Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XI. САКРАЛЬНОЕ ВРЕМЯ И МИФ О ВЕЧНОМ ВОЗОБНОВЛЕНИИ

147. Разнородность времени

Проблема, к рассмотрению которой мы приступаем в этой главе, — одна из наиболее трудных в религиозной феноменологии. И трудность заключается не в том, что магико-религиозное и профанное время различны по характеру. Скорее, проблему составляет тот факт, что реальное переживание времени, его опытное восприятие разнятся у первобытных народов и у современного человека западной культуры. Да, сакральное время отличается от профанного, но и само это отличие не одинаково по своей природе в первобытном и современном обществе. Поначалу трудно определить, не коренится ли отличие в том, что для первобытного человека восприятие профанного времени еще не отделилось полностью от представления о магико-религиозном времени. Разумеется, такое восприятие дает первобытному человеку постоянный «выход» в религиозное время. Чтобы упростить объяснение и до некоторой степени предвосхитить результаты нашего исследования, мы можем сказать, что сама природа ощущения времени первобытным человеком позволяет ему легко превращать профанное в сакральное. Но поскольку основной интерес эта проблема представляет для философской антропологии и социологии, мы ее коснемся только для того, чтобы перейти к обсуждению времени иерофанического.
По существу, в'опрос, которым мы задались сейчас, таков: что отличает сакральное время от «профанной» длительности, предшествовавшей ему и за ним следующей? Очевидно, что под словосочетанием «иерофаническое время» понимается целый ряд разнообразных вещей. Оно может означать время, в течение которого совершается тот или иной ритуал, т. е. сакральное время, по самой своей сути отличающееся от обыденной временной протяженности. Им может также быть обозначено мифическое время, воскрешенное ритуалом или простым повторением какого-либо действия, имеющего мифический архетип. Наконец, так могут называться ритмы Космоса (например, «иерофании Луны»), если их понимать как моменты, в которые обнаруживает себя, т. е. проявляется, изначальная сакральная сила, движущая Космосом. Таким образом, момент или фрагмент времени могут в любое мгновение превратиться в иерофанические: кратофания, иерофания или теофания тут же преображают, освящают и делают его памятным, а следовательно, всегда открытым для повторения. Любой род времени «открывается» в сакральное время, иными слова-

355

ми, может обнаружить перед нами то, что мы для удобства называем абсолютным, сверхъестественным, сверхчеловеческим или сверхисторическим.
Время в восприятии первобытного человека неоднородно. Не говоря уже о возможной его «иерофанизации», оно может представать еще в ряде форм, различных по своему назначению и «интенсивности». Леви-Брюль, вслед за Харделандом, насчитал пять разных типов времени, которые, по верованиям даяков, благодаря своим особым свойствам определяют течение дня: 1) восход солнца, хорошее время для начала всякой работы. Удачей считается родиться в это время, однако тогда же не следует отправляться на охоту, рыбную ловлю или в путешествие — счастья не будет; 2) около 9 утра — момент несчастливый для любых начинаний, но если выходишь в дорогу, можешь не опасаться бандитов; 3) полдень — весьма благоприятное время; 4) 3 часа пополудни — час сражений: повезет врагу, разбойнику, охотнику и рыболову, но не путешественнику; 5) на закате период удачи более краток"' '*.
Примеры легко умножить. В любой религии есть поверья о счастливых и несчастливых днях, о наилучших моментах удачных дней, о «сконцентрированном» или «растянутом» времени, о временах «сильных» или «слабых» и т. п. Одно мы должны помнить: время всегда воспринималось как неоднородное, и не только в смысле разнообразных значений, придаваемых ему различными ритуальными системами, — всегда во времени противопоставлялись удачные и неудачные периоды. Иными словами, у природы времени есть еще одно измерение, которое мы можем назвать иерофаническим; благодаря ему время не только принимает форму определенной последовательности, но и выполняет различные предназначения, облекается разнообразными «призваниями», приводится в движение противоречивыми «движущими силами». Ясно, что это иерофаническое измерение может быть обнаружено в ритмичности природных феноменов, оно может быть «следствием» чего-то подобного вере даяков в пять типов времени или связанным с кризисами солнцестояния или с фазами луны и проч.; также его может «порождать» религиозная практика человеческих обществ, например зимние праздники, основанные на факте «мертвого» сезона в календаре сельскохозяйственных работ.
Разные авторы (например, Мосс и Гране) говорят о жизни человеческих сообществ как об источнике ритмов сакрального времени; однако нельзя отрицать и того, что в открытии и упорядочивании систем счета времени ведущую роль сыграли ритмы Космоса. Вспомним хотя бы, насколько велико религиозное значение движения луны (§ 47 и ел.) или жизненного цикла растений (§ 139) в духовной жизни перво-
' Levy-Bruhl L. Le Sumaturel et la nature dans la mentalite primitive. P., 1931. P. 18, 19.
12*

356

бытного человека. Сами идеи ритма и повторения, к которым мы будем возвращаться по ходу наших рассуждений, возможно, были в свое время откровениями иерофаний Луны еще до того, как примеры ритмов и повторений обнаружились в структуре социальной действительности как таковой. Есть мнение2, что «социальное» происхождение сакрального времени подтверждают наблюдаемые несоответствия религиозных календарей ритмам природных явлений. На самом деле такие расхождения ни в коей мере не опровергают существование связи между системами счета времени, изобретенными человеком, и природными ритмами; они доказывают лишь, что первобытная хронометрия была несовершенной и что вера древнего человека не носила «натуралистического» характера, праздниками отмечалось не само природное явление, а его религиозный аспект.
Растительные иерофаний (§ 123) показали нам, как весенний праздник двигался по календарю, не имея фиксированной даты. Я уже объяснял также, что мистическим и религиозным содержанием весеннего праздника было возрождение Природы и обновление Жизни, а не естественное наступление соответствующего времени года. Не потому сакральное время имело независимую от ритма природных явлений организацию, что календарные праздники не соответствовали астрономическому календарю, а потому, что этот ритм признавался значимым ровно настолько, насколько он был выражением иерофаний, и именно эта «иерофанизация» освобождала его от «обязанности» совпадать с астрономическим временем, служившим ему некой колыбелью. «Знак» весны мог объявить весну еще до того, как «весна природы» давала себя почувствовать (§ 123). Знак метил начало новой эры, а наступавшая вскоре весна только подтверждала ее приход, и не просто как явления природы, а как манифестация полного обновления и нового начала всей космической жизни. Разумеется, понятие обновления включало, вместе с Космосом, и отдельных людей, и само общество. Уже не впервые я объясняю на страницах этой книги, как первобытная духовность возвращала все на свете к единству, приводила все уровни к соответствию друг другу.

148. Единство и непрерывность иерофанического времени

В разнородном времени сакральные периоды не просто вклиниваются в обычную временную протяженность, как если бы в ней для этого периодически делались некие «надрезы»: вклинившиеся куски тоже связаны между собой и тоже образуют своего рода непрерывную длительность. Воскресная литургия в христианском культе — это ли-
2 Hubert H., Mousse M. La Representation du temps dans la religion et la magie // Melanges d'histoire des religions. 1909. P. 213 и ел.

357

тургия и для данного воскресенья, и для прошлого, и для следующего. Сакральное время, в которое совершается таинство претворения хлеба и вина в тело и кровь Христовы, не только качественно отличается от отделенной от него профанной предшествующей и последующей протяженности; оно не только связано с мессой, состоявшейся в прошлое воскресенье, и с мессой на следующей неделе, — это время можно рассматривать как непрерывную мессу, начавшуюся в момент таинства и продолжающуюся поныне. Профанное же время, тянущееся между двумя мессами, не трансформированное в сакральное, никак не касается иерофанического времени этого непрерывного ритуала. То время идет параллельно сакральному, которое, таким образом, предстает как континуум, только на вид прерываемый профанными фрагментами.
Сказанное о времени в христианстве относится ко времени во всех религиях, в магии, в мифе и в легенде. Любой ритуал не просто повторяет такой же ритуал, исполненный ранее (и воспроизводящий архетип), а как бы продолжает нечто единое, совершаемое непрерывно, - не важно, в фиксированные периоды или нет. Травы, обладающие магической силой, собирают именно в те критические моменты, в которые происходят прорывы из профанного в магико-религиозное время, как, например, в ночь на Ивана Купалу. По народным поверьям, на несколько секунд небеса отверзаются, и травы, в том числе «железная трава» (румынская iarba fiarelor), и папоротник получают необычайную силу; тот, кто сорвет их в этот момент, станет неуязвимым, невидимым и т. д.2".
Подобные случаи иерофаний повторяются каждый год. И поскольку они, следуя один за другим, образуют некую последовательность событий, пусть и сакральных по своей природе, то можно сказать, что каждое из них — часть непрерывного, годов и веков единого, уникального по содержанию «Времени». Это не мешает иерофаниям периодически повторяться: их можно рассматривать как моменты выхода в Великое Время, которое в эти парадоксальные секунды разрывает профанную последовательность событий. Понятие повторения и возвращения играет очень важную роль и в фольклоре, и в мифологии. «В легендах об исчезнувших церквах, замках, городах проклятие не заканчивается с их уходом под землю: каждый год, или семь лет, или девять лет в день катастрофы город восстает из-под земли, колокола звонят, хозяйка замка выходит из укрытия, сокровища обнаруживаются, а охрана спит; но в назначенный момент чары спадают и все вновь исчезает. Этих периодических повторений почти достаточно, чтобы доказать, что сами даты вызывают одни и те же события»3.
Hubert H., Mousse M. La Representation... P. 205.

358

149 Периодические повторения как вечное присутствие

В религии, как и в магии, периодическое повторение чего-либо означает главным образом, что мифическое время идет именно теперь и может длиться бесконечно. Каждый ритуал имеет свойство совершаться сейчас, сию минуту. То время, которое ритуал воскрешает или в честь которого совершается, делается настоящим, «пред-стоит» перед нами, так сказать, как бы давно ни происходили породившие ритуал реальные события. Страсти Христовы, его смерть и воскресение не просто вспоминаются во время служб на Святой неделе — они происходят именно в эти моменты перед «имеющими глаза». И твердый христианин должен ощущать свою современность тем трансисторическим событиям — воспроизведенные заново, они вызывают в текущую реальность момент теофании.
То же можно сказать и о магии. Мы видели (§ 111), что люди отправляются искать целебные травы со словами: «Мы соберем травы и приложим их к ранам на теле Спасителя». Этим магическим обрядом целительница превращает себя в современницу страстей Христовых, лечебную же силу трава обретает благодаря тому, что прикладывается (по крайней мере, может быть приложена) к ранам Иисуса или растет у подножия креста. Знахарка произносит свои заклинания, в которых рассказывается, как она встретила Благословенную Деву Марию или другого святого, поведала им о чьей-то болезни и они сообщили ей о способах лечения и т. д.
Ограничусь одним примером из румынского фольклора (из которого можно многое почерпнуть). «Девять одинаково одетых братьев, у которых были разные отцы, нашли девять хорошо отточенных мотыг и девять острых топоров. Дойдя до середины бронзового моста, они встретили Святую Марию; она спускалась по восковой лестнице и стала задавать им вопросы: «Куда вы направляетесь, девять одинаково одетых братьев, сыновья девяти отцов?» «Мы идем к горе Галилейской, чтобы срубить райское дерево». «Оставьте райское дерево стоять, где оно стоит. Отправляйтесь к Иону, срежьте его бородавки, изрубите их на части и бросьте на дно моря»4.
Сцена происходит в мифическое время до того, как было срублено райское дерево, и тем не менее она совершается именно сейчас, в данную минуту, когда Ион страдает от своих бородавок. Заговор не просто призывает на помощь могущество Святой Девы, ибо любое могущество, даже божественное, теряет силу, если проявляется в профанное время. Он учреждает другое, магико-религиозное время, то время, 4 Pavelescu. Cercetari asupra magiei la Romanii din Mun(ii Apuseni. Bucure^d, 1945. P. 156.

359

когда человек может пойти и срубить райское дерево, а Дева Мария сама спускается вниз по божественной лестнице. И это не аллегорический, а вполне реальный акт: страдающий Ион и девять братьев, встречающие Деву, — современники. Современность великим моментам мифов есть непременное условие эффективности любого магикорелигиозного действия. В таком свете мысль Серена Кьеркегора, что быть христианином — это значит быть современником Иисуса, не кажется столь революционной; Кьеркегор всего лишь по-новому сформулировал обычное и нормальное мироощущение древнего человека.
Периодические возвращения, повторения, вечное настоящее — вот три свойства религиозно-магического времени, которые, взятые вместе, объясняют мое утверждение о неоднородности времени крато- и иерофании и обыденного времени. Подобно другим видам человеческой деятельности (охоте, рыбной ловле, собиранию плодов, земледелию и всему прочему), которые со временем стали профанными, хотя и не до конца, — обряды тоже были явлены людям богами или «предками». Каждый раз в ритуале или ином важном действии (например, охоте) повторяется архетипическое действие божества или предка, действие, имевшее место в начале времени, во времени мифа.
Но это повторение имеет способность восстанавливать также и время богов и предков. На Новой Гвинее, когда капитан торгового судна отправлялся в море, он олицетворял собой мифического героя Аори: «Он надевает наряд, какой носил Аори; он чернит лицо и... танцует на помосте и разбрасывает руки, как Аори свои крылья... Один человек рассказывал мне, что, когда он идет стрелять рыбу (с помощью лука и стрел), он воображает себя самим Кивавиа»5' . Этот рыбак не молил Кивавиа о благосклонности и помощи— он идентифицировал себя с мифическим героем. Иными словами, рыбаки жили в мифические времена Кивавиа точно так же, как моряк, отождествлявший себя с Аори, жил в трансисторическое время этого героя. Превращался ли меланезиец в героя или был только его современникам, но он пребывал в мифическом настоящем времени, которое никак нельзя спутать с профанным, обыденным настоящим. Повторяя архетипическое действие, он погружался в сакральное, историческое время, однако это погружение могло осуществиться только в том случае, если профанное время элиминировалось. Дальше мы увидим, сколь важно для первобытного человека было уметь отрешаться от профанного времени.

150. Восстановление мифического времени

Совершением любого ритуала и, следовательно, выполнением любого значимого действия (к ним относятся, например, охота, рыбная ловля) первобытный человек помещает себя в мифическое время.
5 Williams F. Е. Циг. по: Levy-Bruhl L La mythologie рппийуе. Р., 1935. Р. 163,164.

360

«Период мифического времени, dzugw, не надо воспринимать как просто ушедшее время — оно и настоящее и будущее; оно одновременно и состояние, и отдельный период»6. Это период Творения7 в том смысле, что именно тогда, in illo tempore, был сотворен и упорядочен Космос, а боги, предки и культурные герои научили людей действиям, ставшим архетипическими. In illo tempore, в мифическое время, все было возможно. Виды материи еще не утвердились, и все формы были «текучими». (Память о периоде такой неопределенности сохраняется даже в самых высокоразвитых мифологических традициях; например в греческой мифологии — это время Урана или Кроноса; ср. § 23.) Но та же зыбкость форм «на другом конце сакрального времени» станет знаком конца света, отметит момент, когда история подойдет к своему завершению и для мира начнется священное время, вечность. «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком»8. Тогда пес magnos metuent armenta leones — «стада не убоятся великих львов»9.
Невозможно было бы преувеличить значение существующего у человека любого общества, независимо от уровня развития последнего, стремления вернуть то, мифическое великое время, потому что каждый ритуал и каждое значимое действие производят это возвращение. «Ритуал — это повторение фрагмента изначального времени». А «изначальное время — пример для всех времен. Что произошло во время оно, повторяется во веки вечные. Нужно только знать миф, и тогда жизнь станет понятной» .
Что же касается значения и формы мифа, попробуем поточнее разобраться, насколько верна формула Ван дер Лееува: «Нужно только знать миф, и тогда жизнь станет понятной». Обратим внимание на два свойства мифического времени (или сакрального, магико-религиозного или иерофанического) — 1) на его повторяемость (в том смысле, что его воспроизводит каждый значимый акт) и 2) на тот факт, что, хотя оно считается трансисторическим, находящимся вне любой системы счета, т. е. как бы в вечности, у священного времени все же есть «начало» в истории — это тот момент, когда божество сотворило мир или внесло в него порядок или же когда предок или цивилизующий герой открыл человеку какой-то вид деятельности.
С точки зрения первобытной духовности любое начало есть illud tempus, а значит, момент и акт выхода в Великое время, в вечность. Марсель Мосс справедливо заметил, что «логично и правомерно религиозные явления, имеющие место во времени, рассматривать как
6 Elkin F. Р. Циг. по: Levy-Bruhl L Mythologie primitive. P. 7.
7 Levy-Bruhl L. Mythologie primitive. P. 8. "Исайя.И:^
9 Вергилий. 4-я эклога, 22.
10 Van der Leeuw G. L'homme primitive et la religion. P., 1940. P. 120, 101.

361

имеющие место в вечности»". В самом деле, каждое из этих «религиозных явлений» бесконечно повторяет архетип, т. е. воспроизводит то, что произошло в «начале», в момент открытия человеку — и одновременного помещения в историю — ритуала или религиозного действа.
Ниже мы подробнее поговорим о том, что в восприятии первобытного ума история совпадает с мифом: для него каждое событие (то, что случается и несет определенный смысл) уже одним тем, что оно происходит во времени, представляет собой разрыв профанного и вторжение сакрального времени. В этом смысле каждое событие постольку, поскольку оно имеет место во времени, уже является для него иерофанией, «откровением». Парадокс «событие — оно же и иерофания» и «историческое время — оно же и мифическое» — только кажущийся; надо лишь войти в то состояние, в котором находился породивший этот парадокс разум. Первобытному человеку людские деяния (труд земледельца, например, или половая жизнь, или общественные нравы, или культура), в сущности, интересны и важны лишь настолько, насколько они повторяют деяния, совершенные богами, культурными героями или предками. Все, что выходит за рамки этих значимых действий, не имея сверхъестественной модели, не имеет и названия и ценности. Но все эти архетипические действия были явлены тогда, in illo tempore, вне времени, зафиксированного историей, — в мифическое время. В момент откровения они разъяли профанное время, «впустив» туда мифическое. Но в тот же самый момент они возвестили приход «события», которое, нарушив печальную монотонность профанного времени4 (времени, в котором лишенные смысла действия сменяют друг друга), положило начало «истории» — последовательности событий, исполненных смысла, — последовательности, столь отличной от цепи автоматических и пустых актов. Таким образом, хотя это и кажется парадоксальным, но то, что мы называем «историей первобытных обществ», состоит исключительно из мифических событий, произошедших in illo tempore и повторявшихся с того момента по нынешний. Уникальное и случившееся единожды, то, что современному человеку представляется «историческим событием», первобытным человеком воспринимается как событие несущественное из-за отсутствия у него историко-мифологического прецедента.

151. Нерегулярные возвращения

Вышеприведенные замечания в равной мере способствуют нашему пониманию мифа (§ 156 и ел.) и того мифического, иерофанического, магико-религиозного времени, о котором мы ведем речь в этой главе. Теперь мы в состоянии понять, почему священное, религиозное время
" Hubert П., Mousse M. La Representation... P. 227.

362

не всегда воспроизводится регулярно; почему, в то время как такой-то праздник (случающийся в иерофаническом времени) повторяется периодически, есть другие действия, кажущиеся профанными, — но только кажущиеся, которые, хотя и были произведены in illud tempus, могут происходить в любое время. Человек может в любое время отправиться ловить рыбу или охотиться, тем самым в любое же время имитируя мифического героя, воплощаясь в нем, восстанавливая мифическое и покидая профанное время, повторяя миф-историю. Как я сказал чуть выше, любое время может стать сакральным; в любой момент последовательность может превратиться в вечность. Естественно, что периодический возврат сакрального времени, как мы увидим, играет важную роль в религиозных системах всего человечества; но чрезвычайно существенно то, что этот же прием имитации архетипа и повторения архетипического действия упраздняет профанное время и обращает его в сакральное вне зависимости от каких-либо периодически исполняемых ритуалов. Это доказывает, с одной стороны, что тенденция «иерофанизировать» время есть нечто изначальное, не связанное ни с какими системами социальной жизни, не зависимое ни от каких способов отмены профанного времени («старый год») и учреждения сакрального, о чем мы поговорим ниже. С другой стороны, это напоминает нам о «доступных заменах» сакрального пространства, о которых мы уже говорили (§ 146). Центр мироздания, находящийся, по определению, в некотором недосягаемом месте, может тем не менее быть сооружен в любой точке и притом без неимоверных трудностей, о которых повествуют мифы и легенды о героях. Точно так же и в сакральном времени, обычно закрепленном общинными календарными праздниками, может оказаться каждый человек в любой момент, просто повторив архетипическое, мифическое действие. Важно помнить об этой тенденции — выходить за рамки социальной жизни для того, чтобы оказаться в сакральном времени; в каком смысле это важно, мы увидим ниже.

152. Регенерация времени

Праздники происходят в сакральном времени, или, как указывал Марсель Мосс5*, в вечности. Но есть сезонные праздники, самые важные из всех, — в которых проглядывает еще нечто: желание разрушить профанное время, воспринимаемое как прошлое, и установить «новое время». Другими словами, завершающие один временной цикл и открывающие другой сезонные праздники имеют целью полностью регенерировать время. В других работах12 я подробно исследовал сценарии празднования окончания старого года и начала нового, поэтому здесь мы лишь бросим беглый взгляд на эту важную тему.
12 Elude M. The Myth of the Eternal Return.

363

Ритуальные драмы, посвященные сезонам года, богаты по своей морфологии. На основании исследований Фрэзера, Венсинка, Дюмезиля и других авторов можно так сформулировать сущность последней. Конец одного года и начало другого отмечаются серией обрядов: 1) очищением, исповедями в грехах, изгнанием демонов и всяческого зла из деревень и т. д.; 2) погашением и новым зажжением всех огней; 3) процессиями масок (символизирующих души умерших), церемониями приветствия мертвых, которых встречают (угощением и т. п.), а в конце пира провожают к границам территории, к морю или реке и др.; 4) состязаниями; 5) интерлюдиями карнавалов, сатурналий, нарушениями обычного порядка, «оргией». .
Вряд ли надо говорить, что нигде сценарий проводов старого года и встречи нового не вмещает всех этих обрядов, но и список их не исчерпывается перечисленным — бывают еще, например, инициации и браки умыканием. Однако все они составляют части одной церемониальной системы. Каждый на своем уровне и со своей точки зрения направлен на отмену времени, составлявшего заканчивающийся цикл. Все эти очищения, сожжения образов старого года, изгнания демонов и ведьм и вообще всего, ассоциирующегося с уходящим годом, производятся для того, чтобы избавиться от прошлого, запретить его. Погашением всех огней вызывается «тьма», «космическая ночь», в которой все «формы» теряют свои очертания и сливаются. На космологическом уровне эта тьма отождествляется с Хаосом, тогда как возжигание огней символизирует Творение, восстановление форм и границ. Появление масок — душ умерших, отдающих ритуальный визит живущим (в Японии, Германии и других местах), тоже есть знак того, что все барьеры сняты и все формы жизни сливаются в единое целое. В этот парадоксальный промежуток между двумя «временами» (между двумя Космосами) общение живого и мертвого, имеющего форму и до-форменного становится возможным. Можно сказать, что в какомто смысле во «тьме» и «Хаосе», вызванных для избавления от старого года, все формы сплавляются воедино, и слияние всего («ночь» — «потоп» — «растворение») делает возможным легкое, автоматическое coincidentia oppositorium на каждом уровне существования.
Это желание упразднить время еще виднее в другой составной части новогодних церемоний — в «оргии», более или менее неистовой. Оргия — это тоже уход во «тьму», погружение в первобытный Хаос, предшествовавший всякому Творению, всякой оформленносги. Слияние всех форм в неохватное, однородное единство в точности воспроизводит «тотальную» реальность. Ранее (§ 138) я уже обращался к определению функции и смысла оргии — явления, принадлежащего одновременно сексуальной и земледельческой сферам. На космологическом уровне оргия есть эквивалент Хаоса или окончательного исчезновения всяких границ и торжественный момент наступления «недлящегося» Великого Времени, «мгновения-вечности». Присутствие

364

оргии в церемониалах, посвященных периодам времени, указывает на желание полностью упразднить прошлое путем упразднения всего сотворенного. «Слияние форм» воплощается в нарушении всех социальных устоев (во время сатурналий раб был хозяином и хозяин выполнял приказы раба; в Месопотамии правителя сбрасывали с трона и подвергали унижениям), в сближении оппозиций (к матронам обращались как к куртизанкам и т. п.), в отмене всех норм. Позволяются вольности, нарушаются заповеди, сходятся противоположности. Цель всего этого — заставить мир (и его копию — общество) исчезнуть, вызвать изначальное illud tempus, мифический момент начала (Хаос) и конца (потоп, или ekpyrosis, апокалипсис).

153. Ежегодное воспроизведение сотворения мира

То, что именно это составляет смысл карнавальной оргии конца года, подтверждается тем фактом, что за Хаосом непременно следует новое сотворение Космоса. Все сезонные праздники переходят в более или менее очевидные символические воспроизведения сотворения мира. Приведу несколько примеров. Вавилоняне во время своего двенадцатидневного празднования Нового года, akitu, несколько раз читали поэму Творения, «Энума элиш», в замке Мардук; тем самым с помощью магии слова и сопутствующих ритуалов они переносили в свое время битву между Мардуком и морским чудищем Тиамат, битву, произошедшую в illu tempore и благодаря победе божества положившую конец Хаосу. У хеттов составной частью новогоднего праздника было рассказывание и сценическое представление архетипической схватки между Тешубом, богом-громовержцем, и змеем Иллуянка13. Битву Мардука и Тиамат символизировал спор двух групп мужчин;'4 аналогичный ритуал имелся у хеттов (во время празднования Нового года)15 и у египтян16. Воспроизводилось превращение Хаоса в Космос: «Да продолжит он побеждать Тиамат и сокращать ее дни!» — восклицали вавилоняне. Таким образом, битва, победа Мардука и сотворение мира имели место именно в момент празднования6".
Во время akitu происходил также zakmuk, «пир жеребьевки», называвшийся так потому, что в это время бросали жребий на каждый месяц наступающего года; можно сказать, вавилоняне сотворяли последующие двенадцать месяцев в соответствии с понятием, существую-
13 GotzeA. Heinasien. Lpz, 1933. S. 130.
14 Labat R. Le Caractere religieux de la royaute assyro-babylonienne. P., 1939. P. 99.
15 GotzeA. Kleinasien. S. 130.
16 Engnell I. Studies on Divine Kingship in the Ancient Near East. Uppsala 1943 P. 11.

365

щим и в ряде других традиций. С этим была связана целая серия ритуалов: сошествие Мардука в ад, унижение царя, изгнание зла под видом «козла отпущения», наконец, бракосочетание божества с Царпаниту, которое изображалось символическим бракосочетанием царя с храмовой прислужницей в святилище богини' и которое, возможно, служило сигналом к кратковременной половой вседозволенности. Мы видим, таким образом, возвращение к Хаосу (где Тиамат верховенствует и где спутаны все формы), а затем новое сотворение мира (победа Мардука, определение всех судеб, священное бракосочетание или «новое рождение»). В тот момент, когда старый мир растворялся в первобытном Хаосе, люди упраздняли и старое время, «историю», как сказали бы сейчас, уходящего цикла.
По понятиям первобытного человека уходящее время составляла последовательность событий, ни одно из которых не было значащим, т. е. не имело архетипической модели; профанная история — это память о таких именно событиях, о том, что с полным правом можно назвать «бессмыслием» и даже грехом (в той степени, в какой события отступали от архетипических норм). Как мы видели, для первобытного человека настоящая история — не эти события, а миф; в анналы подлинной истории заносятся лишь архетипические действия богов, предков или культурных героев, совершенные в мифическое время, in illo tempore. Для первобытного человека все повторения архетипов имеют место вне профанного времени; из этого следует, с одной стороны, что такие действия не являются «грехом», отступлением СПнормы, а с другой — что они не соприкасаются с обыденной цепью событий, со «старым временем», периодически упраздняемым. Изгнание демонов и духов, исповедь в грехах, очищение и особенно символическое возвращение в первобытный Хаос — все это признаки упразднения профанного времени, в котором произошли лишенные смысла события и имели место всяческие отклонения.
Таким образом, раз в год старое время, прошлое, память обо всех неархетипических событиях (короче говоря, «история» в нашем понимании) отменяются. Символическое сотворение, которое следует за символическим уничтожением старого мира, возрождает время в его целостности, неделимости. И это не просто праздник, привносящий в профанную протяженность «овеянный вечностью момент сакрального времени», — это тотальное уничтожение всего профанного времени, которое составляло приближающийся сейчас к своему концу цикл. В желании начать новую жизнь в лоне нового Творения — а это чаяние выражают все церемонии встречи одного года и проводов другого — есть и парадоксальная жажда достичь подлинно исторического существования, жить только в сакральном времени. Человеку хочется воз-
17 Labat R. Le Caractere... P. 247.

366

рождения неделимого, нерасчлененного времени, превращения последовательности в «вечность».
Эта потребность в полной регенерации времени (которая может достигаться ежегодным воспроизведением Творения) сохранилась даже далеко не в первобытных традициях. Я упоминал уже о некоторых деталях вавилонского празднования нового года. Элементы Творения не менее очевидны в соответствующей иудаистской обрядности. «Праздник собирания плодов в конце года»18, «в конце года»19 происходила битва Яхве с Раавом7*, Яхве побеждал морское чудовище (аналог Тиамат) и укрощал воды, что было равнозначно сотворению мира и одновременно спасению человека (преодоление смерти, обещание сытой жизни в новом году и т. д.)20.
Венсинк находит и другие следы первобытного представления о ежегодном сотворении Космоса, которые сохранили иудаистская и христианская традиции21. Мир был сотворен в месяце Тишри, или Нисан, т. е. в дождливый период, каковой есть идеальное время для космогонии. У восточных христиан благословение воды на эпифанию8* тоже имело космогонический смысл. «Он [Бог] сотворил небеса вновь, потому что грешники поклонялись всем небесным телам; сотворил мир вновь, потому что Адам иссушил его; новое родилось от Его плевка»22. «Тот Аллах, кто сотворяет, он же повторяет Творение»23. Это вечное повторение акта Творения, которое превращает каждый Новый год в «инаугурацию» новой эры, позволяет мертвым вернуться к жизни и поддерживает надежду верующих на воскрешение плоти. Такая же традиция существует у семитских народов и у христиан24. «Всемогущий пробуждает тела [на эпифанию] вместе с духом»".
Переведенный Дармштедтером26 с пехлеви текст гласит: «В месяц Фравартин, в день Ксурдхат Господь Ормазд произведет воскрешение, и второе тело, и весь мир будут избавлены от бессилия перед демонами, ядом... И настанет изобилие всего, не будет больше потребности в пище; мир пребудет чистым, и человек освободится от противоборст-
18 Исх. 34:22.
19 Там же. 23:16.
^Johnson A. J. The Role of the King in the Jerusalem Cultus // The Labyrinth. L., 1938. P. 97 и ел.
21 The Semitic New Year and the Origin of Eschatology // AOA. 1923. Vol. I. P. 168.
22 St. Ephraim the Syrian. Seventh Hymn on the Epiphany, 16; Wensinck A. J. The Semitic New Year and the Origin of Eschatology // AOA. 1923. Vol. I. P. 169.
23 Коран. XXIX, 20 и ел.
24 Lthman F. R., Pedersm. Der Beweis fur die Auferstehung im Koran // Der Islam. V. S. 54 - 61. WensinckA. J. The Semitic New Year... P. 171.
25 St. Ephraim the Syrian. First Hymn on the Epiphany. 1.
26 Zend-Avesta. Vol. II. P., 1892 - 1893. P. 640. № 138.

367

ва [со злым духом] и станет навсегда бессмертным». Казвини говорит, что в день Навруза Бог воскресит мертвых, «вернет им их души, прикажет небу пролить над ними дождь, и поэтому у людей будет обычай лить воду в этот день»27. Тесная связь понятий «сотворения водой» (водная космогония; периодические потопы, возрождающие «историческую» жизнь; дождь), рождения и воскресения подтверждается следующей фразой из Талмуда: «У Бога три ключа: от дождя, от рождения и от воскресения мертвых»28.
Навруз, персидский Новый год, — одновременно и праздник АхураМазды (отмечаемый в «день Ормазд» первого месяца), и день, когда были сотворены человек и мир . «Обновление Творения» произошло в день Навруза30. В предании, рассказанном Димашки3', царь провозглашает: «Сегодня новый день нового месяца нового года; все, что время состарило, должно быть обновлено!» Именно в этот день определяются на целый год и людские судьбы32. В ночь Навруза можно видеть бесчисленные огни и костры33, тогда же совершаются омовения и очищения водой, чтобы заручиться хорошими дождями в наступающем году34.
В период «Великого Навруза» люди высевали в чашах семь сортов зерна и «по их росту судили о будущем урожае»35. Этот обычай напоминает «жеребьевку» Нового года у вавилонян, и даже в наше время нечто подобное есть в новогодних церемониях мандеев9" и езидов10". Опять-таки потому, что Новый год — это воспроизведение Творения, двенадцать дней между Рождеством и эпифанией и сейчас рассматриваются как пророческие для двенадцати месяцев будущего года; по всей Европе крестьяне по «метеорологическим знакам» этих двенадцати дней прикидывают на каждый месяц, какими будут осадки и температура воздуха36'"'. Таким же образом гадали о дождях во время праздника Кущей37'12". Индийцы ведических времен считали двенадцать дней середины зимы образом и подобием всего года38, такое
- 27 Kazwini, цит. в: Christensen A. Le Premier homme et Ie premier roi. Uppsala, 1918 - 1934. Vol. II. P. 147.
28 Ta'anith. Ch.l; WensinckA. J. The Semitic New Year... P. 173.
29 Ср. тексты, собранные Дж. Марквартом: Afaryuart J. The Nawroz, Its History and SignlBcance //Journal of the Cama Oriental Institute. Bombay, 1937. Vol. XXXI, особенно с. 16 и ел.
30 Al-Biruni. The Chronology of Ancient Nations / Trans. Sachau. L., 1879. P. 199.
31 Christensen A. Le Premier... Vol. II. P. 149.
32 Al-Biruni. P. 201; Kazwini, цит. в: Christensen A. Le Premier... Vol. II. P. 148. ^ Al-Biruni. P. 200.
34 Ibid. P. 202, 203.
35 Ibid. P. 202.
36 Ср.: FrazerJ. The Scapegoat L., 1936. P. 315 и ел.; Dumezil G. Le Probleme des Centaures. P., 1929. P. 36 и ел.
37 WensinckA. J. The Semitic... P. 163.
38 RV. IV, 33.

368

же «сжатие» года в двенадцать дней наблюдается и в китайской традиции".

154. Воспроизведение Первотворения по особым случаям

У всего, что мы рассматривали, есть нечто общее: во всех этих случаях присутствует понятие периодической регенерации времени посредством символического воспроизведения Первотворения. Однако повторение Первотворения не привязано к одним только новогодним обрядам. Иными словами, «прежнее», «профанное», «историческое» время может быть упразднено, а «новое», «мифическое» установлено повторением Первотворения также и в моменты, далеко отстоящие по ходу года от упомянутых общинных обрядов. Так, для исландцев войти во владение чем-либо — все равно что превратить Хаос в Космос40, а в ведической Индии овладение какой-либо местностью подтверждалось воздвижением огненного алтаря, что рассматривалось как воспроизведение акта Творения. Огненный алтарь символизировал Вселенную, и установка его была равноценна сотворению Мира; когда бы ни воздвигался такой алтарь, его создатель всегда совершал архетипический акт Первотворения и «строительства» времени41.
Фиджийцы называли свою церемонию введения в должность нового вождя «сотворением мира»42. Та же идея видна, пусть и не так отчетливо, и в обрядности более развитых цивилизаций: любое возведение монарха на престол эквивалентно новому сотворению или новому рождению мира. Своим самым первым декретом по восхождении на трон китайский император вводил новый календарь и, прежде чем установить новый порядок времени, упразднял старый43. Ашшурбанипал считал себя обновителем Космоса, потому что, по его словам, «с тех пор, как боги в своем благоволении поставили меня на престол моих отцов, Рамман посылал дожди... урожай не оскудевал, зерно было в изобилии... скот приумножался чрезвычайно»44.
Предсказание, содержащееся в четвертой эклоге Вергилия, magnus ab Integra saeculorum nascitw ordo... (заново рождается величественный ряд поколений — лат.) — в некотором смысле относится к любому суверену. С каждым новым правителем, даже самым незначительным, 39 Grand M. La pensee chinoise. P. 107.
40 Van der Lieuw G. L'Homme primMf et la religion. P. 110.
41 Ср. Satapatha-Brahmana. VI, 5, I, и ел.; «Огненный алтарь — это год». Satapatha-Brahmana. X, 5, 4, 10; «Из пяти частей состоит огненный алтарь [каждая часть — свое время года], пять времен года — это целый год, а год — это Агни алтарь]». Satapatha-Brahmana. VI, 8, 1, 15.
"Hocart. Kingship. Oxford, 1927. P. 189, 190.
43 Granet M. La pensee chinoise. P. 97.
14 Цит. по: Hastings. Encyclopaedia of Religion and Ethics. Vol. I. P. 187b.

369

начинается «новая эра». Новое правление рассматривается как возрождение истории нации, если не всей мировой истории. Было бы неверно сводить подобные патетические формулировки к тому, чем они стали с закатом монархий, — к простому самовосхвалению суверенов и лести придворных. Надежда на приход «новой эры», связанная с воцарением нового правителя, оказывается не только искренней и неподдельной, но и совершенно естественной, если принять точку зрения первобытного человека. Вообще говоря, не нужно даже нового правления, чтобы открылась новая эра: достаточно свадьбы, рождения ребенка, построения дома и тому подобных событий. Человек и Вселенная всеми и всяческими средствами все время обновляются, прошлое исчезает, ошибки и грехи отбрасываются, и ничто не может остановить этого процесса. Сколь бы ни были разнообразны его формы, все они одинаково эффективны — они зачеркивают Время, которое прошло, и упраздняют Историю путем постоянного возвращения в illud tempus45.
Фиджийцы, таким образом, повторяют первотворение не только тогда, когда приводят к власти нового вождя, но и каждый раз, когда опасаются за урожай46. Как только нарушаются природные ритмы и жизни в целом грозит опасность, фиджийцы спасаются возвращением in principium (в начало): они ждут, иначе говоря, пока вновь установится Космос, — не выправится, а именно снова родится. Аналогичен смысл всякого «начала», всего «нового», «девственного» и т. д. в народной медицине и магии («новая вода», «новый кувшин», символизм ребенка, девственницы, «непорочного» и т. п.). Мы видели (§ 149), как с помощью магии актуализируется мифическое событие, могущее придать силу снадобью и помочь излечению больного. Символизм «нового», «еще не начавшегося» также связывает во времени сегодняшнее действие и мифическое, архетипическое событие. Как и в случае заботы об урожае, надо не латать старое, а начинать заново, т. е. возвращаться в illud tempus. (Совсем необязательно колдуну, выполняющему соответствующие ритуалы, знать их теоретические основы; достаточно того, что сами ритуалы вытекают из заключенной в них теории; ср. § 3.)
Похожие идеи, не избежавшие, конечно, разного рода искажений и прибавлений, можно обнаружить в основе приемов горнодобычи и металлургии47. С другой стороны, посвятительские церемонии (типа «смерти» прежнего человека и «рождения» нового) базируются на представлении о том, что прошлое — «история» — может быть упразднено, а новое время установлено. Если водный и лунный символизм
45 См.: Eliade M. Myth of the Eternal Return. Ch. II, III.
46 Hocart. Kingship... P. 190.
47 Eliade M. Metallurgy, Magic and Alchemy // CZ. P., 1938. Vol. I. По всей раб;

370

(ср. § 63) играл такую важную роль в духовной жизни архаического человека, то это только потому, что он делал ясными и понятными постоянные элиминации и восстановления «форм», периодические исчезновения с последующими новыми появлениями и вечное возвращение (в действительности — возвращение к Началу). На всех уровнях — от космологии до сотериологии — понятие возрождения связано с идеей нового времени, с верой человека в возможность в какие-то моменты достигать А бсолютного начала.

155. Полная регенерация

Эта озаренность идеей возрождения присутствует также во всех мифах и учениях о цикличном времени, о чем я говорил в «Мифе о вечном возвращении». Вера в круговорот Времени, в вечное возвращение, в периодическое исчезновение мира и человечества, за которым следует появление нового мира и нового, возрожденного человечества, — все эти верования свидетельствуют прежде всего о желании обновлять время от времени прошлое, историю и о вере в такую возможность. Цикл, о котором идет речь, — это, по сути. Великий Год — весьма распространенное понятие в греко-восточной терминологической системе. Открывает Великий Год сотворение мира, а завершает Хаос, полное слияние всех стихий. Космический цикл включает «Творение», «существование» (или «историю», изнашивание, дегенерацию) и «возвращение к Хаосу» (ekpyrosis, ragnarok, pralaya'3', гибель Атлантиды, Апокалипсис). В структурном смысле Великий Год относится к обычному году, как этот последний — к месяцу и дню. Но нас в данный момент интересует главным образом надежда на полную регенерацию времени, проглядывающая во всех мифах и верованиях, связанных с космическими циклами. Каждый цикл есть Абсолютное начало, потому что вся «история» полностью упраздняется в мгновение ока в момент возвращения к Хаосу.
Таким образом, любой архаичный человек уповает на исчезновение профанного времени, чтобы жить в сакральном. Мы видим, далее, желание и надежду возродить время в его целостности и жить в вечности, трансформировав временную последовательность в единый вечно длящийся момент. Это чаяние вечности живет как бы параллельно с ностальгией по раю, о которой мы говорили в предыдущей главе (§ 146). Желанию всегда и безо всяких условий жить в священном месте (раю) соответствует желание всегда жить в вечности, повторяя для этого архетипические действия. Воспроизведение архетипов говорит о парадоксальном стремлении человека достичь идеального (архетипа) в рамках самого человеческого существования, жить во времени, но не пожинать плодов его быстротечности, не быть лишенным возможности «обратить время вспять». Заметим, что это желание не есть установка на «духовность», отказывающая

371

земной жизни в ценности ради «духовной» отрешенности от мира. Напротив: чувство, которое можно назвать «ностальгией по вечности», доказывает, что человек жаждет вполне конкретного рая и верит в возможность иметь его здесь, на Земле, и сейчас, в данную минуту. Именно в таком смысле древние мифы и обряды, связанные со священными местами и сакральным временем, можно, похоже, генетически вывести из ностальгических воспоминаний о «земном рае» и некой «реализуемой» вечности, в достижимость которой, может быть, все еще верит человек.

БИБЛИОГРАФИЯ

Van der Leeuw G. Religion in Essence and Manifestation. L., 1938. P. 384 и ел.; Van der Leeuw G. L'Homme primittf et la religion. По всей работе; Dumezil G. Temps et Mythes // Recherches philosophiques. Vol. V. 1935 - 1936. P. 235 - 251; Router H. Die Zeit: eine religionswissenshaftliche Untersuchung. Bonn, 1941; Coomaraswamy A. Time and Eternity. Ascona, 1947.
Hubert H., Mauss M. La Representation de temps dans la religion et la magie // Melanges d'histoire des religions, 1909. P. 190 - 229; Saintyves P. Les Notions de temps et d'etemite dans la magie et la religion // RHR. 1919. Vol. LXXIX. P. 74 - 104; Nilsson M. P. Primitive Time Reckoning // Reg. Societas Humaniorum Letterarum Lundensis Acta. Vol. I. Lund, 1920; Cavaienac E. Calendariers et fetes relirieuses // RHR1925. Vol. П. P. 8 и ел.
Granet M. Danses et legendes de la Chine ancienne. P., 1928. P. 114 и ел., 230 и ел.; Levy-Bruhl L Primitives and the Supernatural. L., 1936 — по всей работе; Dangal R. Tagesanbruch und Weltenstehung // SMSR, 1938. Vol. XIV. S. 65 - 81; Lehmann F. R. Weltuntergang und Weltemeuerung im Glauben Schriftloser Volker // ZFE. 1939. VoLLXXI. S.103- 115; Soustelle J. La Pensee cosmologique des anciens Mexicains. P., 1940. P. 79 и ел.; Leenhardt M. Do Kamo. La Pereonne et Ie mythe dans Ie monde melanesien. P., 1947. P. 96 и ел.; Van der Leeuw G. Urzeit und Endzeit// EJ.
1950. Vol. XVII. S. 11 - 51; Puech H. Ch. La Gnose et Ie temps // EJ. 1951. Vol. XX. P. 57 — 113; Corbin H. Le Temps cyclique dans Ie Mazdeisme et dans 1'Ismaellsme // EJ.
1951. Vol. XX. P. 149 - 217; Ringgren H. Fatalism in Persian Epics. Uppsala, 1952. S. 9 и ел.
JeremiasA. Handbuch der altorientalischen Geisteskultur. 2nd ed. В., 1929. S. 239 и ел., 313 и ел.; Johnson A. J. The Role of the King in the Jerusalem Cultus // The Labyrinth. L, 1938. P. 73 - 11; Carcopino J. Virgile et le mystere de la IVe Eclogue. Revised and augmented edition. P., 1943.
Christensen A. Le Premier Homme et le premier roi dans 1'histoire legendaire des Iraniens. Uppsala, 1918- 1924. 2 vols.; Dumezil G. Le probleme des Centaures. P., 1929; Lehmann F. R., Pedersen. Der Beweis mr die Auferstehung im Koran // Der Islam. Vol. V. S. 54 - 61; Wensinck F. J. The Semitic New Yea and the Origin of Eschatology // AOA. 1923. Vol. I. P. 158 - 199; Marquart J. The Nawroz, Its History and Significance //Journal of Cama Oriental Institute. Bombay, 1937. Ns XXXI. P. 1 - 51; Schefrelowitz J. Die Zeit als Schicksalsgottheit in der indischen and iranischen Religion. Stuttgart, 1929; HertelJ. Das indogermanlsche Neujahrsopfer im Veda. Lpz., 1938.
Eliade M. The Myth of the Eternal Return. L., 1955. Ch. П, Ш; Eliade M. Images et Symboles. P., 1952. Ch. II.

372

"akitu' и *zakmukr и Новом годе в Вавилоне
Pallis S. A. The Babylonian Akitu Festival. Copenhagen, 1926; Zimmern H. Zum babylonishen Neujarsfest. Pts. I, П, Berichte uber d.Verhandl d.Kgl. Sachs. Gesell. d.Wiss. Lpz., 1906 - 1918. Vol. XVni, 3; Vol. LXX, 5; Frazer J. The Scapegoat P. 355; Labat R. Le caractere religieux de la royaute assyro-babylonienne. P., 1939. P. 95; Pettazzoni R. Der babylonische Ritus des Akitu und das Gedicht der Weltschoplung // EJ. 1950. Vol. XIX. S. 703 - 730.

373