Демустье А. Монашеская жизнь: притча ее истории

На протяжении долгого времени монашеская жизнь пользовалась в Церкви особым уважением, так как монахи дерзновенно отождествляли ее с совершенным образом христианского существования. В наши дни она глубоко затронута изменениями, происходящими в Западной Европе. Как правило, монашествующие не представляют собой социальное большинство, и ряды иноков значительно поредели. Причина тому - резкое ухудшение демографической ситуации общества. Многие монахи, наблюдающие глубокие изменения в своем образе существования, уже не способны определить самобытность монашеского призвания.

Каким образом представить не то, что есть монашеская жизнь, которая является жизнью, рожденной в крещении - жизнью всех без исключения христиан, но то, что ее характеризует, не нанося при этом ущерба иным формам христианской жизни, а также не создавая впечатления, что она, иноческая жизнь, присваивает себе святость и совершенство добродетелей, как она это делала, по всей видимости, в прошлом?

В нашем небольшом исследовании мы постараемся использовать историю монашеской жизни в качестве некоей притчи, позволяющей более глубоко понять следующее утверждение: монашеская жизнь есть христианская жизнь, организованная определенным образом для того, чтобы напоминать в Церкви о некоторых основополагающих аспектах призвания, к осуществлению которого, независимо от своего церковного и гражданского состояния, призван каждый христианин. Каждый крещеный призван последовать за Христом; в силу этого христианин становится членом братской апостольской общины. Монашеская жизнь это некое призвание: инок должен провозглашать, что всякая христианская жизнь призвана быть жизнью во Христе.

В нашем изложении мы не будем пытаться доказать это утверждение. Мы попытаемся лишь поведать об истории монашеской жизни и через это раскрыть ее смысл. Изложение это включает три части: рождение монашеской жизни - отцы-пустынники; исходное положение - монашеская жизнь в Средневековье; ее развитие в Новое время - ее активное участие в социально-общественной жизни. В заключение мы постараемся оценить значение современности для монашеской жизни.

Рождение монашеской жизни

«Житие Антония Великого» Афанасия Александрийского

Афанасий Александрийский - великий богослов. В середине четвертого века он был епископом Александрии - столицы Египта и наиболее древнего центра христианского мира в Римской империи. Во всей Церкви он пользовался огромным моральным и вероучительным авторитетом. Это позволило ему предложить написанное им «Житие Антония Великого» в качестве образца для нарождающейся монашеской жизни.

В эту эпоху христианство начинает занимать главенствующее положение в Римской империи. Гонения и мученичества становятся все более редкими и в конце концов прекращаются после того, как сам император объявил себя христианином. Исповедание веры во Христа и вхождение в Церковь более не сопряжено с социальным риском. Число крещеных начинает возрастать, и они суть таковы или потому, что их родители были христианами, или потому, что их окружение было христианским. Отныне христианская жизнь может довольствоваться обыденным существованием, которое уже не требует личного опыта и подвига.

Антоний родился в христианском селении, в семье христианских родителей. Будучи послушным ребенком, он проводил время в доме и по воскресеньям за Евхаристией внимательно слушал проповеди. Он был воспитан родителями и сельским священником. Если бы его жизнь продолжалась обычным образом, он стал бы добрым семьянином или хорошим священником. У него были бы послушные христианские дети и ничего особенного в его жизни не произошло бы. Однако, когда ему исполнилось двадцать лет, его родители умерли и он остался один, имея на руках малолетнюю сестру. И тогда он услышал провозглашенный священником, совершавшим Литургию, евангельский призыв «все оставить и последовать за Христом». Антоний раздал все свое имущество, поручил сестру общине посвященных Богу дев и начал проводить отшельническую жизнь - стал учеником некоего подвижника, который жил неподалеку от его селения. Он успешно прошел первую степень искуса, поддерживаемый жителями родного села, с которыми у него были дружеские отношения. И все же он продолжал испытывать чувство неудовлетворенности и, исполнившись дерзновения, удалился в пустыню1.

Основы монашеской жизни

Прежде чем продолжить рассмотрение жизни Антония, следует раскрыть те элементы, которые изначально содержались в его призвании и которые позволяют уточнить все то, что легло в основу созревания и возрастания нарождающейся монашеской жизни.

Антоний - первый монах, основатель уставной монашеской жизни, родился в христианской семье; его родители вместе с приходским священником дали ему христианское воспитание. В это время здесь уже существовала община дев, посвященных Богу, а неподалеку от Антониева селения, жил некий отшельник, который мог принять его и преподать ему основы подвижнической жизни.

Именно в Церкви, обладающей определенной структурой, порожденной различием между жизнью в браке, литургическим апостольским служением и словесным служением - проповедью Слова Божьего, и раскрылось в Антонии призвание к монашеской жизни, прототипом которой он стал. Благодаря браку и священству Церковь уже пребывает в полноте христианского призвания во всем его наиболее требовательном апостольском измерении. Церковь - школа святости: подобно своим родителям и сестре, Антоний находится на пути, ведущем к подлинной евангельской жизни и мудрости. К тому же миссионерское воздействие Церкви той эпохи - весьма значительно: оно охватило уже почти весь цивилизованный мир. В каждом селении местная христианская община постепенно восприняла почти все население, а сама Римская империя находится на пороге своего полного превращения в империю христианскую. Церковь обратила уже почти весь цивилизованный мир.

Таким образом структурированная таинством брака и таинством священства, Божья Церковь уже живет во всей полноте своего апостольского призвания, рожденного в крещении и завершенного в Евхаристии. Итак, что же нового могла принести нарождающаяся монашеская жизнь в эту раннюю Церковь? Невольно возникает первый ответ: ничего. Все уже дано. То новое, что принесет житие Антония, не будет характеризоваться притязанием внести в жизнь Церкви нечто такое, что ранее не существовало. И это тем более верно, что в Церкви от начала ее бытия уже существовали общины «дев», о чем свидетельствует Новый Завет.

Девство и брак

«Девственники» это прежде всего мужчины и женщины, победившие (подобно мученикам, иногда даже ценою собственной жизни) искушение идолопоклонства; это также мужчины и женщины, отказавшиеся от брака и пребывающие в напряженном ожидании неминуемого и близкого пришествия Господа. Изначально в Церкви девство есть образ жития, пронизанного стремлением выявить дар святости, уже действующий в сынах Божьих, рожденных в двух таинствах - Брака и Священства. Само по себе девство не является таинством и не сопряжено с каким-либо действием благодати. Но, как бы предвосхищая, оно раскрывает всю полноту крещальной и евхаристической жизни, к которой приобщают таинства брака и священства. Итак, сыны Божьи рождены этим двойным служением, каждое из которых необходимо для рождения христианина, и уже одухотворены тайной братства сынов Божьих - братства, которое коренится исключительно в причастии к Божественному Сыновству Единородного Сына, «старшего посреди множества братьев». Такое требование целомудренной жизни, которое каждый христианин начинает ощущать либо в браке, либо в священстве, изначально олицетворялось существованием в христианской общине мужчин и женщин, отказавшихся от брака, дабы с большей полнотой обозначить крещальную и евхаристическую святость, присутствующую и в брачной жизни и в священническом служении.

До обращения всего общества такая форма христианской жизни не нуждалась в создании особого института в Церкви; во-первых, это было бы невозможно в тот период; во-вторых, угроза гонений и разрыв с тогдашним обществом - неизбежные для каждого человека, становящегося христианином, не могли породить необходимости в установлении особого монашеского института. Отметим, что подобный образ жития неким спонтанным образом предсуществовал в ранней христианской общине. В селении Антония пребывала община дев и один аскет.

Церковь в эпоху родителей Антония

Церковь в эпоху родителей Антония последовательно осуществляет свое апостольское призвание. Она еще продолжает борьбу с враждебным языческим миром; следование за Христом привело ее к опытному познанию разрыва с миром, которое выявляется все еще возможным мученичеством. В обществе, не все члены которого суть христиане, братский характер общины сынов Божьих остается зримым как для самих членов этой общины, так и для язычников. Следовательно, здесь присутствуют и достаточно ясно раскрыты основные измерения христианской жизни: апостольский динамизм, вытекающий из решимости все оставить ради Христа, как следствие приводит к возникновению общины братьев. Однако в эпоху Антония и тем паче при последующем поколении (поколении Афанасия Великого) успех проповеди Христовой - все в целом общество становится христианским - начинает как бы затенять инакость, свойственную ранней христианской общине.

Цель предпринятого и осуществленного героем Афанасия делания - заложить основы некоего образа жизни, который еще более ярко выявит два внутренне присущих всей христианской жизни свойства. Отныне сущностью монашеской жизни становится напоминание всей Церкви о необходимости порвать с миром, так или иначе все бросить и последовать за Христом; подвижническая жизнь должна показать, что этот выбор рождает общину учеников. Такая подвижническая жизнь станет «совершаемым Церковью памятованием Евангелия»2. Все христиане должны ответить на призыв Христа и позволить Духу собрать их как учеников. Именно на этом призвании основывается апостольская жизнь всякого христианина.

Рождение подвижнической жизни как института

Итак, Антоний погрузился в безмолвие пустыни. Вначале он поселился в гробнице, а затем, еще далее, в каком-то «пустом огражденном месте». Его делание, сознательно представленное как подвиг некоего героя, обладает точной семантикой: одухотворенный верой, человек отвечает на призыв Святого Духа и опытно познает, что можно жить без помощи кого бы то ни было, доверяясь лишь одному Богу.

Прошло двадцать лет, и друзья Антония, которые издали со страхом и восхищением поддерживали его, принудили его выйти из своего укрепления. С изумлением они увидели появление Антония, тело которого «сохранило прежний вид», физическую крепость и здоровье, «не утучнело от недостатка движений, не иссохло от постов и борьбы с Демонами», перед ними стоял исполненный внутреннего равновесия человек, с личностью, настолько расцветшей, что в нем «как бы естественным» образом глаголала божественная благодать3.

Его друзья, свидетели этого чуда (оно есть также полный расцвет человеческой природы), решили присоединиться к нему и вместе с другими, все более и более многочисленными, христианами основали в глубокой пустыне разные мужские общины, посвятившие себя восхвалению Господа, и проводили братскую жизнь, освобожденную от свойственных мирской жизни изнурительных социальных соперничеств. Афанасий описывает такую общинную жизнь как прообраз небесной Церкви и дает понять, что такая жизнь сумела преобразить пустыню, в которой до этого могли жить лишь преступники и дорожные разбойники.

«Монастыри в горах подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ и которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собой взаимную любовь и согласие. Подлинно представлялась там как бы особая область богочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного, не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех одна мысль - подвизаться в добродетели. А потому кто видел эти монастыри и такое благочиние иноков, тот должен был снова воскликнуть и сказать: „Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! Расстилаются они, как долины, как сады при реке, как алойные дерева, насажденные Господом, как кедры при водах"» (Числа, гл. 24, ст. 5-6)4.

Далее Афанасий приводит своего героя в Александрию, где свирепствует последнее, Максиминово, гонение на христианин. Антоний желает принять мученичество, но это ему не было дано. «Пойдем и мы, чтобы или подвизаться, если будем призваны, или видеть подвизающихся <...> А когда гонение уже прекратилось <...>, тогда Антоний оставил Александрию и уединился снова в монастыре своем, где ежедневно был мучеником в совести своей и подвизался в подвигах веры»5.

Итак, нарождающаяся подвижническая жизнь как бы заменяет свидетельство, то есть мученичество. Без пролития крови она являет «прилепление» ко Христу посредством жизни перед лицом всего общества посвященной Господу. В Церкви эта жизнь напоминает о смысле апостольского свидетельства par excellence: отдавание своей жизни ради Христа.

Далее, согласно Афанасию, пустыня Антония и его собратьев стала своего рода отправной точкой для «апостольских хождений». Призванный своим епископом, Антоний отправляется в путь, дабы пробудить евангельскую жизнь в городах, населенных христианами, проповедовать язычникам и даже, несмотря на то что у него не было образования, философам. Исполнив же свою миссию, он всякий раз удаляется в свою пустыню, где принимает многочисленных паломников, пришедших сюда в надежде исцелить свои болезни и получить от него духовное укрепление.

Не колеблясь Афанасий подчиняет историческое изложение необходимости передачи вероучения: он сознательно представляет делание Антония и его сотоварищей как уподобление жизни Христа. Все покинув ради следования за единым Иисусом Христом, ученик оказывается собранным с другими в общине братьев, следующих за Христом. И тогда они становятся причастными к Его Миссии. Они шествуют перед Ним, как апостолы. Таким образом, Афанасий с самого начала полагает в основу то, что впоследствии, на протяжении столетий, станет самобытной чертой подвижнической жизни. В Церкви, которая как бы «сплетается» с обращенным ею миром, подвижническая жизнь стремится олицетворить разрыв с миром и необратимую самоотдачу, неизбежно вытекающие из следования за Иисусом Христом. Одновременно подвижническая жизнь стремится раскрыть следующее: быть учеником Христовым означает собирание в единое братское тело - тело, которое есть возвещение небесного братства сынов Божьих. И здесь возникает великое искушение, которому очень часто подвергались монахи и подвижники: помысел о том, что подвижническая жизнь - жизнь более христианская, нежели жизнь простых верующих. Однако подобное утверждение расходится с Евангельской Вестью. Все христиане так или иначе призваны внутренне пережить евангельское требование все покинуть и от всего отречься. В Церкви каждый уже ощущает это братство сынов Божьих, но не все крещеные призваны устроить свою жизнь так, чтобы, через вхождение в конкретную монашескую общину, раскрыть перед обществом саму природу такого отречения и братства.

Оба эти аспекта, сами по себе обладающие апостольской значимостью, по ходу истории будут воплощаться во все более и более разнообразные формы подвижнической жизни соответственно их причастности к расширению той Миссии, которая возложена на всю Церковь.

Таким образом, жизнь пребывающих в пустыне общин раскрывается как разрыв с миром - разрыв, который становится братской связью и апостольством.

На протяжении церковной истории значение слова «апостольский» изменялось. Неизменно и всегда это слово означает: по образу апостолов. «Матрица» церковной жизни подобна зерну, посеянному в землю; на протяжении первого периода она будет рассматриваться как образ жития, описанный в первой главе «Деяний апостолов»: «<...> взошли в горницу. <...> Все они единодушно пребывали в молитве [и ожидании» (гл. 1, ст. 13-14). В дальнейшем эта церковная жизнь устремится к страннической жизни, описанной в конце Деяний апостолов и возвещенной апостолами, посланными проповедовать Евангелие.

Итак, этот - египетский - опыт четвертого века привел к рождению подвижнической жизни как института, основанного на всем том, что уже существовало в ту эпоху, но без официально определенных форм. Этот опыт будет обобщен и необычайно быстро распространится по всей Церкви.

Исходное положение: монашеская жизнь в Средневековье

Жизнь Антония в пустыне была опасна. Многие пустынножители приняли здесь страдание. При жизни подвижника, делание которого Афанасий представляет как нечто единственное в своем роде, многие другие подвижники, в частности Пахомий, внесли свою лепту в такое делание, но при этом больше настаивали на его общинном характере. Два течения - анахоретское и киновитское - повлияли друг на друга, уравновесились и повсеместно утвердились. Благодаря Василию Великому монашеская жизнь распространилась на Востоке, охватив даже города, а затем, благодаря Блаженному Августину, - на Западе.

Конечно, отшельники, Божьи люди, живущие на границах христианского общества, девы и затворники, живущие внутри городского пространства, и паломники на протяжении всей истории Церкви так или иначе продолжают являть миру требования христианской святости. Однако подобного рода образы подвижнического жития не восприняли институциональный характер уставной монашеской жизни. И поэтому они не обладают равным церковным значением.

В Средние века такая монастырская жизнь распространилась по всей Западной Европе, сопровождая и часто опережая евангелизаторскую волну. На Востоке в основу такой жизни легла монастырская традиция Василия Великого, причем ее формы не отличались большим разнообразием. На Западе монашеская жизнь не пользовалась поддержкой со стороны империи; поэтому она породила множество форм, наиболее известной из которых является бенедиктинство. В каждом регионе, и даже в каждой местности, находился собственный монастырь или пустынь, так или иначе принимающие участие в местной социальной жизни. Тот, кто пожелал все покинуть и последовать за Христом, не обязан удаляться в пустыню для одинокой подвижнической жизни. Он может просто поступить в монастырь и возложить на общину заботу о своем будущем, отказываясь таким образом от прав собственности на самого себя (если он имеет таковые). Захваченный радостным порывом монахов, ответивших на призыв Христа, новоначальный отсекает свою волю и самоуправство, отрекается от своего имущества, даже если речь идет о каких-то лохмотьях, входит в монастырь переступая порог монастырской ограды и начинает жить одной жизнью вместе с братьями, согласно монастырскому уставу.

Созерцательная подвижническая жизнь

В качестве примера можно взять бенедиктинский монастырь. Здесь община научает новоначального монаха воспевать славу Богу во время церковной службы - главное занятие в бенедиктинском монастыре. Вместе с братьями он занимается ручным трудом, чтобы добыть пропитание для насельников монастыря, бедняков и разного рода пришельцев, остановившихся в монастырской гостинице. Если же речь идет о монастыре уставных каноников, то здесь ручной труд заменен пастырским служением в местной христианской общине. Здесь новоначальный монах отказывается от личных усилий по реализации собственной личности и погружается в безмолвие, которое приобщает его к истинному братскому общению. Благодаря такому общению постепенно и не без долгой внутренней борьбы с самим собой он достигает целостного расцвета, растворенного покоем, который мало-помалу рождается в его душе в силу совершенных им отречений. Монах научается жить жизнью, которая есть поистине его собственная жизнь постольку, поскольку он принял ее от общины.

Со временем правила монастырского жития, которые диктует ему устав, перестают быть внешними требованиями. Личность монаха достигает свободного и истинного самовыражения благодаря монастырскому богослужению и совместному совершаемому в безмолвии труду; безмолвие это раскрывает взаимное общение, так как именно в безмолвии каждый поистине общается с другими. Отныне благодаря личному обращению в монахе раскрывается иное, более истинное и более реальное измерение его индивидуальности, то измерение, какое он получает от Господа через своих братьев. Иными словами, он в полной мере становится самим собой как член единого тела. И если вся эта община состоит из людей, достигших свободного самовыражения проводя уставную жизнь, она становится живым телом, излучающим мир, который пронизывает жизнь братьев. И община, и каждый ее член становятся живым образом Евангелия, и в силу этого община становится общиной апостольской.

Итак, подобная форма христианского жития неким особо зримым и даже зрелищным образом выдвигает на первый план свойственные монашескому призванию разрыв с миром и отречение от всего мирского. Вначале следует переступить порог, войти в монастырскую ограду и все покинуть. Из этого следует, что подобная форма подвижнической жизни выявляет вселенский характер братства сынов Божьих - братства, которое рождается не от плоти и крови, но от призыва Христа. Всякий, и даже наиболее созерцательный по своему уставу, монастырь есть оплот апостольства и свидетельство о грядущем Царствии Божьем.

Апостольский смысл подвижнической жизни

Подобно всякой истинной христианской жизни, монашеская жизнь в своей основе есть жизнь «апостольская». Она есть свидетельство о Христе и проповедование Евангелия.

Монашеские общины суть общины, проводящие истинно христианскую жизнь; силою Духа Святого эти общины образуются для того, чтобы зримо явить в Церкви два аспекта крещального освящения, которые каждый христианин переживает по-своему; однако брак и священство прямо не выражают оба эти аспекта: напоминание о евангельском отречении и возвещение грядущей братской жизни.

Всякая истинно христианская жизнь есть «прилепление» ко Христу, которое осуществляется постепенно и приводит христианина к освобождению от своего достояния и от своей самости. Однажды он сможет раздать то, чем он еще обладает, и тогда практически у него не останется какой-либо собственности. Конечно, он должен будет считаться с желаниями своих близких и ему придется отказаться от собственной воли, на основе которой ранее он устраивал свою жизнь. Он должен устанавливать все более и более тесные, братские отношения с ближними. Со временем супруг и супруга откроют, что однажды сделанный ими выбор подразумевает отказ от всех прочих возможных партнеров. С возрастом плотское выражение их любви станет менее интенсивным и менее плодотворным - именно в этот момент им придется установить отношения равенства со своими детьми, в свою очередь достигшими зрелости и ставшими супругами, семьянинами - отцами и матерями. И тогда им придется ввести в свою супружескую жизнь новое, все более возрастающее требование целомудрия.

Необходимо постоянно напоминать о важном значении этих постепенно открываемых всеми христианами требований; и ради этого подвижническая, монашеская жизнь устраивается таким образом, который с самого начала позволяет членам общины отказаться от всего, дабы сразу же, во имя Христово, все получить от общины. И поэтому подвижническая жизнь становится в Церкви напоминанием о грядущей небесной общине. Всенародное принесение монашеских обетов делает зримым присутствие в Церкви небесной, уже действующей, общины. Именно в этом и заключается самобытный, свойственный монашеской общине образ христианской святости, к которой она призвана, как и всякий крещеный человек.

Непонимание этого часто приводит к неверному представлению о добровольной нищете подвижнической жизни. Такая нищета не сводится к обладанию меньшему, чем у других. Скорее наоборот, ибо община объединяет бездетных холостяков, которые значительно меньше тратят и которые могут значительно больше работать. Свойственная монаху нищета есть прежде всего изначальное и принятое раз навсегда решение, в основе которого лежат нормы, уже определенные уставом: монах не должен быть владетелем того, что он получает, и того, чем он пользуется; у него не должно быть личной собственности. Безусловно, преломление общинного «хлеба» (то есть богатства) с наиболее бедными представляет собой весьма острую проблему. Однако обет нестяжания осуществляется прежде всего через целостное преломление этого «хлеба» в самой общине.

Монашеское исповедание, или принесение обетов

Радикальность отречения от мира и готовность все разделять с общиной с особой силой выражается в монашеском «исповедании». Совершая это «исповедание», монах приносит обещание - раз навсегда - окончательно и бесповоротно отречься от мира и все разделить с общиной. (Все же в силу своей мудрости и милосердия Церковь в случае необходимости прибегает к принципу «икономии».) Это единое «исповедание» содержит в себе три обета, которые суть одно - соответственно трем измерениям человеческого существования: целомудрие, нестяжание (бедность) и послушание. Благодаря общине, жизнь которой определяется уставом или «конституциями», человек, принесший обеты, способен полностью возложить на Христа, за которым он решил последовать, заботу о своем будущем. Будучи уставной, то есть определяемой уставом или «конституциями», монашеская жизнь гласно, в Церкви, выражает свое отречение от мира и ту братскую жизнь, то есть последование за Христом, которой живут все христиане, не принося при этом особых обетов и не обозначая ее в глазах общества каким-то особым и определенным образом.

Апостольская жизнь

Всякий христианин, если он поистине Христов, тем или иным образом должен дать свидетельство об Иисусе Христе, Который был послан Отцом совершить Миссию - Миссию, которая облекается не в форму власти, но в форму служения.

Монашеская община как единое тело и каждый из ее членов должны постичь, что Христос отправил их на служение человечеству ради славы Божьей. Прочие христиане не менее других наделены апостольским духом; однако монахи и монахини воплощают этот дух по-иному. Приобщение к братскому телу - общине - через гласно приносимый обет есть уже некое миссионерское делание. И первая миссия, содержащаяся в монашеском «исповедании», есть провозглашение делания, совершенного Христом-Служителем: Он освободил человечество от власти «ветхого человека» и собрал всех людей в единое тело, Главой которого Он является.

На Западе в продолжение шести столетий такое апостольское служение сводилось прежде всего к восхвалению Бога. Средневековая монашеская жизнь главным образом раскрывала непрестанную молитву Церкви - Церкви, которая благодарит Бога за пришествие Христа и умоляет и предстательствует в ожидании Его возвращения. Как правило, монахи никогда не выходили за пределы своего монастыря; и все же они сыграли значительную роль в деле евангелизации Европы. Опираясь на принесенный иноками обет послушания, епископы и Папы часто посылали их к границам христианского мира. Здесь они основывали монастыри, центры новых приходов, в дальнейшем становившихся независимыми. В каждой стране, в каждой области и в каждой местности были свои монастыри или по крайней мере пустыни.

Евангелизаторский порыв, свойственный этой монашеской жизни, отвечал требованиям и возможностям тогдашнего общества. И когда в обществе начались глубокие изменения, монашеская жизнь создала новые формы, соответствующие апостольским нуждам времени.

Активная монашеская жизнь в эпоху Нового времени

В середине Средневековья монашеская жизнь достигла зрелости и с наибольшей полнотой выразилась в относительно простой форме созерцательного по своему характеру монастыря; такая форма иноческой жизни позволила нам углубиться в смысл уставной монастырской жизни в ее целом. Все же в своем развитии она приняла два направления - одно, более общинное (киновитское), цистерцианское, другое же - более отшельническое (анахоретское), картезианское. Уставные каноники взяли на себя тяжесть пастырского служения.

В тот же период с появлением нищенствующих орденов подвижническая жизнь испытала плодотворную мутацию. Святой Доминик, святой Франциск Ассизский и триста лет спустя святой Игнатий Лойола создали новые формы подвижнической жизни и тем удовлетворили апостольские нужды бурно развивающегося общества. Более совершенная организация социальной и политической жизни породила интенсивную циркуляцию денег, идей и людей и пробудила новые устремления. Наряду с созерцательной жизнью утвердилась так называемая активная жизнь. Монашествующие призваны жить соответственно одним и тем же - изначальным - требованиям, однако образ этой жизни должен отвечать новым условиям Миссии - действенно обозначить отреченность от всего мирского и братскую жизнь (к чему призван всякий христианин).

Святой Доминик, уставный каноник, вместе со своим епископом был послан проповедовать среди еретиков (катаров); во время этой миссии он заметил, что образ мышления и действия цистерцианцев, посланных Папой, не соответствовали поставленной задаче. Доминик предложил своим братьям выйти за монастырскую ограду и отдать себя проповедническому служению, основанному на нищенствующей жизни - жизни на подаяние. Доминик сохранил устои общинной жизни как средство подготовки и переподготовки, как исходный рубеж, как отправную точку подвижнической жизни, воплощенной в некое апостольское «хождение» по двое, подобно ученикам Христовым в Евангелии. Таким образом, и то, и другое - общинная и проповедническая жизнь - суть подлинная подвижническая жизнь. Посланничество по двое - в качестве членов общины - становится осуществлением общности и отречения от мирского так же, как и сам монастырь, который в свою сугубо подвижническую педагогику включил строгую интеллектуальную и богословскую подготовку. Итак, проповедование и монастырская жизнь есть образ самосовлечения и общности.

Замысел Франциска Ассизского также прежде всего апостольский. Франциск и братья, которых он обрел все покинув ради следования за Христом, предложили братскую жизнь, чуждую любой форме собственности и таким образом провозглашающую существование общины, основанной на принятии каждого, кто согласен присоединиться к этому новому братству отрекаясь от какой бы то ни было «личной» собственности. В противоположность находящимся на подъеме городским коммунам, в основу своего существования полагающим некую «хартию», которая гарантирует членам коммуны (исключая при этом всех неимущих) владение движимым и недвижимым имуществом, францисканская община следует за Иисусом Христом в братском согласии всех тех, кто отрекся от всякого обладания. Францисканская апостольская проповедь есть прежде всего этот образ жития в свободе - идет ли речь о монахе-ремесленнике или о монахе, совершающем церковное служение. Франциск и Доминик одушевлены необходимостью проповедовать Евангелие всем без исключения - и тем, кто движимы новыми свойственными эпохе требованиями, и наиболее бедным, которые в силу социального развития, оказались отброшенными на задворки общества. Ради этой апостольской цели Франциск и Доминик создают новые формы подвижнической жизни, которые, как и прежде, основной акцент ставят на отречении от всего мирского и на необходимости братской жизни.

Игнатий Лойола и его первые «спутники» продолжили это стремление «приспособить» формы подвижнической жизни к новым условиям апостольского существования, сохраняя при этом изначальные основные черты подвижнической жизни. В XVI веке великие географические и астрономические открытия, изобретение книгопечатания и достаточно развившаяся социальная организация общества расширили идейный обмен и способствовали возрастанию коммуникативных связей между людьми. В эту эпоху Общество Иисуса смогло организоваться как община братьев, существование и цель которой полностью определяются проповедью Евангелия. Ради целостного и многообразного служения во имя человечества Общество Иисуса полностью предоставило себя в распоряжение Церкви - и в этом служении оно подражает Христу-Служителю. В Обществе Иисуса упразднились как старые формы монашеского общежития, так и повседневного монастырского богослужения, продолжающие бытовать у доминиканцев и францисканцев. Поприщем «воплощения» общинного духа и отречения от мирского становится главным образом исполнение Миссии и связанная с нею духовная и человеческая подготовка.

Монашеская педагогика есть прежде всего некий «осмос». Новоначальный инок проходит искус вместе с опытными иноками и у них на глазах. Для делателей апостольства, разбросанных (одни больше, другие меньше) по всему миру ради Миссии, сама цель и способы ее достижения стали «поприщем» отречения от мирского. Миссионерское служение есть сущность того, что братья Иисусовы желают «преломить». Образ же его осуществления - един для всех. Следовательно, он предполагает подобающее человеческое и духовное воспитание и образование, которые в свою очередь понимаются и переживаются как навык в братстве и отречении.

Подобная форма подвижнической жизни, задуманная как странничество, отныне становится своего рода полюсом по отношению к созерцательной жизни за монастырской оградой, из которой монах, как правило, никогда не выходит. Такая странническая подвижническая жизнь была сопряжена с духом паломничества в эпоху, когда число паломников-мирян пошло на убыль по сравнению с такой классической паломнической эпохой, какой были Средние века. Монашествующий по образу Игнатия Лойолы - это монах, кельей которого является его апостольское делание. Это делание есть поприще его аскетических подвигов, побуждение к молитве и общинное исполнение принесенных им обетов.

В реальности изначальный образ жития, лежащий в основе духовного порыва Франциска Ассизского, а затем - Игнатия Лойолы и его первых «спутников», не мог быть реализован во всей полноте. Институциональное мышление общества оказалось недостаточно гибким для его полного осуществления. При жизни самих основателей и при их активном содействии жизнь нищенствующих орденов приняла некую посредническую форму между жизнью за монастырской оградой и апостольской подвижностью. Монашествующий воспитывается и переучивается за монастырской оградой и затем выходит из нее, дабы в нестяжании проповедовать Евангелие.

Общество Иисуса и возникшие после него конгрегации схожего типа очень скоро принуждены были ограничить пределы своего странничества и взять на себя различные социальные служения, которые, несмотря на всю их срочность и необходимость, общество не могло обеспечить. Поэтому, начиная с XVI века и до наших дней, большинство так называемых активных мужских и женских монашеских общин приняли участие в деятельности различных социальных институтов, главным образом в школах и больницах; это позволило монашествующим совершать подлинное служение на благо людей, а подвижническая апостольская жизнь через это обрела признание со стороны общества и опорную точку как для формирования самих монахов, так и для исполняемой ими работы ради грядущего Царства.

В результате подвижническая жизнь обрела некий новый образ. В противоположность монастырской жизни и наряду с обителями нищенствующих орденов такая подвижническая жизнь представляет собой прежде всего своего рода институт социального обслуживания. Это связано с настоящим парадоксом, ибо дома так называемых активных монашествующих конгрегации так или иначе принимают облик классического монастыря, где преподавание и уход за бедными как бы заменяет монастырское уставное богослужебное пение. Подобная ситуация соответствует нуждам и возможностям эпохи и представляет собой подлинное, хотя и ограниченное, осуществление изначального замысла основателей.

От устава к конституциям

Всякая община подвижников или подвижниц, основанная на игнатьевской традиции, образована главным образом сознанием общей Миссии, которую инок переживает в общем теле - общине - и как член этого тела - общины. Поэтому возникает необходимость в институте более сложном, нежели тот, что определяется древним монашеским уставом, лежащим в основе повседневной жизни монаха. Активная подвижническая жизнь нуждается в разумном распределении делателей «в винограднике Господнем». Также следует обеспечить подготовку, в результате которой монах получит некое внутреннее основание, позволяющее ему совмещать подлинную духовную жизнь с трудом. Кроме того, необходима и профессиональная подготовка. Труд на поприще социального обслуживания нуждается в определенном профессионализме. Следовательно, конституции играют роль древнего устава. Подобно уставу, они предоставляют активной конгрегации средства для реализации Миссии и формирования членов конгрегации, которые продолжают осуществлять самосовлечение и общность братской жизни - общность, характерную для уставной монашеской жизни.

Святой Доминик взял за основу уже существующий устав - устав Блаженного Августина. Однако впоследствии он получил от Папы буллу, которая освобождала Братьев-проповедников от тех положений устава, которые могли воспрепятствовать основанной на обете нестяжания проповеди, и позволяла им составить конституции, определяющие характер и направление Миссии. Итак, три элемента - устав, булла и конституции соответствуют определенному этапу развития гак называемой смешанной монашеской жизни, совмещающей основания монастырской и странствующей миссионерской жизни. Позднее Игнатий Лойола в свою очередь получил буллу, содержащую базовые элементы, «образ жития» новорожденного ордена. Эта булла позволила святому Игнатию создать конституции, отвечающие этому «образу жития», подвижнической жизни, полностью посвященной миссионерскому служению.

Конституции активных монашеских конгрегации тождественны уставу созерцательных монастырей. Обе эти противоположные и дополняющие друг друга формы одной и той же подвижнической жизни характеризуются присущей им радикальностью - «уставностью». Всякое служение, связанное с Миссией, может быть поприщем подлинной подвижнической жизни, орудием самосовлечения и жизнью ради Единого Бога, переживаемой членом братского тела - общины. Именно это раскрывают как устав, так и конституции всем, от новоначального монаха до игумена и общего монастырского возглавителя. Следовательно, традиционный термин «уставный», обозначающий такую форму подвижнической жизни, обладает очень точным и очень глубоким смыслом, который необходимо сохранять, ибо термин «монашествующий» является слишком расплывчатым, так как может указывать и на другие формы жизни, основанной на монашеских обетах.

Устав, представляющий собой нечто незыблемое и неизменное, на протяжении истории постоянно дополнялся «Сводом постановлений» - вторичным по своему значению документом, который может быть изменяем «капитулом» - собранием возглавителей монастыря. Такой «Свод» определял конкретное применение устава соответственно времени и месту. Подобным образом конституции Общества Иисуса предусматривают некие «уставы» (во множественном числе!), уточняющие образ подвижнического жития в особых ситуациях, соответственно возложенным на монаха послушаниям, которые он должен был выполнять, когда находился в монастыре, а не в Миссии. Необходимо в свободе жизненно осуществлять принципы, содержащиеся в уставе - именно это и раскрывается в упомянутых, вторичных по своему значению, более подробных, чем устав, документах. Начиная с XVII века эти документы были так или иначе как бы отождествлены с уставом. В результате в XIX веке возникла некая законническая тенденция. Устав становится регламентом, возводящим на уровень руководящего принципа совокупность мелких деталей. Устав представляет Закон, данный Богом как руководящий жизненный принцип, позволяющий войти в свободу уставной апостольской жизни, будь она созерцательная или активная. Устав постоянно подвергается угрозе забвения и оттеснения на задний план вторичными толкованиями, которые остаются законными лишь при условии сохранения ими своего вторичного характера. Новый Завет учит, что Закон служит Свободе и что Свобода позволяет человеку исполнить Закон - не как раб, но как сын. Обвинение в том, что на Западе уставная монашеская жизнь исполнена законнического и юридического духа, отчасти справедливо. Обвинение это относится прежде всего к двум последним столетиям. В значительной мере упадок этот есть следствие незнания подлинного устава (или конституций), который был заменен вторичными регламентами. Итак, необходимо вернуться к изначальному уставу как к принципу толкования всей той совокупности документов, которую устав породил на протяжении столетий, - как к принципу редактирования новых текстов, отвечающих духу нашего времени. В этом и заключается один из аспектов современного монашеского возрождения. Изначальный устав прямо и недвусмысленно, тем или иным образом неизменно говорит о том, что он, устав, должен интерпретироваться в свободе Духа.

Заключение: вызов современности

Начиная с XVI века, параллельно монастырской жизни, которая продолжает сохранять верность самой себе, активная подвижническая жизнь испытывает бурный расцвет. Она стала присутствовать во всех сферах апостольской жизни Церкви. В Европе, в частности во Франции, в конце XIX века ее присутствие было чрезвычайно массивным и, как следствие ее успеха, почти давящим6.

Благо, которое она принесла Церкви, - огромно; однако у каждой медали есть оборотная сторона. Вначале подвижническая жизнь понималась как орудие, помогающее Церкви лучше служить людям. Однако впоследствии возникла опасная тенденция: подвижническая жизнь стала отождествлять себя со своим деланием. Монахи или монахини превратились в существа, полностью преданные поставленной перед ними задаче, в специалистов в области аскетики и мученичества, сопряженного с общинной жизнью, целиком и полностью определяемой выполняемой работой.

Вместе с тем, начиная с первых десятилетий XX века, развились иные формы монашеской жизни, и в частности мирские религиозные институты - своего рода посредники между уставной жизнью и мирской жизнью простых христиан. Новые формы служения открылись перед теми, кто пожелал служить в Церкви. Итак, иные возможности открылись перед молодыми людьми в тот момент, когда их общее число уменьшилось вследствие общего демографического упадка и сокращения числа активных христиан.

Иной значительный феномен усугубил напряжение. Отныне гражданское общество в силах взять на себя то многообразное социальное обслуживание, которое ранее осуществляли и привели к зрелости активные монашеские конгрегации. Для обеспечения образования, здравоохранения и т. п. общество более не нуждается, в такой же мере, как в прошлом, в монашеских конгрегациях, ибо они действительно исполнили ту миссию, которая была на них возложена. Следовательно, эти конгрегации принуждены совершить болезненное обращение: они должны отказаться от своей власти и от плодов своего труда. И тогда монашествующие начинают испытывать горькое чувство оттого, что общество все менее и менее испытывает нужду в их присутствии для исполнения тех задач, которые представляются им (вполне ошибочно!) самой сущностью их призвания. Итак, конгрегации испытывают как недостаток притока новых сил, так и кризис, связанный с личностным самоопределением. Они должны поставить перед собой новые цели, исполниться новым духом для того, чтобы предложить некий иной проект, способный привлечь молодых людей - менее многочисленных, но более влекущихся к новым формам подвижнической жизни7.

Появление новых форм жизни, основанной на принесении монашеских обетов и не являющейся в строгом смысле уставной, обязывает более точно определить следующее: что представляет собой притязание уставных монахов жить не по закону «мира сего»? Стремление все покинуть и последовать за Христом долгое время воплощалось главным образом в монашеском пустынножительстве, а затем в иноческой жизни за монастырской оградой. Но что означает это «презрение к миру»? - можно ли сводить его к проводимой в приходах и обычном обществе жизни по образу добрых христиан, как это, видимо, представлялось на протяжении разных эпох многим монахам? По мере того как уставная монашеская жизнь раскрывала свой «потенциал», она выходила за монастырскую ограду, а ее образ жития все более и более приближался к образу существования обычных, простых - столь же ценных для Царствия! - людей.

Мир, от которого бежит (или по крайней мере притязает на это) уставный монах, не есть совокупность всего того, что лежит «на лице земли» (естественная и социальная жизнь людей); сама по себе всякая реальность есть благо, ибо она сотворена Богом. Мир, о котором идет речь, есть поврежденность в каждом человеке всех связей, поврежденность, которая разобщает его способности, душу и тело, ум и чувства. Более того, этот мир есть извращенность отношений между людьми, которая заставляет их жить в обществе, исполненном зависти и соперничества, в котором каждый убежден, что его собственная самореализация может быть осуществлена лишь за счет победы над другим человеком. В своей жизни каждый христианин борется с этой извращенностью, сохраняя верность крещальному обращению. Однако уставный монах притязает на то, что его жизнь есть знамение победы над этой извращенностью и провозглашение нарождающегося общества сынов Отца Небесного. Не будучи совершенным, монах обязуется жить так, как если бы он был таковым, отрекается от социальных - безусловно, вполне законных и психологически полезных - наград и отличий. Не обладая большим смирением, чем другие, и, подобно им, нуждаясь в общественном признании, он обязуется взвалить на себя всю тяжесть унижений, отрекаясь от права на почести и по возможности освобождаясь от всякого почетного статуса. Не будучи смиренным, он обязуется жить так, как если он был таковым, и тем самым принимает возникающее при этом внутреннее, сопряженное со страданием, напряжение. И в силу этого он - член общины, миссия которой - напоминание всем христианам о том, что сотворенный мир есть благо, и лишь «хозяйничанье» человека повреждает его и превращает в орудие насилия.

Поэтому всякий знак общественного признания, который может получить (и получала) уставная монашеская жизнь, каким бы законным он ни был, оборачивается против нее и становится своего рода западней. Имеют ли право на почести монахи, которые в силу принесенных ими обетов отреклись от каких бы то ни было отличий и наград? И среди этих привилегий находится честь принадлежать к мощной и многочисленной монашеской конгрегации. Дух даровал эту мощь потому, что это было полезно для осуществления Миссии. Однако может случиться так, что в иной апостольской ситуации многочисленность и почетный статус теряют свою необходимость, и тогда Дух Святой может призвать монахов следовать новым путям.

Возникновение новых форм монашеской жизни как бы напоминает уставной иноческой жизни о том, что в Церкви не только на ней лежит обязанность раскрывать евангельские ценности. Очевидным образом эти новые формы приходят как бы на смену уставной жизни и развивают те ценности, раскрытию которых она способствовала, открывая пути к ним. Таким образом, новые формы служения, новые истинно подвижнические, хотя и не «уставные», общины как бы принуждают уставную иноческую жизнь заново самоопределиться на основе того, что является в ней наиболее характерным и существенным.

Весьма вероятно, что в Западной Европе подвижническая жизнь более не должна стремиться к многочисленности. Также она должна отказаться от большинства принадлежащих ей предприятий и домов. Конгрегации призваны жизненно осуществлять свое призвание: они должны раскрыть миру истину о том, что отречение есть одна из основ всякой христианской жизни. До тех пор пока монашествующие сохраняют привязанность к своему труду, они находятся в противоречии с тем, чем они притязают быть. Это требование возвращает монашествующих к самой сути их призвания и освобождает их, дабы они смогли строить будущее в соответствии с присущими им харизмами8.

Тем не менее у подвижнической - уставной - жизни есть будущее, ибо возложенная на нее Миссия - раскрытие в Церкви смысла отречения от мирского и провозглашение грядущей небесной общины - остается по-прежнему актуальной. И для этого многочисленность не является необходимым условием. Наоборот, она может явиться препятствием в новых условиях существования христианских общин, отчасти напоминающих условия их существования в IV веке.

В современном обществе истинно христианская жизнь, даже если она и не находится под угрозой преследований, связана с ясно ощутимым отрывом от образа жизни, характерного для окружающей христианина социальной среды. В прошлом на воскресной службе собирались все члены общества. Ныне измерение отречения, свойственное христианской жизни, очевидным образом олицетворяется участием в воскресном евхаристическом собрании. Быть христианином - значит быть «собранным» в общине; это в свою очередь порождает самобытные общинные течения. Свидетельство тому - возникновение множества разного рода движений и общин, как и новые проверяемые на практике формы церковно-приходской жизни: евхаристические собрания без священника, духовническая и катехизаторская деятельность при самом широком участии самих верующих.

Итак, необходимость раскрытия смысла отречения и братской общности ныне не столь актуальна, как в прошлом, когда христиане часто забывали об этих требованиях. Наоборот, сегодня верные нуждаются во внутренней церковной поддержке, которая заключается в раскрытии смысла тех требований, которые современные христиане имеют дерзновение воплощать в своей жизни. Следовательно, уставная подвижническая жизнь должна войти в христианскую общину, ибо только так она сможет обрести свое ясно зримое место в Церкви - не как своего рода образец, предложенный для созерцания и подражания, но как конкретное присутствие, одновременно близкое и различное, как тесное сотрудничество в деле исполнения апостольских задач. Это будущее уже проглядывает в объединениях, включающих верных и известное число монашествующих. Эти объединения начинают проводить работу в многочисленных школьных учебных заведениях и прочих социальных учреждениях.

Более того, в современном обществе, в котором брак превратился в нечто весьма хрупкое, а отношение к священству претерпевает глубокие изменения, все: женатые верующие, члены различных общин, священники и монашествующие - призваны к сотрудничеству в деле исполнения одних и тех же апостольских задач; при этом каждый должен отречься от превосходства, которое он может иметь в той или иной области человеческого знания и культуры, и стремиться поддержать и укрепить самобытное развитие других. Святость иноческого воздержания должна быть сопряжена со святостью брака, ибо в противном случае подвижническая жизнь потеряет всякий смысл в современном обществе, которое с великим трудом сохраняет минимум брачной стабильности. Таким образом христианский брак в своем требовании супружеской верности сможет опереться на то, ради чего приносятся монашеские обеты. Раскрывая нашим современникам смысл христианской святости, подвижническая жизнь сегодня не может не опираться на таинство брака. Христианский брак являет конкретность плодотворного присутствия Любви. И подвижническая жизнь свидетельствует о том, что эта плодотворность преодолевает границы плотского существования.

Примечания

1 Французский перевод см.: В. Lavaud, Antoine le grand, pere des moines. Librairie de l'Universite, Fribourg, 1943; reprise dans Vie des Peres du desert, Lettres Chretiennes 4, Grasset, 1961. Cf. L'entreprise d'Antoine au Desert. «Christus 127», Juillet 1985, p. 345-358. Русский перевод см.: Символ, №8, 1982, с. 47-94.
2 J. Cl. GUY, La vie religieuse. Memoire evangelique del'Eglise. Centurion, 1987.
3 Символ, №8, 1982, с. 56.
4 Там же, с. 70.
5 Там же, с. 71-72.
6 М.-Н. VICAIRE, L'imitation des Apotres, moines, chanoines et mendiants, IV-XIII siecles. «Tradition et spiritualite 2». Cerf, 1963.
7 C. Langlois, le Catholicisme au Feminien... Le Cerf, 1984.
8 После Второго Ватиканского Собора все монашеские конгрегации были призваны разработать новые конституции.