Библиотека Гумер - Экономика и менеджмент

Глава VIII РЫНОК ТРУДА

ОГЛАВЛЕНИЕ

Рассматривать формирование рынка труда как процесс "проникновения" рыночных отношений в новую сферу, подобно их проникновению в сельское хозяйство, на первый взгляд, было бы слишком упростить проблему. Постараюсь объяснить, что я имею в виду.
Труд, в том смысле, в каком я использую этот термин в данной главе, - это не просто "работа". Все классы людей, деятельность которых мы рассмотрели, заняты своей работой, своим делом. Свою работу выполняют крестьянин, чиновник, купец и даже лендлорд - до тех пор пока за ним сохраняется его полезная функция. Для работника в узком смысле характерно, что он работает на кого-то. Фактически он является (не побоюсь этого слова) слугой.
Торговая экономика никогда не могла обойтись без слуг. Но отношения господина и слуги (включая, как мы увидим в дальнейшем, отношения между современной фирмой и ее персоналом) не являются и никогда не были обычными торговыми отношениями. Прежде всего, признаем, что они возникли гораздо раньше торговой экономики. Они были элементом традиционно-командной системы. Между этой системой и отношениями господина и слуги - полное сродство, а для торговой системы они чужеродны. Именно командной системе свойственна иерархия, которая строится на отношениях ведущего и ведомого, лорда и вассала, господина и слуги. Эти отношения частично основаны на силе, а частично - на этическом чувстве в той или иной его форме: с одной стороны, на преданности, а с другой - на ответственности. Напротив, торговая система не предполагает иерархии, продавец и покупатель находятся в ней "на равных". Почему же один должен быть господином, а другой - слугой? Отношения "господин-слуга" в нее не вписываются.
В доторговой экономике (как мы уже видели на примере системы "лорд-крестьянин") слуга, кем бы он ни был, занимал вполне определенное место. Это место не было почетным и не могло избавить слугу от угнетения и произвола, но обеспечивало ему - по крайней мере в спокойные времена - возможность вести размеренную жизнь, соответствующую его социальному статусу и его социальным потребностям, особенно потребностям, связанным с воспитанием детей. Данный статус возлагал на слугу нелегкие обязанности, но в то же время гарантировал ему определенную защиту от себе равных и даже (как мы видели) от своего господина. Положение резко меняется, когда труд подвергается коммерциализации и становится предметом торговли.
"Там души людские покупаются и продаются. Там детей, вскормленных молоком матери, отдают за золото. Там юношей ведут на бойню, а красоту дев берут за кусок хлеба"1. И эти чувства не нужно подавлять - они являются частью рассматриваемой нами проблемы.
Существуют два способа превращения труда в предмет торговли. Во-первых, работника можно продать целиком, и тогда это - рабство и, во-вторых, можно купить его услуги, и тогда это - наемный труд. Первый способ можно считать прямой адаптацией отношений "господин-слуга", свойственных командной экономике, к условиям торговой системы и совершенно очевидно, что в процессе такой адаптации старые отношения в значительной степени теряют те положительные черты, которыми они обладали. Ибо торговые принципы исключают соображе-
1 There souls of men are bought and sold
And milk fed infancy for gold
And youth to slaughter houses led
And beauty for a bit of bread.
(Blake, Rossetti MS).
ния, по которым раба нельзя было бы перепродать, а раз так, то, вероятно, исчезнет и стабильность отношений (в смысле каких-то двусторонних обязательств). Между тем перепродажа - в большей степени торговая сделка, а полностью коммерциализированный рынок труда - это рынок непостоянного труда, где можно выгнать работника, а работник может покинуть хозяина почти в любое время. И если рынок труда формируется по образу и подобию товарного рынка, то он таковым и является2. Рынок наемного труда не обязательно носит такой характер, или всецело такой характер, но коммерциализация означает его развитие именно в этом направлении.
В данной главе я намерен рассмотреть оба вида рынка труда. Каждый из них очень важен с исторической точки зрения и, анализируя их вместе, мы обнаружим, что понимание одного вида рынка многое объясняет и делает очевидным в понимании другого.
В начальный период развития торговой экономики, например, в Древней Греции, использовался в основном первый метод - рабство, но впоследствии главное значение приобрел второй метод. Легко увидеть, почему рынок труда начался именно с рабства.
Когда торговая экономика только-только начала формироваться на фундаменте своей традиционно-командной предшественницы, для купца простейшим способом приобрести слуг была покупка рабов у соседнего лорда или вождя, захватившего пленных и торговавшего ими, или у всякого, кто за деньги готов был отправиться в поход за рабами. Приобретенных таким образом слуг надо было доставить из их домов на новое место. Взять их на время
2 Теоретически можно представить себе долгосрочные контракты на предоставление труда подобно долгосрочным контрактам на поставку товара. Однако, за исключением договоров между учеником н хозяином (которые как раз по причине их долгосрочности обычно рассматриваются как "полурабство"), такие контракты на свободном рынке труда заключаются нелегко.
Об ученичестве см. ниже, с. 177—179.
"в аренду" у их владельца означало нести дополнительные расходы по их возврату, поэтому проще было купить.
Но даже в рамках института рабства необходимо проводить некоторые различия. Захват рабов, по своей природе, всегда был жестоким делом. Совсем иное - обращение с рабом, поступившим к купившему его хозяину: здесь возможны варианты.
Главным занятием рабов почти везде (за исключением нескольких более поздних случаев, до которых мы дойдем в свое время) был труд по дому. Такой труд в общем заслужил репутацию мягкой формы рабства. Для домашних слуг не так уж важно, что фактически они являлись рабами, ибо их владелец делил с ними кров. И если он хотел избежать неприятностей, ему следовало относиться к своим рабам внимательно, чтобы завоевать их преданность и даже признательность. В течение многих веков и во многих странах, где рабов использовали в качестве домашней прислуги, могли преобладать именно такие, весьма гармоничные отношения. Гармония в данном случае означает лишь, что с рабом обращаются не хуже, чем он на то рассчитывает. Если же общепринятые моральные стандарты низки, то и гармония может означать не так уж многое3.
На первых этапах развития торговой экономики торговец покупал рабов, чтобы приобрести слуг, но когда появился постоянный источник поступления рабов, купцы, конечно, могли покупать их в расчете на перепродажу с прибылью. Рабов могли покупать не только купцы, но и землевладельцы. Крупный землевладелец, у которого была возможность положиться на услуги "своих" крестьян и их детей, вряд ли предъявлял большой спрос на "импортный" товар - рабов, но если рабы шли
3 Нельзя оставить вне рассмотрения сексуальные аспекты сосуществования рабовладельца с его рабами. Власть одного человека над другим, что присуще рабству, часто находит выражение и в сексуальной подчиненности. По мере развития общества слова могут менять свое значение. Так, слова "сожительница" или "любовница" в течение многих веков относились к рабыне.
по низкой цене, то покупателями могли стать и более мелкие землевладельцы. В древних Афинах, как утверждает проф. Эндрюс4, даже семья, обрабатывавшая небольшой надел земли, обычно имела собственных рабов. Один-два раба, принадлежавшие "маленькому" человеку, занятые работой по дому или на земле, могли по-прежнему считаться частью семьи, так что и здесь преобладала мягкая форма рабства.
Более "коммерциализированным" и имевшим в древние времена особое значение было использование рабов в лавках и в мастерских. Торговец или независимый ремесленник (которого, напомним, мы тоже считаем торговцем5) работал бок о бок со своими рабами, которые были и его помощниками, и его собственностью. Это опять-таки предполагает какие-то личные отношения, порой вполне терпимые и даже дружественные. Но труд в мастерской (особенно использовавшей рабов) зачастую был так изнурителен, что торговцу приходилось заставлять своих помощников работать столь же тяжко, как и он сам. Между тем его помощники не имели того стимула к труду, который двигал их хозяином, и поэтому в их глазах он был тираном.
Любая из этих форм "маломасштабного" рабства имеет свою темную сторону, но все же в каждом случае не исключена вероятность, что ситуация не столь удручающая. Ибо до тех пор пока раб сохраняет личный контакт со своим владельцем, он сохраняет и свою индивидуальность. А раз так, не исключено, что он получит какое-то повышение и приобретет ответственность. Даже домашний раб может быть назначен старшим над другими рабами, раб-землепашец после кончины или во время болезни своего хозяина может оказаться ответственным за состояние фермы. Точно так же на раба - помощника купца или ремесленника - может быть возложена ответственность того или иного рода. По-видимому, в Древней Греции и
4Andrewes A. The Greeks, p. 135. 5 См. выше с. 49-50.
в Древнем Риме случаи, когда торговец, отходя от дел, поручал их своим рабам, были не так уж редки6.
"Маломасштабное" рабство, об относительной мягкости которого шла речь, было, очевидно, начальным этапом развития торгового рабства. Но на этом его развитие не могло остановиться. Самые черные страницы истории такого торгового рабства (не говоря уже об ужасах захвата рабов) связаны с массовым использованием рабов в большой группе - на плантациях (например, в римских латифундиях и на плантациях хлопка и сахарного тростника в Америке и Вест-Индии), на рудниках и в качестве гребцов на галерах.
"Я неотделима от своей жалкой участи, как раб на галере - от своего весла," - говорит герцогиня Амальфи, приводя обоюдноострый аргумент. Раб из большой команды - не человек, это просто безликая "рабочая скотина".
Однако и здесь можно обнаружить различия. Они нашли свое отражение в истории и имеют экономическое объяснение.
Для рабовладельца, использующего рабский труд на сравнительно крупном предприятии, раб является таким же орудием производства, как и все другие орудия. Поэтому он подходит к его оценке аналогично тому, как современный фабрикант подходит к оценке машины. Рентабельность использования машины зависит от соотношения между ценой ее приобретения и ценой чистого продукта, который рассчитывают получить с ее помощью;
6 Небезынтересны некоторые правовые затруднения, возникавшие в этом случае. Рабы, которые вели дело своих хозяев, должны были иметь право вступать в контрактные отношения, а иногда и владеть какой-то собственностью. Теоретически собственность, которой владел раб, как и сам он, принадлежала его хозяину. Тем не менее необходимо было, чтобы раб имел право как-то распоряжаться ею вплоть до передачи титула на эту собственность человеку, которому он ее продал.
Римские юристы оказались весьма изобретательны. Они придумали особый вид собственности ("peculium" — предмет использова-ния), что позволило рабам вести свое дело. (См.: Crook J.A. Law and Life of Rome. London, 1967, p. 188—191.) Пожалуй, стоит добавить, что раб, ведущий свое дело, — это уже только "наполовину раб".
а чистый продукт равен валовому продукту за вычетом эксплуатационных расходов. Однако эксплуатационные расходы не являются постоянными, фиксированными. Всегда имеется выбор между инвестированием капитала в будущую производительность наличного оборудования и его инвестированием в покупку новых машин или его резервированием для покупки новых машин раньше, чем первоначально предполагалось. И чем ниже цена новых машин, тем больше вероятность, что предпочтение будет отдано ускоренной замене оборудования.
На предприятии, использующем труд рабов на строго деловых началах, действуют те же принципы. Если рабы недороги и их легко приобрести, рабовладелец сведет к минимуму расходы на их содержание. Но если раб стоит дорого и приобрести его труднее, так что потеря раба или утрата им работоспособности принесут убыток, рабовладелец может счесть целесообразным увеличить затраты на его содержание, чтобы сократить риск подобного развития событий. Очевидно, что в последнем случае с рабом будут обращаться лучше. Раб сразу же ощутит увеличение затрат на его содержание, ибо эти затраты представляют собой ближайшее подобие его заработной платы1.
Действительно, исторические примеры свидетельствуют о резком различии между условиями "крупномасштабного" рабства в периоды относительной дешевизны рабов, когда их было выгодно заставлять работать буквально до смерти с тем, чтобы затем купить новую партию на рынке, и значительно более благоприятными услови-
7 Именно поэтому принятый иногда обычай освобождать военнопленных, обращенных в рабство, после определенного периода отработки вряд ли отвечал интересам самих рабов, ибо если владелец знал, что рабы будут его собственностью лишь в течение ограниченного времени, у него не было особого стимула увеличивать расходы на их содержание. Известно, что из тех военнопленных, которые были захвачены в 1648 г. в результате битвы при Колчестере - одной из самых жестоких за весь период Гражданской войны в Англии - и затем проданы в рабство на пять лет на остров Барбадос, лишь очень немногие дожили до освобождения. (См.: Gardiner S.R. Great Civin War. London, 1891. vol. 3, p. 464; Commonwealth and Protectorate. London, 1894, vol. i, p. 351.)
ями эксплуатации рабов, когда заменить их новыми было труднее. И если утрата раба означает серьезный убыток для владельца, выгоднее уделить некоторое внимание его "благосостоянию". Кроме того, в данных условиях становится прибыльным обеспечивать надлежащее предложение рабов на рынке путем их естественного воспроизводства. Лишь в этом случае рабовладельцу выгодно, чтобы его рабы обзаводились детьми.
В данной связи весьма убедительно выглядит аргумент, часто выдвигаемый экономистами, согласно которому для улучшения положения рабов запрещение работорговли имело большее значение, чем отмена самого рабства. Ибо работорговля, как и связанный с ней захват рабов, были особенно отвратительны.
"И в Атлантике на всем пути корабля с рабами за ним следуют акулы, дожидаясь пищи - выброшенных за борт тел умерших рабов," - писал Шелли о сотнях обреченных8. Потеря рабов в пути снижала доходы работорговцев, но чем эффективнее становилась работорговля, тем больше дешевели новые рабы и тем хуже становилось положение прежних. Цена рабов начала расти только после зап-
8 As a shark and dogfish wait Under an Atlantic isle For the negro ship, whose freight Is the theme of their debate.
(P. B. Shelley)
Хотелось бы также привести слова одного английского путешественника, относящиеся как раз ко времени написания поэмы Шелли, об арабских работорговцах в Западном Судане, которые доставляли рабов в мусульманские средиземноморские страны через Сахару: "Они устраиваются на ночлег на расстоянии двух-трех часов езды от деревни, на которую хотят напасть, оставляют с небольшой охраной свои шатры и верблюдов, а сами отправляются в путь с таким расчетом, чтобы попасть в деревню с рассветом. Затем они окружают ее плотным кольцом и захватывают всех жителей деревни... На удобном расстоянии устанавливается штандарт, вокруг которого группируются люди, готовые принять и связать пленников" (Captain G. F. Lyon, 1821. Цит. по: Bovill E.W. The Niger Explored. Oxford, 1968, p. 67). Бовилл добавляет: "Лайон не знал, что всех, кто не имел "товарного" вида — пожилых и людей средних лет обоих полов, беспощадно убивали".
рета на работорговлю и лишь тогда (как утверждалось) условия их содержания стали существенно улучшаться.
Действительно, имеются некоторые свидетельства, что положение рабов в период между запретом работорговли и отменой рабства несколько улучшилось9, что напоминало ситуацию с положением крестьян в системе "лорд-крестьянин". Бытовые условия плантационных рабов на Ямайке незадолго до их освобождения описываются следующим образом10: "Им бесплатно предоставляли для проживания хижины, заставляли трудиться долгие часы без денежной оплаты, но обеспечивали минимально необходимый набор продуктов питания, одежды и домашней утвари. Близ своих хижин они возделывали небольшие огороды и иногда откармливали свиней и птицу для собственного потребления и частично на продажу или для обмена на деревенских рынках". За землю под подобные "приусадебные участки" им платить не приходилось. Выручкой от продажи своих продуктов они распоряжались самостоятельно, расходуя ее на какие-то продукты и товары, не входившие в набор, получаемый от хозяина. Часть выручки они жертвовали различным культам или сберегали в надежде постепенно накопить деньги, чтобы выкупить себя из рабства". Но тот же автор добавляет: "Поскольку рабов в любой момент могли продать или перевести из одного имения в другое, у них не было стимула тратить деньги на вещи, которые в подобных случаях они не могли взять с собой".
В классической системе "лорд-крестьянин" последнего тоже могли "продать", но только вместе с землей, на ко-
9 Работорговля, по крайней мере английским законодательством, была запрещена в 1806 г., а освобождение рабов в английских колониях состоялось в 1833 г. В США рабство было отменено только в 1865 г. в соответствии с 13-й поправкой к американской конституции.
10 Hall D. Free Jamaica, 1838-1865 (an economic history). Yale, 1959, p. 157. (1838 г. — последняя дата для освобождения рабов по закону 1833 г.)
11 Деревенские рынки, и ныне существующие на Ямайке, первоначально обслуживались рабами по воскресеньям.
торой он был "закреплен". Так что предметом продажи были не столько сами крестьяне, сколько право власти над ними. Характерной чертой торгового рабства даже в лучшие времена была возможность индивидуальной перепродажи раба. Существует огромное различие между системой, при которой раба можно продать индивидуально, без учета его семейного положения или других сложившихся у него общественных связей, и системой, когда продать можно только целиком деревню как сложившийся социальный комплекс, связанный с землей. Первая система представляет собой гораздо большее социальное зло, чем вторая. И дело не только в том, что крестьянин сохраняет традиционный инструмент защиты, которого раб почти полностью лишен. Даже имеющий детей раб, которого можно продать индивидуально, не может обрести с ними настоящую родительскую связь. Поэтому рабство практически в любой его форме враждебно семье12.
Перейдем теперь к рассмотрению "свободного" рынка труда - рынка другого рода. Лучше всего, пожалуй, начать с вопроса: как произошло, что один вид рынка уступил место другому?
Чтобы ответить на него, надо вернуться назад - во времена, предшествовавшие отмене рабства негров. Здесь немало может быть сказано в категориях права, морали и политики13. Однако неизбежный вопрос, почему Европа почти полностью перешла к системе свободного труда на несколько веков раньше отмены раб-
12 Социальные последствия данного явления нелегко искоренить. Как показала перепись населения Ямайки, даже в 1950 г. 70% ее жителей,   » по крайней мере номинально, считались "незаконнорожденными".
13 Правомерность такого подхода оспаривалась Эриком Уильям-сом (ныне премьер-министр Тринидада) в его известной книге "Капитализм и рабство" (Williams E. Capitalism and Slavery. North Carolina, 1943). Аргументы Уильямса, в свою очередь, были опровергнуты Роджером Энсти (Anstey R.T. "Capitalism and Slavery: A Critique". — In Economic History Review, August, 1968). Несомненно, однако, что аболиционисты, в большинстве своем являвшиеся либеральными экономистами, недооценивали отрицательных черт свободного рынка труда.
ства негров, требует экономического по своему характеру объяснения14. В отличие от рабства негров, которое было отменено в XIX в. в результате взрыва моральных чувств, древнее рабство было искоренено по экономическим причинам. На протяжении многих веков, когда рабство теряло свое значение, Европа была христианской, но данный факт мало что говорит о связи между этой религией и отменой рабства в Европе -церковь не была озабочена проблемами рабства, считая себя ответственной за душу раба, а не за его статус. Главной причиной вытеснения рабского труда свободным явилась относительная дешевизна последнего.
Один вид труда становится дешевле другого, когда он эффективнее для работодателя. Однако не думаю, что дешевизна такого рода была единственной (или даже главной) причиной вытеснения рабского труда свободным. Ибо проблема сравнительной эффективности свободного и рабского труда не так проста, какой она кажется на первый взгляд. Свободный работник в условиях сдельной оплаты будет, как правило, эффективнее раба, лишенного подобного стимула. Но если речь идет о труде, вознаграждение которого легко увязать с выработкой, нет оснований полагать, что и раба нельзя как-то заинтересовать в более высокой выработке. Точно так же нельзя считать самоочевидным, что свободный труд при повременной оплате эффективнее рабского. Свободного работника, если он ленится, можно уволить, а ленивого раба можно просто продать. И если речь идет о маломасштабном использовании рабского труда и таком же по масштабу использовании свободного труда, когда число работников невелико и вклад каждого виден работодателю (а именно так, можно предположить, практически обстояло дело в большинстве случаев), вряд ли мы сумеем обнаружить существенную разницу.
14 Моему исследованию упадка рабства в Европе очень помогло уже упоминавшееся исследование Марка Блока (Cambridge Economic History of Europe, vol. 1, first edition, p. 234—243, second edition, p. 246-255).
Итак, предположим, что эффективность труда раба и свободного работника одинаковы. Но тогда возникает вопрос о цене труда того и другого рода за единицу времени. Для рабовладельца цена рабского труда за единицу времени равна издержкам содержания раба плюс процент (и амортизация) на вложенный капитал. Что касается издержек содержания раба, то они могут быть текущими (обязательными в любом случае) и более долговременными (призванными обеспечить его работоспособность в будущем). Последний компонент, как мы видели, иногда отпадает, - если цена раба на рынке низка, но обязателен, когда на рынке рабов держатся высокие цены. Поэтому издержки за определенный период должны быть выше одних лишь краткосрочных эксплуатационных издержек за тот же период. Ибо эту разницу составляет процент и амортизация на вложенный капитал или долгосрочные эксплуатационные издержки. Разность между совокупными и краткосрочными издержками не может быть равна нулю; в противном случае не было бы причин поддерживать предложение рабов на рынке и оно бы иссякло. Но при нехватке рабов на рынке она больше, чем при их избытке.
А как обстоит дело с аналогичной калькуляцией в случае свободного труда? Наниматель работника на свободном рынке труда не несет никакой ответственности за работника вне периода, на который тот нанят. Таким образом, назначенная ему заработная плата исчерпывает все расходы работодателя на труд, а заработная плата, на которую вынужден соглашаться работник, в свою очередь, определяется имеющимися у него возможностями воспользоваться более привлекательными предложениями. При недостаточном предложении на рынке труда за-, работная плата может подняться довольно высоко, но при избытке труда она может упасть весьма низко - до уровня, не превышающего краткосрочные эксплуатационные издержки содержания раба. Таким образом, в любом случае цена труда зависит от его нехватки или обилия на рынке. Нет ничего, что предопределяло бы постоянную, неизменную относительную дешевизну (или дороговизну) одного вида труда по сравнению с другим. При избытке рабского труда он вытесняет труд свободный и, наоборот, при избытке свободного труда вытесненным оказывается труд рабский. Это - конкурирующие между собой источники труда, и при их одновременном использовании только доступность одного вида труда влияет на цену другого вида (заработную плату наемного работника или цену приобретения раба).
Происходившее в тот период, думается, можно объяснить выше приведенными соображениями, но с учетом, что мы примем во внимание еще одно (достаточно очевидное) обстоятельство: работорговец обычно13 не соглашался превратить в рабов людей своего рода-племени. Это отчасти объяснялось моральными (не обязательно очень возвышенными) соображениями, но данное положение (в том грубом мире, о котором мы сейчас говорим) имело и практическую основу, поскольку делало работорговлю более надежным занятием. Нелегко внедрить систему рабства, если раба нельзя отличить по каким-то признакам: внешности, цвету кожи или диалекту (последний признак, как мне представляется, играл главную роль).
Греки даже во времена Пелопонесской войны не испытывали особых угрызений совести при продаже в рабство своих соотечественников, но разнообразие диалектов, на которых изъяснялись тогдашние эллины, позволяло их сразу узнать. Римляне, пару столетий спустя, не чувствовали угрызений совести при продаже в рабство греков и других народов, подпавших под их власть. Вполне вероятно, что во II в. до н.э., когда Рим завоевывал средиземноморские страны, поступление рабов на рынок было особенно массовым. Нетрудно догадаться, что
15Я говорю: "обычно", ибо необходимо учесть и продажу в рабство в качестве наказания за какое-то преступление или невозврат долга. При отсутствии системы тюрем такой вид наказания был нередким. Но все же работорговля не могла строиться только на подобных наказаниях.
именно в этот период раб стоил особенно дешево, условия его содержания у владельца были наихудшими, а разрушительное воздействие рабского труда на то, что осталось от рынка свободного труда, - наибольшим. Имеется немало свидетельств, что именно в этот период Рим испытывал сильнейшую социальную напряженность16. Позже, в более спокойные времена, наступившие в результате преобразований Цезаря и Августа, рабство хотя и сохранилось, однако трудно понять, откуда рабы могли поступать в массовом порядке. Поэтому можно считать вполне вероятным, что условия содержания рабов немного улучшились и что на рынке доля свободного труда несколько увеличилась, а доля рабского соответственно сократилась.
Это только гипотеза, но она не лишена оснований. Римские законы, еще до христианизации империи, начали предусматривать элементарную защиту рабов17, а поскольку законы всегда отражают лишь нечто вошедшее в обычай, можно предположить, что условия жизни рабов действительно несколько улучшились. И хотя христианство не боролось с рабством, оно поощряло тот взгляд, что христиан (ортодоксальных христиан, крестившихся по всей форме) не следует обращать в рабство. Таким образом, рамки понятия "нельзя делать рабами людей одной с вами крови" соответственно расширились.
Рабство не исчезло. О рабах все еще говорилось в кодексе Юстиниана (VI век н.э.) и после этого в Западной Европе работорговля и войны с целью захвата рабов продолжались в течение столетий, однако их объектами были только нехристианские и полухристианские народы, которых становилось все меньше: англосаксы18
16 Наиболее известными проявлениями напряженности были восстания рабов (Спартак) и деятельность Гракхов. (Восстание рабов под руководством Спартака произошло позднее — в 73—71 гг. до н.э. — Прим ред.)
17 Cambridge Mediaeval History, vol. 2, p. 62.
18 Как говорил папа римский Григорий, "поп angli, sed angeli" (англосаксы - далеко не ангелы).
и германцы до принятия ими христианства; славяне (от названия которых - slavs- пошло слово "раб" — slave). Но кто еще? Наибольший потенциальный источник рабов на юге и на востоке был ограничен военной мощью исламского мира19.
Таким образом, во время экономического подъема эпохи раннего средневековья (в нашем предыдущем анализе - это Вторая фаза, связанная с расцветом городов-государств) рабы были малочисленны и дороги, так что если обнаруживался какой-то источник свободного труда, им не пренебрегали. Вот так, я думаю, все и происходило. Торговая экономика Западной Европы в средние века была отрезана от источника рабов, а ко времени открытия морского пути в Африку (XV в.) там уже утвердилась система свободного труда.
Как только система свободного труда установилась, она, скорее всего, оказалась более дешевой. Рабов приходилось привозить на рынок (или его подобие) издалека и транспортные расходы накладывались на их цену. Свободного работника привозить не нужно - он придет сам. Но зачем бы ему приходить, если заработок, на который он может рассчитывать, столь низок, что свободный работник дешевле раба? Ответ очевиден: по крайней мере в некоторых случаях заработок был не так уж низок.
Торговая экономика дает человеку возможность "подняться". Приток работников из деревень в города (а это было главным источником рынка свободного труда) стимулировался притягательной силой городов, возможностью существенно или даже разительно повысить свое благосостояние. Пусть на деле лишь немногим удава-
19 Мусульмане, как и христиане, не желали обращать в рабство своих единоверцев, но создание Мусульманской империи (как и Римской) путем завоеваний первоначально обеспечило изобилие рабов. Однако и позже они имели доступ к источникам рабов не только и Африке, но также в Азии и Европе — к источникам, закрытым в средние века для европейцев по указанной выше причине.
лось достичь взлета, но именно призрак улучшения жизни • создал городской пролетариат20.
Определенное влияние на этот процесс, конечно, оказало давление со стороны роста численности населения. Я не ставлю под сомнение тот факт, что отток населения из деревень в города зависел от степени нехватки земли и уменьшался по мере ослабления земельного дефицита. Теперь считается, что в начале средних веков (с XI по XIII вв.) население в большинстве стран Западной Европы быстро увеличивалось, и это, конечно, могло дать толчок оттоку людей в города. Ведь даже при системе "лорд-крестьянин" у тех, кто решался уйти в город, для этого не возникало серьезных препятствий21. Но подобное давление со стороны роста численности населения совсем не обязательно должно ощущаться. Вполне вероятно, что на рынке свободного труда сохранялось определенное равновесие спроса и предложения пролетариата даже на фоне небольшого земельного дефицита и несмотря на постоянство численности городского и сельского населения, взятых в отдельности.
Такое могло происходить при расширенном воспроизводстве сельского населения и суженном - городского. В этих условиях избыточное сельское население могло переселяться в города, чтобы восполнить нехватку городского, так что численность населения и в деревнях, и в городах оставалась почти неизменной. Некоторые из тех, кто уходил в города, могли преуспеть, влившись в ряды более или менее крупных купцов, восполнив тем самым потери, которые этот класс неизбежно терпел в каждом поколении из-за фиаско в деловой сфере. Но все же такой счастливый исход был исключением и большинству вчерашних селян приходилось довольствоваться случайной или
20 Согласно легенде, одним из таких счастливчиков был сэр Ричард Уиттингтон, "бедный парень", которому в XV в. удалось стать лорд-мэром Лондона. Серьезные историки разоблачили эту легенду, показав, что Уиттингтон никогда не был беден, однако для выяснения корней исследуемого мною процесса легенда может быть даже важнее факта.
21 См. выше, с. 148.
неполной занятостью, оставаясь полуработниками-полунищими. В этих условиях вновь пришедшие в города не имели возможности обзавестись семьей (в данном отношении даже рабы находились в лучшем положении). Так что если бы не постоянный приток населения из деревень, численность городского пролетариата неизбежно сократилась бы. Это, конечно, только "модель", однако, будучи скорректированной относительно местных условий и других подобных факторов, она хорошо вписывается в историю многих больших городов, где в течение столетий формировался рынок свободного труда22.
Теперь следует отметить, что важным условием сохранения равновесия спроса и предложения пролетариата на рынке свободного труда является невозможность вернуться в деревню для тех, кто разочаровался в городской жизни. Чем легче им вернуться, тем выше поднимется цена труда в городах, ибо город окажется в ситуации нехватки, а не избытка труда. В большинстве случаев, несомненно, вернуться в деревню было очень нелегко, -уехав, человек расстался со своим домом и землей, и никто не будет сохранять их в ожидании его возвращения. Тем не менее, по крайней мере в одном важном случае, возвращение было возможно, - когда речь идет о новых территориях, где земли много ("бери сколько угодно"), притом хорошей земли, способной привлечь и землепашца и животновода, обеспечив им пристойную жизнь. При наличии такой возможности - как это было, например, при освоении Северной Америки - заработная плата городского рабочего не могла не повышаться. Даже неквалифицированный рабочий в подобных обстоятельствах может рассчитывать на высокую зарплату (которую в других местах сочли бы фантастически высокой), в против-
22Здесь снова можно привести выдержку из Блейка: "Блуждая в полночь по улицам города, я часто слышу, как юная мать пытается успокоить плачущего младенца, проклиная тот час, когда она решилась вступить в брак и создать семью". ("Лондон" — "Песни познания"). Такая ситуация была значительно более типичной, чем превращение пришельца из деревни в богача.
ном случае он бы уехал. Именно поэтому заработная плата городских рабочих в Северной Америке со времен первых поселенцев была намного выше, чем в Европе.
Здесь мы, по меньшей мере, имеем случай, когда рынок свободного труда действительно дает работнику то, чем манит, обеспечивая "всесторонние преимущества". Но и здесь есть противодействующий фактор, -а именно, то, что в данном случае опять-таки рабский труд на время становится дешевле свободного. Освоение новых земель в Америке, повысившее цену свобод- ного труда, стимулировало привоз рабов из Африки. В то время Европа уже не предъявляла спроса на рабов, но в Америке спрос был еще очень велик. Таким образом, на довольно поздней стадии развития торговой экономики рабство снова получило распространение23.
Так есть ли хотя бы еще один, не столь своеобразный и редкий случай, когда торговая экономика должна оказаться на уровне связанных с ней ожиданий? Отмеченное нами равновесие на рынке пролетариата было устойчивым равновесием, которое могло сохраняться при неизменной численности своих составных частей много лет, из поколения в поколение. Что же произойдет, если мы учтем, что такое равновесие совмещается с ростом торговой экономики?
Даже в период, предшествовавший промышленной революции (а в данной главе я рассматриваю именно этот период), рост торговли, включая в торговлю и ремесло, должен был вести к росту спроса на труд. А если такой рост спроса продолжается и не удовлетворяется соответствующим увеличением предложения на рынке труда в силу общего роста численности населения или ускорен-
23 Процесс прямой замены свободных белых работников черными рабами можно проследить на истории восточной части карибского региона в XVII в. Частично это было связано, конечно, со сменой возделываемых культур (переход с табака на сахарный тростник). Но без дешевого (в данных условиях) рабского труда производство сахара вообще не могло бы получить развития.
ного притока работников из "деревни", то не наступит ли момент, когда весь избыток труда окажется поглощенным и начнется общее повышение заработной платы? Ведь именно этого, с позиций современной экономической науки, мы должны ожидать: при достаточно значительном расширении производства излишек рабочей силы должен смениться ее нехваткой.
Между тем создается впечатление, что в допромышленных условиях так происходило редко. Отчасти объяснение заключается в том, что рост производства был незначительным и локальным. Сельскохозяйственный сектор экономики был очень обширным, а возможности для доходной занятости, несмотря на ее постепенное расширение, все еще оставались ничтожными. С подобной ситуацией мы сталкиваемся и в наши дни, когда речь идет о развитии "слаборазвитых" стран, - в допустимости подобной аналогии не приходится сомневаться. Но эта аналогия подсказывает еще одну причину, по которой рост торговой экономики оказался неспособен поглотить избыток рабочей силы.
Мы не должны думать о "городской" рабочей силе как о чем-то однородном. На рынке свободного труда одни его виды всегда могут оказаться более дефицитными, чем другие, и за более дефицитный труд устанавливается более высокая заработная плата. Но дело не только в величине заработной платы, ибо ненадежность и непредсказуемость рынка труда, по своему характеру приближающегося к товарному рынку, тяжело сказывается на рабочих. И если они смогут (или захотят) пожертвовать частью заработной платы ради сохранения стабильности, то их работа, особенно высокой категории сложности, будет более устойчивой и регулярной, а не только высоко оплачиваемой. Существуют виды труда очень высокой категории сложности, где работник в индивидуальном порядке может оказаться столь ценным для нанимателя, что у него всегда есть основания рассчитывать на постоянную занятость, даже если в данный момент нужда в нем невелика. Что касается труда средней категории сложности, то и здесь путем организации гильдий и систем ученичества (сформировавшихся в разное время во многих странах) работник может добиться для себя определенной стабильности. Труд низшей категории сложности я связываю с "городским пролетариатом". И (на той стадии, которую мы рассматриваем) у него нет ни стабильности, ни высокой заработной платы.
Большая часть нового пополнения городского рынка труда приходится на труд низшей категории. Но общее расширение спроса независимо от его источника распределяется, по-видимому, в пропорциях, колеблющихся в зависимости от обстоятельств, по всем категориям. И если бы переход работника в вышестоящие категории был несложен, то занятость росла бы повсеместно, и в конце концов избыток труда низшей категории сложности был бы поглощен. Однако фактически переход в более высокие по квалификации категории труда наталкивается на значительные препятствия, которые со временем могут уменьшиться, но это происходит не сразу. Общее повышение спроса на труд поэтому иссякает, частично в результате относительного повышения зарплаты работников высших категорий квалификации или получения ими каких-то иных, относительно эквивалентных преимуществ. Это может дать стимул к замене квалифицированного труда менее квалифицированным, и что-то в этом роде, действительно, могло происходить. И чем выше степень подобной замены, тем больше общее повышение спроса на труд может затрагивать низшие категории труда. Но подобный путь непрост и общий эффект разделения труда на квалификационные категории (я предпочитаю это определение как менее эмоциональное и жесткое, чем "классовая структура") таков, что расширение спроса на труд работников низшей квалификации, которое могло бы в конечном счете поглотить городской пролетариат, быстро затухает.
Переход из одной категории в другую происходит в результате обучения и повышения профессиональных навыков, а обучение - это процесс, к реализации которого рынок свободного труда готов далеко не сразу. Обучение - это услуга, которую рынок предоставляет лишь тем, кто хочет и может уплатить за нее. Но в таком своем виде обучение - это, скорее, удел представителей высших категорий труда, которые хотят таким образом закрепить обретенное ими преимущество за своими детьми. (Правда, тенденция подобного функционирования системы обучения, еще до торжества государственных образовательных систем, в какой-то мере смягчалась деятельностью благотворительных организаций.) Обучение на рабочем месте, на первый взгляд, более доступное, фактически страдает тем же дефектом.
В соответствии с принципами свободного рынка обучаемый (чьи будущие производственные возможности при этом расширяются) приобретает определенное преимущество, за которое он должен уплатить или - что к конечном счете одно и то же - согласиться на зарплату, более низкую, чем та, которую он и так может получать. Но если цена неквалифицированного труда и без того низка, этого он сделать не может. Поэтому низкооплачиваемый рабочий должен где-то занять деньги, чтобы оплатить свое обучение. Но кто же предоставит нищему кредит? В контракте об ученичестве (а такие контракты были широко распространены), который некоторым образом, хотя и не оптимально, решал эту проблему, рабочий, по существу, брал в займы у своего нанимателя, предлагая в качестве залога самого себя. За его труд переплачивали в начале, но недоплачивали в конце. А раз так, то в интересах нанимателя как можно больше растянуть период ученичества, что равносильно взиманию непомерно высокого, ростовщического процента за предоставленный кредит. Ученик, связанный таким образом со своим наставником (нанимателем), не намного отличается в этом отношении от раба, которому обещано освобождение к определенной дате. Ученик свободен от чрезмерной эксплуатации лишь в том случае, если наниматель рассчитывает использовать его по истечении срока окончания обучения. Нам хорошо известны контракты об ученичестве, в соответствии с которыми все плоды обучения достаются нанимателю и лишь жалкие крохи - подмастерьям. И этому не приходится удивляться, если подобный контракт воспринимается просто как договор о купле-продаже труда, лишенный элемента социальной ответственности. В более развитых системах ученичества такой элемент присутствует, но чаще это имеет место в том случае, когда мастер и подмастерье находятся в какой-то социальной связи. А это значит, что система ученичества, как и система образования в целом, служит, скорее, средством сохранения преимуществ работников высшей категории труда.
Насколько описанная ситуация изменилась или меняется под влиянием промышленной революции, происходившей в течение последних двухсот лет, - сюжет следующей главы.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Экономика и менеджмент