Слово о полку Игореве

Пушкин А.С. о “Песнь о полку Игореве”

Песнь о полку Игореве найдена была в библиотеке графа А. Ив. М<усина-> Пушкина и издана в 1800 году. Рукопись сгорела в 1812 году. Знатоки, видевшие ее, сказывают, что почерк ее был полуустав XV века. Первые издатели приложили к ней перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны. Многие после того силились их объяснить. Но, хотя в изысканиях такого рода последние бывают первыми (ибо ошибки и открытия предшественников открывают и очищают дорогу последователям), первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим: прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными. Объяснениями важнейшими обязаны мы Карамзину, который в своей Истории мимоходом разрешил некоторые загадочные места.
Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока. Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему стихотворения старого монаха (Rowley). Джонсон тотчас уличил Макферсона. Но ни Карамзин, ни Ерм(олаев), ни А. X. Востоков, ни Ходаковский никогда не усумнились в подлинности “Песни о полку Игореве”. Великий скептик Шлецер, не видав “Песни о полку Игореве”, сомневался в ее подлинности, но, прочитав, объявил решительно, что он полагает ее подлинно древним произведением, и не почел даже за нужное приводить тому доказательства; так очевидна казалась ему истина!
Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под которого невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Держ<авин>? но Державин не знал и русского языка, не только языка “Песни о полку Игореве”. Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Яр<ославны>, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя! Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других сл<авянских> наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами.
Ломоносов жил не в XII ст<олетии>. Ломоносова оды писаны на русском языке с примесью некоторых выражений, взятых им из Библии, которая лежала перед ним. Но в Ломоносове вы не найдете ни польских, ни сербских, ни иллирий<ских>, ни болгарских), ни богем<ских>, ни молд<авских> и других наречий слав<янских).
Слово о пълку Игоревъ <Игоря> сына Святъславля, внука Ольгова
“Не лъпо ли ны бяшетъ, бpатie, начяти старыми словесы трудныхъ повъстiй о пълку Игоревъ, Игоря Святъславлича! начатиже ся тъй пъсни по былинамь сего времени, а не по замышленiю Бояню”.
§ 1. Все занимавшиеся толкованием “Слова о полку Игореве” перевели: “Не прилично ли будет нам, не лучше ли нам, не пристойно ли бы нам, не славно ли, други, братья, братцы, было воспеть древним складом, старым слогом, древним языком трудную, печальную песнь о полку Игореве, Игоря Святославича?” Но в древнем славянском языке частица ли не всегда дает смысл вопросительный, подобно латинскому nе; иногда ли значит только, иногда - бы, иногда - же; доныне в сербском языке сохраняет она сии знаменования. В русском частица ли есть или союз разделительный или вопросительный, если управляет ею отрицательное не; в песнях не имеет она иногда никакого смысла и вставляется для меры так же, как и частицы и, что, а, как уж, уж как (замечание Тредьяковского - В русском языке сохранилось одно слово, где ли после не не имеет силы вопросительной - нежели. Слово неже употреблялось во всех славянских наречиях и встречается и в “Слове о полку Игореве”: луце же потяту быти, неже полонену быти.
В другом месте “Слова о полку” ли поставлено так же, но все переводчики перевели не вопросом, а утвердительно. То же надлежало бы сделать и здесь.
Во-первых, рассмотрим смысл речи: по мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнем же песнь по былинам сего времени (то есть по-новому) - а не по замышлению Боянову (т, е. не по-старому). Явное противуречие! (Очень понимаем, почему А. С. Шишков не отступил от того же мнения. Ему, сочинителю “Рассуждения) о дре<внем> и нов<ом> <слоге>”, было бы неприятно видеть, что и во время сочинителя “Слова о полку Игореве” предпочитали былины своего времени старым словесам.) - Если же признаем, что частица ли смысла вопросительного не дает, то выдет: Не прилично, братья, начать старым слогом печальную песнь об Игоре Святославиче; начаться же песни по былинам сего времени, а не по вымыслам Бояна. Стихотворцы никогда не любили упрека в подражании, и неизвестный творец “Слова о полку Игореве” не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна. Глагол бяшетъ подтверждает замечание мое: он употреблен в прошедшем времени (с неправильностию в склонении, коему примеры встречаются в летописях) и предполагает условную частицу - Не прилично было бы. Вопрос же требовал бы настоящего или будущего.
-------
“Боянъ бо въщiй, аще кому хотяше пъснь творити, то растъкашется мыслiю по древу, сърымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы”.
§ 2. Не решу, упрекает ли здесь Бояна или хвалит, по, во всяком случае, поэт приводит сие место в пример того, каким образом слагали песни в старину. Здесь полагаю описку, или даже поправку, впрочем незначительную: растекашется мыслию по древу - тут пропущено слово славiем, которое довершает уподобление; ниже сие выражение употреблено. (Г-н Вельтман перевел это место: былое воспеть, а не вымысел Бояна, коего мысли текли в вышину, как соки по дереву. Удивительно!)
-------
“Помняшеть бо речь първыхъ временъ усобiцъ”.
§ 3. Ни один из толкователей не перевел сего места удовлетворительно. Дело здесь идет о Бояне; всё это продолжение прежней мысли: Поминая предания о прежних бранях (усобица значит ополчение, брань, а не междуусобие, как перевели некоторые. Междуусобие есть уже слово составленное), напускал он и проч. “Помняшеть бо речь първыхъ временъ усобiцъ. Тогда пущашеть i соколовь на стадо лебедъй etc.”, т. е. 10 соколов, напущенные на стадо лебедей, значили 10 пальцев, возлагаемых на струны. Поэт изъясняет иносказательный язык Соловья старого времени, и изъяснение столь же великолепно, как и блестящая аллегория, приведенная им в пример - А. С. Шишков сравнивает сие место с началом поэмы “Смерть Авелям” (Но что есть общего между манерной прозою господина Геснера и поэзией “Песни об Игоре”.). Толкование Ал<ександра> С<еменовича> любопытно (том 7, стран. 43). “Итак, надлежит паче думать, что в древние времена соколиная охота служила не к одному увеселению, но тако ж и к некоторому прославлению героев или к решению спора, кому из них отдать преимущество. Может быть, отличившиеся в сражениях военачальники или князья, состязавшиеся в славе, выезжали на поле каждый с соколом своим и пускали их на стадо лебединое с тем, что, чей сокол удалее и скорее долетит, тому прежде и приносить общее поздравление в одержании преимущества над прочими”.
Г-н Пожарский с сим мнением не согласуется: ему кажется неприличным для русских князей доказывать первенство свое, кровию приобретенное, полетом соколов. Он полагает, что не князья, а стихотворцы напускали соколов, а причина такого древнего обряда, думает он, была скромность стихотворцев, не хотевших выставлять себя перед товарищами. А. С. Шишков, в свою очередь, видит в мнении Я. Пожарского крайнюю неосновательность и несчастное самолюбие (том 11-й, страница 388). К крайнему нашему сожалению, г. Пожарский не возразил.
-------
“Почнемъ же, брaтie, повъсть ciю отъ стараго Владимера до нынъшняго Игоря (здесь определяется эпоха, в которую написано Слово о полку Игореве); иже истягну умь кръпостiю”. (Истянул - вытянул, натянул, изведал, испробовал. Пожарский: опоясал, первые толк(ователи): напрягши ум крепостию своею). Истянул, как лук, изострил, как меч, - метафоры, заимствованные из одного источника,
“Наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половъцькую за землю Руськую. Тогда Игорь възръ на свътлое солнце и видъ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты, и рече Игорь къ дружинъ своей: бpaтie и дружино! луцежъ бы потяту быти, неже полонену быти” - лучше быть убиту, нежели полонену.
“А всядемъ, бpaтie, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону”. Суеверие, полагавшее затмение солнечное бедственным знаменованном, было некогда общим.
“Спала Князю умь похоти, и жалость ему знаменiе заступи искусити Дону великаго”. - Слова запутаны. Первые издатели перевели: Пришло князю на мысль пренебречь (худое) предвещание и изведать (счастия на) Дону великом. Печаль ему заступить имеет несколько значений: омрачить, помешать, удержать. Пришлось князю, мысль похоти и горесть знамение ему удержало. Спали князю в ум желание и печаль. Ему знамение мешало (запрещало) искусити Дону великого. “Хоту бо (так хочу же, сказал) рече, копiе приломити конець поля Половецкаго(...) а любо испити шеломомь Дону”. “О Бояне, соловiю стараго времени! абы ты cia плъкы ущекоталъ, скача славiю, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, сплетая хвалы на все стороны сего времени (если не ошибаюсь, ирония пробивается сквозь пышную хвалу), рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы”. (“Четыре раза упоминается в сей песни о Трояне, т. е. тропа Трояня, вечи Трояни, земля Трояня и седьмый век Троянов, но кто сей Троян, догадаться ни по чему не возможно”, говорят первые издатели). 5 стр., изд. Шишк<ова>. Прочие толкователи не последовали скромному примеру: они не хотели оставить без решения то, чего не понимали.
Чрез всю Бессарабию проходит ряд курганов, памятник римских укреплений, известный под названием Троянова вала. Вот куда обратились толкователи и утвердили, что неизвестный Троян, о коем четыре раза упоминает “Слово о полку Игореве”, есть не кто иной, как римский император. Но и тропа Троянова может ли быть принята за Троянов вал, когда несколько ниже определяется (стр, 14, изд. Ши<шкова>): “Вступилъ Дъвою на землю Трояню (...) на синъмъ море у Дону”. Где же тут Бессарабия? “Следы Трояна в Дакии, видимые по сие время, должны были быть известны потомкам дунайских славян” (Вельтман), Почему же?
“Пъти было пъсь Игореви, того (Олга) внуку” - etc. Поэт повторяет опять соображения Бояновы и, обращаясь к Бояну, вопрошает: “или, не так ли петь было, вещий Бояне, Велесов внуче?”
“Комони ржуть <за Сулою; звенить слава въ Кыевъ; трубы трубять въ Новъградъ; стоять стязи въ Путивлъ; Игорь ждетъ мила> брата Всеволода”.
Теперь поэт говорит сам от себя, не по вымыслу Бояню, по былинам сего времени. Должно признаться, что это живое и быстрое описание стоит иносказаний соловья старого времени.
“И рече ему Буй-Туръ Всеволодъ: одинъ братъ, одинъ свътъ светлый ты, Игорю, оба есвъ Святъславличя: седлай, брате, свои бръзыя комони, а мои ти готови (готовы - значит здесь известны, значение сие сохранилось в иллирийском сл<овинском> наречии: ниже мы увидим, что половцы бегут неготовыми - неизвестными> - дорогами. Если же неготовыми значило бы не мощенными, то что ж бы значило готовые кони?), осъдлани у Курьска на переди. А мои ти Куряни свъдоми (сие повторение того же понятия другими выражениями подтверждает предыдущее мое показание. Это одна из древнейших форм поэзии. Смотри Свящ<енное писание>) къмети подъ трубами повити” (г. Вельтман <пишет: Кмет значит частный начальник, староста”>. Кметь значит вообще крестьянин, мужик. Kar gospoda stori krivo, kmeti morjo plazhaf shivo - Коль господа чинят несправедливость, крестьяне должны платиться жизнью (словенск.).

1836

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история