Библиотека Гумер - католицизм

Джордж Вейгел. СВИДЕТЕЛЬ НАДЕЖДЫ ИОАНН ПАВЕЛ II

«НЕ БОЙТЕСЬ!»

Папа для всего мира

22 октября 1978 - Папа Иоанн Павел II торжественно принимает титул главы католической Церкви.

29 октября 1978 - Иоанн Павел посещает святыню Девы Марии в Менторелле.

Октябрь 1978 - КГБ и специально созданная комиссия Центрального Комитета КПСС анализируют возможные последствия избрания Кароля Войтылы Папой.

Ноябрь 1978 - создан Литовский католический комитет по защите прав верующих.

5 ноября 1978 - Иоанн Павел посещает гробницы наиболее почитаемых в Италии святых - Франциска Ассизского и Екатерины Сиенской.

12 ноября 1978 - Согласно обычаю римский собор Святого Иоанна Латеранского переходит в ведение Папы Иоанна Павла II.

20 ноября 1978 - Иоанн Павел встречается с кардиналом Иосифом Слипым, главой преследуемой на Украине Греко-Католической (униатской) Церкви.

3 декабря 1978 - Иоанн Павел II совершает первое посещение римского прихода.

11 декабря 1978 - По случаю 30-й годовщины Всеобщей декларации прав человека Иоанн Павел призывает к религиозной свободе для всех.

23 декабря 1978 - Иоанн Павел II призывает кардинала Антонио Самору, чтобы тот выступил посредником в споре между Аргентиной и Чили по поводу пролива Бигл.

29 декабря 1978 - Иоанн Павел назначает Францишека Махарского своим преемником в качестве архиепископа Краковского. Церемония рукоположения в епископы проходит 6 января 1979 г.

28 января 1979 - Иоанн Павел II обращается к участникам Третьей Генеральной конференции латиноамериканских епископов в Пуэбле (Мексика).

25 февраля 1979 - Иоанн Павел проводит свадебную церемонию для дочери римского дворника.

4 марта 1979 - «Redemptor Hominis», инаугурационная энциклика Иоанна Павла.

Церемония папской коронации берет начало из глубины веков. Некогда нового понтифика торжественно проносили в носилках по улицам Рима, заполненным жителями города и многочисленными паломниками. Инаугурация Иоанна Павла II, 264-го епископа Рима, началась 22 октября 1978 г. с того, что новый Папа молитвенно преклонил колени у гробницы апостола, расположенной в крипте собора Святого Петра.

Интерьер собора украшает надпись на латыни (каждая буква достигает в высоту шести футов): «Tu es Petrus et super hanc petram aedificabo ecclesiam meam et tibi dabo claves regni caelorum» [«И Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного» (Мф. 16.18-19)]. Закончив молитву у гробницы галилейского рыбака, Кароль Войтыла в сопровождении 112 кардиналов вышел на площадь перед собором. Здесь согласно простому, но от этого не менее величественному обряду Папе предстояло объяснить верующим, как в последней четверти последнего века второго тысячелетия христианства следует понимать обращенные к Петру слова Христа.

Вначале кардинал Перикле Феличи возложил на плечи Иоанна Павла II мантию, или паллий, - шкуру белого ягненка, украшенную шестью черными крестами, знак митрополичьей власти архиепископов. Таким образом Папе был вручен официальный символ власти, которую он обрел шесть дней назад, когда в Сикстинской капелле произнес:

- Принимаю.

Члены Коллегии кардиналов во главе с деканом Карло Конфалоньери выстроились в ряд, чтобы принести клятву верности новому Папе. После того как декан, преклонив колени перед сидящим Папой, поклялся ему в верности, традиция в очередной раз была нарушена. Следующим оказался не ближайший по старшинству член Коллегии, а Примас Польши Стефан Вышыньский. Он начал было опускаться на колени, но тут Иоанн Павел II встал, подошел к старому другу и заключил его в объятия.

После этой процедуры началась инаугурационная месса. Первая часть, на английском, была взята из 52-й главы пророка Исаии, в которой описывается ликование народа при въезде Иисуса в Иерусалим. Затем на польском была прочитана часть Первого соборного послания святого апостола Петра, призывающая служителей церкви руководствоваться в своих действиях любовью и «подавать пример стаду». Была также зачитана 21-я глава Евангелия от Иоанна, причем призыв Иисуса, обращенный к Петру: «Паси овец Моих», - был оглашен на латыни и греческом, чтобы подчеркнуть универсальность Церкви.

Затем Иоанн Павел II, облаченный в бело-золотые одежды и с белой митрой на голове, сел на переносной трон лицом к верующим. К тому времени их уже собралось около 300 тысяч, и люди, не вместившиеся на площади Святого Петра, растеклись по виа делла Кончилиационе. Красные и белые гладиолусы, символизирующие цвета национального флага Польши, окружали престол. Справа от Папы находились 300 епископов, слева - 800 высокопоставленных лиц из всех стран мира, представители светской власти. Папа спокойно оглядел толпу, над которой развевались польские флаги. Замерла гигантская теле - и радиоаудитория, включая несколько миллионов соотечественников Иоанна Павла II, - впервые в истории мессу должны были транслировать по польскому государственному телевидению. Воцарилась тишина. Все ждали, что скажет этот необычный во всех отношениях Папа.

Он начал с символа, повторив слова человека, у гроба которого молился меньше часа назад: «Ты - Христос, Сын Бога живого» (Мф. 16.16).

Каждый, кто занимает место Петра в Церкви, продолжал Иоанн Павел, должен начинать именно с этого. Вера, символ которой был провозглашен Петром по дороге в страны Кесарии Филипповой, родилась из его «глубокого внутреннего убеждения», но не была лишь актом его воли. Вера - это дар, и недаром Иисус называет Петра блаженным, «потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах» (Мф. 16.17). Последователи Петра могут начать свое служение «с этого дня и с этого места», только повторив вслед за ним слова: «Ты - Христос, Сын Бога живого».

История спасения, продолжал Папа, не равнозначна истории человечества. Это скорее история человечества, прочитанная в подлинной глубине, на фоне ее истинного предназначения. Поскольку Церковь погружена в историю как свидетель этой истины, важно понимать, что признание Петра не касается только Петра и Иисуса. Это начало Церкви, и в символе Петровой веры история спасения приобретает новое, «экклезиастическое измерение». Хроника Церкви, этого пилигрима в истории, является правильно понятой хроникой человечества .

Христос подвел человечество к пониманию «тайны живого Бога». Никто не мог этого сделать, кроме Сына Божьего, и он сделал это, как сделал бы любой из нас. Христос, Сын Бога живого, не только рассказал нам о Своем небесном Отце, но и открыл «конечную и безусловную истину» о нас самих. Иисус Христос, по словам Иоанна Павла, - это истина о человеке. Вот что Церковь должна объяснить всему миру: верующим и ищущим, скептикам и сомневающимся, предваряя проповедь просьбой: «Пожалуйста, послушайте еще раз...»

Чтобы возвестить истину о Боге и человечестве, Петр был призван в Рим. «Возможно, - рассуждал Иоанн Павел, - рыбак из Галилеи не хотел идти туда. Возможно, он предпочел бы остаться там, где находился, - на берегу Геннисаретского озера, со своими сетями и лодкой». Но, покорный воле Господа, он пришел, и его послушание граничило с мученичеством, наивысшей точкой христианского свидетельства. А сейчас новый епископ Рима пришел в город. Возможно, он тоже предпочел бы остаться в другом месте, но он пришел, «исполненный трепета, осознавая собственную ничтожность», чтобы выполнить возложенную на него миссию - до конца дней своих разъяснять людям, что, искупленные Христом, они гораздо величественнее, чем сами думают.

Новый епископ Рима - «сын Польши». Но «с этого момента он тоже становится римлянином. Да, римлянином», причем не только в силу своей должности, но и потому, что в определенном смысле всегда был им. Он - «сын народа... всегда остававшегося верным Святой римской Церкви». Возможно, миру покажется странным, что епископом Рима стал поляк. Церковь же не видит здесь ничего необычного.

Новый епископ Рима не будет коронован triregnum - папской тиарой. Справедливо это или нет, отметил Иоанн Павел, но тиара стала восприниматься как символ временной папской власти. Сегодня, после Второго Ватиканского Собора, Церковь уже не является Церковью власти. Она - Церковь евангелического свидетельства. Тиара может выражать и нечто другое: тройственную сущность Христа как проповедника, пророка и царя, перенесенную Им на служителей Церкви; Тело Христово во времени и истории. Папство и вся церковная власть существуют именно для служения, их единственная цель - «сделать так, чтобы весь народ Божий осознал тройственную миссию Христа и всегда оставался во власти Господа». «Тайна Распятия и Воскресения» - единственная власть, которой обладает Церковь, и другой ей не нужно: «абсолютная и всемилостивейшая власть Господа», которая «проникает в самую сокровенную глубину человека, обращается к благороднейшим устремлениям его разума, сердца и воли». Язык ясности и истины, а не язык силы - вот оружие Церкви.

Новый епископ Рима намеревался быть слугой и поэтому перед лицом всего мира обращался к Христу с такой молитвой: «Помоги мне стать и остаться слугой Твоей особой власти, слугой Твоей всемилостивейшей власти, слугой власти, которая не имеет конца. Сделай меня слугой - слугой Твоих слуг».

Основой послания этого «слуги слуг Господних» к верующим стал призыв Христа к Его ученикам: «Не бойтесь!»

Не бойтесь приветствовать Христа и принять Его власть. Помогите Папе и всем, кто желает служить Христу, а через власть Христову служить человеку и всему человечеству.

Не бойтесь. Широко откройте двери перед Христом. Перед Его спасительной силой откройте границы государств, экономические и политические системы, широкие пределы культуры, цивилизации и развития.

Не бойтесь. Христос знает, «что заложено в человеке».

Только Он знает это.

Мир, рассуждал Папа, страшится себя и своего будущего. Ко всем, кто боится, ко всем, кто ощущает величайшее одиночество в современном мире, «я обращаюсь с просьбой... я молю - позвольте Христу говорить [с вами]. Он единственный знает слова жизни, слова вечной жизни».

Новый епископ Рима поблагодарил всех, кто пришел разделить с ним сегодняшнее торжество: представителей зарубежных государств, церковных иерархов, священников, сотни тысяч паломников, а также всех, кто в данную минуту следил за происходящим, сидя у экрана телевизора или около радиоприемника. Затем

Папа поприветствовал собравшихся на английском, французском, немецком, испанском, португальском, русском, чешском, украинском и литовском языках. Самыми проникновенными были его слова, произнесенные по-польски, - Иоанн Павел цитировал великого Мицкевича, певца польской свободы:

Мои дорогие соотечественники... Все сказанное мною не выражает и сотой доли того, что в данную минуту я ощущаю в своем сердце, а вы - в ваших сердцах. Так что давайте оставим слова. Пусть воцарится великая тишина перед Господом, тишина, которая станет молитвой. Я прошу: будьте со мной в Ясной Гуре и везде. Не оставляйте Папу, который молится словами поэта: «О Матерь Божия, Ты светишь в Острой Браме, / Твой чудотворный лик и в Ченстохове с нами...»

Вначале Иоанн Павел обратился к своим братьям по вере, католикам, затем - к христианам вообще и, наконец, ко всему миру. Кое-кто полагает, что Папа существует только для Церкви. Сам Папа так о себе не думает и потому взывает ко всему человечеству: «Молитесь за меня. Помогите мне стать достойным слугой вам. Аминь».

Когда в час пополудни трехчасовая месса закончилась, Иоанн Павел II не вернулся в собор. В очередной раз нарушив традицию, он в одиночестве направился к толпе, поприветствовал и благословил увечных, прибывших на мессу в инвалидных колясках. Какой-то малыш прорвался сквозь ограждение, чтобы вручить Папе цветы. Его попытались отогнать, но Иоанн Павел II поднял ребенка на руки и обнял. Весь мир он обнять не мог, но мог его поприветствовать. Взяв обеими руками огромный папский серебряный посох, он потряс им над ликующей толпой, словно это был духовный меч, освобожденный из каменных ножен.

После этого он направился в свои апартаменты, но с площади по-прежнему доносились приветственные возгласы, и ему пришлось несколько раз подойти к окну и помахать в ответ. Толпа разошлась, только когда Иоанн Павел II с улыбкой произнес:

- Всем пора обедать, даже Папе.

ПРИЗВАННЫЙ ВЕСТИ

Первосвященство отличается от всех других должностей на свете не только в силу давности своего существования. Папу называют «верховным понтификом». Слово это происходит от латинского «pontifex», что значит «мостостроитель». Но мост всегда соединяет что-то с чем-то. А что соединяет верховный понтифик? Он служит связующим звеном между Господом и людьми; между Римско-Католической Церковью и другими христианскими церквами и церковными сообществами; между Римско-Католической Церковью и иудаизмом; между Римско-Католической Церковью и остальными мировыми религиями; между Римско-Католической Церковью и политической, экономической и культурной властью; между центром церковного единства и Коллегией епископов, рассеянных по всему миру в местных церквах. Будучи хранителем авторитарной традиции вероучения, Папа согласно католической теологии является также своеобразным «мостом», благодаря которому человечество постигает свое истинное происхождение, природу и предназначение.

Быть Папой - значит взять на себя задачу, которая, если строго следовать теологическому определению, является невыполнимой. Подобно любой другой церковной должности, первосвященство имеет целью достижение святости. Но должность существует во времени и пространстве, святость же вечна. Ни один папа, каким бы святым он ни был, не может полностью удовлетворять требованиям, предъявляемым его должностью. А вот сама она, согласно церковному вероучению, является выражением воли Божией и в этом смысле непогрешима, хотя каждый, кто ее занимает, далек от идеала. Это различие между должностью и человеком, ее занимающим, служит утешением любому Папе. В то же время осознавать свое несовершенство, по выражению одного выдающегося теолога, «невыносимо грустно». Первосвященство отражает единство человека и мессии в Иисусе Христе, а Папа является его викарием на земле. Каждый Папа, будь он святым или негодяем, «занимает изначально трагическое место», потому что не может полностью соответствовать тем требованиям, которые к нему предъявляются. Если он попытается это сделать, то самонадеянно уподобится самому Господу. Если же, легко примирившись с недостижимостью цели, вообще оставит всякие попытки, то неизбежно потерпит неудачу в главном, что от него требуется, - любви. Здесь уместно вспомнить слова Иисуса, обращенные к Петру, о том, что из-за глубины его любви к Богу его поведут туда, куда он не хочет (см. Ин. 21.18).

Руководить Римско-Католической Церковью и присутствовать во всех остальных церковных сообществах, для которых папа служит «мостом», - задача невероятно сложная. Ее изначальная сложность увеличивается еще и потому, что, несмотря на попытки представить дело иначе, первосвященник не обладает властью абсолютного монарха. Во время Второго Ватиканского Собора Павел VI предложил было включить в «Догматическую конституцию Церкви» фразу о том, что папа «отчитывается только перед Господом». Это предложение было отвергнуто Теологической комиссией собора, отметившей, что «римский понтифик связан Богооткровением, фундаментальным устройством Церкви, обрядами, определениями, данными на предыдущих Соборах, и другими обязательствами, которые было бы слишком долго перечислять». Среди последних - обязанность придерживаться истины, что также накладывает ограничения на власть Папы. Один выдающийся философ, считавший себя ортодоксальным католиком, как-то заметил: «Если Папа скажет, что дважды два - пять, я ему поверю». Другой известный философ, не менее приверженный папству, высказался на этот счет так: «Если Святой отец скажет, что дважды два - пять, я во всеуслышание заявлю: «Очевидно, я неправильно понял его святейшество», - а оставшись один, буду молиться, чтобы Господь вернул ему разум». Папа - не авторитарная фигура, принимающая произвольные решения, руководствуясь лишь собственной волей. Он - хранитель авторитарной традиции вероучения, magisterium, определяющий границы Церкви. Он - ее слуга, а не хозяин.

Для Кароля Войтылы, который всегда был убежден в освободительном духе истины, «ограничения», накладываемые на папство, вовсе не были таковыми. Истина, связующая и освобождающая одновременно, по его мнению, была инструментом, позволяющим понтифику осуществлять свои функции, служа человеческой свободе. И он намеревался выполнять эти функции, руководствуясь формулой, данной в Евангелии от Луки (22.32), где Иисус, обращаясь к Петру, говорит: «...утверди братьев твоих» (имея в виду апостолов).

В первые же дни первосвященства Иоанна Павла II многие отметили, что он, казалось, «всю жизнь только этим и занимался». Один из тех, кто способствовал его избранию, кардинал Уильям Баум, замечательный знаток церковной истории, сказал годы спустя: «Не могу представить себе человека, который более годился бы [на роль первосвященника], чем кардинал Войтыла». Кардинал Агостино Касароли, имевший все основания опасаться будущего, поскольку трудно было представить, как поведет себя новый Папа, признался, уходя в отставку, что «Польша - слишком маленькая страна для такой могучей личности, как кардинал Войтыла... [которому] больше приличествует быть Папой». Подобное мнение высказывали не только «собратья по цеху». Краковский физик Ежи Янек, давно знавший Кароля Войтылу и друживший с ним, считал, что тот «с самого начала был фигурой мирового масштаба». С Янеком соглашался и пресс-секретарь папства, испанец Хоакин Наварро-Валлс, не имевший священнического сана: Иоанн Павел II с первого дня своего первосвященства «не ощущал никакого неудобства».

Хотя подобную легкость кое-кто склонен был приписать мастерству талантливого актера, быстро привыкшего к новой роли, сам Иоанн Павел II придерживался на этот счет иного мнения. Его переход от должности архиепископа Краковского к должности епископа Рима совершился так плавно потому, что он «верил в мудрость Святого Духа, призвавшего на Петров престол кардинала именно с этим опытом», из этого следовало: «такой опыт может быть полезен для всей Церкви». Новый Папа не считал, что нуждается в чьем-то совете по поводу того, как ему выполнять свои новые функции: ведь он в течение 20 лет был епископом, а в течение 14 - возглавлял архиепископство, имеющее давние исторические традиции. И сейчас новый Папа был преисполнен решимости продемонстрировать всему миру неразрывную связь двух своих должностей, даже если для этого потребуется в очередной раз нарушить традицию.

Архиепископ Бруно Хайм, признанный авторитет в области церковной геральдики, изготовил для Иоанна Павла семь вариантов герба. Новый Папа отклонил их все, оставив тот, что носил, будучи архиепископом Краковским: прописная буква «М», над ней крест, что должно было символизировать Деву Марию у креста, на котором распяли Иисуса, и девиз святого Луи Монфора: «Totus Tuus». Архиепископ Хайм презрительно заметил, что «практика использования инициалов полностью противоречит истинной геральдической традиции и напоминает рекламу или торговую марку». Епископ Жак Мартен, префект папского двора, тоже считавшийся экспертом в этом вопросе, жаловался с обидой:

- Герб поляка, возможно, выразителен в духовном смысле, но абсолютно не соответствует требованиям геральдики.

На первый взгляд дело казалось незначительным, но оно ясно свидетельствовало о стремлении нового Папы к независимости. Войтыла был убежден - для истории важен тот факт, что на престол святого Петра он взошел, оставив престол святого Станислава. Каждая структура Ватикана, созданная или преобразованная в период первосвященства Иоанна Павла, отныне должна была носить вызывающе необычный герб архиепископа Краковского.

Переживший глубокое эмоциональное потрясение до открытия и во время работы избравшего его конклава, Кароль Войтыла осознавал, какой непомерной тяжести груз взваливает на свои плечи. С того момента как он ответил кардиналу Вийо «Принимаю», он был преисполнен решимости вести, то есть продолжать делать то, что делал вот уже 20 лет - с тех пор как стал епископом.

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В КУРИИ

Если Иоанн Павел II с самого начала своего первосвященства чувствовал себя вполне комфортно в новой должности, то некоторые его сотрудники явно ощущали беспокойство. Уподобив восхождение Кароля Войтылы на Святой Престол terremoto - землетрясению, можно сказать, что эпицентр его находился в центральной церковной администрации - Римской Курии. Мировая пресса, руководство Советского Союза, Коллегия кардиналов - все были шокированы, каждый по-своему, избранием Иоанна Павла II. Но наиболее болезненно это событие восприняли итальянские священники, епископы и кардиналы Курии.

Строго говоря, Рим является итальянской епархией. До сих пор это слово не несло в себе никаких политических коннотаций, поскольку папством и так управляли итальянцы. В то же время мысль о том, что римский епископат является «итальянской» прерогативой, имела громадное культурно-лингвистическое значение для деятельности Римской Курии. Двадцатисемивековая история Рима, тот факт, что Святой Престол устоял, когда сам город переживал не лучшие времена, были историческими реалиями, позволяющими понять причины сегодняшнего господствующего положения католической Церкви. «Мы мыслим в масштабе веков» - исходящая от Курии классическая формулировка, которой не грех руководствоваться в наш бурный, стремительный век.

С другой стороны, Курия, и особенно ее итальянские члены, привыкли «управлять» папами. Этот собственнический инстинкт постепенно распространился до того, что управляли уже всей Церковью, так что местные церкви становились чем-то вроде региональных отделений могущественной фирмы «Римско-Католическая Церковь инкорпорейтед». В свете решений Второго Ватиканского Собора о коллегиальности епископов подобное положение нельзя было терпеть дальше. Тот, кто привык «мыслить в масштабе веков», рискует не заметить происходящие перемены.

В последние годы первосвященства Павла VI среди журналистов стало модным представлять Курию как сборище в лучшем случае своекорыстных мелких плутишек, а в худшем - честолюбивых негодяев. Ни тот ни другой образ не соответствует действительности. Один из ближайших помощников Иоанна Павла как-то обмолвился, что из нескольких сотен людей, с которыми ему довелось иметь дело в Римской Курии, лишь одного или двух можно было назвать негодяями - соотношение, которым не стыдно похвастаться любой организации. Главная проблема, с которой в октябре 1978 г., став Папой, столкнулся Иоанн Павел II, заключалась не в том, что члены Курии были мошенниками, а в их отношении к делу. Безоговорочная, хотя вполне исторически объяснимая приверженность тому, чтобы все «оставалось, как было», многими кардиналами-итальянцами рассматривалась чуть ли не как исполнение воли Божией. Gli stranieri [иностранцы] сюда совершенно не вписываются, заявил однажды, нимало не смущаясь, высокопоставленный сотрудник Курии. Папа, имевший собственное представление о том, как надо поступать, проверивший истинность своих идей на практике, то есть в непосредственном пастырском служении, неизбежно должен был чувствовать себя чужеродным телом в подобном окружении. Если прибавить к этому естественное разочарование членов Курии, вынужденных уступить Святой Престол «иностранцу», то проблема, с которой столкнулся Иоанн Павел II в самом начале своего первосвященства, станет совершенно очевидной.

С самого начала новый Папа недвусмысленно дал понять, что он не тот человек, которым можно «управлять». На первой же пресс-конференции в Зале благословений он снова нарушил традицию, смешавшись с толпой журналистов, атаковавших его самыми неожиданными вопросами на английском, итальянском, французском, польском и немецком языках. Когда один из «дирижеров» происходящего действа попытался помешать Папе сойти с возвышения, Иоанн Павел просто отодвинул его в сторону. Кто-то спросил, поедет ли он в Польшу. «Если они мне позволят», - был лаконичный ответ. Другой репортер поинтересовался, намерен ли понтифик продолжать занятия лыжным спортом. «Если они мне позволят», - снова ответил Иоанн Павел. В обоих случаях всем было ясно, о ком идет речь. Зная о трениях, существовавших между его непосредственным предшественником и некоторыми членами Курии, новый Папа твердо решил не дать «им» вмешиваться в его жизнь, а тем более отравлять ее.

Как показали годы, проведенные в Кракове, Кароль Войтыла был не из тех начальников, которые склонны по мелочам опекать подчиненных или избавляться от людей, мнение которых не совпадает с его собственным. Он на личном опыте убедился, что для епископа гораздо важнее определить приоритеты и следовать им, чем бороться с бюрократией. Он сам мог мыслить в масштабе веков и был убежден, что кое-какие замшелые традиции Курии со временем отпадут, как раковины, налипшие на лодку Петра. Так зачем тратить энергию и обижать людей, настаивая на переменах, если раковины не мешают плавному ходу лодки? Поскольку Папу совершенно не интересовали бюрократические интриги и тому подобные пустяки, он мог себе позволить просто-напросто игнорировать многое из того, что занимало умы некоторых его коллег.

Заняв высокий пост, Кароль Войтыла оказался перед выбором: стать подлинным главой Церкви, продемонстрировав всему миру убедительный пример нового первосвященника, пастыря и проповедника, или потратить время, отпущенное ему историей, на борьбу с Римской Курией. Он выбрал первое и мало-помалу начал добиваться своего, вначале с помощью нововведений, а затем - и новых назначений. В то же время было совершенно ясно, кто же на самом деле является хозяином положения. Папа ни у кого не спрашивал разрешения, когда на престоле Петровом продолжал делать то, что начал в приходе святого Станислава, так же как без всякого разрешения сразу после окончания второго конклава отправился в больницу навестить своего друга, епископа Дескура. Дескур, некогда проводник Кароля Войтылы по ватиканскому лабиринту, сказал, что теперь его роль несколько изменилась.

- Отныне моя обязанность состоит в том, - заявил он, - чтобы своими страданиями поддерживать его святейшество.

НЕУТОМИМЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Еще до официального вступления в должность Иоанн Павел II начал словами и делами обозначать основные направления своей деятельности на ближайшие годы.

Сразу после избрания, вечером 16 октября, он обратился к кардиналам с просьбой не покидать конклава. Проведя ночь в своей старой келье номер 91, Папа на следующее утро отслужил мессу и, обращаясь к собравшимся, кратко объяснил, что собирается делать на посту главы католической Церкви.

Главной своей задачей и «непреложной обязанностью» новый Папа считал воплощение в жизнь решений Второго Ватиканского Собора, «события исключительной важности в почти двухтысячелетней истории Церкви». При этом руководители Церкви должны «еще раз взять в руки основную хартию Собора, Догматическую конституцию «Lumen Gentium», чтобы поразмышлять о природе и назначении Церкви и с удвоенной энергией претворять задуманное в жизнь». Эту проблему Кароль Войтыла обсуждал с кардиналом Ратцингером еще до открытия первого конклава. По его мнению, если Церковь хочет выполнить свою уникальную историческую миссию, она должна предложить миру собственную позицию, недвусмысленно католическую и христианскую. Провозгласив приверженность решению Собора о коллегиальности Синода епископов, Иоанн Павел объявил, что намерен посвятить свое пребывание на посту первосвященника благородной цели христианского единства, а также, выполняя миссию Церкви в современном мире, способствовать укреплению мира и справедливости в отношениях между народами, уделяя особое внимание религиозной свободе.

19 октября понтифик, вновь встретившись с членами Коллегии кардиналов - это была первая официальная папская аудиенция, - отметил, что им потребовалось «большое мужество», чтобы провозгласить его епископом Рима. Напомнив, что каждый новый кардинал клянется хранить верность Христу «до последней капли крови», Папа отдал должное тем бесчисленным безвестным христианам во всем мире, «которые до сих пор терпят муки и унижение во имя Господа нашего». Это было второе упоминание о преследованиях за веру, сделанное Папой в течение последних трех дней. По окончании аудиенции еще одна традиция была нарушена. Благословив кардиналов, Папа предложил, чтобы теперь они вместе с ним благословили всех верующих, продемонстрировав тем самым братство и церковное единение.

20 октября Иоанн Павел II принял членов дипломатического корпуса, аккредитованных при Святом Престоле. Он подчеркнул, что люди, с которыми он сегодня беседует, являются «представителями не только правительств, но и народов», живущих как в давно существующих государствах с многовековой историей, так и во вновь образовавшихся странах, еще не до конца раскрывших свои возможности. Церковь считает «богатое разнообразие... культур, языков и истории», часть которых сформировалась под ее влиянием, непременным условием развития человечества. В истории Польши насчитывается немало трагических страниц, и именно они, по словам Папы, научили его «уважать и ценить каждый народ с его уникальными традициями, существующий на равных среди других наций и народов». Святой Престол не претендует на власть в светском понимании этого слова. Его цель - способствовать «прежде всего пробуждению совести», и для достижения этой цели Церковь не нуждается ни в каких особых привилегиях. Однако справедливость требует религиозной свободы для всех, включая право исповедовать любую религию и право верующих «принимать активное участие в общественной жизни». Речь Иоанна Павла II, хоть и краткая, четко обозначила подход нового Папы к международной политике, его убеждение в том, что сближение культур должно стать главным приоритетом, а религиозная свобода, эта лакмусовая бумага справедливого общества, является правом любого человека, не подлежащим обсуждению.

На следующий день, 21 октября, состоялась пресс-конференция. Папа поблагодарил журналистов за подробное освещение «поистине исторических заслуг великого Папы Павла VI», за то, что благодаря им «приветливое лицо и неутомимая деятельность моего непосредственного предшественника, Иоанна Павла I, стали известны широкой публике», а также за «благожелательное освещение» событий, сопутствовавших его избранию. «Всегда трудно, - заметил понтифик, - правильно трактовать события, еще труднее донести эту трактовку до других». Он искренне надеется, что журналисты получат «необходимую помощь со стороны компетентных» церковных органов. Журналистика, продолжал Иоанн Павел, - это призвание, «служение, к которому Церковь и человечество относятся с глубоким уважением». Тем больше оснований ценить свободу, в условиях которой работают некоторые журналисты: «Подумайте, как вам повезло!» Так в очередной раз исподволь и без всякого ехидства Папа сделал намек руководителям той страны, откуда приехал.

А эти самые руководители были, мягко говоря, не в восторге от происходящего. Партийная установка, выраженная по телевидению и в поздравительной телеграмме, присланной коммунистическими боссами, заключалась в том, что избрание Папы явилось великой победой польского народа. В ответной телеграмме, направленной 21 октября на имя председателя Польской объединенной рабочей партии Эдварда Герека, говорилось, что история польского народа «в течение тысячелетия неразрывно связана с католической Церковью». Правящий режим, по его собственным меркам, проявил неслыханную щедрость, выдавая заграничные паспорта полякам, желавшим посетить инаугурацию, которая должна была состояться 22 октября в Риме. Но даже это выдающееся событие власти использовали для мелкого шпионажа, сведения счетов и запугивания граждан. Яцеку Возняковскому и Тадеушу Мазовецкому, выдающимся религиозным писателям и друзьям нового Папы, в паспортах было отказано. Сыну одного из старинных друзей Иоанна Павла II предложили выдать паспорт и даже оплатить проезд, если он согласится информировать службу безопасности о том, что происходит по месту его работы - в краковском Ягеллонском университете. Польское телевидение собиралось выделить три часа на трансляцию мессы, и Папа постарался уложиться точно в отпущенное время. Ему хотелось, чтобы последним, что увидят его соотечественники на экране, был он сам, благословляющий собравшихся папским посохом, а не физиономия аккредитованного в Риме польского комментатора, трактующего происходящее в прокоммунистическом духе.

...На следующий после вступления в должность день, 23 октября, Иоанн Павел II дал прощальную аудиенцию польским паломникам. Она состоялась в новом ватиканском зале для аудиенций и прошла чрезвычайно эмоционально. Уезжая на родину, польские священнослужители получили от Папы два письма. Первое было вручено Примасу Польши с просьбой, чтобы он и епископы распространили его содержание по всей стране. В письме Папа признавался соотечественникам, что, оставляя престол святого Станислава ради Рима, он «не может думать и говорить об этом без волнения. Кажется, человеческое сердце, а сердце поляка в особенности, не способно вместить такие эмоции». В результате Второй мировой войны и последовавших за ней репрессий со стороны коммунистического режима Польская Церковь приобрела «особый статус». Без осознания этого факта «невозможно понять, почему сегодня к вам обращается Папа-поляк». Разве могли произойти подобные события, спрашивал Папа, - избрание Иоанна Павла I в праздник Богоматери Ченстоховской, его внезапная смерть, призвание польского кардинала на Петров престол и признание его Церковью, - если бы за всем этим не просматривалась воля Божия?

Затем понтифик обратился к кардиналу Вышыньскому:

- Досточтимый и возлюбленный Примас, позвольте мне высказать свои мысли по этому поводу. Папа-поляк, который сегодня, исполненный страха перед Богом, но и великой веры, начинает свое первосвященство, никогда не утвердился бы на Петровом престоле, если бы не Ваша несгибаемая вера, которую не смогли сломить никакие страдания...

В ответ на это Вышыньский снова попытался встать на колени перед Папой и поцеловать его кольцо, а Иоанн Павел снова подошел к старому другу и заключил его в объятия.

Отдав должное Примасу как первому в церковной иерархии, Папа не забыл и о других соотечественниках, в том числе о польских коммунистах, внесших свой вклад в историю, ход которой, по мнению понтифика, определен Божественным Провидением. То, что сейчас испытывают поляки, продолжал Папа, является наивысшим проявлением патриотизма, «не имеющего ничего общего с национализмом или шовинизмом». Эти чувства проистекают «из глубины человеческого сердца» и свидетельствуют о благородстве человеческого духа, подвергшегося «многократным испытаниям в ходе нашей непростой истории».

Расставание было тяжелым, и Папа не собирался этого отрицать.

- Но если такова воля Господа, надо ее принять, и я принимаю ее.

Попросив поляков молиться за него, понтифик закончил аудиенцию благословением, особо подчеркнув, что «делает это не только по обязанности епископа и Папы, но и по велению собственного сердца». Во втором письме, адресованном в его «любимый Краков» через помощника епископа Юлиуша Гроблицкого, Папа уверял прихожан, что, «отправляясь в Рим на заседание конклава, не имел другого желания, кроме как вернуться назад, к вам... но Господь распорядился иначе». Возможно, он приедет на юбилейные торжества, посвященные святому Станиславу и закрытию архиерейского синода.

Четыре дня спустя - шла вторая неделя первосвященства Иоанна Павла II - он отправил письмо своей кузине Фелиции Вядровской (ее мать, Мария, и мать Войтылы были родными сестрами). В нем тоже чувствуется горечь разлуки.

Дорогая Луся!

Господь распорядился так, чтобы я остался в Риме. Поистине необычный эдикт святого Провидения! В эти дни я много думал о своих родителях, Мундеке и часто вспоминал твоих отца и мать, которые всегда были добры ко мне... Ты - моя единственная близкая родственница... Иоанн Павел II.

Аудиенции членам Коллегии кардиналов и представителям дипломатического корпуса, аккредитованным при Святом Престоле, а также встречи нового Папы со старыми друзьями и коллегами были вполне обычным явлением. Однако ватиканским «управителям» приходилось привыкать к тому, что у нового понтифика весьма разнообразный круг знакомых и он не собирается прерывать с ними связь. Так, Иоанн Павел II пригласил к себе в гости бывшего одноклассника Ежи Клюгера с женой и детьми. Визит был назначен на 23 октября, а несколькими днями раньше сотрудники Курии впервые узнали о существовании сестры Эмилии Эрлих. Успокоив свою подругу-монахиню, страстно желавшую избрания кардинала Бенелли: «Она плакала, потому что не выбрали ее кардинала, а я - потому что выбрали моего», - сестра Эмилия вернулась к прерванным занятиям в Папском библейском институте. В четверг, уже после избрания Войтылы, служащий институтской канцелярии подошел к монахине и сказал:

- Ничего не понимаю. Нам позвонили и передали, что вас хочет видеть Папа.

Сестра Эмилия села в автобус и вскоре оказалась у ворот Святой Анны - служебного входа в Ватикан.

- Все были в шоке. Ко мне приставили двух швейцарских гвардейцев, словно я была преступницей, и чуть не под конвоем привели к его святейшеству.

Увидев Папу, сестра Эмилия, по ее собственному признанию, «испытала настоящее потрясение: он появился весь в белом, а я никогда его таким не видела». Некоторое время они молча стояли и смотрели друг на друга. Вдруг сестра Эмилия расплакалась.

- Ну-ну, успокойтесь, - мягко обратился к ней Папа и объяснил, что ему нужна помощь: многочисленные издательства буквально атакуют его просьбами предоставить им право опубликовать его стихотворения, и справиться с этой лавиной писем он просто не в состоянии. Иоанн Павел попросил монахиню взять дело в свои руки и посоветовал обратиться в секретариат. Не зная, где находится данное учреждение, сестра Эмилия все же отыскала его, к немалому изумлению служителей Курии.

После инаугурационной мессы Иоанн Павел II не раз покидал золоченую клетку, ставшую отныне его домом и местом службы. 29 октября он отправился на вертолете в Ментореллу, чтобы посетить святыню Марии, находившуюся в ведении Святых отцов воскресения, религиозной группы, создание которой еще в прошлом веке вдохновил сам Адам Мицкевич. Узнав о предстоящем визите, тысячи верующих из окрестных деревень начали стекаться в Ментореллу. Извинившись перед местными властями за причиненные неудобства, Папа объяснил причину своего приезда. По его словам, Менторелла была тем местом, которое «помогало мне молиться во время моих прежних визитов в Рим». Теперь, переселившись в этот город, он снова захотел посетить святыню, ибо «молитва... [является] наипервейшей обязанностью Папы, а также непременным условием его служения Церкви и миру».

Через неделю, в воскресенье 5 ноября, Иоанн Павел в качестве нового Примаса Италии предстал перед верующими у гробниц святых покровителей страны, Франциска Ассизского и Екатерины Сиенской. Прилетев в Ассизи, Папа объявил многочисленной пастве, собравшейся в соборе, что, «не будучи рожден на вашей земле, я более чем кто-либо чувствую себя обязанным обрести здесь духовное рождение». С этой целью он и прибыл в Ассизи, где святой Франциск «проповедовал Христово Евангелие, навсегда запечатлев его в сердцах своих современников». В тот же вечер понтифик возвратился в Рим и направился в храм Санта-Мария сопра Минерва, где покоятся останки Екатерины Сиенской. Стоя у гроба этой «исправительницы пап» - женщины, своим влиянием заставившей Папу Григория XI в 1376 г. вернуться в Рим из «авиньонского пленения», - Иоанн Павел отметил «выдающуюся роль женщин в истории Церкви» и пообещал в будущем «обязательно развить эту тему».

В четверг, 9 ноября, Иоанн Павел II встретился с римскими священниками в Зале благодарений. В ближайшее воскресенье, 12 ноября, в его ведение в качества епископа Рима перешел собор Святого Иоанна Латеранского. Точнее говоря, Папа пришел просить прихожан принять его:

- Подобно тому, как на протяжении веков вы приветствовали моих предшественников... я смиренно прошу принять и меня. - Папа обратился к римлянам, жителям города, где дух католицизма был не всегда достаточно силен, еще с одной просьбой: - Последуйте мысленно на берега Иордана, где проповедовал Иоанн Креститель - тот самый, в честь кого назван этот собор. Вслушайтесь еще раз в его слова: «Узрите Агнца Божьего. Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира. ...Уверуйте с новой силой... в Христа, Спасителя мира!»

29 ноября, во время встречи с 13 тысячами подростков, Иоанн Павел попросил их «рассказать сверстникам, что Папа очень рассчитывает на молодежь». Воскресенье 3 декабря было первым свободным днем в его расписании, и Папа отправился в Гарбателло - в тамошней церкви он работал, будучи студентом. В следующее воскресенье он служил мессу в храме Святой Анны, «приходской» церкви Ватикана, где начал свою проповедь словами Блаженного Августина:

- Vobis sum... episcopus, vobiscum sum christianus [Для вас я епископ, с вами я христианин].

На следующий день, 11 декабря, в 30-ю годовщину принятия Всеобщей декларации прав человека, Иоанн Павел II призвал к тому, чтобы «религиозная свобода каждого отдельного человека и всех людей на земле уважалась всегда и везде».. К этой же теме он обратился в своей проповеди, произнесенной во время полуночной мессы в рождественский сочельник, в послании от 1 января по случаю Всемирного дня мира и в новогоднем обращении к представителям дипломатического корпуса 12 января 1979 г. За первые два месяца пребывания на посту первосвященника Иоанн Павел II сделал для утверждения религиозной свободы, пожалуй, больше, чем было сделано за все предыдущие 13 лет - с того момента, как Второй Ватиканский Собор принял «Dignitatis Humanae».

За два дня до Рождества новый понтифик предпринял первые дипломатические шаги - отправил кардинала Антонио Самору в Чили и Аргентину, чтобы тот выступил посредником в споре этих стран по поводу пролива Бигл, грозившем перерасти в открытую войну. Святой Престол не выступал в качестве международного посредника с 1885 г., когда вмешался в спор между Испанией и Германией по поводу Каролинских островов. Наиболее осторожные сотрудники Курии пытались удержать Папу от этого шага, полагая, что престиж Ватикана может пострадать, если миссия кардинала Саморы потерпит неудачу. Иоанн Павел придерживался на этот счет другого мнения. Когда один из аккредитованных в Ватикане дипломатов выразил восхищение мужеством Папы, тот возразил:

- Неужели Вы думаете, что, находясь на своем посту, я буду безучастно наблюдать за тем, как две католические страны скатываются к войне?

«Челночная дипломатия» Саморы (ему приходилось постоянно курсировать между Буэнос-Айресом и Сантьяго) увенчалась успехом. 9 января 1979 г. обе страны обратились к Святому Престолу с официальной просьбой выступить посредником в урегулировании пограничного конфликта и пообещали воздерживаться от использования военной силы на время урегулирования. Лишь прямое личное вмешательство Иоанна Павла II предотвратило возникновение локальной, но жестокой войны.

Между тем римляне все больше утверждались во мнении, что им нравится новый епископ. В рождественском послании «Urbi et Orbi» [«Городу и миру»] Папа отметил, что Рождество - это «праздник человека». «Каждому человеческому существу... уникальному и неповторимому» дана возможность стать сыном Божиим, поскольку Господь, появившись на свет в яслях Вифлеема и тем самым вмешавшись в человеческую историю, наделил человеческую натуру величайшим достоинством. На следующий день сотни римлян пришли на площадь Святого Петра. Был четверг. Никаких торжеств в этот день не предполагалось, однако люди стали хлопать в ладоши и вызывать Папу. Незадолго до полудня он подошел к окну, прочитал вместе с собравшимися Богородичную молитву («Angelus») и шутливо проговорил:

- Я радуюсь вместе с вами, но в то же время задаюсь вопросом - для чего вы пришли сюда? Вначале я подумал, что вы решили проверить, дома ли Папа во второй день Рождества. Потом мне пришло в голову, что сегодня прекрасный день и вам захотелось прогуляться. Но Папа всегда должен быть дома, потому что неизвестно, когда люди надумают прочесть «Angelus». - С улицы продолжали доноситься крики. - Я не слышу, что вы говорите - к сожалению, там нет микрофонов. Но я понимаю, что вы любите Папу. Благодарю вас всех и счастливого Рождества... Да будет благословенно имя Господне.

Спустя несколько недель была нарушена еще одна традиция. Обычно папы не присутствуют на свадьбах. Нынешний понтифик и в этом отношении отличался от своих предшественников. Во время праздничной недели, когда он посещал рождественские ясли, установленные неподалеку от Ватикана, Виттория Джанни, дочь римского дворника, спросила, не согласится ли Папа провести для нее свадебную церемонию. Иоанн Павел II с улыбкой дал свое согласие. Виттория Джанни и Марио Мальтезе поженились 25 февраля в капелле Паолина в Ватикане. Мессу служил Папа. Через четыре дня Иоанн Павел встречался с 13 тысячами военных. Перед телевизионными камерами он появился в украшенном плюмажем шлеме берсальеров и процитировал слова Паскаля: «Без Иисуса Христа мы не знаем, что есть наша жизнь, наша смерть, Господь и мы сами». Два дня спустя Папа провел первую субботнюю литургию, которую радио Ватикана транслировало на весь мир. Обычно представители католического духовенства ограничивались получасовой молитвой. Упомянутое выше изменение произошло по требованию слушателей.

В праздник Богоявления (Крещения), 6 января 1979 г., Иоанн Павел II рукоположил в епископы человека, которого он назвал своим преемником на посту архиепископа Краковского, - Францишека Махарского, старого друга и однокашника, одного из руководителей Краковского синода. После церемонии, проходившей в соборе Святого Петра, состоялась встреча понтифика с новым архиепископом и другими священнослужителями, вместе с ним прибывшими в Рим из Кракова. Вручая своему преемнику золотой нагрудный крест, подаренный в 1911 г. папой Пием Х Адаму Стефану Сапеге (его в течение 14 лет, будучи архиепископом, носил сам Кароль Войтыла), понтифик сказал:

- Эта вещь принадлежит архиепископу Краковскому.

Зная, как Папа дорожит этой реликвией, Махарский попросил изготовить точную ее копию и несколько месяцев спустя вручил Иоанну Павлу II. С тех пор Папа не расставался с ней.

За четыре месяца со дня своего избрания не знающий устали Папа вдохнул новую жизнь в самое древнее на свете служение. Словами и делами он дал понять всему миру, что считает обращение новичков и возвращение заблудших в лоно Церкви своей непреложной пастырской обязанностью. Он убедительно продемонстрировал, что в отличие от своих итальянских предшественников воспринимает титулы епископа Рима и Примаса Италии буквально. Обращаясь к молодежи, он сказал, что возлагает на нее большие надежды. Он продемонстрировал свою приверженность браку и семье. Он умело использовал дипломатические рычаги, которыми традиционно располагала Курия, понемногу расставляя новые акценты во взаимодействии Церкви с властью. Его страстные выступления в защиту религиозной свободы не оставляли сомнений ни у кого, в том числе и у коммунистических лидеров, что новый Папа не намерен связывать себя привычными правилами и не побоится прибегнуть к помощи общественного мнения в благородном деле отстаивания прав человека.

ИЗМЕНЯЯ ПРИВЫЧНЫЙ ПОРЯДОК

Мало того, что Иоанн Павел II делал то, чего до него не делал ни один Папа, - все это совершалось с головокружительной скоростью, прежде немыслимой в тихой ватиканской заводи.

Он вставал в половине шестого («с некоторым трудом», как сам однажды признался), одевался и шел в часовню. Здесь проходила лучшая часть его дня. Опустившись на колени перед современным распятием и старинной иконой с изображением Черной Мадонны, понтифик молился в течение часа, а то и больше. «География» этих молитв (его собственное выражение) простиралась далеко за пределы мировых кризисов и нужд местных церквей. В свою утреннюю молитву Папа включал сотни личных просьб, с которыми к нему обращались люди. Монахини, обрабатывавшие его корреспонденцию, перепечатывали эти просьбы на листочках бумаги и клали на аналой. В половине восьмого Папа вместе со своим секретарем и другими священниками служил мессу, на которой обычно присутствовали его гости, а также монахини, отвечавшие за содержание папских апартаментов. В половине девятого понтифик завтракал, зачастую вместе с гостями, пожелавшими остаться после мессы.

С половины десятого до одиннадцати Папа писал. В Кракове Войтыла обычно делал это в часовне перед Святым Причастием и на всю жизнь сохранил привычку предварять каждую страницу молитвой. Именно в это время он работал над энцикликами, апостольскими посланиями и проповедями. В наиболее важных случаях он делал лишь наброски, а затем отсылал их своим ученым коллегам, чтобы те внесли замечания. Иногда, наоборот, Папа использовал черновик, подготовленный сотрудниками Курии или консультантами. В одиннадцать начинались официальные встречи, в том числе аудиенции, длившиеся два с половиной часа. В половине второго он шел на ленч вместе с гостями. Самая обильная трапеза дня, ленч состоял из пасты, мясного или рыбного блюда с разнообразным овощным гарниром, сладкого (по отзывам гостей, Папа очень до него охоч) и свежих фруктов, подававшихся с вином и минеральной водой. Ленч обычно кончался около трех, после чего Папа в течение десяти минут отдыхал, а затем шел прогуляться, как правило, по ватиканскому саду, пока Курия и весь остальной Рим предавались более длительной послеполуденной дремоте. Во время прогулки он молился, перебирая четки.

В три часа пополудни из секретариата поступала запечатанная сумка с официальными документами и письмами. Секретари сортировали бумаги, отбирая те, что требовали подписи или решения Папы. Иногда резолюция была такова: «Вопрос требует дальнейшего изучения». Во второй половине дня деловые встречи возобновлялись. Официальной аудиенции удостаивались кардинал - Государственный секретарь, кардинал-префект, возглавляющий Конгрегацию доктрины веры, кардинал-префект, возглавляющий Конгрегацию епископов, Sostituto (заместитель Государственного секретаря и практически начальник папского штаба), «министр иностранных дел» - руководитель Отдела внешних сношений. Эти встречи происходили по крайней мере раз в неделю, а когда надо - и чаще.

Обед начинался в половине восьмого вечера (на нем обычно присутствовали гости) и кончался в девять. К этому времени из секретариата поступала новая порция документов. Остаток вечера Иоанн Павел посвящал чтению, беседам с сотрудниками, иногда писал, позднее, с появлением электронной техники, просматривал поступившие факсы. В одиннадцать он шел спать.

В качестве отдыха Иоанн Павел II музыке и кино предпочитал философию, хотя иногда с удовольствием смотрел фильмы, считая их важным стимулом для «творческой работы». Многочисленные новые обязанности делали систематическое чтение почти невозможным, но человек, который, уезжая в Рим, оставил на ночном столике только что вышедший томик Хайдеггера, старался не отстать от времени и, если выдавалась свободная минута, хотя бы просматривал тот или иной философский труд.

Роскошь Апостольского дворца с его рафаэлевскими фресками, позолотой, великолепными гобеленами и непременным мрамором резко контрастировала с простотой папских апартаментов, больше похожих на жилье представителя среднего класса. «Официальную» часть этих апартаментов: часовню, столовую и две приемные, большую и малую, - от личных покоев Папы отделял кабинет, где работали два его секретаря. К нему примыкал личный кабинет понтифика, где висела большая икона с изображением «Черной Мадонны». Спальню разделяла пополам старинная ширма. По одну ее сторону помещался небольшой письменный стол, а с другой находилась собственно спальня, где стояли широкая кровать, застеленная простым белым покрывалом, комод и большой стол с фотоальбомами, которые Иоанн Павел любил иногда просматривать. На дальней стене висела карта Римской епархии; со временем на ней будут отмечены те приходы, которые посетит Папа. В личных покоях Иоанна Павла имелось всего две фотографии: небольшой портрет князя-кардинала Адама Стефана Сапеги, стоявший на письменном столе в кабинете, и заключенное в серебряную рамку свадебное фото родителей понтифика - на столе в его спальне.

Папа старался сделать свои апартаменты родным домом для всех, кто там жил. В 1982 г. его вторым секретарем стал заирский священник, отец Эмери Кабонго, который вскоре отметил, что Иоанн Павел II вел себя «не как большой начальник», а как «человек, с которым легко ужиться». В день прибытия Кабонго первый секретарь решил показать новому сослуживцу место его будущей работы. Они находились в кабинете, когда туда зашел Иоанн Павел. Поприветствовав и благословив новичка, Папа лично провел его на кухню, где познакомил с сестрами-монахинями, сказал, что теперь Кабонго стал «членом семьи», и предложил считать «Станислава [Дзивиша, первого секретаря] своим братом». За все шесть лет работы у Иоанна Павла II Кабонго ни разу не слышал, чтобы тот поучал его, как и что нужно делать. Папа никогда не раздражался, натыкаясь на сбои в ходе бюрократической машины; редкие приступы его гнева вызывали лишь случаи, когда кто-нибудь отрицал истину католической веры. Заирец также заметил, что Папа старался организовать свою жизнь так, чтобы иметь как можно больше контактов с людьми. При этом он вел себя с ненапускной естественностью. Человек безукоризненной, поистине королевской вежливости, Иоанн Павел не заставлял посетителей целовать свое кольцо, как того требовал обычай, но и не смущал отказом тех, кто хотел оказать ему этот знак уважения. Гости чувствовали себя легко в его обществе, не в последнюю очередь потому, что почти с каждым понтифик говорил на его родном языке.

Каждый день Иоанна Павла, по отзывам тех, кто с ним работал, был пронизан молитвой. Он молился не только в часовне во время мессы или литургии (им он уделял особое внимание), а постоянно - между встречами, по пути на аудиенцию, в машине, в вертолете, даже на крыше. При Павле VI на крыше Апостольского дворца был сооружен солярий, к которому по просьбе Иоанна Павла II пристроили лестницу, ступени которой символизировали остановки Христа на крестном пути. Здесь Папа молился каждую пятницу в течение года, а во время Великого поста - ежедневно. Раз в неделю он совершал таинство покаяния и исповедовался у польского священника. Однажды отец Джон Мэджи, секретарь Павла VI и Иоанна Павла I, теперь перешедший на службу к новому Папе, искал понтифика в его апартаментах и нигде не мог найти. Ему посоветовали заглянуть в часовню. Он так и сделал, но Папы не обнаружил. Тогда ему предложили опять пойти в часовню, но на этот раз посмотреть... вниз. Действительно, Иоанн Павел II распростерся перед дарохранительницей. Как сказал один из высокопоставленных сотрудников Курии, какое бы дело ни предстояло Папе, он принимал «все важные решения... преклонив колени перед Святым Причастием».

Ежедневно Иоанну Павлу II доставляли обзор ведущих газет мира, подготовленный в секретариате на итальянском языке. Он установил такой порядок: вначале просматривал заголовки, а затем читал заинтересовавшие его статьи или хронику новостей. Как и в Кракове, он узнавал гораздо больше, общаясь с людьми, чем штудируя то, что, по мнению окружающих, было «новостями». Когда Папа только начал рассылать личные приглашения к утренней мессе, завтраку, ленчу и обеду, сотрудники Курии пришли в ужас: до сих пор этим ведали секретариат и канцелярия. Один из старожилов Курии, встревоженный потоком никому не известных личностей, хлынувших в Апостольский дворец для того, чтобы получить аудиенцию у понтифика или разделить с ним трапезу, жаловался:

- Некогда эти залы были символом респектабельности и хорошего вкуса. Теперь же они превратились в Кампо де Фьори (крупнейший открытый рынок в Риме).

Услышь Иоанн Павел этот отзыв, он бы остался доволен. Для него Церковь была прежде всего местом осуществления пастырской деятельности, где, как и на рынке, множество событий происходит одновременно.

Дав понять, что считает дом Петра домом Церкви, Иоанн Павел II был полон решимости сохранить круг личных знакомств. В который раз нарушив традицию, он утвердился в роли хозяина собственных часовни и стола, тем самым создав условия для частной переписки с друзьями и интеллектуальными собеседниками, разбросанными по всему миру. Это была выработанная еще в Кракове стратегия «добычи фактов», ныне противопоставленная бюрократической инерции. Папа не спрашивал разрешения, когда ему хотелось лично или письменно пообщаться с кем-то, - он просто обходил секретариат. Он также не стал испрашивать разрешения, когда ему захотелось пригласить в свою летнюю резиденцию, Кастель-Гандольфо, Ежи Янека с семьей. Приглашение было послано, и Янеки приехали.

Человеком, который некогда был помощником Кароля Войтылы на посту архиепископа Краковского, а теперь помогал ему справляться с обязанностями Папы, был его бессменный секретарь Станислав Дзивиш. Он родился в 1939 г. в Раба-Выжне, небольшой деревушке в окрестностях города Новы-Тарг. Неподалеку находился известный лыжный курорт Закопане, и Дзивиш, с детства увлекшись этим видом спорта, вскоре добился больших успехов. Приняв в 1963 г. священнический сан, он два года прослужил в приходе к югу от Кракова, в 1966 г. стал вторым секретарем, или «капелланом», архиепископа Войтылы, а вскоре - его основным секретарем. Позднее, уже находясь на службе в качестве папского секретаря, Дзивиш окончил богословский факультет.

Отношения этих двух людей напоминали отношения отца с сыном, причем любовь и почтительность младшего не омрачали ни страх, ни подобострастие. Дзивиш, обладавший своеобразным чувством юмора, острым умом и рассудительностью, был неутомимым тружеником. Его ни в коем случае нельзя было назвать точной копией Войтылы: они происходили из разных социальных слоев (Дзивиш родился в многодетной крестьянской семье), имели разные интересы и вкусы, а порой по-разному реагировали на одну и ту же ситуацию. Переезжая в Ватикан, к новому месту службы, Дзивиш так сформулировал свою задачу - исполнять желания его святейшества.

У папских секретарей незавидная судьба - им часто приходится говорить «нет» важным людям, в том числе и священнослужителям, и неудовольствие, вызываемое подобным отказом, вполне объяснимо. И все же Станиславу Дзивишу в отличие от некоторых его предшественников удалось избежать гнева и неудовольствия высокопоставленных служителей Церкви. Отчасти это можно объяснить тем, что отпрыск крестьянской семьи сумел стать настоящим джентльменом, чью самоотверженность уважают даже те, кому он вынужден отказывать.

За несколько недель со времени избрания на пост главы католической Церкви Иоанн Павел II благодаря моложавости, энергии и спокойной решимости выполнить свое предназначение стал восприниматься многими как Папа новой формации. Казалось, из первых веков христианства вернулось благородное понятие епископства, когда, как выразился один ученый муж, «многие святые отцы были одновременно епископами, проповедниками, пастырями человеческих душ, богословами и духовными лидерами, а порой даже мистиками... Каждая грань их личности взаимодействовала с остальными, взаимно обогащая одна другую». Если вспомнить богатый опыт «управляемых» Пап, проповеднически-апостольский подход Иоанна Павла выглядит как радикальная перемена. С его же точки зрения, он просто был таким, каким надлежало быть епископу в соответствии с древней традицией, возрожденной Вторым Ватиканским Собором.

ШТОРМОВЫЕ СИГНАЛЫ ИЗ МОСКВЫ

Однако не все было подвластно его воле. Иоанн Павел II считал, что свое первое Рождество в качестве Папы обязан провести в Вифлееме. Эта идея вызвала смятение в секретариате. Дело в том, что Вифлеем расположен на западном берегу реки Иордан, то есть на территории, оспариваемой арабскими странами и Израилем со времен войны 1967 г. Святой Престол не имел налаженных дипломатических отношений ни с одним из втянутых в конфликт государств, и это приходилось учитывать, планируя визит в столь сложный регион, как Ближний Восток. Не мог же Папа прибыть в Вифлеем как простой паломник! В конце концов Иоанн Павел II отказался от этой идеи, хотя упомянул о своем намерении побывать в Вифлееме в проповеди, прочитанной в Риме в канун Рождества. Желание посетить Святую Землю, о котором Папа потом не раз говорил в беседе с самыми разными людьми, с годами лишь укреплялось.

Экстравагантная мысль о поездке на Ближний Восток лишний раз свидетельствовала о том, что Иоанн Павел II придерживался иных взглядов на позицию папства в мировой политике, чем его предшественники.

Он понимал, что уникальный статус Святого Престола в международном праве и дипломатической практике - одно из неоспоримых преимуществ Церкви. Этот статус предоставлял ей место в международных правовых и политических организациях и давал возможность высказывать собственную точку зрения по морально-этическим вопросам. Одновременно суверенитет Ватикана, этого микрогосударства, позволял папству не зависеть от любой государственной власти. Город-государство Ватикан гарантировал свободу Церкви и в этом смысле служил воплощением религиозной свободы. Однако для Иоанна Павла II международный правовой статус Святого Престола и независимость государства, в котором он являлся высшим должностным лицом, были ценны не сами по себе, а как средство для достижения реальной цели Петрова служения, то есть для проповеди Евангелия и укрепления братии. Правила игры, принятые в международной политике, не должны были мешать осуществлению этой проповеднически-апостольской миссии. Начиная с Льва XIII все папы так или иначе рассматривали международные дела сквозь призму морального аспекта своей должности. Иоанн Павел II пошел еще дальше. Дистанцируясь от светской власти, он по существу еще раз провозгласил независимость церкви и ее стремление играть свою уникальную духовную роль в международных делах, не ведая страха и сомнения.

Подпав под несомненное обаяние необычного Папы, представители средств массовой информации часто упускали из виду глубинные причины и особенно последствия того, что сами же окрестили terremoto [землетрясением], то есть избрания Иоанна Павла II. А вот советское руководство, во всяком случае наиболее дальновидные его члены, понимало, что имеет дело не с незначительным эпизодом взрыва религиозного восторга экзальтированных поляков, а с чем-то неизмеримо большим.

Первоначально новость об избрании Кароля Войтылы была воспринята в Советском Союзе довольно благосклонно, хотя и сдержанно. Еженедельник «Новое время» писал, что новый Папа будет продолжать политику Иоанна XXIII и Павла VI. «Печальный опыт Пия XII убедительно продемонстрировал, что антикоммунизм является тупиком для Церкви», а избрание Войтылы следует рассматривать как поражение итальянских кардиналов, не спешивших с воплощением в жизнь решений Второго Ватиканского Собора.

Такова была версия для широкой публики. На самом же деле советское руководство пребывало в шоке. Один известный итальянский журналист, не раз бывавший в СССР, как-то признался Ежи Туровичу, что «Советы предпочли бы видеть Александра Солженицына на посту Генерального секретаря ООН, чем поляка в качестве Папы». Председатель КГБ Юрий Андропов понимал, что времена изменились - радикально и, по его мнению, к худшему. Так же как в свое время он понял, какую угрозу для советского режима представляет Солженицын, так и теперь глава всемогущего ведомства не сомневался, что избрание Кароля Войтылы чревато серьезными проблемами для Советского Союза и его сателлитов.

Пока Андропов изучал вопрос по своим каналам, Центральный Комитет КПСС заказал собственный анализ политических последствий избрания Войтылы. В отчете, подготовленном директором Института экономики мировой социалистической системы Олегом Богомоловым менее чем за три недели, бывший архиепископ Краковский характеризовался как «правый», который, избегая прямых нападок на коммунизм, тем не менее доставил немало хлопот польским товарищам. Богомолов верно нащупал одну из возможных проблем: избрание Войтылы позволит Ватикану усилить давление на страны, входящие в Варшавский Договор, чтобы добиться уступок в вопросе религиозной свободы. В качестве одной из возможных контрмер предлагалось мягко предупредить Святой Престол: мол, «враждебная» кампания в защиту прав человека негативно скажется на положении религиозных организаций в Центральной и Восточной Европе. По мнению Богомолова, «следует изучить возможность улучшения отношений с католическим духовенством Литвы, Украины и Белоруссии», чтобы во всеоружии встретить моральную (по советской терминологии - идеологическую) атаку, которую наверняка предпримет Войтыла.

Предложение Богомолова свидетельствовало о том, что беспокойство Кремля по поводу избрания Иоанна Павла II не ограничивалось возможным подрывом советских позиций в Польше. Польша была географической осью Варшавского Договора, поскольку служила сухопутным мостом между СССР и Восточной Германией, самой важной стратегической точкой внешней Советской империи. Но если Польша была осью внешней империи, то Украина была осью империи внутренней , созданной Лениным и Сталиным на обломках царской России. Оплотом украинского национализма, особенно в Западной Украине (Галиции), служила Греко-Католическая (униатская) Церковь, подвергавшаяся жесточайшим преследованиям начиная со времен Сталина. Ничто не пугало хозяев Кремля больше, чем возможное возрождение украинского национализма, и ни одна организация не годилась на роль вдохновителя этого возрождения больше, чем униатская церковь. Симпатии Войтылы к украинским последователям этой церкви были хорошо известны. Его встреча с находящимся в изгнании кардиналом Иосифом Слипым (она произошла 20 ноября 1978 г., причем беседовали они на украинском языке) не осталась незамеченной.

Другим мощным католическим анклавом была Литва, где Церковь также подвергалась преследованиям с 1940 г. - времени насильственного присоединения республики к Советскому Союзу. Тайное посвящение в сан, широкая сеть нелегально действующих священников и монахинь, а также публикующаяся с 1972 г. «Хроника католической Церкви Литвы» (одна из первых книг самиздата) позволили Церкви выжить, несмотря на религиозные преследования и насильственную русификацию. И вот появился Папа, знающий литовский язык, продолжатель идей польско-литовской унии, который вскоре после избрания тайно переправил свою красную кардинальскую шапку в Вильнюс, к гробнице Марии Острабрамской. Не прошло и нескольких месяцев после избрания Иоанна Павла, как Совет по делам религий получил донесение о том, что «экстремистски настроенные священники» ведут в Литовской Советской Социалистической Республике активную работу, направленную на создание Католического комитета по защите прав верующих. Вскоре некоторые из этих людей были сосланы в Сибирь, а другие погибли в спровоцированной властями дорожной катастрофе.

Сформировавшиеся в эпоху сталинских репрессий, люди, управлявшие Советским Союзом во времена Брежнева, уже не так ревностно относились к тончайшим идеологическим нюансам, как их предшественники в 1920-1930-х годах. Однако марксизм-ленинизм оставался господствующей идеологией, оправдывавшей их власть в многонациональном Советском Союзе и влияние на его сателлитов. Это было учение во имя поступательного движения истории, которое в соответствии с брежневской доктриной, созданной, чтобы оправдать ввод советских танков в Чехословакию для подавления Пражской весны 1968 г., ни в коем случае не могло быть пересмотрено. Именно в этом контексте советское руководство размышляло о своих взаимоотношениях с Римско-Католической Церковью и анализировало «за» и «против» Восточной политики Павла VI. Люди вроде Леонида Брежнева, Андрея Громыко и Юрия Андропова не верили в историческую конвергенцию коммунистического мира, впитывавшего либеральные ценности, и Запада, все больше воспринимавшего социал-демократические идеи. Они ценили Восточную политику за то, что она, снижая накал общественной конфронтации между католической Церковью и коммунизмом, не препятствовала упрочению советских позиций во внутренней и внешней империях и одновременно ослабляла институт, традиционно считавшийся непримиримым историческим противником.

Став главой Римско-Католической Церкви, Кароль Войтыла вовсе не стремился к разрушению Советского Союза и его внешней империи. Ему и в голову не приходило рассматривать свои возможности под этим углом зрения. Он был полон решимости донести до общественного сознания правду о человеке, запечатленную в Христовом Евангелии, а в этом смысле проповеднически-апостольское первосвященство должно было неизбежно прийти в столкновение с прямо противоположными взглядами на человеческую природу, общество и судьбу, провозглашаемыми коммунизмом.

Отказ Иоанна Павла II принять устройство Европы, зафиксированное на Ялтинской конференции, явился прямым вызовом послевоенной советской стратегии. По советским меркам это само по себе было ужасно. Мало того - Папа-славянин, имеющий возможность обращаться к каждому из непокорных народов внешней и внутренней советских империй на их родном языке, был настоящим кошмаром для кремлевских хозяев, который мог им привидеться разве что в дурном сне. Причем все это Папа проделывал очень тонко. Как и во времена, когда он был архиепископом Краковским, Кароль Войтыла избегал прямых нападок на марксизм-ленинизм, что дало бы возможность его противникам обвинить понтифика в пособничестве Западу. Однако, уделяя большое внимание правам человека, и прежде всего праву на свободу вероисповедания, Иоанн Павел II разил неприятеля в самое сердце - ведь основой коммунистической доктрины была претензия на то, что только коммунизм воплощает подлинный гуманизм и является истинным освободителем человечества в XX веке.

Надежды, которые Кремль возлагал на Восточную политику Ватикана в конце 1960 - начале 1970-х гг., пошли прахом. Новый Папа представлял серьезную угрозу не только для Варшавского Договора, но и для Советского Союза в целом именно потому, что был не политиком, а проповедником.

ПУЭБЛА И ХРИСТИАНСКОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ

Встречаясь с членами Коллегии кардиналов накануне Рождества, 22 декабря 1978 г., Иоанн Павел II объявил о своем желании в следующем месяце поехать в Мексику, чтобы посетить святыню Богоматери Гуадалупской, расположенную близ Мехико, и принять участие в Третьей Генеральной ассамблее Совета конференций латиноамериканских епископов (CELAM).

В ходе первого заграничного паломничества новый Папа оказался в центре наиострейшей проблемы современного католицизма, связанной с положением Церкви в Мексике. Жестоко преследуемая мексиканскими революционерами в первой половине нынешнего столетия, Церковь после Второй мировой войны постепенно приспособилась к жизни в этих условиях. Однако официально, по конституции, государство оставалось антиклерикальным, его отношения с Церковью были весьма напряженными, а в общественной жизни «Церкви просто не существовало», как выразился позднее один мексиканский священник. Когда мексиканские епископы пригласили Иоанна Павла посетить их страну и принять участие в Генеральной ассамблее CELAM в Пуэбле-де-Лос-Ангелес, ватиканский секретариат, естественно, занервничал. Святой Престол не имел дипломатических отношений с мексиканским правительством, а оно не присылало Папе официально го приглашения. Проблему удалось урегулировать с помощью искусной «личной» дипломатии.

Мать и сестры президента Хосе Лопеса Портильо, все как одна ревностные католички, жили вместе с ним в резиденции, расположенной в президентском квартале Мехико, а одна из сестер была его личным секретарем. Отец Марсиаль Масиель, основатель организации «Христовы легионеры», нового движения в защиту священников, убедил своих прихожанок в том, что они просто обязаны уговорить президента пригласить Папу. Напор энергичных дам увенчался успехом. Невзирая на протесты своего антиклерикально настроенного министра внутренних дел, Лопес Портильо направил приглашение, оговорив лишь, что Папа будет встречен как частное лицо, а не как глава государства и что ему следует получить визу. Может быть, эти оговорки заставили поморщиться ватиканских дипломатов, что же касается Иоанна Павла II, то он остался вполне доволен.

После мессы и ночлега в Доминиканской Республике понтифик 26 января 1979 г. прибыл в Мехико на самолете итальянской авиакомпании «Алиталия». Опустившись на колени, он поцеловал землю, а поднявшись, обнаружил, что к нему направляется президент республики. Ощущая растущий энтузиазм народа по поводу предстоящего визита, Лопес Портильо решил все-таки приехать в аэропорт для «неофициального» приветствия. К Папе он обратился со словами:

- Добро пожаловать домой.

Кортеж автомобилей добирался до столицы целый час, хотя ее отделяло от аэропорта менее пяти миль. Миллионы мексиканцев выстроились вдоль всего пути, забрасывая цветами машину Папы. Сотни священников и монахинь нарушили многовековой запрет, подтвержденный мексиканской конституцией, и появились в общественном месте в одежде, не оставлявшей сомнения в роде их занятий. Отслужив мессу в соборе, Папа обратился к 300 тысячам мексиканцев, собравшимся на площади Конституции. В тот же день понтифик посетил резиденцию Лопеса Портильо и познакомился с его матерью и сестрами. Они побеседовали в течение получаса, а затем Иоанн Павел освятил небольшую часовню, устроенную прямо в доме.

Возможно, кому-то из тех, кто в эти дни - 26 и 27 января - встречался с Папой в Мехико и Гуадалупе, он показался слишком задумчивым, погруженным в свои мысли. На то имелись веские причины. На следующий день, 28 января, обращаясь к участникам Генеральной ассамблеи CELAM, Папа коснется вопроса о том, какой надлежит быть католической Церкви в Латинской Америке после Второго Ватиканского Собора. Этот вопрос был ключевым в острых дебатах по поводу «теологии освобождения», и от его решения зависела судьба половины католиков, проживающих в мире.

Сам термин до некоторой степени вводил в заблуждение, поскольку к концу семидесятых годов существовало несколько подобных теорий. Различаясь методом анализа и целями, все они имели и нечто общее. Преуменьшая реформистский дух Второго Ватиканского Собора, предусматривавшего постепенную трансформацию социально-экономических и политических структур в результате взаимодействия христианского гуманизма с современностью, «теология освобождения» склонялась в пользу более революционной стратегии, основанной на марксистских категориях социально-экономического анализа. «Греховную социальную структуру» существующего порядка следовало свергнуть в результате классовой борьбы. В ходе этой борьбы Церковь, всегдашняя защитница угнетенных, должна была организовать небольшие христианские «общины» для бедных. Осознав свое зависимое положение и вдохновленные образом Христа-освободителя, бедняки взяли бы на себя переустройство общества. Если бы в ходе осуществления этой задачи понадобилось прибегнуть к насилию, такое «вторичное насилие» могло быть оправдано как самозащита бедных слоев населения от «первичного насилия» «господствующих» социальных структур.

Воспринимаемое как типично латиноамериканский феномен, «теология освобождения» было в основном разработано теологами - уроженцами этого континента, которые, пройдя обучение в Европе, вернулись на родину, обогащенные «марксистскими идеями», столь модными в то время в Старом Свете. Церковь в Латинской Америке традиционно была союзницей социально-экономической, военной и политической власти. Подобная модель отношений Церкви и общества подверглась резкой критике на Втором Ватиканском Соборе. В принятом на нем документе «Dignitatis Humanae» союз алтаря и хунты характеризовался как недостойный Церкви, а декларация «Gaudium et Spes» призывала католицизм к более активной поддержке свободы, мира и справедливости. Вопрос состоял не в том, должна ли латиноамериканская Церковь помогать беднякам, а в том, как она может это сделать.

«Теология освобождения» открыто выступала за «пристрастную Церковь». По мнению сторонников этой теории, Церковь не столько союз верующих, где люди, собираясь вместе, пытаются понять друг друга, обмениваются идеями по поводу переустройства общества и совершают обряды в знак связи более тесной, чем политика. Нет, Церковь - это скорее активная деятельница, которая, приняв классовую борьбу в качестве движущей силы истории, должна выступать «на стороне одних и против других», как выразился один из главных идеологов «теологии освобождения». Если для этого придется противопоставить «народную церковь» «церкви иерархической», значит, того требует справедливость. «Теология освобождения» явилась закономерным результатом противоречий, раздиравших Второй Ватиканский Собор и в конце концов приведших к его политизации. «Gaudium et Spes», прочитанный с позиций «марксистского анализа», породил в итоге более ограниченную, менее избирательную, классово ангажированную церковь, чем ограниченная и классово ангажированная церковь, которую справедливо критиковали сторонники «теологии освобождения».

К их чести следует отметить, что они совершили и нечто позитивное. На протяжении веков верная союзница олигархии, латиноамериканская церковь утратила роль защитницы бедняков. Идеологи «теологии освобождения» были правы, полагая, что обновление церкви должно начаться с низов и что самый эффективный способ разбудить энергию масс - это возвратить Библию народу. Сделать богослужение и отправление церковных обрядов частью повседневной жизни людей - такую цель преследовали богословы - сторонники освобождения. Но подобный призыв звучал и до открытия Второго Ватиканского Собора, и на нем самом. Перед Иоанном Павлом II стояла непростая задача - отделить то положительное, что внесли сторонники «теологии освобождения» в интерпретацию идей Собора, от высказываемых ими неверных и даже еретических взглядов. Причем сделать это предстояло не только с учетом противоречий, терзавших латиноамериканскую церковную иерархию, но и пытаясь сгладить эти противоречия.

Пуэбла - город, где проходило совещание CELAM, располагается примерно в 80 милях от Мехико. Дорога там весьма живописна. С нее видны вулканы Истаксиуатль и Попокатепетль, а также горный перевал, которым воспользовался Кортес, знаменитый завоеватель древней столицы ацтеков. Все эти достопримечательности были показаны Папе, пока он добирался из Мехико в Пуэблу. По пути его встречали более миллиона мексиканцев. Индейцы в национальных костюмах, а также делегации различных приходов с крестами и переносными алтарями, собаками, лошадьми и осликами расположились лагерем вдоль всей дороги. Кортеж сделал краткие остановки в Сан-Мартине, Техмелукане и Сан-Мигель-Хохтле, во время которых Папа обратился к верующим с импровизированной речью на испанском языке.

Пуэбла восторженно встретила понтифика. В воздухе плавали гигантские воздушные шары, город был расцвечен огнями, а над всем этим великолепием парил миниатюрный аэроплан, откуда через громкоговорители доносилась хоральная оратория Генделя «Аллилуйя». На улицах яблоку негде было упасть. Люди размахивали мексиканскими и польскими флагами, а также флагами Ватикана. В царивший вокруг невообразимый шум вносили свою лепту многочисленные оркестры и беспрерывно звонившие церковные колокола. Иоанн Павел отслужил мессу, стоя на возвышении, пристроенном к стене местной семинарии. Толпа скандировала:

- Puebia, Puebia, Puebia ama Papa! [Пуэбла, Пуэбла, Пуэбла любит Папу!].

После мессы Иоанн Павел II обратился с речью к латиноамериканским епископам. Заседание было закрытым для публики и прессы. Эта речь, самая важная за время его пребывания в должности, была итогом размышлений человека, с ранней юности пытавшегося решить для себя моральную проблему - оправдано ли революционное насилие в ответ на социальную несправедливость. В глубоко личном, проникнутом церковным духом обращении Иоанн Павел II остановился на некоторых аспектах «теологии освобождения», которых уже касался ранее в своей пьесе «Брат Господа нашего», но на этот раз взглянул на них с точки зрения идей христианского гуманизма, развитых на Втором Ватиканском Соборе.

- Я пришел к вам, - начал понтифик, - как брат к возлюбленным братьям.

Его восхищают, продолжал он, успехи, которых латиноамериканским епископам удалось добиться на двух предыдущих ассамблеях: в Рио-де-Жанейро в 1958 г. и в Медельине (Колумбия) в 1968-м. Величайшее преимущество священнослужителей состоит в том, что они приехали в Пуэблу «не как эксперты, политики или ученые, а как... церковные пастыри». И в качестве таковых они прежде всего должны стать «учителями истины», ибо истина является основой всех человеческих действий, ведущих к подлинному освобождению.

Вверенная епископам истина - это «истина об Иисусе Христе», и именно она станет основой «нового проповедничества» и предметом рассмотрения конференции в Пуэбле. Истина об Иисусе Христе - это не теологическая абстракция. Из нее проистекает «выбор ценностей, отношений и способов поведения», которые создадут «новых людей и... новое человечество» через возвращение к подлинно христианской жизни. Главная истина об Иисусе Христе заключена в словах Петра: «Ты - Христос, Сын Бога живого». Вот чему учит Церковь, вот каково «единственное Евангелие», а его «вторичные прочтения» на основе идеологии делают невозможным истинно христианское освобождение. Среди этих «вторичных прочтений» - и то, что появилось относительно недавно. В нем Иисус предстает «как политический деятель, человек, боровшийся с властью римлян, участник классовой борьбы. Но подобный образ Христа - политика, революционера, разрушителя из Назарета не соответствует церковному учению... В Евангелии ясно сказано, что... Иисусу... была чужда позиция тех, кто смешивал служение Богу с политикой (см. Мф. 22.21, Мк. 12.17). Он безоговорочно осуждал насилие и ко всем обращал свою проповедь...»

Истинное освобождение можно обрести только в спасении, предлагаемом Христом, мессианском спасении, даруемом «преобразующей, миротворящей, прощающей и примиряющей любовью». Такая вера способствовала формированию Латинской Америки, ее «религиозной практики и народной набожности», и она же должна продолжать «динамично определять будущее [Латинской Америки]». Любое другое «вторичное прочтение» церковного вероучения выхолостит Евангелие и лишит церковь ее уникального статуса. «Царство Божие» нельзя свести к «простому переустройству» общественных структур, поскольку в таком политизированном, светском царстве обесценится свобода, которую ищет каждый человек.

Марксизм не может служить для христианской теологии тем, чем послужило учение Аристотеля для Фомы Аквинского потому, что марксистское понимание человека изначально порочно и эта «антропологическая ошибка» пронизывает всю совокупность политических и экономических взглядов марксизма. В отличие от сугубо материалистического взгляда на гуманизм, исповедуемого сторонниками марксизма, Церковь считает, что «человек создан по Божьему подобию и не является ни простым явлением природы, ни безымянным элементом человечества». Христианский гуманизм, «совершенная правда о человеке» - это основа социальной доктрины Церкви, в которой мужчины и женщины предстают не как объект действия слепых исторических и экономических сил, а как творцы общества, экономики и политики.

Задача епископов - пастырей и учителей истины - состоит в том, чтобы «защищать человеческое достоинство как ценность, провозглашенную в Евангелии, которую нельзя принизить, не нанеся тем самым величайшую обиду Создателю». Защищая религиозную свободу, протестуя против насилия и преследований, отстаивая право на участие в общественной жизни, Церковь «не нуждается в поддержке какой бы то ни было идеологической системы, чтобы любить, защищать и способствовать освобождению человека». Ей достаточно обратиться к Христу. Всеобъемлющее освобождение человеческой семьи - дело Церкви, потому что оно было делом Христа.

Будущее, как всегда, находится в руках Господа. Но, призывая «к новому проповедничеству», Господь вверил будущее и епископам. Свою речь Иоанн Павел закончил словами Евангелия: «Итак, идите, научите все народы» (Мф. 28.19).

Возвратившись в Мехико вечером 28 января, Папа имел телефонный разговор с кардиналом Себастьяно Баджо, префектом ватиканской Конгрегации епископов, который председательствовал на совещании CELAM. Баджо сообщил, что речь понтифика получила полное одобрение епископов. Прежнюю задумчивость Иоанна Павла как рукой сняло. Поднимаясь к себе в спальню, он даже насвистывал. Обычное бодрое настроение не покидало понтифика до окончания мексиканского визита, что не замедлили отметить его спутники.

На следующий день, 29 января, Папа прибыл в Куилапан, где выступил перед полумиллионом индейцев, съехавшихся туда из Оахаки и провинции Чьяпас. Некоторые из них уже в течение нескольких дней стояли лагерем близ развалин старинного монастыря колониальных времен. Папа спустился к ним на вертолете. Индейцы, одетые в колоритные национальные костюмы, танцевали и пели для понтифика, осыпали его подарками, водрузили ему на плечи множество красочных вышитых шерстяных накидок, а в довершение подарили головной убор вождя. Папа был явно тронут. Он обнимал и целовал всех, кто подходил к нему с подарками, и старался найти время, чтобы побеседовать с каждым.

На фоне выжженного, лишенного растительности плато Иоанн Павел II обратился к собравшимся с проникновенными словами. Он сказал, что хотел бы «быть вашим голосом, голосом тех, кто не может или не смеет говорить», чтобы «помочь наверстать упущенное время, время многовековых страданий и несбывшихся надежд». Его голос звенел от волнения, когда он говорил о несправедливости, искалечившей жизнь латиноамериканских бедняков, и клеймил тех, кто повинен в непрекращающемся угнетении неимущих.

- Униженный крестьянин, труженик, в поте лица добывающий свой хлеб, больше не может ждать, когда за ним признают право на человеческое достоинство - право, которое он заслужил ничуть не меньше, чем остальные члены общества, - убежденно говорил Иоанн Павел. - Его надо уважать, а не отнимать то немногое, что у него есть, да еще порой методами, мало чем отличающимися от грабежа... Он имеет право на реальную помощь, что вовсе не означает благотворительности или жалких подачек, которая даст ему возможность жить достойно, как положено человеку и сыну Божьему... Настала пора решительных изменений... [и] смелых реформ, которые больше нельзя откладывать.

Комментаторы не замедлили противопоставить выступления в Пуэбле и Куилапане. По их мнению, в первом случае Иоанн Павел предстал в роли «теологического консерватора», а во втором - как «социально-политический либерал». За этими журналистскими клише нетрудно усмотреть то, что позже стало называться «плохим Иоанном Павлом» Пуэблы и «хорошим Иоанном Павлом» Куилапана. Подобное противопоставление практически лишено смысла. То, что Папа сказал в защиту бедных в Куилапане, уже содержалось в сжатом виде в его речи о христианском освобождении, произнесенной в Пуэбле, причем он не высказывал свои личные взгляды, а развивал идеи, провозглашенные на Втором Ватиканском Соборе.

Важные, порой критические и даже радикальные предложения по поводу изменения социально-экономической и политической ситуации объяснялись тем, что Иоанн Павел II как страстный проповедник искренне верил в то, что истина о человеке была впервые открыта Иисусом Христом. Попытка оценить выступления понтифика «извне» оторвала их от их автора - мысль, впервые прозвучавшая после Пуэблы и Куилапана и затем не раз повторенная. На самом деле мексиканские обращения послужили первым признаком того, что Иоанна Павла II и его первосвященство можно правильно воспринять только «изнутри». При этом богословию отдавался приоритет, а политика, культура и экономика были той ареной, на которой выступали богословские истины. Подобный подход оказался в новинку журналистам, привыкшим считать политику чем-то «реальным», а богословие делом личного вкуса.

Изрядно загоревший Иоанн Павел II вернулся в Рим вечером 1 февраля и сразу направился в собор Святого Петра, чтобы отслужить благодарственный молебен. Кароль Войтыла уже давно пришел к выводу, что не является хозяином собственной судьбы, и, приняв решение, не сожалел о несбывшемся. И все же во время первого международного испытания своего первосвященства он невольно задумывался над тем, сможет ли стать таким, каким, по его мнению, надлежало быть Папе, а также о том, как окружающие воспримут на этом посту поляка. Его тревожило и то, как пройдет конференция, ибо на совещании в Пуэбле на карту была поставлена судьба решений Второго Ватиканского Собора в Латинской Америке. И вот ответы на все вопросы получены. Многие латиноамериканские епископы с благодарностью восприняли обращение понтифика, а прием, устроенный ему простым народом, превзошел все ожидания. Улетая из Мехико, Папа видел, что весь город искрит и переливается огнями, - это миллионы мексиканцев с помощью зеркал ловили солнечные лучи и направляли их в его сторону. Возможность проповеднически-апостольского первосвященства - «живая энциклика слова и дела», по выражению Марека Скварницкого, - была с успехом доказана в исключительно трудных обстоятельствах.

Приступая к работе над своей первой энцикликой, Папа намеревался объяснить, что он понимает под христианским гуманизмом, которому предстояло стать основой всего его первосвященства.

ПРОГРАММА БУДУЩЕГО ПЕРВОСВЯЩЕНСТВА

Как свидетельствует двадцать одно послание, содержащееся в Новом Завете, духовные лидеры христианства считали письма действенным инструментом распространения вероучения еще в те времена, когда Церковь только зарождалась. Ученые возводят современную традицию папских энциклик - писем, адресованных группе епископов или всему мировому епископату, - к посланию Папы Бенедикта XIV «Ubi Primum» от 1740 г., хотя впервые термин «энциклика» применительно к таким документам ввел Григорий XVI в начале XIX в. До Первого Ватиканского Собора энциклики носили в основном назидательный характер и были направлены против того или иного отклонения от истинного вероучения. Папа Лев XIII, уже после Первого Ватиканского Собора, рассматривал в энцикликах различные богословские вопросы и рассуждал о связи Церкви с современной социально-политической, экономической и интеллектуальной жизнью. Его традицию продолжили Пий XI, Пий XII, Иоанн XXIII и Павел VI. Бенедикт XV в своей вступительной энциклике призвал отказаться от споров по поводу современности, наносивших ущерб католическому богословию и всему церковному сообществу. Вступительная энциклика Павла VI «Ecclesiam Suam» дала понять, что основной темой его первосвященства станет экклезиология, то есть понимание Церковью своей роли и миссии.

Работу над посланием, адресованным верующим и вообще всем людям доброй воли, Иоанн Павел II, по его собственному признанию, начал «немедленно» после избрания. Подобно Павлу VI он хотел объявить и детально объяснить великую тему своего первосвященства в главном документе, обладающем доктринальным авторитетом, а христианский гуманизм «был предметом, который я привез с собой» в Рим. Так появилась первая энциклика, посвященная христианской антропологии.

Ставшая достоянием широкой публики 15 марта 1979 г., энциклика «Redemptor Hominis» [«Искупитель человечества»! подводила итог 30-летним размышлениям Кароля Войтылы о современном состоянии человека. Это был «гимн великой радости по поводу того, что, искупив страдания человека, Христос спас его душу и тело». Войтыла был убежден, что это спасение неразрывно связано с человеческим достоинством. Целью «Redemptor Hominis» было «объединить миссию Церкви и служение человеку в его непостижимой тайне».

Энциклика начиналась на торжественной ноте. По мнению Папы, и Церковь, и весь мир переживают «новое пришествие», «время ожиданий» на пороге 2000 г. Это будет годовщина, исполненная глобального смысла, ибо, явив миру лик Божий, Христос открыл истину о человеке. «Воплотившись в Христе, - продолжал Иоанн Павел, - Господь придал человеческой жизни то измерение, которое предназначалось человеку с самого начала».

В энциклике Папа напоминал Церкви и всему миру, что воплощение Божества в Христе позволяет нам понять Господа и нас самих. Эту мысль он потом неоднократно повторял на протяжении своего первосвященства. Рождение Сына Божьего как человека, открывая нам всю глубину Господней любви, служит подтверждением «величия, достоинства и ценности» человечества, ибо «человек не может жить без любви. Он остается... непонятен самому себе, его жизнь лишена смысла, если ему не открыта любовь, если он не встречается с любовью, если не испытывает любви и не делает ее своей, если сам не участвует в ней». Любовь сильнее греха, отчуждения, любой человеческой слабости и несовершенства, потому что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4.8). Эту замечательную истину, евангелие, то есть «благую весть», христианство обязано сообщить миру.

Любовь Господа, дарующая миру жизнь и поддерживающая его, может быть обретена только в свободе. Чтобы выполнить свою миссию. Церковь должна быть «хранителем» человеческой свободы. Подлинная человеческая свобода ищет истину и связана с ней. Любовь, познаваемая через свободу, и свобода, направляемая к познанию истины, - вот суть христианского гуманизма. Искупительная, всепобеждающая любовь Господа является неиссякаемой основой миссии Церкви - нести подлинное освобождение.

В современном мире, продолжал понтифик, эта миссия постоянно сталкивается с угрозой, перед которой человечество оказывается в силу своих собственных достижений. Современный мир «живет в постоянно усиливающемся страхе», и самая большая грозящая ему опасность - это опасность «саморазрушения, перед которой меркнут все катаклизмы и катастрофы, известные нам из истории». Разрыв между материальными возможностями и моралью приобрел в современном мире угрожающий характер, отчего некоторые пришли к выводу об изначальной абсурдности самой жизни. Церковь отвечает на это так: Господь дал человечеству «царство» и «власть», которые выше существующего порядка. Люди смогут обуздать плоды собственного творения, если поймут, что подлинное развитие предполагает «становление личности», а не «материальное преуспеяние».

Избавиться от страха можно, вспомнив, что человеческая натура имеет не только материальную, но и духовную сторону. Этой древней истине Иоанн Павел придал отчетливо современное звучание, приведя в качестве убедительного примера человеческой «души» движение в защиту прав человека, охватившее весь мир. Отстаивание и защита прав человека, по мнению Церкви, является ответом на многие опасности, превратившие XX век в столетие страха и братоубийства: извращенную идеологию, тоталитарные режимы, распад семьи, терроризм.

Теме прав человека Иоанн Павел уделил особое внимание. На его взгляд, религиозная свобода является наипервейшим из «объективно существующих неотъемлемых прав» каждого. Причем это не схоластическое рассуждение, а вывод, к которому в состоянии прийти самостоятельно каждая здравомыслящая личность, если даст себе труд поразмышлять о человеческом достоинстве. Не называя имен - да в этом и не было необходимости, - Иоанн Павел II бросал вызов тому миру, откуда пришел сам, - миру за «железным занавесом»:

Ущемление религиозной свободы отдельного человека и целых сообществ губительно не только само себе, но и потому, что оно является атакой на человеческое достоинство... [Это] величайшая несправедливость по отношению к самой сути человека, к тому, что присуще только ему... [А]теизм как явление может быть понят только в сопоставлении с религией и верой. Вот почему трудно... принять позицию, согласно которой только атеизм наделяется правами гражданства в общественной жизни, а верующих... еле терпят, с ними обращаются как с гражданами второго сорта и даже - а такое уже случалось - полностью лишают их гражданских прав.

Вступительная энциклика Иоанна Павла заканчивалась знаменитой цитатой из «Исповеди» Блаженного Августина: «Ты создал нас для Себя, о Господи, и наше сердце не знает покоя, пока не упокоится в Тебе». Вот где, по мнению понтифика, таится ключ к пониманию беспокойства, страха и «неудовлетворенности», присущих современному материализму. Обновленная решениями Второго Ватиканского Собора, Церковь имеет что предложить миру. Можно успокоить мятущиеся сердца, утолить духовный голод и развеять страхи, одолевающие современный мир, если мужчины и женщины проникнутся проповеднической, пастырской и величественной миссией Христа, то есть свободно постигнут истину, будут свободно поклоняться истине и свободно служить друг другу и всему миру в истине.

Энциклика «Redemptor Hominis» предлагала миру Церковь, исполненную любви к человечеству, ибо - это было самым весомым аргументом - Бог «так возлюбил мир» (Ин. 3.16), что отдал Сына Своего Единородного для искупления человеческих грехов. Современность взирает на историю весьма серьезно. Так же поступает и Церковь, причем уважение к истории сочетается у нее с убеждением в том, что существует лишь одна человеческая история - история, наполненная присутствием Бога и обещанием искупления. В этом обещании, считал Иоанн Павел, надо искать ответ на страхи, преследующие человечество в конце двадцатого столетия, и ответ этот состоит в служении всему миру.

<< назад далее >>