Глинка Г. Древняя религия славян

ОГЛАВЛЕНИЕ

БОГИ ВЫСПРЕННИЕ

Перун

Грозное славянское божество. Он почитался произвестителем всех воздушных явлений. Рука его управляла громом и молниями. Кажется, что славянскому Перуну столько же прилично, как и Гомерову Зевсу, приложение «погонятеля облаков». Сие божество особенно было почитаемо в Киеве и Новгороде. В первом, храм его сооружен был на холме над Боричевым потоком. Г. Херасков во «Владимириаде» так описывает сей храм:

Сей храм, ужасный храм, над Боричевым током,

Стоял сооружен на холме превысоком;

Курений восходил перед кумиром дым,

Запекшаяся кровь видна была пред ним.

И он же и в другом месте:

Созижден высоко Перунов гордый храм,

Он тени распростер далеко по горам:

Пред ним всегда горит неугасимый пламень,

При входе утвержден краеугольный камень,

И камнем гибели народом наречен;

Он черной кровью отовсюду омочен;

На нем несчастная та жертва трепетала,

Свирепости жрецов которая питала:

Там смертоносные оружия висят,

Сосуды кровию наполнены стоят.

Владимир по принятии над Россией самодержавия, в честь сему божеству соорудил многие храмы. Стоявший же над Боричевским потоком, может быть им только возобновлен и украшен будучи построен еще из самых древних времен. Самое наименование сего ручья не произошло ли от отеческого имени Перуна?

Первоселенцы киевские будучи сарматского происхождения и пришедши туда, вероятно, от Скандинавского полуострова принесли с собою цельтских богов. Боричем может быть назывался Перун, как и Один, сын Бора, отчего и холм и поток или ручей названы Боричевыми; ибо Бор был отец богов, или лучше отец Одина, владыки скандинавских богов. Самые цельтийские жрецы утверждали, что они происходят от сего Бора.

Перун, в настоящем значении сего слова, берется за громовую стрелу, или естественнее, за молнию, за электрическую струю, или за громовую искру. Но вероятнее кажется, нарицательное слово получило начало свое от собственного наименования бога грома. Перун кажется происходит от слова Торым или Торум, которое на сарматском языке значит всевышнее

существо, бог. Истукан сего божества был сделан не из одного вещества. Стан был вырезан из дерева; голова вылита из серебра; а уши и усы изваяны из золота; ноги же выкованы из железа; в руке держал нечто, похожее на молнию, которую представляли вместе составленные рубины и

карбункулы. Перед ним горел неугасимый пламень, за небрежение коего жрец наказывался смертью, состоящею в сожжении его как врага божества сего.

Во «Владимириаде» он описан несколько отличнее от сего; однакож совершенно соответственно столь высокому божеству:

Сей мрачный храм вмещал ужасного кумира,

На нем златый венец, багровая порфира;

Извитые в руке Перуны он держал,

Которыми разить во гневе угрожал;

Златые на челе имел велики роги,

Серебряную грудь, имел железны ноги;

Горел рубинами его высокий трон,

И богом всех богов именовался он.

Из сего описания явствует, что он был ужасное громомечущее божество; а потому в смысле нравственном беззаконных казнитель и истребитель. Он также почитался владыкою между богами, и крепким; словом, произвестителем всего ужасного в природе для человека.

Пространный шар земной лица его трепещет.

Разит перунами, он молниями блещет,

Убийство на челе, смерть носит на очах.

Его венец змеи, его одежда страх.

«Владим».

А потому и жертвы были сообразны с воображаемыми свойствами царя богов. В честь ему закалывали скотов... Суеверие же, по глупости почитаемое существенною частию самого себя ему жертвовало, т. е. бородою и головными волосами, обривая их.

Из посвященных ему вещей, были целые леса и рощи, из коих взятие всякого сучка почиталось достойным смерти святотатством.

Исключая многие страны и города, в коих были сему богу посвящены божницы, великолепнейшая была в Киеве над Боричевым потоком, князем Владимиром воздвигнутая, или лучше украшенная. Другая не менее великолепная была в Новгороде, которая сооружена дядею его Добрынею, пожалованным им в Новгород посадником или наместником. Обе они получили свой конец по просвещении России христианством, равно как и кумиры Перуновы, и свержены киевский - в Днепр, а новгородский - в Волхов.

Здесь приложу я кстати отрывок древняго или древнюю стать сочиненного гимна:

Боги велики; но страшен Перун;

Ужас наводит тяжела стопа,

Как он в предшествии молний своих

Мраком одеян, вихрьми повит,

Грозные тучи ведет за собой.

Ступит на облак - огни из-под пят;

Ризой махнет - побагровеет твердь;

Взглянет на землю - встрепещет земля;

Взглянет на море - котлом закипит.

Клонятся горы былинкой пред ним.

Страшне! Свой гнев ты от нас отврати!

Бросив горсть граду во тысячу мер;

Только ступил, уж за тысячу верст;

Лишь от пяты его облак зардел;

Тяжка стопа гул глухой издала.

Кой горы, море и землю потряс,

И лишь сверкнуло возкраие риз.

Златая мать

Как Перун был бог гневной, так противно оному Златая мать, или иначе, Баба была богинею тишины и покоя. Истукан ее был сделан из золота в виде женщины; а от сего и наименование свое получила, равномерно как и от свойства, приписываемого ей. На руках она держала младенца, который почитался ея внуком, и от коего названа Бабою, т. е. Бабушкою. Сей внук был Световид. Вокруг истукана находилось великое множество музыкальных орудий, на коих во время ея праздненства были ей воспеваемы хвалы. Храм же ея славнейший был сооружен при реке Обиго или Обеге. Здесь она давала ответы; а потому храм сей почитался прорицалищным, и был в великой славе. Она столь была свято чтима, что мимо ея истукана никто не смел пройти, не принесши чего-либо на жертву, и если ничего не имел, то по малой мере клочок от своего платья с земным поклонением подносил. Сия богиня кажется была тоже, что цельтийская Фригга или Фрея, которой одной приписывается пророчество: «Единая Фригга весть будущая, но никому сего не открывает»,- слова Одина, приведенные в «Едде».

Световид

Божество, бывшее у славян в великом почитании. Он имел Севере два славные храма: один на острове Ругене в городе Ахроне, а другой в Холмограде, который полагается на самом том месте, где село Бронницы, на находящемся оного холме, на коем теперь построена церковь св. Николая.

Истукан его был сделан из дерева величины огромной. Он имел четыре лица, на каждую страну света по одному. Бороды не имел; кудри у него были завитые; одежда на нем была короткая. В левой руке был лук, а в правой рог выкованный из металла. При бедре имел превеликой в серебряных ножнах меч; в стороне висели седло и узда коня его, так же непомерной величины. Сей истукан стоял посреди храма, завешенный великолепными красного цвета занавесками. Он давал ответы через уста жреца однажды в год. В то время сей главный жрец входил в святилище сего бога, удерживая свое дыхание, и при надобности в оном или выходил вон, или выставлял только из святилища голову. Сей единогодный праздник справлялся с продолжительными торжественными обрядами. Оный начинался по окончании жатвы, что будет в месяце серпене или августе. И тогда народ собирался перед капище, пригонял множество скота, как в жертву своему Богу, так и для празднования сего знаменитого их праздника. За сутки до торжественного дня сам начальствующий жрец выметал храм сего бога. На следующий день жрец брал из руки световидовой рог, за год наполненный вином, предсказывал о плодородии следующего потому, сколько в нем убыло; ибо верили, что если много из рога убыло, то год будет бесплоден; если же мало, то ему надлежало быть плодородну. И сие вино выливши пред стопами Световида, наполнял рог сей новым, и выпивал в честь оного, моля, чтобы даровал во всем изобилие, богатство и победу на врагов. Потом наполнив сей священный рог новым вином, влагая в его руку, моляся купно со всем народом; после чего приносимы ему были многочисленные жертвы от волов до овец. По совершении сих жертв, вносили огромной величины круглый пирог, сделанный из пряничного теста, в коем мог поместиться человек. В сей пирог служитель световидов вошедши спрашивал народ, видит ли его? - Люди ответствовали, что нет - тогда обратясь к Световиду, молил его, чтобы на предбудущий год хотя несколько его увидели. Здесь кажется, жрец спрятавшись в пироге, представлял солнце в удалении от нашего полушария, или зимнее время; и потом молил Световида о его возвращении. Поелику не только имя, но и все признаки являют, что сей бог был изображение светила одушевляющего наш мир. Четыре лица, есть четыре годины, или времена года. Стрелы и лук, как у греческого Феба - Аполлона, значили лучи солнца. Белый конь, ему посвященный, знаменовал видимое движение сего благотворного светила; рог в руке, обилие повсюду проистекающее от его священной теплоты; меч же означал его как бога защитника и покровителя славян.

После сего обряда с великим благоговением приносили в жертву множество скота; и тогда жрец, сделав народу пространное поучение, поощрял оный к прилежному почитанию и жертвованию сему богу; а за сие обещал им земное плодоносие, здравие, победу на врагов на суше и море. Иногда же сему идолу приносили в жертву пленных своих неприятелей как богу защитнику своему на бранях; сей бесчеловечный обряд отправлялся таким образом: невольника (по всему видно, что из ратных людей) одевали в панцирь или во всеоружие; сажали на оседланного коня, коего ноги привязывали к четырем сваям, равно и нещастного лошади, и положа под оною дров, сожигали их обоих. Жрецы уверяли народ, что такая жертва приятна Световиду. Кажется, что сим хотели они возбудить в народе вящую жестокость к врагам своим, в коей надеялись пользоваться победами его над ними, приносившими жрецам немалую прибыль; ибо от всякой военной добычи Световиду наверно приносилась не больше как третья часть. Что самое кажется быть весьма естественно, соображаясь токмо с тогдашними обстоятельствами, где идолопоклоннические священники одни имели свободный доступ в таинственное святилище наук, грубое же невежество было общею долею простонародья; а посему влияние первых на сих последних долженствовало быть всемогущественно, и которое не

допускало их проникнуть корыстолюбивые жрецов виды. По окончании всех обрядов богослужения и жертвоприношения, народ начинал есть, пить и веселиться...

Световиду посвящен был белый конь, на коего никто кроме первого жреца не мог сесть. У сего коня, даже до волоса, все было священно, и под опасностью потеряния жизни не позволялось ни из хвоста, ни из гривы ни одного выдернуть. Уверяли, что Световид ездил на оном побеждать их неприятелей. А сие подтверждалось тем, что когда под вечер коня оставляли вычищенного, по утру находили его запотелого и загрязненного; из чего заключали, что Световид ездил на нем для поражения их супостатов. Смотря же по тому, больше или меньше была умучена лошадь Световида, таковому и успеху брани быть думали. Сей конь так же служил прорицателем, начинать ли или не начинать, равно ли хорошо или несчастливо будет продолжение войны. Для гадания ставили перед храмом шесть коней по два в ряд и в известном расстоянии. К каждым двум привязывали по копью поперек так высоко, как только лошадь может перешагнуть. Прежде нежели лошадь начинали вести между копий, жрец с известными обрядами молился Световиду, читая многие нарочно для него сочиненные молитвы. Потом с благоговейными обрядами брал коня за узду и вел через три поперечные копья. Если лошадь шагала наперед через них правою ногою и притом через все три не запутавшись, то обещали себе окончание войны самое благополучное. В противном же случае трепетали о всяком несчастии; а смотря по сему отлагали и самую войну.

Храм световидов был весьма богат; ибо сверх разных вкладов, получал он из военных добыч третью часть, и триста всадниковсражались собственно от Световида, полученную добычу всю приносили. Ругенского световидова храма и истукана его участь была та, что Вольдемар, король датский в 1169 году по Р. Х., взявши остров Руген и город Ахрон, капище разорил и ограбил, а истукан ободравши, приказал рассечь и сожечь. Что касается до Холмоградского световидова храма, то оный одну участь имел с прочими идольскими капищами, будучи разрушен по возприятии Россиею святого крещения.

Знич

Под сим божеством славяне разумели начальный огонь, или животворящую теплоту, способствующую к произведению и охранению всех существ. Славяне о сем начальном и жизнедательном огне были таких же мыслей, как парсы или гебры о своем священном огне, полагая его оживотворителем всех живых существ. И в самом деле:

В адаманте он блистает,

В яхонте же он зарит;

Он в холодном льде пылает

В темном облаке гремит.

Гордые главы сибирских

Возносит кедры к облакам;

В травках обитает низких;

Красоту дает цветам.

Крепость, бодрость в льва влагает;

В тигра же стремленье, жар.

Все родит, растит, питает,

И всему собой сам дар.

Он душа природы всей;

Он начало всех вещей.

Славяне повсюду его видели; удивлялись ему; но не будучи эйлерами, не могли истолковать и объяснить его: могла ли им по их простоте и малому просвещению взойти такая тонкая мысль, что этот начальный огонь, начальная теплота, есть даже причина самого огня, самой теплоты: это эфир? то тонкое вещество, по всей природе разлиянное, образующее адамант и в нем находящееся, дающее цвет розе, рост кедру, блистающее в самом льде, и коего слабое в вещи сотрясение производит теплоту, а сильный жар или растопляющий оную, или пламенем ея пожирающий? - Они подобно другим живущим в простоте народам сдедали из сего непонятного для них существа себе божество, наименовав его Зничем.

Теперь станем говорить о сем начальном огне как о божестве славянском. Знич не имел никакого изображения; но токмо был неугасимо горящий огонь, наподобие Вестина огня в Риме. Храмы, в коих содержался сей священный огонь, находились во многих городах. Сей неугасимый огонь получал себе жертвы, которыекак световидовы, состояли из части корыстей от неприятеля полученных. Ему жертвовали так же и пленными. А из сего заключить можно, что действию Знича приписывали военный жар и храбрость. К оному так же прибегали находившиеся в тяжких болезнях, желая получить облегчение. Служители Знича, показывая себя воодушевленными или вдохновленными сим божеством, во имя его немоществующим давали ответы, содержащие в себе средства к излечению их. В заключение приложу из «Владимириады» описание сего божества:

Тогда отважный Знич, блистающ весь извне;

Вещал: намеренья сии ненравны мне.

Я хижинам свещу и озаряю троны;

Во существе огня я россам жизнь дарю,

Питаю, грею их, их внутренности зрю.

Белбог

Само название означает его благим. На других наречиях славянского языка назывался так же Бельций Буг, что значит одно и то же самое.

Изображался он покрытым кровию, и обсевшим по оной великим множеством мух, что кажется было знамением питателя тварей, в правой руке держал кусок железа.

Храм он имел на острове Ругене в городе Ахроне, где ему, точно как и Световиду, воздавалось почтение, особенно же от славян, живших при Варяжском (Балтийском) море.

Ему не жертвовали кровию, но в честь его отправлялись пиры, игры и разные забавы. Под сим божеством наши праотцы разумели благодеяния, ниспосылаемые тварям природою, сохраняющею их. То правда, что чернь почитала ею ощущаемое то есть самый истукан; но служители или истолкователи их веры конечно, разумели в смысле отвлеченном благость природы, дщери благого царя и общего всех миров отца.

Сильный бог 

У всех древних народов телесная крепость почиталась даром свыше ниспосланным; а потому таковые люди у греков были полубоги, т. е. рожденные отцом или матерью бессмертно, и обратно коим-либо из двух смертных. Греки их звали героями ; что славяно-руссы обозначали словом богатырь . Сие слово, по изъяснению одного нашего знатока отечественной истории, есть татарское батырь , и значит силач; можно бы было сему поверить, если бы прежде сообщения русских с татарами оное не было в употреблении; вернее же оно составлено из славянского бог сарматского тир или тирар (по его же истолкованию) пасынок; что самое как названием так и смыслом ближе к понятию богатыря подходит; и я лучше верю, что татарское батырь есть русское перепорченное богатырь .

Под сим божеством чтили славяне дар природы телесной крепости; это был лицеобразованный греческий Марс или Арей. Изображение его было в виде мужа, держащего в правой руке дротик, в левой же серебряный шар, как бы через то давая знать, что крепость обладает всем миром. Под ногами его лежала львиная и человеческая головы, поелику и та и другая служат эмблемою телесной крепости.

Дажбог

Сие божество было так же благородное, податель всяких благ земных, богатства, счастья и благополучия. Жертвовали ему только усердными молитвами и испрошением у него милости; ибо благотворение не требует ничего кроме прошения и признательности. Г. Херасков прилично именует его во «Владимириаде» - «Дажбог плодовитый», когда верили, что от него получают всякие блага, как от неиссякаемого источника. Божницу он имел в Киеве. Он служил эмблемою благополучия, которое обоготворяли древние римляне.

Живот

Сие божество было в почтении у полянских славян, имя его означает жизнедателя или сохранителя жизни. Это был другой Вишну славянский. А как и самое название греческого Зевса или Юпитера производят от греческого слова жизни, то не почерпнули оба народа первоначальные понятия о сих существах из одного начала? И не преобразили ли греки своего в существо грозное, когда поляне имя и соединенное с ним понятие живохранителя и животодавца сберегли? Сие божество было у полян из первостатейных, и имело свои храмы. Впрочем понятие о существе животохранящем кажется мне точнее и чище нежели понятие о боге-лекаре, Аполлон ли то был, или сын его Ескулапий. О сем божестве упоминается только в польских древностях; почему его и называю собственным божеством полянских славян.

Лед

Ему славяне молились о успехах на сражениях, и он почитался начальствующим над воинскими действиями и кровопролитием. Сие свирепое божество представлялось во образе страшного воина, вооруженного в славянскую броню, или всеоружие. При бедре меч; копье и щит в руке. Сие божество имело свои храмы; война доставляла ему жертвы. Идучи против неприятелей своих славяне молились ему, прося о помощи, и делая обещания по побеждении неприятелей принести ему обильные жертвы. Вероятно, что сие божество больше нежели другие первостепенные получало кровавых жертв; и в смысле более почтенном, храбрости, бессмертия и мужества. Впрочем, древних славян нельзя упрекать человеческими жертвами, между тем, как мы видим древних греков таковые жертвы приносившими, и, что еще ужаснее, жертвовавшими своими единородцами, детьми. Обагряемый человеческою кровию у германцев Ирмензулов храм, сирийский Молох, норманские камни, доказывают, что в первобытной грубости, или по впадении в оную, почти всеми народами обладало кровавое суесвятство. Сверх сего славяне (не говоря о всех поколениях, но разумея привыкших к брани и кровопролитию) приносили в жертву своим богам только врагов.

Из древних летописцев видно, что за отдалением от храмов Леда, чтили его в мече или сабле, вынутой из ножен и воткнутой в Землю, поклоняясь ему и моля о помощи.

Здесь кажется кстати упомянуть о славянских до Рурика бывших богатырях. Древнейший есть князь Славен. Сие имя кажется нарицательное, значащее славянский князь, либо собственное, но данное ему от приобретенной им славы; ибо славяне до него носили свое имя. Дети его, славный Волхв, воевавший с народами, обитавшими по берегам реки Волхова, прежде именовавшейся Мутною рекою, и братья его Волховец и Рудоток. Знаменитый Буривой, воевавший с варягами (морскими разбойниками, может быть норманскими, а не русскими), мудрый Гостомысл, его сын, богатырь и законодатель.

Но каковы славянские и славяно-русские были богатыри, то видно из следующего сказочного богатырского повествования.

Начинается сказка

От Сивка от Бурка

От веща коурка

На честь и на славу

Отецкому сыну,

Удалому витязю,

Храброму рыцарю,

Доброму молодцу,

Русскому князю,

что всякие силы

Сечет, побивает;

Могучих и сильных

С коней вышибает;

А бабу Ягу

На полати бросает;

И смерда Кащея

На привязи держит;

А змея Горыныча

Топчет ногами;

И красную девку

За тридевять море

В тридесятой Земле

Из-под грозных очей

Из-под крепких замков

На белу Русь увозит.

А выдет ли молодец

В чистое поле?

Он свиснет, он гаркнет

Свистом богатырским,

Криком молодецким:

«Ты, гой еси конь, мой!

Ты, сивка, ты, бурка,

Ты веща коурка!

Ты стань передо мною,

Как лист перед травою».

На свист богатырской,

На крик молодецкой,

Откуда ни возмется

Конь сиво-бурой.

И сиво-коурой.

Где конь побежит,

Там Земля задрожит:

А где конь полетит,

Там весь лес зашумит.

На полете конь из рта

Пламенем пышет;

Из черных ноздрей

Светлые искры бросает;

И дым из ушей

Как трубами пускает.

Не в день и не в час,

Во едину минуту

Перед витязем станет.

Удалой наш молодец

Сивку погладит.

На спинку положит

Седельце черкасско,

Попонку бухарску,

На шейку уздечку

Из бедова шелку

Из шелку персидскова.

Пряжки в уздечке

Из Краснова золота

Из аравитскова,

В пряжках спенечки

Из синя булата.

Булата заморскова.

Шолк не порвется;

Булат не погнется;

И красное золото

Ржаветь не будет.

У доброва молодца

Щит на груди,

На правой руке перстень;

Под мышкою палица

Серебряная;

А под левою меч

Со жемчужиною.

Богатырская шапка;

На шапке сокол.

За плечами колчан

С калеными стрелами.

В бою молодец

И битец и стрелец:

Не боится меча,

Ни стрелы, ни копья.

Он садится на бурку

Удалым полетом;

Он ударит коня

По крутым по бедрам

Как по твердым горам.

Подымается конь

Выше темнова лесу

К густым облакам.

Он и холмы и горы

Меж ног пропускает;

Поля и дубравы

Хвостом устилает;

Бежит и летит

По землям, по морям,

По далеким краям.

А каков добрый конь;

То таков молодец:

Не видать, не слыхать,

Ни пером описать,

Только в сказке сказать.

Вот изображение русского богатыря! Вот пример древнего русского эпического стихотворства!

Коляда 

Под сим богом разумели наши предки мир и сопутствующее с оным блаженство, а посему праздники в честь сему божеству отправлялись играми и весельем. Оные начинали в конце месяца студеня, или 24 декабря. Зимою может быть для того были установлены ему праздники, что славяне никогда в сие годовое время не воевали, но наслаждались покоем по военных трудах. Сему присноюному, веселому, всеблагому и повсюду развевающему обилие божеству жертвовали пением, пляской, играми и разными забавами. Праздники же ему посвященные препровождали в пирах и веселостях. Нынешние загадывания девушек о святках, кажется и тогда существовали; ибо когда лучше думать о любви и замужестве, как не во время отдыха, покоя, наслаждаясь обилием богатой осени? Впрочем, сему божеству молилися, прося у него мира, тишины и изобилия в земных плодах и скоте. Равно по учинении с неприятелем мира, ему приносилось благодарение, и праздновали его праздники пирами и весельем. Празднования нарочные начинались в честь ему с вечера на 25 студеня. Остаток оных еще и поныне между нами уцелел. В сей вечер собираются девушки (инде же молодые ребята), и приходя под окно к каждой избе поют следующую песню, которая, судя по слогу, кажется быть очень древняя. Вот она:

Виноградье красно почему спознать?

Почему дом Устина Малафеевича?

У его вот у двора все шелкова трава,

У его то у двора все серебряной тын;

Ворота у него дубовыя;

Подворотенки рыбья зубья.

На дворе у него да три терема:

В первом тереме да светел месяц;

Во втором терему красно солнышко;

В третьем терему часты звезды.

Что светел месяц, то Устинов дом;

Что красно солнце, то Улита его;

Что часты звезды, малы детушки.

Да дай боже Устину Малафеевичу

С борзых коней сыновей женить;

Да дай боже Улите Хавроньевне

С высока терема дочерей выдавать.

Подари, государь, колядовщиков;

Наша коляда ни рубль, ни полтина,

Наша коляда всего пол-алтына.

По пропетии сих песен, колядовщицы получают несколько денег, или больше из пшеничного теста напеченные безделушки; а молодым ребятам колядовщикам в иных местах выносят по ведру или больше пива, которое они сливают в возимую с собою бочку.

Все так называемые святочные игры суть останки древних в честь бога мира празднований. В сие время девушки гадают о своих суженых, т. е. роком определенных будущих мужьях своих; поют именуемые по святкам подблюдные святошные песни, которые я здесь для того не привожу, что они слишком известны всякому из моих читателей.

Услад

Радость на челе, румянец на щеках, уста улыбающиеся, увенчанный цветами, одетый нерадиво в легкую ризу, играющий в кобзу, и пляшущий на голос оныя, есть бог веселья и жизненных услаждений, сопутник Лады, богини приятностей и любви.

Услад, прельщающий воззрением одним...

«Владим».

Он был почитаем покровителем всяких удовольствий и увеселений. Кажется, что сие божество начально изображало душевные и телесные удовольствия; но как все отвлеченное между народом преобращается в чувственное и грубое, умственное же в вещественное, то и Услад почитаем был богом роскоши, пиров, утех, увеселений, забав и особенно столовых, явственных услаждений, как Корс пьянства. Человек чувственный все любит приноровлять к своим страстям, кои обратно приписывает всему извлеченному чувственности и страстей. Наконец скажу, при всяких пиршествах (в коих точно как и в питье полагалось в древности все человеческое блаженство) сие божество было призываемо и умоляемо.

Лада

Леля, Полеля, Дид, Дидилия. Вот прекрасное семейство, какового не могло выдумать и

греческое игривое воображение! Что естественнее, как красота с своими детьми, любовию, браком или сочетанием, супружественной жизнью и деторождением?

Богиня красоты и любви всего более чтима была в Киеве. Владимир до крещения своего будучи влюбчив и повсюду собирая красавиц, весьма чтил сию Царицу любви. Он ей воздвигнул великолепный и преукрашенный на Горе храм. Г. Херасков так оный описывает:

Храм Ладин пестрыми гордящийся столпами,

Сплетенными из роз обвешан вкруг цепами.

Богиня, отрока державшая в руке,

Являлась в бисерах и в миртовом венке;

У ней распущены власы, подобно злату;

За щедрости ея цветы приносят в плату.

«Владим», песнь III.

и в другой (11) песне:

И в нем (храме) величество небес изображает.

Ступеней седмь, и седмь вкруг идола столпов...

Из сего списания Пиита видно, что храм ея был великолепный, и, может быть, великолепнее Перунова.

Лада изображалась в виде молодой прекрасной женщины, в розовом венке; волосы у нее были золотоцветные; одетая в русскую одежду, опоясанная золотым поясом и убранная жемчугами. Она держала за руку младенца, который есть бог любви Леля.

И златовласая с младенцем зрима Лада.

Херасков.

Служение сей приятной богине было сходственное с ея свойствами. Ей пели в честь песни и приносили курение аромат и цветы.

Российский эпический творец так оное описывает:

Девицы, окружив кумира в стройном чине,

Со умилением воспели честь богине:

«О, нашей юности хранящая цветы!

Дай, Ладо, мирное супружество нам ты!»

Мастики перед ней как облак воскурили,

И имя Ладино стократно повторили.

В то время возгремел кимвалов громких звук;

Девицы жертвенны, составив цепь из рук,

Когда произвела приятный голос лира,

Плясанье начали при песнях вкруг кумира.

Приходят пред алтарь и жрицы и жрецы,

Носящи для девиц богинины венцы,

Которых на главы священно возложенье,

Обязан князь чинить любви во уваженье.

Владимир оросил, начав обряд такой,

И руки и чело священною водой.

Вот описание служения богине любви, не требующее никакого дополнения: потому что в другом месте автор «Владимира возрожденного» дополнил оное так:

Краснее утренней зари отроковицы

Несут уже цветы во храм любви царицы;

Преобращается в помост прекрасный луг,

И девы юные кумира стали вкруг.

Горящих звезд число они изображают,

Который луну блестящу окружают...

Едина между сих сияет паче всех...

Ей первой жребием готовился венец,

Который на девиц взлагает князь иль жрец.

Развивая немногие слова, оставшиеся в наших летописях о баснобожии славян, можно заключить, что сей богине наивеличайшее воздавалось в Киеве почитание в княжение Владимира до просвещения его божественным светом христианства. Будучи, по словам древних летописцев, женолюбив, воздавал великую честь богине любви, и может при нем установлены обряды служения, описанные творцом «Владимириады»; и сие потому, что оные обряды служили ему пособием к избранию прекраснейших из девиц.

Леля 

Божок пламенный, рассыпающий или мечущий из руки искры. Сила его состояла в воспламенении любви. Он есть сын красоты, как и естественно красота рождает любовь. Изображался он в виде златовласого, как и мать его, пламенного, крылатого младенца: свойство любви воспламенять. Он метал из рук искры: любовь воспаляет сердца не искрами ли как бы исходящими из очей, из уст прекрасной или лучше любимой (потому что в языке любви красотою называется что каждому из неразделимых в особливости страстно нравится) особы? Безотлучно находился при своей матери: весьма натурально любви всегда быть при красоте; красота всегда производит любовь. Он старший сын Лады: при соединении двух полов любовь все прочее предваряет. Впрочем г. Херасков дает ему по подобию Эрота лук и стрелы:

Сын Ладин в воздухе взвивается крылами,

И напрягает лук пернатыми стрелами.

После следует Брак, который есть второй сын Лады и именуется Полеля.

Полеля 

Второй сын богини любви. Всякая чистая и на добродетели основанная любовь влечет за собой брак. Почему славяне вымыслили, или лучше, истину прикрыли покровом сего вымысла. Сие божество улыбающееся в шипковом венке, подает рукою простертою шипковый же венок, а в другой держит рог пития верности. Он есть нагой, как брат его, но одет в тонкую ризу или рубаху. Сие божество также имело свои божницы в Киеве, хотя и в других местах было чтимо. Херасков так его определяет:

Полель веселостей богиню провожал;

В нем Киев брачные союзы обожал.

Дид

Вот третье чадо матери любви, жизнь супружняя; сей так же как и брат его всегда молод. Потому что супружняя связь, натурою установленная для размножения человеческого рода, не должна ослабевать или стареться. Супруги перестают быть супругами только тогда, когда жар любви мало по малу угасает: тогда они становятся друзьями. Сию последнюю связь разрывает одна только смерть. Он одет в полную славянскую одежду; венок на нем из васильков; он ласкает держа в руках двух горлиц. Сей бог имел свой в Киеве храм, и ему молилися замужние и женатые о благополучном супружестве и деторождении.

Дидилия 

Так же из семейства Лады. Она почиталась не только покровительницею благополучных родов, но и разрешительницею неплодных женщин. Почему и прибегали к ней для моления как чреватые так и бесплодные. Истукан ее представлял молодую прекрасную женщину, имеющую на голове наподобие венца украшенную жемчугами и каменьями повязку; одна рука у ней была разжата, а другая сжата тылеснею или кулаком. Наизнатнейший, сверх других, храм ея был в Киеве. Сею богинею оканчивается ладино семейство, изобретение коего весьма натурально, полно, верно и прекрасно. Греки дали Венере одного Эрота или Любовь: Кимен и Гименей были ей чуждые; а над родами начальствовала Юнона. Но славянское воображение будучи вернее, хотя и не настолько живо и летуче, составило из всех сих одну семью совершенную.

Мерцана

Под сим названием славяне разумели зарю. Следовательно ей можем придать те же приложения, кои Гомер, списывая с природы, прилагает к своей заре; он ее называет «рудожелтою зарею», иногда же «златобагряною». Оная у него появляется по два раза на день. Когда Феб выезжает на небо; тогда утром поднимая мрачный покров ночи своими розовыми перстами, показывает на малое время свою златобагряную одежду. Как же скоро Феб въедет на небо, то снова скрывается; а в другой раз, как скоро Феб приблизится к западным вратам своего дома, она ему оные отворив и встретив дожидается пока проедет, и до тех пор ея златобагряная риза бывает видна, доколь опять не отпустит она завесы ночи. Но славянская заря при отправлении сего служения Световиду выходит иногда ночью резвиться над нивами, порхая над

созревающими классами. И тогда зовут ее Зарницею. А как верили, да и теперь еще верят, что зарница способствует к большому обилию и к скорейшему созреванию жатв, то и почиталась покровительницею нивяных плодов. А посему молили ее об урожае хлеба. Признак ее, как богини жатвы, классовой венок; как заря, румяна и в златобагряной одежде, которая состоит из обширнейшего покрова или фаты, прикрывающей задние полголовы, у груди приколотой или простирающейся до земли. Сия богиня особенно сельскими жителями почиталась.