Мень А. Магия, оккультизм, христианство

ОГЛАВЛЕНИЕ

МАГИЯ И ВЛАСТЬ

ОТ МАГОВ К ОБОЖЕСТВЛЕННЫМ ЦАРЯМ

Из книги "Магизм и Единобожие"

Легко основать порядок в обществе,
подчинив каждого определенным правилам.
Легко воспитать слепца...
Насколько труднее освободить человека.
Антуан де Сент-Экзюпери

Если вспомнить, что первые следы
существования человека относятся ко времени, отстоящему от нас на 50-40
тысяч лет, то история цивилизации предстанет перед нами в виде взрыва,
нарушившего тишину. В самом деле, в сравнении с пятью-шестью
тысячелетиями исторических времен - доисторическая ночь длится
бесконечно долго. Удивительное постоянство удерживается в образе жизни,
в быте людей на протяжении веков. Тот или иной способ обработки
каменного рубила или форма кувшина определяют огромные хронологические
эпохи. За тот же отрезок времени, за который техника прошла путь от
мотыги до расщепления атома, в веке каменном почти не происходит
перемен: те же приемы охоты, те же узоры на сосудах, те же правила
захоронения...
Даже одно из Великих Открытий - употребление огня - не было достижением
предыстории. Этой стихией пользовались уже полуживотные предки человека.
<...> Доисторическая ночь тянулась многие тысячи лет. Человек оставался
все это время неотъемлемой частицей рода, племени, в нем не пробуждался
творческий дух личности. Поступательного движения почти не ощущалось. Каждое
столетие было, вероятно, похоже на другие. Сравнивая наскальную ориньякскую
живопись, относящуюся примерно к 25-му тысячелетию до н. э., и фрески Сахары
6-го тысячелетия, мы видим все один и тот же мир: угон скота, охота на диких
животных, праздники, магические пляски женщин и воинов.
Что же тормозило движение культуры?
Вероятно, это одна из загадок, которая никогда не сможет быть
разрешена. Однако в первобытных верованиях существует нечто такое, что может
пролить некоторый свет на эту проблему. Сохранившиеся доныне очаги
"первобытного мира" показывают, что магические представления обладают
колоссальной силой и способны держать целые общества в состоянии
неподвижности. "Коллективные представления" Магизма, связанные с табу,
ритуалами и традициями, накладывают свой отпечаток на все проявления жизни
австралийца, папуаса, зулуса.
Идеи и верования имеют гораздо большее влияние на жизнь общества, чем
это кажется на первый взгляд. И если учесть ту власть, какую имел Магизм над
душами людей, то поразительная устойчивость первобытного мира становится не
такой уж загадочной.
Мир воспринимался "магическим человеком" как законченное
материально-духовное целое, как непрерывный круговорот богов и людей, живых
существ и стихий, как своеобразная иерархия духов, людей и бессловесных. В
своих обрядах человек имитировал жизнь природы, как бы участвуя в ее
процессах; через тотемизм он роднился с миром живых тварей. Жизнь его была
непрестанным священнодействием, он боялся нарушить хотя бы одно звено в
космической мистерии, опасаясь быть выброшенным за пределы истинного Бытия.
Вполне естественно поэтому, что страх переступить через сакральную
черту ритуала, посягнуть на незыблемость "коллективных представлений"
оказывал парализующее действие на духовную культуру. Он ставил человеку
жесткие рамки, за пределы которых творческий дух пробивался лишь с огромным
трудом.
Вероятно, в этот долгий период человек чувствовал себя ближе к
природному миру, чем в последующие века, но это была атавистическая
близость. Не как человек предстоял он природному миру, а скорее как часть
этого мира.
Но вот около шести тысяч лет назад совершается почти внезапный перелом.
Дремлющие силы духа сделали первую попытку освободиться.
С внешней стороны этому перелому, вероятно, содействовали массовые
переселения племен. Переселенцы, которые были чаще всего и завоевателями,
покидая обжитые земли, оказывались среди новых ландшафтов, сталкивались с
неведомыми народами и верованиями. А это всегда вносит свежую струю в
сознание людей. То, что они считали испокон веков незыблемым и прочным,
оказывалось в новой обстановке призрачным и преходящим. Достаточно указать
на переселения и завоевательные походы аморитов, арьев, евреев, ахейцев,
европейских варваров, монголов, арабов, положившие начало их культурам.
Скорее всего именно в результате больших племенных миграций и родились
первые великие цивилизации. Во мгле доисторической ночи вспыхивают три
светоча: это были культурные центры, возникшие на берегах Нила, Евфрата и
Инда.
<...> Здесь впервые родился Город - это скопление жилищ, как бы в
страхе жмущихся друг к другу, обычно обнесенных стеной. Город - двуликое и
трагическое детище двойственной истории человечества - стоит у ее истоков.
"Городская революция" есть рубеж исторического и доисторического миров.
Если в пещере, шалаше, палатке из шкур человек еще жил среди окружавшей
его природы, то за стенами города он впервые создал свой собственный мир,
пыльный, тесный, некрасивый, но все-таки свой. Город - символ изоляции
человека от природы и одновременно символ его творческой активности. Пусть
эта активность иногда принимает ложное направление, пусть город и вносит
уродство и смрад в природу, но не следует забывать, что город помог человеку
познать самого себя. Он способствовал высвобождению Личности. Он - проклятие
истории, и он же - ее благословение. Стены оторвали человека от мира, но
дали ему возможность по-новому взглянуть на этот мир. В городе человек был
подавлен монотонностью созданного им самим муравейника, но в городе же
раскрылось внутреннее богатство его духа. Сократ и апостол Павел, Шекспир и
Достоевский - дети Города.
<...> Чем больше сведений о жизни первых цивилизаций приносит лопата
археолога, тем очевиднее становится, что рождение города - это действительно
"взрыв", "скачок", способный привести в полное недоумение сторонников теории
непрерывного и постепенного прогресса. Даже изобретение земледелия не было
таким резким разрывом с прошлым, как возникновение городов. Оказывается, что
жизнь людей в городах, только что выступивших из доисторической ночи, очень
мало отличается от жизни значительного числа людей нашего времени.
<...> Но при всем этом - налицо бесспорные доказательства того, что
"городская революция" не привела еще к "революции духа". Во время основания
городов и великих переселений многое, вероятно, было нарушено в тардиционных
представлениях. Но когда жизнь в городах вошла в устойчивое русло, старые
тенденции снова взяли верх. Это особенно наглядно можно проследить на
примере древнего Египта.
Египет - это рубеж между Африкой с ее фетишами и колдунами и
Средиземноморским кругом - очагом великих духовных движений. И население
Египта также сложилось из обитателей двух континентов. Осваивая долину Нила,
египтяне затратили огромные усилия для того, чтобы приспособить эти
заболоченные, нездоровые места для обитания. Поразительна неисчерпаемая
энергия египтян и их соседей шумеров в борьбе с природой. Они побеждали ее
там, где иной раз даже человек наших дней опускает руки.
Одного не смогли победить египтяне: наследия первобытных понятий и
верований. Мы не знаем, какой творческий порыв помог им вырваться из тисков
природы, начать рыть каналы, осушать болота, орошать поля, искусно
пользоваться разливами Нила, чтобы засевать жирный ил, оставляемый рекой. Но
древний египтянин был еще слишком прикован к видимому миру, чтобы
освободиться от его обоготворения. Все вызывало у него священный трепет: и
ибисы, шагающие в прибрежных зарослях, и коршуны, неподвижно парящие в небе,
и гоппопотамы, всплывающие из мутных вод Нила. Боги - покровители египетских
кланов - представлялись в своих зримых обликах какой-то стаей зверей,
пернатых и рептилий. Быть может, в этом сказывался далекий отзвук тотемизма.
Но как бы то ни было, научившись в некоторых отношениях управлять природой,
египтянин остался при старой мысли о необходимости магических способов
управления ею.
Мы уже говорили, что магия есть первобытный двойник науки. Прогресс
внешних знаний до известного предела не отрицал роли заклятий. Лекарства в
Египте и Шумере нужно было изготовлять и принимать, лишь произнося
заклинания; наблюдения неба имели наполовину астрономический, наполовину
астрологический характер. Окруженный миром таинственных существ, которые
смотрели на него глазами кошек, сов, баранов, крокодилов, египтянин, следуя
неизменному магико-научному методу, искал способы покорить эти существа,
использовать сокровенные силы в своих целях.
Составлялись сложные заклинательные формулы, изготовлялись бесчисленные
амулеты в виде глаза, жука, лотоса. Каждый египтянин считал необходимым
иметь целый набор талисманов, чтобы оградить себя от врага, от болезни, от
укуса змеи. Наиболее древние египетские тексты уже содержат колдовские
формулы.
Для того чтобы выйти на путь духовного освобождения, недостаточно было
знать свойства целебных растений, основы математики и создать систему
орошения. Нужен был духовный переворот, отказ от плодов Грехопадения, отказ
от притязаний насильно овладеть дарами земли и неба. Возврат к утраченному
Богу, который постепенно начинался в исторические времена, требовал подвига,
преодоления, творческого порыва. Человек должен был снова услышать зов и
откликнуться на него.
Между тем египетская религия была пропитана ложью и корыстью.
Заклинания, как правило, строились на том, что вводили богов и духов в
заблуждение. Так, например, рожающая женщина призывала богов, уверяя, что
она - богиня Исида, разрешающаяся младенцем. Если человеку угрожала ядовитая
змея, он произносил заговорные слова, в которых уверял змеиный яд, что он не
человек, а сам бог Гор, которому подвластны стихии. Таким образом, магия
"придавала аморальный характер египетской религии" (А. Морэ).
Механическая сила обрядов и заклятий, по представлению египтян, одна из
универсальных природных сил. Погруженное в землю зерно воскресает вместе с
Осирисом, но для его пробуждения нужно совершить соответствующий обряд.
Священный церемониал есть не просто дань традиции, а неотъемлемый элемент
космического строя; и если он не будет исполнен в точности, то этому строю
будет нанесен ущерб и земля откажет человеку в своих дарах. Заклинания -
всесильны, цепь причин - неумолима, богам так же нужны жертвоприношения
людей, как людям - их милости.
Ветер перемен, связанный с переселениями и дальними походами,
постепенно утих. Мир снова стал привычным и устойчивым. Мысль о том, что он
"во зле лежит" или что в нем что-то неблагополучно, должна была бы
показаться кощунственной и египтянину, и шумеру. Жест и одежда, обычай и
талисманы, пища и орудия, ремесла и обработка земли - все это так же вечно и
неизменно, как повторяющиеся разливы реки, текущей неведомо откуда, как
весеннее обновление природы, как стройный ход светил в небе. Все предрешено,
все закончено; настоящее, прошедшее, будущее сливаются в одно целое. А
единственная задача человека - включиться в этот поток, ибо в этом его долг,
спасение и залог счастья на земле.
* * *
Магия в некоторых отношениях была столь же сложной, как и наука. Она
требовала обширных познаний от человека, который хотел пользоваться ее
могуществом. Поэтому люди, полностью овладевшие всеми тонкостями
чародейства, приобретали над народом огромную власть.
Египетские предания утверждают, что до фараонов страной управляли боги.
Быть может, здесь под оболочкой мифа кроется смутное воспоминание о тех
временах, когда маги-колдуны играли роль вождей кланов. "По-видимому, -
говорит французский египтолог А. Морэ, - некоторые реально существовавшие
люди обладали даром внушения и угадывания, который ставил их вне и над
человечеством". Во всяком случае, власть в Египте всегда считалась
божественной, т.к. вела свое происхождение от сверхчеловеческих существ.
Около 3000 г. завершается постепенное объединение египетских областей
(номов). Объединение, как об этом свидетельствуют предания и памятники,
возглавили вожди клана Гора. Гор изображался в виде сокола, и его
отождествляли с Божественным Солнцем. Солнце обоготворялось всеми
египтянами. Сверкающий Ра был живым символом Единого, а его общенациональный
культ был, возможно, отзвуком древнейшего египетского единобожия.
Поэтому властители клана Гора объявили своего местного бога
тождественным с Ра. Над первым изображением египетских царей мы видим
священного Сокола-Гора, осеняющего фараона и помогающего ему поражать
врагов. Царское имя также включает в свое написание знак божественной птицы.
Это не случайно. "Отныне, - говорит А. Морэ, - царь почитается как живое
воплощение бога Гора; на земле он является самим Соколом-Гором... Вот
окончательный прогресс царской власти: предводитель-колдун былых времен -
превращается мало-помалу в царя-жреца и доходит до звания царя-бога".
<...> С именем фараона Мины связаны первые обряды, которые впоследствии
неизменно совершали все египетские монархи. Эти обряды носили магический
характер. Царь, венчаясь двойной короной, совершал торжественный ход вокруг
белой стены Мемфиса. Это должно было предохранить Египет от вражеских
козней. Царь проводил первую борозду плугом, чтобы пробудить силы земли,
бросал в Нил папирус с приказом, чтобы начался разлив. Таким образом, фараон
сосредоточил в своих руках власть над всей Вселенной, над стихиями и над
людьми. <...> Это было логическое завершение пути, по которому пошло
человечество, увлеченное соблазном "быть как боги". Магизм - это прямое
следствие Грехопадения. Извращение религиозного сознания привело к
обоготворению человека, к обоготворению колдуна с плетью в руке и с фетишем
на голове.
Не только власть фараона была как бы частью космического строя, но и
весь социальный уклад Египта с того времени получил высшую санкцию. Нарушить
его - значило нарушить закон природы и обречь себя на неминуемую гибель.
Сословная иерархия отныне становится незыблемой. <...>
* * *
<...> По утверждению Энгельса, единобожие "есть лишь отражение единого
восточного деспота". Между тем именно в Египте мы имеем наиболее яркую форму
деспотии при развитом политеизме. В то же время приближение к монотеизму в
Индии и Греции и установление его в Израиле произошло тогда, когда
центральная власть была слаба или вообще отсутствовала.
Духовные руководители Египта, жрецы, не только не смогли очистить его
религию от многобожия и магии, но освятили незыблемый социальный строй как
сакральное установление.
Полагают, что великий сфинкс в Гизе есть символическое изображение сына
Солнца - божественного царя. Если это так, то это один из наиболее
выразительных символов кесарского самодержавия, которое несло в себе зачатки
всех узурпаций и тираний будущего. Люди сами приняли эту божественную
власть. Пусть династии порой свергались, но неприкосновенным оставалось
верование в то, что человек, стоящий на вершине социальной пирамиды,
обладает ключом от счастья своих подданных. <...>