ta Famille, Paris, Rivage, 1987, II'e partie.

^Цит. по кн.: Katherine Blunden, Le Travail et la Vertu, Paris, Payot, 1982, p. 134.

^Louise A. Tilly, Joan W. Scott, Les Femmes, le Travail et la Famille, op. cit., p. 90.

298

подобные злодеяния. Всем памятны знаменитые высказывания Мишле («"работница" - это кощунственное слово») и Жюля Симона* («Женщина, сделавшаяся работницей, больше не женщина»)^. Труд женщин на заводе ассоциируется с половой распущенностью и с упадком семьи, его считают унизительным и противоречащим природному назначению женщины. В буржуазной среде женский наемный труд внушает ужас как примета нищеты. Разумеется, не все расценивают принадлежность к женскому полу как несовместимую с работой за деньги: представители рабочего класса не считают позором, если девушка оказывает своей семье материальную поддержку. Однако работу замужней женщины по-прежнему не принимают всерьез, поскольку рассматривают подобную работу как некое дополнительное занятие, которое не должно ставить под угрозу ее главную функцию матери и супруги. Труд второго пола, не способный сформировать идентичность женщины, считают мелкой прибавкой к труду мужчины, и женщин используют исключительно на низких должностях. В первое время демократические общества были неразрывно связаны с социальным отторжением женского труда, и все тогда строилось вокруг структурного различия между мужчиной-производителем и женщиной, чье место дома. Господствовало убеждение в том, что существует противоречие между женственностью и работой, между материнством и трудом по найму. Если в Новое время и созидали культ труда, то одновременно с этим прилагали все усилия к тому, чтобы систематически обесценивать женскую производственную деятельность. Женщина должна работать только в том случае, если ее муж не

*Симон, Жюль (1814-1896) - французский политик и философ, автор многочисленных трудов, посвященных исследованию положения рабочих, в числе которых была и его книга «Работница» (1863).

^Joan W. Scott, «L'ouvriere», mot impie, sordide», Actes de la recherche en sciences sociales, #83, juin 1990, p. 2-15.

299

в состоянии прокормить семью, ее подлинное место это «ведение домашнего хозяйства». Так было положено начало историческому существованию культа женщины-домохозяйки. Теперь, когда мы от этого культа отказались, и, судя по всему, безвозвратно, важно прояснить особенности и смысл связанного с ним важнейшего периода «истории женщин Нового времени».

300

Мистический смысл домашнего хозяйства

Во всех известных нам обществах заботы о детях и работа по дому неизменно возлагаются на женщин. Если мужчина, как утверждал Ксенофонт*, предназначен для исполнения внешних функций, то на женщину самой природой возложены функции внутренние. Таково с незапамятных времен постоянство женских ролей, но оно все-таки не позволяет нам уподоблять то, что мы называем женщиной-домохозяйкой, некоему «вечному» институту. В обществах, существовавших до наступления Нового времени, чисто домашние дела вовсе даже и не занимали главенствующего места в занятиях женщины. Среди простого народа женщины выполняли основные обязанности скорее за пределами дома, чем внутри него.

*Ксенофонт (ок. 430 -ок. 355 до н. э.) - древнегреческий историограф, автор книги «Домострой», в которой он «описывал определенную модель взаимообмена между супругами: муж в качестве высшей инстанции должен по преимуществу руководить, наставлять, обучать, направлять супругу в ее деятельности хозяйки дома, а жена должна спрашивать о том, чего не знает, и отчитываться в том, что смогла сделать» (Фуко Мишель. История сексуальности-III. Забота о себе. Указ. соч. С. 174).

301

Еда была непритязательна; подмести, вытереть пыль, застелить постели, прибраться в комнате - все это делалось уже после работы в поле и кормления животных^. До XVIII века образ жизни простых людей требовал немного часов на работу по дому^. Наряду с этим матери уделяют весьма относительное внимание хорошему самочувствию грудных детей, общению с ними во время их бодрствования, формированию их личности. Крестьянки долгие часы проводят вдали от дома, редко меняют малышам пеленки, не реагируют, когда те плачут в своих колыбельках, мало с ними разговаривают. Жены ремесленников и мелких торговцев по большей части отдают своих детей кормилице, чтобы иметь возможность помогать мужьям в лавке или в мастерской^. Поддержание порядка на ферме или помощь мужу в его ткацком ремесле были важнее заботы о детях. Вплоть до середины XIX века женщины из буржуазных семей Севера занимаются своей лавкой, бухгалтерией, организацией дела^. Даже когда женщина посвящала себя выполнению домашних обязанностей, она, собственно говоря, не была «женщиной-домохозяйкой», иными словами, не посвящала себя полностью и исключительно заботам о доме и детях.

Как идеал для подражания образ хорошей жены, неустанно хлопочущей по дому, возник в XIX веке. В 1851 году этот идеал был уже настолько распространен в Англии, что при всеобщей переписи населения была упомянута и новая категория людей - «домохозяйки». Во Франции стереотип доброго ангела, создающего уют, формируется во второй половине века посред-

^Martine Segalen, Mari et femme dans la societe paysanne, Paris, Flammarion, coll. Champs, p. 100.

^Olwen Hufton, «Women and the Family Economy in Eighteenth Century France», French Historical Studies, #1, 1975.

^Edward Shorter, Naissance de la famille moderne, op. cit., p. 210 237.

^Bonnie Smith, The Ladies of the Leisure Class. The Bourgeoises of Northern France in the XIX-th Century, Princeton, University Press, 1981.

302

ством романов, живописных произведений, книг, содержащих советы по домоводству, и других публикаций о женщине и семье. В Новое время домохозяйка - это не только социальное положение, но еще и некая моральная доктрина, светский культ матери и семьи. Возникает некая особая культура, и в один прекрасный день уже можно было увидеть, как на пьедестал возносят прежде пребывавшие в тени женские обязанности, как идеализируют супругу-мать-хозяйку, которая всю свою жизнь посвящает детям и счастью семьи. Теперь женщина должна не просто, как оно было раньше, наряду с другими делами заниматься еще и трудом по дому: отныне ей следует посвящать себя такому труду душой и телом, словно какому-нибудь религиозному служению. В этом смысле Рескин* сравнивает домашний очаг с «храмом весталок», со «священным местом», охраняемым супругой-жрицей. Обустраивать «уютное гнездышко», воспитывать детей, одарять всех членов семьи теплотой и нежностью, следить, чтобы всем было удобно и каждый вовремя получил моральную поддержку - такова миссия, которая выпадает отныне на долю женщины. С появлением доктрины «раздельных сфер» труд и семья оказываются решительно разведенными в разные стороны: мужчине предписана профессиональная сфера, тогда как женщине - «home, sweet home»**.

Если поначалу подобная модель поведения была воспринята только классом буржуазии, то очень быстро она в качестве идеала распространилась среди всех социальных слоев. На протяжении целого века мужчины и женщины, буржуа и рабочие, верующие и свободомыслящие граждане в полном согласии почитали один и тот же архетип женщины, не владеющей профессией. Разумеется, феминистки боролись за равную оплату тру-

*Рескин, Джон (1819-1900) - английский писатель, историк, искусствовед.

**Home, sweet home (англ.) -дом, любимый дом.

303

да для обоих полов, однако они редко подвергали сомнению мысль о том, что женщина должна в первую очередь исполнять долг матери и хозяйки; разумеется, марксисты постулировали положение о том, что вовлечение женщин в работу по найму составляет обязательный переходный момент для их эмансипации, но влияние марксистов оставалось незначительным, по крайней мере до войны 1914 года. От одного конгресса к другому борцы за права рабочих продолжали утверждать, что «настоящее место женщины не в мастерской или на заводе, а дома, в семье»^. До 20-х годов профсоюзные деятели выражали приверженность образу супруги, сливавшемуся в их представлении с ее функциями матери и хозяйки дома. Появление и успех развиваемой в романах темы холостячки*, эмансипированной женщины 20-х годов, не должны вводить нас в заблуждение, поскольку лишь малая горстка революционно настроенных феминисток отстаивала экономическую независимость. А в реальной жизни, в период между двумя войнами, социальный стереотип матери - хранительницы домашнего очага почти не подвергался обсуждению, его превозносили и в газетах, и в романах, и в школьных учебниках, и в официальных выступлениях. Все более полный триумф завоевывал идеал супругиматери, безраздельно посвятившей себя детям, заботящейся об их здоровье, об их воспитании и школьных успехах, 50-е годы станут высшей точкой и своего рода ферматой в развитии этого процесса возвеличивания.

^Конгресс трудящихся 1879 года, цит. по статье: Michelle Perrot, «L'eloge de la menagere dans le discours des ouvriers francais au XIX'e siecle». Romantisme, #13-14, 1976.

*Начало этому успеху было положено с появлением завоевавшего скандальную известность романа французского писателя Виктора Маргерита (1866-1942) «Холостячка» (1922). Героиня романа, после ссоры с отцом и разрыва с женихом, поселяется отдельно от семьи и зарабатывает на жизнь своим художественным дарованием. За написание этого романа В. Маргерита даже лишили ордена Почетного легиона.

304

На протяжении целого века все то время, пока демократические общества занимались самосозиданием, они, несмотря на то, что имели в качестве исходного материала для своего развития резкие идеологические и социальные конфликты, в унисон распевали хвалебные гимны во славу женщины-домохозяйки.

Зарождающаяся индустриализация способствовала появлению фабричных и заводских работниц, хотя женский труд по найму и вызывал бурю протестов под лозунгами защиты морали, прочности супружеских уз, здоровья женщин, хорошего воспитания детей. Одновременно с этим материнские обязанности в духе жертвенности все энергичнее восхваляли в качестве жизненного предназначения^. Поскольку женщине самой природой назначено производить на свет детей, кормить их и воспитывать, то мать призвана полностью посвятить себя выполнению этой задачи, напрочь отказаться от любых личных амбиций и возложить всю свою жизнь на алтарь семьи. До начала XX века книги, посвященные женщинам, и школьные учебники для девочек клеймят позором проявления эгоизма, превозносят материнские обязанности и взывают к духу самоотречения. Именно посредством морализаторской и проникнутой жертвенностью риторики и было выпестовано этакое призвание - стать добрым ангелом домашнего очага.

Супруга-мать-домохозяйка существует отнюдь не ради себя самой, а потому ее и не относят к отдельным и независимым индивидам, никому, кроме самих себя, не принадлежащим: «Женщина может быть счастлива только при том условии, что она не "личность", а исключительное в своем роде существо, которое живет вне себя и для других»^. Если мужчина воплощает собой новый образ свободной, суверенной личности и хозяи-

^Elisabeth Badinter, L'Amour en plus, Paris, Livre de Poche, 1980, p. 342-348.

^Ивона Сарсей, цит. по кн.: Anne Martin-Fugier, La Bourgeoise, Paris. Gfasset, coll. Biblio-Essais, 1983, p. 314.

305

на над собой, то женщину по-прежнему представляют существом по природе своей зависимым и живущим ради других; ее мыслят зажатой в тиски семейных устоев. Идеология женщины-домохозяйки возникла из отказа сделать всеобщими принципы современного индивидуалистического общества. Женщина, чья идентичность вскормлена на альтруизме и семейной общности интересов, не зависит от существующего в обществе порядка, основанного на временных трудовых соглашениях: она зависит от порядка, существующего в семье и обусловленного самой природой. По этой самой причине женщина будет лишена и политических прав, и права на интеллектуальную и экономическую независимость^. Признать женщину в качестве независимого индивида означало бы извратить ее природу, ускорить крушение семейных устоев, внести смуту в отношения между полами. Неприятие женского труда за пределами семьи и получения женщинами образования, исключение их из сферы политики, подчинение женщины мужчине, поражение в правах женщины и матери в пользу мужа вот формы проявления столь характерного для начального этапа развития индивидуалистического демократического общества неизменного отказа от равенства полов и неизменного отрицания женщины в качестве субъекта.

И все-таки идеал женщины-домохозяйки опирался не на одну только навязанную проповедями идеологию. В период между двумя войнами выработалось, в частности в Соединенных Штатах, новое представление о свободной от рутинных традиций женщине-домохозяйке, примечательной не столько своей преданностью, сколько соблазнительностью и способностью находить счастье в потребительстве. Пылесос, стиральная машина, газовая плита, холодильник, консервированные продукты - все это реклама превозносит до небес как

^Pierre Rosanvallon, Le Sacre du citoyen, op. cit., p. 130-145.

306

средство раскрепощения женщины^. Тогда же всячески расхваливали и косметическую продукцию как способ, способный сохранить молодость и прочный брак. Отныне потребление, молодость и красота входят в круг новых обязанностей домохозяйки. Само собой разумеется, что идеал хорошей жены и матери от этого нисколько не пострадал, однако жертвенная риторика, которая сопутствовала ему прежде, оказалась погребенной под стандартами индивидуалистической ориентации на благосостояние и власть соблазна. На смену морали бережливости и самоотречения пришли диктат потребления, сулящие радость товары и феерическое разнообразие всевозможных новинок. Начинается новый период, который ознаменован симбиозом домохозяйки с потреблением: удачные покупки, экономия времени и труда, благоденствие ребенка, достигнутое за счет продуктов потребления, обольстительная внешность - таковы новые властные требования, предъявляемые к современной супруге и матери. Уже в 20-е годы в языке торговли присутствовало в зародыше то, что станет доминировать в 50-е годы: именно в эти годы суровые проповеди стали потихоньку отходить на задний план под влиянием формирующихся образов женщин веселых, кокетливых, улыбчивых, нашедших свое счастье, благодаря «чудесам» комфорта. Подобное повышение престижа в обществе женщины-потребительницы имело первостепенное значение; оно свидетельствовало не только о новой моде, повлиявшей на жизнь женщины: оно, как мы позднее в этом убедимся, способствовало еще и исторически обусловленному преодолению идеала женщины-домохозяйки.

^Stuart Ewen, Consciences sous influence: publicite et genese de la societe de consommation, op. cit.

307

Современное положение женщины-домохозяйки

Хотя образец супруги, посвятившей себя заботам о домашнем очаге, и является вполне современным изобретением Нового времени, на нем все-таки лежит печать принципов, характерных для патриархальных обществ. Идеология женщины-домохозяйки, как мы убедились, создавалась посредством отказа от женщины-личности, имеющей равные права с мужчиной и независимой от него. В противовес всем современным ценностям, прославляющим свободу распоряжаться собой по собственному усмотрению, хозяйка дома зажата в тиски устоев, сложившихся в ее домашнем мирке: она не принадлежит себе, она «по самой своей природе» принадлежит семье, в точном соответствии с законами холизма*. С другой стороны, ограничивая круг занятий женщины работой по дому, обрекая ее на экономическую зависимость, этот

*Холизм - сформулированное южноафриканским философом Я. Х. Сматсом в произведении «Холизм и эволюция» (1926) учение о целостности, суть которого состоит в гипертрофировании формулы «целое больше своих частей» вплоть до абсолютного приоритета целого над его частями.

308

идеал всего только продлевает существование как освященного традицией положения женщины, так и принципа иерархии полов. С этой точки зрения институт женщин-домохозяек служит скорее выражением преемственности, имеющей очень давнюю традицию, нежели какой-нибудь исторической инновации.

И все-таки если взглянуть на это под другим углом зрения, женщина без профессии выглядит продуктом общественного развития, типичным для демократического Нового времени. Прежде незанятость в хозяйственной деятельности была аристократической привилегией, одинаково распространявшейся на оба пола господствующего класса. По отношению к подобному порядку, диктуемому знатностью происхождения, институт женщины-домохозяйки представляет собой бесспорное его отрицание, поскольку разделение на занятых и незанятых отныне основано исключительно на половой принадлежности. Отныне привилегии общественного положения и происхождения не выступают больше в качестве критерия при делении на тех, кто производит, и тех, кто не производит: единственным критерием выступает врожденное различие мужчина/женщина; и нет больше аристократического этоса, а есть универсальные нормы рациональности, предписывающие нам уважать высоконравственную и семейную жизнь, а также заботиться о здоровье женщины и о ее идентичности. Конечно, в среде обездоленных женщины все еще продолжали работать, однако это никоим образом не отменяло того факта, что идеал домохозяйки распространялся на всех женщин любого социального положения в соответствии с нравственными законами мира, отвергающего и дворянские отличия, и привилегии классов и сословий. С одной стороны, женщина - хозяйка дома выступает продолжательницей тысячелетней традиции, но зато с другой - она олицетворяет миропорядок Нового времени, ибо служит средством реализации наглядных и простых дихотомических норм, коренящихся в требованиях «разума» и самой природы.

309

Нет никаких сомнений в том, что незанятость домохозяйки в производственной деятельности выступала в качестве отличительного признака, позволявшего сделать очевидным существование дистанции и социального размежевания между высшим и средним классом, с одной стороны, и классом трудящихся - с другой. Посредством незанятости своих жен в общественном труде привилегированные классы устанавливали собственное социальное отличие, и в то же время они пытались возродить, на особый манер, распространенный среди дворян обычай показного расточительства^. Однако это не позволяет нам просто и бесхитростно поместить фигуру женщины без профессии в жесткую схему продолжения аристократической культуры демонстративного безделья. Женщина-домохозяйка - такая, какой ее себе представляли в XIX и в XX веках, - на самом деле глубоко проникнута типичными для эпохи Нового времени принципами ведения хозяйства, труда и эффективности. Об этом свидетельствуют и те обязанности, которые на нее возлагают: ей надо рационально вести свой home, проявлять рачительность и хозяйственность, наводить в доме чистоту и порядок, стоять на страже здоровья семьи и все делать для того, чтобы ее дети поднялись на более высокую ступень общественной лестницы. Вместо того, чтобы афишировать свою праздность, ей, наоборот, никогда не следует оставаться без дела; вместо того чтобы демонстрировать такой образ жизни, в каком даже «внимательное рассмотрение не обнаруживает никакой цели, никакого далеко идущего намерения»^, она берет на себя обязанности, признанные первостепенно важными для будущего детей, семьи и нации. Идеал женщины-домохозяйки, не вписываясь в логику унаследованных от аристократической культуры и подчеркнуто возвышенных представлений о женщине-даме,

^Об этом см.: Katherine Blunden, Le Travail et la Vertu, op. cit., p. 32-34.

^Thorstein Veblen, Theorie de la classe des loisirs, op. cit., p. 55.

310

служит иллюстрацией современных ориентаций и приоритетов: здесь и важность воспитания и гигиены; и признание - а также повышение - роли матери в формировании ребенка, и все более значительные инвестиции семьи в ребенка. Супруга-мать, даже если она и не занята оплачиваемым трудом, тратит силы на выполнение полезной и «плодотворной» миссии: добиться экономии средств, хорошо вести домашнее хозяйство, обеспечить лучшее будущее для своих детей. Отсюда и проистекает разнородность свойств такого социального образования, как домохозяйка. Если, с одной стороны, весталка домашнего очага продолжает, на новый лад, аристократический этос с его обычаями расточительства, то, с другой стороны, она являет собой некий, по сути своей глубоко современный, институт, выработанный рационализированием семейной жизни, гигиеной жилища, заботой о воспитании, первостепенной значимостью ребенка и его будущего.

Часто подчеркивали, и не без оснований, что идеал хозяйки дома способствовал приданию женщинам дополнительной значимости в замкнутом пространстве семьи, устранению их от выполнения общественных функций, обесцениванию длительной учебы девочек. Однако правда состоит в том, что подобное «заточение» никак не вредило развитию сопутствовавшего ему процесса выхода женщинами за пределы традиционных знаний и умений. Сначала это происходило под воздействием высших учебных заведений с их стремлением вырвать девушек из-под влияния церкви; затем под воздействием медиков, которые взяли на себя труд по внушению матерям новых правил кормления, умывания и пеленания малышей. Все чаще речь шла о том, чтобы подготовка женщин велась с учетом научных достижений, о том, чтобы подорвать доверие к традиционным навыкам и осуществлять руководство матерями, обучая их новым принципам ухода за младенцами и гигиене. С начала XX века, и особенно в период между двумя войнами, любая помощь со стороны врачей доходила до жен-

311

щин настолько оперативно, что позднее в этой связи зашла речь о подлинно масштабной операции по привитию женщинам культуры^. Чем сильнее женщины были преданы своему домашнему универсуму, тем более явно они были «оторваны» от унаследованных от предков привычек и открыты для восприятия правил, диктуемых медицинским сословием; чем громче прославляли подлинное значение материнства, тем основательнее «материнский инстинкт» бывал обуздан и вышколен в духе рекомендаций научных и медицинских учреждений. Говорить о традиционном заточении женщин применительно к домохозяйкам означает в этом смысле говорить лишь полуправду, поскольку одновременно имела место открытость женщин влияниям извне, распространение «рациональных» правил и норм, чисто современное желание преобразить поведение матерей, изменить унаследованную от прошлого манеру мыслить и действовать.

Если нам следует понимать этот исторический институт как изобретение Нового времени, то и в таком случае он сопровождался беспримерным процессом идеализации и повышения социальной значимости материнской функции. С самого начала существования человечества чисто женские занятия постоянно недооценивались или замалчивались. Функция продолжения рода, конечно, избежала процесса обесценивания в глазах общества, однако забота о детях, материнские ласки и материнская любовь сами по себе никак не приветствовались, поскольку их относили к естественному поведению, которое само собой разумеется. И только начиная с середины XVIII века происходит перелом, и материнство впервые становится в обществе объектом

^Catherine Fouquet, Yvonne Knibiehier, L'Histoire des meres, Montalba, 1980, p. 290-298; Francoise Thebaud, Quand nos grand-meres donnaient la vie: la maternite en France dans l'entre-deux-guerres, Lyon, Presses universitaires de Lyon, 1986.

312

восхищения. Руссо, а после него и Песталоцци* задают тон в дальнейшей идеализации матери, обращая внимание на незаменимую роль материнской любви в воспитании детей^. XIX век упрочивает и упорядочивает этот новый статус матери: появляются на свет первые поэмы, посвященные материнской любви, а также бесчисленные живописные полотна, изображающие матерей, которые кормят детей грудью, укачивают их, одевают или играют с ними; в изобилии печатают книги, где подчеркивается первостепенное значение матери как «естественной» воспитательницы. Повсюду образ матери превозносят до небес, наделяя ее чертами доброты, кротости, нежности. Даже если мать, в принципе, остается под властью отца, воспитание представляет собой функцию, подчиненную и подконтрольную матерям, которые, впрочем, в самых широких масштабах берут на себя эту миссию. Мишле заявляет, что матери - это «единственные возможные воспитатели», он восхваля-

*Швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци (1746 1827) писал в своей «Памятной записке парижским друзьям о сущности и цели метода»: «Мать, мать! Ты одна только и можешь направить элементарное образование человека к гармоническому развитию всех трех сторон его природы. Несомненно, что только одна мать в состоянии заложить правильную чувственную основу нравственного воспитания человека. Скажу больше: ее реальные поступки, к которым ее побуждает один только голый инстинкт, при условии, если эти поступки чисто инстинктивные, являются по существу правильными, опирающимися на чувственное восприятие и естественными средствами нравственного воспитания. Скажу еще больше: каждый поступок матери в той мере, в какой он вызван только здоровым инстинктом в отношении ребенка, сам по себе является правильной основой всеобщего элементарного образования человека во всех трех разделах. Каждый поступок матери в отношении своего ребенка, являющийся следствием ее инстинкта и ничем больше, в каждом случае одновременно охватывает в целом все три сферы воспитания - физическое, умственное и нравственное совершенствование» (цит. по кн.: Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. М.: Просвещение, 1981. С. 299).

^Catherine Fouquet, Yvonne Knibiehier, L'Histoire des meres, op. cit., p. 138-148; 174-189.

313

ет женщину как «некую религию [...] поэзию, воплотившуюся в живое существо для того, чтобы возвысить мужчину, воспитать ребенка, освятить своим присутствием и облагородить семью»^. Отныне материнская самоотверженность и роль матери - первой воспитательницы детей - прославляются не иначе как в проникнутых лиризмом излияниях: с приходом Нового времени мать превратили в объект отдельного от религии культа.

Сразу по пришествии демократического Нового времени не только возвели на пьедестал материнскую любовь, но еще и попытались внушить почтение к тому незатейливому виду деятельности, каким является работа по хозяйству. Ухоженный, чистый, уютный дом, говорили тогда, удерживает мужа в семье; он отвращает отца от кабаков и от искушений улицы; он упрочивает семью. Здоровье детей зависит от гигиены; материальная обеспеченность семьи зависит от такой добродетели, как бережливость; благоденствие семьи, моральный дух будущих граждан и будущее нации зависят от порядка и чистоты в «семейном гнездышке». Домашний труд завоевывает небывалое признание общества как фактор укрепления морали и в семье, и в нации. Вот почему школьные программы для девочек в 1880-е годы включают в себя курс домоводства как в начальных школах, так и в лицеях. В 1907 году обучение ведению домашнего хозяйства становится обязательным в лицеях и коллежах для девушек. На грани веков растет число предназначенных для девушек из народа и представительниц буржуазии практических занятий по кулинарии, по глаженью, по шитью и гигиене жилища^.

В это же время феминистки выдвигают требование, чтобы работа по дому и материнство были признаны полноправным трудом и чтобы за него, как за таковой,

^Michelet, La Femme, Paris, Flammarion, coll. Champs, p. 119.

^Anne Martin-Fugier, La Place des bonnes: la domesticite feminine en 1900, Paris, Grasset, coll. Biblio-Essais, 1979, p. 374-375.

314

причиталось бы вознаграждение. Во Франции профсоюз домашних хозяек, основанный в 1935 году, настаивает на начислении заработной платы за работу по дому. Множество выступлений было посвящено также попыткам убедить женщин в том, что домашние дела отнюдь не скучны и не однообразны и даже способны превратиться в созидательную деятельность, мобилизующую знания, природную сметку и умение мыслить. Отсюда перешли к разговорам о «науке домоводства», что привело к возникновению движений, проповедующих рационализацию домашнего труда. В Соединенных Штатах Domestic Science Movement* зародилось еще до 1914 года и было подхвачено в Европе в 20-е годы различными ассоциациями, организующими выставки по домоводству и борющимися за использование достижений науки и техники в работе по дому. Идеология Нового времени, озабоченная тем, чтобы удержать женщин внутри их жилищ, постаралась поднять значение труда домохозяйки, придать черты благородства тем занятиям, которые традиционно считались второстепенными, восславить «доброго ангела - устроителя быта».

Из всего этого и проистекает историческая двойственность образа женщины-домохозяйки. С одной стороны, такой идеал воспроизводит в полном противоречии с современными идеалами равенства максимальную дифференциацию ролей каждого из двух полов. Но, с другой стороны, появлению подобного образа сопутствует неотъемлемый для устремленных к равноправию обществ процесс признания и прославления женских функций. Супруга, мать, воспитательница, хозяйка дома: вот роли женщины, превозносимые до небес, оцениваемые с уважением и наделяемые, в принципе, такой же значимостью, как и роли, возложенные на мужчин. Давайте перечитаем Токвиля, анализирующего функцио-

*Domestic Science Movement (англ.) - Движение научного домоводства.

315

нирование современного равноправия на уровне символов: «Таким образом, американцы не верят в то, что мужчина и женщина должны заниматься одним и тем же или же имеют право этим заниматься, но они демонстрируют одинаковое уважение к роли каждого из них, и они считают их людьми, равными по ценности, хотя и разными по предназначению». Если начальный период установления равноправия и унаследовал от прошлого основанное на неравноправии деление на «две сферы», то одновременно с этим он облагородил и возвысил представления общества о женщине и отдал ей дань заслуженного уважения. Вот почему женщина - домашняя хозяйка является не столько кричащим отрицанием всего демократического универсума, сколько одним из его незавершенных выражений.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел социология