Русская социолингвистика

ОГЛАВЛЕНИЕ

О научном проекте «Русизмы в южнославянских и западнославянских
литературных языках согласно квалификаторам в лексикографических источниках»

Йован Айдукович

Белградский университет , Югославия

языковые контакты, русский язык, южнославянские, западнославянские языки, адаптация заимствований , контактологические словари

Summary . A project investigation «Russian loan words in South- and West-Slavonic standard languages according to the dictionary qualificators» is carried out in a dissertation thesis for the Ph. D. degree since 1997. The goal of the project is to create a theory for adaptation of Russian loan words, and also to make a Contactology dictionary of adaptation of Russian loan words in South- and West-Slavonic languages.

1. Теория адаптации русизмов

С 1997 года на филологическом факультете Белградского университета в рамках докторской диссертации разрабатывается теория адаптации русизмов в южнославянских и западнославянских языках согласно квалификаторам в лексикографических источниках. В монографии о русизмах в сербском (хорватском) языке («Русизмы в словарях сербскохорватского языка. Принципы адаптации: Словарь») автором данной статьи качественно и количественно переоценивается и пересматривается теория адаптации англицизмов загребского профессора Р. Филиповича. В данном исследовании нами предлагается большее число языковых уровней, в которых происходит процесс первичной, вторичной и третичной адаптации. В отличие от трех уровней Р. Филиповича (Филипович проводит адаптацию англицизмов на фонологическом, морфологическом и семантическом уровнях), нашей теорией разрабатывается адаптация русизмов на пяти уровнях: фонологическом, словообразовательном, морфологическом, семантическом и лексико-стилистическом уровнях. Во все языковые уровни вводятся новые принципы адаптации русизмов. На фонологическом уровне выделяются три типа трансфонемизации: первая частичная, вторая частичная и свободная трансфонемизации . На морфологическом уровне наряду с тремя типами трансморфемизации выделяются три типа трансморфологизации частей речи и грамматических категорий, а на словообразовательном уровне три типа трансдеривации . Семантический и лексико-стилистические уровни характеризуются шестнадцатью семантическими изменениями и тремя типами лексико-стилистической адаптации.

2. Определение понятия «русизм»

Под понятием «русизм» в широком смысле подразумеваем непроизводные и / или производные слова 1) русского происхождения, сохранившие сильную формально-семантическую связь с соответствующими русскими словами, 2)  слова русского происхождения, утратившие почти полностью или частично формально-семантическую связь с соответствующими русскими словами вследствие адаптации, 3)  слова нерусского происхождения, заимствованные русским языком (русский язык является языком-посредником), и, наконец, 4)  слова русского или нерусского происхождения, заимствованные языком-адресатом через языки-посредники, причем они могут восприниматься носителями языка либо как отечественная, либо как иноязычная лексика .

3. Определение понятия «язык-посредник»

В нашем контактологическом определении понятия «русизм» одно из центральних мест занимает понятие «язык-посредник». Русский язык в языковом контакте выступает либо в роли языка-первоисточника, передающего исконно русскую лексику, либо в роли языка-медиатора, посредством которого заимствуется иностранная лексика, чаще всего латинская и греческая.
В русско-македонских языковых контактах сербский и болгарский языки — языки-трансмиттеры, задача которых — поддержка языкового контакта.

Язык-посредник — это 1)  язык-источник, выступающий в непосредственных межъязыковых контактах в качестве языка-медиатора интернациональной и конвергентной (старославянской, церковнославянской) лексики. В случае опосредованного заимствования — 2) это язык-трансмиттер между экстралингвистически доминирующим языком-первоисточником либо языком-медиатором и языком-адресатом.

4. Контактологический словарь адаптации русизмов

Контактологический словарь русизмов занимается идентификацией, адаптацией и классификацией русизмов, дает информацию о пути языкового заимствования, указывает на развитие русизма в языке и его семантику. В отличие от этимологических словорей, которые указывают на происхождение и первоначальное значение слова, контактологические словари указывают на последний контакт или на последние контакты в ряду заимствований. Поэтому нами была предложена идея использовать в толковых словарях, словарях иностранных слов и контактологическом словаре вместо термина этимологическая помета термин контактологическая помета . Этим новым термином подчеркивается неэтимологическая направленность рассматриваемых словарей; этимологическая справка является первым шагом в контактологическом исследовании, а иностранная лексика — предметом контактологии.

Работы по проекту

1. Слова с лексикографической пометой ‘русизм' в словарях современного сербскохорватского литературного языка // IV международный симпозиум «Сопоставительные и сравнительные исследования русского и других языков». Белград, 1996. С. 340–346.

2. Русизми у српскохрватским речницима. Принципи адаптације: Речник // Фото футура. Београд, 1997. С. 1–331.

3. Русизми и њихова обрада у речницима јужнословенских за паднословенских језика // Славистика ІІ. Београд, 1998. С. 157–161.

4. Концепт речника русизама у српском и македонском језику // Славистика ІІІ. Београд, 1999. С. 206–213.

5. Допринос српске контактологије последње деценије XX века проучавању русизама у јужнословенским језицима // Славистика IV. Београд, 2000. С. 204–211.

6. О контактологическом определении понятия русизм: на материале словарей сербского, македонского и болгарского языков» // Съпоставително езикознание. София, 1999.

7. О контактологическом словаре русизмов в польском, словацком и чешском языках // Hungaro-Baltoslavica 2000: Языки в Великом княжестве Литовском и странах современной Центральной и Восточной Европы: миграция слов, выражений и идей. Budapest, 2000. С. 37.

8. О первичной, вторичной и третичной адаптации русизмов в сербском, болгарском и македонском языках // V международный симпозиум «Состояние и перспективы сопоставительных исследований русского и других языков». Белград; Ниш, 2000. С. 104–110.

9. О понятии язык-посредник на материале словарей сербского, болгарского и македонского языках // The Seventh International Sociolinguistic Conference INSOLICO'2000. Sofia, 22–24 September 2000 (в печати).

___________________________________
Русский язык в оппозиции
«языковая политика — языковая действительность» на Украине

М. Алексеенко

Институт славянской филологии Щецинского университета, Польша

языковая политика, государственный язык, язык этнического меньшинства, дерусификация, украинизация, оппозиция,
динамическая синхрония, заимствование

Summary . The paper is dealing with the language situation in the present-day multinational Ukraine . After Ukraine had got a state sovereignity, the chance in the status of both languages (Russian and Ukrainian) and the new language policy began to determine the specific charaсter of both languages' function. Living actual processes of synchronous dynamics of the Russian and Ukrainian languages gave rise to the opposition «language policy vs language use». In the author's opinion, this contradiction will enrich the Russian and Ukrainian languages with time and liberate them from anything artificial, unnecessary and functionally wasteful.

Как показывает история, социальные кризисы и потрясения всегда оставляют глубокие следы в языке. Обостряются противоречия языковой системы, активизируется ее динамика в целом. Механизмы языка работают максимально интенсивно, вследствие чего резко уси ливается его информативность. Динамическая синхро ния русского литературного языка последних 15-ти лет — яркое свидетельство сказанному.

Во многоязычном государстве функции, сферы и масштабы национальных языков регулируются языковой политикой, которая, как правило, носит идеологический характер. На Украине, как отмечают исследователи, идеологизация языковой политики в советское время имела «этапный характер»: 1) 1921–1934 гг. — либерализация языковой политики, ввод украинского языка в систему образования и госадминистративный аппарат; 2) 1934–1939 гг. — разгром украинистики и русификация системы образования; 3) 1944–1956 гг. — усиление русификации, официальное ограничение употребления украинского языка в госадминистративной сфере и образовании; 4) 1956–1986 гг. — либерализация языковой политики; 5) 1968–1986 гг. — русификаторский курс, особенно в системе образования («теория единого советского народа», «второго родного языка» и т. п.); 6) с 1986 г . — перестроечные тенденции, завершившиеся про возглашением в 1990 и 1991 г . суверенности и независимости Украины (см. подробнее: Горбач О. Засади перiодизацii iсторii украiньскоi лiтературноi мови и етапи ii розвитку // Другий Мiждународний конгресс украiнiстiв. Львiв, 1993. С. 7–12).

Получение Украиной государственного суверенитета принципиально изменило языковую политику, языковое законодательство и в какой-то мере языковую практику. Изменился статус русского и украинского языков: пер вый стал языком этнического меньшинства, второй — государственным языком Украины (см. статью 10 Конституции Украины 1996 г .), что должно было бы изменить характер русско-украинского языкового взаимодействия. Практически же языковая ситуация остается сложной и достаточно неопределенной (углубление поляризации Восток-Запад, перевод языковой полемики в сугубо политические категории, стремление ускорить процессы «украинизации», «дерусификации», «десоветизации», противопоставление русского и украинского языка, русского и украинского народа и их культур «русофобами» и «русофилами» и др.).

Характерным процессом современного русско-ук-
раинского взаимодействия является все возрастающая дифференциация этих языков. Языковеды по-разному квалифицируют этот процесс — отталкивание национальных языков от русского; вытеснение на периферию варианта, общего с русским языком; языковое размежевание и т. п. Сущность же этого процесса заключается в намеренном, часто очень нерациональном изъятии из украинского языка русизмов, или, чаще, заим ствований, пришедших в украинский язык через рус-
ское посредничество. Иными словами, очевидна тенденция дифференцирования восточнославянской языковой общности.

Одновременно наблюдается активное заимствование англо-американизмов. Но поскольку этот же процесс и аналогичный языковой материал заимствуется и русским языком, то эффект получается обратный — дальнейшее практическое сближение лексических систем русского и украинского языков через активное обогащение их англицизмами и интернационализмами.

Предварительный анализ русской и украинской неологики (В. М. Мокиенко) также обнаруживает высокую степень изоморфности новой лексики и фразеологии в этих языках. Идентичными по способам и результатам являются также процессы эвфемизации, жаргонизации, семантической деривации и др.

Таким образом, языковая политика на Украине характеризуется подчеркнуто радикальным курсом на дерусификацию, отторжение от русского языка. Языковая же практика отражает сохранившуюся тенденцию близ кородственности. Думается, что создавшаяся на Укра ине оппозиция «языковая политика — языковая действительность» обогатит эти языки, освободит их от всего надуманного, ненужного, функционально необоснованного, и все национальные языки многонациональной Украины займут принадлежащее им достойное место.

Языковая ситуация и ситуативный язык

В. Н. Арутюнян

Ереванский государственный университет, Армения

статус языка, ситуативная необходимость, план перцепции, план репродукции

Summary . Lots of groups people learning the Russian language (or once Russian speaking people) have remained or just appeared in different regions all over the world. But the language is mainly used in particular situations (residence place, work or mostly quite by chance if needed and as a rule in passive position of a reader, listener etc.). Thus a kind of disbalance appears between the possibilities of perception and reproduction therefore this problem is to be solved by means of new state programs, teaching methods, manual etc.

С распадом СССР изменился статус русского языка в «табели о рангах» языков определенных регионов и народов. С одной стороны, экономическая и политическая открытость России, перспективы, связанные с возможностями оказания помощи в ее развитии, наличие многочисленных эмигрантов из бывшего СССР, расширили интерес бизнес-кругов к российской культуре, экономике, политике. С другой стороны, сепаратизм бывших советских республик и некоторых автономий, входивших в состав РСФСР, привел к уменьшению значимости этого языка в определенных регионах, и этот факт подкреплен соответствующими изменениями в Конституциях, в дело-, судопроизводстве и других областях, связанных с государственной властью. Но языковые навыки и умения нового поколения все еще формируются в условиях остаточного двуязычия. То есть русский язык хотя и перешел в разряд иностранного, но реально пока еще не занял этой позиции ни для тех, кто выехал за пределы бывшего СССР, ни для тех, кто в настоящее время живет в пределах его территории и чей языковой опыт сформировался в условиях реального двуязычия или формируется сейчас.

Такое положение сохраняется благодаря многим факторам, на которых мы можем остановиться подробнее, но интересно то, что все эти факторы способствуют формированию только достаточно большого пассивного запаса лексики, не получающего, однако, пропорционального подкрепления на других уровнях языковых знаний и умений. Это связано с тем, что при накапливании пассивного языкового запаса невозможно проконтролировать правильность усвоения языковых моделей, которые порой в некорректной форме приживаются в малоактивной языковой среде. Кроме того, в результате происходящих изменений из языка, имевшего определенный статус в каждом отдельном регионе, русский язык постепенно превращается в ситуативный язык, то есть язык определенной, причем обычно единичной для каждого конкретного индивида ситуации.

Пассивность плюс ситуативность использования русского языка (прослушивание радио- и музыкальных программ, просмотр теле- и видеопродукции, понимание научных текстов и т. д.) приводят к появлению (закреплению) явного нарушения баланса между планами рецепции и продукции, исчезает мотивация развития речевых навыков, а пассивный запас лексики не нуждается в подкреплении знанием грамматических моделей, языковых клише и т. д. В то же время возможность ситуативного понимания языка создает иллюзию его достаточного знания.

Все вышесказанное показывает, что с изменением языковой ситуации необходимо и принципиальное изменение отношения к созданию методических и учебных пособий для этих регионов. А главное, необходимо выравнивание соотношения планов восприятия и выражения, повышение степени мотивации, что необходимо делать на всех уровнях — от государственного до индивидуального.

Литература

Арутюнян В. Н. Начальное тестирование как способ повышения эффективности учебного процесса // Республиканская конференция «Проблемы современной лингвистики и методики преподавания русского языка». 16–18 апреля 1997 г . Ереван: ЕГПУ, 1997. С. 10–11.

Арутюнян В. Н. Языковая ситуация и проблемы лингвистики // Межвузовская конференция «Актуальные проблемы языкознания». 13–16 мая 2000 г . Ереван: ЕГУ. С. 4–5.

Русизмы в английском языке: идеологические мифы и языковая реальность

Л. А. Баранова

Крымский государственный медицинский университет , Симферополь, Украина

русскии язык, английский язык, заимствования, экзотизмы, безэквивалентные слова

Summary . The status of the loan-words of Russian origin in modern English is considered in the aspect ideologic mythes and language reality.

Одним из основных положений советской пропаганды был тезис об огромном внимании всего мира, прикованном к Советскому Союзу, его достижениям, советскому образу жизни. В соответствии с этой советоцен трической моделью мира, навязанной официальной пропагандой, рассматривался и вопрос о влиянии русского языка на другие языки мира. В лексикологических исследованиях советского периода достаточно много говорилось о заимствовании русских слов (главным образом советизмов) многими языками мира, что справедливо, если не принимать во внимание вопрос о статусе этих заимствований в заимствующих языках. Становятся ли они собственно заимствованиями, вошедшими в чужой язык на правах полноправных членов данной языковой системы, имеющими сопоставимую с исконными словами частотность употребления, развивающими в ряде случаев новые значения и новые производные формы, соответствующие законам данной языковой системы (как вошло, например, в русский язык слово компьютер )? Могут ли эти заимствования использоваться в контексте описания жизни иной национально-языковой среды, не будучи в нем чужеродным элементом? Или же они входят в другой язык лишь в роли экзотизмов и остаются в запасном фонде данного языка, используемом для специфических целей описания инонациональной, инокультурной среды? И, в частности, какое место занимают русские лексические заимствования в системе английского языка?

В качестве источника материала, анализ которого позволяет ответить на поставленные вопросы, был использован один из наиболее полных и подробных словарей английского языка — «Random House Webster's Unabridged Dictionary», изданный в США. Количество слов, снабженных пометой «russ.», в данном словаре достаточно велико (что, впрочем, не свидетельствует о большом количестве реальных заимствований). Значительную долю их составляют относящиеся к России или странам бывшего СССР топонимы, этнонимы и антропонимы. Что касается остальных русизмов, включенных в словарь, то подавляющую часть их составляют экзотизмы — безэквивалентная лексика, называющая реалии русской или советской жизни, являющаяся явно неорганичным, чужеродным элементом в английском языке и используемая, как правило, в контексте описания явлений жизни советского или российского общества, русского народа. (Следует отметить, что по данным В. Г. Костомарова и Е. М. Верещагина в русском языке безэквивалентная лексика составляет 6–7% активного лексического запаса.) Тематическая группировка приведенных в указанном словаре русизмов в целом соот ветствует классификации русской безэквивалентной лексики, предложенной В. Г. Костомаровым, Е. М. Верещагиным в книге «Язык и культура»: советизмы, слова традиционного и нового быта, историзмы, лексика фразеологических единиц. В докладе приводится и более подробная и детальная классификация представленных в словаре русизмов.

В ряде случаев наряду с заимствованными русизмами для обозначения тех же понятий существуют и английские синонимы, но они четко разграничены по сфере употребления. Так, русские «космические» слова (о которых в свое время много и с большим пафосом писали как о словах, «вошедших во все языки мира») — sputnik, cosmonaut, cosmodrome и др . — представлены в английском языке, но используются они лишь применительно к советской и российской космонавтике, для американ ской же астронавтики используется иная лексика: satellite, astronaut, aerospace center , то есть и в данном случае заимствованные русизмы выступают в роли экзотизмов.

Некоторые русские заимствования подверглись в английском языке переосмыслению ( babushka, astrakhan ) или развили дополнительное, расширенно-обобщающее значение ( gulag, agitprop, Rasputin ) . Можно привести также пример лексического мутанта: слово отказник в результате калькирования корня и сохранения русского суффикса превратилось в refusenik. Русские слова и словосочетания отмечены и в фразеологическом фонде английского языка: Russian roulette, Potemkin village, Molotov coctail и др.

Реально вошедшими в английский язык можно счи тать в первую очередь термины: искусствоведческие ( acmeism, constructivism и др.), геологические ( siberite, muskovite и др.), сельскохозяйственные ( podzol — podzolic, podzolise, podzolization, jarovize и др.), зоологические ( borzoi, belugu и др.), научно-технические ( tokamak, informatics ) и ряд других, а также названия реалий, получивших ши рокое распространение в разных странах ( vodka, stroganoff и др.) В большинстве своем они уже утратили оттенок чужеродности и заняли место в основном лексическом фонде английского языка, менее подверженном изменениям. Советизмы же и другие слова, связанные с определенными идеологическими догматами, институтами власти, партиями и общественными организациями, наиболее подвержены быстрому устареванию: перешли, например, в разряд полузабытых историзмов g lasnost и perestroyka, еще недавно столь широко известные на Западе, как и многие другие слова, зафиксированные в данном словаре, но уже утратившие актуальность.

Анализ употребления русизмов в языке американской прессы показывает, что в большинстве своем они употребляются в определенном (тематически связанном с Россией или бывшим СССР) контексте и в качестве экзотизмов служат для создания национального колорита.

Литература

Брагина А. А. Лексика языка и культура страны. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Рус. яз., 1986.

Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Рус. яз., 1990.

Random House Webster's unabridged dictionary. Second edition. New York: Random House, 1997.

Сколько норм в русском языке?

В. И. Беликов

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

лексикография, социолингвистика, норма, орфоэпия, региональные варианты языка

Summary . The discussion concerns the difference between standard Russian of Moscow and Saint Petersburg in the fields of
phonetics and lexicon.

Грамматическая норма в русском языке едина, что же касается фонетики и лексики — вопрос непростой. Существующее de jure положение можно назвать территориальным «раздвоением» нормы, поскольку фонетической нормализацией (подготовкой орфоэпических словарей ) занимаются в Москве, а лексической (выпуском ака демических толковых словарей) — в Санкт-Петербурге.

Не пользуясь орфоэпическими словарями в быту, многие представители интеллигенции в Петербурге не подозревают, что, говоря восе [м] или коне [чн] о , они грубо попирают норму. Впрочем, те лингвисты, кто профессионально нормализацией не занимается, склонны называть это ленинградской / петербургской нормой. Литературоведы также спокойно реагируют на рифмы типа то, [ч] то — точно у И. Бродского, не зачисляя его в разряд деревенщиков.

М. В. Панов указывает, что еще в XIX в. петербургской норме (!) было свойственно «удвоение [н] в окончаниях прилагательных румяный, юный, песчаный , и т. п.» (Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. М., 1990. С. 152); в составе «и т. п.» в первую очередь следует отметить гостиный , не устаревающее в Петербурге из-за наличия Гостиного Двора . В этом же ряду следует упомянуть существительные ю [нн] ость, гости [нн] ая и гости [нн] ица .

К концу XX в. века ю [нн] ый, и гости [нн] ый (а также ю [нн] ость, гости [нн] ая и гости [нн] ица ) заведомо вышли за границы Петербурга и стали нормой почти повсеместно, что бы ни говорили орфоэпические словари 1 .

Румя [нн] ый, песча [нн] ый или уче [нн] ый московское ухо режет; еще экзотичнее существительное дли [нн] а . В Петербурге, однако, такое произношение не считается признаком нелитературной фонетики. Так говорят везде, включая электронные СМИ. Например, положение уче [нн] ых в нашей стране постоянно упоминалось в многочисленных интервью недавнего нобелевского лауреата акад. Ж.  Алферова, а петербургский радиокоммента тор Н. Лебедев и его собеседник, заведующий Музеем железнодорожной техники на станции Шушары В. Н. Воронин, обсуждая размеры вагонов и паровозов, постоян но говорили об их дли [нн] е («Радио России», 28.04.2000).

Наиболее характерная акцентологическая черта Петербурга — сохранение «мужского» ударения в формах типа брбла и пъла (строго говоря, это уже не фонетика, а глагольная парадигматика, т. е. грамматика). Статистически эти формы у носителей литературного языка соперничают здесь с формами бралб и пилб , но ни в коем случае не считаются признаками просторечия. Они за фиксированы в разговорной речи интеллигенции, в осталь ном не вызывающей сомнения в нормативности (ср.:
Я говорю, ты ничего не пуняла, что я сказала ; Я ночи не спбла, думала, где бы достать . — Русская разговорная речь: Тексты. 1978. С. 98, 111; текст переведен в орфографическую запись). Такое ударение часто проявляется у петербургских поэтов ( Певица сня @ ла туалет, / Забастовал фагот, / У первой скрипки вырос флюс / И заболел живот. В. Гаврильчик).

В Москве так говорить не принято. У тех, кто заведомо относится к носителям литературной нормы, здесь такая фонетика характерна лишь для довольно многих представителей недавней трудовой иммиграции, служащих в высших эшелонах исполнительной власти, и телекомментатора С. Сорокиной, ленинградки по рождению ( Проверка бы @ ла прекращена. — «Герой дня»,10.12.1999).

При восприятии написанных петербуржцами текстов москвичи могут испытывать затруднения.

Эксперимент над московскими «монолингвами» показал, что краткие цитаты из петербургских авторов вне контекста могут восприниматься как опечатки: зеленая бобочка (С. Довлатов), раньше куры и яичка (И. Бродский).

Трудности разного рода ожидают москвичей и при чтении последнего академического словаря (Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998). По сравнению с МАС (также имевшим уклон в сторону ленинградского узуса) он заметно регионализировался. Многие примеры из БТС оказываются непонятными ( Положить мясо в латку , Точечный дом , Ехать вдоль поребрика , Панели проспекта , Купить дом в садоводстве ). Сокращенные примеры либо не опознаются ( Автобусная, трамвайная к., Взять н. к врачу ), либо среди предложенных восстановлений нет «правильных» (для В доме п. закрывается на кодовый замок стандартно предлагается подстановка подъезд , для П. [глагол] товары в магазине предлагается продавать ; исходному тексту это не соответствует). Москвичи далеко не всегда могут справиться с опознаванием заглавного слова по аккуратному с петербургской точки зрения толкованию (напр., ‘жаренное в кипящем масле изделие из дрожжевого теста (обычно в виде кольца)' неверно опознается как пончик ).

Довольно последовательно отражая петербургскую норму, БТС допускает в метаязык лексику, ранее считавшуюся просторечной (ср.: ‘тушка куры или ее часть'). В ряде случаев, напротив, у слов, бывших в МАС немаркированными / разговорными (и остающихся таковыми в московских словарях Лопатиных и Ожегова — Шведовой), в БТС статус понижен до народно-разговорных, т. е. просторечных (напр., холодец  =   студень, салить — как при игре в салочки, или, по-петербургски, в пятнашки ); некоторые единицы вообще изъяты из словника, вероятно, как неактуальные ( жировка — документ на оплату).

Итак, фонетический и лексический узус носителей литературного языка в Москве и Петербурге заметно различается; это, вообще говоря, как раз и означает, что de facto каждый из городов располагает своей нормой и в фонетике, и в лексике.

В лексикографическую практику было бы чрезвычайно полезно ввести регионально-ограничительные пометы как для литературной лексики, так и для просторечия и жаргонов 2 .

___________________________________

 Для слов юность, юный дают рекомендацию «.! неправ. ю нн ый», «! неправ. ю нн ость» (Орфоэпический словарь. М., 1997) или « не ю нн ый» (Словарь ударений. М., 1993; юность там отсутствует); для слов гостиная, гостиный, гостиница в обоих словарях аналогичных рекомендаций нет, вероятно, как заведомо избыточных.

2  Наряду с нормативной лексикой в современные академические словари включается и много жаргона; в эту категории также попадают регионализмы, при которых ограничительных помет нет; ср. малопонятные в Москве хабарик (БТС) и юкс (Толковый словарь русского языка конца XX в. Языковые изменения. СПб., 1998).

Русский язык в полилингвокультурной ситуации Крыма

Г. Ю. Богданович

Таврический национальный университет имени В. И. Вернадского, Симферополь, Украина

Summary . On the basis of social-linquistic ways and aspect of reserching are given the thoughts about russian lanquaqe and poli-linqual picture of Crimea .

Основной категорией лингвокультурологии признается лингвокультурная ситуация, под которой понимается совокупность языков и связанных с ними культур в их территориально-социальном взаимодействии, понимаемом как динамическое равновесие, в границах определенного региона или административно-политического образования и в рамках определенного временного среза. Поэтому основными компонентами лингвокультурной ситуации, видимо, следует считать различные социальные феномены: языковую ситуацию, языковую политику, науку, культуру, образование, межэтнические отношения, социально-политические условия и др.

Известно, что языковая ситуация характеризуется с учетом количественного, качественного и оценочного показателей. В количественном отношении языковую ситуацию в Крыму следует считать многокомпонент ной, так как функционируют языки украинский, крым скотатарский, русский, болгарский, армянский, греческий, белорусский и др. Доминирующим языком признается русский. При этом следует иметь в виду, что число носителей и число говорящих на языке явно не соотносится с национальной принадлежностью.

Коммуникативная ценность так называемых доминирующих языков также неравнозначна. Это обусловлено рядом экстралингвистических причин, прежде всего тем, что традиционно русский язык являлся и является средством межнационального общения. Поэтому он выполняет различного рода социальные функции: используется в школе, на производстве, в семье, большая часть средств массовой информации русифицирована. Все это происходит по той причине, что большинство населения Крыма привыкло говорить, получать информацию и мыслить на русском языке.

По данным социологических исследований, сегодня в Крыму согласно языковой компетенции можно выделить монолингвов, представляющих собой значительную часть населения (как правило, это люди среднего и преклонного возраста, использующие русский язык во всех сферах жизни). Преобладающую часть асимметричных билингвов составляют люди, хорошо знающие и мыслящие на русском языке. Группу симметричных билингвов составляет, как правило, так называемая интеллектуальная элита. Таким образом, на террирории Крыма правильнее было бы говорить о полилингвизме.

Свидетельствовать о том, что сегодня на территории Крыма спокойная языковая ситуация, конечно, не приходится. При этом смешении языков, стилей, функций, слов и их значений впору было бы говорить о чистоте языка общения, его нормах и специфике употребления. Реч евая разнузданность сопровождает практически всю ду: в транспорте, в школе, на базаре, в СМИ. Люди перестают следить за своей речью, вводят в язык общения слова из другого знакомого языка, совсем не задумываясь о том, насколько это уместно. В результате получается «языковой суржик». Двойственности подобной ситуации способствует и то, что статус русскоязычного населения (а то, что в Крыму проживает одна из самых больших на Украине русскоязычных диаспор, не вызывает сомнения) до сих пор не определен.

Кто такие русские — национальное меньшинство? Тогда должны быть соответствующие права, связанные с развитием национальной культуры и национального языка на определенной территории компактного проживания. Вместе с тем исторически сложилось, что различные народы, населяющие Крымский полуостров, знают русский язык, поэтому он функционирует как язык межнационального общения.

Европейский опыт доказывает, что государство может быть абюсолютно жизнеспособным, не имея единственного официального языка. Различные национальные языки могут сосуществовать параллельно. Язык, подавляемый годами и потому ослабленный, может снова стать основным средством коммуникации в течение одного или двух поколений. Язык, выполняющий коммуникативную роль, не всегда может заменить использование родного языка. И описание так называемой языковой картины мира (термин «языковая картина мира» следует воспринимать как метафору) на основе общественно-исторического опыта определенной национальн ой общности людей создает специфическую окрас ку этого мира, обусловленную национальной значимостью предметов, явлений, процессов, своеобразного отношения к ним данного народа. И только через содержательную сторону языка можно увидеть картину мира дан-
ного этноса, которая является фундаментом всех культурных стереотипов. Ее анализ помогает понять, чем отличаются национальные культуры, как дополняют друг друга.

«Языковая самооборона» в частных дневниках 1960–1980-х годов
(по публикациям 2000 года)

С. С. Бойко

Российский государственный гуманитарный университет

языковая самооборона, новояз, дневники Твардовского, периоды оттепели, застоя

Summary . Recently there have been published a number of private diaries of Russian men of arts, which belong to the time of late totalitarism. These works revealed special features of «antitotalitarian language», which have never been observed before.

Официальный язык тоталитарных обществ, так называемый новояз, new speak, nowomowa [Земская 2000], порождал, как известно, различные проявления «языковой самообороны» [ Вежбицка], изучаемые языковедами. Отечественная наука, продвигаясь в этом направлении, во многом опиралась на достижения польских лингвистов (М. Гловиньски, А. Вежбицка, В. Заславский и М. Фабрис), выявивших ряд конкретных фактов, в которых выразилась языковая самооборона в Польше. Отмечая плодотворность сложившихся подходов к «политической диглоссии», необходимо, как представляется, наряду с общими для разных языков закономерностями, уделить особое внимание анализу русских неподцензурных текстов.

Стремление к духовной независимости «находило отражение в языке “самиздата”, в зарубежных публикациях наших диссидентов, в “кухонных” разговорах интеллигенции, в языке советской тюрьмы» [Ермакова, 32]. Список текстов такого рода, доступных для изучения, должен быть пополнен частными эгодокументами, кото рые публикуются в постсоветское время. Среди них — личные записи деятелей советской культуры, печатно выступавших в более или менее благонадежных формах, но порой самое задушевное писавших «в стол». В докладе анализируются опубликованные в 2000 году рабочие тетради А. Твардовского и дневниковые записи И. Дедкова, относящиеся соответственно к началам 1960-х и 1980-х годов.

В рабочих тетрадях А. Т. Твардовского имеется цитация официозных клише. Ее формы и задачи во многом совпадают со стилистическим использованием новояза в языке посттоталитарного общества в России, изучаемым современными исследователями [Земская 1996]. Наряду с этим записи характеризуются высокой «напряженностью» стиля, которая обусловлена книжностью языка: применением архаизмов, высокой поэтической лексики, сложных синтаксических конструкций, — что составляет контраст подцензурным прозаическим текстам этого автора. Стиль дневника, благодаря эффекту благородной высокопарности, противопоставлен стилю текстов официальной идеологии, против которой автор именно в этот период ведет трудную борьбу за «Новый мир» и «Теркина на том свете».

В дневниковых записях И. Дедкова отражена эпоха позднего тоталитаризма, в частности, он скрупулезно фиксирует скупые сведения о советских жертвах в Афганистане, полученные не из отечественных средств массовой информации. Составленные автором «сводки» основаны на нейтральном словоупотреблении и простом синтаксисе. В центре дневниковой фразы — факт, говорящий сам за себя, не требующий оценочных характеристик, что создает, так сказать, эстетику правды, которая противопоставлена стилю официальных сообщений о событиях в Афганистане.

Разнообразные способы стилистического дистанцирования от языка официоза формируют «антитоталитарный» пласт частных дневников.

Литература

Баранов А., Караулов Ю. Русская политическая метафора (материалы к словарю). М., 1991.

Бойко С. «Новояз» в стихотворениях Б. Окуджавы: «квазиязык» или функциональный стиль? // Функциональная лингвистика: Язык в соврем. о-ве. Материалы междунар. конф. Симферополь, 1998.

Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы языковой самообороны // Вопросы языкознания. 1993. № 4.

Ермакова О. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца ХХ столетия (1985–1995). М., 2000.

Земская Е. А. Новояз, new speak, nowomowa… Что дальше? // Там же .

Земская Е. А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // Вопросы языкознания. 1996. № 3.

Взаимодействие русского и английского языков
на разных этапах исторического развития

Э. Ф. Володарская

Институт иностранных языков, Москва

заимствование, ассимиляция, конверсия, дериваты, семантическая классификация, языковые контакты

Summary . The presentation provides an account of the Russian loanwords brought into English at different stages of its development. The range of words, their number, the place they occupy in English among other loanwords and their assimilation activity are discussed and presented in five tables. The process of borrowing of English words into Russian at different stages of its development has been discussed to assess general language-culture contacts of the two languages.

Р усский и английский языки представляют разные вет ви одной и той же индоевропейской семьи языков. Это подтверждается существованием в них довольно большого количества слов общего происхождения. Одним из серьезных последствий взаимодействия культур является заимствование лингвистических единиц. Взаимодействие языков может иметь место при непосредственном контакте народов, представляя собой как односторонний, так и двусторонний процесс обогащения языковым материалом. Контакты между языками могут происходить и без непосредственного контакта народов, представляя важную часть опосредованных контактов культур. Последнее справедливо в отношении взаимодействия русского и английских языков.

Настоящая работа является частью исследования процесса взаимопроникновения лингвистических единиц при взаимодействии русского и английского языков.

Целью работы является проведение семантического анализа русских заимствований XIV–XX вв., а также английских заимствований в русском языке.

История русских заимствований в английском языке отражает историю торговых и политических отношений России и Англии. В связи с ростом могущества российского государства в XVI – XVII  вв. укрепляются его позиции в международном масштабе, разворачивается оживленная торговля с иностранными государствами, в том числе Англией, повышается интерес к России и россиянам. Именно в этот период появляются первые лингвистические заметки, написанные иностранцами. Первый зарубежный двуязычный словарь (французско-русский) «Парижский словарь Московитов» появился в 1586 г . Вслед за ним в Англии в 1618 г . появился русско-английский словарь Ричарда Джеймса под названием «Записная книжка». В 1696 г . в Оксфорде вышла «Рус ская грамматика» Генриха Лудольфа, что явилось за метным событием в английском языкознании того периода.

Согласно результатам количественного и качественного анализа «Оксфордский словарь», являющийся наиболее полным словарем английского языка, содержит 100 слов-когнатов, т. е. слов общего индоевропейского корня, присутствующих как в русском, так и в английском языках, и 499 собственно русских заимствований.

Качественный анализ русских заимствований, включенных в OED , сводится к следующим семантическим группам:

  1. Историческая лексика (IST)

  2. Научно-техническая лексика (SCI)

  3. Бытовая лексика (DOM)

  4. Биогеографическая лексика (BIO)

  5.  Общественно-политическая лексика (POL)

  6. Народы и языки (NAL)

  7. Лексика, связанная с искусством (ISK)

  8. Религиозная лексика (REL)

  9. Армейская лексика (ARM)

10. Профессия (PRO)

11. Жаргонная лексика (GAR)

12. Междометия (MEG)

Количественный анализ семантических групп показан на рисунке:

В докладе рассматриваются вопросы, связанные со степенью ассимиляции заимствованных слов: русских в английском языке и английских в русском.

Анализ английских заимствований в русском языке приводится в историческом аспекте.

Обсуждаются пуристические течения в России и Англии.

Литература

The Oxford Dictionary. Second edition on compact Disc. Oxford University Press, 1964.

___________________________________
Фонетика русской речи белорусов-билингвов :
современное состояние и проблемы изучения

Л. Т. Выгонная, О. И. Щербакова

И inoeooo ycueiciaiey НАН Беларуси, Республиканский центр проблем человека Республики Беларусь

фонетика, билингвизм, интерференция, тестовый текст

Summary . Russian-Belorussian bilinguism is the subject of study in this work. At present, a phonetic database of the Belorussian language is being developed. The records of mixed Russian-Belorussian speech constitute a substantial part of the database. They permit to determine the degree of stability of both Russian and Belorussian phonemes in the conditions of wide-spread mixed bilinguism

На постсоветском пространстве Республика Беларусь сохранила функционирование русского языка в достаточно широком объеме в общественно-политической, производственной и образовательной сферах. Последнее, однако, не означает, что в речевой практике отсутствуют новые тенденции. Их существование обусловлено новым соотношением белорусского и русского языков, прежде всего за счет переосмысления роли языка титульной нации в жизни суверенного государства. Белорусский литературный язык последних десятилетий более решительно ориентируется на специфические явления, в связи с чем происходит замена калек с русских лексем, прямых заимствований и даже генетически общих для двух языков единиц. Расстояние между двумя литературными языковыми системами увеличивается.

Это не вызвало принципиальных изменений в характере массового смешанного белорусско-русского двуязычия, существующего в Беларуси, хотя уменьшение контактов с русскоязычным населением, снижение роли русских СМИ придает интерферентным явлениям новые черты.

Фонетика русской речи белорусов-билингвов на протяжении последнего 40-летия изучалась постоянно с использованием разных методик. Проводились регулярные магнитофонные записи речи широкого круга лиц, в разной степени владеющих русским и белорусским языками. При этом, безусловно, учитывались и социальные характеристики говорящих (пол, возраст, образование, активное владение территориальным диалектом, семейные традиции, особенности становления речи и речевой практики и т. д.), что отражено в работах сотрудников лаборатории экспериментальной фонетики ИЯ НАН Беларуси П. В. Садовского, А. Н. Андреева, Л. Т. Выгонной и др.

Систематизация данных, полученных при изучении звуковых манифестаций экспериментальных текстов разного объема и жанра и спонтанной речи, позволила сформулировать основной перечень черт, характеризующих особенности речи белорусов-билингвов на фонологическом и аллофонном уровнях, а также отметить основные интонационные показатели, привносимые белорусами-билингвами в их русскую речь. Была установлена определенная территориальная и индивидуальная обусловленность части интерферентных явлений.

Однако нельзя сказать, что весь комплекс проблем, возникающих при белорусско-русском двуязычии, охвачен достаточно полно. Поиск оптимальных путей совершенствования изучения звукового строя контактирующих языков в настоящее время связывается с созданием фонетических баз данных.

Создание Фонетического фонда русского языка, осуществляемое усилиями фонетистов России, уже позволило получить звуковые эталоны русской речи, обращение к которым при изучении близкородственного двуязычия представляется крайне необходимым. Практическая ценность этих материалов очевидна не только на начальной стадии обучения русскому языку, но и на достаточно продвинутых его этапах. Белорусская фонотека интерферированной русской речи представляет практический интерес, позволяя диагностировать наиболее вероятные систематические, частотные ошибки с целью их исправления и предупреждения.

Классификация ошибок, встречающихся в интерферированной речи, позволяет глубже проанализировать явления из области белорусской фонетики, установить стабильность определенных звуковых характеристик, динамику их трансформирования в спонтанной речи.

Дифференциация фонетических явлений родного и русского языков невозможна без формирования соответствующих перцептивных эталонов. Поэтому в настоящее время фонетической группой отдела белорусского языка ИЯ НАН Беларуси осуществляется работа по созданию фонетической базы данных белорусского языка в его литературной и диалектной формах. Особое внимание уделяется созданию тестовых текстов, позволяющих достаточно полно представить особенности белорусской фонетики. Представляется, что запись реализации таких текстов широким кругом носителей языка при одновременной фиксации их же спонтанной речи позволит достаточно полно отразить реальную картину звучащей речи белорусов. Кроме того, эти материалы позволят уточнить данные сопоставительного анализа русского и белорусского языков в их современном состоянии.

Функциональное освоение лексики французского происхождения
(на материале переводов французской литературы конца XVIII — XIX в.)

Н. В. Габдреева

Казанский государственный технический университет имени А. Н. Туполева

адаптация, субституция, галлицизм, прототип

Summary . Asaresuet of comparative analysis of translations of French literature and it's originals new criterion of assimilation of Gallicisms in Russian language by XVIII–XIX centuries was revealed.

Проблем адаптации иноязычной лексики касается любая работа, посвященная языковым контактам. На современном этапе вопрос об определении критериев освоенности заимствованных слов продолжает обсуждаться. В качестве основного признака адаптации слова называется то словообразовательная активность, то наличие семантических новаций. Большинством исследователей проводится мысль о комплексе признаков. Исследованию на уровне заимствований подвергались разнообразные источники, однако переводы с точки зрения поведения в них заимствованной лексики в XVIII–XIX вв. специально не исследованы.

1. В результате сопоставительного исследования переводов конца ХVIII–ХIХ в. и оригинальных текстов фра нцузской литературы (Мольера, Руссо, Вольтера, Мер сье, Маршана, Флориана, Бомарше, Люше, Фенелона) установлен новый критерий функциональной освоенности галлицизмов — употребление заимствованной единицы в переводе, когда она не поддерживается прототипом в оригинале. Выявлено, что в конце XVIII в. галлицизмы находились на разных ступенях адаптации. Так, в частности, функциональное освоение некоторых слов опережало завершение фонетических и морфологических процессов. В большинстве случаев установлена прямая зависимость между временем вхождения и функциональной адаптацией. Обнаружена группа галлицизмов, не зафиксированная словарями, однако в рассматриваемый период уже не ощущаемая как «иностранная» (например, для конца XVIII в. это комод , пакет, софа, паж, манжеты, лимонад ).

2. Субституция, или замещение французского слова некорреллятивным галлицизмом, является доказательством принадлежности заимствования к русской лексической системе конца ХVIII–ХIХ в., а к таковым можно причислить лексические единицы и синтаксические конструкции. По структуре процесс замещения мог быть простым (галлицизм передавал однослов) и сложным (заимствованию соответствовало словосочетание в оригинале). С точки зрения семантики выявлено 8 случаев использования галлицизма, не вызванного присутствием французского соответствия: 1) галлицизм употребляется на месте французского слова в том случае, если семы этих двух лексем синонимичны; 2) переводчик использует галлицизм на месте французского слова, которое уже послужило прототипом для другого заимствования; 3) галлицизм используется на месте контекстуальных синонимов в оригинале, один из которых яв ляется прототипом этого галлицизма; 4) галлицизм, имеющий более широкий смысловой объем, передает французскую лексему с конкретной семантикой; 5) самое распространенная группа — галлицизмы, которые передают значение французской лексемы более широкое по семантическому объему, чем значение заимствования; 6) передача производится на базе семантической и фонетической близости галлицизма и французского слова; 7) галлицизмы-вставки, которым во французском тексте оригинала нет соответствий и которые являются результатом творчества переводчика; 8) французские слова передавались галлицизмами из той же функциональной сферы, однако можно отметить явные семантические расхождения.

Материал позволяет судить о принципах подбора лексем в переводах с французского языка конца ХVIII — начала ХIХ века: перевод осуществлялся с позиций семантической общности, понятийное поле галлицизма сегментно совпадает с семантическим объемом французской лексемы (либо в одном из значений, либо коннотативно, т. е. имело место сходство в понятийном определении).

3. Выявлены причины предпочтения галлицизма прототипу другого слова, не употребленного в переводе: это функционирование иноязычного слова в неизвестном для русского языка значении и в необычном контексте. То есть в случае, если слово французского языка, заимствованное русской лексической системой в определенном значении, функционировало в оригинале в непривычном для русского языка контексте, переводчик не использовал коррелятивный галлицизм.

4. Не подтверждается для галлицизмов мнение о том, что «употребление иноязычного слова в переводном тексте (в полной аналогии с речевой практикой билингвов) регулируется зачастую не русским узусом, а нормами иноязычного употребления, свойственными оригиналу» [Очерки…, 61]. В частности, противоречит этому утверждению вторая группа галлицизмов, которая включает заимствования, употребленные на месте «отвергнутых» прототипов.

Литература

Очерк и… — Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очер ки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Л.: Наука, 1972. 430 с.

Русскоязычие (объекты лингвистических исследований) 1

Э. А. Григорян

Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН

Summary . The report considers the problems of the Russian language existence in a foreign environment. The term «Russian speaker» is introduced. Analyticity tendencies in the development of the Russian language are observed.

Слово «русскоязычие» в качестве лингвистического термина не употребляется. Оно более распространено в политике и средствах массовой коммуникации. Думается, что его можно использовать в качестве термина для обозначения функционирования русского языка в этнически смешанных средах в качестве основного или дополнительного средства общения.

Метаязыковой узус вполне подготовлен к восприятию этого термина наличием и довольно частым уп отреблением терминов «франкофония», «анголоязы чие» и другими.

Русскоязычие определяется нами как любая социально и коммуникативно значимая речь, являющаяся русской по языковой принадлежности. Понимаемое таким образом русскоязычие «скрывает» разные речевые разновидности, которые и необходимо считать объектами, подлежащими лингвистическому исследованию.

В первую очередь это собственно русская речь в исконном языковом коллективе. Именно здесь находят первоначальную реализацию потенциальные возможности системы, закрепляются или отвергаются те или иные варианты. Существующая устойчивая лингвистическая традиция призвана «просеивать» и «сортировать» конкретные реализации, заниматься кодифицированием и стандартизацией языка.

Другим лингвистическим объектом в поле русскоязычия является русская речь диаспоры. Данный объект чрезвычайно разнообразен. В нем можно выделить несколько подобъектов.

Во-первых, русская речь дальней диаспоры разных поколений. Наиболее интересными здесь являются наблюдения над динамикой собственно языковой «ткани» и смены языка от поколения к поколению. Некоторые исследователи считают, что данная речь каким-то образом дублирует активные процессы в русской речи исконной общности. Речь идет об аналитических тенденциях, наблюдаемых в этих речевых разновидностях. Очевидно, что аналитизим заложен в самой системе русского языка и может проявляться по-разному в зависимости от его конкретных причин. Констатация самих тенденций и даже их детальное описание сами по себе ничего не объясняют. Кроме того, ясно, что такое сопоставление должно учитывать и тот факт, что русская речь старой или новой диаспоры характеризуется интенсивным языковым смешением, которое чаще всего проявляется в предпочтительно аналитических формах. Для теории языковых контактов это общее, универсальное положение. Все смешанные языковые состояния (и даже такие устойчивые как пиджины и креольские языки) носят подчеркнуто аналитический характер. Следует ли сделать отсюда вывод, что и в современном русском языке эти тенденции являются результатом языкового смешения?

Во-вторых, русская речь диаспоры, проживающей в бывших республиках СССР. Здесь можно выделить речь компактных и относительно изолированных сообществ, традиционно проживающих среди инонационального населения. Это старая русская религиозная диаспора —

___________________________________

1  Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Грант № 99-04–2200202 А.

староверы на Алтае и в Сибири, Прибалтике, духоборы в Грузии, молокане в Армении и Азербайджане. Существующие исследования (Никитина, Тошьян, Хидешели) вскрывают своеобразие и архаику такой речи. К сожалению, с итуация складывается таким образом, что это на селение в основной своей массе вынуждено переселяться в Россию, прожив в местах «ссылки» по религиозным при чинам более 200 лет. Естественно, их речь как объект исследования может вскоре исчезнуть, а бесценные для русистики сведения пропасть, остаться неописанными.

Большее социальное значение имеет речь русских, оказавшихся вне России уже в советское время. Политиков и общественных деятелей судьба этих людей очень тревожит. С лингвистической точки зрения эта речь, безусловно, отличающаяся от современного русского нормированного языка практически не изучена. Установка на литературную норму была тотальной, но насколько она была результативной, не совсем ясно. Стыдливо говорят иногда о смешанных формах русской речи в Белоруссии и на Украине, в Казахстане и Киргизии. Данный тип речи тесно взаимодействует с неисконной русской речью, что вполне понятно. Русские, проживающие на территории новых государств, естественно ориентируют свою речь на вполне сложившийся образ неисконной русской речи. В условиях потери «каналов» воздействия и выравнивания неисконной речи по литературным образцам эта речь приобретает социолингвистическую устойчивость, а это создает основу для формирования смешанных речевых комплексов, способных перерасти в новые пиджины.

Миграция из стран СНГ в Россию приобретает невиданные масштабы. Ухудшение жизни в новых независимых государствах привело к тому, что некоторые из них потеряли до 3 0% своего населения. Только из Армении эмигрировало более миллиона человек. Не лучше ситуация в Грузии, Азербайджане, Молдавии. Присутствие этого населения все более ощутимо в городах Российской Федерации. Подавляющее большинство мигрантов владеют именно неисконной речью. В процессе утилитарного общения ориентировать свою русскую речь на исконную у них необходимости нет. Разумеется, она некоторым образом выравнивается. И в основном с ориентацией на русское просторечие. Кроме того, она иногда воздействует и на речь носителей русского языка. В процессе материально ориентированного общения нет необходимости преследовать сложные коммуникативные цели. В подобных речевых актах вся иллокутивная ответственность ложится на коммуникантов, лучше владеющих языком. Они вынуждены приспосабливать свою речь к речи неисконных носителей и таким образом имитировать ее. Это явление носит довольно распространенный характер, иногда проникая даже в средства массовой коммуникации.

Ни один из перечисленных объектов нельзя считать изученным в достаточной мере. Более того часто лингвисты не обращают внимание на необходимость их изучения, предпочитая изучать более «приятные» на слух сущности. Между тем изменившиеся условия функционирования русского языка внутри исконного сообщества и вне его активно формируют новый социолингвистический и лингвистический «портрет» русского языка на рубеже тысячелетий. Очевидно, что должно быть пересмотрено и деление русского языка как иностранного и русского языка как неродного (как средства межнационального общения). Необходимо также пересмотреть все методические концепции преподавания русского языка, которые должны иметь лингвистической основой изучение русскоязычия.

Роль социокультурных установок говорящего при переключении
или смешивании языкового кода (на материале русского языка немецкой диаспоры)

В. В. Жданова

Университет г. Тюбинген, Германия

язык эмиграции, культурно-языковое сознание, прагматические установки

Бытование русского языка за рубежом (во Франции, Германии, Финляндии, Америке и др. странах) неоднократно попадало в фокус внимания лингвистов. Тем не менее в силу наблюдательного, а не аналитического характера большинства подобных работ до сих пор открытыми остаются вопросы общетеоретического плана. К ним относится в первую очередь вопрос о механизмах, определяющих развитие вариантов русского языка, формирующихся за пределами России.

Представив в своих предыдущих работах основные тенденции изменения (лексического, морфологического и — в меньшей степени — синтаксического уровня) русского языка в Германии в среде русскоговорящих эмигрантов и переселенцев из бывшего СССР (1988–1999), в предстоящем докладе я хотела бы сосредоточиться на тех факторах, которые эти изменения вызывают.

Как показало исследование материала и работа с двуязычными информантами, к этим факторам должны быть причислены: принадлежность к определенному поколению, социокультурной среде , уровень образованности, сте пень владения родным языком и иностранными языками. Немаловажную роль при нарушении Code-switching , а также при смешении языковых кодов, помимо действия бессознательных механизмов, играют и осознаваемые социальные и культурные установки говорящего , о которых в первую очередь и пойдет речь в докладе.

В Германии языковая ситуация для русскоговорящих эмигрантов и переселенцев может быть определена как своеобразная диглоссия: за сосуществующими в их языковом сознании русским и немецким языками закреплены разные сферы функционирования. Русский остается языком домашнего, внутрисемейного общения, обслуживая сферу бытовой коммуникации . Немецкий же язык обслуживает сферу культуры, общественной коммуникации, образования, превращаясь в средство познания мира. Следствием этого является, в частности, усвоение студентами научной терминологии, местной технической лексики ( Drucker, Brenner etc.) и наимено ваний тех реалий, которые отсутствовали в социо культурном пространстве родного языка ( Ordnungsamt, Wohngeld etc.) , только на немецком языке (без русских эквивалентов).

Однако за однотипными явлениями языкового уровня могут стоять разные социолингвистические факторы, так, смешение языкового кода может быть вызвано не только недостаточной языковой компетенцией говорящего. На индивидуальное речевое поведение оказывают воздействие и социокультурные установки говорящего, и его самоидентификация. Так, говорящий систематически именует православную церковь ортодоксальной (ср. нем. Orthodoxe Kirche ) не в силу недостаточной языковой компетенции, а в силу срабатывания определенной прагматической установки: дистанцирование от значимого концепта, относящегося к русскому культурно-языковому пространству. Заметим, что эта прагматическая установка предполагает двуязычие обоих собеседников. Равным образом эта установка реализуется в переключении на немецкие формулы вежливости в русском контексте. В данном случае Code-switching призван заявить о принадлежности говорящего к немецкому социальному и культурному пространству. Кроме того, многим эмигрантам легче дефинировать свою социальную роль, используя немецкие формулы вежливос ти, поскольку их эквиваленты в русском языке несут иные социальные смыслы. Поэтому эмигрант-билингв склонен считать более подходящей для себя социальную роль воспитанного бюргера, а не российского интеллигента.

За представленными лингвистическими проблемами проступает мощный концептуальный базис, поскольку они реализуют одну из основных оппозиций русского культурно-языкового сознания: свой — чужой . В ситуации эмиграции эта оппозиция актуализуется и настоятельно требует сознательного определения человеком своего места в новой системе этнических и социокультурных координат.

Типы коммуникативных норм и детерминирующие их факторы

О. С. Иссерс

Омский государственный университет

речевая коммуникация, коммуникативные нормы

Summary . A general correspondence between the relevant factors of speech behavior and basic types of communicative norms are discussed.

В лингвистической трактовке норма понимается как совокупность наиболее устойчивых реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. В естественноязыковом зна чении норма рассматривается как «узаконенное уста новление, признанный обязательным порядок, строй чего-нибудь» и как «установленная мера, средняя величина чего-нибудь».

Норма как «узаконенное установление» имеет место в достаточно ограниченной социальной сфере: это дипломатические контакты, дебаты, отдельные сферы делового общения, где речевые действия коммуникантов строго регламентированы. Такой тип коммуникативных ситуаций находится «под юрисдикцией» регламентирующих норм.

В иных ситуациях общения мы имеем дело с нормой как «установленной мерой, средней величиной». Ее мож но определить как правило, стандарт, одобряемый обществом и требующий подражания. Такую норму можно назвать прототипической — ориентированной на наиболее частотный образец коммуникативного поведения. Шкала прототипических оценок включает суждения о том, насколько рассматриваемые речевые действия близки прототипу — «лучшему образцу категории». Прототипический подход позволяет допустить, что все члены категории в зависимости от наличия / отсутствия характерных свойств могут быть в большей или меньшей степени близки прототипу. Когнитивный механизм выбора модели речевого поведения базируется на альтернативах «принято / не принято», «удобно / неудобно».

С точки зрения коммуникативной стратегии речевое взаимодействие может допускать отклонения от прототипа, мотивированные ситуацией, индивидуальными особенностями коммуникантов и т. д. Если прототипическая норма указывает на обычные, стереотипные речевые действия, предпринимаемые для достижения коммуникативной цели, то отклонения от прототипа могут быть в сторону уменьшения либо увеличения усилий, необходимых для реализации коммуникативного намерения. Программа-минимум позволяет достичь цели, приложив усилия, меньшие прототипической нормы. Так, просьба обычно включает несколько коммуникативных ходов: предпросьбу (pre-request), собственно просьбу, мотивацию , опережающую благодарность и др., однако в ряде случаев эта коммуникативная программа может быть редуцирована в зависимости от дистанции между коммуникантами, установки на тип поведения (кооперация / конфликт), индивидуальной манеры общения. Этот тип речевого поведения по аналогии с принятым в биологии понятием гомеостазиса можно определить как гомеостатическую норму. Необходимо заметить, что гомеостатическая норма определяет границу, за пределами которой общение оценивается как нарушение общественных конвенций в области коммуникации (в область этих нарушений попадает такой речевой феномен, как хамство).

Программа-максимум обнаруживает превышение прототипической нормы — случай, когда достижение цели обеспечивается усилиями большими, чем необходимо. Этот тип речевых действий мы обозначаем как гипернорму . Чрезмерные усилия, предпринимаемые для достижения цели, как правило, требуются в условиях конфликтной коммуникации, в стратегиях убеждения, а также мотивируются индивидуальными представлениями о такте и вежливости.

Таким образом, существуют 4 типа коммуникативной нормы, определяемые ситуацией общения и различающиеся по степени императивности. Они отражают сложившиеся в обществе представления о допустимых границах варьирования речевого поведения, нарушение которых ведет к коммуникативному конфликту. Последовательное разграничение типов коммуникативных норм позволяет выявить детерминирующие их факторы, к числу которых мы относим следующие: установку на тип общения (кооперация / конфликт), «степень сопротивления» адресата, дистанцию между коммуникантами, имидж говорящего, имидж адресата («игра на повышение / понижение»), фактор искренности. Установленные критерии также дают возможность продемонстрировать механизм нарушений коммуникативных норм.

Спектр тактик, находящихся в границах коммуникативной нормы, достаточно широк и оставляет говорящему возможность для коммуникативного маневра в зависимости от ситуации. Пренебрежение социальными конвенциями выводит говорящего за пределы коммуникативной нормы. Рассмотренные типы норм интересны не только как факт лингвокультурологический; они имеют ряд важных последствий для развития логико-грамматических категорий языка, находят отражение в его лексических и грамматических единицах. Эти аспекты можно отнести к перспективам исследования коммуникативных норм.

Реформирование русской орфографии: история и современность

В. В. Каверина

Московский государственный университет им М. В. Ломоносова

история русского языка, становления норм орфографии

Summary . The report deals with most serious questions of modern Russian orthography (the spelling of prefixes ending in < c > , the use of the single or double «i» in adjectives and participles) diachronically. Vast material, namely grammar books and texts including letters, newspapers etc. Of the XVII–XX centuries, is used to show the formation of spelling standards in the right perspective.

1. Правописание приставок на < з >

Специфика орфографии приставок на < з > с самого начала определялась их исконно безъеровым характером: древнейшие правописания приставок на < з > отражали произношение, сформировавшееся еще в дописьменную эпоху ( испити, ищезноути, иждити, бесоуда ). Дальнейшее развитие правописания исследуемых префиксов идет по пути унификации. Стремление не отражать на письме позиционные изменения реализуется не полностью и приводит к формированию следующего узуса: перед буквами глухих согласных — «с», в остальных случаях — «з» ( испити, ищезноути, изжити, бесоуда ). Допускается употребление «з» перед «с» корня ( безсоуда ). М. Смотрицкий в «Грамматике» 1619 г . формулирует первое в истории русского языка правило, касающееся правописания приставок на < з > : запрещается писать «щ» вместо «сч» : исчетныи , а не ищетныи.

Установившаяся в XVII веке узуальная норма, предполагающая употребление«с» в приставках перед буквами глухих, закрепляется в грамматических сочинениях XVIII–XIX вв., в первую очередь в «Российской грамматике» М. В. Ломоносова 1755 г . Причем некоторые грамматики (В. Светова 1773 г ., Н. И. Греча 1834 г . и др.), следуя той же узуальной норме и при этом несколько отходя от древней традиции, рекомендуют писать «с» в исходе этих префиксов перед всеми буквами глухих, кроме «с». Орфография приставки < без- > закрепляется к концу первой четверти XIX в. с написанием без- во всех позициях. Несколько позднее данную закономерность отражают грамматические сочинения Н. И. Греча 1834 г ., А. Х. Востокова 1835 г . и др.

В некоторых грамматиках первой половины XIX в. (например, в «Российской грамматике» Академии наук 1802 г .) делается попытка более последовательно провести фонематический принцип и исключить вариативность орфографии приставок на < з > .

Во второй половине XIX столетия в текстах установилось написание с буквой «с» перед глухими согласными, кроме «с», четырех приставок ( вос-, ис-, нис-, рас - ) и единообразная передача без- и чрез- всегда с «з». Такие написания и были утверждены в грамматических сочинениях Я. К. Грота 1876 и 1885 гг. Грот был сторонником фонематического написания всех этих приставок, однако сомневался в возможности «изменить давно укоренившийся обычай».

2. Правописание «н» и «нн» в суффиксах прилагательных и причастий

Возникновение долгих согласных звуков в фонетической системе русского языка древнерусский период отражалось на письме ростом числа удвоенных согласных.

Первые попытки упорядочить правописание одной и двух «н» в прилагательных и причастиях относятся к началу XVII века. В «Грамматике» Мелетия Смотрицкого 1619 г . этот вопрос решается достаточно просто: в имени он рекомендует писать «нн», а в причастии — «н» ( странный, законный , но: читаный ).

Иначе подходят к решению проблемы грамматисты XVIII века. Так, у Ломоносова в «Российской грамматике» 1755 г . различаются страдательные причастия «славенские происшедшие», которые заканчиваются на - нный, -ннаго ( написанный, написанного ), и «простые Российския», которые «приличнее» писать через -ной, -ного ( замараной, замараного ). Среди суффиксов прилагательных различаются - енн, -ен, -ян ( искренной, водяные, серебряных, ветреную погоду ).

В «Российской грамматике» Академии наук 1802 г . впервые формулируется правило, различающее употребление одной или двух букв «н» в причастиях в зависимости от вида глагола ( избранный, украшенный , но: сученый, писаный ).

Попытка дифференцировать написание «н» и «нн» в причастиях и отглагольных прилагательных делается
И. Давыдовым в «Грамматике русского языка» Академии наук 1849 г ., где предлагается писать страдательные причастия через «нн» ( принесенный ), а «прилагательные, от них произведенныя», — через «н» ( заслуженый профессор , но: заслуженная пенсия ).

Стремление решительно упростить написание слов с двойными согласными отражено в словаре В. И. Даля 1863 г . По словам Я. К. Грота, Даль «принял за общее правило не сдваивать букв», исключая случаи, «где этого неуступчиво требует произношение» ( определеный, деланый, современый , но: данный, бездыханный, деревянный, совершенный, сокращенный ).

Современное правило правописания одной или двух «н» в прилагательных и причастиях впервые сформулировано Я. К. Гротом в «Русском правописании» 1885 г . Интересно, что уже в этой работе из ряда исключений выведено слово «стеклянный». Грот рекомендует писать «согласно с произношением»: деревянный, оловянный , замечая при этом, что «раньше писали также: стеклянный, серебрянный, кожанный ».

Итак, на всем протяжении развития русского письма употребление «н» и «нн» в прилагательных и причастиях было непоследовательным. Однако можно установить следующую тенденцию: при первоначальном росте количества удвоенных написаний в XIX веке отмечается их сокращение, особенно в прилагательных. Наиболее стабильным оказывается узус, предписывающий употреб ление «нн» в полных причастиях совершенного вида. Важ но, что кодификация и тем более теоретическое обоснование написания «н» и «нн» в прилагательных и причастиях значительно отставала от существовавшей в каждый конкретный момент узуальной нормы и нередко про тиворечила ей (например, в «Грамматике» М. Смотрицкого не соблюдается сформулированное им правило).

Выявление национально-культурной информации в структуре фразеологизма
на основе компьютерной базы данных

Е. Р. Кнор

Гродненский государственный университет им. Янки Купалы, Беларусь

фразеологическая единица, лингвистическая база данных, национально-культурный компонент, внутренняя форма,
эксплицитно выраженная коннотация, имплицитно выраженная коннотация

Summary . The work is dedicated to the research on cultural and national specifics of Russian language, represented in phraseological database. The major linguocultural information can be extracted by studying inner form and meaning relations of a phraseological unit (PhU). Culturally marked component in a phraseological unit's structure is determined as the object. Distinguishing nationally specific data is being made with the help of specially oriented linguistic database on the basis of an electronic version of «Phraseological Dictionary of Literary Russian» (by A. I. Fyodorov).

1. Развитие информационных технологий ставит перед лингвистами ряд сложных задач, связанных с проблемой «общения» с компьютером на естественном языке, с представлением языковых и культурных знаний в компьютерных системах. Однако компьютеризация лингвистических исследований открывает для ученых и новые возможности решения собственно лингвистических задач, в том числе в области фразеологии. С одной стороны, необходимость лингвистического обеспечения компьютерных систем требует досконального анализа, выделения и исчерпывающего описания всех элементов фразеологического знака, с другой стороны, автоматизированная обработка большого фактического материала дает возможность реструктурировать ФЕ во всей многоаспектности и системности.

2. Сложность фразеологической единицы, как формальная (раздельнооформленность), так и семантическая (ФЕ — продукт вторичной номинации, двуярусное семиотическое образование), яркая коннотативность и образность затрудняют эмпирическую разработку фразеологизма. Компьютерный анализ может стать продуктивным методом объективного и полного описания характеристик данного языкового феномена.

3. Деятельность по созданию фразеологического подфонда Машинного фонда русского языка послужила причиной разработки метода параметрического описания фразеологизмов на основе макрокомпонентной модели ФЕ [5]. Нас интересует блок «М» данной модели, связанный с образно-мотивирующей информацией, в частности исследование образной структуры внутренней формы (ВФ) в соотношении с национально-культурной картиной мира 1 . Эта информация может быть не выражена или не вполне выражена эксплицитно, но содержится в гештальте, который художествен ным обра-

___________________________________

1  Мы согласны с точкой зрения о наличии фразеокода [3], главной составляющей которого и являются специфические, национально маркированные образы.

зом активизируется. Для извлечения из фразеологизмов лингвострановедческих сведений в первую очередь необходимо исследование ВФ фразеологического оборота, природы первичной и вторичной номинации; оно может осуществляться в различных направлениях [1] и разными методами [3], [4], [5].

4. Выявление специфичной национально-культурной информации на уровне компонентов в составе словесного комплекса-прототипа (СК-прототипа) [4] может осуществляться как посредством выявления фразеологических единиц с эксплицитно выраженным национально-специфическим компонентом, где культурная информация непосредственно связана с денотатом, так и через выявление фразеологических единиц с компонентами интернационального характера, которые, тем не менее, в силу общей культурологической значимости денотата могут имплицировать национально-культурный коннотат [2].

5. С целью извлечения из фразеологического фонда русского языка единиц, содержащих национально-культурные сведения, нами разрабатывается специально ориентированная лингвистическая база данных на основе компьютерной версии «Фразеологического словаря русского литературного языка» (составитель А. И. Фёдоров). Индексация культурно маркированного (эксплицитно или имплицитно) компонента в СК-прототипе позволяет формировать по каждому маркеру особый класс фразеологических оборотов. Дальнейший анализ типологических связей внутри класса между СК-прототипом и значением фразеологизма выявляет коммуникативно значимый лингво-культурный фон. Толкование ФЕ с уникальным компонентом также будет дополнено сведениями, отражающими языковую картину мира носителей русского языка.

Учет подобной информации весьма важен и сегодня технически возможен. Сопоставление выделенных классов с аналогичными классами в другом языке может способствовать определению и лексикографической фик сации общего и специфического в образном описании мира, определению имплицитных, но значимых для межкультурной коммуникации сведений.

Литература

1. Кнор Е. Р. Национально-культурный компонент значения фразеологизмов (в контексте проблемы моделирования ФЕ) // Тез. докл. VII Международной науч. конф. «Словообразование и номинативная деривация в славянских языках». Гродно, 1999. С. 354–358.

2. Кнор Е. Р. К вопросу о моделируемости фразеологических единиц // Материалы докл. Международной науч. конф. «От слова к тексту». Минск: МГЛУ, 2000. Ч. 1. С. 184–186.

3. Савицкий В. М. Английская фразеология: проблемы моделирования. Самара, 1993. 171 с.

4. Солодуб Ю. П. Роль словесного комплекса-прототипа в реализации коннотативных возможностей фразеологизма // ФН. 1996. № 1. С. 67–79.

5. Фразеология в машинном фонде русского языка / Астахова Э. И., Баранов А. Н. и др. М.: Наука, 1990. 205 с.

Социолингвистический аспект функционирования товарных знаков

И. М. Копыленко

Казахский государственный университет международных отношений и мировых языков, Казахстан

товарные знаки, дистинктивная функция, аттрактивность, ономастическое, доономастическое значение

Summary . The work contains ways of trade marks creation, as well as extra-linguistic factors affecting to their functioning. A specific attention is paid to trade marks' attractiveness, which guarantees a success among consumers.

1. Обоснование темы и материал исследования

Современный мир характеризуется расширением контактов в различных сферах общественной жизни. Разнообразные контакты народов, стран и государств находят непосредственное отражение в языке. Ввиду этого особую актуальность приобретает исследование областей, где контактирование проявляется наиболее явно и очевидно. Одна из таких областей — создание и функционирование товарных знаков.

Любой знак или любое сочетание знаков, с помощью которых можно отличить товары или услуги одного предприятия или физического лица от товаров и услуг других предприятий и лиц может служить товарным знаком . Существуют различные типы товарных знаков: слово, изобразительный знак, комбинации слов, комбинации символов и изобразительных знаков, рекламные лозунги, цвета, буквенно-числовые знаки. Материалом исследования являются только словесные товарные знаки.

2. Социолингвистический аспект анализа словесных товарных знаков

Словесный товарный знак является одним из видов товарных знаков, получающих все более широкое применение, что объясняется значительными преимуществами обозначения этого рода. Словесные товарные знаки х орошо запоминаются, легко различимы, более удоб ны для рекламы. Словесные товарные знаки представляют собой оригинальные слова, названия. Слова, послужившие основой для товарного знака, могут быть вымышленными или существующими в языке. Могут быть самые разные темы словесных знаков: астрономические (Весы, Близнецы, Галактика), имена собственные (Ботагоз, Айсулу, Мария), имена исторических личностей (Ад мирал Нельсон, Наполеон, Абай, Горбачев), географические названия (Москва, Нью-Йорк, Астана, Париж).

В качестве лингвистического термина — эквивалента товарного знака — выступает лексема-прагматоним (pragma — греч. дело, работа). Это вторичное наименование товара, его торговое название. В области функционирования товарных знаков происходит реализация прагматической функции языка. Лингвистика из науки, оперирующей со структурами и системообразующими единицами, превращается в науку, которая стремится обобщить, проанализировать особенности функционирования языковых знаков в условиях реального употребления.

Являясь своеобразными именами собственными, прагматонимы составляют обширную и почти не обследованную группу ономастикона человека. Помимо лингвистической, прагматонимы несут в себе обширную информацию о социальных факторах. Большое внимание в социолингвистике уделяется закономерностям функционирования языковых единиц в конкретном обществе, различиям, которые обнаруживаются в разных языках в силу того, что они функционируют в различных социально-исторических контекстах. Основная методологическая проблема социолингвистики — установление корреляции между определенными социальными факторами и лингвистическими процессами.

Большой интерес представляет выяснение влияния внеязыковых, экстралингвистических факторов на создание товарных знаков. У прагматонимов выделяется два типа значения: доономастическое и ономастическое. Под доономастическим значением понимается семантика слова — как единицы лексической системы языка — используемая при образовании прагматонима. А под ономастическим значением понимается способность прагматонима соотноситься с определенным видом товара: холодильником, телевизором, продуктами питания и т. д. Помимо этих значений, важно проанализировать, связана или не связана с названным объектом экстралингвистическая информация. Например, «Nuts» — конфеты, содержащие орехи, название малогабаритной стиральной машины «Малютка» отражает эту связь. Названия же «Астра» — сигареты, «Базис» — строительная компания, «Camel» — сигареты — экстралингвистическая информация с объектом не связана.

3. Функции товарных знаков

Особенность функционирования прагматонимов заключается в том, что оно осуществляется вне речевой деятельности — происходит сближение языкового знака с неязыковым (наименование с товаром). На первый план выходит дистинктивная (различительная) функция, настолько значительная, что для ее защиты создана целая юридическая база законов и актов.

Целью товарного знака является идентификация продуктов или услуг. «Kodak» — указывает источник фотографической продукции, «Hilton» — идентифицирует отель и жилищные услуги.

Товарные знаки выполняют следующие функции:

1. Выделение товара или услуги среди подобных, представленных на рынке.

2. Указание на источник происхождения товара или услуги.

3. Указание на определенное качество товара.

4. Рекламирование данного товара.

5. Аттрактивная и эстетическая функция.

Пятая из перечисленных функций представляет лингвистический интерес. Прагматонимы должны находить отклик у тех, для кого они предназначены, вызвать положительные эмоции, они призваны не оставить безучастным читающего или слушающего. В этом проявляется их аттрактивность.

Можно выделить пять основных приемов создания аттрактивности прагматонимов:

1. Синтаксический — образование словесных знаков с необычным порядком слов: «Blanket beautiful» — одеяло, «Key bright» — моющее средство.

2. Семантический — использование для знаков слов, словосочетаний, преследующих цель создания интересного образа: «Pyrotechnic» — галстуки, воротнички, «Little princess» — свежие мороженые цыплята, «Cold nose» — болеутоляющие таблетки. Словосочетания, с семантически несовместимыми компонентами: «Wet flames» — губная помада, « Willow sigh» — туалетное мыло .

3. Фонетический — специфический подбор звуков с использованием даже вымышленных морфем и слов: «Wonder under» — клеящее вещество , «Power-shower» — посудомоечная машина, «Chibbly cherry» — десерт (chibbly — вымышленное слово)

4. Морфологический — создание прагматонимов по необычным моделям: «Roll-it» — малярных работ, «Tops-all» — кухонный шкаф.

___________________________________
Отличительные особенности языка современной русской прессы Эстонии

Е. И. Костанди

Тартуский университет, Эстония

современный русский язык, пресса, диаспора, Эстония, лексика, синтаксис

Summary . Peculiarities of the contemporary Russian mass-media in Estonia expose themselves first of all on the lexical, syntactical and textual levels. The Estonian language and press, local realities, social conditions and the characteristics of an addressant and addressee are the main factors what influence the forming of these peculiarities.

Наблюдения над языком современной русской прессы Эстонии позволяют выявить ряд его отличительных особенностей, затрагивающих прежде всего лексический, синтаксический и текстовый уровни. Наиболее характерными из них являются следующие:

1. Использование лексики, соотносящейся с различного рода местными реалиями. Это может быть лексика, заимствованная из эстонского языка ( мааконд, рийгикогу ), собственно русская лексика или заимствованная из других языков ( уезд, основная школа, волость ).

2. Использование «местной» лексики для обозначения реалий, одинаково существующих как в российской, так и в эстонской действительности ( каубамая, мобиль ).

3. Широкое использование в русском языке латиницы, особенно для передачи названий организаций, учреждений, банков и т. п. ( Hansapank, Eesti Telefon, Viru Rand ).

4.  Синтаксические особенности, проявляющиеся в мень шей по сравнению с языком российской прессы частотности сложных предложений — многочленов с рядом осложняющих элементов (вводных слов, вводных и вставных конструкций, обращений, междометий, однородных и обособленных членов предложения). Структура предложений более упорядоченная, экспрессивные возможности синтаксиса используются недостаточно широко.

5. Регулярность употребления вводных слов со значением указания на источник информации, что, несомненно, обусловлено влиянием эстонского газетного языка, в котором это явление широко распространено.

6. Некоторые закономерности актуального членения предложения и текста, проявляющиеся в использовании более однотипных по своей коммуникативной структуре предложений, в разной частотности определенных типов тематических последовательностей и рематических доминант.

7. Некоторые особенности порядка слов в предложении и словосочетании, не обусловленные актуальным членением. Широкое распространение конструкций, которые могут быть определены как изафет.

8. Особенности выражения прагматической направленности газетных текстов, проявляющиеся в меньшей степени, в сравнении с российской прессой, оценочности, экспрессивности.

9. Различного рода (семантические, грамматические, прагматические) нарушения, обусловленные наличием в русской прессе большого количества переводных текстов.

Анализ отмеченных черт языка русской прессы Эстонии позволяет говорить о его своего рода «промежуточном» положениии между языком российской прессы и языком эстонских СМИ. Факторами, формирующими так ое положение, являются разнообразные частные при знаки социальной, языковой и коммуникативной ситуаций, например широко распространенное двуязычие, меньшая обостренность политической борьбы, признаки автора и адресата СМИ, в частности профессиональный уровень русских журналистов Эстонии, особенности «местного» (как русского, так и эстонского) менталитета, влияние и эстонской, и российской прессы.

Русский язык в его соотношении с языком русских жестов:
позы как жестовые и языковые знаки

Г. Крейдлин

Российский государственный гуманитарный университет

русский, язык, жест, поза, форма, смысл, функция

Summary . The present report deals with some problems of semantic definitions and peculiarities of usage of Russian postures presented in daily interactions. The comparative study of Russian postures and their natural language names is employed, the results of which reveal main concepts and meanings which are associated with these kinds of semiotic units. Finally, the communicative and cultural roles of Russian postural signs are examined.

Существование человека в физическом мире в значительной степени обусловлено тем вниманием, которое человек уделяет телу, и разнообразными телесными действиями, которые он выполняет. Люди в норме свободно владеют своим телом и действуют им применительно к другим материальным объектам. Противопоставление действий тела и действий с телом — это не мыслительное упражнение философов и логиков, а весьма перспективная область изучения разных наук, прежде всего лингвистики и семиотики.

В каждом естественном языке находят отражение нормативные суждения о телесном поведении человека, о функциях и деятельности тела и его частей. Особое место среди невербальных знаков русского языка тела занимают статичные знаки — позы , под которыми я понимаю осознанные или неосознанные общие положения тела и соотносительные положения различных частей тела. Поза всегда наличествует в любой ситуации, посколь ку представляет собой биологически обусловленный способ размещения тела в пространстве. Из общей конфигурации тела и его частей, из их морфологического строения можно многое узнать, например, об актуальном эмоциональном состоянии человека или о характере его взаимоотношений с партнером по коммуникации.

В докладе нас будут интересовать позы исключительно как жестовые конвенциональные знаки , а не как любые возможные положения тела. В нем представлены результаты исследования семантики некоторых русских поз и их наименований в современном русском языке.

Для описания повседневной, бытовой позы, свойственной данной культуре, необходимо провести ее структурный анализ с перечислением всех релевантных признаков и отношений между ними; в частности, нужно указать основные кинетические переменные позы и возможные способы их контекстного заполнения, выявить типичные контекстные изменения позы. Далее, необходимо определить значение позы, установить соотношение ее с определенными выражениями лица и сопровождающими жестами рук и ног (если таковые имеются), указать характерные номинации позы, выявить круги ее возможных употреблений, географические, социальные и культурные ограничения на ее использование.

В каждой культуре существуют стереотипные позы для разных возрастов и полов, позы, отображающие психическое или физическое состояние субъекта. Так, сгорбленная поза человека во многих культурах является признаком старости или физического нездоровья. Сидячая поза в русском языке тела осмысляется как поза статичная, неподвижная или малоподвижная (ср. русские прилагательные непоседливый и усидчивый , существительное сиделка , выражение сидеть много лет на одном месте ). Мужская поза сидя, отклонить корпус назад (при этом часто отводятся за голову сложенные «в замке» и принимающие форму арки руки) свидетельствует о попытке взглянуть на разворачивающуюся ситуацию как бы извне, охватить ее по возможности всю сразу, расширив свой коммуникативный кругозор, хотя реально жестикулирующий остается внутри ситуации. Эта поза обеспечивает доступ к возможным новым аспектам ситуации, а потому открывает для субъекта привилегию оказывать влияние на происходящее, направляя ход событий в соответствии со своими предпочтениями и интересами. Кроме того, в каждой культуре существуют стереотипные социальные позы , например в русской — начальственные или холуйские.

Одной из смысловых доминант русского языка поз являются индивидуальные и социальные взаимоотношения. Позы, в смысловом отношении существенно дополняя жесты рук и ног, выражение лица и игру глаз, обычно обслуживают такие зоны концептов и смыслов, как человеческие отношения и эмоции. Особенно много говорят нам позы о смысловом содержании и структуре актуального процесса коммуникативного взаимодействия. Проведенное описание поз в разных культурах, их функций и сфер использования позволяют выделить
ряд важнейших концептов и смыслов, для кодирования которых знаки-позы лучше всего приспособлены. Это (а)  ти п отношения к другому человеку ; (б)  статус ; (в)  фи зическое и психическое состояние ; (г) степень вовлеченности в диалог или в обсуждаемую ситуацию ; (a) iiene o?anoey eee aooaaiiai ioeeeea ; (a) iaiai .