Библиотека Гумер - Экономика и менеджмент

Глава V ДЕНЬГИ, ЗАКОНЫ И КРЕДИТ

ОГЛАВЛЕНИЕ

Судя по всему, период упадка города-государства, или системы городов-государств, был весьма длительным. Именно так, я полагаю, обстояло дело с Ганзейским союзом, а также с Венецией, мощь которой к XVIII в. ослабла настолько, что о ней можно было говорить не более, как о родине Каналетто и Казановы. Как писал Поуп: "И бывшая владычица Адриатики, лишившись своего флота, оказалась просто прибежищем евнухов и влюбчивых наглецов"1. Когда наступает конец, остается только предать забвению прошлое.
Таков один из вариантов развития событий. Но есть и другой, более важный. Даже в тот период, когда система городов-государств еще сохраняла признаки жизни, она могла прекратить свое существование более драматичным образом. Это могло быть вызвано внешними причинами, которые, с нашей точки зрения, имели только случайный характер. А могло произойти и по причинам, которые отнюдь нельзя считать случайными, ибо они представляют собой неизбежное следствие описанного мною процесса.
Мы видели, что подъем торговой экономики обогащает тех, с кем ведут торговлю. С ростом их богатства растет и их мощь. Они могут становиться сильнее просто благодаря продаже им оружия - города-государства, конкурируя между собой, не испытывали на этот счет никаких
1 Where, eas'd of fleets, the Adriatic main Wafts the smooth eunuch and enamour'd swain.
A. Pope. Dunciad IV, p. 309 (написано примерно в 1740 г.).
колебаний. Кроме того, существовали и не столь очевидные пути их укрепления, связанные с освоением новых приемов и технологий. Прежде чем такое наращивание мощи становилось действительно опасным, могло пройти немало времени. Первым проявлением возросшей мощи соседей-монархов могла стать их борьба друг с другом. Восстания (поддерживаемые и разжигаемые греками) удерживали персов от внешней агрессии. Итальянское Возрождение процветало отчасти благодаря Столетней войне между Англией и Францией, отвлекавшей все силы этих двух стран. Но когда к власти приходит воинственный государь, окрепший на "волне" подъема торговой экономики и желающий подчинить себе соседей-врагов, обороноспособность торговых государств, в прошлом еще достаточная, на сей раз может оказаться слишком слабой. Именно так происходило, по-видимому, в тех случаях, которые послужили мне главными примерами. Греки превратились в подданных (или, скажем, подданных-союзников) македонских царей, итальянские республики оказались в зависимости от Франции и Испании.
Это могло привести к закату торговых центров и, вероятно, действительно привело и в других (менее известных) случаях. Если захватчики обладали только оружием и умением обращаться с ним, единственное, на что они были способны - это разрушать. В результате вся система торговой экономики и ее полуторговая периферия должны были вновь вернуться в варварство, что означало бы завершение анализируемого нами процесса. Конечно, впоследствии процесс мог возобновиться, но опять с самого начала, с исходной точки.
Такое развитие событий, однако, вовсе не является неизбежным. Процесс мог иметь и продолжение - в том случае, если захватчики сами были вовлечены в торговлю в такой мере, что были заинтересованы в сохранении части ее институтов. Ведь они извлекали определенные выгоды от соседства с торговыми государствами, и если они осознавали это, то могли пожелать сохранить прежние связи. Король мог предпочесть иметь купцов среди своих подданных, даже если их нельзя было причислить к его простым слугам, подобных тем, кого он посылал прежде с поручением что-то продать или купить. И если понимание выгод торговли появилось у него раньше, чем он захватил какую-то страну, он мог пойти по пути поглощения торговых центров, а не их разрушения.
Ситуация, при которой торговые центры выживают под защитой - пусть корыстной - государства, не более чем полуторгового, была обычной формой экономической организации на протяжении большей части писанной истории. В своей теоретической конструкции я назову это Второй фазой развития торговли, а система городов-государств (вместе с экономически сходной, но менее мощной системой, которую купцы могли создать для себя при менее благоприятных политических условиях2) пусть будет Первой фазой. Когда наша конструкция будет логически завершена, то Вторая фаза окажется Средней (или промежуточной), и такое ее наименование вполне оправданно, хотя ее признаки возникли до периода, который обычно называют средними веками, и сохранились после него. Переход от Первой фазы к Средней и от Средней к Современной, которую мы охарактеризуем впоследствии, хорошо различим и носит достаточно универсальный характер, чтобы считать предложенную нами периодизацию полезной. Для Первой фазы (во всех ее формах) характерно, что торговые сообщества формируются в среде, которая остается по существу (или относительно) неторговой. Граница между торговой экономикой и ее окружением была довольно четкой. Наоборот, в Средней фазе границы не столь четкие, так что неторговая прежде среда оказывается так или иначе открытой для проникновения рынка и приобщения к нему. История Средней фазы как таковой - это история проникновения рыночных отношений.
Процесс такого проникновения я и собираюсь рассмотреть в данной главе и в трех последующих. Ведь понятие "проникновение" имеет столь разнообразное содер-
2 См. выше, с. 58-60.
жание, что разделение связанных с ним проблем становится совершенно необходимым. Тем не менее надо признать, что это связано и с определенными трудностями. Пока мы имели дело с чистой теорией развития торговли (а это и было предметом исследования в предшествующей главе), можно было сосредоточиться на элементах, общих для всех процессов расширения торговли, что позволяло связать воедино и взять в качестве главных примеров и древнегреческую, и средневековую итальянскую экспансии. Но в той фазе, к рассмотрению которой мы сейчас переходим, это вряд ли допустимо. Некоторые черты Средней фазы можно обнаружить и в период после завершения греческой экспансии, и в период, последовавший за эпохой Возрождения, однако сравнительный анализ этих периодов в их самых общих чертах мало что дает. В обоих случаях имело место "проникновение", но в одних аспектах оно было более успешным, в других - менее. При общем анализе Среднюю фазу, последовавшую за греческой экспансией, можно считать иссякшей. В Западной Европе после экспансии наступил полный упадок, и даже на Востоке (у арабов и византийцев) развитие замедлилось3. Именно это подготовило предпосылки для "нового старта". Тем не менее, как мы увидим (что и не удивительно), в определенных аспектах наблюдается явная преемственность, так что при их рассмотрении оказывается, что это все та же Средняя фаза, которая развертывалась повсеместно. Убедиться в этом нелегко, но к такому выводу легче прийти при раздельном анализе проблем.
Первая из проблем, которую я рассмотрю (первый вид проникновения, который нам предстоит охарактеризовать), - это использование денег. Сама по себе тор-
3 Я знаю о торговой деятельности на Востоке, описанной, например, в статье А. Либера (Lieber A.E. "Eastern Business Practices and Mediaeval European Commerce". — In Economic History Review, August, 1968) и в книге Ч. Симкина (Simkin C.G.F. The Traditional Trade of Asia. Oxford, 1968). Тем не менее, я считаю, что в рамках моего анализа данный вывод в основном верен.
говая экономика почти с первых ее шагов (а возможно, с самого начала) строилась на использовании денег. Я не подчеркивал этот аспект в моих первых описаниях торговой экономики, ибо в свойственной экономистам манере хотел приподнять "денежную вуаль"*. Но это было серьезным умолчанием, которое необходимо исправить, прежде чем пойти дальше.
Деньгами на протяжении большей части писанной истории назывались монеты - "кусочки металла" с изображением и именем того или иного правителя. Таким образом, деньги предстают перед нами как творение государства и, несомненно, остается фактом, что все это долгое время связь между государственной и денежной системами была очень тесной. Тем не менее совершенно очевидно, что своим рождением деньги обязаны вовсе не государству. Они существовали еще до чеканки монет. Появление денег обязано торговой экономике, хотя они и были первым из ее творений, которое быстро восприняли государства (даже совсем неторговые государства)4.
Вполне естественно увязать появление денег с эволюцией рынка. Вспомним нашего посредника, действующего на деревенском рынке, - посредника, превратившегося в держателя запаса товаров, которые он намерен перепродать. Какие же товары он предпочтет скупать? Прежде всего, несомненно, товары, в которых он разби-
* "Денежная вуаль" — трактовка роли денег как стоимостной (ценностной) оболочки реальных процессов. — Прим. ред.
4 К такому выводу (на чисто теоретической основе) пришел австрийский экономист Карл Менгер в своей статье "Происхождение денег" (на английском — "Origin of Money" — она была опубликована в Economic Journal в 1891 г.). Эта статья заслуживает того, чтобы ее считали одним из классических трудов по теории денег. В ней ясно сформулирована доктрина Менгера, согласно которой товары отличаются не только по своей непосредственной полезности, но и по "способности быть проданными", и что деньги являются крайним случаем "совершенной продаваемости" (perfect saleability). Это очень важное заключение, с которого могла бы вести свое начало современная теория денег. И то, что Менгер вывел теоретически, нашло впоследствии многочисленные подтверждения в находках археологов.
рается, на которых специализируется и которые надеется без труда продать, поскольку покупатели знают, у кого подобные товары можно найти. Однако существует и такой вид товара, на котором он не специализируется, но который продается так широко, что его можно сбыть почти любому покупателю. Тогда наш посредник постарается воспользоваться этим и пополнит запасы своего специального товара. Со временем торговцы различной специализации, конечно, приходят к использованию одного универсального товара, наиболее пригодного для данной цели. Это должен быть товар, который легко хранить и прятать и который не подвержен порче. Так в результате естественного действия рыночных сил все другие товары, которые могли бы претендовать на роль "всеобщего эквивалента", вытесняются золотом и серебром. В данной функции деньги выступают в качестве "средства сохранения стоимости", и вполне вероятно, что драгоценные металлы вначале выполняли именно эту функцию. Но, обретя ее, они могли эволюционировать далее в роли "меры стоимости" и "средства платежа" - функции, которые прежде выполняли другие менее удобные товары. Ведь потребность в измерителе стоимости возникала и безотносительно к деньгам - при совершении сугубо товарообменных операций. Даже если А обладает вещью, которая нужна Б, а Б имеет вещь, которая нужна А, они могут оказаться не в состоянии совершить сделку, поскольку, например, Б может отказаться взять вещь, имеющуюся у А, не считая обмен равноценным. Или он готов принять ее только в качестве частичного, неполного платежа. Чтобы сделка состоялась, А должен дать что-то в придачу. Если денежный платеж невозможен5, в таком
5 Я читал где-то (не могу точно вспомнить, где) о сделке между двумя монастырями в начале средних веков (вероятно, в X в.), которым предстояло обменяться друг с другом земельными участками. Участки были признаны неравными, но так как у монастырей вообще не было денег, в зачет разницы пришлось отдать какие-то церковные рукописи и утварь. Трудно представить себе такую сделку без наличия какой-то согласованной единицы счета.
качестве могут выступать различные товары, но обмен был бы крайне затруднен при отсутствии у сторон возможности каким-то образом оценивать обмениваемые предметы с помощью единого эквивалента. Вовсе не обязательно, чтобы таким эквивалентом служил один из обмениваемых предметов, - нужно лишь, чтобы единица счета была во всеобщем ходу. Когда роль "денег" выполнял скот - а именно так обстояло дело на первых рынках, - единицей счета в основном служили домашние животные.
Но скот в качестве денег очень неудобен и не только потому, что каждая голова скота имеет весьма высокую стоимость и не делится на более мелкие части6. Дело осложнялось тем, что и сам скот обладает далеко не одинаковой стоимостью. Увы, и драгоценные металлы, когда они начали использоваться в качестве денег, хотя и были удобнее скота, но не намного. Разделение куска металла на более мелкие части стандартного размера - весьма сложная операция. К тому же до того, как металлургия достигла достаточно высокой ступени развития, не было металлов стандартного состава. Драгоценные металлы взяли верх и утвердились в качестве денег лишь после того, как удалось преодолеть эти препятствия. И если и прежде они находили какое-то применение в этом качестве, их потенциальные возможности не могли раскрыться полностью, пока их не удалось стандартизировать.
Именно на данной стадии (как мы можем предположить, и это подтверждается письменными свидетельствами) в дело вступает государство. Но в какой роли? Поддерживая стандарт качества и веса, государственный монетный двор, несомненно, выполнял полезную функцию. Но каковы были мотивы такой деятельности? Можно понять, когда за чеканку монеты берется ориентированный на торговлю город-государство, рассматривающий ее как
6 Как тут не вспомнить о старике, который, когда его спросили, почему он никогда не женился, ответил, что ему не посчастливилось встретить женщину, по своей ценности равную обычному выкупу за невесту - одной корове.
услугу обществу, к тому же весьма выгодную. Со временем так и произойдет, но трудно представить себе, что первые монеты начали чеканить, руководствуясь именно такими соображениями. Почему власти, не ориентированные на торговлю, взялись за чеканку с таким рвением? Я думаю, тому имеется другое, более убедительное объяснение.
"Подсказкой" здесь может служить то, что имеет место в случае другой, более развитой и изощренной формы денег - торгового векселя: купец гарантирует его своей подписью, без которой вексель никто не примет. Когда лидийский царь Крез начал чеканить монеты7, не делал ли он то же самое? Он давал монетам свою гарантию, которая делала их более приемлемыми8. Это обеспечивало ему определенные выгоды, позволяя с большей легкостью получать нужные товары от своих соседей-купцов. Вполне вероятно, что подобной гарантии на первых порах потребовали именно купцы.
7 Первые золотые и серебряные монеты приписываются Крезу (примерно 550 г. до н.э.). Монеты из "электрума" (природный сплав золота и серебра, поэтому, вероятно, менее соответствовавший "стандарту") появились, пожалуй, лет на сто раньше. (См.: "The Origin of Coinage". — In Cambridge Ancient History, vol. 4, ch. 5.)
8 Ясно, само собой предполагалось, что печать правителя гарантировала, что монеты будут приниматься самим правителем в уплату положенных налогов — одной из основ денег должна была быть их приемлемость для выпустившего их правителя. Этот момент подчеркивается в статье Ч. Крэя (Kraay CM. "Hoards, small change, and the origin of coinage". — In Journal of Hellenic Studies, 1964), и я очень благодарен автору, обратившему на нее мое внимание. Он считает, что данное обстоятельство объясняет тот факт, что многие из монет, найденных при раскопках, имели хождение на очень небольшой территории. Тем не менее, поскольку монеты должны были в первую очередь выпускаться правителем и нет оснований предполагать, что все, кто их получал, имели какие-то налоговые обязательства, связанные именно с вырученными монетами, и поскольку самоочевидно, что первостепенную роль играло содержание металла в монетах, то я, признаться, не вижу, почему готовность правителя принять платежи в выпущенных им же монетах могла быть чем-то большим, чем одним из элементов гарантии. Не логичнее ли предположить, что узость географических пределов обращения монет также объясняется большей легкостью выполнения контрактов в принятых деньгах, что впоследствии могло стать основой принципа законного платежного средства?
Возникает вопрос: если дело обстояло так, нельзя ли предположить, что свою монету чеканили не только цари, но и купцы? Наверное, некоторые из них время от времени так и поступали9. Но вполне очевидно, печать царя внушала большее доверие, поэтому не приходится удивляться, что в конце концов верх одержали - и довольно легко - именно царские монеты. Печать купца могла бы оказаться приемлемой в Милете, где его знали, но не "в глубинке", в Лидии. Царскую печать признавали и в его владениях, и в соседних торговых городах. На следующем этапе власти торговых городов, конечно, последовали этому примеру.
Поскольку монеты служили очень долго, а многие из них сохранились до наших дней, можно проследить за процессом распространения их чеканки. Не приходится сомневаться, что лидийские и ионические монеты действительно были первыми, но из этого центра чеканка быстро распространилась по всему эллинскому миру. Первые монеты были довольно крупными и должны были высоко цениться уже благодаря своему весу. Это подтверждает наше предположение, что первые металлические деньги должны были служить в основном для сохранения ценности и богатства. Но в V в. до н.э. начали чеканить и более мелкие монеты, которые, как представляется, могли использоваться и в качестве средства платежа. Позднее (примерно на рубеже V и IV вв. до н.э.) появились бронзовые монеты, и они, уже несомненно, прежде всего были средством платежа, ибо в обращении им придавалась ценность, намного превосходившая внутреннюю ценность монет. Лишь после того, как в эволюции денег был достигнут данный пункт, греческую экономику логично считать полностью монетизированной. Тем временем чеканка монет неумолимо распространялась по внешнему миру. После того, как царство Креза было завоевано персами, персидские наместни-
9 Этому, действительно, имеются некоторые доказательства (см.: Cambridge Ancient History, vol. 4, p. 127).
ки в Лидии продолжали чеканить монеты, а когда их империя была реорганизована Дарием (521-486 гг. до н.э.), он перенял у них и чеканку. Персидскую чеканку восприняли в Индии, но ее расцвет в этой стране приходится на время, когда Индия после вторжения в нее Александра Македонского (325 г. до н.э.) подпала под прямое греческое влияние. Распространялась чеканка монет и в другом направлении. Уже в V в. до н.э. (или даже раньше) монеты стали чеканить на Балканах. Найдены римские (и карфагенские) монеты, относящиеся к началу III в. до н.э. Вслед за этим кельтские вожди в Центральной и Западной Европе почти одновременно начали чеканить свои монеты. Монеты стали расходиться из греческого (или эгейского) региона. Процесс был неудержим. В большей части Европы и Передней Азии и в сопредельных с ними землях использование денег (в основном, в форме монет) с тех пор никогда не прекращалось полностью. Если объем торговли сокращался, уменьшалось (естественно) и применение денег, но там, где торговля продолжалась, она непременно опиралась на использование денег10.
Таков первый компонент экономического наследия греческой системы городов-государств, и именно он сохранился в Средней фазе, последовавшей за торговой экономикой. И хотя использование правителем денег было
10 Единственным заметным исключением из этого господства греческой традиции была (исторически) денежная система Китая. Она развивалась (что интересно) примерно в то же время, что и греческая, но отличалась от нее столь значительно, что ее следует признать появившейся совершенно независимо. Представляется, что китайская система с самого начала не была основана на использовании драгоценных металлов и потому, вероятно, не прошла стадию, когда деньги выполняли в основном функцию "сохранения ценности". Китайские монеты сразу стали средством платежа. Это означает, что китайцы больше, чем европейцы, были подготовлены к переходу на бумажные деньги, и дело не только в изобретенном ими печатании, которое позволило Китаю раньше европейцев перейти к использованию бумажных денег. (Об истории бумажных денег в Китае см.:  Tullock G. "Paper Money". - In Economic History Review, 1956, No 3.)
обусловлено рыночными силами, оно оказалось для него столь выгодным, что он и не думал отказываться от монет. Он извлекал из их чеканки прямую прибыль (которая значительно возросла, когда в ход пошли неполноценные "символические" [token] монеты), но еще более важными оказались доставшиеся ему косвенные преимущества. Если он мог извлечь свой доход в форме денег (а он изо всех сил заботился о его получении именно в такой форме), у него появлялась возможность, расходуя их по каналам торговли, обеспечить приток реальных товаров в большем разнообразии и, следовательно, с большей "полезностью", чем при получении податей в натуральной форме. Так он попадал в зависимость от торговли вообще и от торговли с теми, кто в политическом отношении были его подданными. Значит, он не мог полностью отказаться от торговой экономики.
Второй компонент экономического наследия греческих городов-государств касается правовой области.
Как я уже говорил, правовые институты неторговой экономики, которые завоеватель мог принести с собой, абсолютно не соответствовали потребностям купцов. И если купец вынужден был полагаться на столь неподходящие институты, его дело страдало (подобно тому, как пострадала торговля в традиционном Китае и, пожалуй, в Японии, о чем мы уже говорили). Вполне вероятно, что в Европе действовали схожие ограничения. Даже если бы правитель хотел воспользоваться наличием купцов в завоеванной им стране, он не мог бы уяснить себе их потребности (так же, как и его судьи и чиновники). В результате купцы оказались бы отброшенными назад, к уже пройденной стадии и вынуждены были обратиться к "самодеятельным" институтам. Они лишились бы преимуществ, которые давало использование утвердившейся правовой системы, и вновь замкнулись в рамках институтов, сформированных ими для собственных нужд.
Однако этого не произошло, или в целом не произошло. Подобного развития событий удалось избежать благодаря тому, что в рамках моей теоретической конструкции можно считать лишь счастливой случайностью -после Греции наступило время господства Рима.
Торговые центры древнего Средиземноморья были поглощены Римской империей. Но империя, в конечном счете поглотившая их и сохранявшая свое господство в течение нескольких веков, не была образованием, созданным военным деспотом. Это была империя, зародившаяся в городе-государстве, пусть (на первых порах) неторгового характера, но тем не менее в городе-государстве. По своему происхождению Римская республика представляла собой командно-традиционную экономику, но римляне рано обнаружили исключительную способность минимизировать различия между командой и традицией. По существу, они были ярко выраженными конституционалистами и в таком качестве придерживались правовых идей, которым свойственные торговле понятия собственности и контракта не были абсолютно чужды. Они были прирожденными творцами законов. И в рамках созданного ими права им было нетрудно в конце концов найти место и для торгового законодательства. Впрочем, первоначально ситуация во многом была иной. В своих истоках (насколько можно проследить) римское право опиралось на определение прав отдельных лиц (и семей), относящихся к очень узкому правящему слою, первоначально - прав одного гражданина в отношении другого". Основным видом собственности, принадлежавшим этому слою, была земля, и главные вопросы, которые приходилось решать на первом этапе существования римского права, касались отношений между владельцем этой собственности и его соседями, а также процедур передачи собственности наследникам. И только по мере расширения римского государства -особенно после той беспримерной революции (примерно 200 г. до н.э.), которая в течение жизни одного поко-
11 В работе над этой частью главы мне очень помогла книга Дж. Крука (Crook J.A. Law and Life in Rome. London, 1967).
ления превратила одну из республик центральной Италии, каковой был Рим, во владычицу Средиземноморья, - лишь после этого понадобилось значительно расширить рамки правовых норм. Была проведена четкая граница между римскими гражданами и чужестранцами. Последним (включая жителей греческих городов, оказавшихся теперь под властью Рима) было разрешено сохранить свои законы для собственного пользования. Однако предстояло еще выработать нормы взаимоотношений между чужестранцами и римлянами. Вполне вероятно, что первоначально при возникновении споров и конфликтов римляне разрешали их, опираясь на свою силу, и сразу после завоевания так в основном и происходило. Но впоследствии восторжествовало римское право. Постепенно жители завоеванных стран получили римское гражданство, но и до этого правовые нормы, на которые римляне опирались в отношениях друг с другом, были распространены и на операции между римлянами и чужестранцами. Тем самым стало возможным проникновение начал торгового права, уже выработанных греками, в римское право12. На этом этапе многие римляне сами становились купцами, они нуждались в этом статусе и были готовы получить его.
Между таким развитием права и эволюцией денежной системы, которой я уже касался, существует тесная взаимосвязь. Одной из самых поразительных черт римского права в его "классический" период (который принято называть "золотой эпохой" империи - от Августа до Северов - приблизительно два первых века нашей эры) была его чрезвычайная опора на денежные оценки и денежные платежи. Споры разрешались выплатой определенных сумм, ущерб компенсировался (согласно закону) выплатой определенной суммы потерпевшему. И если мы
12 О греческом праве известно гораздо меньше, чем о римском. Тем не менее, в работе А. Харрисона сделана попытка реконструировать греческое частное право в его афинской версии (см.: Harrison A.R.W. The Law of Athens. Oxford, 1968).
признаем подобное проникновение денег формой коммерциализации (а я считаю, мы должны это признать), то "классическое" римское право было коммерциализировано в такой степени, которая выходит далеко за рамки торгового права в строгом смысле.
Деньги и право (купеческое право) - таковы на деле два важнейших экономических наследия древнего мира13. Именно они явились теми достижениями, которые сохранились на века. И хотя Римская империя пала, и вернулись (по крайней мере, на большей части Западной Европы) более суровые времена командно-традиционной экономики, деньги и право выжили - пусть в более узкой сфере, но выжили. Сфера денежной экономики сузилась, но не исчезла полностью. Писанные римские законы сохранились, хоть и были преданы забвению. Так что когда страны, прежде относившиеся к Риму (не все, но многие), перешли в новую фазу города-государства -речь идет о тех средневековых республиках, которые я до сих пор приводил для сравнения, - им не приходилось открывать все заново; многое - и в этом было их преимущество - ими было уже испробовано. Они вышли на новый виток развития, уже используя деньги. А когда ощутили потребность в купеческом праве, им не пришлось разрабатывать его заново - достаточно было опереться на римское право, за которым стоял престиж не забытой еще империи. Конечно, предстояло еще многое сделать, но уже не с чистого листа.
Таким образом, когда эти страны подошли в своем развитии к Средней фазе и попали под власть "Великих держав" (еще не наций-государств, но их прародителей), они не просто принесли с собой денежную и правовую системы, унаследованные от предшественников, но и значительно обогатили их, так что обе эти системы претерпели существенную эволюцию. Они имели торговое право, выросшее из римского права, но теперь носившее более ярко выраженный "купеческий" характер, чем в римские времена. Впрочем, и это обновленное право считалось "римским" - исторический авторитет последнего служил для него своеобразным сертификатом качества. И все же оно встретилось с немалыми ловушками. Это право должно было оставаться действенным и в условиях нового конституционализма - например, того типа, который английское право унаследовало, значительно переработав, от феодализма, - причем процесс выработки этого права стал одним из самых удивительных свидетельств британского гения14. В определенной мере римское купеческое право проникло в английское15. Оно и поныне торжествует на большей части Западной Европы.
Об этом периоде истории я могу лишь упомянуть, указав его место. Другому аспекту развития следует уделить больше внимания. Ибо то, что произошло в эпоху Возрождения, явилось преобразованием более значительным, чем простое расширение области применения денег. Оказавшись в тесной связи с кредитом и государственными финансами, деньги изменили свой характер. Эпоха Возрождения стала ключевой в развитии финансовой системы, и это не случайно, ибо финансисты данной эпохи встретились с препятствием, неизвестным (или гораздо менее известным) их греческим и римским предшественникам.
Несмотря на знаменитое высказывание Аристотеля о бесплодности денег, греки и римляне не испытывали каких-либо сомнений, назначая процент на деньги, данные ими взаймы. Но христиане относились к взыманию про-
13 Конечно, я оставляю в стороне унаследованную технику и технологию. На протяжении всей книги я использую термин "экономический" в более узком смысле.
14 Один из классических примеров этого проникновения описан дальше, на с. 103.
15 Включение континентального купеческого права в английское началось при великом лорде Мэнсфилде (верховный судья в 1756— 1788 гг.).
цента, как к ростовщичеству, что считалось грехом"'. Теологические корни отношения к ростовщичеству нас могут не волновать, ибо они просто отражают взгляды, вполне понятные с точки зрения обывателей. Это еще одно проявление несоответствия между взглядами торговцев и неторговцев, с чем мы уже неоднократно встречались. Очевидно, что в данном случае официальная доктрина христианской церкви опиралась на точку зрения неторговцев. Для купцов в любую эпоху финансовые сделки являются естественным продолжением сделок торговых, и они переходят от одной к другой почти неосознанно. Даже до появления денег товары, принадлежавшие какому-то лицу, приходилось доверять другому лицу с поручением торговать ими от имени и в интересах владельца. Напомним, что мы не могли завершить нашу характеристику первых шагов торговли, не упомянув о подобных "посреднических" договоренностях17. С появлением денег зачастую оказывается более удобным заменить подобную физическую передачу товара денежным займом. Почему бы и нет?
16 Официальная позиция ислама в отношении ростовщичества не очень отличается от официальной христианской, но не похоже, что ее можно приписать самому Пророку. Действительно, в Коране есть места, направленные против "riba", что истолковывалось как осуждение процента. Фактически же, Коран осуждает "riba", противопоставляя его бескорыстию и благотворительности (имеющим принципиальное значение в глазах основателя любой жизнеспособной религии). Так что проще и правильнее считать эти места осуждением всякого стяжательства — аналогично евангельскому "Блаженны не алчущие богатства, нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное". (Такое либеральное истолкование понятия "riba" защищается в очень интересной статье Фазлура Рахмана ""Riba" и процент", опубликованной в журнале Центрального института исламских исследований "Islamic Studies", Карачи, март 1964 г. На эту статью обратил мое внимание д-р С. Стерн). Добавлю, что некоторые из взглядов Пророка по экономическим вопросам (подобающие ему как купцу в прошлом) могли бы обеспечить ему место в обществе "Мон Пелерин". Когда во время дороговизны его попросили назначить максимальную цену на зерно, он ответил: "Только Аллах может назначить цену" (см.: Margoliouth D.G. Life of Mohammed. N.Y., 1905, p. 465). " См. выше, с. 64.
У неторговцев (включая судей и чиновников полуторгового государства) есть причина с этим не согласиться. Когда заключается соглашение о займе, оно напоминает любую другую сделку, хотя бы простой обмен. Соглашение не будет заключено, по крайней мере добровольно, если обе стороны не сочтут, что они получат от этого какую-то выгоду (выгоду по сравнению с ситуацией, когда такой заем отсутствует). Но после того, как заем получен, и прежде чем он будет возвращен, единственная операция, подлежащая осуществлению, - это односторонний возврат денег должником. И именно в этот момент возникают споры, в которых должник, похоже, может чувствовать себя потерпевшим. Он находится в "долговой" кабале. Он должен уплатить своеобразный "налог" человеку, который, согласно традиционным представлениям, не вправе его получать. А раз так, он, по мере возможности, готов обратиться со своей жалобой в суд.
Вполне понятно, что уплата процента огорчает его больше, чем возврат самого долга, но столь же легко понять, что кредитор, если он испытывает какие-то сомнения в возврате займа, должен вознаградить себя процентом, ибо никто в ходе коммерческой сделки не станет добровольно расставаться с деньгами, не будучи полностью уверенным в их возврате. (Стремление компенсировать риск дефолта не является, конечно, единственным источником процента, но в данном контексте это важное соображение.) Чем больше риск дефолта, тем выше (при прочих равных условиях) начисляемая ставка процента. Если суды строго контролируют соблюдение условий контракта о займе, риск кредитования и соответственно ставка процента снижаются. Если же суды относятся к нарушителю контракта милосердно и склонны принимать в споре его сторону, возникает обратная ситуация. Но когда в вопросе о возврате долга они не только становятся на сторону должника, но и вообще настроены против процента, это может вовсе положить конец операциям кредитования за исключением тех, которые ведутся тайно, в обход закона. Именно так в основном все и происходило в течение многих веков, в то время как философы и теологи были заняты изобретением приемлемого оправдания подобного поведения.
Между тем такое поведение суда имеет очень простое, подсказанное здравым смыслом объяснение. Предположим, что суд будет придерживаться жесткой линии и потребует возврата долга. Но как он может добиться исполнения своего решения? Если должник располагает каким-то имуществом, его можно конфисковать. Но если имущества нет или его недостаточно либо оно находится вне пределов досягаемости, каковы будут дальнейшие санкции? В Древней Греции и в Древнем Риме можно было продать должника в рабство. Ясно, что на практике к подобной мере прибегали достаточно часто, и возможность воспользоваться таким способом решения проблемы была, пожалуй, главной причиной, почему в те времена не было прямого запрета на процент. Он был введен позднее - в средние века. Если же такой возможности не было18, то не могло быть и простого решения. Заключение неисправного плательщика в долговую тюрьму (пусть эта мера и применялась весьма широко) было очень плохим решением - хотя бы потому, что кто-то должен тратиться на поддержание жизни должника в период заключения. Почему должно платить государство? Почему должен платить кредитор? Ведь это не поможет ему вернуть деньги. Понятно, что даже если санкция в виде тюремного заключения и предусмотрена, суды не очень охотно будут прибегать к ней в качестве последней меры. Уж лучше вообще остаться в стороне.
В подобной ситуации у кредитора или потенциального кредитора имеется альтернативное решение - за свой заем он может потребовать обеспечения.
Юридически и, думаю, экономически существуют два вида обеспечения кредита, которые необходимо различать. Первый из них - залог, или заклад. Должник оставляет кредитору вещь, стоимость которой превышает величину долга, имея в виду вернуть ее после уплаты долга. Не уплатив, он теряет эту вещь19. Для кредитора это неплохая гарантия, поскольку в случае прямого дефолта он получает фактический выигрыш, а если в результате между должником и кредитором возникнет спор, то юридическую процедуру придется возбуждать уже должнику. В подобном случае (в отличие от прежнего, связанного с тюремным заключением) обе стороны находятся почти на равных, и суду проще придерживаться жесткой линии.
Однако рынок кредитов, построенный на такой основе, сравнительно узок, поскольку в данной ситуации к кредиту могут прибегнуть лишь те заемщики, которые имеют вещи, пригодные для заклада. Рынок можно расширить, увеличив набор вещей, которые принимаются кредитором.
Так появляется (по терминологии римского права) ипотека10. В данном случае вещь, гарантирующая возврат займа, не переходит в руки кредитора, а остается у заемщика, сохраняющего право пользоваться ею, но при этом принимающего на себя обязательство не продавать ее до уплаты долга. И здесь кредитор получает выигрыш при дефолте, однако его позиция слабее, ибо на этот раз, - если возникает спор между кредитором и должником, вероятность чего очень велика, - ему придется самому обратиться к закону, чтобы получить возможность распорядиться залогом. В подобной ситуации (в отличие от ранее рассмотренной) суду сложнее проводить жесткую политику, хотя и значительно легче, чем в том случае, когда кредит
19 Подробнее эта тема рассматривается ниже, см. с. 160—167.
"Строго говоря, от кредитора обычно требуют продать заложенную вещь и возместить долг из вырученной суммы. Но прежде чем сделать это, он, скорее всего, продлит срок уплаты долга, так что в конце концов ему достанется вся выручка (поскольку долг за дополнительное время возрастет).
20 Английское название ипотеки (mortgage — мертвый залог) первоначально относилось совсем к другому виду обеспечения — закладу. Приобретение им нынешнего смысла характеризует эволюцию категорий англосаксонского права, описание которой см. в: Simpson A.W.B. Introduction to the History of Land Law. Oxford, 1961, p. 225-229.
был ничем не обеспечен. Поэтому можно ожидать, что суды все-таки чаще будут придерживаться жесткой линии в отношении должника. Если исполнение решения суда трудно обеспечить, объявление должником дефолта остается серьезным риском для кредитора. Но если это судебное решение легко исполнимо, дефолт для него может на деле оказаться выгодным. Нетрудно понять, что получение кредита под залог земли становится для финансистов простейшим способом превратиться в землевладельцев. Они будут стремиться к раздаче таких кредитов, так что ставка процента по ним может быть весьма низкой.
Думаю, что предоставление ссуды, имеющей обеспечение (в той или иной из рассмотренных форм) в течение многих столетий было обычной практикой кредитования торговцами неторговцев (да и теперь оно в ходу). С точки зрения закона подобным сделкам трудно возразить и воспрепятствовать. Так что даже в то время, когда фактически действовал запрет на кредитование под процент, кредитование под залог было вполне осуществимо. (Не требовалось большого ума составить контракт таким образом, чтобы наличие процента оставалось неявным.) Иной была ситуация с необеспеченными займами, весьма рискованными для кредитора и потому влекущими за собой высокий процент, все еще считавшийся ростовщическим. Такие случаи были настоящим мучением для законодателя и судьи, поскольку пункт о высоком проценте фигурировал в свободном, добровольно заключенном контракте, добиться исполнения которого можно было только силой. Почему бы не решить проблему, обеспечивая исполнение одного вида займа, а не другого?
К сожалению, так не получается. Ведь имеются другие виды кредита без залога, очень важные для купеческого сообщества, которые не являются ростовщическими, но трудно отличимы от последних. Это - займы, практикуемые в рамках самого купеческого сообщества и основанные на доверии к заемщику, на его репутации исправного плательщика долгов. Если эта репутация твердая, залог становится не нужным. Ставки процента на рынке для платежеспособных заемщиков держатся на весьма низком уровне, пожалуй, самом низком во всем "спектре". Но если эти ставки самые низкие, то ростовщические, напротив, самые высокие, и поэтому интересно попытаться провести различие между ними, установив признанную законом ставку процента. Это было выходом, широко применявшимся после ослабления запрета на процент. И все же это очень грубое средство, ибо различная степень риска не является единственным критерием, определяющим ставку процента, есть и другие. Даже рынок для платежеспособных заемщиков не будет хорошо функционировать при законодательном установлении предельной ставки процента на низком уровне - скажем, на уровне традиционных 5%.
Для развития торговой экономики особое значение имеет "внутренний" рынок - рынок более или менее кредитоспособных заемщиков с надежной репутацией. В период, когда началась средневековая экспансия торговли, суды не были настроены по-настоящему помочь этому внутреннему рынку, так что ему приходилось опираться только на собственные силы. Ему предстояло найти свои, не слишком зависящие от судебных решений пути минимизации финансовых рисков.
Методы, которые в конце концов были найдены для решения данной задачи, оказались чрезвычайно разнообразными. Именно они и составляют основу современной обширной и весьма дифференцированной финансовой системы. Понятно, что со временем правовая система восприняла и интегрировала в себя эти методы, так что теперь они применяются на вполне законных основаниях и опираются на установленные законом институты. Подобно и самим деньгам, эти инструменты стали частью государственной системы. Но, как и деньги, они не были таковыми с самого начала. Они появились в результате независимого развития рынка, вне области закона. Можно даже сказать, что до поры до времени они подменяли закон.
Главная потребность, удовлетворение которой становится предпосылкой развития подобной финансовой системы, это - потребность в расширении круга заслуживающих доверия заемщиков. Любой успешно действующий купец обычно знает несколько других купцов и состояние их дел - знает по долгому опыту работы с ними. И он будет готов предоставлять им кредит на любую сумму, которую может себе позволить. Но этого недостаточно. Потребность в кредите в любой оживленной торговой экономике далеко выходит за рамки контактов в столь узком кругу. Как же расширить прямое знакомство с состоянием дел заемщиков на основе косвенной информации? Для этого существуют два пути.
Первый - наличие гарантии. Круг можно расширить, если те, кому доверяют, станут гарантами тех, с кем кредитор имел не столь прямой контакт. Хорошим примером здесь является вексель. Подписывая его, купец, по существу, продает свою репутацию, и если можно определить цену, по которой один согласен ее продать, а другой -купить, то рынок расширяется. Это, добавим, путь, следуя которым, рынок может легко расти шаг за шагом. Он не требует особой специализации, и его не особенно затрагивают запреты на процент. Так что именно данный инструмент дает толчок развитию финансовой системы.
Более действенным методом является укрепление института финансовых посредников. В этом случае кредит выдается посреднику (одному из тех, кто пользуется доверием кредитора) с таким расчетом, что последний, в свою очередь, "перезаймет" его тем, кому доверяет. И когда бизнес специализируется на такой посреднической финансовой деятельности, с полным основанием можно говорить о возникновении банков. Банковский бизнес, однако, зависит от процента, явно выраженной ставки процента, причем в гораздо большей степени, чем описанный выше метод гарантий. Занимая средства под низкий процент (или пользуясь услугами, эквивалентными низкому проценту), банк получает свою прибыль. Таким образом, появление банков как особого и постоянного вида деятельности свидетельствует об отмирании запрета на процент, по меньшей мере в определенных областях. Следует подчеркнуть, что это случилось задолго до Реформации21, до того как над бизнесом стала довлеть "протестантская этика". Скорее, наоборот: укрепившись, такая практика повлияла на формирование протестантской этики.
Ни один из этих методов не был бы столь эффективным, каким он оказался наделе, если бы не возможность распределять риски по так называемому "закону больших чисел", который лежит в основе страхования. Мы знаем, что в средние века итальянцы были уже знакомы со страховыми контрактами: страхование морских судов и страхование от потери груза в пути было возможным уже в XIV в.22 Заключение единичных контрактов подобного
21 Представляется, что это происходило в период формирования флорентийских банков, который занял примерно 60—70 лет на рубеже XIII—XIV вв. и который в иной связи мы называем "эпохой Данте". Не приходится удивляться, что банки появились на пике средневекового бума и что первые из них были очень ненадежными: стремясь привлечь побольше средств, они еще были плохо осведомлены, каким образом их можно благоразумно и прибыльно пустить в дело. Знаменитый крах банка "Барди и Перуцци" в 1342 г. явился лишь кульминацией серии крахов. Впоследствии флорентийские банкиры (например, Медичи) стали более осмотрительными и просуществовали дольше. Среди и поныне действующих есть банк "Monte de'Paschi di Siena", на двери которого красуется гордая вывеска: "Основан в 1472 году".
Стоит отметить, что первые банкиры попадали в беду отнюдь не из-за законов против ростовщичества. Кредитовать под процент, хотя это и было широко распространено, считалось грехом, в котором полагалось каяться на смертном одре. Поэтому было лучше скрыть факт наличия процента (см.: Roover R. de. The Medici Bank. Harvard, 1965, p. 10—14). Наиболее распространенным приемом сокрытия процента было сочетание займа со сделкой обмена валюты. Однако не следует думать, что сами купцы или юристы, привлеченные ими для защиты своих интересов, были возмущены необходимостью прибегать к такой маскировке. На деле они весьма терпимо относились к этому. Есть свидетельства, что среди флорентийских банкиров в XIV в. ростовщическими считались только проценты, превышающие 20%, а диапазон 15-20% считался "серой зоной" (см.: Sapori A. "L'interesse del denaro". -In Studi di storia economica medievale. Florence, 1947, p. 111).
22 Согласно исследованию Ива Ренуара, в страховом деле больше других преуспели генуэзцы (см.: Renouard Y. Les hotnmes d'affaires italiens du Moyen Age. Paris, 1949, p. 103-108).
типа, - связанных с небольшой, но все же вероятной возможностью серьезного убытка, которому можно противопоставить лишь весьма скромную прибыль, ожидаемую в другом случае, - было бы неприемлемо рискованным. Но вскоре, очевидно, заметили, что путем сочетания нескольких таких рисков, практически не зависящих друг от друга, можно существенно снизить общий риск. Если бы не это наблюдение, страхование никогда бы не достигло таких масштабов и не распространилось бы столь широко, как это имело место уже в те далекие времена. Мы не можем сказать, когда обнаружилось, что тот же принцип приложим и к банковскому делу. Кредитование в целом может быть безопасным (или достаточно безопасным), даже если отдельно предоставленный кредит не слишком надежен, при условии, что данный кредит составляет лишь часть кредитного портфеля, в котором доля безнадежных, безвозвратных долгов не будет очень высокой. Вполне вероятно, что банкиры эпохи Возрождения не могли широко воспользоваться этим принципом, но позже (примерно с XVII в.) он был взят на вооружение их преемниками. И хотя в банковском деле им часто пренебрегали, в конце концов он остался главным способом, обеспечившим расширение рынка. Непрерывное развитие кредитования, начиная от этих истоков и вплоть до появления масштабного потребительского кредита и покупки в рассрочку в XX в., основывалось на указанном принципе "распределения риска", позволившим считать кредитоспособным даже обычного "человека с улицы".
На этих более поздних стадиях речь идет уже не о расширении дел самих банкиров. Даже обладатель небольшой собственности ("инвестор" или "капиталист") сразу же после появления рынка ценных бумаг (кредитов) может вложить "немного сюда и немного туда", уменьшая риски распределением своего портфеля. Именно потому, что инвесторов можно привлечь подобным размещением капитала, стала развиваться эмиссия ценных бумаг, открывающая путь к получению займов и к организации рынков (фондовых бирж), где этими ценными бумагами можно торговать23. Но даже это еще не все.
Наиболее важным шагом в этой цепи событий было изобретение компаний с ограниченной ответственностью, благодаря которым бизнес смог привлекать капитал, обещая инвестору долю в прибыли. Все началось с попытки расширить таким образом рынок капитала в тех случаях, когда привлечение дополнительного капитала при фиксированной ставке процента оказывалось затруднительным или невозможным. Партнерства, или правовые институты партнерства, существовали уже в римские времена, но партнер, как правило, обязан был отвечать по всем долгам предприятия, в котором он участвовал, так что с его стороны было бы опрометчиво вступать в дело, несоразмерное с его личной собственностью. Даже если бы он имел возможность участвовать в качестве партнера в нескольких предприятиях, это не привело бы к распределению рисков - ему пришлось бы столкнуться со слишком высокими рисками. Если же его ответственность была ограничена таким образом, что при крахе данного бизнеса он мог потерять не больше, чем вложил в него, то ему было бы выгодно распределять свои инвестиции даже на условиях полной ответственности в размере своего вклада. Именно таким образом принцип ограниченной ответственности расширяет рынок.
Появление этого института, который, следует подчеркнуть, не мог функционировать без законных оснований, имело далеко идущие последствия. Вскоре мы и столкнемся с ними в различных контекстах24. Они составили сердцевину той трансформации, которая положила конец Средней фазе развития торговли и привела к Современной фазе.
23 Ценными бумагами на Амстердамской бирже торговали уже в 1630 г. (Wilson С. Anglo-Dutch Commerce and Finance, p. 13-14). Даже в 1688 г. Лондон не мог составить в этом отношении конкуренцию Амстердаму (Dickson P. Financial Revolution in England, p. 486).
24 См. ниже, с. 130-131, 205-206.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Экономика и менеджмент