Абрамов А. "Время умирать"

ОГЛАВЛЕНИЕ

8 глава. Смерть в искусстве или смерть искусства?

Современная поп-культура, которая, на мой взгляд, уже и не культура вовсе, а просто инструмент для получения прибыли — эта псевдокультура в погоне за быстрыми деньгами и дешевой популярностью опошлила смерть до такой степени, что потребитель, зритель или слушатель уже перестал ее серьезно воспринимать. Человек, включивший телевизор на ночь глядя, за один вечер вполне может стать свидетелем множества тяжких преступлений и убийств. Постепенно наступает привыкание, и смерть перестает волновать, быть чем-то ужасным, чем-то особенным, превращаясь в обычный игровой эпизод.

Эта тенденция, на мой взгляд, весьма и весьма показательна. Для меня неотъемлемой частью любой дешевки в кинематографе, музыке или литературе является подчеркнуто пренебрежительное отношение к смерти, выражающееся в ее неоправданно большом, неадекватном количестве. Если не хватает ума и таланта удержать внимание слушателя или зрителя, значит, нужно устроить грандиозную бойню. Показать или пропеть, или рассказать о реках крови и грудах мяса. Ради чего? А просто так, чтоб было веселей! Наслаждайтесь зрелищем.

Я ни в коем случае не пытаюсь ограничить право художника самостоятельно дозировать смерть и насилие в своих произведениях. Даже в Библии есть много весьма жестоких моментов, особенно в исторических книгах Ветхого Завета, но есть и одно принципиальное отличие. В Библии всегда понятно, с какой целью читателю показан тот или иной кровавый эпизод. Когда серьезные авторы говорят что-то своим читателям или зрителям, то количество смертей и крови в их произведениях строго ограничено необходимостью, описание насилия оправданно, так как автор посредством этого хочет сказать нам что-то важное или просто заставить задуматься. А когда смерть и насилие смакуются с какой-то прямо-таки садистской радостью, то это уже попахивает патологией.

Естественно, нормальных людей это не может не огорчать. Человек, привыкая к смерти на экране, перестает воспринимать ее адекватно в реальной жизни. Деформация представлений о смерти приводит к деформации самой жизни. Более того, переполненное кровавой халтурой, превращенное в инструмент для извлечения прибыли искусство постепенно деградирует, если не сказать отмирает. Вполне возможно, у читателя возникнет законный вопрос, каким образом автор отличает халтуру от истинного искусства. На мой взгляд, проводить четкую границу не только правомерно, но и полезно. И, в первую очередь, все зависит от побудительных мотивов, заставивших человека взяться за перо или камеру. Если единственным мотивом является получение прибыли, то и на выходе будет не произведение искусства, а просто конкурентоспособный продукт, имеющий такую же художественную ценность, как чипсы или кока-кола.

Кроме мотивации, в которую, как ни крути, довольно трудно проникнуть, существует такой беспристрастный судья, как время. Все однодневные проекты, рассчитанные на извлечение прибыли, завтра будут напрочь забыты, а их участников ждет та же судьба, что и пустую тару из-под лимонада — они будут просто выброшены на обочину жизни. К тому же человеческая природа, несомненно, имеет определенный предел восприятия, и бесконечно наращивать количество смертей и жестокости на бумаге или на экране просто неразумно. Ничем не мотивированный шквал крови и насилия в какой-то момент начнет отталкивать и раздражать.

К счастью, кроме халтуры всех жанров и мастей существует еще и настоящее, высокое искусство. Оно не ставит своей задачей получение прибыли, а старается донести до общества свое мироощущение. Оно тоже не обходит стороной вечные вопросы жизни и смерти и на протяжении многих лет пытается смоделировать ситуацию их диалога. Эти попытки не прекращаются до сих пор. К сожалению, такой диалог в принципе невозможен. В фантазиях на эту тему авторов занимает не сама смерть, а то, что находится за чертой смерти. Интуитивно смертные чувствуют, что за этой чертой существует иная реальность, и многое бы отдали за то, чтобы на нее взглянуть. От ответа на вопрос: что ждет человека за чертой смерти, зависит очень многое, если не сказать все. Если за гробом мрак и пустота для всех, значит, все позволено: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15–32).

Апостол Павел в своих посланиях неоднократно призывал задуматься тех, кто жил, не думая о вечности. Он знал, что за порогом смерти человека ждет подведение итогов его земной жизни, как написано: «И как человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27).

Во многих произведениях искусства, да и в обыденной речи, приходится слышать такие обороты, как «запах смерти», «шаги смерти», «дыхание смерти». Очень часто для того чтобы передать свои духовные ощущения, человек говорит о них, используя те же термины, что и в обычной жизни. Он говорит: я вижу, я слышу, я чувствую. Какой-нибудь скептик может язвительно заметить, что это уже из области психиатрии, однако он будет не прав. Все дело в том, что когда смертный пытается рассказать о своих духовных переживаниях, он всегда наталкивается на проблему терминологии. Говоря об обыденном, смертные используют простые термины нормального человеческого языка. Однако когда речь заходит о сверхъестественном, описать свои переживания довольно трудно. Постоянно приходится прибегать к метафорам, иносказаниям, сравнениям... Именно поэтому почти в каждом языке есть подобного рода языковые конструкции. Они суммируют и обобщают опыт многих поколений, чувствовавших одно и то же. Конечно, в современном языке некоторые из этих идиом опошлены и затасканы до неузнаваемости, однако само их наличие говорит о том, что ощущения, которые они описывают, люди переживают по сей день.

Иногда живые чувствует приближение смерти остро и отчетливо: это выражается в смутной тревоге и волнении; некоторые видят сны, туманные или ясные; это касается близких; нам дано предчувствовать кончину людей незнакомых. Все это совершенно необъяснимо с материалистических позиций, но зато очень просто объясняется с христианской точки зрения. Приближение смерти происходит в духовном мире, а не в материальном, поэтому почувствовать его можно только в духе, острота естественных чувств не играет никакой роли.

К сожалению, часто бывает так, что именно смерть является не только ценой Божественной истины, но и ценой элементарной правды. За право донести до смертных истину Евангелия заплатило не одно поколение апостолов, пророков и простых христиан, но и за такую роскошь, как простая правда, как иногда выражаются, правда факта, зачастую приходится платить весьма высокую цену.

Бывает, даже правдивое искусство подвергается ожесточенным преследованиям как со стороны кесаря, который время от времени берется контролировать вкусы своих подданных, так и со стороны разных ретроградов, которые пытаются навязывать обществу свою точку зрения. И уж если общество отвергает искусство, пытающееся отобразить правду земную, то насколько больше будут гнать христиан, несущих в мир правду небесную.

Возможно, кого-то вдохновляла муза, а меня подгоняла смерть.