Торкунов А. Современные международные отношения

ОГЛАВЛЕНИЕ

Раздел I. Современная система международных отношений

Глава 5. Военный фактор в современных международных отношениях

На протяжении практически всей истории человечества вооруженные конфликты представляли собой центральные звенья, своего рода контрапункты международных отношений. В ходе войн разрешались накопившиеся между государствами противоречия, устанавливалась новая структура международных отношений, соответствующая сложившемуся в тот или иной момент соотношению политических, экономических и военных сил, корректировались коалиции и блоки. Соответственно, военная сила рассматривалась как важнейший компонент и фактор мощи государства и сохранения у власти правящей элиты. «...Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки... Военное искусство наделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто рожден государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным. И наоборот, когда государи помышляли больше об удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли ту власть, которую имели», - писал великий итальянский мыслитель Николо Макиавелли.

Ключевая роль вооруженных столкновений и, соответственно, военной силы в мировой политике объяснялась во многом тем, что, как писал выдающийся военный теоретик Карл фон Клаузевиц, война являлась продолжением политики насильственными средствами. «Война, - подчеркивал он, - есть только часть политической деятельности. Она ни в коем случае не является чем-то самостоятельным... Если война есть часть политики, то последняя определяет ее характер... И поскольку именно политика порождает войну, представляет собой ее направляющий разум, то война есть только инструмент политики, но не наоборот».

Но это лишь одна сторона дела. Будучи порождением политики, как справедливо подчеркивал фон Клаузевиц, войны, в свою очередь, во многом определяли содержание и направленность последней. И действительно, важнейшая задача внешней политики государств состояла в подготовке благоприятных международных условий для будущих столкновений и вооруженных конфликтов, прежде всего в создании собственных коалиций и разложении коалиций потенциального противника. Такое состояние сохранялось вплоть до окончания Второй мировой войны. Однако во второй половине XX века положение стало меняться.

Роль военной силы в условиях биполярной системы и стратегического паритета

До середины XX в. военная сила в полном соответствии с формулой фон Клаузевица служила одним из средств, часто наиболее важным и эффективным, достижения конкретных экономических и политических целей. В конечном счете, именно военным путем, с одной стороны, устанавливались сферы влияния, захватывались территории, представлявшие экономический или стратегический интерес, контролировались важнейшие коммуникации, а с другой - блокировались аналогичные устремления соперников. Иными словами, в результате применения военной силы государства либо приобретали нечто, с их точки зрения, важное, либо лишали другие страны возможности ущемить собственные интересы, как правило, связывавшиеся с установлением контроля над теми или иными территориями или транспортными путями.

Однако со второй половины 40-х годов нынешнего столетия роль военной силы в международных отношениях начала меняться. Это объяснялось двумя основными причинами. Первая - формирование весьма специфической системы международных отношений, получившей название биполярной. Вторая - разработка и принятие на вооружение в растущих масштабах новых ядерных вооружений.

Биполярная система возникла через полтора-два года после разгрома нацистской Германии и ее союзников. Сложившаяся во время Второй мировой войны антигитлеровская коалиция оказалась крайне непрочной. Неудачными были и попытки ряда лидеров победивших государств создать принципиально новый механизм регулирования международных отношений на основе сотрудничества трех-четырех ведущих государств-победителей. Стремительно нарастали противоречия между наиболее мощными в военном отношении участниками антигитлеровской коалиции - Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом. До сих пор специалисты спорят относительно соотношения политических, идеологических, военных и иных причин, вызвавших это противостояние.

Не вызывает, однако, сомнения, что важную, если не решающую роль в этом сыграло настойчивое стремление сталинского руководства расширить сферу влияния Советского Союза за пределы, оговоренные, как считают многие историки, на встречах «большой тройки» в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Об этом свидетельствовали попытки Сталина сохранить советское военное присутствие в Северном Иране, его претензии на несколько турецких провинций, примыкавших к бывшей советской Армении, вооруженная борьба за власть коммунистов в Греции, блокада Берлина в 1948 г. и особенно военная поддержка Коммунистической партии Китая, способствовавшая ее победе. Последняя означала крупное изменение соотношения сил на мировой арене, выход коммунистических государств в стратегически важные районы Азиатско-тихоокеанского региона и, видимо, окончательно похоронила идеи строительства системы международных отношений на принципах, обсуждавшихся на встречах руководителей антигитлеровской коалиции. Если одним полюсом биполярной системы стал Советский Союз с группой своих сателлитов, то другим - Соединенные Штаты, взявшие на себя задачу военного, экономического и политического противоборства с попытками массированной советской или, точнее, коммунистической экспансии.

Советско-американское противоборство стало ключевым звеном сложившейся в конце 40-х - начале 50-х годов системы международных отношений и главной движущей силой большинства происходивших в ней процессов. Оно доминировало практически над всеми сколько-нибудь значимыми международными конфликтами и противоречиями, а в ряде случаев - и над внутригосударственными, во многом «вбирало» в себя эти противоречия, подчиняло их себе. Вокруг этих двух сверхдержав сформировались военно-политические блоки, и с середины 50-х годов, с момента образования Организации Варшавского договора, биполярная система приобрела свой законченный вид.

В ее фундаменте лежала жесткая борьба не только двух сверхдержав, но и противостоящих социальных систем, основанных на взаимоисключающих друг друга идеологиях, одна из которых - коммунистическая - имела ясно выраженный мессианский характер, ставила своей целью распространение соответствующего общественного устройства на весь мир. Это противоборство часто, трактовалось как «игра с нулевой суммой», означавшая, что военный, политический, экономический или идеологический выигрыш одной стороны воспринимался как проигрыш другой.

При этом произошла серьезная корректировка функций военной силы как инструмента внешней политики государств. По мере становления биполярной системы она все более рассматривалась как важнейшее средство глобального политико-идеологического противоборства. Традиционные же цели ее применения - захват территорий, источников сырья, контроль над рынками сбыта и т.п. - постепенно отходили на задний план, хотя и не потеряли полностью своего значения. И если бы не произошло принципиальных изменений в средствах ведения войны, то, скорее всего, через несколько лет после окончания Второй мировой войны произошло бы новое военное столкновение, если не глобального масштаба, то по крайней мере охватывающее Европейский и Азиатский континенты.

Однако такое развитие событий было предотвращено появлением ядерного оружия. Колоссальная разрушительная сила новых вооружений вызывала все большие сомнения в целесообразности применения военной силы в отношениях между двумя ведущими центрами силы - СССР и США и возглавляемыми ими военно-политическими блоками. Опасение, что прямое военное столкновение двух сверхдержав приведет к ядерной войне, последствия которой могли иметь катастрофический характер, стало мощным средством, сдерживавшим развитие военного противоборства НАТО и ОВД.

Так, вероятность того, что США могут применить против СССР ядерное оружие, которого в тот момент в арсеналах Советского Союза не было, повлияла на снятие советской блокады вокруг Западного Берлина. Таким образом, был прекращен возникший в 1948 г. исключительно опасный международный кризис, чреватый мировой войной. Ядерный фактор, безусловно, способствовал тому, что корейская война 1950 - 1953 гг. не переросла в войну между СССР и США. Однако лишь карибский кризис, разразившийся осенью 1962 г., когда две ядерные сверхдержавы оказались буквально на грани обмена ядерными ударами, стал своеобразным переломным моментом, после которого лидеры обеих держав стали избегать ситуаций, чреватых прямым крупномасштабным столкновением их вооруженных сил.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что огромная, выходящая за пределы рационального, разрушительная сила ядерного оружия сама по себе была лишь одним из факторов, вызвавших трансформацию роли военной силы в международных отношениях. Значительно более важным было формирование в начале 60-х годов стратегического ядерного паритета между СССР и США, НАТО и Организацией Варшавского договора. Суть его в том, что сторона, развязавшая ядерную войну и нанесшая первый ядерный удар по территории противника, в том числе по его стратегическим вооружениям, не могла рассчитывать на то, что сможет избежать сокрушительного ответного удара. Колоссальная мощь ядерного оружия привела к тому, что даже несколько боезарядов, достигших целей в ходе ответного удара, неизбежно вызвали бы неприемлемый ущерб. Принципиально важным условием стратегического паритета была невозможность с необходимой степенью вероятности уничтожить первым ударом все или практически все стратегические средства потенциального противника, с тем, чтобы лишить его возможности нанести ответный удар.

Иными словами, использование стратегических ядерных вооружений для достижения каких-то конкретных политических или военных целей в отношениях между противостоящими общественными системами и возглавлявшими их государствами потеряло смысл. Но возникла и другая проблема. Не было, да и не могло быть никакой уверенности в том, что более или менее серьезное вооруженное столкновение между обычными (неядерными) вооруженными силами противостоящих коалиций не перерастет в ядерную войну со всеми вытекающими из этого последствиями. Просматривались и определенные сценарии такого развития событий. Суть их в самых общих чертах сводилась к тому, что сторона, проигрывающая войну, скорее всего, постарается перевести ее на более высокий уровень эскалации - сначала применит тактическое ядерное оружие, а затем, если это не остановит конфликт, очередь может дойти и до использования стратегических вооружений для нанесения ударов по территориям СССР и США .

Возможность ядерной эскалации вплоть до стратегического уровня (т.е. до применения стратегических ядерных вооружений непосредственно по территориям СССР и США) практически любого сколько-нибудь существенного вооруженного столкновения между армиями и флотами СССР и США, НАТО и ОВД фактически заблокировала использование военной силы между этими субъектами международных отношений. Возникла парадоксальная, не встречавшаяся в прошлом ситуация, которую иногда называли «ядерным тупиком», а ее суть определялась «взаимным ядерным сдерживанием». Военная сила потеряла свою роль инструмента достижения конкретных политических и иных целей на международной арене. Она обрела новое качество - стала средством предотвращения агрессии со стороны потенциального противника.

Однако такое положение дел сложилось лишь в центральном звене биполярной системы - в отношениях государств противостоящих социальных систем. В тех же случаях, когда применение военной силы не грозило перерасти в обмен ядерными ударами, она сохранила свои прежние функции и использовалась не только участниками локальных конфликтов, но и сверхдержавами, прежде всего для того, чтобы не допустить расширения сферы влияния противоположной стороны или распространить собственное влияние на новые страны и регионы. Наиболее яркие примеры этого - война, которую США вели в Индокитае, и война СССР в Афганистане.

Принципиально важным явилось и другое обстоятельство. Не исключалась вероятность того, что ядерный паритет будет нарушен. Это могло произойти либо в случае крупного количественного превосходства одной из сторон в стратегических вооружениях, либо в результате каких-либо качественных «прорывов» в технологиях военного назначения, например в создании эффективных противоракетных систем. Постоянное ожидание того, что потенциальный противник может обрести решающее превосходство, подталкивало каждую сверхдержаву к наращиванию собственных потенциалов и разработке новых стратегических вооружений. При этом каждое продвижение Советского Союза или США в этой области стимулировало противостоящую сторону к еще более масштабным усилиям, с тем чтобы обеспечить себе определенный «запас прочности» на случай неблагоприятного развития событий.

В итоге качественная и количественная гонка вооружений стала одной из наиболее отличительных особенностей всего периода холодной войны. О ее масштабах позволяют судить следующие цифры: общее количество ядерных боезарядов, развернутых в вооруженных силах США, достигло в середине 60-х годов своего максимума - примерно 35 тыс. единиц, а у Советского Союза превысило 40 тыс. единиц во второй половине 80-х годов. И хотя впоследствии количество ядерных вооружений снижалось и той, и другой стороной, в середине 90-х годов и США, и Россия располагали примерно 12-15 тыс. боеготовых ядерных зарядов. Это, в свою очередь, привело к невиданному разрастанию военно-промышленных комплексов и увеличению военной нагрузки на экономику. Особенно тяжелым было бремя военных расходов в бывшем СССР, поскольку, во-первых, советская экономика была значительно слабее американской, а во-вторых, Советский Союз фактически противостоял не только США, но и всем другим центрам силы окружающего мира, в том числе с конца 60-х годов и Китаю.

Были и другие противоречия и особенности взаимного ядерного сдерживания, которые делали его не слишком надежным средством предотвращения прямого использования военной силы. «Ядерное сдерживание, - подчеркивается в докладе, подготовленном в 1997 г. группой ведущих американских специалистов в военно-политической области, - заключало (и заключает) в себе целый комплекс дилемм и опасностей. Например, сдерживание является успешным только в том случае, если имеются не вызывающие сомнений (у потенциального противника. – Ю.Ф. ) планы действий на тот случай, если оно окажется неэффективным. Но создание таких планов - исключительно трудная задача. А попытки сделать угрозу ядерного возмездия максимально правдоподобной могут рассматриваться другой стороной как проявление стремления добиться преимуществ, позволяющих совершить агрессию. Это порождает напряженность, стимулирует гонку вооружений и увеличивает вероятность ядерной войны в результате кризисной нестабильности или случайности». Иными словами, речь шла о том, что для того, чтобы сдержать потенциального противника от развязывания войны, необходимо убедить его в том, что агрессивные действия неизбежно вызовут «ядерный ответ». Но это требует создания разнообразных ядерных вооружений, предназначенных для различных типов конфликтов, а также достижения определенных преимуществ, если не по каждому, то по большинству из них. Такая линия, в свою очередь, практически неизбежно воспринимается противостоящей стороной как подготовка к ядерной агрессии, что может в кризисной ситуации спровоцировать первое применение ядерного оружия и постоянно подталкивает гонку ядерных вооружений.

Механизм гонки вооружений во многом определялся также тем, что каждая из сторон стремилась упредить возможное появление у потенциального противника систем оружия, способных изменить соотношение сил, задолго до того, как такие системы могли быть приняты на вооружение. Эта логика ясно выражена, например, в документе, направленном осенью 1952 г. несколькими высшими советскими военачальниками руководству страны. Там говорилось: «В ближайшее время ожидается появление у вероятного противника баллистических ракет дальнего действия как основного средства доставки ядерных зарядов к стратегически важным объектам нашей страны. Но средства ПВО, имеющиеся у нас на вооружении и вновь разрабатываемые, не могут бороться с баллистическими ракетами. Просим поручить промышленным министерствам приступить к работам по созданию средств борьбы с баллистическими ракетами». Подчеркнем, что этот документ, положивший начало разработке советской системы ПРО, появился на свет еще до того, как в СССР и в США начали развертываться баллистические ракеты дальнего действия. Видимо, аналогичными мотивами руководствовались и в США. В результате формирования такого рода механизмов гонка вооружений очень быстро обрела собственную инерцию и стала развиваться в соответствии с ее собственными закономерностями, набирать все большие темпы.

Возникновение «ядерного тупика» не предотвратило наращивания обеими коалициями обычных вооружений, прежде всего на Европейском континенте, причем в данной сфере явно лидировал Советский Союз. В этом также была своя логика. Нельзя было полностью исключать, что в условиях взаимного ядерного сдерживания СССР или США не рискнут использовать свои ядерные силы в случае вооруженного конфликта, в том числе и в Европе. Тогда решающую роль в исходе конфликта будет играть соотношение обычных вооруженных сил и вооружений. Такой вариант вызывал особое беспокойство в странах Западной Европы. Там, в частности, опасались, что США воздержатся от применения своего ядерного оружия с тем, чтобы не ставить собственную территорию под угрозу ядерного удара, даже если обычные вооруженные силы НАТО потерпят поражение.

Таким образом, биполярный характер системы международных отношений и стратегический ядерный паритет во многом изменили функции и механизмы применения военной силы. Ее важнейшей задачей стало сдерживание потенциальной агрессии. Это сыграло важную роль в предотвращении глобального военного столкновения государств двух противостоящих систем. Но одновременно на первый план вышли некоторые новые, косвенные способы использования военной силы. Так, многие эксперты полагают и, видимо, не без оснований, что стимулирование гонки вооружений было, в частности, рассчитано на то, чтобы измотать экономически более слабый Советский Союз. Если подобный расчет действительно имел место, то он полностью оправдался. Чрезвычайно высокий уровень милитаризации советской экономики стал одним из важных факторов проигрыша холодной войны и, более того, краха как коммунистической системы, так и основанного на ней государства.

Стратегический паритет и контроль над вооружениями

По мере нарастания гонки вооружений ее неконтролируемый характер стал вызывать все большее беспокойство у лидеров государств противостоящих общественных систем. Особое внимание привлекали четыре обстоятельства. Во-первых, в некоторых областях складывалось своего рода «тупиковое равновесие» - дальнейшее наращивание тех или иных вооружений, прежде всего, относящихся к средствам массового поражения, или определенных параметров таких вооружений, например мощности ядерных боезарядов, не давало ни той, ни другой стороне сколько-нибудь существенных преимуществ, но отвлекало ресурсы от разработки более важных и перспективных систем. Во-вторых, обозначились некоторые возможные направления гонки вооружений, в развитие которых не было вложено значительных средств и которые еще не играли первостепенной роли в формировании стратегического баланса. В-третьих, важно было сохранить монопольное положение ведущих государств в ядерной области или в некоторых других видах оружия массового поражения и не допустить распространения соответствующих вооружений. В-четвертых, оба противостоящих блока были заинтересованы в сохранении ситуации взаимного ядерного сдерживания.

Эти факторы подталкивали руководителей СССР и США, а в ряде случаев и других ядерных государств к поиску средств и методов ограниченного контроля над гонкой вооружений, своего рода управления ею. Суть этих усилий заключалась в том, чтобы, во-первых, на взаимной основе перекрыть те или иные направления гонки вооружений, прежде всего «тупиковые» или не самые важные, но достаточно дорогостоящие, позволив тем самым сосредоточить усилия в наиболее перспективных областях военно-технического прогресса. Во-вторых, важно было не допустить или ограничить разработку таких систем, которые могли подорвать ситуацию взаимного ядерного сдерживания и резко усилить угрозу самопроизвольной нежелательной эскалации конфликтов вплоть до ядерного столкновения. Соответствующие усилия получили на Западе название «контроля над вооружениями», а в СССР обозначались как «борьба за разоружение», но независимо от различий в терминах и та, и другая сторона руководствовались в общем сходными мотивами.

Одинаковым, в частности, было и стремление в ходе переговоров по контролю над вооружениями ограничить в первую очередь те системы вооружений, по которым преимущество было на стороне партнера, и не допустить или максимально смягчить ограничения на те системы, в которых данное государство чувствовало собственное превосходство. Это придавало переговорам затяжной и исключительно сложный характер, причем особые трудности возникали в связи с тем, что объектами дискуссии становились весьма тонкие моменты сугубо технического свойства. В то же время сам факт переговоров и достижения соглашений приводил к появлению некоторой степени доверия между элитами противостоящих государств, накоплению опыта совместного решения крайне деликатных проблем, связанных с ключевыми вопросами обеспечения безопасности.

Наряду с этими факторами определенное значение имело влияние общественного мнения, озабоченного тем, что наращивание вооружений рано или поздно может привести к военному столкновению. Особенно ощутимо давление со стороны общественности проявилось во второй половине 50-х - начале 60-х годов в вопросах запрещения испытаний ядерного оружия. Следующие всплески массовой озабоченности гонкой вооружений были вызваны развертыванием новых советских ракет средней дальности, создавших принципиально новую угрозу странам Западной Европы, и ответными действиями НАТО, планами развертывания в Европе американского «нейтронного оружия», а затем разработкой принципиально новых систем противоракетной обороны, начатой в США в соответствии со «стратегической оборонной инициативой».

Политические лидеры не могли игнорировать такие настроения, более того, стремились в полной мере использовать любые достижения в области контроля над вооружениями для укрепления своего авторитета. При этом, разумеется, собственные усилия в этой сфере трактовались исключительно как результат искреннего стремления сохранить мир и остановить гонку вооружений. В итоге вокруг контроля над вооружениями возникла целая система пропагандистских мифов и кампаний. Цель их заключалась в том, чтобы убедить общественное мнение в искренности собственных намерений и коварстве партнера. Типичным, в частности, было выдвижение инициатив, внешне привлекательных и рассчитанных на завоевание симпатий общественности, но заведомо неприемлемых не только для противоположной стороны, но и, во многих случаях, для тех, кто их выдвигал. Однако практические меры в области ограничения и сокращения вооружений становились возможны только там и тогда, где и когда обе стороны по тем или иным соображениям были заинтересованы в конкретном результате.

Исторически первое существенное соглашение по контролю над вооружениями - Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах - было заключено между СССР, США и Великобританией в 1963 г. Этим договором запрещались все ядерные взрывы в атмосфере, космосе и под водой, однако разрешались ядерные испытания под землей. С одной стороны, это соглашение стало результатом весьма существенного давления на политическое руководство указанных держав, которое оказывалось общественным мнением, все более встревоженным тяжелыми экологическими и медицинскими последствиями ядерных испытаний, вызвавших выбросы в окружающую среду больших количеств радиоактивных веществ.

Но, с другой стороны, к началу 60-х годов проведение ядерных взрывов в атмосфере или, например, под водой потеряло смысл с военной точки зрения. К этому времени, в частности, не представляло серьезных трудностей наращивание мощности ядерных боезарядов, была накоплена достаточная информация о воздействии поражающих факторов ядерного взрыва на основные системы оружия, военные и гражданские сооружения, природную среду, получены другие данные, важные для планирования практического использования ядерных вооружений в тех или иных боевых ситуациях. Главные научные и инженерные проблемы состояли в том, чтобы создавать ядерные устройства сравнительно небольших размеров, которые можно было размещать на носителях, где внешние параметры и вес заряда играли решающую роль, или же предназначенных для решения тех или иных конкретных боевых задач.

Особое значение имела разработка ядерных боезарядов, в которых был существенно увеличен удельный вес отдельных поражающих факторов. Наиболее известным примером такого рода стала «нейтронная бомба», в которой наибольшая часть энергии ядерного взрыва выделялась в виде нейтронного излучения. В 80-е годы появились также сообщения о возможности создания «электромагнитной бомбы», а точнее - ядерного устройства, генерирующего в момент взрыва сверхмощный электромагнитный импульс, способный вывести из строя электронные устройства, в том числе военные компьютерные сети, средства связи и т.д. В связи с этим некоторые специалисты стали говорить о некоем «ослепляющем ударе», лишающем сторону, ставшую его жертвой, возможности управлять вооруженными силами, в том числе стратегическими вооружениями. Все разработки такого рода не требовали проведения сверхмощных, многомегатонных ядерных взрывов в атмосфере. Для них было достаточно испытаний ядерных устройств ограниченной мощности, которые можно было проводить в глубоких подземных шахтах, выброс радиоактивных веществ из которых был сравнительно незначительным.

Обнаружившаяся «избыточность» некоторых направлений гонки вооружений привела к подписанию бывшим Советским Союзом и США в 1972 г. двух соглашений, относящихся к стратегическим вооружениям. Первое - так называемое Временное соглашение между СССР и США о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений . Согласно этому документу стороны обязались не начинать строительство дополнительных пусковых установок МБР. Количество же пусковых установок баллистических ракет морского базирования ограничивалось для СССР потолком в 950 пусковых установок, размещенных не более чем на 62 современных подводных лодках. Для США - 710 пусковых установок и 44 подводные лодки. Второе - Договор об ограничении систем противоракетной обороны. Согласно ему запрещалось развертывать системы противоракетной обороны, способные защитить территорию соответствующих государств, а каждой из сторон разрешалось иметь не более двух систем ПРО, способных защитить от ракетного нападения ограниченные участки национальной территории вокруг столицы и одного из районов базирования стратегических систем.

Появление этих соглашений во многом связано с тем, что к началу 70-х годов были разработаны так называемые многозарядные головные части баллистических ракет наземного или морского базирования. Иными словами, на каждую такую ракету оказалось возможным поставить несколько боевых блоков, каждый из которых мог поражать свою собственную цель. В этих условиях стало бессмысленным увеличивать количество ракет-носителей и особенно крайне дорогостоящих шахтных пусковых установок. Гораздо дешевле было наращивать количественные возможности поражения целей на территории потенциального противника, развертывая новые дополнительные боеголовки. Показательно в этой связи, что во временном соглашении об ограничении стратегических наступательных вооружений не было даже намека на возможное ограничение ядерных боезарядов для баллистических ракет.

Стало также нецелесообразным строительство противоракетных систем, основанных на поражении атакующей боеголовки при помощи так называемой противоракеты. Именно на этом принципе были основаны создававшиеся и в СССР, и в США системы ПРО. Возможность быстрого наращивания количества боеголовок путем развертывания многозарядных головных частей потребовала бы соответствующего увеличения количества противоракет, их пусковых установок, средств наведения и т. д. Причем для более или менее надежного перехвата боеголовок потенциального противника, против каждой из них надо было бы развернуть как минимум две противоракеты. С экономической и технической точек зрения такая задача была непосильной. Наконец, системы ПРО, будучи крайне дорогими, не в состоянии защитить страну от целого комплекса ядерных вооружений, не являющихся баллистическими ракетами, но способных нанести неприемлемый ущерб. К их числу относятся, например, крылатые ракеты воздушного и морского базирования, летящие на предельно низких высотах.

Не допускались договором и создание, испытание и развертывание противоракетных систем морского, воздушного, космического и мобильного базирования. Тем самым стороны, заключая данный договор, ограничивали разработку будущих систем ПРО системами наземного базирования, что, по-видимому, соответствовало тогдашним планам развития новых систем оружия. Вместе с тем Договор по ПРО не запрещал научные исследования и опытно-конструкторские работы в области ПРО, в том числе разработку систем, основанных на так называемых новых физических принципах.

Договор по ПРО сохраняет свое значение до сих пор, причем не только потому, что он самым существенным образом ограничивает бесперспективное направление гонки вооружений. Это соглашение представляет собой принципиально важное средство стабилизации взаимного ядерного сдерживания. Дело в том, что как разрабатывавшиеся в прошлом, так и создаваемые сегодня системы ПРО, по оценкам большинства экспертов, не в состоянии с необходимой степенью надежности перехватить несколько тысяч атакующих боеголовок, которые могут быть использованы в первом массированном ударе по военным и гражданским целям на территории СССР (а сейчас России) или США. Тем не менее они могут оказаться достаточно эффективными в случае защиты территории инициатора стратегического ядерного обмена от ответного удара. Последний наносится стратегическими средствами, в том числе морскими и наземными баллистическими ракетами, уцелевшими после первого удара. Если таких ракет окажется немного, например несколько десятков, то системы ПРО могут по крайней мере гипотетически свести к некоему «приемлемому минимуму» ущерб от ответного использования стратегических ядерных ракет. В этих условиях обе стороны потенциального конфликта могут прийти к выводу, что в условиях эскалации вооруженной конфронтации наиболее «рациональной» - в сугубо военном смысле - может стать стратегия нанесения массированного ядерного удара первым. А это, в свою очередь, является фактором дестабилизации стратегического баланса и разрушения взаимного ядерного сдерживания.

Несмотря на бесперспективность создания систем ПРО «традиционного типа», т.е. основанных на использовании противоракет, поражающих атакующие боеголовки, в Советском Союзе продолжалось разрешенное Договором по ПРО строительство противоракетной системы вокруг Москвы, состоящей из 100 пусковых установок противоракет и нескольких радиолокационных станций, предназначенных для определения траектории приближающихся боеголовок и наведения на них противоракет. Что касается США, то соответствующие работы были прекращены и строительство противоракетной обороны, предназначенной для обороны района базирования МБР, было свернуто.

Это типичный пример иррациональности военно-промышленной политики СССР, поскольку система ПРО вокруг Москвы могла защитить столицу лишь от нескольких десятков ядерных боезарядов, причем вероятность ее эффективной работы в реальных боевых условиях принципиально не могла быть проверена. Никто не мог гарантировать, что против Москвы не будет использовано большее количество атакующих боеголовок, чем может быть перехвачено противоракетной системой. Более того, входящие в ее состав ракеты оснащены ядерными боевыми частями. Это означает, что при ее использовании на относительно небольшом расстоянии от Москвы произойдут сто ядерных взрывов, последствия которых трудно себе представить.

Помимо Договора по ПРО принципиально значимым явился подписанный 1 июля 1967 г. многосторонний Договор о нераспространении ядерного оружия. Фактически он содержит два важнейших обязательства. Подписавшие его ядерные государства обязались не передавать неядерным государствам ядерное оружие или другие ядерные взрывные устройства, контроль над этим оружием, не содействовать каким-либо образом тому, чтобы неядерные государства приобретали это оружие. Со своей стороны неядерные государства обязались не производить и не приобретать каким-либо иным образом ядерное оружие. Данный договор зафиксировал монопольное положение ядерных держав и одновременно существенно ограничил возможность распространения ядерного оружия, хотя, как показали действия Индии и Пакистана, и не перекрыл ее полностью. В настоящее время несколько государств - Индия, Израиль, Пакистан, Северная Корея и другие либо приобрели такое оружие, либо вплотную подошли к его созданию.

В 60 - 70-е годы было заключено также несколько многосторонних соглашений, перекрывающих те или иные направления гонки ядерного и иных видов оружия массового уничтожения, выводящих из нее либо отдельные географические регионы, либо такие сферы, как космос и дно морей и океанов. Так, в декабре 1959 г. был подписан Договор об Антарктике, согласно которому данный континент может использоваться исключительно в мирных целях. Согласно двум договорам - Договору Тлателолко (подписан в феврале 1967 г.) и Договору Раротонга (подписан в августе 1985 г.) Латинская Америка, Карибский регион и южная часть Тихого океана были объявлены безъядерными зонами. В начале 1967 г. был подписан Договор о принципах, определяющих деятельность государств в целях изучения и использования космического пространства, включая Луну и другие небесные тела, согласно которому в космическом пространстве запрещалось размещение оружия массового уничтожения, создание военных баз, укреплений и т.д. В феврале 1971 г. был заключен договор, запретивший размещать ядерное и другие виды оружия массового уничтожения на дне морей и океанов.

Несколько других договоров перекрывали разработку некоторых принципиально новых средств ведения войны либо запрещали давно разрабатываемые, но малоэффективные, особенно применительно к гипотетическому советско-американскому конфликту, средства массового поражения. Так, в апреле 1975 г. была заключена многосторонняя конвенция, запрещающая создание, производство, хранение бактериологического и токсинного оружия и требующая уничтожения уже накопленных запасов такого оружия и средств его доставки. Через два года, в мае 1977 г. была подписана конвенция, запрещающая воздействие на окружающую природную среду в военных и иных враждебных целях.

Несмотря на эти соглашения и конвенции, гонка вооружений в 60 - 70-е годы продолжалась на самых перспективных ее направлениях и привела к возникновению нескольких весьма опасных ситуаций. Первая была порождена разработкой и принятием на вооружение новых образцов ядерных ракет средней дальности. Суть этой проблемы состояла в том, что во второй половине 70-х годов Советский Союз стал развертывать в массовом порядке как в западной, так и в восточной частях страны новые баллистические ракеты, названные на Западе СС-20, оснащенные каждая тремя разделяющимися боеголовками индивидуального наведения. Это было весьма совершенное оружие, способное доставлять ядерные боевые блоки к целям на расстояние до 4 тыс. км с весьма высокой точностью. Как на Западе, так и в Китае развертывание этих вооружений вызвало самую серьезную озабоченность, было расценено как свидетельство подготовки СССР к началу ограниченной ядерной войны.

Логика рассуждений военных и политических экспертов государств НАТО была весьма простой. Она состояла в том, что, развертывая в больших количествах СС-20, Советский Союз обретает возможность «одним ударом» уничтожить несколько сот, а может быть, и больше важнейших военных целей на территории Западной Европы - командные пункты, узлы связи, средоточия коммуникаций и войск, аэродромы, склады вооружений и т.д. Если такой удар действительно будет нанесен, то он самьм существенным образом ослабит вооруженные силы НАТО, и страны Западной Европы окажутся практически беззащитными. В таких условиях Соединенные Штаты окажутся перед исключительно сложной дилеммой - либо смириться с разгромом союзников по НАТО, либо ввести в действие свои стратегические ядерные силы, ставя тем самым под угрозу опустошающего ответного стратегического удара собственную территорию. Такая оценка подтверждалась, с западной точки зрения, тем, что, несмотря на интенсивное политическое давление со стороны Запада, тогдашнее советское руководство категорически отказывалось прекратить развертывание СС-20.

После долгих и напряженных переговоров выход из этой ситуации государства НАТО нашли в развертывании на территории нескольких западноевропейских стран новых американских средств средней дальности - баллистических ракет «Першинг-2» и крылатых ракет, способных поразить важнейшие военные и политические цели на большей части европейской территории СССР. Решение о развертывании таких систем было принято высшими органами НАТО в начале 80-х годов, и с 1983 г. новые американские ракетные системы стали развертываться в Западной Европе. Вначале тогдашнее советское руководство попыталось остановить развертывание новых американских ракет путем нагнетания международной напряженности. Так, в заявлении Ю. В. Андропова от 24 ноября 1983 г. говорилось о том, что СССР прекращает переговоры по ядерным средствам средней дальности в Европе, будет размещать свои оперативно-тактические ракеты повышенной дальности на территории Чехословакии и ГДР и развертывать дополнительные ядерные средства морского базирования.

Однако жесткие меры, объявленные советским руководством, не достигли своих целей. При этом развертывание американских ракет в Западной Европе кардинально изменило положение дел. Теперь уже Советский Союз оказался под угрозой массированного ядерного удара с территории Западной Европы, способного уничтожить не только значительную часть инфраструктуры, но и центры партийно-политического руководства СССР, в том числе командные бункеры, находящиеся на европейской территории Советского Союза. Особую тревогу советского военно-политического истэблишмента вызывало то, что подлетное время американских ракет «Першинг-2» составляло около 15 минут, что практически лишало советское военное командование и политическое руководство возможности принять ответные меры в случае неожиданного нападения со стороны НАТО.

В этих условиях горбачевское руководство было вынуждено изменить позицию и после очень тяжелых переговоров с США согласиться на полное запрещение на взаимной основе всех ракет средней и меньшей дальности. Договор об этом, подписанный в Вашингтоне в декабре 1987 г., обязывал стороны уничтожить все ракетные системы, как баллистические, так и крылатые наземного базирования с дальностью от 500 до 5500 км. По сути, этот договор означал переход к новой парадигме контроля над вооружениями. Вместо отсечения малоперспективных направлений гонки вооружений, что давало возможность концентрировать усилия на «прорывных» направлениях, впервые удалось договориться об уничтожении целого класса новых, весьма эффективных вооружений, что реально приводило к улучшению стратегической ситуации в Европе и на Дальнем Востоке и, таким образом, во всем мире.

Новые установки в области контроля над вооружениями позволили заключить в 1991 г. принципиально важное соглашение о сокращении стратегических наступательных вооружений, известное как Договор СНВ-1 . Впервые удалось договориться о реальном значительном сокращении боезарядов, имевшихся в распоряжении СССР и США, охватить сокращениями не только баллистические ракеты, но и авиационную компоненту стратегической триады а также ввести ограничения на некоторые типы межконтинентальных баллистических ракет. Так, согласно Договору СНВ-1 общее количество стратегических боезарядов на каждой стороне должно быть сокращено до 6000 единиц, при этом количество боезарядов на баллистических ракетах морского и наземного базирования не должно превышать 4900 единиц, максимальное количество боезарядов на мобильных ракетах было ограничено потолком в 1100 единиц, а максимальное количество «тяжелых ракет» - пределом 154 единицы, притом, что общее количество развернутых на них боеголовок не должно превышать 1540 единиц .

Не менее важным было заключение в 1990 г. Договора об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ). Этот договор разрабатывался для того, чтобы снизить уровень и опасность вооруженной конфронтации двух военно-политических блоков в Европе, которые (особенно Организация Варшавского договора) сосредоточили в зоне соприкосновения друг с другом колоссальные группировки обычных вооруженных сил. Согласно оценкам авторитетного Международного института стратегических исследований в Лондоне, соотношение сил в Европе в середине 80-х годов выглядело следующим образом.

Таблица 1

Цель Договора об ОВСЕ состояла в том, чтобы устранить возможность неожиданного нападения и проведения крупномасштабных наступательных операций. Для этого было решено выровнять количества наступательных вооружений - танков, боевых бронированных машин (ББМ) и артиллерийских систем в масштабах Европейского континента в целом и применительно к нескольким географическим регионам, так или иначе соотносящимся с зоной непосредственного соприкосновения НАТО и ОВД. Последнее было необходимо для того, чтобы не только выровнять боевые возможности войск «первых стратегических эшелонов», которые должны были вступить в действие сразу по получении приказа, но и устранить дисбалансы «вторых стратегических эшелонов», которые могли быть введены в бой в течение относительно короткого времени. Что касается авиации, т.е. боевых самолетов и ударных вертолетов, то их способность к переброске за считанные дни на большие расстояния сделала региональные ограничения бессмысленными.

Весь Европейский регион «от Атлантики до Урала» с включением основной части Турции был разделен на четыре зоны. К первой, получившей название «Центральная Европа», были отнесены Германия, страны Бенилюкса, Польша, Венгрия, Чехия и Словакия. Именно в этой зоне концентрировались ударные группировки ОВД и соответствующие войска НАТО и могли развернуться первые сражения третьей мировой войны.

Ко второй зоне, названной «расширенная Центральная Европа», относились Центральная Европа, а также Дания, Великобритания, Франция, Италия и территории западных военных округов бывшего СССР - Прикарпатского, Белорусского, Прибалтийского и Киевского. Во входящих во вторую зону военных округах бывшего СССР были сосредоточены крупные боеготовые группировки сухопутных войск и авиации, составлявшие «второй стратегический эшелон». Они должны были вступить в действие, когда силы «первого эшелона» будут уничтожены или измотаны. В НАТО эту роль могли (теоретически) выполнять французские войска. Но, учитывая тогдашнюю позицию Франции относительно военной организации НАТО, трудно сказать, какие конкретно планы использования ее войск в сражениях в Центральной Европе могли существовать в годы холодной войны.

К третьей зоне были отнесены «расширенная Центральная Европа», а также так называемый тыловой район - Испания, Португалия, территории Московского и Приволжско-Уральского военных округов бывшего СССР. Наконец, была введена «фланговая зона», в которую входили Исландия, Норвегия, Греция и Турция, а также территории Ленинградского, Одесского, Северо-Кавказского и Закавказского военных округов бывшего СССР.

Суть договора заключалась в том, что для каждой группы государств-участников, представлявших, соответственно, членов НАТО и ОВД, были введены количественные потолки на ограничиваемые договором вооружения в каждой географической зоне. Для вооружений регулярных частей они даны в табл. 2.

Таблица 2

Помимо этого, каждой группе государств-участников разрешалось иметь на складском хранении 3 500 танков, 2 700 боевых бронированных машин и 3 000 артиллерийских установок. Далее, в рамках каждой группы государств-участников были распределены квоты для вооружений входящих в них государств.

Подписание этого договора имело большое значение для европейской безопасности, поскольку реально подлежали уничтожению десятки тысяч единиц вооружений, выравнивались боевые потенциалы войск противостоящих коалиций. Но события развивались таким образом, что практически сразу после подписания Договора ОВСЕ распалась Организация Варшавского договора, а затем рухнул и Советский Союз, проигравший холодную войну. Стратегическая ситуация в Европе радикальным образом изменилась, и возникла весьма сложная проблема приспособления Договора об ОВСЕ к новым военно-политическим реальностям. Однако решать эту проблему начали только в 1997 г. Одной из причин этого было согласие участников договора с тем, что сначала надо выполнить его положения и, соответственно, сократить национальные вооруженные силы, а затем уже искать пути адаптации к новой обстановке. Другая причина состояла в том, что вопрос об изменениях договора оказался самым тесным образом переплетенным с проблемой расширения НАТО на восток.

Роль военной силы в мировой политике после краха коммунистической системы в Европе

Развитие событий после Второй мировой войны показало, что роль военной силы в международных отношениях не является чем-то раз и навсегда заданным. Она зависит как от ее собственных качественных и количественных характеристик (пример тому - появление ядерного оружия с его иррациональной разрушительной силой), так и от системы международных отношений. И потому в 90-е годы, после того как рухнули тоталитарные режимы левого толка в странах Центральной и Восточной Европы и распался Советский Союз, встали принципиально важные вопросы: какова может быть роль военной силы в новой формирующейся системе международных отношений и какова природа самой этой системы? Произойдет ли возвращение к прежним моделям и стратегиям внешнеполитического поведения, основанным на военной силе, или же возникнет некоторая отличная как от биполярной, так и от предшествовавшей ей система, где военная сила приобретет во многом новые измерения и функции? Эти вопросы стали предметом научного анализа и острых политических дискуссий в России и во всем мире. При этом зачастую академические разработки оказались тесно связанными с теми или иными политическими доктринами, отражающими как прямо, так и косвенно интересы различных социальных групп и лобби.

В самом общем плане сложились два принципиально разных представления о формирующейся в 90-е годы системе международных отношений и, соответственно, роли в ней военной силы. Первое исходит из того, что после краха биполярной системы мир распадается на некие крупные образования или общности, которые в цивилизационном, культурном и политическом отношениях все больше расходятся друг с другом и потому рано или поздно столкнутся в ожесточенных противоречиях и конфликтах. Наиболее известная концепция такого рода принадлежит крупному американскому ученому С. Хантингтону. Он охарактеризовал будущую мировую политику как столкновение цивилизаций, отличающихся друг от друга языком, историей, религией, традициями, институтами и субъективной самоидентификацией людей. «Мировая политика, - писал Хантингтон, - вступает в новую фазу... основной источник конфликтов в новом мире будет порожден не идеологией или экономикой, а главным образом различиями в культуре. Национальные государства останутся самыми мощными силами в мировых делах, и наиболее важные конфликты будут происходить между нациями или их группами, принадлежащими к различным цивилизациям. Линии разлома между цивилизациями станут в будущем горячими точками». Если эта версия справедлива, то тогда военная сила, может быть, не только вернется к своей традиционной роли, но, возможно, даже приобретет новое, более важное значение.

В России концепция «столкновения цивилизаций» обрела немало сторонников. Она также перекликается с идеей многополюсного мира. Фактически там речь идет о том, что формируются несколько самостоятельных «центров силы» - США, Европа, Россия, Китай и Япония, а также несколько иных, более низкого уровня - Бразилия, Индия и др., отношения которых будут определять мировую политику. Последняя может воспроизводить, разумеется, применительно к новым условиям, модель баланса сил, существовавшую в Европе в XVIII - XIX вв. Для этой системы были характерны неустойчивые коалиции, а главный мотив внешней политики - недопущение военного доминирования какого-либо одного «центра силы». При этом, однако, в данной системе периодически возникали вооруженные конфликты и войны, в результате которых устанавливалось неустойчивое равновесие, таившее опасность новых столкновений и войн.

Другое видение будущих международных отношений основано на концепции американского философа Ф. Фукуямы. По его мнению, возникает универсальная цивилизация, охватывающая важнейшие регионы земного шара, основанная на торжестве либеральных ценностей, присущих западному обществу. «...Трудно избавиться от ощущения, - писал Фукуяма в своей знаменитой статье «Конец истории», - что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное... На наших глазах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще столь недавно «концу идеологии» или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма». Если прав Фукуяма, то военная сила неизбежно будет терять свое значение - она будет применяться лишь за пределами «либерального мира», в тех частях планеты, которые остаются вне зоны торжества цивилизации, основанной на либеральных принципах.

Возникают естественные вопросы: какая концепция - столкновения цивилизаций, многополярного мира или конца истории - адекватна реальностям мирового развития? Будет ли в мире в XXI в. воспроизводиться европейский баланс сил XVIII - XIX вв.? Эти вопросы отнюдь не просты, и пока на них вряд ли можно дать однозначные ответы. В самом общем плане проблема состоит в том, можно ли действительно имеющее место разнообразие или, точнее, многообразие современного и будущего мира, прежде всего многообразие цивилизационное и культурное, рассматривать как многополярность в ее традиционной интерпретации, в какой мере культурные различия будут порождать военную конфронтацию. При этом развитие событий для России может зависеть от того, будет ли она ориентироваться на адаптацию к доминирующим в мире процессам, ассоциировать себя с либеральной цивилизацией, по крайней мере в политическом и экономическом планах, или же противопоставит себя как Западу, так и Востоку.

Происходящие в современном мире процессы, как уже говорилось, не дают пока возможности уверенно утверждать, что военная сила вытесняется из мировой политики. Локальные и региональные вооруженные конфликты, во многих из которых внутреннее противоборство переплетается с межгосударственными столкновениями, остаются характерной чертой зоны развивающегося мира. Об этом свидетельствуют гражданские войны в Афганистане и Таджикистане, острейшие этнические конфликты в Африке, многие из которых сопровождаются фактическим геноцидом. Напряженная обстановка сохраняется на Ближнем Востоке, прежде всего в результате авантюристической политики нынешнего иракского режима. Очагом крайне опасного военного столкновения может стать Корейский полуостров. Нет оснований считать, что изжиты традиционные причины и факторы, порождающие конфликты и войны. Так, в Восточной Азии вызывают беспокойство нерешенные территориальные споры из-за ряда островов и архипелагов, большинство из которых находится в районах, потенциально богатых запасами энергетического сырья. Чреваты эскалацией конфликта отношения между Грецией и Турцией, Турцией и Кипром.

Крах коммунистических режимов в бывших СССР, Югославии, а также в Албании сопровождался вспышками вооруженного насилия и конфликтов, многие из которых не потушены до сих пор. К их числу относятся война в Боснии и Герцеговине, операция НАТО против режима Милошевича, приглушенные, но неурегулированные конфликты и гражданские войны в Молдове, Грузии, Таджикистане, армяно-азербайджанское противоборство из-за Нагорного Карабаха. Некоторые специалисты ставят вопрос о формировании новой «дуги нестабильности и конфликтов», идущей от Балкан через Молдову, Крым, Кавказ и Каспийский регион к Таджикистану и Афганистану.

Сохранение локальных и региональных конфликтов, как внутренних, так и международных, породило новые формы применения военной силы. К их числу относятся прежде всего миротворческие операции. В них коллективные вооруженные силы применяются для восстановления и поддержания мира, пресечения вооруженного насилия как внутри государств, так и в отношениях между ними. Специфика этих операций заключается в том, что они осуществляются по мандату международных организаций, прежде всего ООН. К таким операциям относится и так называемое принуждение к миру, когда миротворческие силы проводят боевые операции, направленные на пресечение агрессии и восстановление статус-кво. Примером эффективного «принуждения к миру» стала международная операция, проведенная против Ирака и получившая название «Буря в пустыне». В ее результате была восстановлена независимость Кувейта, захваченного Ираком в ходе агрессивной неспровоцированной войны, существенно ограничена способность режима Саддама Хусейна вновь обострять военно-политическую обстановку в регионе.

Далеко не все миротворческие операции приводят к успеху. Так, окончилась неудачей миротворческая операция в Сомали, где не удалось остановить внутреннюю межплеменную войну, приведшую фактически к краху государственности. Оказались неэффективными несколько операций в Африке, в районе Великих озер, где развернулись ожесточенные этнические войны. Есть и другие примеры такого рода. Эти неудачи, однако, не заслоняют становящейся все более отчетливой тенденции - военная сила в определенных случаях применяется не в традиционных целях захвата территорий, источников сырья и т.п. (хотя и это далеко не изжито), а в целях восстановления международного правопорядка, поддержания мира и безопасности, осуществления необходимых гуманитарных акций.

Кроме того, в 90-е годы наблюдается тенденция к «обессиливанию» военной силы, которая нередко оказывалась не способной решать те или иные политические проблемы. Подобная ситуация возникла еще в 70-е годы. Наиболее показательным примером такого рода стало поражение США в Индокитае. Американские войска, обладавшие превосходящей военной мощью, не смогли одержать победу, которая позволила бы Вашингтону достичь своих политических целей в этом регионе. Практически аналогичным был и результат советского вмешательства в Афганистане, откуда бывший СССР был вынужден вывести свои войска, не добившись желаемых политических результатов. Поражение российской армии в Чечне - продолжение той же тенденции. Другим ее проявлением стало возникновение своего рода тупиковых ситуаций в ряде локальных конфликтов, когда длительные военные действия обессиливали и ту, и другую сторону и не приводили к победе ни одну из них.

Вместе с тем операция НАТО против режима Милошевича, осуществленная в марте - июне 1999 г., высветила ряд проблем, сложностей и противоречий, присущих современной системе международных отношений и связанных с ролью военной силы в складывающихся военно-политических условиях. Что может и должно предпринять международное сообщество в случае массовых нарушений прав человека и, более того, фактического геноцида, осуществляемых теми или иными преступными режимами? Насколько эффективной в пресечении такого рода эксцессов является Организация Объединенных Наций, особенно если среди пяти постоянных членов Совета Безопасности возникают разногласия относительно конкретных действий против такого рода режимов? Не приведет ли применение военной силы, разрешающее один комплекс проблем, к появлению ряда новых, не менее сложных? Не окажется ли Россия в опасной международной изоляции, если в той или иной степени ассоциирует себя с «государствами-изгоями», бросающими вызов мировому сообществу?

Итоги войны на Балканах, видимо, еще долго будут анализироваться военными и экспертами. Но уже сейчас можно сделать ряд вполне определенных выводов. Прежде всего, подтверждается тенденция к денуклеаризации военно-политических отношений и мировой стратегической обстановки. То обстоятельство, что Россия является второй в мире ядерной державой, не помогло Москве добиться своих целей в ходе конфликта, прежде всего предотвратить бомбардировки Сербии. В свою очередь, три ядерные державы - США, Великобритания и Франция, вступив в войну с режимом Милошевича, никак не использовали (да и не могли использовать) свой ядерный потенциал и ядерный статус.

Далее, НАТО одержала убедительную победу не только над режимом Милошевича, заставив последний принять условия, предложенные на переговорах в Рамбуйе, но и над многочисленными скептиками, утверждавшими, что без тяжелой и кровопролитной наземной операции невозможно добиться успеха в этой войне. Кроме того, НАТО утвердила себя в качестве важнейшей военно-политической структуры в евро-атлантическом регионе, способной к эффективному применению силы в тех или иных политических целях. Наконец, в практику международных отношений введено успешное использование военной силы во имя гуманитарных целей - прекращения массового насилия и этнических чисток - без санкции ООН.

В то же время результаты операции НАТО против режима Милошевича в более долгосрочном плане представляются весьма противоречивыми. Неясно, насколько успешным станет наведение порядка в Косово, каково политическое будущее Армии освобождения Косово, не приведет ли развитие событий в Косово к албанской экспансии в регионе во имя создания Великой Албании, и как это скажется на стабильности в этой части Балкан. Но, пожалуй, наиболее противоречивым и сложным является влияние войны в Югославии на политическое будущее ООН и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). И та, и другая, по сути дела, оказались бессильными остановить этнические чистки и акции геноцида в Косово. Это неизбежно привело к тому, что их вес и авторитет в мировой политике существенно снизились, а принципиальные вопросы урегулирования в Косово на деле решались вне рамок ООН - на встречах министров иностранных дел «группы семи» и России.

Военная операция НАТО против режима Милошевича, бесспорно, осложнила отношения России со странами Североатлантического альянса, прежде всего с США. Она также предельно жестко поставила российскую государственную элиту перед необходимостью стратегического выбора между формальной или неформальной ассоциацией страны с режимами, подобными режимам Милошевича, Саддама Хусейна, фундаменталисткого Ирана, Северной Кореи, с одной стороны, или с развитыми промышленными странами Запада - с другой. Этот выбор пока не сделан. Для его осуществления необходим тщательный профессиональный, свободный от идеологических установок и эмоций анализ последствий того или иного курса с точки зрения долгосрочных интересов России как в сфере экономики, так и в области безопасности.

В этом анализе, в частности, важное место должен занять вопрос, насколько Россия заинтересована в сохранении соглашений и договоренностей, достигнутых с Западом, в том числе и прежде всего с США, в области контроля над вооружениями, в сохранении и развитии элементов сотрудничества с Соединенными Штатами и другими государствами - членами НАТО, нацеленного на борьбу с терроризмом, организованной преступностью, наркобизнесом и преодоление других «нетрадиционных» угроз, а также - в перспективе - на стабилизацию социально-экономического и политического положения в новых независимых государствах, возникших на развалинах СССР.

После начала операции НАТО против режима Милошевича в российской политической и академической элитах распространилось представление, будто эта операция ликвидировала саму основу конструктивного сотрудничества России с Западом, в первую очередь с США, заставила отложить на неопределенное время решение всего комплекса проблем поддержания и укрепления безопасности. Такая постановка вопроса не учитывает, что развитие сотрудничества в этой сфере в 90-е годы было не только и не столько результатом политических симпатий российской и западных элит друг к другу (если таковые вообще имели место), сколько результатом прагматических подходов, осознания того, что совместные решения проблем безопасности, по крайней мере, поиски таких решений отвечают интересам как России, так и Запада, в том числе США. Операция НАТО против режима Милошевича не отменила необходимости решения этих проблем. Война на Балканах, например, не снизила заинтересованности России в установлении дополнительных ограничений на американские стратегические вооружения, адаптации Договора по ПРО, соответствующей российским интересам и учитывающей американские тревоги, и т.д. Скорее, в новой стратегической обстановке эта заинтересованность возрастает.

В условиях сложившегося в 90-е годы соотношения экономических и военных потенциалов на мировой арене, необходимости трудного и длительного реформирования российских вооруженных сил, зависимости экономики России от ведущих держав Запада, отсутствия у России реальных союзников и в силу других известных обстоятельств разрыв отношений России с США, в том числе в военно-политической области, обернулся бы для нас неизмеримо большими издержками, чем для наших западных партнеров.

Возобновление военно-политической и идеологической конфронтации с Западом приведет к изоляции России на мировой арене, что, в свою очередь, неизбежно вызовет переход к так называемым мобилизационным моделям экономики. Реализация последних невозможна без установления в стране авторитарного режима, который попытается внеэкономическими методами перераспределить ресурсы в пользу ВПК. Это, как показывают исследования общественного мнения, не соответствует массовым ожиданиям и предпочтениям, а потому способно лишь обострить социально-политическую обстановку в стране, привести к неясным в подробностях, но, скорее всего, тяжелым последствиями. Последние события свидетельствуют, что левая (но и не только левая) оппозиция и часть военных кругов сознательно провоцируют обострение отношений с Западом, желая усилить свои позиции и в конечном счете прийти к власти в условиях нарастания экономических трудностей и сопряженной с ними внутренней нестабильности в стране. Но это никоим образом не отвечает ни задаче сохранения российской государственности, ни задаче продолжения демократических преобразований.

Все это свидетельствует о необходимости продолжения диалога с Западом, прежде всего с США, по вопросам безопасности, сохранения накопленного потенциала договоренностей и соглашений в этой области, развития сотрудничества в тех сферах, где это соответствует интересам безопасности Российской Федерации. Для дальнейшего анализа требуется определить эти интересы более детально.

В самом общем виде интересы безопасности России распадаются на две основные группы. Прежде всего, необходимо обеспечить условия для длительного периода спокойного, мирного развития страны. Для этого важно не допустить соскальзывания к конфронтации с ведущими государствами Запада и их военно-политическими объединениями, возобновления гонки вооружений, которую Россия не выдержит по экономическим причинам. В настоящее время вероятность такой конфронтации может вытекать прежде всего из непродуманных, эмоционально мотивированных действий России на мировой арене. И самое главное: без длительного мирного периода в отношениях с Западом Россия не сможет решить две ключевые проблемы своей безопасности: во-первых, выйти из экономического кризиса и начать модернизацию экономики; во-вторых, осуществить кардинальную реформу своих вооруженных сил, привести их в соответствие с требованиями XXI в.

Следующая группа российских интересов безопасности вытекает из необходимости обеспечить стабильное, дружественное или, по крайней мере, нейтральное международное окружение в непосредственной близости к нашим границам, устранить там источники конфликтов и напряженности, которые так или иначе распространяются на российскую территорию, не допустить укрепления в приграничных, прежде всего новых независимых государствах антироссийских сил. В свете начавшегося расширения НАТО особую значимость приобретает, во-первых, создание и развитие международно-правовых механизмов, ограничивающих возможности наращивания вооруженных сил и вооружений стран - членов альянса, в том числе и прежде всего иностранных войск на территориях новых государств - членов НАТО; во-вторых, укрепление и развитие мер доверия и безопасности в зонах, прилегающих к западным российским границам или находящимся от них в непосредственной близости. При этом присоединение к такого рода механизмам, режимам и договоренностям прибалтийских государств приобретает для нас первостепенное значение, учитывая, что нынешняя реакция России на события на Балканах увеличила вероятность приглашения прибалтийских стран в НАТО.

Исключительно важным является то, что в 90-е годы закрепилась тенденция к демилитаризации отношений между развитыми индустриальными странами с устоявшимися демократическими режимами. Пока нет оснований говорить и о том, что военная сила будет играть серьезную роль в отношениях России с государствами Запада. Это обусловлено несколькими факторами.

Прежде всего, постоянно возрастает экономическая взаимозависимость современного мира, имеющая очень сложную структуру, уже соединившую в единое целое хозяйственные комплексы стран демократического и промышленно развитого Севера. В этих условиях страны Европы, Северной Америки и Япония являются, по сути, подсистемами единой экономической системы, соединенными финансовыми, торговыми и технологическими цепочками. Не случайно в последние двадцать лет важнейшую роль во взаимоотношениях этих государств играют усилия, направленные на решение экономических и финансовых проблем, обеспечение наиболее благоприятных условий хозяйственного развития. Не вызывает сомнений, что не только вооруженное столкновение, но даже сколько-нибудь серьезный политический конфликт между этими тремя важнейшими средоточиями экономической и военно-политической мощи может привести к крупномасштабным экономическим катастрофам, затрагивающим каждое из них..

Россия также включена в эту экономическую систему, хотя и весьма односторонним образом - она выступает как поставщик на мировые рынки энергетического и иного сырья. Видимо, нет необходимости говорить о том, что развитие российской экономики во многом, если не в решающей степени, зависит от экспорта сырья, прежде всего на европейские рынки. Такая ситуация может вызвать самые удрученные чувства у части российского населения и российских элит. Это понятно, поскольку массовое сознание в России унаследовало от прошлого определенное удовлетворение от причастности к сверхдержаве, чья военная мощь внушала опасение всему миру. Однако реальная практическая задача России состоит в том, чтобы наилучшим образом использовать сырьевые ресурсы для модернизации экономики.

Экономическая взаимозависимость дополняется ростом политического единства развитых демократических государств. Цивилизационной его основой служат общие либеральные ценности. Происходит постепенное приобщение к соответствующим ценностям и институтам новых стран и обществ. В практическом плане единство государств Евроатлантического региона нашло свое выражение в сохранении, а затем и расширении во второй половине 90-х годов Организации Североатлантического договора. В отличие от Организации Варшавского договора, исчезнувшей со стратегической карты мира сразу же после того, как рухнули коммунистические режимы в странах Восточной и Центральной Европы, НАТО не только сохранилась после окончания холодной войны, но и постепенно обретает новые функции и задачи, как военного, так и невоенного характера. Это вряд ли можно объяснить только бюрократической инерцией центрального аппарата Североатлантического союза.

В стратегическом и концептуальном плане решения мадридской сессии Совета Североатлантического союза, состоявшейся летом 1997 г., далеко выходят за рамки собственно приема в эту организацию нескольких новых членов из числа государств Центральной и Восточной Европы. Эти решения фактически подвели итог осмысления правящими кругами Запада новых реальностей, сложившихся после прекращения холодной войны. Они прежде всего подтвердили значение, которое в новых условиях страны Северной Америки и Европы придают сотрудничеству друг с другом и НАТО - как важнейшей несущей конструкции и основному механизму практического осуществления атлантической солидарности. С этой точкой зрения, начавшееся расширение НАТО выступает как один из центральных элементов долгосрочной стратегической линии Запада, основанной на императивах совместного поиска общей политики, направленной на решение возникающих проблем. Можно с уверенностью сказать: если бы после прекращения холодной войны исчез смысл существования НАТО, то никакого расширения этой организации не произошло бы.

После краха Советского Союза и возглавляемого им военно-политического блока НАТО выступает не столько как военная организация, в прошлом противостоявшая ОВД, но во все большей степени как механизм согласования политической и военной линий стран Атлантического региона. Этот механизм вырастает не только из необходимости защиты европейских государств или урегулирования тех или иных конкретных международных конфликтов. Он также порожден глубокой общностью их политической культуры, сходного видения мира и своего места в нем, единых либеральных ценностей, определяющих единство их политических систем. Иными словами, НАТО фактически трансформировалась из сугубо военного союза в один из центральных механизмов определения и реализации общих интересов государств Северной Америки и Европы, более того, атлантической цивилизации как таковой. В этом отношении расширение НАТО стало свидетельством того, что страны Центральной и Восточной Европы рассматриваются как составная часть этой цивилизации.

Зона демократических, промышленно развитых государств постепенно расширяется, вбирая в себя государства Центральной, Восточной и Южной Европы. Это сопровождается во многих случаях крупными сдвигами в цивилизационных и культурных моделях. Примером тому могут быть страны Южной Европы, где еще в середине XX в. доминировали традиционные ценности. В Испании, Италии и Португалии они базировались на глубоко внедренном в массовое сознание католицизме. К сегодняшнему дню все более широкое распространение в этой зоне получает светское видение мира и другие либеральные культурные парадигмы. Сложнее обстоит дело со странами Юго-Восточной Азии и Японией, которые включаются в экономическую и политическую систему Запада, сохраняя во многом свои традиционные культурные особенности.

И тем не менее там в растущей степени утверждается специфическая азиатская форма демократии, сочетающая политические институты и нормы, присущие любому демократическому обществу, с сохранением ориентации на такие преобладающие ценности, как семья, образование, социальная дисциплина и ответственность. «Азиатская демократия, - писал, например, посол Сингапура в России М. Хонг, - в данный момент является адаптацией либо президентской демократии по-американски, либо парламентской демократии образца британского Вестминстера, с определенными характерными чертами, например денежной политикой, влиянием законных интересов, таких как голосование в сельской местности или землевладение и так далее. В идеале демократия по-азиатски должна быть сочетанием политического плюрализма, свободных и справедливых выборов, экономического либерализма... а также социальной дисциплины и ответственности. В отличие от этого, на Западе вместо социальной дисциплины и ответственности большое внимание уделялось индивидуальным правам».

Таким образом, развитие событий в 90-е годы подтверждает тенденцию формирования обширной зоны экономически развитых и демократически ориентированных государств с близкими формами политической культуры, постепенно распространяющейся на все новые регионы Европы, Азии и Латинской Америки. Во взаимоотношениях государств этой зоны военная сила постепенно теряет свое значение не только ввиду единых демократических норм и принципов разрешения противоречий, но и в результате все более глубокой экономической взаимозависимости. Наряду с этим система международных отношений включает в себя, быть может, еще более обширные регионы, где господствуют традиционные нормы и механизмы межгосударственных отношений, ориентированных на широкое использование военной силы. Линии разграничения этих двух систем международных отношений весьма причудливы, в некоторых географических регионах, например на Балканах, они даже переплетаются.

Таким образом, в 90-е годы происходит новая трансформация роли и функций военной силы в мировой политике. Помимо сокращения географических ареалов ее традиционного применения идет изменение соотношения отдельных ее компонентов. Последнее связано прежде всего с серьезной и весьма противоречивой трансформацией роли ядерного оружия. Как уже отмечалось, со времени карибского кризиса начала 60-х годов ядерное оружие утвердилось не как средство ведения войны, а как инструмент сдерживания агрессии, прежде всего осуществляемой с использованием ядерного же оружия. Особое значение эта функция ядерного оружия приобрела в биполярной системе, в основе которой лежало непримиримое противостояние двух несовместимых социальных систем. Но если угроза такой агрессии исчезает, а политико-идеологическое противостояние ушло в прошлое, то и эта «сверхзадача» ядерного оружия также теряет свое значение.

В настоящее время большинство ядерных государств рассматривают ядерное оружие как некую гарантию безопасности на случай непредвиденного развития событий, которое сегодня предсказать трудно, если вообще возможно, но которое может содержать в себе угрозу. Одновременно растет понимание того, что ни одна внешнеполитическая задача, которая традиционно решалась - а подчас решается до сих пор - с помощью военной силы, будь то захват территорий или восстановление собственного контроля над ними, господство в зонах средоточия стратегически важных коммуникаций, обеспечение политического влияния в определенных регионах и т.п., по самой своей природе не может быть решена с помощью ядерного оружия, стратегического или тактического.

Вместе с тем имеет место и другая тенденция, наиболее ярко проявившаяся в проведении весной 1998 г. ядерных испытаний Индией и Пакистаном и, соответственно, обретении ими ядерного оружия. Последнее, как можно предположить, рассматривается руководителями этих государств не только как средство предотвращения некоей гипотетической угрозы или сдерживания возможного нападения, но и как мощный инструмент возможного конкретного военного противоборства друг с другом. В итоге военно-политическая ситуация в регионе, расположенном недалеко от границ бывшего СССР, обрела новые, намного более опасные черты. По сути, впервые возникла реальная вероятность локальной ядерной войны. Ее экологические, медицинские, экономические и политические последствия могут выйти далеко за пределы района собственно боевых действий.

Однако этим далеко не исчерпываются негативные последствия вхождения Индии и Пакистана в число обладателей ядерного оружия. Фактически дан старт разрушению режима нераспространения ядерного оружия. При этом впервые с 1967 г., с момента подписания Договора о нераспространении ядерного оружия, безнаказанно разрушен один из краеугольных камней сложившегося мирового режима безопасности. Мировое сообщество (прежде всего постоянные члены Совета Безопасности ООН) оказалось не в состоянии предотвратить появление ядерного оружия в Южной Азии. Тем самым был сломан психологический барьер, препятствовавший распространению ядерных вооружений. Долгосрочные последствия этого в деталях пока не проанализированы. Но большинство экспертов склонны считать, что в обозримом будущем в зоне «третьего мира» могут появиться новые обладатели ядерного оружия, в том числе в районах, непосредственно примыкающих к Южной Азии. Среди таких стран часто называют Иран, граничащий с новыми независимыми государствами Закавказья и Центральной Азии.

Но дело не только в этом. Становящееся все более реальным распространение ядерного оружия в нестабильных районах «третьего мира» создает новую глобальную стратегическую обстановку, в которой совместные действия и сотрудничество ведущих держав, включая и Россию, по обеспечению безопасности, предотвращению и урегулированию конфликтов приобретают особое значение. Любые же их попытки использовать процесс распространения в собственных интересах для того, чтобы укрепить свои позиции в тех или иных регионах, могут оказаться весьма опасными и в конечном итоге контрпродуктивными для их инициаторов.

В нынешних условиях особое значение приобретает реализация poccийско-американских договоренностей, нацеленных на постепенное уменьшение запасов ядерного оружия на взаимно регулируемой основе. Это может создать основу для дальнейших совместных действий в новой непростой международной обстановке. Кроме того, для России выполнение Договора СНВ-2 приобретает исключительную важность, поскольку экономические реалии таковы, что ядерный потенциал, в первую очередь стратегический, будет сокращаться независимо от того, как будут складываться отношения с США и как будет реализовываться данное соглашение.

Оно было подписано в январе 1993 г. и является во многом продолжением Договора СНВ-1. Согласно ему общее количество боеголовок на стратегических носителях России и США должно быть сокращено до уровня в 3000 - 3500 единиц, т.е. примерно в два раза по сравнению с потолками, определенными Договором СНВ-1. При этом должны быть ликвидированы все наземные баллистические ракеты, оснащенные разделяющимися головными частями, и тяжелые ракеты. Вводится дополнительное ограничение на баллистические ракеты подводных лодок - количество развернутых на них боеголовок не должно превышать 1700 - 1750 единиц. Наконец, были устранены во многом искусственные правила засчета, позволявшие США иметь на тяжелых бомбардировщиках дополнительно около 2000 ядерных боеголовок, практически не учитываемых соглашением.

Договор СНВ-2 был ратифицирован американским Сенатом, но в российской Государственной Думе его ратификация крайне затянулась. Причина тому - политические спекуляции национал-коммунистической оппозиции и некоторых других политических деятелей, амбиции которых пришли в противоречие с требованиями здравого смысла. Суть проблемы в том, что к концу следующего десятилетия истекут сроки эксплуатации всех 713 ракетных комплексов наземного базирования, стоящих сегодня на боевом дежурстве. На смену им должны прийти новые комплексы «Тополь- M » (или, по классификации НАТО, СС-27), однако пока не ясно, в каком количестве российская промышленность способна произвести эти МБР нового поколения. Не менее сложно складывается положение дел с российскими ракетами морского базирования. В середине 90-х годов предполагалось, что в начале следующего десятилетия у России будет 6 стратегических подводных ракетоносцев класса «Тайфун» и 7 - класса «Дельта 4» Но уже в 1997 г. досрочно из боевого состава были выведены две подлодки класса «Тайфун», а остальные четыре исчерпают свой ресурс к 2001 г. Гарантийные сроки эксплуатации подлодок «Дельта 4» истекают в 2007 г. Нет ясности и относительно того, в какой мере эти системы могут быть заменены стратегическими ракетоносцами новых моделей. Не лучше обстоят дела и с авиационной компонентой российской стратегической триады. В итоге к концу будущего десятилетия стратегический потенциал России серьезно понизится.

В этих условиях перед Россией открываются две возможности. Первая - ратифицировать Договор СНВ-2 и тем самым более чем в два раза снизить американский стратегический потенциал. Вторая - сорвать ратификацию и существенно ухудшить стратегический баланс Россия - США. «Если Договор СНВ-2 не вступит в силу, - подчеркивал видный российский военный эксперт генерал-майор Владимир Дворкин, - то потенциал сдерживания отечественных СЯС, то есть количество боевых блоков, сохранившихся для ответного удара, будет примерно в два раза меньше, чем в условиях Договора СНВ-2». Одно из возможных объяснений обструкционистской позиции Государственной Думы - стремление сорвать и без того непростой процесс строительства российско-американских отношений.

К концу 90-х годов проблема противоракетной обороны приобрела несколько новых черт и параметров. Распространение ракетных и ядерных технологий (прежде всего ставшая реальной перспектива появления баллистических ракет с ядерными боеголовками в государствах, власть в которых принадлежит диктаторским режимам экстремистского толка) вызвало серьезную озабоченность в США и некоторых других странах. Действительно, в будущем десятилетии Северная Корея, например, сможет нанести несколько ядерных ударов по территории США и Японии. В связи с этим американским руководством был поставлен вопрос о необходимости пересмотра Договора по ПРО, прежде всего о создании ограниченной национальной ПРО (создание любой национальной ПРО ныне действующим Договором запрещено)

В России такая постановка вопроса вызвала серьезное сопротивление как в Государственной Думе, прежде всего среди националистической и левооппозиционной части парламентариев, так и со стороны военного руководства. Главный аргумент состоит в том, что развертывание национальной ПРО, даже самой ограниченной, может привести к разрушению ситуации взаимного ядерного сдерживания и обретению США решающего стратегического преимущества над Россией. А США подчеркивают, что речь идет о развертывании системы ПРО, способной перехватить в лучшем случае несколько десятков боеголовок, не имеющих современных систем преодоления ПРО. Такая система может быть достаточно эффективной против относительно примитивного ракетного оружия, которое может быть разработано и принято на вооружение в Северной Корее, Иране и других подобных государствах, но не против современных систем, имеющихся у России.

Не менее важной для России будет адаптация к нынешним реальностям Договора об обычных вооруженных силах в Европе. Соответствующие переговоры начались в январе 1997 г в рамках Совместной консультативной группы. 23 июля 1997 г были согласованы так называемые ключевые элементы ( basic elements ) будущей версии договора. Наиболее важные утвержденные положения состоят в следующем:

1. Все стороны согласились с тем, что структура Договора об ОВСЕ устарела. В частности, групповые потолки должны быть заменены системой территориальных и национальных потолков на все ограничиваемые договором вооружения.

2.Национальные потолки не должны превышать существующие национальные квоты на ограничиваемые договором вооружения и должны быть зафиксированы на уровне, учитывающем законные интересы безопасности всех сторон.

3.Для каждого государства должен быть установлен территориальный потолок, ограничивающий общее количество как национальных вооруженных сил, так и иностранных войск, размещенных на его территории.

4. Должны быть сформулированы специальные правила, регулирующие размещение на территории каждого государства иностранных войск на так называемой временной основе.

После начала войны на Балканах в российских политических и академических кругах стала распространяться точка зрения, что Договор по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ) не отвечает интересам России, и нам стоило бы от него отказаться. Эта точка зрения прямо противоречит интересам безопасности России, особенно учитывая достигнутую весной 1999 г. договоренность по конкретным параметрам адаптации этого договора к новым военно-политическим реальностям континента.

ДОВСЕ - единственный международно-правовой документ, имеющий обязательную силу, с помощью которого Россия может воздействовать на соотношение сил в Европе, в том числе (что для нас особенно важно) в регионах, непосредственно примыкающих к нашим границам и границам бывшего СССР. Нет другого инструмента, самым серьезным образом ограничивающего возможности НАТО по наращиванию своих вооружений и вооруженных сил на территориях новых государств - членов альянса. Конкретно, Чехия, Польша и Венгрия (как и все другие страны - участники ДОВСЕ), согласно достигнутым договоренностям, могут (каждая из них) повысить свои «потолки» на вооружения в течение ближайших пяти лет не более чем на 150 танков, 250 ББМ и 100 единиц артиллерии. С точки зрения соотношения военных сил в Восточной и Центральной Европе такое повышение может иметь минимальное значение.

Кроме того, и это не менее важно, по достигнутым договоренностям российские вооруженные силы в Европе могут иметь 6 350 танков, 11 280 ББМ, 6315 единиц артиллерии, 3 416 боевых самолетов и 855 ударных вертолетов. Это несколько превышает те количества данных вооружений, которые Россия имеет в настоящее время в зоне действия договора и практически совпадает с теми, которые были определены для нее по изначальному договору, подписанному в начале десятилетия в совершенно иной стратегической обстановке (по танкам - 6 400, ББМ - 11 480, артиллерии - 6 415, авиации - 3 416, вертолетам - 890).

Более того, такое количество вооружений намного превышает те потребности, которые определяются для России в процессе реформирования ее вооруженных сил. Последнее, как это следует из заявлений российского военного руководства, приведет к резкому сокращению количества частей и соединений, но к созданию одновременно нескольких полностью оснащенных и укомплектованных личным составом соединений. Даже если предположить, что в российских сухопутных силах в зоне действия ДОВСЕ будет создано десять таких дивизий (это заведомо завышенное предположение), то для их оснащения потребуется существенно меньше танков, ББМ и артиллерии, чем Россия может иметь по адаптированному варианту договора.

Важно также, что в ходе переговоров по адаптации ДОВСЕ имело место конструктивное российско-американское взаимодействие. Оно проявилось прежде всего в активных усилиях американской стороны в нахождении приемлемого для нас решения так называемой фланговой проблемы, а именно - выведения из состава флангов Псковской, Волгоградской, Астраханской областей, части Ростовской области и узкого коридора в Краснодарском крае. Позиция США стала важным фактором, благодаря которому удалось переломить сопротивление Норвегии и, особенно, Турции, настаивавших на сохранении предыдущего состава фланговой области.

* * *

Крах коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе, распад Советского Союза стали закономерным финалом холодной войны, во многом следствием того, что чрезмерное бремя военных расходов не просто подорвало советскую экономику, но и сформировало такую ее структуру, при которой бывший СССР не мог соревноваться с Западом в обеспечении материальных потребностей населения. Это важнейший пример того, что косвенное использование военной силы оказалось более эффективным, чем прямое военное давление и вооруженное противоборство. Прекращение холодной войны, в свою очередь, привело к дальнейшей демилитаризации международных отношений, понижению роли военной силы в мировой политике. Однако пока нет оснований говорить о том, что этот процесс приобрел общемировой характер. За пределами зоны демократических и экономически развитых государств военная сила во многом сохраняет свои традиционные функции. При этом возникли новые формы и цели применения военной силы - в виде миротворческих операций, ориентированных в целом на поддержание правопорядка в международных отношениях, «гуманитарные интервенции» и т.п. Это может быть одним из первых признаков становления нового, более безопасного международного порядка. Растущая демилитаризация мировой политики ставит перед Россией серьезную проблему. Она должна выбрать одну из двух альтернатив. Первая состоит в том, чтобы вписаться в новую, формирующуюся модель международных отношений и тем самым укрепить свою безопасность, устраняя сами источники возможных конфликтов, по крайней мере вдоль наиболее важных западных границ. Вторая - ориентация на конфронтацию, попытка реанимировать все более устаревающие модели международных отношений, в которых главную роль играет военная сила. Последствия второй стратегии могут быть самыми печальными.

Рекомендованная литература

Иванов И. Фактор силы // Красная звезда. - 1996. - 19 нояб.

Кокошин А . Какая армия нам нужна // Сегодня. - 1996. - 7 июля.

Макиавелли Н. Государь. - СПб., 1997.

Соков Н. Тактическое ядерное оружие: новые геополитические реальности или старые ошибки? // Ядерный контроль. - 1997. - № 26.

Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии. - 1996. - № 3.

Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. -1994. - № 1.

Хонг М. Демократия в Азии // Россия и Корея в меняющемся мире - М., 1997.

Clawsewitz С. von. On War / Ed. and translated by M. Howard and P. Pfiet. - Prinston, 1976.

Принята следующая классификация ядерных вооружений, осно ванная на дальности средств их доставки, т.е. ракет, самолетов и артил лерийских снарядов: тактическое ядерное оружие - дальность средств доставки до 500 км , оперативно-тактическое (иногда называется оружи ем «меньшей дальности») - от 500 до 1000 км , средней дальности - от 1000 до 5500 км и стратегическое - свыше 5500 км . Рубеж 5500 км вы бран из расчета того, что такие системы оружия могут нанести удар с территории бывшего СССР по территории США и наоборот.

Под кризисной нестабильностью понимается высокая вероятность эскалации кризиса. Причиной может быть такая стратегия сторон, при которой каждая из них стремится поставить противника перед выбором - либо отступить, либо перейти на более высокий уровень эскала ции, причем отступивший оказывается проигравшим.

К стратегическим наступательным вооружениям относятся прежде всего межконтинентальные баллистические ракеты наземного базирования (МБР), развертываемые, как правило, в подземных шахтных пусковых установках или на мобильных платформах. Кроме того, к системам этого класса относятся баллистические ракеты, размещенные на подводных лодках, - баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ). Наконец, к этой категории относятся тяжелые бомбардировщики, способные без дозаправки в воздухе достигать территории СССР или США, вылетая с баз, находящихся в СССР или континентальной части США. По определению к стратегическим системам относятся описанные выше вооружения, если они имеют дальность свыше 5500 км .

СНВ - стратегические наступательные вооружения.

Реально, в соответствии с так называемыми «правилами засчета» боезарядов, находящихся на тяжелых бомбардировщиках, СССР мог иметь около 7000 стратегических боеголовок, а США - около 8000. «Тяжелыми ракетами» названы советские ракеты СС-18, забрасываемый вес которых составлял 8,8 т, что примерно вдвое превышало забрасываемый вес самого мощного из других типов баллистических ракет.