Библиотека Гумер - культурология

Л.В.Успенский. По закону буквы

"С лодки скользнуло весло" я вспомнил потому, что мы говорили о буквах,
предназначенных передавать непалатализованное и палатализованное "л" в
русском, славянских и латинском алфавитах.
Но воспоминания о таком стихотворении, построенном на "чистой
аллитерации" (термин, к слову говоря, из времен неразличения буквы и звука:
думают всегда о звучании составляющих стих звуковых единиц, а называют
явление их повторения "ал-литера-цией", то есть "собуквием", а не
"созвучием". Правильнее был бы какой-нибудь другой, столь2158 же
затейливый термин: "аллофония" какая-нибудь... Но это в сторону),
воспоминания эти навели меня на мысли и о некоторых других, примерно этого
же рода стихотворческих трюках и фокусах.
Начну со стихотворного отрывка в 14 строк (14 строк, как известно,
содержит в себе "онегинская" строфа Пушкина). В этом отрывке 54 слова, 298
букв, но среди этих почти 300 различных букв -- одна-единственная буква М.
Я говорю о XXXVIII строфе 4-й песни "Онегина".

Прогулки, чтенье, сон глубокий.
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина --
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних дней
В беспечной неге не считая,
Забыв и город и друзей
И скуку праздничных затей...

Возьмите карандаш и исследуйте этот четырнадцатистрочный пушкинский
шедевр со странной точки зрения: в каком числе содержатся в нем буквы нашей
азбуки -- каждая по отдельности.
Впрочем, этот подсчет уже проделан.

А -- 14

Л -- 14

Ц -- 1

Б -- 6

М -- 1

Ч -- 7

В -- 10

Н -- 28

Ш -- 2

Г -- 6

О -- 26

Щ -- 0

Д -- 10

П -- 8

Ы -- 7

Е -- 18

Р -- 12

Ъ -- 10

Ж -- 3

С -- 13

Ь -- 8

З -- 6

Т -- 15

? --
13

И -- 21

У -- 13

Э -- 0

Й -- 14

Ф -- 0

Ю -- 0

К -- 9

X -- 4

Я -- 6

Я разделил на две партии те слова, которые при Пушкине писались
через Е 2159 и через "ять". Учел я и слова, имевшие тогда на
окончаниях "ер", "твердый знак". Вот уж делить слова на те, что с И, и те,
которые с I, я и не захотел, да и не стоило; во всем отрывке одно лишь слово
"глубокий" оказалось написанным через "и с точкой", да и то, имея в виду,
что рифмует-то оно с "черноокой". Возникает подозрение, не стоит ли у
Пушкина тут "глубокой"? Проверить это по рукописи или очень точным изданиям
я предоставляю желающим.
Строфа, приведенная мною, известна в литературе как некий курьез, как
"Строфа с единственной буквой М".
Но возникает вопрос: что это? По сознательной ли воле поэта М исчезло
из всех, кроме одной, строк этого отрывка или тут сыграл роль случай?
Можно ли дать на такой вопрос ответ? Проведя анализ буквенного состава
строфы, какой я не поленился выполнить, а вы, полагаю, проверить, я думаю,
некоторое предположение сделать можно.
Не будь в этой строфе только "ни одного М", это скорее всего явилось бы
результатом либо случайности, либо какого-нибудь глубокого закона русской
фонетики, который еще предстояло бы установить.
Однако в той же строфе отсутствуют Ф и Щ. Нет в ней и буквы Э. Почему
вполне закономерно отсутствие Ф, вы узнаете детально, когда доберетесь до
разговора о нем самом. Щ, несомненно, находится в нетях более или менее
случайно. В началах и в корнях слов буква эта встречается не слишком часто,
но изобилует в различных суффиксах, в частности в суффиксах причастий.
Стоило бы поэту ввести в данную строфу хотя бы одно причастие на
"-щий", и буква Щ появилась бы в ней совершенно спокойно. Другое дело --
почему 2160 Пушкин не ввел сюда ни одного такого причастия; пусть
пушкинисты ответят, дело тут опять-таки в случайности или во внутренних
необходимостях поэтики этой строфы?
Но я думаю, что, скажем, вместо словосочетания "красных летних дней" с
гениального пера Пушкина могло бы все же сорваться и "красных этих дней", и
вот вам "э оборотное". Однако речь ведь не о том, что М -- редкая буква и ее
просто нет в строфе по этой причине. М -- буква довольно распространенная. В
ХХХХ строфе "Евгения Онегина" она встречается преспокойно семь раз подряд. И
если бы из всех строф романа только в этой она оказалась такой анахореткой
или если бы я не мог вам указать в этой же цепочке строчек другой ей
подобной отшельницы, я, разведя руками, сказал бы: "Не знаю, для чего это
ему понадобилось, но как будешь судить гения? Наверное, ему захотелось,
чтобы тут оказались все буквы в разных количествах, а одна только буква М --
в одиночку..."
Ну так вот: этого я сказать не могу. Вы, вероятно, уже обратили
внимание: "Строфу с одной буквой М" можно с таким же успехом назвать и
"строфой с одним Ц". А допустить, что Пушкину по каким-то высоким
соображениям эвфонии понадобилось, чтобы в этих именно 14 строчках
встретились "единственное М" с "единственным Ц", я никак не рискую.
Кто хочет, рекомендую проверить, нет ли в "Онегине" другой строфы с
одним М, или, может быть, с другой какой-либо "одной буквой". Чем черт не
шутит: вот ведь обратил же кто-то внимание на это единственное М, а такого
же единственного Ц и не заметил. Вас могут ждать разные открытия...
2161

Самое, по-моему, удивительное в европейской букве М -- это то, что
родоначальником семьи всевозможных "эм" был, вероятно, предшествовавший даже
финикийскому "мему" древнеегипетский иероглиф , означавший, по мнению одних
ученых, понятие "вода", а в понимании других -- "волна". От него-то и пошли
поколения потомков, конечным результатом которых оказалась хорошо нам
известная буква М. Ведь в этой современной нам прапраправнучке, вглядевшись,
можно различить черты того древнейшего знака...
Но это все дела давным-давно прошедшие.
Наша русская буква М происходит от кириллического "мыслете", оно же --
потомок каллиграфического М греко-византийских рукописей. Сравните "мыслете"
и нынешнюю М: они недалеко отстоят друг от друга.
Вообще, если оставить в стороне скандинавские руны, одна только
глаголица отошла от традиционного очертания буквы М. Глаголическая буква
скорее
напоминает по внешнему виду одного из "пляшущих человечков", своим
появлением на воротах старого сарая принесших известие о близкой гибели
кому-то из конан-дойлевских героев. 2162
Прямая обязанность нашего М -- означать твердый губной носовой
согласный. Но рядом с твердым у нас, конечно, живет и мягкий согласный звук.
Читающий отличает М, требующее мягкого произношения, по тому, что оно
сопровождается либо буквами Е, И, Ё, Ю, Я, либо "мягким знаком".
Звук "м" может быть и твердым и мягким не только в русском языке.
Болгарский язык знает и те и другие согласные, но, обучаясь ему, вы
получаете предупреждение: болгарские мягкие звуки на самом деле "полумягки",
стоят где-то между нашими твердыми и мягкими согласными, особенно приходясь
перед Е и И. "М" звучит там тверже, чем у нас, в таких словах, как "мед" --
мед, "межда" -- межа.
Любопытно: на концах слов в болгарском языке мягкость согласных нацело
утрачена -- "сол", а не "соль", "ден", а не "день", "кон", а не "конь"...
Прислушайтесь к выговору русских актеров, играющих Инсарова в инсценировке
тургеневского "Накануне". Нередко именно эта твердость конечных согласных
позволяет им придать речи персонажа характерный болгарский акцент.
У поляков те М, которые стоят перед А, О, У, но должны все же
прозвучать не как "м", а как "мь", -- мягко звучат лишь тогда, когда между
ними и следующими гласными вставлена дополнительная буква I.
Mara читается "мара" и означает "сновидение". А вот Miara вовсе не
следует выговаривать "миара". Произносите его "мяра"; оно означает "мера",
или, по-старинному, "м?ра".
"М" французского языка похоже, в общем, на наше твердое "м", особенно
перед гласными "а", "о"; mаman -- мама, morose -- угрюмый, mouche -- муха.
Перед "е", "и", "ю" и другими звучание "л" у нас и во французском языке
расходится.
Нельзя французское menace произносить с таким же "м", как в нашем
"менять" или "мельница". Они звучат неодинаково. Во французском языке нет
мягких палатализованных согласных, которыми так богат русский язык:
Произнести по-французски "менас" на русский лад так же смешно, как по-русски
сказать: "Мэли Йэмэля!"
Пожалуй, "странче" всего, как говорила Алиса из сказки Льюиса Кэррола,
во французском "м" его способность "назализоваться", приобретать звучание,
подобное2163 носовому "н". Точнее -- придавать предшествующему
гласному ясно слышимый носовой оттенок. Слово septembre -- "сентябрь" звучит
по-французски так, как если бы его "em" превратилось в носовое "а". И если
вам понадобится передать это французское слово русскими буквами, вы
наверняка напишете "сэптаНбр", так же как название газеты "Temps" -- "Время"
по-русски всегда изображали как "Тан" и никогда "Там".

Н
Что можно сказать о букве Н, кроме того, что это 14-я буква русской
гражданской азбуки, выражающая звонкий носовой звук и передне-, и средне-, и
заднеязычного образования?
Этот звук бывает у нас и твердым и мягким, как почти все русские
согласные. Сравните: "нос" -- "нес", "набат" -- "няня", "нуль" -- "ню".
Не так легко подобрать такую же пару -- пример с "нэ-не". В моем
детстве произношение такого "нэ" было как бы условным значком,
обнаруживавшим интеллигента. Меня учили говорить "капитан Нэмо", а некоторые
мальчики читали это имя как "капитан Немо", точно он был "немым". Помните
чеховское "tuus frat?rъ"? С тем же успехом можно написать тут "капитан
Н?мо"...
В русском языке надо отличить не только "н" от "нь", но еще показать,
следует ли за этим мягким "н" обычный или йотированный гласный. Именно
поэтому мы пишем имя немецкого города -- НЮрнберг, а английского порта --
НЬюкасл.
В других языках мягкость "н" выражается по-разному: и всякими условными
значками, и сопровождением других букв. У венгров роль нашего мягкого знака
играет буква Y; мягкое "н" пишется как NY. Слово nyafka, например, значит
"плаксивый", а произносится не "ниафка", а "няфка". Таким образом, в
венгерском 2164 варианте латиницы буквы Y вообще нет: она
рассматривается только как знак мягкости при согласных.
Испанское правописание пошло по другому пути. У них есть две буквы --
"эне", означающая твердый "н", и "энье" для смягченного "н".
Поляки действуют подобно испанцам: обычная N у них означает твердый
звук "н", а с диакритическим клинышком над ним -- n, как бы "польское
энье" -- произносится как "нь".
Наше Н, оказываясь перед Е, И, Ё, Ю, Я, приобретает значение мягкого
звука; перед ними ему Ь не нужен. Появляясь же, он указывает не на мягкость,
а на йотацию: "семя" -- "семья". Польский язык не знает таких пар букв, как
наши А -- Я, О -- Ё.
Казалось бы, тут и пустить в ход n. Но польское правописание идет
по другому пути: помещает между N и следующей буквой букву I.
А для чего же тогда буква n? Она бывает нужна либо в середине
слов, перед согласными -- banka -- банька, либо же на концах слов --
kon -- конь.
Вот целая цепочка: konik -- kon -- koniarz (конек, конь, конюх) --
всюду мягкость "н" показана по-своему.
Который же из перечисленных способов выражать мягкость и твердость "н"
наиболее удачен? Вероятно, никакой. Все по-своему хороши, и у каждого есть
свои недостатки.
Читатель может спросить: а почему создалось такое странное соотношение
формы между латинской пук-вой N и русской H? Кое-что я уже говорил об этом,
рассматривая букву И, напоминающую зеркальное отражение N. Многое из того,
что определило выбор начертаний для отдельных букв и западных и нашей
азбуки, уже немыслимо сейчас восстановить. Не всегда можно разгадать древних
алфавитистов: ведь они руководствовались не принципами нашей современной
науки. И тем не менее...
До начала книгопечатания форма каждого письменного знака зависела от
личных вкусов и способностей переписчика. Соблюдая моду, все они придавали
буквам все новые и новые начертания.
Палеографы поставили себе на службу эту изменчивость почерков и
довольно точно приурочивают тексты по начертаниям букв к тому или другому
веку, а то и меньшему периоду. 2165
Так вот, по их разысканиям примерно с XIV века косая соединительная
черта буквы N начинает все явственней приближаться к горизонтали. В
результате Я, раньше походившее на "и оборотное", стало все ближе напоминать
заглавный вариант греческой "эты" (она же "ита"), имевшей в классическом
письме начертание Н.
В Древней Греции знак "эта" выражал не только "э" или "и", но также и
эти звуки со своеобразным "придыханием": "хэ", "хи".
Мы, составляя славянскую азбуку, превратили греческое Н в свое "эн".
Западные же народы, отправляясь от таких начертаний, как H?ios --
"гелиос" -- солнце, сохранили за латинским Н значение "ха", "аш", "эч",
часто выступающих как придыхание.
Вот так в результате действий отнюдь не единовременных и не единоличных
возник парадокс: русская буква Н по форме совпала с Н латиницы, выражающей
совсем иной звук. А русская буква И стала как вывернутое наизнанку N.

В том, что я сейчас расскажу, никакого "научного значения" нет. И по
многим причинам.
Первое: я буду излагать нечто почерпнутое из "сказки", да еще не
народной, а "авторской", современной.
Второе. Мало того, сказку эту я буду2166
рассматривать не в подлиннике, на ее родном английском языке, а в
переводе.
Могу оправдаться: переводчик -- сам крупный и талантливый литератор,
большой мастер языка и стиля. Очевидно, такой перевод даже в отрыве от
подлинника может стать предметом языкового анализа.
Я намерен рассмотреть один чисто фонетический (и графический) трюк,
примененный в этом произведении переводчиком. Но ведь можно заглянуть и в
подлинник и полюбопытствовать, насколько переводчик проявил "самовластие"
или, наоборот, в какой степени он пошел по предуказанному автором
стилистическому пути.
Впрочем, все эти строгие замечания и защита от них были бы уместны,
если бы моя книга была учебником, монографией по русской азбуке,
исследованием. А ведь она -- только собрание многолетних наблюдений, скорее
лирических, нежели академических, над русским "звуком речи" и русской
буквой, "знаком этого звука". Это размышления не ученого-языковеда, а
"болельщика" языка. Как болельщик, я вправе поделиться с читателем и этой
любопытной историей, тем более что она как-то примыкает к нашим наблюдениям
над буквой Н и звуком "н".
Помните сказку Р. Киплинга о Слоненке? Помните; и я не буду
пересказывать вам, какие экстраординарные беды претерпел этот "несносно
любопытный Слоненок" за свое досадительное любопытство.
В конечном счете Крокодил чуть было не съел Слоненка. Он ужасно,
нестерпимо растянул его маленький и аккуратный нос, похожий на башмак. Но,
так его изуродовав, Крокодил придал 2167 слону-крошке
необходимейшую вещь -- хобот.
Но и это в сторону. В отличном переводе сказки, выполненном Корнеем
Ивановичем Чуковским, есть место, по поводу которого Слон-дитя обязательно
задал бы автору один из своих раздражающих вопросов: "А почему?.."
Слоненок уже спросил у Крокодила, кейфовавшего в сонной,
зловонной, мутно-зеленой реке Лимпопо, что тот имеет привычку кушать на
обед. И Крокодил пообещал дать ответ любознательному на ушко. А когда тот
пригнулся, Крокодил мерзко схватил Слоненка за нос и, сжав нос изо всех сил
челюстями, стал тянуть его в реку.
И вот тут-то Слоненок -- в переводе Чуковского -- закричал и захныкал.
И кричал он не то, что можно было бы ожидать: "Пустите меня, мне очень
больно!" -- а кое-что другое: "Пусдиде бедя! Бде очедь больдо!"
Крокодилу не хотелось отпускать простодушного, борьба длилась, и,
наконец, Слоненок возопил в последнем отчаянии: "Довольдо! ОсдавьдеЯ больше
де богу!"
Конечно, в его печальном положении Слоненок при всем своем любопытстве
не мог бы заниматься самонаблюдениями, а потому и не спросил, отчего
переводчик, описывая эту душераздирающую сцену, так странно ошибся и написал
совсем не те буквы, которым следовало бы стоять в Слоненковых горестных
жалобах? Зачем он на месте обычных Н везде поставил не что-нибудь другое, а
Д, а М повсюду заменил на Б?
Если он хотел так выразить растерянность и испуг попавшего в беду
Слоненка, он бы мог взять какие угодно буквы. Почему же он выбрал именно
эти? 2168
Конечно, вопрос, который мы сейчас рассматриваем, -- вопрос скорее
фонетический, нежели графический. Но мы уже знаем: "где звук, там и буква",
и тут большой беды нет.
Слоненок говорил так не потому, что испугался или
пришел в отчаяние, а потому, что был вынужден говорить в нос.
Уловите одну тонкость. Когда у живого существа плотно зажат или заткнут
нос, в органах речи создается "носовой резонанс", и произносимые этим живым
существом любые неносовые согласные приобретут "носовой оттенок". А в то же
время "носовые согласные" не могут быть произнесены как должно именно
потому, что выговорить их можно лишь тогда, когда носовой проход свободен.
В русском (и многих других языках) существуют такие любопытные
закономерно связанные пары звонких смычных согласных, носовых и неносовых
согласных "н -- д", "м -- б".
Если крокодил еще не схватил вас за нос, вы можете спокойно и с
удобством произносить носовые согласные "м" и "н". Произнесите "н" и
заметьте: чтобы сделать это, вы слегка опускаете мягкое небо, воздушная
струя отчасти проходит в носовую полость, и... произносится звук "н" (или,
при несколько другом расположении остальных органов речи, -- "м").
Но если не крокодил, а хотя бы просто сильный насморк заложил вам нос
-- носовых согласных уже не получается, а неносовые приобретают носовой
характер. Почему? Да потому, что благодаря закрытию свободного пути через
нос носовой резонанс возникает теперь в ротовой полости.
Хотите произнести "ж", а получается назализованный звук "б". Пытаетесь
выговорить "н", выходит странный, с 2169 носовым оттенком звук
"д". Попробуйте выговорить "Оставьте, довольно", и получится...
Я вспомнил об этой переводчицкой и литераторской тонкости потому, что
вообще "очедь люблю даблюдать" за хорошей, грамотной работой мастера.
Языково-фонетическая чистота работы Чуковского и пленила меня.
Казалось бы, ну зачем сохранять в переводе все эти фонетические
соотношения? Ведь все равно большинство читателей никогда не узнает, как те
же фразы звучат по-английски у Киплинга и наблюдал ли тот по отношению к ним
такую же фонетическую точность на своем английском языке? Так стоило ли
стараться?
А ведь стоило! Перевод переводом, но перевод -- это же
художественный текст. Попробуйте подставить на место измененных Чуковским
букв какие-либо другие: "Добользо"... "Гзе очеп больпо"... Ведь не получится
впечатления, что перед вами Слоненок с наглухо зажатым носом. Нацело
пропадает радующий читателей (и не только ребят) "эффект присутствия": точно
вы сами не только видите всю сцену, но и слышите, что говорят ее "актеры".
И это естественно: есть отличный способ проверки. Читатель подносит
руку к носу, зажимает нос рукой, говорит то, что хотел сказать милый
Слоненок, а получается точно то, что написано у Чуковского: "Довольдо,
осдавьде! Я больше де богу!"
И мне захотелось посмотреть, какие же слова поставил в этих местах сам
автор сказки, Киплинг.
Вот что говорил подлинный киплинговский Слон-беби:
-- Led (вместо "let") go! 2170
You are hurtig (вместо "hurting") be (вместо "me").
Эти слова, если их перевести буквально, означали бы: "Отпустите! Вы
делаете мне больно!"
Киплинг прекрасно учел, что с зажатым носом трудно произнести глухое
"т" в глаголе "let", и на этом месте у него появилось звонкое "д".
Он принял также во внимание, что носовое "н" формы "hurting" не
прозвучит, раз нужный для него нос-резонатор зажат Крокодилом. И наконец,
местоимение "me" у него превратилось в "be": вы уже знаете, что парным
неносовым согласным к "м" будет именно "б"...
В английском тексте сказки мы находим почти в точности то же, что есть
и в переводе:
У Киплинга Т превращается в D -- "led".
У Чуковского Т превращается в Д -- "пусдиде".
Киплинг делает В из М, превращая местоимение "те" в "be".
Чуковский превращает М в Б и в местоимении "мне", звучащем у него как
"бде", и в глаголе -- "де богу"...
Все это, на мой взгляд, убеждает, что, помимо личного словесного,
языкового чутья, подсказавшего переводчику, что в соответствующих местах
литературных произведений становится приятной некоторая фонетическая игра,
он имел в виду также и как можно точнее передать самый фонетический смысл
именно той языковой шутки, на которой построил свою сцену Киплинг. Мы видим,
что это ему отлично удалось.
Педант скажет: "Это про звуки, не про буквы". Но мы помним, что
единственный смысл существования букв -- в выражении звуков.
2171

Буква О уже защищала перед нами свои законные и незаконные права,
выступая в ломоносовском "Суде российских письмен". Поэтому мы уделим ей,
может быть, несколько менее внимания.
Кириллица знала два "о" -- "он", из которого затем и была выработана
для нужд гражданской азбуки буква О, по очертанию своему вполне совпадающая
с такой же буквой латиницы, и "он великой", или "омега". Обе они
фигурировали в греческом алфавите и были, можно сказать, механически
перенесены в славянскую письменность -- не столько для ее собственной
потребы, сколь для елико возможно точной передачи слов и имен,
заимствованных из греческого языка.
Греки различали первые звуки в словах
?????? -- равный, и
????? -- стон. Славяне такого различения этих
звуков не знали, но тем не менее по традиции, преимущественно церковной, их
в своей азбуке сберегли. Понять, где в древнейших рукописях переписчики
ставили "он", а где "омегу", трудно; для каждого почти слова с "омегой"
можно подыскать разночтения и с обычным "оном". И все же упразднила этот
совершенно никчемный знак только петровская реформа.
Наша нынешняя буква О примечательна тем, что ей сравнительно редко
приходится выражать "свой" звук "о". Происходит это с ней лишь под
ударением. В первом предударном и в открытых послеударных 2172
слогах она звучит как "неясный гласный", обозначаемый знаком
"ао", когда дело заходит о научном анализе текста. Там же, где
буква О стоит во втором предударном и закрытых послеударных слогах, она
приобретает характер еще более неясного и краткого звука. Изображают его
знаком "ъ" -- "шопът".
Как "о" в безударных слогах, буква О звучит лишь там, где русский
человек окает, где можно услышать слова "корова" или "поросенок",
произнесенные так, как если бы говорящий, подобно кибернетическому
устройству, каждое начертанное О считал обязательным произносить именно как
"о" и никак иначе.
Диалектные навыки, впитанные в детстве, остаются у людей, даже
переселившихся в акающую среду, даже у получивших отличное образование, даже
у ставших мастерами русского слова. Горький заметно "окал" всю жизнь, и,
надо сказать, это его добродушное или строгое оканье, своеобразно окрашивая
его речь, производило очень приятное впечатление.
Может быть, надо ему в этом плане подражать? Думается, нет, особенно
если ты не великий человек; но и посмеиваться над "окальщиками" неумно.
Вероятно, Ломоносов, всю жизнь защищавший "нежность" московской акающей
речи, гневаясь или радуясь, тоже начинал окать. Утверждать не могу, но как
литератор думаю, что так оно и было.
Буква О не везде читается как "о". Но и наоборот: звук "о", бывает,
выражается иногда не буквой О. Это происходит всюду, где мы видим букву Ё.
Ее прямая задача -- передать на письме йотированный "о" или же "о" после
мягкого согласного. То есть "елкой" -- "йолкой", или "мед" -- "мьод".
Одна орфографически-орфоэпическая тонкость. Вот мы можем сказать, к
примеру, "в течение времени" или "в воду". Прислушайтесь внимательно: не
кажется ли вам, что здесь между двумя "в" слышится что-то подобное тому
звуку, который несколькими абзацами выше я в слове "шепот" изображал через
"ъ"? Помимо наших обычных двух форм сочетания слов, начинающихся на В с
предлогом "в", -- "в воду" и "во весь голос", -- в дореволюционные времена
существовало еще одно: "въ воду". Не кажется ли вам, что в этом никому не
нужном "твердом знаке" могла еще сохраняться какая-то память о древнейших
временах, когда он и звучал тут 2173 так, "средне" -- и не как
"во", и не как "в", а именно как "въ".
Русская буква О и О других языков далеко не всегда оказываются
тождественными друг другу. Естественно, что другие письменности, в
частности, построенные на базе латиницы, не так означают и близкий к нашему
звук "о" и "о" иных оттенков, как это делаем мы.
В английском языке, с его долгими и краткими гласными, все буквы О на
письме выглядят одинаково, а произносятся в словах (hope -- "хоуп" --
помощь, hot -- "хот" -- горячий) различно, по особым орфоэпическим правилам.
Бывает и так, что буква О употребляется для обозначения совсем на "о"
непохожих звуков. Так, слово pool читается вовсе не "поол", а просто "пул".
Зато, например, слово all -- весь, все произносится "олл": тут звук "о"
передан буквой Л, а в слове money -- деньги, наоборот, звук, напоминающий
наш "а", выражен буквой О.
Орфографии почти всех языков мира (кроме эсперанто, но о нем нельзя
говорить в одном ряду с природными языками) представляют собою
нагромождение, нередко пребеспорядочное, всевозможных правил и обыкновений,
из которых едва ли половина может быть хотя бы приблизительно объяснена.
Своеобразна система знаков для выражения оттенков звука "о" и во
французском языке.
Там есть буква О, которая пишется и читается как наш звук "о", ну хотя
бы в слове ottomane -- оттоманка. Но рядом с этим имеются и совершенно
другие "о", допустим, в слове automate -- "отомат" -- автомат. Уже из его
сравнения и с русским "автомат" и с греческим avrofiarog видно, что там и
тут звуки "о" вовсе не одинаковы. Этот "о" изображается буквосочетанием AU
-- "о долгое". Долгое "о" в других случаях может быть передано на письме
через o -- "о с гнутым ударением". Встречаются долгие "о", изображаемые как
EAU. Так пишется слово "вода" (оно входит в наши слова "О-де-колон" --
кельнская вода, "О-форт" -- крепкая водка).
Добавлю, что французский звук "о" может быть и открытым и закрытым, но
это различие буквой не выражается.
Рассказать про все разновидности знаков, 2174 обозначающих
все "о" мира, мне, конечно, нельзя. Немецкая буква O ("о-умлаут") звучит, к
примеру, несколько похоже на нашу Ё в словах "мед", "лед".
Но, может быть, вам захочется посмотреть на О с еще более причудливым
оформлением?
Тогда адресуйтесь к любому шведско-русскому словарю. Там слов с такими
О сколько угодно.

П
Наша буква П -- дочь кириллического "покоя".
В старославянской письменности ему было присвоено численное значение
80. Звук, выражаемый буквой П, наука определяет как "губно-губной глухой
взрывной". Задумавшись над этим определением, невольно отдаешь должное его
точности и продуманности.
Увидев в азбуках большинства народов знак О, кружок, мы почти уверенно
читаем его как "о".
А с П не так. Мы, русские, привыкли: П -- это "пэ", Р -- это "эр". Но
вот я издали увидел на улице вывеску: "PHOTО". Не странно ли, что я,
человек, знающий иностранные языки и латинский шрифт, не читаю этой вывески
по-русски "рното", а сразу же произношу ее правильно: "ФОТО"?
О том, как и почему получилось так, что очертания русской буквы Н и
латинской Н, изображающих совсем разные звуки, совпали, я уже говорил. Как
же получилось, что один и тот же знак стал на востоке Европы означать звук
"р", а на западе звук "п"? И почему нашей русской букве П на Западе вроде
как ничего и не соответствует?
В различных западных азбуках пожалуй что и да, не соответствует. Но
любой западноевропейский математик знает, применяет и произносит название
числа 3,14159... именно как "пи". И пишет это название ?, а ведь не Р и
PI. Почему? 2175
Потому что именно так обозначался звук "п" в греческой азбуке. Оттуда
его позаимствовали и мы.
Мы -- позаимствовали. А народы Запада?
Звук "п" в разные времена выражался в греческом алфавите то полным
знаком П, а то как бы его упрощенной, вроде бы "ампутированной", одноногой
формой. Она отчасти напоминала наш "глаголь" и, в свою очередь, возможно,
происходила от финикийского "пе", тоже похожего на Г, но смотрящее влево.
Римляне, взяв у греков их письмо, некоторое время спустя постепенно
округлили, загнули и превратили в "животик" горизонтальную черту этой
вариации греческой "пи", а сами греки много раньше добавили к финикийскому
одноногому вторую ногу, превратив его в свое "пи".
Теперь понятно, как из одного зерна развились в двух системах
письменности два совершенно различных растения, обладающих, однако, одним и
тем же если не "запахом", то "звуком". Тут таинственного мало. По-моему,
куда сложней проанализировать, что происходит в мозгу человека, когда он,
увидев на какой-то коробке кондитерского типа надпись "PAT", почти мгновенно
понимает, что прочесть ее нужно как "ПАТ" (вид мармелада) и что она
"напечатана не по-русски".
Много лет назад, когда печать занималась "стилягами", в одной из
ленинградских газет был напечатан смешной фельетон про обожающего все
заграничное молодого человека, который гонялся за бритвенными лезвиями фирмы
"НЕВА", читая это слово как написанное латинскими буквами и произнося его
"хеба". Лезвия с таким названием он принимал за импортные. Мы в большинстве
случаев "на лету" разоблачаем подобные "замаскированные под Запад" графемы.
Да, надо сказать, они встречаются реже, чем можно было бы заранее
предположить...
Я уже говорил, что есть языки, в которых фонетическое отношение между
парой звонкое "б" -- глухое "п" отлично от нашего. Разговаривая по-русски,
представители этих языков путают, смешивают "б" и "п". Так, например,
говорят по-русски не усовершенствовавшиеся в нашем языке немцы.
2176
Да, впрочем, почему "по-русски"? Вот какой занятной историей начинает
немецкий писатель XIX века Людвиг Берне в своих "Парижских письмах" главку о
французском языке, написанную, как все принадлежащее его перу, остроумно и
язвительно.
"Французы меня уверяли, что они узнают немца, сколько бы лет ни прожил
он во Франции, только по одному выговору звуков "б" и "п", которых он
никогда не умеет отчетливо различить. Когда немец говорит "б", француз
слышит "п"; это тем печальнее для немца, что он не слишком-то различает и
собственное "б" и "п".
Я сам по этому поводу попал в затруднительное положение. Моя фамилия
начинается как раз с буквы Б. Когда я в первый раз пришел во Франции к моему
банкиру за деньгами, он пожелал узнать мою фамилию. Я назвал себя.
Тогда он велел принести громаднейшую регистрационную кредитную книгу, в
которой имена расположены в азбучном порядке. Конторщик начал поиски, но не
обнаружил меня. Я, по счастью, заметил, что он искал меня слишком далеко от
буквы А, и сказал: "Моя фамилия начинается не с П, а с Б!"
Я напрасно старался: ничто не прояснилось.
Патрон, пожав плечами, заявил, что кредит на меня не открыт. Видя, что
дело пошло не на шутку и что недоразумение может вызвать весьма
огорчительные последствия, я подошел к конторке, протянул нечестивую длань к
священной кредитной книге, перелистал ее в обратном порядке до буквы Б
включительно и, ударив по листу кулаком, сказал: "Вот где мое место!"
Патрон и его клерк бросили на меня взгляды, преисполненные ярости, но я
оказался прав и обнаружился в том месте, на которое указал..."
Смешно? Но ведь, окажись на месте Людвига Берне какой-нибудь араб,
которому потребовалось бы найти в Париже своего знакомого по фамилии Паран
или Пуалю, его положение оказалось бы, возможно, еще затруднительнее: во
многих диалектах арабского языка звук "п" отсутствует нацело.
В некоторых случаях способность русского языка приглушать согласные
звонкие на концах слов может даже создавать развесистые пучки связанных друг
с другом новых словообразований...
Возьмите два слова: "араб" и "арап". Есть, по-моему,
2177 все основания думать, что Б в первом из них появилось
книжным путем и в более позднее время. Заимствуя первоначально общий этноним
для смуглых жителей далекого юга и плохо разбираясь в их этнографических
различиях, русские люди XVII -- XVIII веков во французском названии l`arabe,
естественно, часто слыша это слово, но почти не встречая его в письменном
виде, стали произносить его с глухим "п" на конце. Выговор "араБ" был бы
совершенно невозможным. Позднее, с развитием книгочтения, мы узнали,
конечно, что "аравитяне" именуются "араБами", но и для них допустили это
звонкое "б" в произношении только в косвенных формах: "арабы", "арабу".
Говоря же "араб -- пустыни житель", мы и теперь произносим на конце слова
"п".
Любопытно также происхождение слова "столп" рядом со "столб". Может
быть, вы им займетесь?

Р
Я уже довольно много сообщил про эту букву, когда говорилось о ее
старославянском наименовании "рцы".
Но буквы -- такая уж вещь: сколько про них ни рассказывай, что-нибудь в
запасе да остается, особенно поскольку говорить-то о них приходится, все
время не выпуская из внимания их отношения со звуками.
Мы уже и находили понятным, встречая в разных языках и тот же знак для
одного и того же звука ("о"), и удивлялись, наталкиваясь на совершенно
разные связи между буквами и звуками в разных языках (звучание нашей и
латинской буквы Н).
А вот теперь я попрошу вас обратить внимание вот на что.
Мир латинских алфавитов. И внутри этого мира оказывается, что одна и та
же буква R означает звуки настолько несхожие, что приходится долго заучивать
наизусть, что все эти звуки -- разные "р". 2178
В самом деле. Вот во французском языке мы находим две разновидности
звука "р". Переднеязычное "р" не слишком отличается от нашего "р". Но рядом
с этим звуком в том же языке имеется и второе "р", увулярное ("увуля" --
латинское название язычка мягкого неба). Это "р", характерное для языка
французских горожан, парижан прежде всего, начинает звучать, если вы сумеете
заставить дрожать в глубине зева тот самый "маленький язычок".
Увулярное "р" -- совсем особый звук, лишь в какой-то мере напоминающий
"р" тех русских людей, которые "картавят", как Васька Денисов в "Войне и
мире" с его "Гей, Ггишка, тгубку!" и "Ггафиня Наташа?".
Было бы отлично, если бы французская азбука имела для своих звуков "р"
два разных знака и вы знали бы, как в данном случае надо произносить букву
R. Ничего этого нет, и каждая французская буква R может быть произнесена в
Париже, Лионе и Руане -- "увулярно", а где-нибудь в Оверни или в
Иль-де-Франсе -- "переднеязычно".
Мой тайный совет вам: будете изучать французский -- не гонитесь за
"увулярностью", парижским произношением славы вы себе не приобретете, а
посмеиваться над вами будут. Чего напрасно стараться, если братья Гонкур
неустанно умилялись "характерному русскому птичьему выговору" И. С.
Тургенева, который и в детстве говорил куда больше по-французски, чем
по-русски, да и взрослым человеком жил во Франции годами и десятилетиями.
Теперь -- Англия. В английском письме мы снова видим старую знакомку,
букву R. Но не доверяйте ей, не произносите их R как наше "р". Англичанам
это не понравится.
Их R в словах, подобных work -- работа, звучит так страшно слабо, так
ужасно слабо, что, можно сказать, вовсе не звучит. Получается не "уорк", как
следовало бы по написанию, а нечто невнятное, где звук "р" как бы
превращается в некоторое продолжение звука "о", изобразимое только методами
самой усовершенствованной транскрипции. Я рискну вам сказать (строгие ученые
не одобрят моих слов и будут правы), что во всех таких случаях английская
буква R изображает скорее отсутствие звука, нежели звук.
2179
В начале этого столетия нас, тогдашних младенцев, немецкие учителя
заставляли все немецкие R выговаривать. Прошло чуть больше полувека, а
добрая половина немецких R, особенно на концах слов, стала почти так же
беззвучна, как R английские.
Вот так за жизнь одного поколения круто изменяются произносительные
нормы языков, причем, когда начинается изменение, его и заметить немыслимо;
когда же оно овладело языком, начинает казаться, что "так всегда и было".
Звуков "р" на свете неисчислимое множество, и я не стану рассказывать о
них, главным образом потому, что, рассказывай не рассказывай, услышать, как
произносятся все эти диковинные на наш слух звуки, особенно в восточных или
в африканских языках, вам все равно вряд ли удастся.
Но мне хочется почтительно вернуться к нашей русской букве Р: ведь до
чего же непростой в произношении звук обозначается этой простой в написании
буквой.
Подумайте: очень мало не только взрослых, но и детей, которые
затруднялись бы произнесением таких звуков, как "д", "п" или "н". А звук "л"
доставляет неприятности многим. В детстве я и брат делили все человечество
на "лошадей" и "уошадей". Я принадлежал к первым, он ко вторым. Самым
удивительным мне казалось, что даже имя немецкой русалки "Лорелей" он
умудрился переделать в "Уорелей"...
Но еще труднее оказывается звук "р". Вспомним-ка:
-- Гэй, Ггишка, тгубку! -- раз.
-- Гэй, Гйишка, тйубку! -- два.
-- Гей, Глишка, тлубку! -- три.
Такое произношение, по-моему, свойственно детям. Я не видел ни одного
взрослого, говорящего так... А вот "Гей, Гвишка, твубку!" -- картавость
вполне взрослая. Я хорошо знал одну очень милую даму, которая жила под
"непвевывным ствахом" произнести на свой манер какое-либо не подходящее для
этого "вусское слово".
Я говорю об этом мимоходом, чтобы подкинуть читателям-активистам
некоторые темы для размышления. Во-первых, почему одни звуки бывают более
трудными, другие более легкими для правильного их произнесения? Во-вторых,
почему, картавя, люди очень ограничены в выборе заменителей для не
подчиняющегося им 2180 звука? Ведь никто никогда не произносит
вместо "л" -- "п", не заменяет "р" на "ж". А вот в разных концах земли
русской живут мальчишки и девчонки, которые почему-то слышат и произносят
эти "у" вместо "л", те "т" -- взамен "к"?
В чем тут дело? Это уж вы сами пораскиньте умом!
Что в русском языке существует звонкий звук "р", нет надобности
доказывать. Не знаю, представляете ли вы себе, что такое глухое "р" и как
оно звучит. Чтобы уловить на слух разницу между ними, вслушайтесь в
произношение этого звука в таких сочетаниях, как "рот" и "во рту", "у Петра"
и "Петр Первый". Но, во-первых, нужно уже, как говорили дореволюционные
псковские мужики, быть "здорово привесивши" к таким опытам, чтобы уловить
различие, а во-вторых, на письме обе разновидности этого звука выражаются
одним знаком, универсальной буквой Р.
Буква Р произошла от греческой "ро" -- ?. Видимо, от этого же
источника, но через посредство западногреческих алфавитов родилась сначала
латинская буква (III-- IV века до нашей эры), а затем и
более привычная нашему глазу прописная латинская R.
Чем я кончу эту главку? Вот чем: после глухих согласных "р" либо теряет
звонкость, либо превращается в согласный слогообразующий, что не редкость во
многих славянских языках, но непривычно выглядит в системе русского языка.
Вслушайтесь, как звучит слово "театр" или "психиатр", и вы согласитесь,
что иной поэт не отказался бы пририфмовать к одному из них слово
"гладиатор", а к другому "плагиатор"...
Правда, слова все эти -- не русские... И все же в слове "театр" именно
в русской речи это "тр" образует целый слог. Ну, скажем, "слогоид".

2181

Можете вы написать или произнести предложение: "В восторге мы с тобой
побежали к краю обрыва..."?
Конечно!
Сколько в нем слов?
Девять: предлоги "в", "с", "к" -- тоже суть слова.
Отлично, но что тут удивительного?
А по-моему -- вот что. И в родном своем языке, и в знакомых нам
западноевропейских мы -- и я и вы -- наверняка можем указать немало слов,
каждое из которых состоит из единственной буквы или звука; в данном случае
пока я не настаиваю на строгом различении. Таковы русские "а", "у", "и",
"о"; французские "a", "ou" -- оно хоть пишется в две буквы, но произносится
как один звук; английское "I" -- это, наоборот, пишется в одну букву, но
выговаривается как два звука -- "ай". В других языках можно указать пропасть
подобных слов-коротышек.
Однако подавляющее большинство слов, мною перечисленных, изображено
2182 буквами, которым соответствуют гласные звуки.
А в то же время мы можем указать такие русские слова, которые
представляют собой один согласный звук (одну букву) каждое. Это хотя бы три
предлога -- "с", "в" и "к"... Предлог -- часть речи, член предложения,
значит, уж -- из слов слово...
Интересно, такие "согласные слова" характерны только для нашего языка
или имеются в других тоже?
Обратив как-то внимание на наличие в русском языке этих трех
своеобразных "согласных словечек", я стал думать, как бы произвести проверку
их обычности или исключительности для начала в русском, а затем и в
главнейших европейских языках (распространить такое обследование на все две
с половиной тысячи языков мира я не берусь).
Значит, надо взять словарь каждого из языков и просмотреть его... Нет,
не от слова к слову, а только обращая внимание на начала алфавитных
разделов, на те места, где "слова в один согласный звук" могут встретиться
глазу.
Это понятно. Если во французском словаре статьи на букву В, не
считая самого описания буквы В и некоторых ее переносных употреблений,
начинаются прямо со слово baba -- кулич с коринкою, можно счесть
установленным, что слова "b" во французском языке нет.
Значит, дело просто? Просто, но не так, как хотелось бы. В каждом
европейском алфавите (и словаре) есть 15-- 20 букв, означающих согласные
звуки. В Европе -- десятка полтора языков. Придется проверить худо-бедно две
-- две с половиной сотни отдельных "главок" в двух десятках солидных томов.
Мне стало лень этим заниматься, и я уже собирался отложить свою затею
до 2183 свободных дней, когда взгляд мой пал на стоящий на полке
"Семиязычный словарь", изданный в Варшаве в 1902 году.
Это своеобразный труд. Слова английского, голландского, итальянского,
испанского, португальского, французского языков помещены в нем с их русскими
переводами в порядке единого латинского алфавита.
Это облегчило задачу в шесть раз. Сразу проглядеть все начала разделов
на "согласные" в двух толстых томах куда проще, нежели копаться в шести
томиках "в розницу".
Сколько я ни искал слов, состоящих из одной только "согласной" буквы,
их в моих источниках обнаружить почти не удалось. Ни в "Семиязычнике", ни в
других мобилизованных мною "двуязычных" словарях. Но ведь дело-то это
кропотливое, утомительное... Я мог и обмануться!
Говоря прямо, я поначалу ожидал, что хоть в братских славянских
языках это небольшое и несущественное "дело" обстоит, наверное, так же, как
и у нас в русском. Вероятно, слова-согласные есть и у них, скорее всего --
те же самые. Ну уж в болгарском-то...
А получилось не совсем так. Нет, скажем, у болгар предлога "к". Как это
ни огорчительно, нет у них ни "ко", ни "къ", и нет в этом ничего
естественней, потому что у нас "к", а у болгар -- "до".
В польском языке есть, как и в русском, предлог "в"; он так и пишется
"w" -- в одну букву. Есть там и предлог, равнозначный нашему "с", -- "z",
который может иметь еще и форму "ze". А вот нашему "к" соответствует
польский двухбуквенный предлог "ku".
И, именно наткнувшись на это польское "ku" (прошу вас помнить, что
изыскания эти я вел несколько 2184 десятилетий назад!), мне и
подумалось впервые: "А, вот оно что! Вот откуда взялись в русском языке
"односогласники"Очевидно, все они, некоторые за века, другие много быстрее,
выросли (правильнее было бы "выменьшились") из двухбуквенных, точнее говоря,
"согласно-гласных" слов".
В самом деле, попробуйте, внимательно вслушиваясь, сопоставить
между собою такие, скажем, три варианта одного и того же предлога:
"Тому въ Полоцк? прозвониша заутреню... а онъ въ Кыев?
звонъ слыша" ("Слово о полку Игореве").
"-- Бывал ли ты во Пскове, этом прекрасном древнем городе?
-- Во Пскове нет, а в Новгороде -- приходилось..."
Видите, как обстоят дела?
В дальней древности нормальным употреблением было употребление предлога
"въ" -- вот в такой именно "двухбуквенной" форме, с "ером" на конце. Мне уже
случилось говорить, что "ер" когда-то выражал гласный звук неполного
образования.
Для других времен, пожалуй, можно было бы о нем сказать, что выражал он
как бы "рудимент" гласного, как бы некоторый намек на то, что некогда тут
гласный наличествовал. В дальнейшем в разных случаях и положениях "невнятный
звук" этот мог претерпеть различные метаморфозы. В одних ситуациях он мог
превратиться в "нормальный", ясно слышимый звук "о". В других мог
окончательно исчезнуть, "яко воск от лица огня".
Добудьте из собственной вашей памяти некоторое число примеров на
предлог "к", "ко" -- старое "къ", и вы заметите, что там, где за ним следует
скопление согласных, он устойчиво является в 2185 форме "ко": "ко
мне", "ко всякой всячине". А где этого "многосогласия" нет -- "к моему
дому", "к разной разности", -- там появляется сократившаяся до одного
согласного форма "к".
Можно без труда примеры на "во" и "ко" заменить примерами на "со". В
дали времен все они были "двузвучными" словами; "односогласниками" их
сделала прожитая долгая жизнь.
Такого термина -- "односогласник" в науке нет. Я его придумал
специально, чтобы обозначить эти "кратчайшие в мире слова". В самом деле,
подумайте: какое же слово может быть короче состоящего из одного согласного?
Из одного гласного -- уже длиннее! Те можно "тянуть", "петь".
Попытайтесь-ка, говоря словами Ломоносова, на букве К "всех доле отстояться"
во время пения!..
Что процессы эти были долгими, ясно. Уже в "Слове о полку Игореве" мы
находим в зародыше в виде "въ" и наши нынешние "в", и наши "во".
Что они были непростыми, свидетельствует разное протекание истории
разных, по строению схожих, слов. Рядом с предлогами "ко", "во" у нас есть и
предлог "по". Однако тщетно стали бы вы искать для него варианта "п". Его
нет сейчас, не было в недавнем прошлом, да не существовало и в глубокой
древности... И таких "двузвучных" предлогов немало в русском языке.
Нечто формально сходное с подобными процессами (именно формально,
внешне; полной аналогии быть тут, вообще говоря, не может) можно найти и в
других языках.
Французскому языку известен союз que; перед гласными звуками он,
утрачивая конечную букву Е, превращается в двухбуквенное, но однозвучное
словечко qu.2186
Звук -- один, буквы -- две... Не совсем то, что мы ищем.
Есть во французском языке и другие сходные случаи. Предлог de,
описываемый в словарях как "предлог, которому в русском языке соответствует
родительный, винительный, дательный и предложный падежи", там, где за ним
следует гласный звук, получает вид d': de Moskou a Paris, но d'Alger a
Moskou. По законам французского произношения звук "е" на конце слова перед
гласным звуком "элидируется", исчезает. Значит, перед нами и есть
долгожданное "цельносогласное" слово?..
Нет, утверждение неточно! D здесь сопровождается апострофом, а его дело
-- указать, что перед нами не целое слово, а только "кусок", обломок. Во
французском словаре вы не найдете в разделена букву D статьи о слове "d".
Вот статья о слове "de" на своем месте вам встретится. А ведь у нас рядом со
статьей "во" вы обнаружите и статью "в"...
По-видимому, если не притягивать за волосы разные примерно схожие
явления, слов "величиной в один согласный звук" и в обозначающую его букву в
европейских языках нет, в славянских немного, а в русском -- больше всего.
Правда, причин для того, чтобы этим особенно чваниться, я, откровенно
говоря, не нахожу. Но факт остается фактом.
Разрешив этот вопрос, можно заинтересоваться следующим: а слов-гласных
много ли и где они распространены?
Гласных звуков в европейских языках много меньше, чем согласных. В
русском языке, утверждают специалисты, вторых 35, первых всего 6.
С буквами азбуки дело, разумеется, обстоит иначе. Мы
обычно насчитываем 2187 среди них 20 букв, изображающих
согласные, и 10 -- для гласных. Но и это ненаучно: фонетисты смотрят иначе.
Они считают, что среди наших согласных нет звука "щ", а есть только долгое
мягкое "ш". Они укажут на согласный звук "й" (впрочем, вспомним, что мы уже
сталкивались с различными точками зрения на звук "й"; не будем тут пытаться
разрешить эту сложную для нас дилемму). Наконец, фонетисты откажутся
причислять к гласным "е", "ю", "я", да и "е" заменят гласным звуком "э", как
чистым, свободным от йотации.
Иначе сказать, они будут говорить не о звуках и, уж конечно, не о
буквах, а о фонемах, а это особая статья. Мы же говорим о буквах, которые в
школах еще недавно называли "гласными буквами"; их у нас числится в азбуке
10; скажем -- 9, отбросив спорную Й -- "и краткое".
6 знаков, соответствующих гласным звукам, мы видим в латинских азбуках.
И теперь мы можем посмотреть, какие же "одногласные слова" существуют и в
западных языках, и в нашем.
Для удобства (а может быть, и для будущих ваших самостоятельных
разысканий) я сведу все эти данные в следующую таблицу:

А.

В
русском языке -- союз, междометие.
В английском --
неопределенный артикль.
Во
французском -- форма третьего лица единственного числа от глагола avoir
--
иметь.
Во французском,
испанском, итальянском, португальском -- ряд предлогов.

Э.

В
русском -- междометие. 2188

Е.

В итальянском --
форма третьегб лица единственного числа от глагола essere -- быть, союз
"и".

И.

В
русском -- союз, междометие.

I.

В
английском -- местоимение "я".

О.

В русском --
предлог, междометие.
В английском,
голландском, испанском, итальянском, немецком -- междометие.
В португальском --
местоимение со значениями: "этот", "эти", "его", "ему", "оно", "вы",
"сам".

У.

В
русском -- предлог.
В
испанском -- союз "и".

U.

Во французском --
наречие со значением "тут, там".
В
итальянском -- вместо местоимения ove -- где.
В
испанском -- взамен местоимения usted -- тебе, вам.
В
португальском -- вместо местоимения onde -- откуда, куда.

Я.

В
русском языке -- местоимение.

Теперь видите, насколько языки Европы богаче "одногласными"
лексическими объектами (не принимайте этого неточного термина всерьез!). На
этом фоне значительное число наших русских "односогласных" слов-букв
выглядит еще импозантнее.
А может быть, все это не стоящие внимания пустяки?
Возможно. Но полезно в таких случаях не забывать слова Менделеева,
сказавшего как-то, что глубокие истины нередко добываются путем изучения
предметов, на взгляд малозначительных. 2189

С -- девятнадцатая, если, конечно, считать "необязательную" букву Ё,
буква и у нас, и в классической латинице. Я сказал "в классической" потому,
что народы Европы так энергично пополнили свои латинизированные азбуки
всевозможными дополнительными письменными знаками, что указать общее для
всех них азбучное место S немыслимо. В самом деле, у венгров S на 27-м
месте. Удивляться нечему, поскольку венгерская азбука знает четыре вида
разных "о", и каждая занимает свое место в алфавите. В чешской "абецеде" S
-- на 29-м, в польском "абецадле" на 30-м. Любой из этих народов усложнял
добрую старую латиницу не стесняясь...
Кстати сказать, S венгерского языка вовсе не означает свистящего звука
"с". Его произносят "ш"! Настоящее "эс" по-венгерски пишется в виде двух
знаков -- SZ, словно бы назло тем пользующимся латиницей народам, которые
сочетанию букв SZ придают звучание "ш", хотя бы тем же полякам.
Латинская буква S произошла от греческой "сигмы" -- ?, которую мы
сейчас чаще встречаем в качестве одного из буквенных символов высшей
математики...
В старославянской азбуке буква С -- "слово", означала число 200.
Звонкой парой к звуку "с" является наше "з". В латинских алфавитах "с"
и "з" обычно выражаются одним знаком -- S. Читается он по-разному, в
зависимости от 2190 его положения между другими буквами. Там S
звучит, как наше "с" перед и после согласных, а также в началах слов.
Впрочем, французы произносят слово "солнце" -- soleil -- "солей", а немцы
Sonne -- "зоннэ".
У французов слово stabilisme -- "политический консерватизм"
произносится как "стабилизм", а немец свои вариант этого же слова --
Stabilismus -- прочтет как "штабилизмус": в немецком S перед "п" и "т"
выговаривается как "ш"...
Все это нам, русским, кажется довольно странным п заставляет пожать
плечами: "Почему бы им, западным, не взять пример с нас. С она "с" и есть...
Шипит, как змейка, и всюду одинакова..."
Так ли это? Возьмите слово "просьба". Ведь иностранец тут непременно
напишет З, потому что выговариваем-то мы ясно "прозьба", а пишем С лишь по
той причине, что в глаголе "просить" слышно ясное "с". И в слове "сжечь" вы
вовсе не слышите, хоть и пишете, "сж", а ясное "зж". А в "хочу сшить новое
пальто" -- бесспорное "шш" -- "шшить"!
Повторю в сотый раз: нет никаких оснований, имея дело с языками,
грамматиками, правописаниями, произношениями, устанавливать "табель о
рангах" и присуждать всем им степени и звания: "лучше", "хуже", "звучней",
"неблагозвучней"... Все эти оценки крайне субъективны, а чаще всего так же
мало соответствуют их реальным качествам, как, скажем, те оценки "звуков
языка", сделанные Бальмонтом, которые я приводил.
Чваниться своим письмом нам не к лицу, но и прибедняться тоже не
пристало. Вот как охарактеризовал славянскую письменность большой советский
ученый Л. Якубинский:
"Этот алфавит, по единодушному мнению нашей и европейской науки,
представляет собой непревзойденный образец в истории новых европейских
алфавитов и является результатом необычно тонкого понимания составителем
фонетической системы того языка, для которого он был составлен... Он не идет
ни в какое сравнение с латинообразными европейскими алфавитами, в которых
латинские буквы неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных
европейских языков..."
Я не буду ручаться головой, что Якубинский был при этой оценке холоден
и беспристрастен, как 2191 авгур, но в основном, кажется мне, с
ней можно согласиться.
У нас нередко случается, что маленькие русские дети, учась говорить,
вместо "ш" произносят "с". Шепелявое "с", случается, остается в их речи и на
долгие годы.
В большинстве латиноазбучных языков буква S так или иначе принимает
участие в образовании многобуквенных знаков для передачи звука "ш". Впрочем,
об этом еще успеется поговорить подробнее, когда дело дойдет до буквы Ш.
В старославянской азбуке буква С называлась "слово". Имя было по тем
временам наипочетнейшее, поскольку "слово" было одним из имен-определений
бога.
Думается, однако, что и для нас, словесников (а я надеюсь, что три
четверти читателей моей книги окажутся по вкусам и пристрастиям своим
"словесниками"), это существительное звучит достаточно почтенно и
благозвучно.

Т
Наша буква Т носила некогда упрямое имя "твердо". Я не скажу, какая
именно игра мысли заставила наших далеких предков так назвать этот
письменный знак: ведь было сколько угодно других слов, начинавшихся со звука
"т".
Буква Т произошла от греческой "тау". Она имела числовое значение 300.
Ни в какое "слово-согласный" она у нас не превратилась, хотя и используется
как "инициальное" сокращение: "и т. д." -- и так далее, "и т. п." -- и тому
подобное, "тт." -- товарищи. Но это не слова. Такие обозначения возможны при
каждой букве.
Выговаривая русское "т", вы приставляете кончик языка к зубам. А у
англичан кончик языка касается не 2192 самих зубов -- альвеол.
Альвеолы -- небо непосредственно за рядом зубов. По этой причине английское
"t" звучит совсем не так, как наш звук "т".
В русской речи наблюдают еще один оттенок "т", который ученые
усматривают в таких словах, как "тропа", "разбитной", определяя его как
смычное "т", но мы в такие тонкости забираться не станем.
Прописные Т и в русской, и в латинских азбуках совпадают по форме; что
до начертания строчных, особенно рукописных, то оно представлено множеством
вариантов. Я помню, как в гимназии я каждый год -- из озорства -- переменял
строчное Т в своих письменных работах. Я начал с "m", потом перешел к "Т",
наконец, выкопал в какой-то прописи образец вот "акой" формы, а на каждое
возмущение преподавателей языка приносил в класс нужную пропись. Заниматься
сейчас всеми этими "подвидами" нашей буквы Т я не буду -- место этому в
специальных работах по графике.
Так как я уже указывал на парность в нашей фонетической системе звуков
"д" и "т", то не буду повторять случаи, когда буква Д в чтении начинает
звучать как "т", а ограничу себя обратными примерами. Крикните громко
"отдай!" -- услышите ясное "аддай", но на письме оставите здесь Т по
причинам не фонетическим, а морфологическим. Мы все время оглядываемся,
пи-шучи, на морфемный состав слова, а тут оно состоит не из "ад" и "дай", а
из предлога-приставки "от" и основы "дай".

У
Каждому, кто впервые знакомится с латинской азбукой, бросается в глаза:
их "игрек" как две капли воды похож на нашу букву У. Звуки же, которые эти
две буквы выражают, весьма мало сходны. Откуда же тогда одинаковость
начертания?
Имя "игрек" по-французски означает "и греческое". 2193
Название это во Францию пришло вместе с самой буквой из латыни, потому
что уже в языке римлян буква Y употреблялась лишь в словах заведомо
греческого происхождения, там, где сами греки ставили свой "ипсилон".
Взяв букву у соседей, римляне ненамного изменили ее, если говорить о
начертании. А вот что до звука...
"Ипсилон" у греков передавал особый звук, на наш слух напоминающий
одновременно и "и" и "ю" (в слове "люблю"). Чтобы обозначить звук, подобный
нашему "у", они применяли буквосочетание OU. Там же, где в начале слова
стоял их "ипсилон", нам очень трудно подобрать примеры, чтобы хоть намекнуть
на его произношение, тем более что нередко этот начальный "ипсилон"
предшествовался еще и особым придыханием. Мы теперь пишем слова
"гиперболоид" или "гипертония" через Г и И. Между тем оба они начинаются с
греческого предлога ???? -- над, который выговаривался
вовсе не "гипер", но и не "юпер", а как нечто среднее между двумя этими
возможностями.
Создатели старославянской азбуки неохотно отказывались от букв и
звуков, существовавших в языке Византии. Дойдя до буквы Ъ и узнав о "хомовом
пении", вы поймете, как далеко может завести подобное преклонение перед
"буквой священного писания". Позаимствовали они и двухбуквенное ОУ, хотя и У
вполне было бы достаточно для славянского звука.
Древнерусские грамоты понемногу освобождались от этого "лишнебуквия".
Но только после реформы 1700-х годов в азбуке нашей остался один знак для
звука "у" -- известная нам "игрекообразная" буква. Она была уже в кириллице
достаточно похожа на наше нынешнее У, разве только несколько более
остроугольное. В послепетровские времена она подгримировалась под модные
европейские формы.
Так произошло совпадение этих двух литер. Только начав с "полу-и,
полу-ю", мир восточный и западней как бы разорвали один эталон на два: у нас
"игрек" стал означать "у", в Западной Европе -- кое-где "и" особого оттенка,
а кое-где и совсем другие звуки.
Нельзя при этом упускать из виду, что и мы у себя дома переломили
"ипсилон" пополам: из одной его половины мы сделали наше У, а другая долгое
время 2194 жила в нашей азбуке под псевдонимом "ижицы". "Ижица"
взяла на себя точную передачу тех греческих слов, в которых был "ипсилон".
Народы же, принявшие "игрек" вместе с латиницей, стали тоже употреблять
его в разных случаях с разным звуковым наполнением. Во Франции вы теперь
встретите Y, скажем, в названии тибетского быка -- yak -- як, о котором
греки и представления не имели. И понятно. Воспользуйся французы здесь
"йотом", у них получилось бы слово jak -- "жак", которое звучало бы как имя
Jaques -- Жак. Неудобно. Даже особой формы крючок из инструментария
стекольщиков получил название y-grec, по-видимому, как раз за свою
буквообраз-ную форму. Но появились и чисто французские слова, и даже
состоящие из одной буквы Y: наречие "y", означающее "тут, там, туда";
относительное местоимение "y" -- употребляемое взамен "этого, того, что":
Comment у remedier -- "Как этому помочь?".
Французское имя буквы Y -- "греческое и" исторически обосновано. Совсем
другие причины заставили англичан наименовать эту же букву "уай". Впрочем,
как "уай" она, по-моему, очень редко произносится, если только произносится
вообще. Обычно ею означается начальный "йот" в таких словах, как yankee,
yard. С таким же успехом, однако, Y означает звукосочетание "ай" в словах,
подобных fly -- муха, как обычный "и" он звучит в редком этнониме ynka --
инка.
Букве Y вообще повезло, если так можно выразиться о букве: в польском
варианте латиницы она служит для обозначения звука "ы", услышав который в
ужасе бежали бы и греки, и римляне. Финны использовали ее же для передачи
звука "ю" (точнее, латинского "u"): уо -- ночь, yksi -- один. Ленинградцы
привыкли читать на бортах туристских финских автобусов завершающие ряды
длинных собственных имен фирм буквы OY, которые означают "акционерное
общество", и именно буква Y есть начало слова "юхтие" -- общество.
У чехов буква Y означает долгий звук "и", если над ней стоит
диакритический клинышек; и краткий звук "и", если этого клинышка нет.
Теперь про букву У "все сказано".
Следует, может быть, еще добавить, какими способами выражают народы
мира звук "у"? Но тут уж 2195 всяк молодец на свой образец в
буквальном смысле этого слова. Французский язык, наподобие древнегреческого
и старославянского, постоянно передает звук "у" при помощи двузначного OU;
это не вызывает недоумения, поскольку U в одиночестве у них читается как
"ю", а не как "у".
Англичане, конечно, как и всегда, удивляют мир орфографической
находчивостью. У них буква U произносится порою как "йу" -- так, скажем,
слово modul -- "модуль" читается у них как "модйул". А "у" можно в Англии
выразить либо через OO -- moon -- луна, а порой как OU -- mousse -- мусс.
Английская орфография говорит сама за себя!

Эту историю я рассказываю не в первый раз: мне она доставляет
удовольствие.
Мало сказать "удовольствие". Именно потому, что она случилась в 1927
году, я в 70-х годах являюсь писателем, пишущим о языке. Как так?
В конце 20-х годов мы с приятелем вздумали написать
авантюрный роман. Чтобы заинтересовать читателей, мы придумали ввести в него
"зашифрованное письмо". Ввести так, чтобы оно 2196 было и
зашифровано и расшифровано "у всех на глазах": уж чего увлекательнее!
Письмо было написано: враги СССР, пробравшиеся из-за границы, извещали
в нем друг друга, что надлежит уничтожить в пух и в прах три важнейшие
отрасли хозяйства СССР: уголь, транспорт и нефть. Это-то письмо и надо было
зашифровать.
Я шифровать не умел, но мой друг делал это великолепно. Он предложил
метод, при котором текст зашифровывается при помощи шахматной доски и
заранее выбранной всем хорошо известной книги. Всюду легко добываемой.
Допустим, вы выбрали бы Ломоносова, "Га и глаголь", и зашифровали свою
записку по нему. Где нашел бы расшифровщик собрание сочинений Ломоносова?
А стихи Пушкина всегда легко достать. Мы выбрали средней известности
стихотворение: балладу "Русалка". Не пьесу, а балладу, имейте в виду...
Мой друг, мастер шифрованья, взял у меня старенький, еще
дореволюционный томик Пушкина и отправился домой с тем, чтобы к утру по
телефону продиктовать результат.
Но позвонил он мне еще тем же вечером. "Да, видишь, Лева, какая
чепуха... Не шифруется по этим стихам... Ну, слово "нефть" не шифруется: в
"Русалке" нет буквы "эф"... Как быть?
-- Подумаешь, проблема! -- легкомысленно ответил я. -- Да возьми любое
другое стихотворение, "Песнь о вещем Олеге", и валяй...
Мы повесили трубки. Но назавтра он позвонил мне ни свет ни заря:
-- Лева, знаешь, в "Песни о вещем..." тоже нет "эф"...
-- Ни одного? -- удивился я. 2197
-- Ни единственного! -- не без злорадства ответил он. -- Что
предлагаешь делать?
-- Ну я не знаю... У тебя какие-нибудь поэты есть? Лермонтов?
Крылов? Ну возьми "Когда волнуется...". Или "Ворона и лисица"... Нам-то не
все ли равно?
В трубке щелкнуло, но ненадолго. Через час я уже знал; ни в "Желтеющей
ниве", ни в "Вороне взгромоздясь" букву Ф найти не удавалось...
Вчера можно было еще допустить, что Пушкин страдал странной болезнью --
"эф-фобией". Сегодня обнаружилось, что и прочие поэты первой половины XIX
века были заражены ею...
Не представляя себе, чем это можно объяснить, я все же сказал:
-- Знаешь, возьмем вещь покрупнее... Ну хоть "Полтаву", что ли? Там-то
уж наверняка тысяч тридцать-сорок букв есть. При таком множестве весь
алфавит должен обнаружиться...
Мой покладистый шифровальщик согласился. Но через три дня он же
позвонил мне уже на грани отчаяния: в большой поэме, занимавшей в моем
однотомнике пятнадцать страниц в два столбца, страниц большого формата, ни
одной буквы Ф он не нашел.
Признаюсь, говоря словами классиков: "Пришибло старика!", хотя мне и
было тогда всего 27 лет.
Вполне доверяя своему соавтору, я все же решил проверить его и впервые
в жизни проделал то, что потом повторял многократно: с карандашом в руках
строку за строкой просчитал всю "Полтаву" и... И никак не мог найти Ф среди
тысячи, двух тысяч ее собратьев...
Это было тем удивительнее, что ближайших соседок Ф по месту в алфавите
-- У, X, Ц, Ч -- не таких уж 2198 "поминутных, повсесловных букв"
-- находилось сколько угодно.
Первые 50 строк поэмы. В них: X -- 6 штук, Ц -- 4, Ч -- 4.
А уж букв У так и вообще 20 штук, по одной на каждые 2,25 строчки.
Правда, "у" -- гласный звук, может быть, с ними иначе. Но и
согласных... Если букв X в 50 строках 6, то в 1500 строках всей поэмы их
можно ожидать (понятия "частотность букв в тексте" тогда не существовало, до
его появления оставалось лет двадцать, если не больше), ну, штук 160--
200... Около 120 Ц, столько же -- Ч... Почему же Ф у нас получается ноль
раз?
Не буду искусственно нагнетать возбуждение: это не детектив. Мой друг
ошибся, хоть и на ничтожную величину. Он пропустил в тексте "Полтавы" три Ф.
Пропустил их совершенно законно.
Возьмите "Полтаву" и смотрите. На 378-й строке песни I вам встретится
словосочетание: "Слагают цыфр универсалов", то есть гетманские чиновники
"шифруют послания". Вот это Ф мой друг пропустил непростительно: недоглядел.
А два других Ф были совсем не Ф. 50-я строка песни III гласит: "Гремит
анафема в соборах"; 20-я строчка от конца поэмы почти слово в слово
повторяет ее: "...анафемой доныне, грозя, гремит о нем собор".
Но беда в том, что в дореволюционном издании слово "анафема" писалось
не через Ф, а через ?, и друг мой, ищучи Ф не на слух, а глазами,
непроизвольно пропустил эти две "фиты".
Осуждать его за это было невозможно: я, подстегиваемый спортивным
интересом, и то обнаружил эту единственную букву Ф среди 33 тысяч других
букв при втором, третьем прочтении текста.
Обнаружил, но отнюдь не вскричал 2199 "Эврика!" Одно Ф
приходится на 33 тысячи букв. Это немногим проще, чем если бы его вовсе не
оказалось. Что это за "белая ворона", это Ф? Что за редкостнейший бриллиант?
Что за буква-изгой, почему она подвергнута чуть ли не удалению из
алфавитного строя?
Вы не додумались до решения?
Хорошо бы, если бы кто-либо из вас -- ну хоть десять из ста
читателей -- взяли в руки том Пушкина, развернули его на "Борисе Годунове" и
прошлись бы по нему с карандашиком в поисках буквы Ф.
Тогда бы обнаружилось вот что.
В народных и "простонародных" сценах трагедии -- в "Корчме на литовской
границе" или там, где боярин Пушкин, "окруженный народом", идет мимо Лобного
места, -- вы ни одного Ф не увидели бы.
Но, оторвавшись от этой "земли", вознесшись, скажем, в "Царские
палаты", вы углядели бы, как царевич Федор чертит геограФическую карту и как
порФира вот-вот готова упасть с плеч истерзанного страхом и совестью Бориса.
Три Ф!
Перемеситесь в помещичий, ясновельможный сад Вишневецких, и над вами
тотчас расплещется жемчужный Фонтан. На "Равнине близь Новгорода Северского"
русские воины говорят по-русски -- и ни одного "ф" нет в их репликах, а вот
командиры-иностранцы роняют их одно за другим. Пять раз произносит звук "ф"
француз Маржерет (один раз даже зря: фамилию "Басманов" он выговаривает с
"ф" на конце). И немец Розен восклицает: "Hilf gott". И это совершенно
законно: русский язык не знает звука "ф" одновременно и чисто русского, и
выражаемого буквой Ф. Вот так: не знает! 2200
Мы постоянно произносим "ф", но пишем на этом месте В: "всегда",
"в слове". Мы должны были бы писать "фторой", "крофь", но звук "ф" во всех
этих случаях выступает под маской буквы В.
Не надо думать, что он тут какой-то "фальшивый". Он ничуть не хуже
любого "ф", выраженного этой буквой... Разница только в том, что по правилам
нашего правописания, в котором сочетаются и фонетический, и морфологический,
и исторический принципы, мы пишем В не только там, где слышим "в", но и там,
где его должно ожидать по историческим и морфологическим причинам. "Федоров"
-- потому что "Федорову", "в саду" -- так как "в зеленом саду" или "в
осеннем саду"... Имя Пров мы пишем через В, а не через Ф лишь потому, что
оно произошло от латинского слова probus -- чистый, а из латинского В
русское Ф получиться не может.
Вот почему буква Ф стоит у нас почти исключительно там, где налицо
нерусского происхождения (хотя, возможно, и давным-давно обрусевшее) слово.
Фагот -- из итальянского fagotto -- связка.
Фагоцит -- греческое -- пожирающий клетки.
Фаза -- из греческого "фазис" -- появление.
Фазан -- греческое -- птица с реки Фазис (теперь -- р. Рион).
Это слова с Ф в начале. А с Ф в конце?
Эльф -- немецкое -- дух воздуха.
Гольф -- английское -- игра в мяч.
Сильф -- греческое -- мотылек, фантастическое существо.
2201
Шельф -- английское -- мелководное прибрежье океанского дна.
Буфф -- французское -- комическое, забавное представление.
Я не рыскал по словарям. Я взял слова почти подряд в любопытнейшем
"Зеркальном словаре русского языка" Г. Бильфельдта.
Вот слова с Ф внутри придется выбирать уже подряд, но среди слов,
начинающихся на другую букву:
Кафедра -- греческое -- седалище.
Кафель -- немецкое -- изразец.
Кафтан-- персидское -- род халата.
Кафе -- французское -- ресторанчик...
Словом, чисто русских слов с Ф в начале, середине или
конце практически почти нет, не считая международного хождения междометий:
"фу", "уф", "фи" и тому подобных.
Теперь прояснилось, почему стихотворения наших поэтов-классиков так
бедны буквой Ф, особенно в начале прошлого века? В те дни наша великая
поэзия только рождалась; ее мастера гордились чисто русским, народным словом
своим и по мере сил избегали засорять его лексикой салонной, светской,
"франтовской"... "Но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском
нет..." -- писал Пушкин в "Евгении Онегине". До слов же научных дело еще не
дошло...
Помню, меня не на шутку поразило, когда мне открылось, что найденное
нами "отсутствие" Ф в стихах Пушкина, Лермонтова и других тогдашних поэтов
было не случайностью, а закономерностью. Каюсь, я сообразил это не сразу,
хотя и был уже второкурсником филологического вуза. Навсегда запомнив, как
2202 удивила, как обрадовала меня подсмотренная случайно в языке
законообразность, я и принял решение когда-нибудь в будущем начать писать
книги по "Занимательному языкознанию". Та, которую вы держите в руках, уже
шестая в их ряду. По-видимому, впечатление оказалось "долгоиграющим"... А
ведь возникло оно от случайного наблюдения над единственной буквой.

Я ввожу эту главку после столь длинной интермедии почти что только для
соблюдения порядка. Что еще расскажешь? Самое необходимое.
Ф нашей азбуки носило в кириллице задорное имя "ферт". В финикийской
"праазбуке" знака для звука "ф" не было, в греческой письменности
соответствующая литера именовалась просто "фи".
Вот я сказал: "задорное имя". А почему задорное? Что оно означает?
Среди этимологистов и по сей день на этот счет нет согласия.
Допускают, но далеко не все, что слово "ферт" взято у греков, где
"фюртэс" значило "нарушитель спокойствия, озорник".
Малоубедительная этимология; тем более что другие названия славянским
буквам либо просто измышлялись 2203 заново, уже на славянской
почве, и таких большинство, либо же переносились сюда именно как
наименования греческих букв, скажем, "фита". Слово "фюртэс", насколько мы
знаем, греческой буквы не называло.
Совсем неправдоподобны поиски общего между "фертом" и готским
руническим именем "Пертра". Может быть, всего более похоже на истину
допущение, что слово "ферт" за отсутствием славянских слов, начинающихся на
этот звук, было выдумано, как говорится, ad hoc -- именно для этого случая и
чисто звукоподражательно.
Найдутся читатели, которые подумают: "Перемудрил автор! Чего ж проще:
название буквы "ферт" произошло от слова "ферт", означающего франта. Говорят
же "стоять фертом"? А "ферт", "фертик" у нас вполне употребительное и не
слишком одобрительное выражение".
Представьте себе: тут все с ног переставлено на голову. Именно этот
"ферт II", как пишут в словарях, происходит от "ферт I", названия буквы. И
первоначально, судя по всему, означало именно "подбоченившуюся, ручки в
боки" фигурку, а потом уже и франтика, ще-голька, бального шаркуна,
нахала... Вспомним народные и литературные употребления этого образа:
"Станет фертом, ноги-то азом распялит!" -- ворчит кто-то из героев
Мельникова-Печерского. "Там я барыней (танцем. -- Л. У.) пройдуся, фертом, в
боки подо-пруся!" -- похваляется Бонапарт в одной народной песне, цитируемой
Далем.
Я успел рассказать о междоусобицах между "фертом" и "фитою", но уж
очень красочно подтверждает все мною сказанное один из эпизодов
"Очарованного странника" Н. Лескова.
"-- А потом я на фиту попал, от того стало еще хуже.
-- Как "на фиту"?
-- ...Покровители... в адресный стол определили справщиком, а там у
всякого справщика своя буква... Иные буквы есть очень хорошие, как,
например, "буки", или "покой", или "како": много фамилий на них начинается,
и есть справщику доход. А меня поставили на "фиту". Самая ничтожная буква,
очень на нее мало пишется, и то еще... кои ей принадлежат, все от нее
отлынивают и лукавят; кто хочет чуть благородиться, сейчас себя самовластно
вместо "фиты" через "ферт" 2204 ставит. Ищешь-ищешь его под
"фитою", а он -- под "фертом" себя проименовал".
Как почти всегда у Лескова, тут нет никакого преувеличения.
И сегодня можно тысячею способов удостовериться в неравномерном
распределении слов, имен, фамилий, названий городов по буквам алфавита.
В дни выборов к некоторым столам стоят все "од-нобуквенные" граждане за
получением бюллетеней с фамилиями на О, на П, на К. А поодаль, на других
столах, вы можете увидеть объявления с двумя-тремя, а то и четырьмя-пятью
буквами: Ш, Щ, Э, Ю, Я. Сюда будут стоят и Шапкины, и Щегловы, и Эрдманы, и
Ясеневы, и все-таки их очередь кончится скорее, чем очере-реди "Н... вых"
или "К... ных".
Пожалуй, на этом я и закончу разговор о букве Ф, о добром, старом
"ферте" кириллицы.

Х
Наше X, через букву в кириллице, именовавшуюся "хер", произошло от
греческого "хи". "Хи" передавало звук, довольно сходный с нашим "х", но
произносившийся с придыханием.
Этимологи славянское название "хер" рассматривают как сокращение от
древнего слова "керубим" -- так в иудейской, а затем и в христианской
религии называлась разновидность "чинов ангельских" -- херувимы.
Без всякой связи с этим "высоким" происхождением крестообразная форма
буквы родила в русском языке новое слово "херить", "похерить" -- сначала в
значении "крестообразно зачеркнуть", а затем и вообще "отменить",
"упразднить", "уничтожить"...
Мы и сегодня употребляем это слово, хотя и с некоторой осторожностью:
вовсе не по его вине. Подчиняясь тому, что мы именовали "акрофоническим
принципом", оно стало сначала в наших глазах эвфимистическим 2205
замещением непристойного слова, а лотом стало употребляться как его синоним.
Но старославянские грамотеи даже и не предполагали возможности подобных
нечестивых метаморфоз.
Может быть, вас заинтересует попутно, почему латиница, усвоив греческое
"хи", стала обозначать ею совсем другой, сложный греческий же звук "кс", для
которого в греческой азбуке существовала причудливого вида буква "кси" --
?, в прописной форме выглядевшая совсем уж странно ?. Почему они
не приняли ее к употреблению?
Увидев свои слова "ксэнос" и "ксэрос" написанными на латинский лад
через X вместо "кси", грек непременно прочел бы их "хенос" и "херос".
Но римлянам это было совершенно безразлично, так как у них ничего
похожего на греческое "кс" в языке не было, и букву X они употребляли
исключительно в греческих словах. Для того же звука, который теперь, изучая
латинский язык, мы называем "ха", римляне довольно естественно использовали
греческую "эту", у греков передававшую звук "э" с придыханием.
Именно поэтому имя греческой красавицы ?????
мы теперь произносим как "Елена", а западные языки изображают его как
Helene.
Взаимная передача средствами латиницы русской буквы X, а средствами
нашей азбуки -- европейской буквы H представляет затруднения.
Посмотрите, как сложно и неточно передает французская письменность наше
название Харьков -- то Cahrkow, то Harkoff, а то и просто как Karkof...
Но и нам ничуть не легче правильно, с точки зрения самих французов,
передать любое их слово, начинающееся с Н.
Таких слов во французском языке уйма; масса и таких имен. Многие из них
попадают в русскую речь и подвергаются ужасному искажению.
Любители детективной литературы отлично знают француза сыщика Эркюля
Пуаро, постоянного героя романов Агаты Кристи. Но мало кто догадывается, что
Эркюль -- просто приспособление к нашей азбуке имени, которое по-французски
пишется Hercules и во всех других случаях в России передается как...
Геркулес.
Русская буква X передает глухой фрикативный звук, парный тому звонкому,
который послужил поводом для 2206 разногласий между Ломоносовым и
Тредиаковским. Теперь никто из русских не пользуется звонким фрикативным
"?" при произнесении тех слов, в которых его встречали наши предки --
"бо?", "?осподь", "бла?о". Зато появилось обыкновение
произносить этот южнорусский или украинский "?" там, где он отродясь
никогда не стоял и нормами русской литературной речи не предусмотрен:
"?ора", "вра?ам"...
И буква Ф, и буква X могут выражать и твердые и мягкие звуки "ф" и "х".
Но вот что любопытно: насколько обычно в нашем языке буквосочетание ФЬ,
настолько невозможно равносильное ему ХЬ. В конце слов, если верить словарю
Бильфельдта, мы можем указать всего одно слово с ФЬ -- "верфь". На ХЬ, по
его данным, не оканчивается ни одно русское слово.

Ц
Буквы Ц и Ч обозначают аффрикаты. Аффриката -- сложный согласный звук,
но не всякий, а лишь такой, который состоит как бы из двух согласных же
звуков, образуемых при одном и том же общем положении органов речи. Чтобы
произнести то, что выражала буква "пси" кириллицы, необходимо сначала
сомкнуть губы для звука "п", затем разомкнуть и перевести их и язык в
положение, необходимое для произнесения звука "с". Поэтому для русского
языка "пс" не аффриката. Такое звукосочетание строится как бы в два приема,
а аффриката -- одноступенно.
А теперь произнесите "ц". При углубленном изучении "ц" тоже оказывается
двухсоставным звуком -- "т" плюс "с". Но оба элемента рождаются в одном и
том же месте полости рта, при нахождении кончика языка у передних зубов. Не
надо прекращать одно из положений, чтобы начать приведение органов речи к
другому.
То же и со звуком "ч", только вторым составляющим здесь является не
свистящее "с", а шипящее "ш". 2207
Постоянно случается, что пары звуков, внешне очень похожие, появляются
без их объединения в аффрикаты: "отсадить" -- это одно: "воцариться" --
совершенно другое; "отшуметь" -- далеко не то же самое в фонетическом
отношении, что "очуметь". В одних случаях перед нами некие звукосочетания, в
других -- вроде бы те же звуки, но уже спаянные в аффрикаты.
Русскому человеку, привыкшему слышать "ч" как единый и неделимый звук,
разложение его на элементы представляется, пожалуй, даже какой-то
схоластикой. Однако, встретясь с английским и итальянским звуком "j",
который мы воспроизводим как "дж" -- jem -- джем, мы попервоначалу бываем
убеждены, что в этом слове четыре звука, так как по-русски оно пишется в
четыре буквы. Точно так же француз и немец считают, что в слове "чума" по
меньшей мере шесть, а то и семь звуков: один его напишет -- tchuma, а другой
так и вовсе -- tschuma.
В итальянском и английском языках есть своя аффриката "ч". Англичане
изображают ее через две буквы -- СН. Русскую фамилию Чернов они могут
передать как Chernow. Итальянцы изобразят ее еще проще -- Cernov, потому что
услышат в нашей букве Ч один звук. А вот французам название города Черновцы
досталось бы не без труда: им пришлось бы превращать его в Tchernovtsi...
Наше Ц происходит от кириллического "цы". Слово означало некогда
наречие "разве", "или". "Еда есть пес цы луковый бес", то есть "обжорство --
дело собачье или бесовское", -- сказано в одном "Житии" XIII века. Но трудно
теперь утверждать, что наименование буквы пошло отсюда. Вполне возможно,
что, утомясь от измышления буквенных "значимых имен", наши предки к концу
алфавита могли перейти и на более простой способ, как мы, называющие Ц --
"це" и Ч -- "че"...
Мы уже видели, что на Западе наше "ц" выражают комбинациями букв Т, S,
Z. Так как некоторые из них могут нести в разных языках неодинаковую
функцию, то и прочтение иных слов, если переходить "из языка в язык", может
вызвать недоразумение. В Париже вывеска над магазином, где продают животных
-- Zoo, -- читается привычно для нас "зоо". В Берлине же точно так
написанные три буквы должны быть прочтены уже "цоо".
2208
Но если еще в Германии человек, в конце концов, будь он французом или
русским, привыкает произносить это слово на тамошний лад, то сложнее
получается, когда оно, изъятое из своей языковой среды, переносится без
особых предупреждений в другую, чуждую. У писателя В. Шкловского есть книга
лирической прозы, названная именем Берлинского зоопарка -- "Zoo". Это
заглавие крупными буквами печатается на обложке, но мне очень редко
приходилось за последние полвека с момента выхода книги в свет слышать,
чтобы кто-либо, кроме людей, бывавших в Германии или отлично знающих
немецкий язык, называли ее "цоо". Большинство говорит "зоо", а о французах
уж и упоминать нечего...
Что до остальных европейских языков -- польского, венгерского,
чешского, -- поинтересуйтесь сами в их словарях, как они расправляются
графически с этими звуками. Не заглядывайте только в словарь финского языка.
Ничего не найдете. И понятно: зачем финнам буквы С или Ц, если они таких
звуков слыхом не слыхали?!

Ч
Кириллическая буква для звука "ч" выглядела как двурогий церковный
подсвечник-дикирий --
Название ее было "червь". Только не следует думать, что слово это
означало "червяк"; в древнерусском и славянском языках "червь" -- красная
краска. Слово "червонное золото" означало, собственно, "красное золото".
У двух аффрикат "ц" и "ч" немало любопытных свойств. Во многих говорах
русского языка они, например, смешиваются. В ряде мест России слово "черт"
произносится как "цорт", в других местах вместе "церковь" говорят "черква".
Бывает, что одни и те же 2209 говорящие одновременно и "цокают" и
"чокают". Иногда этот парадокс объясняется сознанием "неправильности"
собственной речи: "цокающий" как бы перехватывает через край в стремлении
избавиться от "цоканья" и начинает "чокать" там, где это явно
противопоказано.
Аффрикаты эти близки друг другу. Но в то же время в них много
противоположного. "Ц" всегда звучит по-русски как твердый согласный. Слово
"цилиндр" мы выговариваем как "цылиндр".
А "ч" у нас не бывает твердым. Какие бы звуки ни следовали за ним, он
звучит как "тшь", а не как "тш". Даже набрав "для убедительности", как было
сказано у одного юмориста, слово "жирный" жирным шрифтом, а слово "черный"
-- черным шрифтом, вы не заставили бы читателя прочесть тут твердое "ч" и
мягкое "ж",
"Э, нет! -- может сказать мне читатель дотошный и упрямый. -- А как же
такие слова, как "дочь", "печь", "ночь"? Мы пишем "ночь" и рядом "мяч"? Есть
же разница?"
Нет разницы! Ь после Ч является пережитком, рудиментом тех времен,
когда слова эти звучали с гласным неполного образования вслед за "ч". Ь,
вставший на его место, мы храним теперь лишь как знак, что данные
существительные являются именами женского рода.
Буквы Ч и звука "ч" греки не знали. Нет специального знака для "ч" и в
латинских азбуках европейских языков. Его функции поручают другим буквам,
буквам с разными значками или буквосочетаниям. Вот маленькая табличка, в
которой я собрал такие варианты.
польский язык -- CZ
итальянский -- С
английский -- СН
испанский -- СН
турецкий -- C
венгерский -- CS
французский -- ТСН
финский -- ТСН
шведский -- СН
Как видите, немало потрачено остроумия, чтобы передать звук "ч". А не
пора ли было бы представителям всех латинизированных алфавитов мира взять да
и договориться, чтобы повсюду соблюдалось хоть относительное единообразие в
приемах выражения одних и 2210 тех же звуков примерно теми же
буквами? Ведь невольно вспоминается сердитое неодобрение Л. Якубинского по
адресу составителей европейских алфавитов, в которых латинские буквы
"неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных европейских языков".
Оказывается, не так-то все это просто!
Западное "ч" и наше -- не совсем одинаковые звуки. Западное несколько
тверже русского. Можно легко себе представить звонкую аффрикату, парную к
"ч". Во многих языках она есть -- "j", что-то вроде "джь". Тонкие
наблюдатели находят, что такой звук появляется в речи и у нас в словах
"дрожжи", "можжить". Впрочем, буквы для этого звука у нас так или иначе нет.
Заметим: хотя звук "ч" у нас всегда мягкий, за буквой Ч никогда не
следуют буквы Е, Ю, Я. Мы пишем "чай", "чума", "чомга"... Непонятно, почему:
"черный" и "черт", хотя никому не приходит в голову начертать -- "чепорный"
или "чекнутый"? Впрочем, в вопросах правописания далеко не все поддается
рациональному истолкованию...

Читали ли вы увлекательный (особенно в те дни, когда вы были ребенком)
рассказ Эдгара По "Золотой жук"?
Напомнить его содержание, видимо, все же придется. 2211
Разорившийся богач, франко-американец, находит в песке на океанском
берегу Северной Америки клочок пергамента. Случайно нагрев его, он заметил
изображения -- черепа и козленка -- в разных углах куска кожи.
Этот Легран -- человек логического ума. Он быстро догадывается,
что перед ним написанная симпатическими чернилами записка пирата (череп)
Кидда ("кидд" -- козленок). Проявив остальной текст более энергичным
подогреванием, Легран видит запись, состоящую из тайных значков.
К удивлению своего туповатого друга-рассказчика (точь-в-точь доктор
Ватсон Конан-Дойля), этот Шерлок Холмс начала XIX века, потрудясь,
прочитывает непонятную записку и отправляется с верным слугой-негром и этим
своим другом в дикие заросли холмистого побережья, где находит клад капитана
Кидда, спрятанный в земле лет двести или триста назад.
Ему приходится объяснять потрясенному другу, как он дошел до истины.
Тут-то и оказывается, что помог ему осуществить это "закон букв". Как же
воспользовался им он?
Найдя непонятные знаки, Легран заметил: не все они одинаково часто
встречаются в грамотке. Чаще всего попадался значок в виде цифры 8. Почему?
Раскинув умом, Легран вспомнил: в английской письменной речи самая часто
встречающаяся буква -- Е. Значит, можно допустить, раз автор -- Кидд и
документ должен быть написан по-английски, что восьмерка и есть Е.
Попались ему и две-три пары восьмерок, значит, все 88 надо записать как
ЕЕ.
Раз так, ясно стало еще одно существенное обстоятельство. Перед
половиной 2212 английских существительных стоит определенный
артикль -- THE. Значит, там, где встречается слово из трех знаков с 8 на
конце, это THE. Тогда и два других знака должны совпадать. Так и есть: много
раз повторялись "точка с запятой", "четверка", "восьмерка". Легран теперь
узнал уже значение трех разных букв! Началось же все с немногого: со знания,
что буква Е встречается в английском языке чаще других букв. Таков закон
этой буквы!
Долго ли, коротко ли, искусник прочел всю надпись и
записал ее содержание. "Доброе стекло в трактире Бишопа на чертовом стуле
двадцать один градус тринадцать минут на норд-норд-ост по главному суку
седьмая ветка восточная сторона стреляй из левого глаза мертвой головы
прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов..."
Мы бы сочли задачу нерешимой. Леграну она не составила труда. Он нашел
и "трактир Бишопа" -- отвесный утес, и "чертов стул" -- неглубокую нишу на
этом утесе. Он сообразил, что "доброе стекло" -- подзорная труба, увидел в
нее на суке дерева череп, спустил из глаза черепа, как отвес, золотого жука,
отсчитал нужные футы, и...
"Одних золотых монет было не меньше чем на 450 000 долларов... Было 110
бриллиантов... 18 рубинов... 310 превосходных изумрудов, двадцать один
сапфир и один опал... Мы оценили содержимое нашего сундука в полтора
миллиона долларов..."
Рассказ написан, как это умел делать Эдгар По; если вам 14 лет, вы
проглотите его. Если 44 -- прочитаете с большим интересом. Я прочел его
моему внуку-первокласснику -- он слушал затаив дыхание.
Писать так о сапфирах и миллионах 2213 долларов легко. Но
разве ненамного труднее с такой же увлекательностью рассказывать о... Да вот
о "законе буквы", буквы Е английского языка, которая, вдруг оказывается,
обладает свойством попадаться "чаще других букв" в английском письме. А
значит, и о законах любых других букв?
Но я следил: и эту часть рассказа мой внук слушал, так. же широко
раскрыв глаза, так же волнуясь и переживая, как и ту, приключенческую, с
бриллиантами...
Вы можете спросить у меня: "А они правильны, эти рассуждения Леграна,
касающиеся букв? Ведь "Золотой жук" не языковедная работа: автор-фантаст мог
допустить в нем какие угодно предположения и гипотезы, лишь бы они были
занимательны и вели его к цели. Никто не запретил ему "к былям небылиц без
счету прилагать".
Да, читая "Жука", там можно обнаружить и на самом деле немало чистых
выдумок! Но с "законом буквы" все обстоит если и не "прецизионно", то
достаточно точно.
Что, если попробовать произвести для русского языка такие же подсчеты,
которые, будучи произведены некогда в Англии, дали в руки Леграну и
отправной путь его расшифровки, и его полтора миллиона долларов?
Конечно, можно прямо полезть в справочники и выудить оттуда нужные
данные. Но мне захотелось предварительно, на ваших глазах, уважаемые
читатели, так же как когда-то я и мой соавтор в нашем романе "Запах лимона"
зашифровывали таинственную записку, так же как Легран в "Золотом жуке"
расшифровывал старую надпись на клочке кожи, -- так же произвести для начала
опыт таких подсчетов "своими руками". 2214
Я сделал эксперимент, который, собственно, может повторить каждый из
вас. Я взял пять фрагментов из совершенно неравноценных друг другу
произведений пяти непохожих друг на друга, живших в разные времена,
обладавших разной мерой таланта авторов. Писателей-беллетристов.
Я выбрал авторов не по моим личным склонностям: так в беспорядке лежали
друг на друге пять книг на столе у моего сына.
Это оказались Чехов, раскрытый на "Бабьем царстве", Гарин-Михайловский
-- "Студенты", Куприн -- "Белый пудель", Мамин-Сибиряк, в котором
оставленный кем-то разрезательный ножик указывал на рассказ "В камнях", и,
наконец, сборник научно-фантастических рассказов Лениздата "Тайна всех
тайн", в котором помещен мой рассказ "Эн-два-о, плюс икс дважды".
Никаких возможностей сравнения, ни малейшей нарочитости в выборе;
объективность подсчетов гарантирована.
Я решил у всех этих авторов рассмотреть по 12 первых строк их указанных
произведений: еще объективнее; не по выбору, а кто с чего начал!
Шрифты и форматы книг были, конечно, неодинаковыми, но при беглом
анализе выяснилось, что в этой дюжине строк всюду укладывалось что-то около
460-- 500 знаков.
Не пытаясь представить тут перед вами исчерпывающие данные по всем
буквам азбуки, я свел в табличку только штук восемь наиболее часто
встречающихся на письме букв, а к ним добавил еще четверку тех азбучных
нелюдимов, которые обитают в самом конце алфавита и попадаются много реже
других. 2215

Чехов

Гарин-
Михай
ловский

Куприн

Мамин-
Сибиряк

Успен-
ский

А

38

42

43

53

42

Е

30

36

37

44

35

И

44

22

26

35

25

О

58

49

59

68

56

Т

39

25

20

25

27

В

18

22

23

30

25

С

21

22

20

25

27

Л

28

23

26

19

18

Ф

0

0

0

1

2

Щ

0

0

0

2

0

Ы

15

4

14

10

5

Я

6

3

11

16

10

Любопытная табличка! За малым исключением, числа
попаданий той или другой буквы в данные 12 строк текста очень близки друг к
другу, несмотря на всяческую несхожесть авторов. Буква О вышла на первое
место и у Чехова, написавшего "Бабье царство" в подмосковном Мелихове в 1893
году, и у меня, писавшего свой рассказ почти через 60 лет после этого в
послеблокадном Ленинграде. Нет никакой возможности предположить между нами
какой-либо сговор или случайное совпадение: там 58 О, здесь 56 О. Это тем
более немыслимо, что и у инженера-путейца Гарина-Михайловского, и у поповича
Мамина-Сибиряка, и у Куприна -- у всех у них в двенадцати строчках буква О
повторялась чаще других букв -- 49, 68, 59 раз. За О поспевает А -- и
поспевает примерно в одном темпе у всех пятерых авторов. Мамин-Сибиряк
почему-то вырвался вперед -- вот это как раз особый случай, требующий
специальных разысканий, почему у него настолько больше А?
Больше "чего"? Больше нормы? Так, значит, есть "норма", по которой
каждому звуку положено зазвучать в нашей речи, каждой букве "встать в
строку" 2216 рядом с другими? Может быть, это определяется
случайностью?
В какой-то степени да. Куприн начал "Белого пуделя" пейзажным
кусочком, описанием Крыма. В этом описании, естественно, оказалось довольно
много прилагательных с их характерными окончаниями "-ый". Вот вам и
пять-шесть лишних возможностей для появления буквы Ы. Или, например,
естественно, что у трех авторов из пяти в их отрывках не обнаружилось Ф.
После "Фу"-истории" мы понимаем, в чем тут дело: закономерность! А вот
почему у меня эта редкость вдруг обнаружилась?
Это чистая случайность. Повесть "Эн-два-о" начинается со сценки
экзамена: студентка хочет получить зачет у "профессора". Получай она его у
доцента, и "эф" исчезло бы бесследно.
Но в связи с этим мне вспомнился один интересный экспонат, который в
1930-х годах демонстрировался в Ленинградском Доме занимательной науки.
То была доска с бортиками, по этим бортикам застекленная и закругленная
в верхней части своей. С самого верха сквозь плоскую воронку можно было под
стекло на наклонно стоящую доску сыпать пшено или перловую крупу. По всей
длине доски, снизу доверху, в нее были набиты, как в детской игре "китайский
бильярд", в шахматном порядке гвоздики. Каждое падающее сверху зернышко на
своем пути вниз ударялось об один гвоздик, отскакивало к другому, седьмому,
пятнадцатому. Первая сотня крупинок ложилась у нижней кромки прибора в
полном беспорядке.
Но если вы всыпали 100 граммов крупы, уже обнаруживалось, что
больше ее зерен обязательно собирается на середине нижнего края, меньше -- к
бокам. Средняя выпуклость росла, росла, и 2217 когда весь
выданный вам на руки мешочек с крупой был израсходован, она на поле доски
укладывалась точь-в-точь по одной, уже заранее намеченной там красной
краской линии, по статистической кривой. Было совершенно безразлично, быстро
или медленно сыпали вы крупу, всю сразу или отдельными порциями --
беспорядочный "крупопад" образовывал внизу очень "упорядоченную фигуру".
Один школьник, долго дивившийся на этот феномен, в конце концов чрезвычайно
точно сформулировал его сущность: "Странно... Крупинки падают в беспорядке,
а ложатся в порядке..."
Нечто аналогичное этому наблюдается и в языке -- в потоке звуков и в
распределении букв.
В те времена, когда в Доме занимательной науки производился этот опыт
по статистике, никто из языковедов еще не собирался применять статистику к
языку и его явлениям; во всяком случае, если такие исследования кое-кем и
производились, то в самых скромных масштабах.
С тех пор прошло три с половиной десятилетия, и положение переменилось
до чрезвычайности.
Я беру книгу. Она называется "Основы языковедения". Автор -- Ю.
Степанов, издательство "Просвещение", 1966 год.
"Простейший лингвистический вопрос, разрешить который помогает
математика, -- пишет автор, -- частота фонем в речевой цепи... Если, --
продолжает он, -- для упрощения принять, что каждая буква русского алфавита
обозначает фонему, то..."
Дальше он представляет частоту букв в таблице, а из этой таблицы
выводит, что в любом русском тексте на тысячу наугад выбранных в речевой
цепи букв и пробелов между буквами приходится в 2218 среднем --
90 О, 62 А, 2 Ф... и так далее.
Возьмите сравните с теми результатами, которые дали нам наши кустарные,
не претендовавшие ни на какую точность подсчеты, и вы увидите, что в
общем-то мы попали при своих попытках довольно близко "к яблочку мишени". И
у нас на первое место попала буква О, на второе -- Л, а буква Ф оказалась
фактически почти не присутствующей в тексте "залетной пташкой".
Прошло, как я уже сказал, лишь немного больше трех десятилетий с
упомянутого мною такого недавнего и уже такого бесконечно далекого
довоенного времени, но за это время в мире науки произошли грандиозные
перевороты. Возникла, в частности, и совершенно не существовавшая до войны
математическая лингвистика, возникла в другой области интересно связанная с
нею кибернетика, возникли электронные счетно-решающие устройства и
возможность "машинного" перевода...
Благодаря всему этому и вопросы языковедной статистики получили
совершенно новое значение и новый аспект.
Теперь уже ставится вопрос о возможности -- или невозможности --
"атрибуции", то есть как бы "приписания" какого-либо литературного
памятника, считавшегося до сих пор безымянным, тому или другому давно
усопшему автору -- на основании статистического (но, конечно, во сто раз
более сложного, чем тот, что я вам показал) учета и звуковых, и буквенных, и
лексических, и синтаксических, и любых других элементов текста. При помощи
счетных машин стало возможным из сложно наслоившихся на первоначальную
основу древнего произведения -- эпоса Гомера, русских былин -- выделять
аналитическим путем и основное ядро, и последующие наслоения...
2219

Двадцать шестая буква нашей азбуки не могла быть заимствована нами у
греков. Они не знали ни звука "ш", ни буквы Ш.
Именно поэтому, заимствуя с Ближнего Востока тамошние легенды и мифы,
перерабатывая на свой лад тамошнюю религию, они перестраивали по-своему и
звучавшие в них названия и имена. Восточный звук "ш" они заменяли своим "с".
Из Шимона у них получился Симон, из Шимшу -- Самсон.
Народы, от которых производилось заимствование, имели звук "ш";
естественно, был в их азбуках и знак для этого звука -- так называемый
"шин".
Слово "шин", по мнению некоторых ученых, могло иметь значение "зубцы"
или "горный хребет"; буква отчасти напоминала что-то близкое к этим
понятиям. Она слегка походила на позднейшую латинскую "дубль-ве", а в
финикийском письме получила начертание, довольно близко смахивающее на III
кириллицы.
Есть основания полагать, что изобретатели кириллицы и позаимствовали
знак для славянского Ш из этого источника. Иначе нам придется предположить,
подобно милой девочке Теффимай Металлумай из сказки Киплинга "Как была
составлена первая азбука", что наши предки взяли за оригинал для этой буквы
"эти противные жерди для просушки звериных шкур"!
Вот тут, едва ли не в первый раз за весь наш 2220 разговор,
я мог бы, пожалуй, допустить, что изобретателям буквы Ш не мешало бы
придумать знак и для схожего звука, для долгого "ш".
Для "долгого согласного"? Это что-то новое. Мы как будто с такими на
русской почве не сталкивались.
Да, и все же у нас есть два звука "ш". Краткий -- в словах "шиш", "шум"
-- хорошо нам знаком. А вот долгое "ш" мы за неимением для него специального
знака выражаем по-разному.
Если он мягкий, мы означаем его буквой Щ. Слова "щека", "щегленок" мы
произносим "шшека", "шшегленок". Твердый долгий "ш" звучит там, где на
письме стоят буквы СШ и ЗШ, -- "подрошшый", "погряшшый" -- мы так произносим
эти слова.
Великие славянские первоучители поступили умно, создав для столь широко
распространенного в языках славян звука специальный буквенный знак.
Вспомните, к каким ухищрениям приходится прибегать нашим западным соседям,
для того чтобы выразить звук "ш":
немцы -- sch
французы -- ch
англичане -- ch, sh
поляки -- sz
венгры -- s, sz
шведы -- ch, sch, sj, stj
Видите, какая разноголосица при кажущемся единстве общей для всех этих
национальных азбук базы -- латиницы? Может быть, и на самом деле их
составителям следовало бы пойти по стопам Константина-Кирилла или тех людей,
которые окружали его при совершении им высокого просветительного подвига, и
создать для тех западных азбук, хозяевам которых нужно обозначить звук "ш",
нечто вроде нашей славянской буквы? Впрочем, теперь мы опоздали с нашими
советами уж по меньшей мере на тысячу, а то и на полторы-две тысячи лет...

2221

Щ
Пожалуй, самым интересным свойством буквы Щ можно счесть то, что, по
существу, она не передает у нас некоего единого и целостного звука.
Как указывается в академической трехтомной "Грамматике русского языка",
буквой Щ графически изображается долгое мягкое "шь
шь", причем рядом с таким произношением живет и произношение
"шьч".
И тем не менее Щ -- настоящая старославянская буква, фигурировавшая и в
кириллице, и в глаголице. В те времена Щ означала звукосочетание "шт" --
писалось "свеща", "нощь", читалось "свешта", "ношть".
И вот какой "мелкий курьез" возникает. Довольно многим охотникам
порассуждать на темы о языке нашего народа, о Востоке и Западе, о разнице в
их культурах случалось (особенно в XIX веке) отмечать как резкую
характеристическую особенность восточнославянизма два "варварских" звука --
"щ" и "ы". Одни их не принимали, другие, наоборот, находили в них
очарование, этакую прелестную "племенную" особенность.
Не нужно говорить о всей беспочвенности этих выдумок. В отношении звука
"щ" все это неверно хотя бы потому, что такого "звука" у нас нет. Но никому
еще не пришло в голову потребовать удаления из нашей азбуки буквы Щ и ее
замены каким-нибудь двубуквенным обозначением -- ШШ, ШЧ или чем-либо
подобным...
Тредиаковский считал, что старославянское Щ возникло из лигатуры букв Ш
и Т, сочетание которых оно когда-то означало. А что касается рассуждений о
том, "красив" или "некрасив" звук "щ" нашей речи, то в хотя бы отчасти
наукообразном плане их вести немыслимо. Эстетическая ценность "звучания"
человеческой речи -- и в ее потоке, и в ее отдельных элементах -- вряд ли
может быть объективно определена.
Вспоминается рассказ поэта Вяземского, современника и друга Пушкина.
Одному заезжему итальянцу 2222 называли подряд многие слова
русского языка, допытываясь, какое эстетическое впечатление они на него
производят. Итальянский язык считался в те времена образцом высшей
музыкальности. К великому удивлению поэта и его друзей, иностранец признал
самым благозвучным слово "телятина", предположив, что это нечто вроде
нежного обращения к девушке. Слово же "люблю" вызвало у него гримаску
отвращения: оно показалось ему крайне некрасивым...
Вспомню еще одного моего старшего родственника. Разведясь с
женой-немкой, он мотивировал свой поступок отвращением к немецкому языку.
"Ну ты сам подумай, что это за язык! -- с неприязнью говорил он мне. -- Если
уж по-ихнему "красиво" -- "хюпш", так как же тогда по-ихнему будет
"некрасиво"?!"

Ы
Уже по начертанию говорить о букве Ы естественно рядом с "ером" и
"ерем", да и само старинное наименование этой буквы "еры" понуждает к этому.
"Еры"? Что это значит: "еры"?
Это значит "ер да и". Соединение Ъ и I образовало собою новую букву ЪI.
В те давно прошедшие времена, в каком-нибудь XV или XVI веке, реформы
письма проводились не приказом свыше, новизна проникала в писчее дело от
писца к писцу. Мало-помалу форма этой буквы изменилась. Место "ера" занял
"ерик", "мягкий знак". Но наименование ее осталось старым -- "еры".
В конце нашей азбуки сосредоточились все буквы с, так сказать,
"подмоченной репутацией". Ф -- в кои-то веки попадается; Щ не соответствует
"отдельному" звуку; Ъ и Ь -- можно ли их счесть буквами? Вот и звуку "ы"
некоторые ученые отказывают в высоком звании "фонемы". Что это значит?
Фонема -- такой звук речи, замена или изменение 2223
которого меняет смысл слова: "л" и "ль" -- две разные фонемы, потому
что "пыл" -- одно, а "пыль" -- другое.
Казалось бы, то же и с "ы": "мыло" -- одно, "мило" -- совсем другое.
Но, поприслушавшись, можно заметить: дело тут не в изменении качества
гласного. Дело в перемене свойств предшествующего согласного. "Ы" мы
произносим после твердого, "и" -- после мягкого согласного. Сравните: "пыл
-- пыль", "пыл -- пил". В правой паре дело не в свойствах гласных, а в
свойствах согласных "п" и "пь". Вот они-то и есть фонемы.
Приведу другой пример.
В Индии произошли важные события -- "в ындии...".
Цель Индии -- мир! -- "...ль индии...".
Меняется не гласный; меняется только согласный, а гласный реагирует на
его изменение. Значит, он не фонема.
Ну что ж тут поделаешь! На нет и суда нет!
"Ы" -- звук, свойственный далеко не всем народам, особенно народам
Европы. Можно провести причудливую кривую -- западную границу языков с "ы":
она оставит "по нашу сторону" Польшу, Румынию, европейскую часть Турции, но
на запад за нее перейдет, скажем, наша Украина -- украинский звук "и"
непохож ни на наше "и", ни на наше "ы".
В нашем языке "ы" является совершенно равноправным звуком (пусть не
фонемой; нас это сейчас не волнует). Вспомним, что при анализе отрывка из
"Бабьего царства" буква Ы вышла на вполне почетное место -- 15 раз, --
обогнав Я (6 раз), почти сравнявшись с В (18 раз), догнав многие буквы нашей
азбуки. И все же она живет жизнью "лишенного некоторых особых прав и
преимуществ", как выражались дореволюционные законники про покаранных
властью людей из высшего круга.
Так, например, она не имеет права стоять в началах слов. А, допустим, в
турецком языке это самое обычное дело. Турки, как многие народы, не терпят
слов, начинающихся с двух и более согласных. Перед такими заимствованными
звукосочетаниями у них возникает звук "ы", который особенно забавно звучит в
западноевропейских заимствованиях. Из нашего "шкаф" турок делает "ышкаф";
французское изящное "шмэн-де-фер" -- "железная дорога" превращает в свое
2224 щегольское "ышмендефер" (на народном языке она именуется
"демирйолу").
В турецком языке не редкость слова с двумя и тремя "ы". Естественное
дело: турецкому языку свойствен "сингармонизм гласных" -- тот гласный, что в
первом слоге, повторяется и в остальных: "ышылты" -- блеск, сияние;
"ыттыратсызлык" -- отклонение, аномалия.
Но турки далеко не "ы-рекордсмены". До Великой Отечественной войны одна
моя небольшая книжечка, называвшаяся "Четыре боевых подвига", была
переведена на чукотский язык. В переводе она получила звучное заглавие
"Нырак Мыраквыргытайкыгыргыт".
Шесть "ы" в одном слове!
Что же до западноевропейцев, то для них наше "ы" представляет немалое
затруднение при овладении русским языком.

Ъ
Ъ и Ь -- не буквы, скорее они могут быть определены как "бывшие буквы",
или, пожалуй, их разумнее назвать "знаками", как они именовались во времена
моего детства. Вот только эпитеты "твердый" и "мягкий" не вполне удобны, так
как в каждом из двух случаев имеют иной оттенок значения.
Итак, "ер" и "ерь".
Современные болгары пишут:
вълна -- волна,
вън -- вон.
Видимо, "ер" у них просто замещает нашу О?
Не совсем так. "Суд" по-болгарски будет "съд", "трест" -- "тръст",
"пень" -- "пънь".
Выходит, что Ъ у них способен изображать не один звук, а несколько
разных, В какой-то степени да; это 2225 можно принять. Болгарский
"ер" обозначает особый звук, который похож на целый ряд наших гласных звуков
отчасти, но не совпадает ни с одним из них в частности. Это звук, более
всего походящий на то, что я уже называл "звуком неполного образования".
Можно описать его и как звук, отчасти похожий на русский звук "ы".
Когда-то во всех древних славянских языках оба наши нынешних "знака"
были буквами и каждый выражал свой звук неполного образования. Звуки эти в
точности не сохранились ни в одном из славянских языков, а буквы, их
означавшие, нашли себе применение как своеобразные "знаки" только у нас и
болгар.
В настоящее время Ъ мы пишем только там, где надо отделить приставку от
корня, одну основу слова от другой, и там, где -- в нерусских словах -- надо
показать, что следующие буквы Е, Ё, Ю, Я надо читать как йотированные.
Ь выполняет ту же роль разделителя, что и Ъ. Но может означать и
мягкость произношения стоящего впереди согласного, если никаким другим
способом она не выражена -- "моль" и "мол", "стань" и "стан". А еще мы
ставим Ь на концах существительных женского рода, даже там, где согласные,
стоящие впереди, не бывают и не могут быть (или не могут не быть) мягкими. Ь
на конце слова "ночь" не заставляет нас произнести Ч хоть на йоту мягче, чем
в слове "мяч", но показывает, что мы имеем тут дело с существительным
женского рода.
Сейчас в каждом из вас вызвало бы недоумение, если бы вы узнали, что
какие-нибудь Иван Иванович и Иван Никифорович поссорились из-за "твердого
знака". Но было время, когда весь народ наш был разделен на две части --
писавших с "ером" и без "ера" на концах слов. Было время, когда буква эта
вызывала гнев и ненависть, смех и слезы.
Вспомните маленький отрывочек из "Бабьего царства" Чехова. В нем
содержалось 472 буквы. В современном издании Чехова вы не найдете там ни
единого "ера". Но прежде в том же отрывке их было бы двадцать три -- это
почти пять процентов от всего числа букв. Рассказ Чехова занимает 41
страницу -- что-то около 1700 строк. 80 строк, ровно две страницы, были
сплошь заняты "твердым знаком". Невольно вспомнишь Ломоносова -- "Подобие --
пятое колесо!". 2226
В моей книге "Слово о словах" я в свое время приводил подсчеты: все
"еры", разбросанные по томам романа "Война и мир", собери их в одно место,
заняли бы примерно 70 страниц. И если допустить, что до революции роман
"Война и мир" вышел тиражом три тысячи экземпляров (что преуменьшено), то
это составило бы уже 210 тысяч страниц, заполненных не "мычанием" даже, а
глухой немотой.
До революции... А теперь, когда тираж того сборника "Тайна всех тайн",
из которого я самого себя анализировал, в 700 страниц объемом, равен 100
тысячам экземпляров? Это была бы катастрофа, миллионы и десятки миллионов
рублей, выброшенных не "на ветер", а буквально "на одну букву"...

Ь
Буква Ь тоже выражала некогда редуцированные, неполного образования
звуки, но ее узкой специальностью были звуки, напоминающие то, что мы слышим
в неударных слогах предложения "т?л?фон н? работа?т" и что в одном из вузов
страны местные грамотеи из вахтерской изобразили в вестибюле на бумажном
объявлении в виде "Тилифон ни работаит".
Если бы грамотею этому пришло бы в голову сделать надпись по-другому:
"Тьльфон нь работаьт", нам, пожалуй, пришлось бы признать его отличным
знатоком проблемы редуцированных звуков.
То, что я вам только что рассказал о давних судьбах "твердого знака",
звучало достаточно трагично. Страшновато.
Теперь мне хочется поведать вам одну историю, связанную с теми же
гласными неполного образования, на мой взгляд, в некотором смысле смешную.
Именно "в некотором смысле". Нынче-то мы можем посмеиваться над
странными предрассудками прапрадедов, но в свое время за такие вещи ломалось
много 2227 копий в богословских спорах и, вполне возможно, люди
шли на "огненную смерть" за то, что теперь представляется нам совершеннейшей
бессмыслицей.
Известно ли вам, что такое "хомовое пение"? Я думаю, нет. До XIV века
при церковном пении запись на бумаге или коже (нот в нашем смысле тогда не
знали) и ее воспроизведение в голосе или голосах не расходились друг с
другом. И там и тут обозначались и "выпевались" так называемые "полугласные"
-- те самые звуки, которые, мы выше неоднократно назвали редуцированными,
гласными неполного образования -- "ъ" и "ь".
Как это понимать?
Вот, допустим, слово "днесь" -- сегодня. Было время, когда оно и
писалось и произносилось "дьньсь" -- что-то вроде "денесе", точнее
"денесе". Это были не настоящие звуки "е",
а полугласные, похожие на них. Постепенно с ними произошли изменения: тот
"ь", на который падало ударение, сберегал свою силу настоящего "е",
последний полугласный сохранил только память о себе в виде мягкости
конечного согласного; редуцировался и "ь" первого слога. Появилось новое
слово: "днесь".
Не все ли равно? Да, но попробуйте петь песнопение, в котором мелодия
когда-то была подогнана к более длинным словам, а потом эти слова
сократились, съежились! Как спеть слово, которое на нотах значится как
"дьньсь", а выговаривается уже очень давно как "днесь"?
Священнослужители тогдашней церкви русской нашли странный выход из
создавшегося положения. Они стали упрямо все эти многочисленные "ерики" и
"еры" тогдашних рукописных нот петь так, как если бы по-прежнему в языке все
"еры" означали "о", все "ери" -- • "е" полного образования. Вместо "дьньсь"
тянули "денесе"; там, где написано "съпасъ", выводили "сопасо"... По смыслу
-- абракадабра, но зато с напевом сходится, а он -- священный, не подлежащий
изменению...
Церковный собор 1666 года такое пение запретил. Православное
духовенство не без колебания подчинилось, но старообрядцы отказались
исполнять приказ собора и продолжали истово выводить свое "сопасо" и
"денесе"...
Вы спросите: что же значит слово "хомовое"? Часто встречавшиеся в
церковных текстах и песнопениях 2228 старославянские глагольные
формы на "-хомъ", такие, как "победихомъ" и "посрамихомъ", согласно тому,
что я только что рассказал, исправно выпевались как "побе-дихомо" и
"посрамихомо". Отсюда -- хомовое.

Э
Зачем в нашу азбуку, уже после того, как она немало веков
просуществовала с буквой Е, была введена буква Э?
Наши древние предки, встречая Е, понимали, что букву эту надлежит
прочесть как "э", потому что для йотированного "е" в азбуке существовала
лигатура
Однако эта лигатура все больше выходила из моды, ею пользовались все
неохотнее, и были -- уже в кириллице, по-видимому, грамотеями белорусами --
сделаны попытки ввести новую букву -- Э в нашу тогда еще славянскую азбуку.
Вновь прибывшую встретили без восторга. Ученый-языковед Юрий Крижанич,
родом хорват, уже в XVII веке выбранил ее "безделкой", как раз и приписав ее
изобретение белорусам. Когда речь шла о букве Э уже в гражданской азбуке,
она тоже не вызывала восхищения. Вечные полемисты Ломоносов, Тредиаковский,
Сумароков объединились в неодобрении ее. Тредиаковский видел в ней
"повреждение" кириллической азбуки. Сумароков честил ее то "противнейшей",
то "уродом". В середине XIX века главный грамматист тогдашней России
академик Яков Грот возражал против употребления Э вслед за твердыми
согласными -- "пенснэ, кашнэ". Однако лишь после реформы 1918 года такое
употребление окончательно было сдано в архив, и больших неприятностей это не
вызвало: люди грамотные продолжали произносить такие слова правильно;
малограмотные, как и 2229 раньше, стремились в произношении по
возможности на место "э" поставить чеховский "ять"; тех, кто так говорил,
буква Э не исправляла.
Теперь мы употребляем букву Э преимущественно в заимствованных
чужеязычных словах. Из 100 слов на Э, помещенных в словаре Ушакова (первых
по порядку), только шесть русских: междометия "э", "эк", "эка", просторечное
наречие "эдак" и производные от него формы. Зачем мы ставим здесь Э? Да,
собственно говоря, больше по традиции, все равно никто не произнесет "экий"
как "йекий"...
Я уже говорил в главе о Е о социальной окраске звуков "е" и "э",
демонстрируя ее на примерах Игоря Северянина. Тут, пожалуй, стоит только еще
раз предостеречь от "гиперкорректного" произнесения "э" на иностранный лад в
словах с предшествующим твердым согласным, где для такого произнесения
никаких оснований нет -- "рэльсы", "пионэры", "манэры" и так далее. Это
случается, когда человек, не уверенный в том, достаточно ли "интеллигентно"
он произносит слово "портмоне", внедряет утрированное "тэ" и в слово "тема",
и в слово "техника", и вообще невесть куда.
Э занимает в нашей азбуке 31-е место. Никакого аналога себе в
латинизированных азбуках она не имеет. Против Э у нас долго и много
возражали, а вот буква эта живет и живет. По-видимому, надобность в ней
все-таки живой письменной речью ощущается.

Ю
У двух последних букв нашей азбуки общее между собою то, что обе они
передают йотированные звуки "у" и "а".
У обоих, так сказать, "обновленная форма". В кириллической азбуке и Ю и
Я изображались лигатурами, в которых буква I соединялась в одну "монограмму"
с обоими "юсами" -- большим и малым. При работе 2230 над
составлением гражданского шрифта эти сложные древние знаки не пригодились и
были заменены более современными.
По-видимому, в основу буквы Ю была положена тоже довольно сложная
связка знаков -- ЮУ, но приходится признать, что в древних рукописях такой
знак не встречается, может быть, он был заново придуман со специальной
целью. Букву Я гражданской азбуки, судя по всему, надо рассматривать как
своеобразный "гибрид" февнейшей славянской буквы "юса" малого и латин-ской
R, взятой как бы в зеркальном отражении.
Начнем, однако, в порядке алфавита, с Ю. Помимо йотированного "у",
буква эта передает у нас и звук, более или менее близкий к французскому "и"
в слове "бю-вap" и к немецкому "й" в фамилии "Мюллер".
Не все теоретически возможные соединения Ю с предшествующими согласными
допустимы в литературном русском языке. Существует немало слов, где
встречаются пары ДЮ -- дюжина, дюна, ЗЮ -- зюзя, назюзиться. Но вот БЮ или
ВЮ появляются только в заимствованных, нерусских словах -- бюро, ревю.
Любопытно в то же время, что сочетания БЮ или ГЮ вы не найдете ни в каких
русских диалектах, а пару КЮ -- ее нет в литературном русском языке иначе
как в "заграничных" словах -- в народных говорах можно обнаружить: "чайкю
попить", "Ванькю позвать". Это же относится и к КЯ.
Занятно, что, когда я писал в 40-х годах свое "Слово о словах", мне
хотелось поговорить в нем об этих "странностях" любви и ненависти буквы к
букве; я был уверен, что сочетания КЮ и КЯ в чисто русских словах
литературного языка невозможны. Но я не рискнул это утверждать: надо было
предварительно перебрать по словечку весь лексический запас русского языка
-- ведь КЮ или КЯ могли попасться где-нибудь в самой середине слова.
А вот сейчас я спокойно беру в руки книгу "Структурная типология
языков" и нахожу в ней обширный перечень всех реально встречающихся в нашем
языке буквенных пар (от АА до ЯЯ), который уже совершенно точно подтверждает
правильность моих давних предположений.
Диалектные сочетания КЮ и КЯ в русских словах известны, конечно, только
в звучащей речи: на письме они встречаются лишь в диалектологических записях
или у художников слова, при изображении речи крестьян.
Наше Ю помогает нам выразить многие иноязычные 2231 звуки.
Применяя его для этого, будем помнить, что полного равенства между нашим "ю"
и хотя бы французским "u" не существует.
Вот хороший пример. Мною помянутый поэт Северянин не только включал с
восторгом в свои стихи "импортные" слова; он стремился придать своей поэзии
и общее "заграничное" звучание.
Ты ласточек рисуешь на меню,
Сбивая сливки к тертому каштану.
За это я тебе не изменю
И никогда любить не перестану.
Думается, он с наслаждением написал бы русский глагол для большей
эффектности латинскими буквами -- izmenu. Тогда рифма получилась бы точной.
Теперь же вышло, что французское слово menu приходится произносить с
русским мягким "нь" перед Ю. НЮ в слове "меню" начинает звучать как "ню" в
русском имени "Нюша". От французской элегантности ничего не остается. Все
такие псевдоевропейские приспособления неточны, если дело заходит о тамошних
"ю-образных" звуках, которые хотят передать на русский лад. Мы ведь через то
же Ю выражаем и английское EW -- New Jork -- Нью-Йорк, и шведское У --
Nykoping -- Нючепинг, и множество восточных звуков, напоминающих наш звук
"у" после мягкого согласного.
Как же лучше передавать такие звуки?
Ответ навряд ли возможен. Как и всюду, в вопросах письма каждый способ
имеет свои плюсы и свои минусы...
...По-моему, не существует ни в одном языке слова, состоявшего из одной
только буквы Ю. А вот удвоенное Ю в какие-то если не слова, то "словоиды"
превращаться способно. До революции были папиросы сорта "Ю-ю". У Куприна
есть рассказ "Ю-ю" -- так звали любимую кошку писателя. Во французских
словарях вы найдете слово you-you, означающее небольшую спортивную лодку.
Не отсюда ли пошли и наши "Ю-ю"?

2232

"...Оставалась у нас невыученной одна только самая последняя буква --
"Я". И вот тут-то, на этой последней буковке мы вдруг с Иринушкой и
споткнулись.
Я, как всегда, показал букву, дал ей как следует рассмотреть и сказал:
-- А вот, Иринушка, буква "я".
Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:
-- Ты?
-- Почему "ты"? Что за "ты"? Я же сказал тебе: это буква "я".
-- Я и говорю "ты".
-- Да не я, а буква "я".
-- Не ты, а буква "ты"?
-- Ох, Иринушка, Иринушка! Наверное, мы с тобой немного переучились.
Неужели ты в самом деле не понимаешь, что это не я, а что это буква так
называется "я"?
-- Нет, -- говорит, -- почему не понимаю? Я понимаю.
-- Что ты понимаешь?
-- Это не ты, а это буква так называется: "ты".
...Я выписал это из чудесного маленького рассказа Л. Пантелеева "Буква
"ты". Он естественно вспомнился мне, как только у нас с вами осталась
невыученной одна последняя буква -- Я. Ведь это единственная буква
2233 нашей современной азбуки, которая по воле случая, а не
сознательного намерения составителей этой азбуки сохранила подобие
"предметного наименования". В кириллице была первая буква "аз", а в
"гражданке" последняя -- Я.
Положение, конечно, ничего общего не имеющее: там букве нарочито
подобрали имя по акрофоническому принципу, чтобы она как раз и была первой
буквой избранного слова. А тут сама передача в одном знаке йотированного "а"
привела к совпадению названия знака со словом "йа" -- "я".
Но это совпадение может убедить нас, что измышленный предками
мнемонический прием названия букв был чреват опасностями. Как милая Иринушка
растерялась, услышав из уст своего учителя, что букву зовут "я", так ребята
XVI или XVIII века могли недоумевать по поводу совсем другого знака,
почему-то именуемого "он". Это теперь нам, грамотным и привычным к
отвлеченному мышлению, все трын-трава, а в торжественный момент, когда
человеческий детеныш впервые должен постигнуть связь между звуком и его
совершенно на него непохожим начертательным образом-знаком, узнать, что
затем, сцепившись с другими такими же звуко-знаками, он может войти в состав
слова и начать значить что-то, в этот трудный миг в жизни каждого любая
лишняя психологическая извилина, дополнительный зигзаг, идущий не "прямо", а
"наискось", не поможет, а только помешает. К счастью, педагоги поняли это
уже давно.
Откуда "пошла есть" наша буква Я, я уже вам сообщил, а о ее странных
двойных связях и с древним "малым юсом", и с латинской буквой R вам уже все
известно... Теперь надо отдать должное "загруженности" нашей Я, буквы "на
все руки", буквы-совместителя.
Все знают: в началах слов или внутри слов, но после гласных звуков, а
также вслед за "разделителями" Ъ и Ь Я читается как "йа": "йарко", "туйа",
"бадьйа"...
Однако, поскольку А в безударных слогах звучит совсем непохоже на
обычное "а", то и Я в этих слогах приходится брать на себя функцию выражения
совсем иного звука, пусть йотированного. В слове, встречающемся в этой книге
едва ли не чаще других, мы слышим "йезык", хотя и пишем "язык". А в слове
"заяц"? Вслушавшись, мы поймем, что тут Я выражает один из памятных нам
редуцированных гласных, но поди скажи точно, как его 2234
изобразить -- "зайец", "зайиц"?.. Туманно... Может быть, и просто "заяц".
Следуя за мягким согласным, буква Я читается как "а". В подударных
слогах это слышно ясно "бьака", "вьазко". А там, где ударение отсутствует?
Там мы все равно пишем Я, хотя выговариваем нечто весьма неопределенное --
"утя-утя", "готовальня". Стоит-то тут "я", но, пожалуй, правильнее было бы
на его место поставить какой-нибудь "паерок" -- "ь" -- "готовальнь".
Едва ли не в одном лишь случае буква-совместитель отказывается служить
-- если ей надлежит стоять после Ж и Ш, Ч, Ц, Щ... "Структурная типология
языков" покажет вам, что комбинаций "одна из этих букв плюс Я" русский язык
не знает ни в иностранных словах, ни в говорах и диалектах и что для
"графемы Ж запрещаются пары ЖШ, ЖЫ, ЖЯ...".
Между тем ведь согласные "ч" и "щ" -- всегда мягкие. Значит, Я самое бы
место стоять после них. Так нет же -- "чайка", "щавель", "щадить". Всюду на
бумаге А, хотя на языке "я"...
Откровенно скажу -- какие рациональные причины лежат в основе этого
правила, я вам растолковать не возьмусь.
Это все было "про свой дом", о внутренних, русское язычных делах. Но
неутомимая буква Я берется обслуживать и "иностранцев", и, по правде
сказать, не всегда с одинаковым правом.
Вот западные имена: Лябурб, Ляo. Так они написаны в томе 25-м БСЭ. Но
из тома 24-го я мог бы выбрать Лагранж, Ламарк, Лаплас -- и они оказались бы
написаны совершенно иначе, хотя и там и тут передается одно и то же
буквосочетание латиницы -- LA.
Корректоры следят, чтобы таких противоречивых написаний не появлялось
бы в одной и той же книге. Но вот, видите, при многотомности это возможно
даже в одном и том же издании. А почему?
Западноевропейская буква L не совпадает по своему звучанию ни с нашим
"л", ни с нашим "ль". Отсюда возможность и следующий за ней гласный слышать
(русским слухом) то как "а", то как "я", то как "у", то как "ю" и т. д.
В результате же букве Я находится лишняя работа, и притом далеко не в
тех только ситуациях, которые я уже упомянул. Она берет бесстрашно на себя
2235 изображение звуков, достаточно несхожих друг с другом, -- от
только что упомянутого французского "а" до финского "а".
Как он звучит, этот финский звук "а"?
Финские грамматики для русских считают, что это звук, почти совпадающий
с русским "я" в таких словах, как "няня" или "пять", но более точно
соответствующий английскому "а" в закрытом слоге -- cat -- кошка.
Вот головоломка! Попробуйте английское cat выговорить с нашим "я" из
"няни" -- что-то у вас получится? Или попытайтесь слово "пять" произнести,
предварительно научившись правильно выговаривать то же английское cat. He
поздравляю вас с результатами! Меня, например, не очень-то удивляет, что за
свою долгую жизнь я не увидел еще ни разу в русском написании слова
"джентльмен" с буквой Я в последнем слоге -- "джентльмян": просто наши
переводчики еще не ознакомились с этим финским указанием. А вот, передавая
имя героя "Калевалы", финского старца-вещуна, мы его пишем по-разному: то
Вейнемейнен, то Вяйнемяйнен. И трудно категорически сказать, какое написание
ближе к оригиналу.
Очень часто нам известно, что в "оригиналах" этих фигурируют звуки,
совсем непохожие на наш "я" или "йа". Так, русский этноним "якуты" связан с
эвенским словом "екот" -- множественное число от "еко" -- якут. Помните
песню об острове Ямайка, занесенную к нам с пластинкой Робертино Лоретти?
Лоретти пел, как и положено итальянцу, "Джамайка". Мы ставим в начале этого
топонима наше Я. А само название острова происходит от карибско-индейского
"Хаймака" -- "Остров источников". Видимо, путь от карибского до русского был
сложным. Имя прошло "испанскую" стадию, а в испанском языке звук "х"
передается буквой J -- "хотой". Но англосаксы, видя написанную "хоту",
читают ее как "джи". Слово Jamajka может быть прочитано как "Джамайка" --
по-английски или итальянски, как "Жамайка" -- по-французски, как "Ямайка" --
у нас.
Но в общем надо сказать, что мы с употреблением нашего Я чрезвычайно
непоследовательны. Случается, мы рабски следуем за языком, откуда черпаем
слово или имя, скажем, именуя затеняющую решетку на окне -- "жалюзи" или
баснописца Лафонтена -- "Жаном", а порой то же самое французское "J"
превращаем в наш звук "й", а JA -- в Я: "якобинцы", "янсенисты".
2236
Дело доходит до прямых небрежностей. Так, в наших энциклопедиях
богослов Корнелиус Янсен именуется Янсеном, а астроном Пьер-Сезар Жансен --
Жансеном, хотя во французском словаре Лярусса оба они стоят рядом и оба
пишутся одинаково через JA.
Впрочем, составители энциклопедий могут оправдаться: Корнелиус Янсен
был все-таки по происхождению голландец.
Но все мы называем наиболее революционную партию французского Конвента
партией "якобинцев", потому что "якобинский клуб" помещался в "якобинском",
в честь святого Иакова, монастыре. В то же время мы говорим и пишем о стиле
Жакоб в искусстве создания мебели, о фирме талантливых мебельщиков XVIII
века "Жакоб", то есть Яковлевых, по святому Иакову. Во Франции оба слова
звучат одинаково: "жакобэн" и "стиль Жакоб".
Основа одна, но русское написание -- разное. Почти как в истории про
букву "ты".
Вот и все, что я смог рассказать вам и про последнюю букву русской
азбуки, и, естественно, про все предыдущие буквы, ее составляющие.
Желая указать на начало и конец чего-либо, какого-нибудь процесса,
греки говорили "от альфы до омеги".
Римляне и все их наследники по алфавиту употребляют вместо этого
выражения "от а до зет": последней буквой у них уже перестала быть "омега".
Мы когда-то переводили эту поговорку -- "от аза до ижицы", теперь же
перешли на новомодное (двухвековое!) "от а до я".
То, что у нас название последней буквы азбуки совпало с формой
именительного падежа единственного числа личного местоимения первого лица,
явилось поводом для многократного обыгрыванья этого факта и в живой речи, и
в литературе, даже в произведениях небесталанных и далеко не невежественных
литераторов. "Что ты со своим "я" вперед лезешь? Забыл, что "я" в азбуке --
последняя буква..."
Логика довольно слабая, и знание фактов незначительное: до самых дней
Петра Первого именем местоимения первого лица называлась первая буква
азбуки, а что это меняло? Или тогда следовало "со своим "азом" по праву
вперед пробиваться? Нет, народная мудрость в этих случаях явно за волосы
притягивается. 2237
Ну вот! А теперь вспомним, чем же кончилась история с буквой "ты".
Через день после уже изложенных тревожных событий рассказчик снова
посадил Иринушку за букварь, открыл первую попавшуюся страницу и сказал:
"-- А ну, сударыня, давайте, почитайте что-нибудь.
Она, как всегда перед чтением, поерзала на стуле -- вздохнула,
уткнулась и пальцем и носиком в страницу и, пошевелив губами, бегло, не
переводя дыхания, прочла:
-- Тыкову дали тыблоко...
...Вам смешно, -- пишет далее Леонид Пантелеев. -- Я, конечно, тоже
посмеялся. А потом говорю:
-- Яблоко, Иринушка! Яблоко, а не тыблоко! Они удивилась и говорит:
-- Яблоко? Так, значит, это буква "я"?
Я уже хотел сказать: "Ну, конечно, "я". А потом спохватился и думаю.
"Нет, голубушка. Знаем мы вас. Если я скажу "я" -- значит опять
пошло-поехало? Нет уж, сейчас мы на эту удочку не попадемся".
И я сказал:
-- Да, правильно. Это буква "ты".
Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо
говорить неправду. Но что же ты поделаешь? Если бы я сказал "я", а не "ты",
кто знает, чем бы все это кончилось. И может быть, бедная Иринушка так всю
жизнь и говорила бы вместо "яблоко" "тыблоко"...
...А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы
правильно, как полагается, и пишет мне письма без единой ошибки..."
Вот какой счастливый конец у этого прелестного детского рассказа. Но
мне кажется, что его мораль следует на ус себе мотать не только детям, но и
взрослым. Какую мораль? А, например, такую.
Соотношение между двумя явлениями языка -- буквой и выражаемыми ею
звуками или звуком -- есть величина чрезвычайно переменная. Если вас в
детстве научили, что такой-то причудливый рисуночек обозначает совокупность
звука "й" плюс "а", то вы потом всю жизнь будете связывать его именно с
"йа", ни с чем другим. Если вас приучили читать тот же самый рисунок как
"ты", ничего особенного не случится: увидите Я, а прочтете "ты". И,
наткнувшись на строчку "Яква вот такой высоя", произнесете спокойным
образом: "Тыква вот такой высоты". 2238
Ничто не произойдет именно потому, что связь между звуком и буквой есть
величина не только "переменная", но и "произвольно выбранная". Условная.
Можно всем буквам нашего алфавита, "от а до я", придать как раз
противоположные значения -- А назвать Я, Б считать Ю, В сделать Э. И что же?
И ровно ничего не случится. По крайней мере, не случится ничего большего,
нежели в том случае, когда пират Кидд заменял букву Е английской азбуки
цифрой 8, а букву Т -- точкой с запятой.
Как Легран прочел записку, так можно, чуть подналовчившись, спокойно и
свободно читать и все то, что вы напишете вот такой "зеркальной" русской
азбукой.
Вы сталкивались с азбукой Морзе? •?•?
?•? •?? •?
Это я написал азбукой Морзе слово "яква". А вот теперь ?
?•?? ?•? •??
•? перед вами
слово "тыква".
И если азбука Морзе вам знакома, вы прочтете оба слова эти совершенно
уверенно, как если бы они были написаны "по-русски".
Вот вам первая мораль "Буквы "ты".
Вторая, мне кажется, касается отношений читателей с автором. Конечно,
самое верное, поставив перед собой цель научить чему-нибудь человека или
людей, действовать напрямик и идти честно к цели, без всяких зигзагов. Так,
как пробовал поступать, обучая ее "законам букв", Пантелеев со своей
Иринушкой. Но так ведь у него не получилось, и пришлось ему "применить
некоторый зигзаг". Маленькое отклонение от прямого пути.
Он схитрил, объехал ученицу на кривой, поймал в тенета заранее
обдуманного приема и добился своего.
Эта моя книжка тоже построена на таком подходе -- не в лоб, а с
некоторым вывертом, как все занимательно-научные книги.
Пантелееву его хитрый прием удался. Удался ли мой прием мне -- вам,
читателям, виднее.
2239
Содержание

Буквально два слова. 1
От Ромула до наших дней
Буки-аз. 10
Телец -- дом -- верблюд -- дверь... 13
Абэцэ, абевега, азбука, алфавит. 18
От альфы до омеги, от аза до ижицы.. 23
Кириллица. 27
Дальше -- больше. 32
Рождение гражданской азбуки. 35
От буквы к букве
А.. 42
Буква становится словом. 46
Б, В, Г. 50
Га и глаголь. 57
Д, Е, Ё, Ж, 3. 60
Икаэль и Эно. 72
И, Й.. 77
Суд российских письмен. 81
К, Л.. 86
С лодки скользнуло весло. 91
М, Н.. 96
Осдавьде, довольдо! 99
О, П, Р. 102
Три буквы, три буквы.. 108
С, Т, У.. 112
Фу"-история. 116
Ф, Х, Ц, Ч.. 119
Золотой жук" и закон буквы.. 125
Ш, Щ, Ъ, Ы, Ь, Э, Ю.... 129
Буква "ты". 138

<< назад