Смит У. Лекции о религии семитов

Классики мирового религиоведения

ЛЕКЦИИ О РЕЛИГИИ СЕМИТОВ
ЛЕКЦИЯ 1 ВВЕДЕНИЕ: ПРЕДМЕТ И МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ

Предметом нашего исследования является религия семитских народов, т. е. группы родственных наций, включающей арабов, евреев, финикийцев, арамеев, вавилонян и ассирийцев, которые в древние времена населяли обширный Аравийский полуостров с наиболее плодородными землями в Сирии, Месопотамии и Ираке, простирающийся от средиземноморского побережья до подножия гор Ирана и Армении. Среди этих народов зародились три великие религии, поэтому семиты всегда представляют особый интерес для ученого, занимающегося историей религий. Нашим предметом, однако, будет не история нескольких религий, имеющих семитское происхождение, а религия семитов как целое, в ее общих чертах и общем виде. Иудаизм, христианство и ислам являются позитивными религиями, ибо они развивались не как система древнего язычества под влиянием неосознанных сил, действующих незаметно на протяжении веков, но уходят своими корнями в учения великих новаторов, которые говорили голосом божественного откровения и намеренно отходили от традиций прошлого. За этими позитивными религиями лежит старая неосознанная религиозная традиция, основные религиозные обычаи и верования, которые не несут на себе печати индивидуального сознания и не базируются на авторитете личности, но формируют ту часть наследия, в которую последующие поколения семитской расы как бы инстинктивно врастают, безоговорочно принимая, что они должны верить и поступать так, как это делали прежде их отцы. Позитивные семитские религии должны были утверждать себя на почве, уже занятой этими старыми верованиями и обычаями; ани должны были вытеснить все, что не могли ассимилировать, и независимо от того, отвергали они или принимали элементы более старой религии, в каждом случае позитивные религии вынуждены были считаться с ними и занимать определенную позицию по отношению к ним. Ни одна позитивная рели-

305

гия, способная волновать людей, не может начаться с tabula rasa' и претендовать на то, что она ни на чем не основывается; по форме, если не по существу, новая система должна иметь дело с более старыми идеями и обычаями, которые она впитывает в себя. Новое вероучение может найти отклик, только апеллируя к религиозным инстинктам и чувствам, уже существующим в народе, и оно не может достичь этого, не принимая во внимание традиционные формы выражения религиозных чувств и не говоря тем языком, который делает их понятными для людей. Таким образом, для того чтобы до конца постичь систему позитивной религии, чтобы понять ее историческое происхождение и форму, равно как и ее абстрактные принципы, мы должны знать традиционную религию, которая предшествовала ей. Именно с этой точки зрения я призываю вас заинтересоваться древней религией семитских народов; и речь идет не просто об исторической любознательности, но о вопросе, непосредственно и глубоко связанном с важной проблемой происхождения духовной религии Библии. Позвольте мне проиллюстрировать это следующим примером. Вы знаете, сколь значительная часть учения Нового Завета и всей христианской теологии сосредоточена на идеях жертвоприношения и священничества. В тех местах, где авторы Нового Завета говорят на эти темы, они основывают свою аргументацию на понятиях жертвоприношения и жречества, имеющих хождение среди евреев и воплощенных в таинствах Иерусалимского Храма. Но ритуал Храма, в свою очередь, не был чем-то абсолютно новым, заповеди Пятикнижия не создавали идеи священничества и жертвоприношения на полностью независимой основе, они только переделали и придали новую форму в соответствии с более духовным учением институтам старого типа, которые во многих чертах были общими для евреев и их соседей-язычников. Каждый, кто внимательно читает Ветхий Завет, бывает поражен тем фактом, что нигде не объясняется происхождение обряда жертвоприношения и не дается его рационального объяснения, что жертвоприношение, эта существенная часть религии, принимается как само собой разуме-

Чистая, неисписанная доска (лат.).— Примеч. перев.

306

ющееся, как нечто, являющееся не только специфической доктриной израильтян, но принято повсеместно и совершается как в кругу избранных, так и вне его. Таким образом, если мы хотим глубоко изучить новозаветную доктрину жертвоприношения, нам приходится шаг за шагом отступать до той точки, когда перед нами встает вопрос, что же означает жертвоприношение не только для евреев, но и для родственных им наций. Рассуждения такого рода ведут нас к заключению, что ни одна религия семитского происхождения, до сих пор оказывающая огромное влияние на жизнь людей, не может быть полностью понята без исследования более древней традиционной религии семитской расы.
В этой аргументации я принимаю как очевидное, что, обратившись к наиболее древним религиозным концепциям и обычаям евреев, мы обнаруживаем их общность с идеями группы родственных народов и что эти концепции не принадлежат исключительно племенам Израиля. Более явное доказательство тому появится далее, но на самом деле это положение вряд ли будет отрицать любой, кто внимательно прочел Библию. В истории Древнего Израиля до его порабощения ничто не проявляется так отчетливо, как огромные трудности, связанные с сохранением своей национальной религии, отличной от религии окружающих наций. Те, кто не был способен понять духовные принципы и считал религию Иеговы лишь наследуемым обычаем, не понимали великой разницы между собой и своими соседями-язычниками и с величайшей легкостью принимали ханаанские и другие чужеродные обряды. Значение этого факта очевидно, если принять во внимание, как глубоко любые новшества потрясают неискушенные религиозные чувства. Ничто так сильно не взывает к консервативным инстинктам, как религия; а консерватизм — естественное качество восточных народов. История Израиля не будет полностью ясна, если мы будем полагать, что язычество, с которым боролись пророки, было абсолютно чуждым религиозным традициям евреев. В принципе между верой Исайи и верой идолопоклонников существует огромная разница. Но это принципиальное различие, которое кажется нам таким ясным, не было столь очевидным для среднего иудея, так как оно скрадывалось большим сходством

307

религиозных традиций и обрядовой практики во многих своих чертах. Консерватизм, который отказывается от рассмотрения принципов и обращает внимание только на традиции и обычаи, был против пророков и не сочувствовал их усилиям провести черту между религией Иеговы и религиями чуждых богов. Это является доказательством того факта, что так называемая естественная основа культа Израиля очень тесно связана с культовой практикой их соседей.
Такой вывод, основанный на фактах из истории Ветхого Завета, может быть сделан с тем большей очевидностью, что он подтверждается также аргументами иного рода. Традиционная религия передается от отца к сыну и, таким образом, в значительной степени является понятием расовым. Нации, имеющие общее происхождение, будут иметь в качестве общего наследия традиционную веру и обычаи как в сфере духовного, так и в сфере мирского, и, таким образом, свидетельство того, что евреи и их соседи имели общие корни религиозной традиции, совпадает со свидетельством, которое мы имели из других источников, что народ Израиля был близок языческим народам Сирии и Аравии. Население всего этого региона составляло четко выраженную этническую общность, этот факт обычно подтверждают тем, что ей дается общее название — семиты. Это название восходит к 10-й главе книги Бытия, в которой большая часть наций изучаемой нами группы представлена как берущая свое происхождение от Сима, сына Ноя. Но, хотя современные историки и этнографы и заимствовали это название из книги Бытия, необходимо понимать, что они не отождествляют семитскую группу с теми нациями, которые считаются детьми Сима. Современные толкователи Библии склонны рассматривать классификацию человечества, данную в книге Бытия, как основанную скорее на принципах географического и политического, нежели этнического характера; например, финикийцы и другие хананеи считались детьми Хама и близкими родственниками египтянам. Эта классификация соответствует историческим фактам, поскольку в период, предшествующий еврейскому завоеванию, Ханаан в течение нескольких веков был подчинен Египту, и финикийская религия и культура испытали на себе влияние египтян. Однако

308

этнически хананеи были родственны арабам и сирийцам и говорили на языке, который мало отличался от еврейского. С Другой стороны, Елам и Луд, основавшие Сузы и Лидию, названы детьми Сима, хотя нет причин считать, что в обеих этих странах все население принадлежало к той же группе, что сирийцы и арабы. Таким образом, необходимо помнить, что, когда современные ученые используют термин «семиты», они выступают не как толкователи Библии, но имеют в виду все народы, чьи отличительные этнические черты относят их к одной группе с евреями, сирийцами и арабами.
Научное определение этнической группы зависит от множества соображений, поскольку прямых исторических свидетельств, безошибочно указывающих на места исконных поселений и степень родства древних народов, как правило, не существует. Отсутствие свидетельств об исторической традиции должно быть, следовательно, восполнено изучением отчасти наследуемых физических особенностей, отчасти характерных черт мышления, привычек и знаний, которые обычно передаются от родителей к ребенку. Среди косвенных критериев родства наций наиболее очевидным и поэтому наиболее тщательно изученным является языковый критерий, поскольку замечено, что человеческие языки образуют ряд естественных групп и внутри каждой можно расположить несколько языков в так называемом генеалогическом порядке в соответствии со степенью родства. Однако не всегда верно, что народы, говорящие на родственных языках, так же тесно связаны узами родственного происхождения, как это кажется при рассмотрении их языков; какое-нибудь из кельтских племен, например, могло забыть свой древний язык и научиться говорить на древнегерманском диалекте, не перестав при этом быть кельтским по крови. Но в целом большие группы людей не изменяют так легко свой язык, а продолжают от поколения к поколению разговаривать на родовом диалекте, постепенно изменяющемся с течением времени. Поэтому, как правило, классификация человечества по языкам, по крайней мере, когда она применяется к большим группам людей, в значительной мере приближается к естественной классификации; в большинстве случаев язык смешанной расы оказывается при ближай-

309

шем рассмотрении языком того рода, чья кровь доминирует в ней. Там же, где это не так, где меньшинство навязало свой язык большинству, мы можем с уверенностью сказать, что подобное произошло в силу природного превосходства, способности преобразовать низкоразвитые расы по образу и подобию этого меньшинства, что не сводится, кстати, лишь к сфере языка, но распространяется на все стороны жизни. Там, где мы находим единство языка, мы по крайней мере можем с уверенностью сказать, что имеем дело с группой людей, подвергнувшейся совместному влиянию самого искусного и многочисленного рода;, и там, где единство речи превалировало на протяжении жизни многих поколений, мы можем быть уверены, что непрерывное влияние этих причин породило поразительное однообразие физического и ментального типа. Когда же мы беремся рассматривать группы людей, каждая из которых на протяжении длительного времени имела свою собственную историю и чьи языки вследствие этого не идентичны, но лишь родственны, в этом случае вопрос представляется не столь простым; в целом тем не менее остается верным, что род, который достаточно силен либо численностью, либо способностями, должен подобным же образом оказывать преобладающее влияние на национальный тип в других отношениях, и в этом смысле классификацию рас по языку можно назвать естественной, а не искусственной. В особенности это справедливо по отношению к древним временам, когда отсутствие литературы, и в частности религиозных книг, делало гораздо более трудным, чем в последующие времена, распространение языка среди расы, изначально чуждой ему. Все египтяне сейчас говорят на арабском, т. е. семитском языке, и тем не менее население Египта не было ассимилировано арабским типом. Это не могло бы произойти без Корана и религии Корана.
Семитские народы считаются единым целым на основе сходства их языков, но у нас есть веские причины признать, что их родство по лингвистическому принципу есть единственное четко выраженное проявление их общности. Общность эта не всеобъемлющая: было бы неоправданно, например, делать обобщения о характере семитов, рассматривая аравийских кочевников, а затем

310

переносить их черты на древних вавилонян. И тому, вероятно, есть две причины. С одной стороны, семиты Аравийской пустыни и семиты Древнего Вавилона жили в совершенно различных географических и социальных условиях: условия их жизни отличались настолько сильно, насколько это вообще возможно. С другой стороны, точно установлено, что арабы пустыни с незапамятных времен были практически однородной расой, в то время как вавилоняне и другие члены этой семитской семьи, заселившие окраины, по всей вероятности, в большей степени смешивали свою кровь с кровью окружавших народов и претерпели соответствующие изменения своего типа.
Но, даже когда допускаются очевидные или возможные варианты типа в пределах семитской расы, все же остается верным тот факт, что семиты образуют исключительно отчетливую и, кстати говоря, очень гармоничную общность. И, поскольку язык является тому доказательством, эффект получается особенно сильным. Семитские диалекты настолько похожи, что их родство признается даже неискушенным исследователем, а современной науке не представляет большого труда свести их к единому первобытному языку и определить в общем виде его черты. С другой стороны, различия между этими языками и языками, на которых говорят соседствующие расы, настолько глубоки, что почти ничего нельзя утверждать по поводу родства семитских языков с другими лингвистическими группами. Кажущееся их близкое родство с языками Северной Африки нивелируется значительными различиями. Свидетельства, предоставляемые нам самим языком, показывают, что период, в течение которого первоначальный общий семитский язык существовал отдельно и развивал свои характерные черты вдали от языков других семейств, должен быть долгим по сравнению с последующим периодом, во время которого отдельные ветви семитского языкового древа, такие, как еврейская, арамейская и арабская, отделились друг от друга и эволюционировали в самостоятельные диалекты. Отсюда можно сделать историческое заключение, что перед тем, как евреи, арамейцы и арабы распространились по местностям, удаленным друг от друга, и начали этап самостоятельного национального

311

развития, прошло, по-видимому, много веков, на протяжении которых предки всех этих народов жили вместе и говорили на одном языке. И, поскольку это был младенческий период в развитии человечества, период, когда индивидуальность ничего не значила, а любое коллективное влияние имело такую силу, какую мы, живущие в современности, с трудом можем себе представить, различные племена, которые отделились от общего древа и сформировали известные истории семитские нации, должны были унести с собой ярко выраженный характер расы и множество общих обычаев и идей помимо общего языка.
Далее заметим, что разбросанность поселений семитских наций не была такой значительной, как у арийцев. Если мы не будем принимать в расчет поселения семитов за морями — колонии южных арабов в Восточной Африке и финикийские поселения на побережье и островах Средиземного моря,— мы увидим, что регион компактно и плотно заселен семитами. Их крупнейший постоянный центр — обширный Аравийский полуостров, регион, обособленный природно, и в силу естественных географических особенностей почти не знавший миграции и смены населения. Из этой центральной твердыни, которую господствующее мнение современных ученых определяет как возможную точку общего семитского расселения, область семитского языка распространяется за границы сирийской пустыни до тех пор, пока не встречается со значительными природными препятствиями — Средиземным морем, горами Тавра, Армении и Ирана. На заре истории все, что лежало между этими пределами, было полностью заселено племенами, говорящими на семитских диалектах, и компактность этого поселения с необходимостью способствовала сохранению единообразия типа. Различные семитские нации, если они не могли непосредственно контактировать друг с другом, были разделены не чуждыми народами, а лишь природными препятствиями — горами и пустынями. Эти природные барьеры были действительно многочисленны и разделили расу на несколько небольших племен и народностей, но, подобно горам Греции, они не были столь непреодолимы, чтобы помешать разделенным государствам поддерживать отношения, которые, будь они мирного или

312

враждебного характера, имели тенденцию сохранять самобытную общность расы. В древние времена ходу этого процесса не препятствовали также значительные иммиграции иноземцев. За ранним вторжением египтян в Сирию не последовала ее колонизация, и, поскольку так называемые хеттейские памятники, породившие столько предположений, могут послужить доказательством того, что несемитский народ из Малой Азии некогда проложил себе дорогу в северную Сирию, становится совершенно ясным, что библейские хеттеи, т. е. неарамейские общины Сирии, были ветвью ханаанского древа, хотя, возможно, в течение некоторого времени над ними властвовала несемитска-я аристократия. Некогда было обычным представлять филистимлян как несемитский народ, сейчас же общепринято, что аргументов в пользу этого взгляда недостаточно и что, хотя филистимляне пришли в Палестину из-за моря, из Кафтора, т. е. по-видимому с Крита, они были в основном семитской крови или по крайней мере уже основательно «семитизировались» во время своей иммиграции, как с точки зрения языка, так и религии.
Переходя к более поздним временам, мы находим, что ассирийское, вавилонское и персидские завоевания не привели к значительным изменениям в общем типе населения семитских земель. Национальные и племенные границы были смещены, и произошли значительные перемещения населения на семитских землях, но сюда не было крупных вторжений чужеземцев. В греческий и римский периоды, наоборот, в города Сирии было привнесено много иноземного, но, поскольку иммиграция ограничивалась городами, не затрагивая сельские местности, результат ее влияния на изменение расового типа носил временный характер. Поскольку в восточных городах смертность обычно превышала рождаемость, городское население сохранялось лишь благодаря постоянному притоку из сельской местности, так что в конечном счете крестьянская кровь определяла национальный тип. Именно этим можно объяснить, что после арабского завоевания Сирии греческий элемент в населении быстро исчез. Действительно, одним из наиболее вероятных подтверждений удивительной однородности населения всех семитских земель является тот факт, что в нем и не

313

только в нем арабы и арабское влияние имели постоянные корни. Мусульманское завоевание распространялось далеко за пределы семитских земель; но, за исключением древних семитских стран, ислам быстро принимал новые формы, и арабское государство вынуждено было отступить под воздействием масс своих зарубежных подданных.
Таким образом, весь ход истории от самой ранней даты, которая нам достоверно известна, вплоть до упадка халифата не зафиксировал продолжительного нарушения баланса населения, которое бы оказало воздействие на семитский тип в границах его первоначального поселения, не считая временной эллинизации больших городов, о которой уже говорилось выше. Отклонения же состояли отчасти из простых местных перемещений среди оседлых семитов, отчасти, и в гораздо большей степени, в притоке и укоренении на обрабатываемых землях орд семитских кочевников из аравийских пустынь, и на местах своих поселений они оказались окруженными населением, которое было так близко к их собственному типу, что полное слияние старых и новых жителей происходило без труда и без изменения общего характера расы. Если в какой-то момент этого расселения, за исключением пограничных районов, семитская кровь и была в значительной мере разбавлена чужеземной, это должно было иметь место в доисторические времена или же произошло во время перемешивания с расами, возможно заселявшими эти земли до прихода семитов. Насколько это действительно было так, можно лишь догадываться, так как выдвигаемые иногда гипотезы, согласно которым, например, в финикийцах и хананеях присутствует значительная доля семитской крови, основаны на предположениях, не являющихся убедительными. Достоверно известно, что семитское заселение Азии было уже завершено на заре истории и что семитская кровь постоянно подпитывалась с самых ранних времен за счет притока населения из пустынь. Едва ли найдется другой регион, где были бы столь очевидными исторические основания для утверждения, что лингвистическое родство служит надежным доказательством родства расового, родства ментального и физического типов. И это утверждение не опровергается в ходе более тща-

314

тельного исследования. Те, кто занимается изучением истории и литературы семитских народов, единодушно свидетельствуют о близком родстве, которое пронизывает их.
Вполне естественно, что эта однородность типа подвергалась изменениям на границах расселения семитов. На западе, если мы не будем учитывать заморские территории, природные условия провели четкую границу, разделяющую семитов и их соседей. Красное море с пустыней к северу от него сформировали естественный барьер, который часто преодолевали многочисленные отряды семитов, но который препятствовал продвижению африканского населения в Азию. На востоке же плодородный бассейн рек Евфрата и Тигра в древние времена, как и сейчас, был местом встречи народов. По мнению большинства ассириологов, цивилизация Ассирии и Вавилона не была чисто семитской, древнее население этих мест подвергалось значительному влиянию досемитской традиции, которая особенно прослеживается в религии и в клинописной священной литературе.
Учитывая это, мы должны использовать клинописные материалы в исследовании особенностей традиционных религий древних семитов с большой осторожностью. Мнение, что Вавилон является отправным пунктом сравнительного изучения религиозных верований и обрядов семитских народов, стало популярным в последнее время и с первого взгляда кажется правомерным ввиду глубокой древности исторических памятников. Но в данном случае древнее и примитивное не есть синонимы, и мы не должны искать самую примитивную форму семитской веры в регионе, где общество не было однородным. В Вавилоне общество и религия одинаково базировались на слиянии двух рас и, следовательно, были сложными по своей структуре. Более того, официальная религиозная система Вавилона и Ассирии, как она известна нам из жреческих текстов и государственных документов, содержит в себе гораздо большее, чем распространенная в народе традиционная вера; она была искусственно сформирована жречеством и государственными властями в основном таким же образом, как официальная религия Египта, а именно, она представляла собой в значительной мере искусственную комбинацию — в це-

315

лях укрепления власти — элементов, взятых из многих местных культов. По всей видимости, действительная религия масс была всегда намного проще, нежели официальная система, и в более поздние времена религия и народ Ассирии мало отличались от религий и народов соседних арамейских государств. Этими замечаниями я не хотел поставить под сомнение огромную важность изучения клинописи для истории семитских религий; исторические свидетельства ценны для сравнения с нашими знаниями о верованиях и культах других семитских народов, и особенно важны они потому, что как в религиозной, так и в других сферах жизни цивилизации междуречья Евфрата и Тигра оказали огромное историческое влияние на семитов. Но отправную точку для общего изучения семитской религии следует искать в регионах, о которых мы знаем из более поздних источников, относящихся к достаточно примитивному состоянию общества и соответственно в которых происхождение религиозных явлений представляется нам почти достоверным, а их характер менее сложным. Во многих отношениях религия языческой Аравии, хотя мы имеем недостаточно информации о ней в дохристианский период, представляет наиболее простой тип религии, соответствующий примитивному и неизменному характеру жизни кочевников. Все, что может быть получено из этого источника, мы должны сравнить прежде всего с бесценными свидетельствами, сохранившимися в Ветхом Завете, о религии малых палестинских государств до их завоевания великими восточными империями. Помимо ассирийских памятников и нескольких очень важных фрагментарных письменных свидетельств, у нас нет других документов, кроме Библии, относящихся к тому периоду. Мы имеем гораздо больше свидетельств более позднего времени, и здесь нам начинает оказывать помощь греческая литература; но и в это время мы обнаруживаем период религиозного синкретизма, когда различные верования и культы начинают воздействовать друг на друга и порождать новые сложные формы религии. Здесь, следовательно, мы должны действовать с теми же предосторожностями, которые требовались нам в случае более древних синкретических религий Вавилона и Ассирии, только с помощью тщательного исследова-

316

ния и сопоставления мы можем отделить древние обычаи от более поздних нововведений, старое религиозное наследие семитов от того, что было привнесено извне.
Я хочу, чтобы с самого начала было ясно, что у нас нет материалов, которые помогли бы нам воссоздать полную сравнительную историю семитских религий, и в этих лекциях я не буду пытаться сделать это. Но тщательного изучения и сравнения различных источников достаточно, чтобы дать вполне точную картину ряда общих черт, которые с поразительным единообразием проявляются на всей территории расселения семитов и определяют эволюцию их веры и культа вплоть до последнего времени. Эти широко распространенные и постоянные черты представляют действительный интерес для ученого-философа, занимающегося историей семитской религии. В них, а не в явлениях, изменяющихся в зависимости от места и времени, заключена сила семитской религии, и поэтому именно к ним мы обращаемся за помощью в наиболее важных вопросах наших исследований, чтобы пролить свет на вопрос об отношениях позитивных семитских религий с более ранними верованиями этой расы.
Перед тем как перейти к более частным вопросам данного исследования, я должен все-таки сказать несколько слов о методе и порядке рассмотрения проблем, которые, как мне кажется, определяются характером изучаемого предмета. Чтобы получить верное и точное представление о типе семитской религии, мы должны изучать не только ее отдельные части, но и отчетливо видеть место и значение каждой части по отношению к целому. И здесь мы очень сильно ошибемся, если будем считать доказанным тот факт, что наиболее важная и значимая для нас часть религии имела такое же значение для людей древнего общества. В каждой религии, древней или современной, мы находим, с одной стороны, определенные верования, а с другой — институты, обряды и правила поведения. В наши дни стало привычным смотреть на религию скорее с точки зрения веры, чем религиозной практики, так как вплоть до сравнительно недавнего времени почти единственными религиями, серьезно изучаемыми в Европе, были религии различных христианских церквей и во всех разновидностях

317

христианства считалось, что обряд важен лишь потому, что в него вложен определенный смысл. Итак, изучение религии означало прежде всего изучение христианских верований и обучение религии начиналось, как правило, с того, что вероучение и религиозные обязанности преподносились ученику как следствие догматических истин, которые он должен безоговорочно принимать. Все это кажется нам таким очевидным, что, когда мы приступаем к исследованию какой-либо неизвестной или древней религии, мы, конечно, полагаем, что и здесь наша первейшая задача состоит в том, чтобы понять сначала вероучение, а потом найти в нем ключ к обрядам и обычаям. Но древние религии не имели в большинстве случаев вероучений, они полностью состояли из институтов и обрядов. Без сомнения, человек не будет постоянно следовать определенным обычаям, не наполнив их смыслом. Но, как правило, мы находим, что если обряды были строго установлены, то значение, предписываемое им, было чрезвычайно расплывчатым, и один и тот же ритуал объяснялся различными людьми по-разному, при этом не возникало никакого вопроса о правоверности или ереси. В Древней Греции, например, определенные обряды совершались в храме, и люди считали, что было бы нечестиво не соблюдать их. Но если бы этих людей спросили, почему они так поступают, то, возможно, получили бы в ответ несколько абсолютно противоположных объяснений от разных людей и никто бы не посчитал хоть сколько-нибудь важным, с точки зрения религии, какое из объяснений вы приняли. Действительно, предложенные объяснения не имели бы существенного значения, поскольку представляли бы собой разрозненные рассказы об обстоятельствах, при которых впервые был совершен обряд, будь то по приказанию Бога или непосредственно совершенный им в качестве примера. Короче говоря, обряд был связан не с догмой, а с мифом.
Во всех древних религиях мифология занимает место догматики; это означает, что священное знание жрецов и простых людей не сводится только к правилам исполнения религиозных обрядов, а принимает форму рассказов о богах, и эти рассказы допускают единственное толкование религиозных заповедей и обрядовых предписаний. Но, строго говоря, такая мифология не была сущностью

318

древней религии, поскольку она не обладала священной санкцией и не имела силы над верующими. Мифы были связаны с отдельными святилищами, а церемонии были лишь частью культовой практики; они служили для возбуждения воображения и поддержания интереса у верующего, но ему часто предлагались на выбор различные объяснения одного и того же обряда и, если только он исполнял обряды с точностью, никого не заботило, что он действительно думает об их происхождении. Вера в определенную совокупность мифов была не обязательна, и не считалось, что верящий в эти мифы человек приобретает какие-либо религиозные привилегии или заслуживает благосклонность богов. Что было обязательным, так это точно исполнять определенные священнодействия, предписанные религиозной традицией. Из этого следует, что мифологии не принадлежит то место, которое ей часто приписывается при изучении древних верований. Поскольку мифы представляют собой объяснения обрядов, их значение второстепенно, и можно с уверенностью утверждать, что почти в каждом случае миф произошел из обряда, а не наоборот; так как обряд оставался неизменным, а миф мог измениться, обряд был обязательным, а вера в миф была предоставлена на усмотрение поклонников культа. Сейчас установлено, что подавляющее большинство мифов древних религий связано с обрядами отдельных храмов или с ритуальными обычаями отдельных племен. Вероятно, во всех случаях, а несомненно в большинстве из них, мифы являются просто объяснением религиозных обрядов; как правило, такое объяснение не могло появиться, пока первоначальный смысл обряда не был основательно забыт. Как правило, миф не содержит в себе объяснения происхождения обряда для тех, кто не верит, что он является описанием действительных событий, а в это не сможет поверить даже самый смелый исследователь мифологии. Но если это описание не является истинным, то миф сам по себе нуждается в объяснении, и все принципы философии и здравого смысла требуют поисков этого объяснения, но не в форме произвольных аллегорических теорий, а при помощи реальных фактов обрядовой практики или религиозных обычаев, с которыми связан миф. Отсюда следует, что в изучении древних религий мы

319

должны начинать не с мифа, а с обрядов и традиционных обычаев.
Нельзя противопоставлять этому заключению тот факт, что некоторые мифы являются не просто объяснениями традиционных обрядов, а представляют собой отправную точку для более широких религиозных спекуляций или попытку систематизировать и привести в порядок множество разнородных локальных культов и верований. Но и в этом случае вторичный характер мифов проявляется все еще отчетливо. Они являются либо продуктами ранней философии, размышляющей о природе универсума, либо носят политический характер и создаются, чтобы усилить союз между различными культами групп, первоначально самостоятельных, а затем объединенных в единый социальный или политический организм; или, наконец, они возникли благодаря свободной игре воображения. Впрочем, философия, политика и поэзия — это нечто большее или же нечто меньшее, чем чистая и простая религия.
Несомненно, что на более поздних стадиях развития древних религий мифология приобрела большую значимость. В борьбе язычества со скептицизмом, с одной стороны, и христианством — с другой, приверженцы старой традиционной религии начали поиски идей современного типа, которые они могли бы представить в качестве внутреннего содержания традиционных обрядов. В этих целях они использовали старые мифы, применив к ним аллегорическую систему толкования. Миф, интерпретированный с помощью аллегории, стал излюбленным средством для придания нового значения древним религиозным формам. Но теории, развиваемые подобным образом, являются наиболее обманчивыми и искажающими первоначальное значение старых религий.
С другой стороны, древние мифы, взятые в их естественном смысле без аллегорического лоска, представляют большую ценность как свидетельства господствующих воззрений на природу богов в период мифотворчества. Поскольку отдельные части мифа не имели догматической ценности и не требовали слепой веры, предполагалось, что в миф не могло быть включено то, во что люди не были готовы поверить. Но до тех пор, пока стиль мышления, выраженный в мифе, не был уже выражен в

320

самом обряде, он не имел религиозной санкции; миф, отделенный от обряда, представляет собой весьма сомнительное и ненадежное свидетельство. Для того чтобы мы могли с уверенностью трактовать мифы, мы должны будем понять идеи, выраженные в ритуальной традиции, которые воплощают строго установленные и непреходящие элементы религии.
Я надеюсь, что все вышесказанное станет более ясным для нас по мере того, как мы будем продвигаться в нашем исследовании и увидим на практических примерах, какую пользу могут принести свидетельства, имеющиеся в нашем распоряжении. Сейчас же очень важно уяснить, что обряды и обычаи были, строго говоря, сущностью древних религий. Религия в первобытные времена была не системой верований и практических приложений к ним: это была совокупность строго фиксированных традиционных обрядов, которые каждый член общины считал обязательным для себя. Люди не были бы людьми, если бы они согласились делать что-либо, не имея для этого оснований в древней религии, таким основанием была не первоначально сформулированная доктрина, а практика, предшествующая доктрине. Люди вырабатывают общие правила поведения до того, как они начинают выражать общие принципы в словах; политические институты древнее политических теорий, и, подобно этому, религиозные институты древнее религиозных теорий. Эта аналогия выбрана не случайно, поскольку действительно в древнем обществе наблюдаются поразительные параллели между религиозными и политическими институтами. В обеих упомянутых сферах жизни огромное значение придавалось форме и обычаю, но объяснение, почему же этому обычаю продолжают следовать, заключалось в легенде о его возникновении. То, что обычай, однажды установленный, необходимо было соблюдать, казалось, не вызывало сомнений. Законы общества были основаны на обычаях, и само существование общества служило достаточным основанием, чтобы продолжать следовать установленным обычаям.
Строго говоря, я упрощаю действительное положение дел, когда утверждаю, что древнейшие религиозные и политические институты точно соответствовали друг другу. Здесь следовало бы сказать, что они принадлежа-

321

ли одной общей социальной традиции. Религия была частью организованной общественной жизни, которая навязывалась человеку с рождения и к которой он приспосабливался на протяжении всей жизни так же неосознанно, как он соблюдал обычаи, принятые в обществе. Человек принимал богов и поклонение им как само собой разумеющееся, точно так же, как он принимал другие обычаи общества, и если он рассуждал или размышлял о них, то при этом основывался на предложении, что традиционные обряды — это нечто данное свыше, за пределы которого нельзя проникнуть, и что никому не может быть позволено изменять их. Для нас, живущих сегодня, религия — это прежде всего личное убеждение и осознанная вера, но для древних она была частью общественной жизни и сводилась к установленным формам, которые им было необязательно понимать и не разрешалось критиковать или отвергать. Религиозный нонконформизм считался преступлением против государства, поскольку нарушение священной традиции вело к подрыву основ общества и люди теряли право на благосклонность богов. Но до тех пор, пока предписанные формы соблюдались должным образом, человек считался истинно верующим, и никто не спрашивал его, как глубоко религия проникла в его сердце или как повлияла она на его разум. Религию, как и политические обязанности, частью которых она в действительности была, принимали. исключительно как соблюдение определенных установленных правил поведения.
Вывод из всего сказанного о методе нашего исследования очевиден. Когда мы изучаем политическую структуру древнего общества, мы начинаем не с выяснения того, что же оставили нам первые законодатели или какие теории выдвигались для обоснования общественных институтов, мы пытаемся понять, что же представляли из себя эти институты и как они формировали жизнь людей. Подобным же образом при изучении религии семитов мы должны начинать не с того, что было сказано о богах, а с действующих религиозных институтов, с выяснения их влияния на жизнь верующих. Поэтому наше исследование будет направлено на религиозные институты, которые определяли жизнь семитской расы.
Следуя этому плану, мы поступим правильно, если не

322

станем сразу же рассматривать многочисленные детали обрядов и ритуалов, но сосредоточим наше внимание на некоторых характерных чертах священных институтов, достаточно хорошо выраженных, чтобы быть понятыми с первого взгляда. Если бы нам предложили исследовать политические институты древности, то мы бы сочли полезным иметь общее понятие о типах правительств, при которых устанавливались различные институты древних государств. Таким же образом при изучении религиозных институтов семитов нам необходимо получить общее представление об их божествах, о различных точках зрения на характер отношений между богами и человеком, которые лежали в основе обрядов и религиозных таинств, совершаемых в разных местах и в разные Времена. Эти сведения мы можем получить, изучив титулы, которые использовали люди при обращении к своим богам, и язык, с помощью которого они выражали свою зависимость от них. Благодаря этому мы сразу же сможем понять в целом, какое же место занимали боги в социальной системе древности и каково было общее понимание взаимоотношений богов с теми, кто им поклонялся. Достигнутые таким образом результаты необходимо в дальнейшем развивать и в то же время их надо проверять и уточнять, детально исследуя действующие религиозные институты.
Вопрос о метафизической природе богов должен рассматриваться отдельно от их социального статуса и функций и оставаться на заднем плане до полного завершения исследования. Тщетны будут наши попытки найти ответ на вопрос, что же такое боги сами по себе, пока мы не изучим то, что я бы назвал их общественной жизнью, под которой имею в виду установленные взаимоотношения между богами и их почитателями, поддерживающиеся посредством предписанных форм культа. С точки зрения древних вопрос о природе богов не религиозный, а умозрительный. Для религии важно практическое знакомство с правилами, в соответствии с которыми действует божество и в соответствии с которыми должны действовать его почитатели — именно это в 4-й книге Царств (17, 26) называется «законом (mishpat) Бога той земли».
Это верно даже для религии Израиля. Когда пророки

323

говорят о знании Бога, они всегда подразумевают практическое знание законов и принципов божественного водительства в Израиле2 и кратко определяют религию в целом как «дух премудрости и разума, дух совести и крепости, дух ведения и благочестия»3, т. е. знание того, что предписывает Иегова в сочетании с почтительным повиновением. Крайний скептицизм по отношению ко всем религиозным размышлениям в книге Екклесиаста представлялся как проявление истинного благочестия, поскольку никакие рассуждения для человека не могут быть лучше простого правила: «Бойся Бога и заповеди его соблюдай»4. Этот совет автор вкладывает в уста Соломона и таким образом представляет его как обобщение взглядов древних на религию, которые в последнее время, к сожалению, стали изменяться.
Правильность нашей точки зрения, согласно которой все метафизические вопросы, касающиеся природы богов, не должны рассматриваться до тех пор, пока мы детально не изучим религиозную практику, станет более очевидной, если мы на мгновение вспомним, что постигло более поздних философов и теософов язычества в их попытках создать теорию традиционной религии. Никому из этих мыслителей не удалось дать объяснения сущности богов, из которой можно было бы рационально вывести культовую практику, а те, кто притязал на ортодоксальность, прибегали к вольным аллегорическим интерпретациям, чтобы установленные обряды привести в соответствие со своими теориями5. Причина этого ясна. Традиционные религиозные обряды формировались постепенно, на протяжении многих веков и отражали особенности мышления на разных стадиях интеллектуального и нравственного развития человека. Ни одно и» объяснений природы богов не могло удовлетворительно объяснить всего многообразия ритуалов и церемоний, которые язычество более поздних времен унаследовало от предшественников начиная со времени, когда общество было диким и жестоким. Летопись религиозной мысли человечества, воплощенная в религиозных институтах, 2 См. в особенности книгу пророка Осии, глава 4.

3 Ис. 11, 2.
' Еккл.12, 13.
5 См.. например- Plutarch's Greek and Roman Questions

324

напоминает геологическую летопись истории Земли, запечатленную в земной коре, где новое и старое соседствует или скорее наслаиваются друг на друга. Классификация групп обрядов в их правильной последовательности — это первый шаг к их объяснению, и само это объяснение должно принять форму не умозрительной теории, но рациональной истории.
Я уже говорил о том, что, приступая к разъяснению или изучению, или исследованию религиозных институтов, мы должны начинать с формулировки предварительных идей, затрагивающих практическое отношение богов и их почитателей. Здесь я должен добавить, что нам также с самого начала необходимо составить некоторое элементарное понятие об отношениях, которые по представлениям древних рас человечества существовали между богами и людьми, с одной стороны, и материальным миром — с другой. Все действия древнего культа имеют материальные воплощения, форма которых определяется тем, что и боги, и люди одинаково состоят в некоторых постоянных отношениях с отдельными частями или сторонами физического мира. Определенные места, определенные предметы и даже определенные виды животных считались священными, т. е. состоящими в близких отношениях с богами и требующими особого почтения от людей, и эта концепция играет огромную роль в развитии религиозных институтов. Здесь мы вновь сталкиваемся с проблемой, которая не может быть решена априорными методами, только продвигаясь шаг за шагом, подробно анализируя обряды, мы можем надеяться глубоко понять отношения богов с физическим миром. Но в древней концепции мира и отношений его частей друг к другу есть некоторые общие черты, которые можно заметить сразу же, и мы считаем, что им следует уделить внимание на ранних этапах нашего исследования.
Таким образом, я предлагаю посвятить вторую лекцию древним религиозным общинам и отношениям богов с их почитателями. После этого мы перейдем к рассмотрению отношений богов с физическим миром, не в полной и исчерпывающей мере, а лишь в общих чертах, лишь в той степени, в какой это необходимо для нашего понимания материальной основы древнего обряда Пос.л^

325

того как эти предварительные исследования дадут нам необходимую точку опоры, мы сможем заняться последовательным изучением религиозных институтов и попытаться воссоздать их историю. Мы обнаружим, что история религиозных институтов — это и есть история древней религии, как реальной движущей силы развития человеческого рода, и что отчетливые попытки древнего интеллекта понять значение религии, природу богов и принципы, на которых основаны их отношения с людьми, берут свое начало от невысказанных идей, заключенных в традиционных формах ритуальной практики. И если осознанные попытки древних религиозных мыслителей и принимали форму мифотворчества или умозрительных конструкций, то исходный материал, с которым они оперировали, брался ими все-таки из традиционного источника религиозных представлений, которые передавались из поколения в поколение, будучи выраженными не в словах, а в форме религиозных обычаев. [...]

- - - - - - - - - - - - - -
Уильям Робертсон Смит

Уильям Робертсон Смит (William Robertson Smith) родился в 1846 г. в семье шотландского пастора. Начальное и среднее образование получил дома под руководством отца. В 1861 г. он поступил в Абердинский университет и окончил его в 1865 г. со степенью бакалавра искусств. Затем он продолжил свое образование на теологическом факультете Нового колледжа в Эдинбурге, где специализировался по Ветхому Завету. С 1870 г. У. Робертсон Смит преподавал в колледже Свободной Церкви в Абердине, однако его взгляды и научные публикации не нашли понимания среди коллег. В 1876 г. его обвиняют в ереси, а в 1880 г. увольняют из колледжа. После этого У. Робертсон Смит предпринимает длительное путешествие в Европу, Северную Африку, Египет и Аравию. По возвращению он жил некоторое время в Эдинбурге, занимаясь редактированием девятого издания энциклопедии «Британника». Вскоре он переезжает в Кембридж и становится сотрудником Тринити-колледжа, а затем колледжа Христа. В 1889 г. У. Робертсон Смит получает должность профессора в Кембридже, где он читал лекции по арабской истории и культуре. Он вынашивает в это время идею создания энциклопедии ислама, но ему не удалось воплотить ее в жизнь. Умер У. Робертсон Смит в 1894 г. в Кембридже.
Основные религиоведческие работы У. Робертсона Смита: ст. «Библия» — 9 изд. энциклопедии «Британника» (1875), «Ветхий Завет в религиозной организации евреев. Курс лекций по критике Библии»
(1881), «Пророки Израиля и их место в истории к концу VIII в. до н. э.»
(1882), «Родственные отношения и брак в Древней Аравии» (1885), «Лекция о религии семитов» (1889).
Главным предметом своих исследований У. Робертсон Смит считал Ветхий Завет. Он стремился найти корни ветхозаветных представлений в более древних религиях семитских народов. В своих работах У. Робертсон Смит подчеркивал первичность религиозных обрядов и ритуалов по отношению к мифологии и догматике. Он внимательно изучал тотемизм и практику жертвоприношений у семитских народов, считая, что они занимали центральное место в древних религиях и оказали большое влияние на становление религиозных систем современности.
В антологию включен фрагмент из «Лекций о религии семитов», в котором автор обосновывает необходимость изучения религии древних семитов, определяет предмет и метод своего исследования.
Перевод выполнен Е. Е. Галенко по изданию: Robertson Smith W. Lectures on the Religion of the Semites. L., 1894.