Гололоб Г. Богословие и национальный вопрос

ОГЛАВЛЕНИЕ

Ошибка Ровоама, или Судьба отечественного богословия

Оглавление
Где мы находимся?
Куда идти?
Что нам нужно?
Ну и что же?
Где мы находимся?

Христиане стран восточноевропейского региона вступили в специфическую эпоху: им придется выполнять свои задачи в новых и ранее неизвестных для них условиях, когда общество перешло на путь, похоже, необратимой демократизации, а противостояние двух мировых идеологических систем исчезло. Многих из них пленяют новые возможности влияния на мир, особенно политическими средствами. Однако уже беглая оценка результатов таких попыток, имевших место, как в истории христианства, так и в современном западном мире, свидетельствует в пользу быстротечного и поверхностного характера таких достижений, что не может не насторожить остальных верующих, побуждая их заняться поиском более осторожных мер интеграции в общество. Практически очень рано такой оптимизм заканчивался разочарованием, создавая лишь новые проблемы для осуществления Царства Божьего в земных условиях, приходящего обычно “неприметным образом”.
Одним из достижений данной эпохи является снятие с церковных институтов определенных ограничений, существовавших ранее. В число последних входит возможность ознакомления с различной богословской информацией. При всей явной пользе от создавшегося положения все же невозможно избежать и возникновения проблемы усвоения искаженных форм богословской истины, требующей своего решения001, в целях формирования общей стратегии и эффективного планирования предстоящего развития отечественного богословия. Несмотря на небольшие достижения и малый опыт последнего, именно перед ним сегодня стоит задача – задать направление, по которому и будет идти в дальнейшем все восточно-протестантское братство.
Обычно протестантское богословие стран Восточной Европы002 характеризуется как еще несостоявшееся. Устранение положения долгой изоляции, препятствовавшей наведению и поддержанию тесных контактов между евангельскими христианами наших стран и Запада (впрочем, и в создавшейся ситуации нельзя сказать, что Бог ошибся или не компенсировал утрату), “открыло” миру восточный протестантизм и наоборот. Находясь между интенсивной интервенцией “западных” форм богословия, возрождением православной критики общепротестантских основ и незначительным опытом анализа собственного богомыслия003, доставшегося нам в наследие от наших предшественников, “русскоязычное” богословие, как принято считать, по преимуществу находится еще “на развилке”. В свете такой перспективы большинству евангельских церквей восточноевропейского региона трудно было устоять перед соблазном принять предлагаемую помощь в формировании богословской базы со стороны более развитых наших “партнеров”.
Тем не менее, наше поколение еще способно на весомое сравнение старого положения с новым, чтобы "со стороны" увидеть существующую между ними разницу и реально оценить сложившуюся после такого сотрудничества ситуацию. Самый предварительный анализ первых результатов в этой области весьма неутешителен. Конечно, западные коллеги относят первые “неудачи” такой работы на счет проблемы “культурного сопротивления”, однако весьма сомнительно, чтобы культурные погрешности могли нести такого рода последствия. Адаптация западных методов к условиям постсоветской культуры и менталитету русских людей, разумеется, представляет определенную сложность, однако при условии преподавания силами обученных за рубежом русскоязычных профессоров она довольно легко разрешается. Другое дело, если результаты зависят от специфики отлично усвоенного богословского материала, который с необходимостью определяет содержание практической стороны жизни и служения обучающегося студента как будущего руководителя христианской миссии или церкви В настоящее время все большее количество опытных пасторов (в отличие от зачастую новоиспеченных миссионеров) приходит к резкому выводу – если наше братство пойдет западным путем развития, то оно пожнет все то, что переживают сейчас западные церкви. Для нас это не утешительная перспектива, поэтому мы не можем повторять историю, мы должны ее создавать заново.
Нужны ли подтверждения тому, что западное влияние носит больше отрицательный, чем положительный характер? Первым из его последствий сегодня является наличие, особенно в среде молодежи наших церквей, пренебрежительного отношения к отцовскому наследию, хотя «отцов» среди нас сейчас действительно немного. На настоящий момент ситуация в этой сфере такова, что контакты бывших выпускников христианских вузов с поместными церквями либо крайне ограничены, либо вообще напряжены. Кроме вышеуказанной причины, это положение также стало возможным в виду того, что жизнь и условия самого обучения сильно отличаются от условий, в которых находятся церкви. Практически, “теплично выращенные”, т.е. неприспособленные к суровой реальности, но основательно оснащенные новейшей методологией выпускники, столкнувшись с трудностями церковной или общественной жизни, останавливаются в недоумении: или им чего-то не договорили, или их учили вообще не тому, что может быть успешно применено и использовано в реальной жизни. Такого рода непрактичность абстрактного или “искусственного” богословия поднимает вопрос о целесообразности такого богословского образования, которое не умеет адекватно реагировать на практические задачи, стоящие перед современной церковью или обществом в целом.
С другой стороны, парадигма “погони” западных церквей за приобретением квалифицированных проповедников практически “не работает” в среде евангельски ориентированных общин и их союзов в восточных странах. Здесь приоритет отдают личным, а не профессиональным (и даже не харизматическим) качествам лидера, по крайней мере, приоритеты расставлены не в том порядке. Не церкви должны служить семинариям, а наоборот. Иначе у нас не только выродится уникальность восточного христианства, но и взрастится новый класс христиан, чьи идеи будут циркулировать только в пределах их собственных мозгов. Рациональный и эмпирический подходы в богословии должны быть тесно спаяны и взаимообусловлены, чтобы их баланс не был нарушен.
В связи со всем этим естественно возникает вопрос: возможна ли сама идентификация восточного богословия и если да, то по каким признакам? Если она возможна, то резонно поднять вопрос о необходимости сохранения его своеобразия как альтернативу западной модели богословия, не выдерживающей сегодня натиска со стороны секуляризма. Эта новая позиция может состоять в попытке компиляции всего наилучшего, что имеет Запад, и создании на этой основе того богословия, которое приемлемо для нашего менталитета и условий. Последнее является действительно титаническим трудом. В любом случае, о “завтра” нашего богословия следует начать думать сейчас. Если церковь наших, т.е. постсоветских, стран откажется влиять на мир, тогда мир будет влиять на нее: тот, кто целится в никуда, обычно туда и попадает. По этой причине безвольно копировать Запад равнозначно пускать на самотек развитие отечественного богословия, что не только опасно, но и преступно.
Куда идти?
Собственно, основной предмет нашего разговора сводится к ответу на вопросы: в каком направлении двигаться современным учебным заведениям протестантского вероисповедания? чему мы будем учить будущее поколение служителей и духовных работников? Перед нами встает ряд альтернатив: отказаться от своего прошлого и отдать его в жертву “новым западным технологиям”, создать синтез или вступить в конфликт. Очевидно, последний путь явился бы, мягко говоря, большим преувеличением собственной значимости, тогда как первый — значимости наших “опекунов”. Первым вопросом, на который нам в первую очередь следует здесь ответить, является следующий: хотим ли мы быть похожими во всем на Запад? Устраивает ли нас то, чем он обладает сегодня в духовной сфере? Если нет, нам нельзя повторять его ошибок, неизбежно ведущих к соответствующим результатам. Если авторитетом по всем отраслям богословия для нас станет западная модель, то вопрос ведения диалога с богословием зарубежья снимается автоматически; если же по отдельным его областям мы имеем собственный вес, не уступающий Западу, тогда нам не обязательно принимать те рекомендации, которые не могут быть эффективными в наших условиях. Конечно, необходимо проведение тщательного анализа для разграничения проблем на те, которые обусловлены культурной средой, и те, которые неизбежно вытекают из причин богословского характера. В любом случае недопустимость слепого копирования всего у наших заграничных братьев очевидна, и нам при всем уважении к ним, придется не согласиться с рядом их вариантов решения наших собственных проблем.
Конечно, термин “собственное богословие" восточного протестантизма довольно условен по ряду причин. Так, все вероучения протестантского мира систематически уже сформированы, и нам, поскольку русская форма протестантизма создавалась в особых условиях, остается только выбирать между устоявшими разновидностями богословских систем в рамках уже существующего расклада сил в основнх разделах богословия (в сотериологии: между кальвинистским или арминианским; в апологетике: между либеральным, консервативным или экзистенциальным; и т.д.) или создавать их различные комбинации.
Далее, само протестантское богословие стран Восточной Европы за последнее десятилетие уже подверглось значительной дифференциации, то необдуманно копируя западные модели, то замыкаясь на стихийно созданных “отцами” формах, то избегая обе эти крайности. Такое дробление протестантизма не на руку общему делу Божьему в наших странах, поскольку не позволяет им выступать единым фронтом против секулярного мировоззрения, захлестнувшего Запад. Также, в своей материальной базе, финансах и в вопросе создания книжного фонда русскоязычные протестантские учебные заведения сильно зависимы от “побратимов” с Запада, часто оказывающих помощь на довольно “определенных” условиях. И, наконец, новизна поднятых в результате нагрянувших на Восток различного рода богословских проблем застигла “русского”004 теолога-самородка врасплох, и эти области знаний еще ждут выражения к ним нашего отношения (защита собственного богословия на уровне обоснования его аргументами, почерпнутыми им из знания оригинального текста Библии, и оснащенными категориями научной и сравнительной апологетики).
Несмотря на столь «безысходно» сложившуюся ситуацию, все же есть необходимость поднять вопрос об уважении западными “заинтересованными лицами” и различного рода спонсорами специфики собственно “восточной” формы протестантского богословия. Сама постановка этого вопроса не может расцениваться как беспочвенная. Каждая эпоха, а не только народ вносила свой вклад в богословие, которое двигалось вперед лишь инициативными людьми, умевшими понять своевременность поднятых вопросов и предусмотреть оперативные пути их решения. Но было бы ошибкой говорить лишь о культурном своеобразии005 постсоветского социума, не видя за ним специфику мировоззренческого плана. Мы слишком много внимания уделяли культурному и социальному фактору в вопросе извлечения пользы из богословия, однако, последнее призвано не защищаться от общества, а преображать его. Пусть весь мир не станет “светом” и “солью”, но существовать так, как будто на него они вообще не влияют, он не может. И если западное христианство, как уже стало очевидным, не способно противостоять росту секуляризма, то не пора ли проанализировать причины этой неудачи: не кроются ли они в самой специфике западного богословия, без особой разницы, кто стоял в его авангарде: пуританский ли кальвинизм или либеральный гуманизм?
Отечественную богословскую мысль не следует понимать в виде богословия, оформленного специфически лишь внешне, т.е. в категориях культурных особенностей славянских народов. Речь идет о доктринальном своеобразии восточного протестантизма, созданного хотя и стихийно, но с сильным доводом в пользу своей жизнеспособности, проверенной в жестких условиях атеистического окружения. Хочется привести некоторые аргументы в доказательство тому, что восточная теология имеет внутреннюю ценность, как ни странно, именно в вопросе ее практических результатов. Она состоятельна в вопросе своего соответствия, хотя и одному, но наиболее значимому из критериев истинности, используемых для проверки любого учения, а именно – жизнеспособности.006 При этом видно не только ее своеобразие, но и уникальность. Последняя, впрочем, призвана, скорее, не продемонстрировать какие-то наши преимущества перед Западом, но указать на некоторые его недостатки и, прежде всего, слабое соответствие его теологии вышеупомянутому критерию. Богословие, даже при его внутренней непротиворечивости или согласованности с внешними данными, но не проверенное жизнью, – абстрактно и далеко от удовлетворения духовных и насущных проблем жизни верующих людей, а, следовательно, не может претендовать на статус полноценного.
Разумеется, это не умаляет остальные преимущества западного богословия над восточным, поэтому, в свою очередь, последнее нуждается в первом для восполнения собственных изъянов. Так же в предмете нашего рассуждения нет и намека на какой-то религиозный национализм. Все, что составляет наш интерес – это определение общехристианской доктрины, по крайней мере, в рамках анализа богословия восточного протестантизма, учитывающего общий вклад в его развитие со стороны всех, кто является к ней причастным. Любая доктринальная ошибка чревата последствиями для любых наций или социальных институтов, поэтому формировать собственное богословие нужно как с учетом достижений его мировых разновидностей, так и с критической способностью их анализа с целью определения таких ошибок.
Как каждая поместная община, так и отдельно взятое христианское учебное заведение ответственны перед Богом именно за тот регион, в котором они непосредственно трудятся и на который влияют. И хотя рядом с нами могут трудиться церкви и миссии с другой стратегией, целями и богословскими предпосылками, это не снимает с нас нашей собственной ответственности за врученное нам Самим Богом дело. С каждого поколения Бог спросит соответственно предоставленным ему возможностей, использование которых является нашей непосредственной задачей (причем, ряд из них возможно воплотить в жизнь только совместными усилиями).
Что нам нужно?
Первым шагом, чтобы знать, что нам нужно, является определение того, что нам не нужно, т.е. того, что у нас есть. То, что стало заметно западным миссионерам в восточном христианстве с самого первого взгляда – это его высокий уровень морали или духовности.007 Мне хотелось это подчеркнуть особенно сейчас, когда не без влияния со стороны зарубежного богословия, происходит распад этого духовного достояния; сейчас, пока есть живые свидетели этой смене богословских парадигм и, следовательно, возможность удостоверения в правоте выдвинутого заявления. Это замечание справедливо потому, что уже скоро этот факт различия между старой и новой, «ровоамовской» духовностями будет поставлен под сомнение: мол, ничем уникальным русский самобытный протестантизм не выделялся и никаких преимуществ перед Западом никогда не имел. Поскольку понятие “духовность” включает в себя много аспектов, попробуем рассмотреть наиболее типичные.
Уже по своим истокам формирования восточное богословие уникально. По существу, условия создания богословия восточного протестантизма явились очень приближенными к условиям гонений за веру в первые три столетия христианства, а также преследований анабаптистов и менонитов в постреформационную эпоху и немецких христиан при фашизме. Во всех трех случаях, поскольку альтернатив предлагалось немало, христианское сознание стояло перед выбором: стоит ли вообще, и за что конкретно страдать и отдать жизнь? При царской власти “русские” протестанты пережили два длительных гонения008; при советском режиме (фактически, с 1929009 по 1987 годы) гонения не прекращались010, но в отличие от всех преследований западных христиан (за исключением немецких в двадцатом веке), им не было куда бежать, так как при современном разделе мира не имелось “неосвоенных земель”. Богословие, сумевшее выжить в самых суровых обстоятельствах, заслуживает особого внимания со стороны, как последующих поколений христиан, так и христиан, не имевших подобного опыта.
Миссионерская и внутрицерковная активность евангельских верующих в странах бывшего Советского Союза, как ни парадоксально, в несколько раз превосходила положение дел в этой сфере на Западе.011 Отдельные случаи жертвенности собственным имуществом, временем и средствами для церковных и миссионерских нужд редко находят себе аналогии даже в ближайшие три века истории христианской церкви, не говоря о современной жизни западных церквей, находящихся в несравнимо более выгодных условиях для оказания такого участия в “деле Божьем” как в масштабах их собственных стран, так и вне их. Напротив, христианство, рассматриваемое в целом, в Европе, в Австралии и даже в США, можно считать “умирающим” как численно, так и качественно. Мы не хотим повторения его судьбы и ищем новых путей распространения Царства Божьего в нашем регионе в пример всем остальным христианам. Я не хотел бы, чтобы это было расценено как гордость, славянский национализм или крайний идеализм. Просто каждый народ по-своему выражает собственное религиозное чувство и степень его усердия.
Уровень внутрицерковных проблем как организационного, так и морального планов в церквях восточноевропейского региона был несравнимо ниже, чем на Западе, и стал возрастать прямо пропорционально росту контактов с западным стилем выражения веры и понимания личностных отношений между членами отдельно взятой общины (как друг с другом, так и с Богом). Речь, однако, идет не о внешнекультурных проявлениях западного влияния, но о переносе на восточную церковную почву морально и доктринально сомнительных практик западных христиан (курения, употребления спиртного, разводов, абортов, добрачных и внебрачных половых отношений, пренебрежения церковным членством, отрицания церковного устройства и т.д.). Это вопросы транскультурные и должны носить статус принципиальных в любой культуре. Если быть честными, то нужно признать, что восточная практика здесь оказалась намного консервативнее самых консервативных форм мирового протестантизма, за исключением, пожалуй, лишь менонитских церквей наших дней. Эта проблема актуальна не для прагматически мыслящего интеллекта, а для людей подлинного почитания Бога, Который не лишен такого Своего качества, как Святость. В некоторых случаях, создается впечатление, что речь идет о двух совершенно различных представлениях о святости и образе христианского поведения.012
К сфере духовности относится и вопрос мировоззренческого сепаратизма христиан, т.н. обособления от ценностей этого мира. Хотя в силу факта действительной непросвещенности и предрассудков в практике восточного евангельского братства имеются в этом отношении и некоторые перегибы, все же положительные стороны имеют значительный перевес. Восточное евангельское христианство безусловно менее способно идти на уступки требованиям секулярного общества, чем его западные братья. Напротив, христианство зарубежья в целом ни качественно, ни прокламативно не отличается от светского образа жизни, потому и не способно бросить вызов людям, которые имеют то же самое, что и оно, и даже еще в большей мере. Богословие протестантского Востока больше осознавало себя, принадлежащим другому Хозяину, другой Отчизне, другим ценностям и лучше очерчивало как общехристианскую уникальность, так и опасности компромисса с миром.
Одной из специфических черт отечественного богословия, пожалуй, является тенденция к отрицанию к.-л. единичных авторитетов в области веры, кроме Бога. Доверие лишь коллективному опыту и желание согласовать все элементы в единую систему лежат в основе самобытности всего восточного богословия. Однако Восток нельзя обличить в эгоцентризме, поскольку его непредсказуемо сочетаемые свойства характера включают в себя еще один феномен — если и не стремление к единству, то поиск создания универсальных богословских концепций. Взять для примера русский богословско-философский Ренессанс начала XX-го века. Свержение абсолютной монархии в России привело к ситуации, несколько напоминающей современную, т.е. к созданию возможности для налаживания тесных контактов с Западом. Причем, развитие этих контактов оказалось таким, что вследствие такого открытия Востоком Запада неожиданно проявился необычайно мощный всплеск интеллектуальной мысли в России, сумевшей не только критически оценить расхожие философские системы зарубежья, но и предложить им достойные альтернативы. Пытаясь ответить на собственные вопросы жизни готовыми решениями западных конструкций, русские философы все же придавали последним другой вид, и результаты оказались просто неожиданными. Лишь вмешательство большевиков остановило этот процесс их влияния на общество: советская власть, увидев в таком “буржуазном” потенциале угрозу собственному существованию, депортировала за границу лучших преподавателей и без того опустевших высших учебных заведений страны.013 Пожалуй, эта история повторяется и в наши дни с той лишь разницей, что за настоящее положение дел ответственно теперь наше поколение.
Итак, подводя итог вышесказанному можно заключить, что в области практического применения своего «неразвитого» богословия восточный протестантизм, да и вообще весь христианский Восток, выглядит далеко не отсталым. Нам нужно найти форму богословия (или же ее скомбинировать), соответствующую этому критерию жизненной адекватности, способной удовлетворить все потребности, как отдельного человека, так и целого общества. Нам нужны теоретики, не оторванные от проблем реальности, и богословие, дающее силу преодолевать все трудности жизни. А народ наш одарен Богом не менее чем на Западе, впрочем, последний это понимает не в меньшей степени. Однако утечка “мозгов” за границу должна расцениваться любым честным христианином как измена личной ответственности за врученное нам Богом дело в наших странах, сродненных общей языковой средой, культурой и происхождением.
Ну и что же?
Конечно, данное предложение начать диалог с западным богословием может встретиться с рядом вопросов, и первый из них должен выглядеть так: а допустимо ли вообще судить о состоятельности всего богословия лишь по одному признаку? В каждом конкретном случае один вид богословия014 вполне может иметь как преимущества, так и недостатки перед другим. Бесспорно, что долгосрочная изоляция Востока отложила свой отпечаток на академической стороне его богословия, но по другим показателям он имеет свои достоинства. Русскому протестантизму в настоящее время предстоит лишь идентифицировать себя с уже существующими видами богословия, существующими во всем мире, и у него в наличии находится только один критерий для того, чтобы не ошибиться в своем выборе: связь с жизнью. Даже если наше богословие и не обозначилось доктринально, оно все же функционировало и без богословского определения, примерно так, как работает телевизор без приложенной к нему Инструкции о пользовании – все осваивалось на личном опыте, все применялось к удовлетворению духовных запросов каждой личности. Хотя восточное богословие “работало” и “ремонтировалось” на минимуме015 теоретической подготовки, оно все же, как мы пытаемся показать, “работало” и довольно неплохо. Это видно даже в технической сфере – рацпредложения любого опытного слесаря, кстати, неплохо знающего чертежи и теорию механики, намного превосходят изобретения самых образцовых выпускников вузов, которые, однако, не знают как их "детища" могут быть применены практически. Оно было лишь необозначенным, но нельзя сказать, что его не существовало вообще. Поэтому современному библейскому и богословскому образованию предстоит задача анализа унаследованного от предыдущих поколений евангельских христиан нашего региона непроявленного богословия и идентификация его с теми формами зарубежного богословия, которые предполагают достижение таких же результатов в церковной и душевоспитательной работе, какие были присущи практике наших предшественников. В данном случае отказ от нашего наследия и погоня за новшествами может повторить ошибку Ровоама (3Цар.12:3-17), ведь недопустимо забывать, что богословие – самая консервативная из всех «наук» и в этом смысле старомодно.
Бесспорно, каждый народ не может выделяться особой ролью в воспитании других народов или его богоизбранничеством, но он может делиться с другими собственным опытом, который у славянских народов оригинален. Он оригинален тем, что позволяет взглянуть на богословие со стороны его практического значения и жизнеспособности, ведь всякая истина проверяется практикой. В любом случае, право на некоторую исключительность или своеобразие одного богословия перед другим обусловлено исключительным характером самой Божественной Истины, отличной от относительных ценностей секулярного общества. На худой конец, никто из нас вполне не знает, какова Истина, а если уж претендует на совершенное обладание Ею, то должен доказать свою состоятельность всесторонне. Конечно, и самой истиной можно злоупотреблять, но это другой вопрос, впрочем, вызывающий меньше проблем, чем данный.
Отличие нашего положения от западного, например, американского, состоит в том, что вся Америка начиналась с власти христиан над обществом, т.е. «сверху», которая постепенно "шла на спад", что было закономерным следствием неверно выбранных средств, всегда оправдываемых целью. Политическим насилием невозможно достичь установления Царства Божьего, чужого в этом мире. Таким образом, в Америке повторилась история христианской Европы, у нас она еще только начинается, но уже многие христиане с надеждой устремляют свой взгляд на Восток, ожидая новых и неожиданных витков истории. Сама наша ситуация (разумеется, подконтрольная Богу) понуждает нас достигать заданной Библией цели, но другим способом – постепенным влиянием на общество «снизу», т.е. с привлечением на свою сторону простонародной массы, и лишь затем постепенного вхождения в государственную сферу управления обществом.016 Наша стратегия должна быть ориентирована на достижение христианского мировоззрения у большинства людей, а не политиков. Изменять нужно сознание всего общества, а не только его лидеров, которые после достижения власти не знают, что делать с неуправляемым народом. Без претензий на власть, но с претензией на идеологию можно достигнуть постепенного воплощения христианской модели общественного идеала, находясь перед угрозой роста влияния секуляризма.
Безусловно, нам пора заняться анализом последствий первых попыток некритического применения западного богословия к восточным условиям. Культура – фактор довольно легко изменяемый, да и проблем от нее меньше; если же ошибется богословие, будет поставлена под вопрос сама возможность изменения ситуации. Хотя мировоззрение изменяется очень медленно, но ничто так сильно не влияет на него как религия и богословие.017 Впустить ложную посылку в теорию или метод – в практику довольно легко, исправить же его последствия, по большому счету, невозможно.
Общим итогом данной статьи о состоянии отечественного богословия будет не предоставление читателю готового решения на поднятый вопрос, относящийся к целесообразности отказа от собственных преимуществ и к характеру применения западного богословия к нашим условиям, а как раз сама констатация его. Решать эту проблему – дело неотложной важности, но решать ее нужно взвешенно и не спеша. Правильно сформулировать проблему – это уже частично на нее ответить, потому что даже само осознание собственных неудач есть одно из первейших условий действия всемогущества Божьего. И лишь после уяснения самой проблемы и понимания полной зависимости от Бога мы должны приступить к ее решению.
Конечно же, в задачи отечественного богословия не должно входить лишь разбирательство с «псевдохристианскими» учениями. Важно, чтобы христианские учебные заведения выпускали конкурентоспособных специалистов светским вузам, осведомленных в «оружии» идеологического противника. В современных условиях христианское образование необходимо интегрировать в государственное, т.е. готовить христианских работников путем получения ими светского гуманитарного образования на базе предварительного христианского, а не ожидать пока последнее получит государственную аккредитацию. И это можно реально осуществлять уже сегодня. Обществу нужны такие авторитеты, которые имели бы вес в его собственных глазах, поэтому нам нужны христианские педагоги, юристы, социологи, экономисты, бизнесмены и люди всех тех специальностей, которые сами по себе не предполагают компромисса с христианской совестью, чтобы представлять квалифицированную альтернативу государственной идеологии и практике.
Эту задачу мы должны выполнять сообща, неся совместную ответственность, поскольку легко обоснованное дробление конфессий, а потом еще более недопустимая их изоляция друг от друга не могут содействовать созданию в восточном регионе общей теологической базы, объединяющей всех протестантов в один блок018, способный быть авторитетным выразителем христианского способа решения общественных проблем. Протестантам Восточной Европы следует консолидировать свои усилия, чтобы стать ведущей силой общества и продемонстрировать всему миру попытку новых «завоеваний» для Христа на том месте, где Бог поместил нас и ожидает полной отдачи. Давайте научимся расставлять приоритеты в богословии и в практике нашего видения сущности и эффективности христианского служения, не создавая ненужной полемики. Давайте научимся распознавать в “другом” “себя”, и все вокруг нас откроется в новом свете, станет намного более оптимистичным и приемлемым. По одиночке нам не выжить, как это видно и из печального опыта многоликого западного христианства. Давайте бороться и с отрицательными качествами “русского” менталитета, особенно присвоения себе эксклюзивного права на обладание истиной в последней инстанции. Зачастую этот максимализм обусловлен нашим невежеством, стремлением искать легких путей решения сложных проблем современной жизни Церкви и общества, и поэтому он всегда портил наилучшие начинания наших предшественников. Не повторим их опыт, и коль мы уже критически подходим к опыту других, не будем слепы по отношению к собственным ошибкам и слабостям.
Евангельские христиане Восточной Европы очень обязаны многим своим друзьям из зарубежья за их самоотверженные усилия в деле оказания помощи отечественным христианским учебным заведениям и, отдавая им заслуженную дань, мы отмечаем, что этими героями были как раз те, кто и со своей стороны не советовал нам слепого подражания порядкам, существующим в их собственных странах. Большое спасибо этим самозабвенным труженикам, мы очень ценим их вклад в решение наших проблем и всегда готовы сотрудничать с ними. А те, кто преследует в наших краях корыстные цели (экономическое закабаление, насаждение своего богословия, заключение односторонне выгодных контрактов, индустрия на неопытности и т.д.) пусть простят нас за нашу “узость” или “несговорчивость”. Нам не привыкать видеть Бога, совершающим чудеса и без денег, и без помощи, и без академического образования, когда все это становится препятствиями для нашего безусловного подчинения Богу. Кто знает, возможно наша попытка воздействия на общество, а через это и достижения спасения еще большего количества людей, при серьезном учете опыта наших зарубежных предшественников, окажется более удачной, но храни нас Бог от того, чтобы все достижения в этом деле мы приписали собственным усилиям, не отдав должное тем, кто сейчас в трудное для нас время протягивает нам неопытным и нуждающимся руку совета и помощи.