Кайпер Абрахам. Христианское мировоззрение

<< ОГЛАВЛЕНИЕ >>

Лекция 1
Кальвинизм как система воззрений на мир

Путешественник из старой доброй Европы, высаживаясь на берег Нового Света, чувствует себя ошеломленным. По сравнению с бурлящим потоком вашей жизни его прошлое кажется почти застывшим и безжизненным. На американской земле он впервые видит, как дарованные Богом многочисленные возможности, которые были сокрыты в человеке от самого нашего сотворения, и которые наш Старый Свет не сумел развить, проявляются здесь во всем своем внутреннем величии, что свидетельствует о еще более великом и удивительном будущем.

И все же не просите меня забыть об определенном превосходстве, на которое Старый Свет все еще может претендовать и в моих, и в ваших глазах. Европа остается хранительницей более длительного исторического прошлого, и потому предстает перед нами словно глубоко укорененное дерево, скрывающее в своей листве более зрелые плоды жизни. У вас еще весна, у нас — осень, а у осенней жатвы есть свое очарование.

Я полностью признаю все преимущества, которые есть у вас, поскольку (если использовать еще одно сравнение) поезд жизни движет вас вперед гораздо быстрее, чем нас; и все-таки мы чувствуем, что старушка Европа не совсем отделена от жизни у вас. Через оба континента протекает один и тот же поток человеческого бытия.

Благодаря нашему общему происхождению вы можете называть нас костью от вашей кости, а мы вас — плотью от нашей плоти. Хотя вы далеко опередили нас, вам никогда не забыть, что колыбель вашей замечательной жизни — в нашей старой Европе, и ее заботливо взлелеяла моя некогда могущественная отчизна.

Мало того, наши интересы будет объединять еще один фактор, даже если различия между нами станут еще больше. Для нас важнее всего даже не развитие человеческой жизни, а то, что ее венчает и облагораживает. Корона эта, благородный венец жизни для вас и для меня — христианство, наше общее наследие. Человеческая жизнь стала возрождаться не в Греции или в Риме, но в Вифлееме и на Голгофе; и если, говоря еще конкретней, мы так искренне преданы делу Реформации, то лишь потому, что она рассеяла мрак обрядоверия, вновь явив во всем ее величии славу Креста. Теперь с христианским наследием борется новый враг, ненавидя самое имя христианства и его спасительное воздействие на все сферы жизни. На нас, со всей своею силой, идет ураган модернизма.

В 1789 году наступил поворотный момент. Безумный крик Вольтера «Раздавите гадину!» направлен непосредственно против самого Христа, но он лишь выражал те сокровенные мысли, которые привели к Французской революции. Фанатичный девиз другого философа «Мы больше не нуждаемся в Боге» и одиозный шибболет Конвента «Ни Бога, ни господ» стали богохульным паролем, который возвестил, что человек свободен от Божественной Власти. Быть может, в Своей бесконечной мудрости Бог использовал Революцию, чтобы уничтожить тиранию Бурбонов и совершить суд над феодалами, которые терзали Его народы, тем не менее сам принцип этой революции был антихристианским, и, распространяясь с тех пор, она уничтожала, подобно раку, все твердое и незыблемое в нашей христианской вере.

Без сомнения, христианство столкнулось с очень серьезной опасностью. Две системы воззрений на мир^1* сошлись друг с другом в смертельной схватке. Модернизм стремится построить собственный мир, исходя из представлений о естественном человеке, а самого человека сконструировать из данных природы; те же, кто смиренно преклоняет колени пред Христом и поклоняется Ему как Сыну Бога живого и как Самому Богу, стремятся сохранить «христианское наследие». Эта главная битва разворачивается в Европе, в Америке, ею охвачена моя страна, да и сам я отдал ей почти сорок лет.

Апологетика в этой борьбе нам не помогает. Апологеты неизменно начинают с того, что, отказавшись от наступления, малодушно отступают под защиту оборонительных сооружений. Поэтому я всегда, с самого начала, говорил себе: «Если мы хотим бороться достойно, если мы хотим победить, принцип надо противопоставить принципу. Кроме того, надо осознать, что против нас выступает могучее, целостное и всеохватывающее мировоззрение, и мы должны понять, что нам нужна система воззрений на мир не меньшего масштаба и не меньшей мощи. Такую могучую систему мы не должны выдумывать, ее следует взять и использовать такой, какой она явила себя в истории». Так пришел я к заключению, которого придерживаюсь и сейчас: проявление христианского принципа в истории — это кальвинизм. В кальвинизме обрело покой мое сердце. Он вдохновляет меня на то, чтобы погрузиться в самую гущу великой борьбы принципов. Когда ваш факультет оказал мне честь, пригласив прочитать в этом году цикл лекций, я ни на миг не сомневался, какой теме их посвятить. Моя тема — кальвинизм, единственно действенная, законная и последовательная защита протестантских народов против наступающего модернизма.

Позвольте мне поэтому посвятить эти шесть лекций кальвинизму. Говорить я буду:

1. О кальвинизме как системе воззрений на мир.
2. О кальвинизме и религии.
3. О кальвинизме и политике.
4. О кальвинизме и науке.
5. О кальвинизме и искусстве.
6. О кальвинизме и будущем.

Для ясности я должен в первой лекции определить исторически понятие кальвинизма. Чтобы избежать недоразумений, нужно с самого начала выяснить, что именно мы будем понимать под этим словом. Начав с его современного смысла, я обнаружил, что он совсем не одинаков для разных стран и разных сфер жизни. Прежде всего термин «кальвинизм» используется в наше время как обозначение секты, и не только в протестантских, но и в католических странах, особенно в Венгрии и во Франции. Реформатские церкви Венгрии насчитывают около двух с половиной миллионов верующих; папистская и иудейская пресса этой страны постоянно именует их «кальвинистами», применяя это неофициальное наименование даже к тем, кто уже давно отошел от веры отцов. Во Франции, особенно на Юге, слово «кальвинист» звучит еще более подчеркнуто как сектантское обозначение, которое свидетельствует не о вере или религиозных убеждениях, но лишь о принадлежности к Реформатской церкви, даже если человек — вообще атеист. Жорж Тьебо, известный своим антисемитизмом, возродил во Франции и антикальвинизм; даже в деле Дрейфуса он объединил «евреев и кальвинистов» как две чужеродные силы, враждебные «галльскому духу».

Полностью противоположно второе употребление слова «кальвинист», которое я называю конфессиональным. В этом значении кальвинист — это прежде всего убежденный приверженец догмы о предопределении. Те, кто не одобряет столь сильную приверженность этой доктрине, сходятся с папистскими критиками в том, что, называя вас «кальвинистом», приписывают вам догматическую узость, и, что еще хуже, считают, что вы несете серьезную опасность нравственной жизни. Этот ярлык настолько вызывающ, что подействовал даже на таких теологов, как Ходж, которые убежденно и прямо проповедовали предопределение и считали за честь исповедовать кальвинизм; они до такой степени были подавлены неприязнью к наименованию «кальвинист», что для того чтобы не мешать распространению своих идей, стали говорить не о кальвинизме, а об августинианстве.

На третий смысл термина «кальвинизм» указывают названия некоторых баптистских и методистских деноминаций. Сам Сперджен принадлежал к тем английским баптистам, которые называют себя «баптистами-кальвинистами», а методисты Уитфилдовского^2* толка в Уэльсе и по сей день называют себя «методистами-кальвинистами». Определенным образом это указывает на конфессиональные различия, но применяется к конкретной деноминации. Без сомнения, Кальвин резко бы это осудил. В его время ни одна Реформатская церковь не собиралась называть себя чьим-либо именем. Лютеране пошли на это, реформаты — нет.

Помимо сектантского, конфессионального и деноминационного значений существует и четвертое, научное использование термина и в историческом, и в философском, и в политическом смысле. Исторически слово «кальвинизм» обозначает основное течение Реформации, отличное от лютеранства, анабаптизма и социнианства. В философском плане оно обозначает систему взглядов, которая, под воздействием такого могучего разума, каким обладал Кальвин, утвердила свое господство в нескольких сферах жизни. А в политическом смысле кальвинизм — это движение, которое обеспечило народам свободу, введя конституционное правление сначала в Голландии, затем — в Англии, а с конца XVIII века и в Соединенных Штатах. В этом научном значении слово «кальвинизм» особенно распространено среди немецких ученых. Не только те из них, кто сочувствует кальвинизму, но и те, кто давно ушел от христианства любого исповедания, признают, что он сыграл большую роль. Это видно из свидетельства трех наших крупнейших ученых, один из которых, д-р Роберт Фрейн, говорит: «Кальвинизм принес в Нидерланды стройную и логичную систему теологических знаний, демократическую систему церковного устройства, способствующую нравственной строгости, и стремление к нравственной и религиозной реформации человечества». Другой историк, еще более известный своими симпатиями к рационализму, пишет: «Кальвинизм был величайшим достижением религиозной и политической мысли XVI века». Третий авторитетный ученый признает, что именно кальвинизм освободил Швейцарию, Нидерланды и Англию, а отцы-пилигримы заложили основы процветания Соединенных Штатов. Точно так же у вас Бэнкрофт признает, что у кальвинизма есть учение «…и о бытии, и о морали, и об общественном благополучии, и о человеческой свободе, берущее свое начало от Бога»³. Я буду говорить с вами о кальвинизме только в этом, строго научном смысле, как о самостоятельной общей тенденции, которая на собственной основе смогла развить независимую форму и нашей жизни, и нашей мысли среди народов Западной Европы и Северной Америки, а теперь — даже в Южной Африке.

Сфера кальвинизма гораздо шире, чем может показаться, если судить со строго конфессиональных позиций. Не желая называть церковь именем человека, французские протестанты стали именовать себя «гугенотами», нидерландские — «беггарами», английские и шотландские — «пуританами» и «пресвитерианами», североамериканские — «отцами-пилигримами». Все эти наследники Реформации, и на вашем, и на нашем континенте принадлежащие к реформатам, имеют кальвинистское происхождение. Но область кальвинизма не надо ограничивать самыми чистыми его проявлениями. Никто ведь не пытается ограничивать так христианство — оно охватывает не только Западную Европу, но и Россию, Балканы, армян и даже империю Менелика в Абиссинии. Точно так же в число кальвинистов можно включить и те церкви, которые в той или иной степени отличаются от чистых форм. В своих «Тридцати девяти статьях» Церковь Англии придерживается строго кальвинистских позиций, хотя в литургии и церковной иерархии эта церковь отошла от чистоты реформатской традиции; результатами такого серьезного отступничества стали пьюзеизм и ритуализм. Индепенденты тоже исповедуют кальвинизм, хотя в своем учении об устройстве церкви они заменили индивидуализмом органичное единство. Под водительством Уэсли большинство методистов отошло от теологических построений кальвинизма, но в самой их духовной реакции на отмирание церковной жизни проявился его дух. Следовательно, в определенном смысле можно сказать: все, что подверглось влиянию Реформации, но не стало лютеранским или социнианским, в принципе находилось под влиянием кальвинизма. Даже баптисты находили пристанище в шатрах кальвинистов. Именно свободный дух кальвинизма позволил зародиться и самим этим течениям, и реакциям на их крайности. В силу своего иерархического устройства католицизм всегда остается однородным. Однородно и лютеранство, зависящее от светской власти; «князья» в их церкви — те же епископы, определяющие доктрину. Кальвинизм же, не допускающий ни церковной иерархии, ни вмешательства светских властей, не мог не развить множество форм и направлений, подвергаясь при этом, конечно, и опасностям упадка, провоцирующим самые различные тенденциозные реакции. При свободном развитии жизни, которую и предусматривает кальвинизм, непременно возникнет различие между основным течением, обладающим полнотой и чистотой жизни и силы, и множеством боковых течений, которым присущи те или иные радикальные уклоны. Но само противостояние чистого центризма и менее чистых течений обеспечивает кальвинизму постоянный созидательный дух.

Понимаемый таким образом кальвинизм представляет собой особую форму религии. Из этого религиозного сознания вначале развилась собственная теология, затем — особое церковное устройство, а затем и определенные формы политической и общественной жизни, которые дали возможность определенным образом проинтерпретировать нравственный миропорядок, отношения природы и благодати, христианства и мира, церкви и государства, и даже науки и искусства. Во всем этом многообразии проявлений кальвинизм оставался самим собой, поскольку все эти проявления естественно и самопроизвольно возникли из его глубинного жизненного принципа. Поэтому он и стоит в одном ряду с другими великими системами организации человеческой жизни — язычеством, католицизмом, исламом, и все они образуют в одном общем четыре совершенно разных мира. И если задаться целью сопоставить христианство с исламом и язычеством, то все же лучше сопоставлять именно кальвинизм, потому что он воплощает христианство гораздо чище и точнее, чем католицизм и лютеранство. В греко-православном мире — в России и Балканских странах — в религии все еще доминирует чисто национальный элемент, и потому христианство еще не сформировало соответствующую форму жизни на основе своего мистического правоверия. В лютеранских же странах вмешательство светской власти препятствует свободному действию духовного принципа. Только католицизм воплотил свое миропонимание во множестве принципов и правил. Однако рядом с ним и в противовес ему появился кальвинизм, чтобы породить не только новую форму церковного устройства, но и совершенно новую форму человеческой жизни, дать людям иной способ существования, и заселить мир человеческого сердца иными идеями и представлениями.

Это обстоятельство не осознавалось до нашего времени, и лишь в результате более глубокого изучения истории его признали и друзья, и недруги. Этого бы не случилось, если бы кальвинизм предстал как единая, тщательно сконструированная система, плод академических штудий. Но он возник иначе. В порядке существования первична жизнь, и кальвинисты в первую очередь занялись ею. Столько предстояло сделать, столько перенести, что времени на штудии и выкладки не оставалось. Важна была именно практика кальвинизма, его жизнь и борьба. Более того, народы, среди которых он распространился, — швейцарцы, голландцы, англичане, шотландцы, от природы не очень склонны к философии. В те времена жизнь их была особенно спонтанной и лишена расчета. Лишь позже, когда кальвинизм стали исследовать, историки и богословы увидели, как связан кальвинизм со всеохватывающим единством его принципа. Можно даже сказать, что систематическое изучение такого сложного всеобъемлющего феномена начинается только тогда, когда первоначальный всплеск витальности затухнет и для дальнейшего развития требуется строже определить его границы. А если к этому добавить, что в наше философское время потребность осознать бытие, отразив его словно в зеркале в сознании, гораздо острее, чем когда-либо, то мы увидим, что и нужды современности, и забота о будущем побуждают нас к более глубокому изучению кальвинизма. В Католической церкви каждый знает, для чего живет, потому что искренне и ясно ощущает плоды единства римской системы жизни. Даже в исламе мы обнаружим убедительность жизненной системы, строящейся на едином принципе. Лишь протестантизм бродит по пустыне, ничуть не продвигаясь вперед. Дело в том, что среди протестантских народов усиливается пантеизм, рожденный современной немецкой философией, а своей нынешней конкретной эволюционной формой обязанный Дарвину. Он все активней требует главенства во всех сферах жизни, даже в теологии, под любым предлогом пытаясь уничтожить наше христианское наследие, и даже подменить учение наших отцов безнадежностью буддизма. Основные идеи, порожденные Французской революцией в конце прошлого столетия, и немецкая философия нашего столетия в совокупности образуют систему жизни, которая полностью противоположна системе наших отцов. Они боролись во славу Божию, стремясь очистить христианство. Теперь борются, чтобы возвеличить человека, черпая силы не в смирении Голгофы, но в гордыне поклонения героям. Почему мы, христиане, были так слабы в борьбе с модернизмом? Почему мы постоянно отступали? Да потому, что у нас нет единого мировоззрения, цельного понимания жизни, хотя только оно и могло бы дать нам непреодолимую мощь, которая отгонит врага от наших пределов. Этого цельного понимания жизни не найти в протестантизме, кишащем течениями и учениями, но она есть в том мощном историческом процессе, который под именем кальвинизма проложил свой собственный путь. Обретя его цельное миропонимание, вы в Америке и мы в Европе сможем, вместе с католиками, бороться против современного пантеизма. Без единого исходного принципа и единой системы жизни нам не удержать наших позиций, и наши силы иссякнут.

Однако объективности ради мы не можем принять без более убедительных доказательств то, что у кальвинизма действительно есть единая система жизни. Нам нужно доказать, что он — не просто частичное, временное явление, но именно всеобъемлющая система принципов, которая, укореняясь в прошлом, способна поддержать нас сейчас и дать нам уверенность в будущем. Поэтому сначала выясним, каковы необходимые условия таких всеобщих систем жизни как язычество, ислам, католицизм и модернизм, а потом покажем, что кальвинизм этим условиям удовлетворяет. Прежде всего нужно, исходя из единого принципа, определить три основные отношения человеческой жизни — отношение к Богу, отношение к человеку, отношение к миру. Такая система жизни непременно должна, опираясь на свой исходный принцип, особо осмыслить наше отношение к Богу. Если подобная система формирует всю нашу жизнь, она должна начинаться там, где бытие еще не подвержено разделениям и присутствует в своем единстве — не в ветвях винограда, но в корне, из которого те произрастают. Этот исток заключен в противоположности между всем конечным в нашей человеческой жизни и бесконечным, которое за ее пределами. Только здесь мы обнаруживаем тот единый источник, из которого проистекают все наши действия и стремления. Мы убеждаемся вновь и вновь, что в той глубине наших сердец, где мы открываемся Предвечному, жизнь наша сходится воедино и обретает гармонию, которую мы столь часто и мучительно теряем в суете повседневности. Молитва дает нам не только единение с Богом, но и единство нашей жизни. Поэтому те движения в истории, которые не исходят из этого глубочайшего источника, поверхностны и преходящи; лишь исторические деяния, порожденные в самых глубинах человеческого существования, охватывают всю жизнь и обладают постоянством.

Так было с язычеством, которое, если обобщить, признает и почитает Бога в творении. Относится это и к примитивному анимизму, и к утонченному буддизму. Язычество не может принять Бога, не зависимого от творения и пребывающего над ним. Но даже в этой несовершенной форме уже есть определенное отношение между конечным и бесконечным; потому язычество и порождает устойчивые формы человеческого общества. У язычества был этот исходный пункт, оно могло создавать собственные формы жизни. То же самое можно сказать об исламе, который лучше всего определить как антиязычество, как разрыв всякой связи между творением и Богом. И Мухаммад, и Коран исторически реальны, но по сути своей исламский полумесяц — единственная абсолютная антитеза язычеству. Ислам отделяет Бога от тварного мира, не допуская и малейшего их смешения. Как и его противоположность, ислам охватил все и вся и смог породить совершенно особый мир человеческой жизни. Точно так же обстоит дело с католицизмом. Папская тиара, церковная иерархия, месса и т. д. — лишь внешние проявления основного принципа: Бог вступает в контакт с творением через мистическое связующее звено — Церковь — которую понимают при этом не как мистический, но как видимый, ощутимый, осязаемый институт. Церковь стоит между Богом и миром, и в той степени, в какой католицизм сумел преобразить и вдохновить мир, он также создал собственную форму общества.

Кальвинизм обладает принципом не меньшей глубины и силы, ставящим его в один ряд с упомянутыми выше системами, но противопоставляющим его им. Он не ищет Бога в творении, как язычество, не изолирует Бога от творения, как ислам, не устанавливает посредника между Богом и творением, как католики, но провозглашает возвышенную мысль: Бог, в Своем безмерном величии бесконечно возвышаясь над творением, все же входит в непосредственную связь с ним как Бог — Святой Дух. В этом суть и кальвинистского учения о предопределении. Общение с Богом существует, но только в полном соответствии с Его предвечными установлениями. Поэтому нет иной благодати, кроме той, которая исходит непосредственно от Бога. В любую минуту наша духовная жизнь покоится в самом Боге. Слова «Deo Soli Gloria» («Только Богу слава») — не начальный принцип, а следствие. Учение о предопределении отстаивалось столь упорно не потому, что оно проводит разделение между людьми, не ради собственной гордыни, а лишь для того, чтобы подтвердить прямое и непосредственное общение с живым Богом, исходящее из самой вечности. В противоположность Риму, кальвинизм прежде всего отрицал роль Церкви как посредника между душой человека и Богом. Церковь — не организация и не какой-то независимый институт, а собрание верующих в той мере, в какой они через веру непосредственно связаны со Всемогущим Богом. Таким образом, подобно язычеству, католицизму, исламу, кальвинизм по-своему понимает отношение человека к Богу — первое условие реальной системы жизни.

Между тем я предвижу два возражения. Во-первых, меня спросят, не приписываю ли я кальвинизму заслуги всего протестантизма. Нет, не приписываю. Когда я утверждаю, что кальвинизм восстановил прямые отношения человека с Богом, я не умаляю значение протестантизма.

В историческом протестантизме рядом с кальвинизмом стоит лишь лютеранство. Что касается Лютера, я первый похвалю его героическую инициативу. Именно в его сердце, а не в сердце Кальвина, протекала та мучительная борьба, которая привела к прорыву поистине всемирно-исторического значения. Лютера можно понять без Кальвина, но не Кальвина без Лютера. Мы вправе сказать, что Кальвин пожинал плоды, посеянные виттенбергским героем в Германии и за ее пределами. Но если спросить, кто четче всего осознал суть Реформации, глубже всего разработал ее принципы, полнее всего применил их к жизни, история укажет на Мыслителя из Женевы, а не на героя из Виттенберга. Лютер, как и Кальвин, отстаивал непосредственную связь человека с Богом; однако Лютер рассматривал эту связь с субъективной, антропологической стороны, а Кальвин — с объективной, космологической. Отправной точкой у Лютера был отличительный сотериологический принцип оправдания верой. Исходный принцип Кальвина гораздо шире и выражается он в общем космологическом принципе верховенства Бога. Поэтому Лютер продолжал считать Церковь полномочной и авторитетной наставницей, стоящей между Богом и верующим, а Кальвин, первым из всех, стал искать Церковь в самих верующих. Лютер стремился, насколько мог, сохранить и католическое учение о таинствах, и католическое богослужение; а Кальвин, первым и в том, и в другом случае указал на непосредственное отношение Бога с человеком и человека — с Богом. Более того, во всех лютеранских странах Реформацию начинал не народ, а правители. Ее насаждала и контролировала светская власть. Светские правители официально стали верховными главами Церкви, и потому Реформация не могла привести в соответствие со своими принципами общественно-политическую жизнь. Лютеранство ограничилось теологией и экклезиологией, тогда как кальвинизм наложил свой отпечаток не только на Церковь, но и на все сферы человеческой жизни. Поэтому никто не говорит о лютеранстве как об особой форме жизни. Сам термин «лютеранство» вообще упоминается довольно редко, но все, изучающие историю, с возрастающим единодушием признают особую роль кальвинизма, создающего свой мир человеческой жизни.

Кроме того, если верно, что всякая форма жизни должна исходить из особой интерпретации нашего отношения к Богу, то как объяснить, что модернизм тоже стал такой формой жизни, хотя он порожден революцией, решительно порвавшей со всякой религией? Ответ заключен в самом вопросе. Если вы, повторяя лозунг «Ни Бога, ни господ», изгоните из своего мировоззрения всякое почитание Живого Бога, то, безусловно, тем самым провозгласите свою собственную, очень четкую концепцию отношения к Богу. Как вы сами недавно могли убедиться на примере Испании, если какое-нибудь правительство отзовет из вашей страны посла и разорвет с вами отношения, это значит обычно, что оно хочет войны. Так и здесь — вожди Французской революции, не зная иных отношений с Богом, кроме тех, которые осуществляются при посредничестве католической церкви, разорвали с Ним всякие отношения, потому что хотели упразднить власть церкви. Они восстали против всякой веры, а это, конечно, совершенно особое толкование наших отношений с Богом. Бога признали врагом, которого надо изгнать, если не из сердца, то по крайней мере из государства, общества и науки. Конечно, перейдя из Франции в Германию, модернизм уже не был так нигилистичен, но постепенно он оброс идеями пантеизма или агностицизма, в каждом обличии, однако, изгоняя Бога из практической и теоретической жизни, то есть продолжая сражаться с Триединым Богом.

Итак, я утверждаю, что важнейший принцип любого мировоззрения — это наше понимание нашего отношения к Богу. Для нас такое понимание дано в кальвинизме, который правильно толкует непосредственные отношения Бога и человека и человека и Бога. Добавим, что кальвинизм отнюдь не открыл это толкование и не достиг его самостоятельно; Сам Бог вселил его в сердца Своих верных воинов и посланников. Толкование это породил не какой-то мощный разум, а Бог, действующий в сердце, или, если угодно, в истории. Это мы отметим особо. Кальвинизм никогда не воскурял фимиам гениям, не ставил памятников героям, он вообще редко упоминает чьи-либо имена. Лишь один камень в стене Женевы напоминает о Кальвине. Забыли даже, где он похоронен. Что это, неблагодарность? Ничуть. Кальвина глубоко почитали в XVI и XVII веках, но все же ясно видели, что во всех его делах действует Некто гораздо больший, Сам Бог. Поэтому никакое крупное движение не лишено настолько привычных устоявшихся форм, и ни одно не распространялось так быстро и необычно, как кальвинизм. Кальвинизм возник во всех странах Западной Европы практически одновременно, не потому, что ему прокладывали дорогу университеты, не потому, что ученые одобрили его, и не потому, что светские власти встали во главе движения, но потому, что оно зародилось в сердцах ткачей и крестьян, торговцев и слуг, женщин и девушек. Всегда и везде им была присуща одна и та же особенность — они твердо верили в вечное спасение не только без посредничества Церкви, но даже вопреки ей. Человеческое сердце обрело вечный мир с Богом. Окрепнув благодаря общению с Богом, оно обнаружило свое наивысшее призвание в том, чтобы посвятить всю жизнь и все силы прославлению Бога. Тех, кто стал причастным Божественной жизни, пытались отвратить от веры, но это оказалось невозможным, они не могли отвергнуть своего Господа. Десятки тысяч были сожжены на кострах, не жалуясь, но радуясь, с благодарением Богу в сердце и псалмами на устах. Совершил все это не Кальвин, а Бог, начертавший через Святого Духа в сердце Кальвина то же самое, что в сердцах этих людей. Кальвин стоит не над ними, а рядом с ними, как их брат и как причастник того же Божественного благословения. Словом, кальвинизм пришел к своему основному принципу непосредственного общения с Богом не потому, что Кальвин придумал этот принцип, а потому, что в этом самом непосредственном общении Бог даровал нашим отцам все те блага, которые впервые наиболее ясно осознал именно Кальвин. Великое действие Святого Духа в истории освятило кальвинизм и объясняет нам его удивительную энергию.

Бывают времена в истории, когда религиозная жизнь ослабевает; бывают и такие, когда ее пульс трудно не ощутить. Таким был для народов Западной Европы XVI век. Вопрос веры главенствовал тогда во всех сферах общественной жизни. Новая история начинается с этой веры, подобно тому, как новейшая история начинается с неверия Французской революции. Какому закону подчиняются эти пульсации религиозной жизни, мы сказать не можем, но такой закон есть, это очевидно, и во времена религиозного подъема внутреннее действие Святого Духа в сердцах неодолимо. Мощнейшее действие Бога в своих сердцах обнаружили кальвинисты, пуритане и отцы-пилигримы. Оно не было одинаковым у всех, так никогда не бывает в больших массовых движениях; но те, кто стоял в центре событий и активно участвовал в преобразованиях, особенно испытали на себе действие высшей силы. Сам Бог допустил к общению со Своей вечной сущностью людей разных сословий и разных национальностей. Благодаря Его действию в сердцах основным принципом кальвинизма стало и то, что жизнь надо прожить в непосредственном присутствии Бога. Благодаря этой решающей идее или, точнее, убедительному факту, душа человека позволяет Богу руководить собою во всем. Именно из этой мысли и вытекает всеобъемлющая жизненная система кальвинизма.

Это приводит нас ко второму условию, с которым, чтобы создать систему жизни, должно согласовываться любое значимое движение: это собственное базисное понимание отношения человека к человеку. Первый вопрос, определяющий нашу жизнь, — какими мы предстаем перед Богом, а второй — какими мы предстаем перед людьми. Люди не одинаковы, они бесконечно разнообразны. При творении установлено различие между женщиной и мужчиной. Физические и духовные дары тоже отличают одного человека от другого. В прошлых поколениях и в нашей собственной жизни люди отличаются друг от друга, скажем, богатый и бедный живут по-разному. Так вот, различия эти ослабляются или усиливаются в каждой последовательной системе жизни. Язычество и ислам, католицизм и модернизм, а также и кальвинизм занимают здесь свою позицию в соответствии с исходным принципом. Если, как верят язычники, Бог обитает в творении, то божественное величие выражено в том, что высоко среди людей. Таким путем язычество обретает своих полубогов, культ героев, и, наконец, свои жертвоприношения на алтаре Божественного Августа. Низкое, соответственно, лишено Бога. В Индии и Египте это приводит к кастовой системе, в других языческих странах — к рабству, отдавая одного человека в унизительное подчинение другому.

В исламе, который мечтает о рае с гуриями, чувственность влияет на общество, и женщина становится рабой мужчины, как неверный — рабом мусульманина. Католицизм, выросший на христианской почве, преодолевает абсолютность различий и делает их относительными, чтобы истолковать отношение между людьми в понятиях иерархии. Есть иерархия ангелов Божиих, иерархия в Церкви, а иерархия среди людей ведет к совершенно аристократическому толкованию жизни, воплощающей этот идеал. Наконец, модернизм отрицает и упраздняет всякие различия, он не может успокоиться, пока не сделает женщину мужчиной и мужчину женщиной, и, низведя все к общему уровню, не убьет жизнь однообразием. Все нужно привести к единому образцу, единой форме, одной позиции и одному и тому же развитию; а то, что выходит за эти формы или над ними возвышается, считается вызовом обществу.

Кальвинизм тоже вывел из своего отношения к Богу особое понимание отношения человека к человеку, и это единственно правильное отношение с XVI столетия облагораживает общественную жизнь. Если кальвинизм помещает всю нашу жизнь перед взором Божиим, отсюда следует, что все люди, богатые и бедные, слабые и сильные, обычные и одаренные, как творения Божии и как жалкие грешники, не имеют никакого права господствовать друг над другом. Мы равны перед Богом, а значит — и между собой. Тем самым не надо признавать никаких различий между людьми кроме тех, которые установлены Самим Богом, Который дал одному власть над другим, или одарил одного больше, чем другого, чтобы тот, у кого больше талантов, служил тому, у кого их меньше, и в его лице служил Богу. Поэтому кальвинизм осуждает не только явное рабство или систему каст, но и скрытое подчинение женщин или обездоленных. Он противостоит любой иерархии среди людей, не терпит никакой аристократии, кроме той, которая, по благодати Божией, являет превосходство нрава или талантов, в человеке или в семье, показывая, что она использует его не для самовозвышения или гордыни, но чтобы служить Богу. Так оказалось, что кальвинизм нашел выражение в демократии, провозгласил свободу народов и не успокаивается, пока любого человека, просто потому что он человек, созданный по образу Божию, не будут почитать и уважать.

И это не было результатом зависти, и заключалось не в том, что человек низкого положения низвел высшего на свой уровень, но в том, что все люди склонились в согласии у ног Бога Израиля. Поэтому кальвинизм не рвал резко с прошлым. Как раннее христианство не упразднило рабства, но подорвало его посредством нравственного осуждения, так и кальвинизм временно сохранял иерархические и аристократические отношения, унаследованные от средних веков. Вильгельма Оранского не отвергали за его королевское происхождение; напротив, его еще больше почитали. Но внутренне кальвинизм изменил структуру общества — не посредством классовой зависти, и не посредством преклонения перед богатством, а через серьезное отношение к жизни. Добросовестнее трудясь и добродетельнее живя, средний и рабочий классы вызвали зависть у дворянства и богатых граждан. «Сначала взгляни на Бога, а потом — на ближнего», — вот импульс, вот духовная привычка, которой кальвинизм положил начало. От священного страха перед Богом и совместного стояния перед Ним произошла и постепенно завоевала признание священная идея демократии. Особенно много дала общность в страданиях. Когда верные Риму граф Эгмонт и граф Горн взошли на тот самый эшафот, на котором за более чистую веру казнили рабочего и ткача, их страдальческая смерть освятила примирение сословий. Аристократ Альба способствовал своими гонениями развитию демократии. Признав людей равными в чисто земных делах, кальвинизм обрел бессмертную славу. Различие между ним и дикой мечтой о равенстве Французской революции в том, что в Париже объединились против Бога, а богатые и бедные кальвинисты стояли перед Ним на коленях, прославляя вместе Его Имя.

Третье из основных отношений, определяющих понимание жизни, — то, как мы относимся к миру. Повторим, мы соприкасаемся с Богом, с человеком и с миром. Рассмотрев отношение к Богу и к человеку, которое утверждает кальвинизм, поговорим и об отношении к миру. Язычество, в общем, слишком высоко ценит мир, а потому в определенной мере и боится его, и растворяется в нем. Ислам ценит мир слишком низко, борется с ним и бежит от него в поисках чувственного рая. Имея в виду, однако, нашу цель, ограничимся сказанным о них. В христианских Европе и Америке противостояние между миром и человеком приняло более узкие рамки противопоставления христиан и мира. Это было порождено традициями средних веков. Под властью римской иерархии Церковь и мир противопоставлялись друг другу, полагая, что Церковь священна, а мир пребывает под проклятием. Все, что вне Церкви, находилось под властью бесов, и экзорцисты изгоняли демоническую силу из всего, что находилось под защитой и влиянием Церкви. Поэтому в христианской стране всю социальную жизнь накрывали крылья Церкви. Правитель был помазан на служение и связан исповеданием веры; торговля и коммерция были привязаны к Церкви узами гильдий, и от колыбели до могилы семейная жизнь находилась под ее надзором. То было гигантской попыткой показать, что все принадлежит Христу, но это неизбежно несло с собой самое суровое осуждение всякой жизненной тенденции, которая не стремилась получить благословение Церкви. Такие тенденции считали либо ересью, либо бесовством. И еретика, и колдуна казнили, ибо, в сущности, оба нарушали один и тот же запрет. Эту убийственную теорию проводили в жизнь не из жестокости и не из низких побуждений, а ради высокой цели — спасти крещеный мир, то есть мир, находящийся под сенью Церкви. В монашеских и частью в клерикальных кругах противовесом было бегство от мира. Это подчеркивало святость в сердцевине Церкви, что давало возможность легче относиться к мирским порокам, кишащим где-то снаружи. Естественно, мир портил Церковь, а Церковь, господствующая над миром, препятствовала свободному развитию жизни мира.

Появившись в обществе, где был такой дуализм, кальвинизм радикально изменил мысли и представления. Встав перед лицом Божиим, он и здесь почтил не только человека ради его сходства с Божиим образом, но и мир, как Божие творение, и сразу же поставил на первое место великий принцип: есть особая благодать, которая производит спасение, есть и общая благодать, которой Бог, поддерживая жизнь мира, облегчает проклятие, лежащее на нем, останавливает разложение и, тем самым, позволяет нашей жизни свободно развиваться, во славу Бога Творца. Церковь отступила, чтобы стать только собранием верных, и мирская жизнь была освобождена не от Бога, а от ее господства. Семейная жизнь обрела независимость; торговля осознала свою силу; искусство и наука освободились от церковных уз и были предоставлены самим себе, а человек начал понимать, что подчинять природу с ее скрытыми силами и богатствами — святой долг, наложенный на него еще в раю, когда Бог сказал ему: «Наполняйте землю и обладайте ею». Проклят не мир, а только то, что в нем греховно, и не надо бежать из него, как монахи, а служить в нем Богу, какое бы положение мы в нем ни занимали. Теперь людей вдохновляли восхваление Бога в Церкви и служение Ему в мире, а Церковь укрепляла верующих, чтобы те могли противостоять мирским искушениям и греху. Так пуританская трезвость сочеталась с отвоеванием всей жизни мира. Кальвинизм вдохновлял то, что развивалось, то, что осмелилось иметь дело с миром, руководствуясь римской мыслью: «Nil humanum a me alienum puto» (Ничто человеческое мне не чуждо (лат.)), но не позволяя себя одурманивать.

Особенно четко кальвинизм противопоставляет себя анабаптизму. Анабаптизм принял противоположный принцип, и, пытаясь бежать от мира, обязал всех верующих жить по-монашески. Именно из-за этого принципа, а не по вине кальвинизма, у многих протестантов Западной Европы проявился определенный акосмизм. В сущности, анабаптизм принял католическую теорию, только на место Церкви поставил Царство Божие и упразднил различия между двумя нравственными стандартами — одним для клира, а другим для мирян. Вообще же анабаптисты считали, что: 1) некрещеный мир — под проклятием (из-за этого анабаптисты ушли из всех гражданских учреждений); 2) круг крещеных верующих (для Рима — Церковь, а для них — Царство Божие) обязан взять под опеку всю гражданскую жизнь и изменить ее. Так, Иоанн Лейденский насильственно установил в Мюнстере свое бесстыдное правление как Царь Нового Сиона, и его приверженцы бегали голыми по Амстердаму^4*. По тем же причинам, по которым кальвинизм отверг католическое понимание мира, он отверг и теорию анабаптистов, провозгласив, что Церковь должна вернуться в духовную сферу, а в мире мы должны видеть потенции общей благодати Божией.

Таким образом, мы видим, что во всех трех основных вопросах человеческого существования у кальвинизма была своя собственная, четко определенная отправная точка. С Богом человек общается непосредственно, независимо от священника или Церкви. В каждом человеке он видит достоинство образа Божиего, а потому признает всех людей равными перед Богом и перед властью. Что до отношения к миру, то он признает, что проклятие сдерживается благодатью, что жизнь мира надо почитать саму по себе, и что мы должны всячески открывать те богатства и развивать те силы, которые Бог сокрыл в природе и в человеческой жизни. Тем самым мы вправе утверждать, что кальвинизм отвечает указанным выше условиям и, наряду с язычеством, исламом, католицизмом и модернизмом, безусловно достоин занять свое место, поскольку у него есть четкий, строго очерченный принцип и всеобъемлющая система жизни.

Но и это не все. Кальвинизм создал свое толкование жизни, из которого и в духовной, и в мирской сфере возникла особая система жизни семейной и общественной, и потому он вправе считать себя независимым образованием. Но это еще не значит, что он привел человечество как таковое к более высокой стадии развития, и потому эта система воззрений на мир, насколько мы ее рассмотрели, еще не достигла того положения, которое дало бы ей право требовать от нас преданности и пыла. Можно же сказать, что конфуцианство в Китае создало свой собственный уклад, да и у монголов уклад жизни обусловлен их взглядами. Но что сделал Китай для человечества в целом, для его поступательного развития? Даже если воды его чисты, они образовали только замкнутое озеро. Почти то же самое применимо к тому уровню развития, которым некогда гордилась Индия, а в общем — и к Мексике или Перу времен Монтесумы и инков. Во всех этих местах люди достигали высокого уровня развития, а потом останавливались и, отделенные от других, не принесли никакой пользы человечеству в целом. Еще больше это относится к племенам на побережье и во внутренних частях Африки — их формы жизни, совсем уж низкие, напоминают даже не озеро, а заводь или болото. Только один мировой поток, широкий и свежий, изначально нес обетование будущего. Возник он на Среднем и Ближнем Востоке и непрерывно двигался с Востока на Запад. Из Западной Европы он перешел в ваши Восточные Штаты, а потом — в Калифорнию. Истоки его — в Вавилоне и в долине Нила. Оттуда он течет в Грецию, из Греции — в Римскую империю. От романских народов он продолжил путь к северо-западной Европе, а из Голландии и Англии достиг, наконец, вашего континента. Теперь этот поток словно застыл. Двигаться с Запада в Китай и Японию ему не очень легко; однако никто не может сказать, какие силы дремлют в славянских народах, пока отстающих в своем развитии. Хотя эта тайна истории еще покрыта мраком, никто не может отрицать, что поток двигался с Востока на Запад. Поэтому я вправе говорить, что язычество, ислам и католицизм — были тремя последовательными образованиями этого процесса, достигнутыми к тому времени, когда руководство им перешло к кальвинизму. Теперь это лидерство у кальвинизма оспаривает модернизм, порожденный Французской революцией.

Эти четыре фазы сменяли друг друга не механически, и их границы и компоненты не были определены четко. Жизнь развивается органически, и потому каждый новый этап имеет корни в прошлом. Кальвинизм в его глубинном смысле уже постиг Августин; а задолго до Августина его провозгласил Граду на семи холмах апостол в своем Послании к Римлянам. От Павла он восходит к Израилю и его пророкам, даже к патриархам. Католицизм тоже не возник сразу, его создали три силы — израильское священство, крест Голгофы и Римская империя. Ислам соединяется с израильским монизмом, с Пророком из Назарета и с традицией корейшитов. Даже язычество Вавилона и Египта, с одной стороны, и Греции и Рима — с другой, органически связано с тем, что скрывается за жизнью этих народов, предшествуя их процветанию. Но и при этом ясно как день, что высшая сила, направляющая основное развитие человеческого рода, двигалась последовательно из Вавилона и Египта в Грецию и Рим, затем — в основные области папского влияния и, наконец, к кальвинистским народам Западной Европы. Если Израиль и процветал в дни Вавилона и Египта, то, как бы ни был высок его уровень, направление и развитие человеческого рода было в руках не сынов Авраама, но сыновей Валтасара и фараонов. Руководящая роль переходит от Египта и Вавилона не к Израилю, но к Греции и Риму. Как бы высоко ни поднялось христианство к тому времени, когда возник ислам, в VIII и IX веках именно последователи Магомета были нашими учителями, в их руках находилось всемирное развитие. Гегемония католицизма еще держалась какое-то время после Мюнстерского мира, но никто не сомневается, что тем уровнем развития, который у нас есть, мы обязаны не Испании, не Австрии, и даже не Германии того времени, а кальвинистским Нидерландам и Англии XVI века. При Людовике XIV католицизм остановил это развитие во Франции, но лишь для того, чтобы в лице Французской революции предложить отвратительную карикатуру на кальвинизм, печальные последствия которой и сломили внутреннюю силу Франции и ослабили ее международное значение. Основная идея Кальвина перешла из Голландии и Англии в Америку, продвигая наше развитие еще дальше на Запад, пока не остановилась на берегах Тихого Океана, благоговейно ожидая Божиих повелений. Какие бы тайны ни открыло нам будущее, факт остается фактом: основной поток развития рода человеческого движется из Вавилона к Сан-Франциско через пять этапов вавилоно-египетской, греко-римской, исламской, католической и кальвинистской цивилизаций. Главная причина нынешних конфликтов в Европе, как и в Америке, — фундаментальное противостояние между энергией кальвинизма, которая исходит от престола Господня, берет силу в Слове Божием и в любой сфере жизни возвещает Его славу, и его карикатурой во Французской революции, которая провозгласила свое неверие словами «Ни Бога, ни господ», и теперь, в форме немецкого пантеизма, все больше и больше сводится к современному язычеству.

Таким образом, заметьте, я не был слишком дерзок, когда назвал кальвинизм не церковной, не теологической, не сектантской концепцией, а одной из основных фаз в общем развитии человечества, да еще самой молодой, чье высокое призвание должно влиять на дальнейший ход человеческой истории. Теперь позвольте мне указать на другое обстоятельство, которое подкрепляет мой главный тезис, а именно — на смешение крови как физическую подоплеку человеческого развития. С гор Азии человечество сошло в виде групп, группы эти разделились на расы и нации. В полном соответствии с пророческим благословением Ноя, только дети Сима и Иафета продолжили развитие рода человеческого. У этих двух развитие двойственно. Одни народы изолировали себя, другие смешались. Таким образом, одни питались только своими собственными силами, а другие соединили свои свойства со свойствами других племен и, тем самым, достигли большего совершенства. Стоит заметить, что постоянно развиваются именно те группы, которые не обособлялись, а смешивались. Монголы, можно сказать, держались обособленно, и ничем не одарили человечество. За Гималаями отгородилась другая форма жизни, которая не смогла непрестанно влиять на мир. Даже в Европе мы видим, что скандинавы и славяне едва ли с кем-то смешивались и потому не смогли развить более богатую форму существования. А вот двуязычные вавилонские таблички в наших музеях все еще показывают, что в Месопотамии арийский^5* элемент аккадцев^6* смешался с семито-вавилонским; египтология же приводит нас к заключению, что в земле фараонов изначально жили люди, произошедшие от смешения двух очень разных племен. Больше никто не верит в единство греков. В Греции, как и в Италии, более поздние народы смешались с пеласгами, этрусками и другими. Ислам кажется чисто арабским, но, изучая его распространение среди мавров, персов, турок и других подчиненных племен, мы узнаем, что среди мусульман смешение кровей было еще больше, чем среди их предшественников. Когда главная роль в мире перешла к романским народам, то же самое обнаружилось в Италии, Испании, Португалии и Франции. Там аборигенами были в основном баски или кельты⁷. Кельты же были покорены германскими племенами: в Италии — остготами и ломбардами, в Испании — вестготами, в Португалии — свевами, во Франции — франками, которые влили новую кровь в ослабевшие вены, и этому чудесному омоложению романские народы обязаны своей силой до XVI столетия. Таким образом, в жизни народов повторяется то же явление, которое часто поражает историка, изучающего межнациональные браки королевских семейств, — он видит, например, что Габсбурги и Бурбоны, принцы Оранские и Гогенцоллерны от столетия к столетию производили множество самых замечательных политических деятелей и героев. Владелец стада делает то же самое, скрещивая разные породы, и ботаники пожинают немалую выгоду, повинуясь тому же закону. Да и так нетрудно понять, что союз естественных сил, разделенных между племенами, должен приводить к дальнейшему развитию.

Добавим, что история нашего рода стремится не к улучшению какого-то одного племени, а к развитию человечества, и потому нуждается в смешении кровей. Так вот, история и впрямь показывает, что народы, среди которых кальвинизм особенно процветал, несомненно, произошли от смешения различных кровей. В Швейцарии немцы соединились с итальянцами и французами, во Франции — галлы с франками и бургундцами; в Нидерландах кельты и валлийцы8* с германцами; а в Англии древние кельты и англо-саксы поднялись на еще более высокий уровень общественной жизни после вторжения норманнов. Можно сказать, что три основных племени Западной Европы — кельты, германцы и романские народы — под руководством германцев породили народы кальвинистские. В Америке, куда кальвинизм пришел, чтобы раскрыть себя в еще большей свободе, это смешение кровей обретает невиданные масштабы. Здесь течет кровь всех племен древнего мира. Кельты из Ирландии, германцы из Германии и Скандинавии, славяне из России и Польши снова продвигают вперед уже набравшее силу смешение. Последний процесс показывает все очевидней, что это не просто союз племени с племенем; древние исторические народы распадаются, чтобы их члены воссоединились на более высоком уровне единства, в постоянном процессе ассимиляции американского типа. Кальвинизм и в этом отношении полностью отвечает требованиям, налагаемым на каждую новую фазу развития человечества. Он распространился в областях, где смешение кровей протекало сильнее, чем в католических странах. В Америке он усилил это смешение до такого высокого уровня, какой только можно представить.

Итак, мы показали, что кальвинизм не только отвечает необходимому условию смешения крови, но и представляет собой следующую стадию в развитии человеческого рода. В Вавилоне это смешение значило мало; в Греции и Риме оно значительно возросло; в рамках ислама пошло еще дальше, возобладало в католических странах, но только среди кальвинистских народов достигло высочайшего совершенства. Здесь, в Америке, смешиваются все нации старого света. Высокий уровень человеческого развития выражается и в том, что лишь под влиянием кальвинизма к общественной деятельности стремятся сами люди. Народы переходят от детства к зрелости. Подобно тому, как в семье ребенком руководят родители, так и для народов вполне естественно, что в младенчестве ими правит азиатский деспот, потом — выдающийся правитель, потом — священство, и, наконец, представители церковной и светской власти вместе стоят во главе любого движения. История народов в Вавилоне и Египте, в Греции и Риме, в исламе и при папской системе, полностью подтверждает этот путь развития. Само собой разумеется, так не может быть всегда. Именно потому, что, развиваясь, народы наконец приходят к зрелости, они должны достичь той стадии, при которой люди сами берутся за дело, защищают свои права, создают движения, направляющие ход событий. Этой стадии они достигли с возникновением кальвинизма. До этого времени всякий импульс к дальнейшему движению исходил от государства, Церкви или науки и лишь затем нисходил на уровень народа. При кальвинизме же народы сами проявляют активность, выражают собственную волю, устремляются к более высокой форме общественной жизни и лучшим условиям существования. Кальвинизм поднялся вместе с народом. В лютеранских странах магистрат еще руководил общественной жизнью, но в Швейцарии, среди гугенотов, в Бельгии, в Нидерландах, в Шотландии, а также в Америке народы сами становились движущей силой. По-видимому, они созрели, достигли возмужания. Даже когда в Нидерландах аристократы ненадолго возглавили защиту угнетенных, у них ничего не вышло, и люди сами с невиданной силой сломали преграду. Вильгельм Молчаливый, по его собственным словам, обязан успехом своего дела «простому народу».

Тем самым, по своей роли в развитии человечества кальвинизм не только достоин почетного места рядом с язычеством, католицизмом и исламом, поскольку подобно им представляет особый принцип, господствующий над всей жизнью. Он отвечает любому условию для продвижения рода человеческого на более высокий уровень. И все же это осталось бы чистой возможностью, если бы история не засвидетельствовала, что кальвинизм на самом деле заставил поток развития течь по другому руслу и облагородил общественную жизнь народов. Поэтому в заключение я утверждаю, что кальвинизм не только явил те или иные возможности, но и показал, как их осуществить. Чтобы это доказать, просто спросим себя, чтo бы стало с Европой и Америкой, если бы в XVI столетии над Западной Европой не поднялась звезда кальвинизма. Испания разгромила бы Нидерланды. В Англии и Шотландии Стюарты осуществили бы свои гибельные планы. В Швейцарии возобладало бы малодушие. Жизненные начинания этого мира носили бы совершенно иной характер. По неизбежности, равновесие сил в Европе возвратилось бы к исходному состоянию. Протестантизм не смог бы утвердить себя в политике. Никто не мог бы сопротивляться консервативной власти Габсбургов, Бурбонов, Стюартов; и свободного развития народов, которое мы видим в Европе и Америке, просто бы не было. Весь американский континент остался бы под властью Испании. История обоих континентов оказалась бы весьма печальной, и, очень может быть, возобладал бы дух Лейпцигского перемирия9*, чтобы через окатоличенный протестантизм привести Европу назад, под власть старой иерархии. Пылкий интерес лучших историков второй половины нашего столетия к борьбе Нидерландов с Испанией объясняется именно тем, что, если бы власть Испании не была сломлена героизмом кальвинистского духа, история Нидерландов, Европы и всего мира была бы темной и горькой, а не как сейчас — светлой и одухотворяющей благодаря кальвинизму. Профессор Фрейн справедливо заметил, что «в Швейцарии, во Франции и в Нидерландах, в Шотландии и в Англии, везде, где протестантизм утверждался мечом, в первом ряду стоял кальвинизм».

Вспомните, что этот поворот в истории мира не был бы осуществлен, если бы в человеческое сердце не был вложен новый принцип, и иной мир мысли не открылся человеческому разуму. Только при кальвинизме псалом свободы пробился из тревожного сердца к устам, только кальвинизм добился для нас и гарантировал нам конституционные гражданские свободы, и именно при нем из Западной Европы пришло могучее движение, которое возродило науки и искусства, открыло новые пути коммерции и торговле, внесло красоту в семейную и общественную жизнь, возвысило средний класс, способствовало филантропии, мало того — вознесло, очистило и облагородило нравственную жизнь пуританской серьезностью. Теперь судите сами, стоит ли сдавать этот богоданный кальвинизм в архивы истории, и так ли уж наивно считать, что он еще принесет благословение и реализует яркую надежду на будущее.

Борьба буров в Трансваале против одной из могущественнейших держав должно быть часто напоминает вам о вашем прошлом. В том, что достигнуто в Майюбе и недавно при отражении рейда Джеймсона, вновь ярко проявился героизм старого кальвинизма. Если бы кальвинизм не перешел от наших отцов к их потомкам в Африке, не было бы свободной республики на юге Черного континента. Это доказывает, что кальвинизм не умер, в нем все еще есть тот же источник жизненной силы, что и во времена его былых побед. Зерно пшеницы из фараонова саркофага, когда его снова бросают в землю, приносит стократный плод; так и кальвинизм все еще несет в себе удивительную силу для будущего народов. Если мы, христиане обоих континентов, в нашей священной борьбе все еще надеемся совершить великие дела под знаменем Креста, вопреки духу времени, то только кальвинизм вооружит нас незыблемым принципом, мощью его гарантируя верную, хотя и далеко не легкую победу.

1 Д-р Джеймс Орр в своих замечательных лекциях «О христианском понимании Бога и мира» (Эдинбург, 1897, с. 3) отмечает, что немецкий термин Weltanschauung не имеет точного эквивалента в английском. Поэтому он использовал буквальный перевод «мировоззрение», хотя это слово в английском имеет более узкий смысл — относящийся лишь к физическому миру. Поэтому более предпочтительным вариантом перевода было бы выражение «понимание бытия и мира». Мои американские друзья предложили, однако, более короткую фразу — «система воззрений на мир», которая за океаном часто используется именно в этом смысле. Поэтому, обращаясь к американцам, я использовал, хотя бы в заглавии первой лекции, именно эту фразу, которая предпочтительней более длинной, в самих же лекциях говорю и о «системе воззрений на мир», и о «понимании бытия и мира», смотря по тому, о чем идет речь. См. также с. 365.

2* Джордж Уитфилд — выдающийся проповедник, родился в Глостере, Англия, в 1714 году; умер в Америке в 1770 году.

3 К. Г. Маккри, «Богослужение в пресвитерианской Шотландии», 1892, с. 95. Ценность этих взглядов Кальвина могли бы оценить, если бы их узнали в том виде, в каком о ней говорят лучшие из англикан. «Протестантизм, — писал Марк Пэттисон, — был избавлен от гибели в зыбучих песках доктринальных споров благодаря нравственному направлению, заданному Женевой. Кальвинизм спас Европу». П. Ю. Браун, «Джон Нокс», 1895, с. 252. Из всех направлений христианства лишь кальвинизм и католичество можно назвать абсолютными религиями. С. 257. Разница между Кальвином и Кастеллио, между Ноксом и анабаптистами отнюдь не ограничивалась вопросами догматики; их принципиальное различие — в том, как они понимали человеческое общество. Р. Уиллис «Сервет и Кальвин», 1877, с. 514, 5. Без сомнений, самая образованная, нравственная, деятельная и свободная часть человечества исповедует либо сам кальвинизм, либо некие его разновидности, сохраняющие в неизменности его основные принципы. Чемберс, «Энциклопедия», 1888, статья «Кальвинизм». «С возрождением евангелического направления (в англиканской церкви) кальвинизм возродился и до сих пор имеет если не подавляющее, то, во всяком случае, довольно сильное влияние в высших церковных кругах англиканства. Это — одно из самых жизнеспособных и могучих направлений Реформации». Д-р К. Сильвестр Хорн, «Евангелический журнал», август 1898, «Новый кальвинизм», с. 375 и Др. Хейсти, «Богословская наука», Глазго, 1899, с. 100–106. Моя апология реформатского богословия по сравнению с другими теологическими тенденциями эпохи строится на двух глобальных и фундаментальных принципах: универсальности его основ для человека в том, что касается его методологии, и универсальности правды Божией в том, что касается его абсолютной истины.

4* Ян Бейкельзон, прозванный Иоанном Лейденским по названию города, где он родился в 1510 г., — голландский лидер анабаптистов, проявивший немалый фанатизм при взятии Мюнстера. Умер в 1536 г. Его приверженцы, семеро мужчин и три женщины, проводили ночное собрание в феврале 1535 г. в Амстердаме, когда их лидер Хендрик Хендрикс бросил одежду в огонь и приказал своим последователям сделать то же самое. По его повелению они последовали за ним, бегая по улицам и крича: «Горе, горе, горе! Отмщение Божие, отмщение Божие!» Вскоре их схватили, мужчинам отрубили голову, а женщин утопили, только одна спаслась. Возвещал, что он видел небеса, ад и Бога, и что приблизился судный день.

5* Арийцы, от санскр. слова «ария» — благородные. Так называли раньше индоевропейцев или индогерманцев. Термин иногда используется в широком смысле, означая всех потомков Иафета.

6* От слова «Аккад», вероятно — южный район Вавилонского царства (северный назывался Шумер). Некоторые считают, что это слово — не семитского происхождения. Ср. Быт. 10:10.

7* Кельты — представители западноевропейского ответвления арийцев, которое включает шотландских гэллов, ирландцев, кимров (валлийцев, корнваллийцев и бретонцев) и др. Римляне называли их галлами. Очевидно, они связаны с тевтонами. Неразборчивое употребление термина «кельт» привело к большой путанице.

8* Обитатели Уэльса, части Великобритании. По-голландски слово «валлиец» (Waalsch) означает иностранца. Валлийский язык относится к кимрским (см. предыдущее примечание).

9* Меланхтон и другие, по приказу Морица Саксонского, заключили перемирие (interim) в 1548 г. Католические обряды были объявлены делом личного выбора, лютеровых «Sola Fide» («…только верою») и «Sola Scriptura» («только Писание») старались избегать. Перемирие было, в сущности, промежуточной формой Аугсбургского перемирия, заключенного в том же году. В данном случае слово «interim» означает перемирие между немецкими католиками и немецкими протестантами.

<< НАЗАД  ДАЛЕЕ >>