Скрынников Р. Россия накануне смутного времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 5 Гонения на бояр

Низложение митрополита Дионисия и удаление из Боярской думы князей Шуйских не сломили оппозицию режиму Бориса Годунова. Напротив, репрессии положили начало новому кризису, носившему многосторонний характер.
В итоге «великого разорения» 70– 80-х годов значительная часть культурных земель оказалась заброшенной. Старопахотные земли зарастали лесом. Спустя пять лет после окончания Ливонской войны лишь небольшая часть пустовавшей пашни была возрождена к жизни. Наметившийся процесс экономической стабилизации был приостановлен неурожаем и голодом, поразившим страну в 1587–1588 гг. Неурожай нанес наибольший ущерб крестьянству, но его последствия испытало на себе и многочисленное мелкое дворянство. Недовольство «скудеющих» служилых людей стало одним из факторов политического кризиса.
В связи с голодом в ряде городов сложилось напряженное положение. Английский посол Д. Флетчер, находившийся в Москве в 1588–1589 гг… был поражен «несчетным числом» бродяг и нищих, наводнивших столицу. Голод и крайняя нужда, замечает Флетчер, изнуряли жителей до предела, в городах участились грабежи и убийства. В городе Ливны произошло выступление посадских людей. Встревоженный правитель Борис Годунов 24 мая 1588 г. отрядил в Ливны видного дворянина К. О. Безобразова «для сыску про смятение градцких людей» .
С наступлением весны 1589 г. возникла реальная опасность возмущения в Москве, вследствие чего власти отдали приказ о размещении на улицах столицы усиленных военных нарядов. Согласно записям Разрядного приказа, 18 апреля 1589 г. «велел государь быть на Москве в объезде в головах по росписи, огня и корчмы выимать: в Кремле – князю Василью Туренину, в Китае – князю Дмитрию Приимкову». На улицах горожане жадно внимали речам юродивого, резко нападавшего на правителя. Флетчер, видевший его своими глазами, писал: «В настоящее время есть один в Москве, который ходит голый по улицам и восстанавливает всех против правительства, особенно же Годуновых, которых считают притеснителями всего государства» .
В течение 1588–1589 гг. Москву будоражили слухи о больших раздорах в семье царя Федора. Эти толки, крайне неблагоприятные для Бориса Годунова, были подхвачены и раздуты за рубежом. В конце 1588 г. ватиканский посол в Кракове направил в Рим две сенсационные депеши. Первая гласила, что «москаль» в ссоре замахнулся на шурина посохом, но Борис выхватил нож и нанес царю две раны, отчего тот опасно занемог. Вторая депеша содержала вовсе недостоверный слух, будто царь Федор убит своими придворными (Годуновыми) .
Московские новости получили отражение в официальной переписке литовского канцлера Л. Сапеги. Источником информации для него послужил рассказ шляхтича, который нес пограничную службу и беседовал через границу с русской стражей. Московиты сообщили знакомому литвину следующее: «Княгиня московская родила дочку. Но Годуновы, будучи недовольны, тайком взяли новорожденного сына у жены стрельца и положили на место дочери царицы. Один со стороны Годуновых, знавший об этом, выдал их в том как младшему князю Дмитрию, брату нынешнего московского государя, так и другим боярам. Потом об этом сообщили самому государю. За эти провинности государь приказал постричь свою жену в монахини. Боясь, что и с ними поступят так же, Годуновы, по словам [русской] стражи, кажется, ранили самого государя» .
Прошло два месяца, и литовский подканцлер А. Бараковский направил польскому послу в Риме письмо с новыми захватывающими подробностями насчет московского скандала. По слухам, когда царь Федор уехал из Москвы на богомолье в монастырь, царица от кого-то забеременела, за что Федор хотел ее постричь в монахини. Брат царицы Борис Годунов из-за сестры поспорил с Федором. В гневе царь ударил шурина посохом, а тот несколько раз пырнул Федора ножом. Здоровье царя плохое. Великая княгиня, опасаясь, что ее постригут в черницы, будто бы хотела отравить мужа . Литовская информация не отличалась достоверностью. Она слишком напоминала обычную клевету, с помощью которой московские бояре чернили правителя.
Противники Годунова порочили его с определенным расчетом. Сначала они безуспешно пытались развести Федора с Ириной Годуновой, а теперь задумали скомпрометировать всю царскую семью и разом покончить с Годуновым.
Несмотря на удаление из Москвы Шуйских, положение Годунова оставалось непрочным, что вынуждены были признать даже доброжелатели правителя. Один из них, австрийский посол Н. Варкоч, посетивший Москву в 1589 г., писал, что власть Годунова недостаточно прочна и может рухнуть мгновенно, едва лишь умрет царь Федор. «Я узнал, – гласил отчет посла, – что кое-где в стране при дворе есть еще тайные враги Бориса, но из-за его власти они опасаются действовать открыто. Случись что с великим князем, против Бориса снова поднимут голову его противники и в стране возникнут заговоры. Борис все это хорошо понимает и видит. Если это не пресечь, все так и будет, а если он и тогда захочет строить из себя господина, то это ему вряд ли удастся» .
В борьбе с боярской оппозицией Борис Годунов неизменно опирался на поддержку главного дьяка Андрея Щелкалова. Однако в 1587–1588 гг. их отношения заметно ухудшились. Располагая информацией о московском дуумвирате, английская королева 6 февраля 1587 г. обратилась с посланием к Годунову и Щелкалову , чем вызвала резкое «неудовольствие» Бориса. Он немедленно уведомил своего эмиссара в Лондоне Джерома Горсея, что не даст ответа Елизавете, поскольку она написала ему «грамоты весьма непригожие и весьма неприличные», ибо «смешивать» его с дьяком – значит наносить «немалую поруху его княжескому (!) достоинству и чести…» . Андрей Щелкалов сохранял известную популярность в земщине и не желал признавать превосходство Годунова. В беседе с английским послом Флетчером в 1588 г. он заявил, что Борису «всякие дела государственные, о которых делех государство держитца, по… царскому приказу все приказаны» . Щелкалов недвусмысленно намекал на то, что Борис был таким же приказным человеком, как и он сам.
В течение 20 лет Щелкалов возглавлял Посольский приказ. Право Бориса на самостоятельные сношения с иностранными державами он, вероятнее всего, рассматривал как попытку вмешательства в дела дипломатического ведомства. Трения между соправителями в конце концов вышли наружу и стали предметом обсуждения в дипломатических кругах. По возвращении из Москвы в 1589 г. австрийский посол Н. Варкоч констатировал, что Борис Федорович совсем не благоволит к Андрею Щелкалову: канцлер больше не в чести, за ним следят и не очень ему доверяют . Сведения Варкоча можно было бы счесть домыслом, если бы они не имели подтверждения в более авторитетных источниках, и в частности в статейном списке посольства Флетчера в Москву. Английский купец А. Мерш, будучи ограблен дьяком, помалкивал до поры до времени, но потом, «видечи, что он (Щелкалов. – Р. С.), де, в опале», подал царю челобитную и добился того, что «ему (канцлеру. – Р. С.) тогда велел государь отчет отдавати». Из английских документов следует, что Щелкалов попал в немилость в начале 1588 г., но уже к июню вышел из опалы .
Распря между соправителями ослабила правительство изнутри. Борис Годунов подвергся нападкам с двух сторон: против него выступили и бывшие опричники Нагие, и знать, близкая к Шуйским. Оказавшись в состоянии изоляции, Годунов прибегнул к репрессиям, которые свидетельствовали о слабости его позиции. По меткому замечанию В. О. Ключевского, современные летописцы верно понимали затруднительное положение Бориса и его сторонников при царе Федоре: оно побуждало бить, чтобы не быть побитым .
В обстановке нараставшего политического кризиса власти завершили розыск об измене Шуйских. Следствие вели с применением обычных в то время средств. Участников заговора брали на пыточный двор и допрашивали с пристрастием. Некоторые из арестованных дворян, убедившись, что дело их проиграно, поспешили сменить знамена. Федор Старой, служивший в свите Шуйских, подал донос на своих государей . Власти получили важные улики, изобличившие вождей оппозиции в изменнических связях с Речью Посполитой. Бояре Шуйские, сосланные в деревню, в 1587 г. оказались под стражей. Как значится в книгах Разрядного приказа, «того же году 95-го сослан в опале в Галич князь Василий Иванович Шуйский». Из записи следует, что приставами у опального боярина были А. В. Замыцкий и галицкий судья князь М. Д. Львов. Оба дворянина внесены в список двора Федора (1588–1589 гг.). Против имени Замыцкого имеется помета «у Шуйских», против имени Львова – «у колодников, в Галич» .
Более позднее «Сказание» свидетельствует, что Годунов перевел опальных Шуйских из их вотчин в темницы: князя Андрея – в Буй-город, князей Василия и Александра – в Галич, князей Дмитрия и Ивана – в село Шую. Список двора Федора подтверждает факт содержания Шуйских под стражей в трех местах. Так, в нем фигурируют трое дворян – А. В. Замыцкий, Ф. П. Чудинов-Окинфов и И. Р. Вырубов, служившие в конце 1588–1589 гг. приставами у опальных Шуйских .
Гроза грянула и над головой регента боярина И. П. Шуйского, Из отдаленной вотчины – укрепленного города Кинешмы – его перевели в Суздальскую вотчину – село Лопатниче , где он подвергся аресту. Несколько позже Шуйского под сильной охраной отправили на Белоозеро и насильно постригли в монахи. В Кирилло-Белозерском монастыре Иов Шуйский имел возможность увидеться с князем И. Ф. Мстиславским, томившимся там более трех лет. Монастырская тюрьма стала местом одновременного заточения двух знаменитых последних душеприказчиков Грозного.
Старец Иов недолго пробыл в монастырской тюрьме. Даже в отдаленном северном монастыре под монашеским одеянием опальный боярин казался правителю опасным соперником. В конце 1588 г. по всей стране прошла молва о его смерти. Английский посол Флетчер, Д. Горсей, московские и псковские летописцы упомянули о том, что «великий боярин» был убит по приказу Годунова . Была ли это обычная клевета на Бориса, или современники дознались истины? Подлинные документы, найденные нами в фондах Кирилло-Белозерского монастыря, помогают рассеять сомнения. На страницах монастырских вкладных книг кирилловские монахи записали, что 12 ноября 1588 г. в их обитель прибыл князь И. С. Туренин, а 28 ноября этот пристав внес большое денежное пожертвование на помин души князя И. П. Шуйского. «А корм на преставление его (князя Шуйского. – Р. С.), – отметили старцы, – ноября в 16 день» . Разумеется, Туренин мог пожертвовать деньги на опального только по царскому повелению. Но чтобы снестись с Москвой, ему нужен был по крайней мере месяц. Следовательно, распоряжение из столицы могло дойти не раньше середины декабря. Между тем Туренин «упокоил» душу опального в ноябре, на 12-й день после его кончины. Приходится предположить, что правитель поручил Туренину не только сопровождать Шуйского на Белоозеро, но и убить его.
Бывшего опекуна задушили дымом, иначе говоря, отравили угарным газом . Сам способ казни указывал на то, что Борис старался убрать соперника по возможности без огласки. В тех же целях он затеял маскарад пострижения. Казнь Шуйского можно назвать поистине «благочестивым» убийством. Московские государи перед кончиной всегда надевали иноческое платье. По понятиям людей того времени, «ангельский образ» облегчал потустороннюю жизнь. Сколь бы критической ни была ситуация, убийство Шуйского было продиктовано не трезвым политическим расчетом, а чувством страха. Пострижение регента покончило с его светской карьерой, ибо в мир он мог вернуться лишь расстригой.
Из прочих братьев Шуйских также погиб в тюрьме князь Андрей Иванович, признанный глава антигодуновского заговора. Обстоятельства его смерти в точности не известны. Поздние летописцы в один голос говорят о насильственной смерти А. И. Шуйского, но местом ссылки боярина называют Каргополь, Самару и другие места, что ставит под сомнение их осведомленность . Есть сведения о том, что князь А. И. Шуйский был убит в темнице в Буй-городе приставом С. Маматовым 8 июня 1589 (7097) г. Последнее известие, однако, не поддается проверке.
Московские летописи четко очертили круг лиц, которые подверглись гонениям в связи с опалой Шуйских. К нему принадлежали князья Татевы, а также знатные дворяне Колычевы .
Видный воевода и боярин князь П. И. Татев-Стародубский занимал влиятельное положение в думе. Он постригся в монахи еще в сентябре 1586 г., т. е. до опалы Шуйских . Возможно, его пострижение было вынужденным. Сын боярина князь И. П. Татев был сослан в Астрахань в прямой связи с розыском об измене Шуйских. Соратник Шуйского И. Ф. Крюк-Колычев, один из лучших воевод конца Ливонской войны, попал в каменную тюрьму в Нижний Новгород .
В связи с разоблачением заговора против Годуновых гонениям подверглись не только знатные бояре, но и многие дворяне средней руки, приказные чины и столичные торговые люди. «Сказание о Гришке Отрепьеве» повествует, что после расправы с Шуйскими Борис «многих дворян и служилых людей, и приказных, и гостей, и воинских людей разослал в Поморские городы, и в Сибирь, и на Волгу, и на Терек, и в Перьм Великую в темницы и в пусты места» . В тюрьму попали суздальский дворянин голова В. М. Урусов , приказной А. Быкасов и многие другие. Имеется предположение, что в связи с «делом» Шуйских в монастырь угодил ростовский сын боярский Аверкий Иванович Палицын, знаменитый впоследствии писатель «смутного времени» .
Преследования Шуйских и их приверженцев не покончили с оппозицией. Центром антигодуновской агитации остался Углич – резиденция младшего сына Грозного. Раздор между московским и удельным дворами нарастал с каждым днем. Свидетельством тому был небольшой, но многозначительный эпизод, связанный с завещанием Грозного.
Неопубликованные до сих пор документы Венского архива приоткрывают краешек завесы, окутавшей историю царского завещания. Речь пойдет о донесениях из Москвы Луки Паули. Этот австрийский подданный долгие годы жил в Москве. Прибыв в Вену в качестве личного эмиссара Бориса , Паули уведомил австрийское правительство насчет неких статей завещания Грозного, якобы имевших проавстрийский характер. По его словам, в Москве весьма склонны избрать на трон австрийского принца, «тем более что в завещании покойного великого князя (Ивана IV. – Р. С.) говорится об этом», а это завещание «еще и поныне держат в тайне…». По наблюдениям Л. Паули, самые знатные московские господа, и в особенности правитель, крайне обеспокоены возможностью больших перемен и неурядиц, которые последуют за смертью бездетного царя, и лелеют надежду видеть на московском троне эрцгерцога Максимилиана .
Заверения Луки Паули нельзя рассматривать как выражение притязаний Габсбургов на московский трон. За спиной Паули стоял Борис Годунов. Правитель, по-видимому, допустил преднамеренную утечку информации. Не решаясь открыто возобновить переговоры относительно брака царицы Ирины с одним из австрийских принцев, он пытался подготовить почву для их возобновления с помощью измышлений по поводу завещания Грозного. Сведения насчет австрийских статей царского завещания следует признать полностью недостоверными .
Сообщение Паули заинтересовало венский двор. Посланный в Москву посол Николо Варкоч получил подробные инструкции, следуя которым он должен был во что бы то ни стало увидеть подлинник завещания и раздобыть его копию или по крайней мере собрать достоверные сведения о нем: действительно ли в завещании покойного великого князя упомянуты дела, касающиеся австрийской династии, в чьих руках оно находится и т. п. Посол в 1589 г. направил в Вену реляцию, в которой сообщил, что Борис Годунов подавил раскрытый им боярский заговор и покарал участвовавших в нем душеприказчиков Ивана IV, а завещание царя, по слухам, разорвал .
Постоянно проживавший в Москве Лука Паули дополнил сведения Варкоча новыми драматическими подробностями.
Согласно Паули, царь Иван IV продиктовал завещание ближнему дьяку Савве Фролову, который вскоре же скоропостижно скончался, из-за чего возникло подозрение, что его отравили, чтобы царское завещание не стало известно .
Насколько достоверно сообщение Паули, сказать трудно. Очевидно лишь внешнее совпадение некоторых фактов. В апреле 1588 г. завещание, по словам Паули, существовало. Не позднее ноября 1589 г. австрийцы узнали о его уничтожении. Однако неизвестно, был ли дьяк Фролов в самом деле отравлен, хотя можно установить, что его имя навсегда исчезло из официальной документации как раз в 1588–1589 гг.
Уничтожение царского завещания для того времени было делом неслыханным. Если Борис действительно решился на такой шаг, то, по всей вероятности, опасность для правителя заключалась в тех распоряжениях Грозного, которые, с одной стороны, касались полномочий регентов, а с другой – определяли владения и права жены и младшего сына Грозного.
Известно, что расследование измены Шуйских бросило тень на Нагих, родню царевича Дмитрия. В беседах с доверенными людьми Борис Годунов не прочь был поведать «о злых умыслах родственников царицы Марии (Нагой. – Р. С.), которые сносились с некоторыми другими боярами (Шуйскими. – Р. С.), назначенными волею прежнего царя товарищами в. правлении» . Факт причастности Нагих к заговору Шуйских с точностью не установлен. Однако и те и другие подверглись гонениям примерно в одно и то же время. В дворовом списке 1588–1589 гг. против имени дворянина Ф. А. Жеребцова имеется пометка: «У Афанасия у Нагово» . Она означает, что Ф. А. Жеребцов, доверенное лицо правителя, был назначен «приставом», т. е. стражником, к А. Ф. Нагому, попавшему в тюрьму. 21 декабря 1588 г. опальный А. Ф. Нагой пожертвовал деньги в Троице-Сергиев монастырь «по сыне Петре» . Необычный вклад был связан с арестом Петра Нагого и ссылкой его в Антоньев-Сийский монастырь. В начале 1589 г. власти распорядились усилить надзор за П. А. Нагим, «приставить к нему приставов и никого не пускать к нему в келью» .
Одновременно с Нагими преследованиям подверглась ливонская королевна Мария Владимировна, дочь Авдотьи Александровны Нагой. Правнучка Ивана III и племянница Грозного Мария Владимировна вернулась из Ливонии в Москву в 1586 г. На родине ее встретили с царскими почестями и пожаловали большие земельные владения . В первой половине 1588 г. королевна вынуждена была принять монашество и удалилась в Богородицкий монастырь в Подсосенье . Ее удельные владения перешли в казну. Вместе с Марией в монастырь попала ее малолетняя дочь Евдокия. 18 марта 1589 г. Евдокия умерла . В Москве тотчас же распространились слухи о том, что ее умертвили по приказу Годунова .
Родного дядю королевны М. А. Нагого власти держали на воеводстве в крохотных провинциальных крепостях Кокшаге и Уфе .
К группировке Нагих тяготел Р. В. Алферьев, тесть М. А. Нагого. В 1589 г. бывший опричный «печатник» и «думный дворянин» Алферьев окончательно лишился всех своих чинов и был сослан «в государеве опале» на службу в Астрахань и на Переволоку. Имя его было немедленно вычеркнуто из списка думных людей со следующей пометой-резолюцией: «написать в дворянах», «на Переволоке» .
Гонениям подверглись и многие представители высшей удельной и княжеской знати. В их числе оказались удельные князья Воротынские. При Грозном Воротынские лишились родового Новосильско-Одоевского удела и получили взамен город Стародуб Ряполовский и несколько крупнейших волостей в Нижегородском и Муромском уездах. Старший сын известного воеводы М. И. Воротынского князь Иван успешно служил в последние годы жизни Грозного и мог надеяться на возвращение родовых земель и думных титулов. Но при Федоре он не получил ни того ни другого. В 1585 г. князь И. М. Воротынский был отослан из столицы на воеводство в Нижний Новгород, где и пробыл не менее двух-трех лет . В начале 1588 г. его послали «в плавную» в Астрахань. Вскоре над головой Воротынских разразилась гроза. В дворовом списке 1588–1589 гг. против имени братьев Ивана и Дмитрия Воротынских имеется помета: «В деревне оба, государя доложить» . Доклад царю не имел последствий, и высокородные князья на много лет остались не у дел.
Правительство Годунова подвергло преследованиям тверского великого князя Симеона Бекбулатовича. Вплоть до конца 1586 г. Симеон числился номинальным главнокомандующим дворянским ополчением, а прочие бояре формально подчинялись ему . Поздние летописцы XVII в. утверждали, будто Симеон лишился удела в начале 90-х годов . На самом деле Годунов ликвидировал Тверской удел раньше. При Симеоне управление его «княжеством» осуществляла удельная дума, которую еще в июне 1585 г. возглавлял боярин князь Борис Петрович Хованский . В дворовом списке 1588–1589 гг. бывший удельный боярин уже записан как царский дворянин . Следовательно, удельная дума была распущена ранее 1588–1589 гг. Тогда же Симеону пришлось расстаться с обширными земельными владениями и с пышным титулом. Из Твери его свели в село Кушалино .
При нем оставили немногих людей его «двора», которые жили в скудости . Можно предположить, что Симеона удалили под предлогом служебной негодности, после того как он стал подслеповат. После смерти Годунова служилый «царь» стал обвинять его во всех своих бедах. По словам Симеона, он ослеп от выпитого вина, которое прислал ему в подарок правитель .
Со времени опричнины высокое положение в официальной чиновной иерархии занимали князья Шейдяковы, происходившие из династии ханов Ногайской орды. В 1586 г. А. Шейдяков возглавлял в армии царя Симеона полк левой руки . В 1588–1589 гг. ногайский мурза числился в списке служилых князей, но против его имени было помечено: «У пристава». После ареста Шейдяков выбыл из числа главных воевод и стал служить головой в царском стане, а затем и вовсе был отставлен от службы .
Среди знати литовского происхождения гонениям подверглись Куракины и их «братия» Голицыны. Последние сохраняли свои позиции в Боярской думе вплоть до смерти Грозного. С первых дней царствования Федора они энергично выступали против политики «двора». Годуновы не без основания считали Голицыных и Куракиных людьми «наиболее опасными для себя и способными противиться их намерениям». Влиятельный член думы В. Ю. Голицын получил отставку и провел последние дни своей жизни в провинции. А. П. Куракин не только не получил место в Боярской думе, но и был удален от «двора» . В 1585–1587 гг. он служил воеводой в Арске и Свияжске, а затем его имя и вовсе исчезло из Разрядов . Все попытки Голицыных и Куракиных вернуть былое положение, опираясь на местнические традиции, неизменно терпели неудачу. Князь А. И. Голицын 8 марта 1585 г. проиграл дело боярину князю Н. Р. Трубецкому . За повторную попытку местничать А. И. Голицын в июне 1588 г. угодил на две недели в тюрьму .
Дворовый список 1588–1589 гг. зафиксировал опалы тех лет, когда конфликт с боярской оппозицией достиг высшей точки. В числе репрессированных оказались князь М. А. Щербатов (в дворовом списке против его имени есть помета: «В тюрьме в опале») и князь М. В. Ноздреватый-Токмаков (помета: «В опале, поговорить») . Гонения затронули не только княжескую, но и нетитулованную старомосковскую знать. Представитель могущественного рода Шереметевых боярин Ф. И. Шереметев в конце 1588 г. за попытку местничать с родственником Годунова С. Ф. Сабуровым был сослан на воеводство в Астрахань . Вскоре он постригся в Антоньеве монастыре в Новгороде. В 1589–1590 (7098) гг. старец Феодорит Шереметев пожертвовал в Иосифов монастырь свою «куплю» (вотчину) – деревню Бурухино и сельцо Рудино в Коломенском уезде. Ранее 2 июля 1590 г. эти вотчины были отписаны в царскую казну . По-видимому, Шереметев подвергся преследованиям как единомышленник Шуйских. Враждовавший с ним племянник «писал его изменником, что с князем Иваном Петровичем Шуйским государю царю Федору изменял» .
Из думы был изгнан последний представитель знатного старомосковского рода Бутурлиных – окольничий И. М. Бутурлин. Он прославился в конце Ливонской войны и мог претендовать на боярский чин. Но в 1588–1589 гг. его сослали на воеводство в небольшую пограничную крепость Ливны. В дворовом списке 1588–1589 гг. Бутурлин записан среди дворян, а против его имени имеется помета: «На Ливне, как минетца крымское дело, отпустит в деревню» . Следовательно, Бутурлин лишился думного чина и был сослан в деревню. Одновременно с ним опале подвергся Е. В. Бутурлин. В дворовом списке царя Федора о нем сказано: «У прис[тава], доложить» .
В то же время гонениям подверглись А. Ф. Третьяков-Головин («отослан», «у пристава»), В. Б. Сукин («у пристав[а] в опале»), Д. Д. Чулков («в тюрьме»), И. Д. Беклемишев («в тюрьме») . Имеются сведения, что в конце 80-х годов опале подверглись известные купцы Строгановы, получившие от Грозного огромные земельные владения на восточной окраине государства. Д. Флетчер писал со слов английских купцов, будто помимо земель власти конфисковали у Строгановых почти все их денежные богатства .
Возврат к политике репрессий, неизбежный в условиях глубокого конфликта между властями и боярством, живо напомнил современникам опричнину. По словам псковского летописца, Борис, будучи еще «в правителях», начал «боярския великия роды изводити… и род свой вынес и с теми восхоте царьствовати на многие лета». Английский наблюдатель Д. Флетчер, обстоятельно описывая опричные меры Грозного против знати, попутно заметил, что подобные средства доселе используются Годуновыми, которые намерены истребить и унизить все знатнейшее и древнейшее дворянство .
Оценивая свидетельство Д. Флетчера, следует иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, миссия Флетчера в Москву потерпела провал и посол мог намеренно чернить правителя и его политику. Во-вторых, английский дипломат писал мемуары, находясь под сильным впечатлением от увиденного в Москве, а он был там в самый разгар гонений на Шуйских и их сторонников и всех событий того времени.

.

Комментарии (1)
Обратно в раздел история