Томпсон М. Философия науки

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 4. НАУЧНЫЙ РЕАЛИЗМ

Научный реализм — понятие, характеризующее точку зрения, согласно которой объекты исследований независимы от нашего разума, а научные теории, следовательно, истинны по отношению к внешнему, объективному миру. Очевидно что большинство людей разделяют подобную точку зрения. Разработка научного метода в период становления современной науки, проведения опытов и сбора объективных данных имела целью обретение знания, свободного от влияния личных пристрастий или унаследованной традиции.
Однако изучив становление и смену теорий и парадигм, мы увидели, что это не простое дело. Мы трактуем факты в свете существующих теорий. Более того, есть области науки (например, физика элементарных частиц), где, как оказывается, исследование воздействует на исследуемое. Возможно ли, чтобы таким образом полученные знания были на самом деле независимы от нашего разума? Мы уже касались того что Кант, столкнувшись с нападками Юма на достоверность (очевидность) некоего суждения, исследовал вклад разума в интерпретацию опыта.
В настоящей главе мы обратим внимание на природу наблюдений, задачи и влияние языка, а также на прагматические последствия упрощенческого, редукционистского подхода к науке.
138

РЕАЛЬНОСТЬ И НАБЛЮДЕНИЕ

Многие вопросы, интересующие нас, затрагивались еще в философии Древней Греции, и вопрос научного реализма здесь не исключение. В досократовские времена он вызывал значительные расхождения во взглядах Протагор1 (480—410 до н. э.) и Демокрита. Протагор утверждал, что мы в состоянии познать лишь ощущения, доставляемые нам органами чувств, а не то, что стоит за этими ощущениями.
Рассмотрим суждение «Я вижу красный шар». Верность его или ошибочность зависит от того, действительно ли зрение зарегистрировало свет определенной длины волны, сформировавшей образ круга на сетчатке глаз. Я должен заключить, что нечто, находящееся вне моих глаз, вызвало данное ощущение, но в действительности мне известно лишь само это оптическое явление. (Есть еще одна трудность истолкования. Я просто полагаю, что вижу красный шар, но, приблизившись к нему, возможно, увижу, что это на самом деле красное яблоко. Начальные ощущения одни и те же, но мой разум интерпретирует их по-разному.)
Пример
Если простое наблюдение — всего лишь фактор, определяющий наше знание реальности, тогда нет ничего более очевидного, чем факт неподвижности Земли. На протяжении тысячелетий человечество наблюдало движение звезд, убеждаясь на опыте в постоянстве находящейся под своими ногами точки, с которой можно наблюдать и всякое иное движение. Согласие с тем, что Земля движется вокруг Солнца и за сутки вращается вокруг собственной оси, означало отказ от опыта ради того, чтобы в дальнейшем истолковывать виденное в свете теории. Вопреки всем свидетельствам наших чувств, мы «знаем», что движемся в пространстве. Поэтому неистолкованные свидетельства не могут служить основой для какой-либо научной теории.
139
Демокрит же, напротив, утверждал, что вещи существуют независимо от нашего восприятия. Разумеется, это тоже вполне логично, поскольку красный шар останется, даже если мы закроем глаза (этот аргумент приводил в XVII веке Джордж Беркли 2 (1685—1753).
Суть сказанного заключается в разделении того, что действительно существует (этим занимается онтология — учение о бытии сущего), и того, что мы в состоянии узнать о сущем (этим занимается эпистемология — теория познания сущего). С точки зрения онтологии «вещи» обладают бытием независимо от их восприятия нами. Гносеология говорит, что мы в состоянии познать «вещи» лишь посредством их восприятия.
Комментарий
Единственно разумный способ разрешить эту дилемму — признать, что люди являются неотъемлемой частью природы. Не существует двух обособленных вещей — «мы» и «мир», что предполагает обретение данных о мире исключительно через чувственные восприятия. Скорее мы — часть мира, и наши ощущения есть результат тех процессов, посредством которых мы общаемся с окружающим миром. Ощущения — это связь со всем миром. Вот почему они развились у человека. Без способности видеть, слышать, обонять или осязать люди умерли бы от голода! Чувства — способ отношений и исследований. Мы просто запутаемся, если будем видеть одни лишь данные, забывая о средствах их получения.
Реальный процесс наблюдения сложен. Понятия пространства и расстояния между предметами заложены в нашем мозгу, связывающем одно с другим; привычное понятие времени возникает, когда мы вспоминаем, что некоторые переживания уже имели место. Если наука зависит от пережитого опыта, то она зависит и от нашего образа видения, мыслей, распознавания и запоминания. В частности,

140
Иммануил Кант (1724—1804) доказывал, что при наблюдении за явлениями наш ум вносит вклад в приобретаемый опыт. В пространстве, времени и причинности он видел представления, которые разум привносит в опыт.
Все выглядит еще более сложно, если посмотреть, как современная наука связывает то, что мы действительно видим (или производим в ходе эксперимента), и то, что, по нашему заключению, является объективной причиной.
Пример
При сильном нагревании в электрической дуге металл начинает излучать свет, который можно разложить на спектральные линии. Вид и последовательность таких линий остаются неизменными, какой бы металл, например железо, мы ни взяли. Естественно, это верно лишь для металла, разогретого до парообразного состояния; при более низких температурах он излучает свет с непрерывным спектром, и линии исчезают.
Это позволяет обнаруживать металлы на огромных расстояниях. Мы можем узнать, что некий металл присутствует на далекой звезде, даже не побывав там. Для этого необходимо лишь взглянуть на спектральные линии идущего от нее света. Если они совпадают с линиями, характерными для парообразного железа здесь, на Земле, значит, железо присутствует и на этой звезде.
Иными словами, наши восприятия рассказывают нам, что же находится «вовне», но это не тождественно тому, что есть «вовне». Реальность выводится из наблюдения, но не совпадает с ним.
О наличии чего-то нам сообщают оставляемые следы. В данном случае характерное расположение спектральных линий в свете, идущем от далекой звезды, служит наилучшим объяснением присутствия на ней парообразного металла.
141
Конечно, наши ощущения ограничены объектами определенных размеров, находящимися на определенной удаленности от нас. Поэтому большинство знаний нам приходится выводить из тех оптимальных объяснений, которые предлагает в аналогичных случаях наука.
Комментарий
Выводы такого рода вовсе не новы. Еще в древности люди, слыша шорох в кустах, делали вывод о присутствии рядом животного. При этом они не ограничивались одними размышлениями о том, реально или нет это животное. Их интересовала его величина. Именно исходя из этого, им приходилось делать выбор: либо убить и съесть животное, либо быстро отступить, чтобы самим не быть убитыми и съеденными! Иначе говоря, умение наблюдать и делать выводы носило прагматический характер — человеку надо было остаться в живых. В некотором отношении наука может рассуждать подобным образом: если предполагаемая теория работает и полезна, ее на время следует принять.
Этот вопрос восходит к Галилею и Декарту и заключается в поисках абсолютной достоверности. Как и первобытные люди, мы не можем ожидать получения полной достоверности знаний, а должны действовать на основе наблюдений. Поэтому для постижения реальности мы принимаем практический вывод в качестве рабочей гипотезы.
Наблюдение в квантовой теории
Согласно «копенгагенской интерпретации» квантовой теории (названной так по месту своего рождения — Институту теоретической физики в Копенгагене), частные суждения становятся определяющими лишь после их наблюдения. Иначе говоря, акт нашего наблюдения дает существование реальности.
142
Согласно квантовой теории, все взаимосвязано и ничто не определено. Но в наблюдаемой Вселенной все определяется посредством наблюдения.
К сведению
В отношении научного реализма квантовой теории разгорелась жаркая дискуссия между Бором и Эйнштейном.
• Для Бора (и Гейзенберга, работавшего с ним) неопределенность ядерных частиц есть не просто свойство наших наблюдений, а основополагающая черта самой реальности. Мы не можем одновременно знать и положение, и скорость частицы, да и сама частица не обладает одновременно этими свойствами. Поэтому физика в действительности есть то, о чем мы можем говорить. Если что-то невозможно наблюдать, это не может быть частью реальности. Реальность — это то, что мы наблюдаем.
• Эйнштейн, однако, считал, что реальность существует объективно, вне нашего наблюдения. Поэтому частица должна иметь положение и скорость в любой момент времени. Но что невозможно, так это знать обе величины одновременно. Следовательно, реальность предшествует наблюдению, хотя по существу она остается непознанной, поскольку при всякой попытке наблюдения мы возвращаемся в мир физики Бора, где реальность определяется нашим наблюдением.
«Шредингеровский кот»
Широко известный, но часто неверно толкуемый способ решения вопроса о том, присуща ли неопределенность самой реальности («копенгагенский взгляд») или же нашему наблюдению, разберем на примере рассуждения о так называемом шредингеровском коте. Шредингер возражал

против подхода Бора к интерпретации квантовой
143
теории. Он проиллюстрировал свою точку зрения описанием следующего гипотетического эксперимента.
Представьте себе кота, находящегося в запечатанном ящике вместе с бутылью с цианистым калием, которая будет разбита, если произойдет распад находящегося там же радиоактивного вещества. Останется кот жив или уже будет мертвым?
Согласно Шредингеру (и здравому смыслу), кот в ящике или жив, или мертв. Мы не можем знать этого, пока не откроем ящик и не заглянем внутрь, но безусловно то, что в действительности кот жив либо мертв, и это мы можем сказать еще до того, как откроем ящик. Однако, согласно «копенгагенской интерпретации», мы можем утверждать, что кот ни жив, ни мертв до того момента, пока мы не откроем ящик!
Этой задачей Шредингер поддержал критику Эйнштейном позиции Бора, согласно которой неопределенность свойственна нашему наблюдению, а не самой действительности. Данное положение можно прокомментировать так: Бор и Гейзенберг доказывали полную неопределенность, тогда как Шредингер и Эйнштейн признавали ее свойственной лишь наблюдению.
Комментарии
Здесь мы сталкиваемся с фундаментальной философской дилеммой.
Мы не можем познать явление «А» без наблюдения за ним посредством метода «X». «X» связан с природой наших органов чувств или с прибором, необходимым для наблюдения за «А».
Все, что мы в состоянии узнать, так это восприятие «А посредством X».
Возможно, у нас появится новый способ наблюдения за «А», ведущий к восприятию «А посредством Y».
Но мы не в состоянии познать «А» вне зависимости ни от «X», ни от «Y». Так же бессмысленно пытаться
144
искать «наименьший общий знаменатель» у двух вышеозначенных опытов, ибо все известное нам об «А» прошло либо через «X», либо через «Y». Все, что находится в пределах «X», в «Y» лишено всякого смысла, и наоборот.
Мы можем сделать два вывода: "«А» обладает определенной природой, но мы не можем знать, какова она. Все, что нам доступно, это утверждения «А» посредством «X» и «А» посредством «Y»" или "Бессмысленно утверждать, что «А» обладает некой природой, поскольку «А» проявляет себя по-разному в различных обстоятельствах".
Между этими двумя суждениями нет логического выбора, так как отсутствуют факты, способные повлиять на него.
Итак, исходя из «копенгагенской интерпретации», само наблюдение создает реальность, тогда как, по Эйнштейну, реальность предшествует наблюдению.
Решение этого вопроса приводит к определению задач физики. По Бору, физика описывает внешнюю реальность в зависимости от наблюдения. Она касается не того, что есть, а того, о чем мы можем рассказать. Мы же, естественно, в состоянии описать наблюдаемую действительность, лишь изучив ее с помощью тех или иных научных методов.
Между явным, знакомым нашим чувствам порядком и неявным, представляющим собой непрерывный поток энергии в событиях и процессах, имеется также существенное различие. Это было отмечено Дэвидом Бомом 3 (1917—1994) и Дэвидом Питом 4 (р. 1938) в книге Наука, порядок и творчество (1988). В их утверждении можно усмотреть параллель с кантовским разграничением вещей-в-себе (ноуменов) и вещей, данных нам в ощущении (феноменов).
В пользу антиреалистического взгляда на научные теории свидетельствует важный аргумент, касающийся истинной природы теории. Теории — это обобщения,
145
которые пытаются показать и предсказать явления в широких рамках существующих ситуаций. Действительно, опытная природа большинства научных изысканий заставляет исключать ненужные факторы ради создания по возможности наиболее обобщенной теории.
В реальном же мире, как подчеркивал Дюэм и другие, отсутствуют какие бы то ни было обобщения. Нельзя изолировать атом от его окружения и строить теорию о нем. Все взаимосвязано, все, что есть вокруг нас, представляет собой огромное число текущих ситуаций. Наши теории никогда не смогут отразить какую-либо из них, поскольку пытаются извлечь исключительно обобщенные черты. Теории имеют дело с идеальными множествами обстоятельств, а не с текущими.
Пример
Общая «теория шляпы» может содержать наиболее существенные положения — к примеру, то, что ее носят на голове. Но такое общее описание, весьма полезное для выделения шляп из других предметов одежды, никогда не будет описанием какой-то одной конфетной шляпы. В противном случае подобная теория была бы применима исключительно к определенной вещи.
Таким образом, теория оказывается применимой ко всему вообще, когда она не применима ни к чему в частности.
В отношении применимости доводов, касающихся определения понятий и наблюдения, существуют ограничения. Одно из них заключается в том, что их не следует переносить на
57
несоответствующий уровень. Так, например, согласно Шредингеру, мы не можем применять законы квантовой физики к людям, потому что они действуют на совершенно иных уровнях реальности. Мы не ощущаем себя обусловливаемыми, определяемыми сторонним наблюдением!
146
Но, естественно, есть и другой взгляд на это. Люди, если их наблюдали, обусловлены, пусть даже они и не обусловлены в качестве наблюдателей. Здесь затрагивается вопрос, сопряженный с понятиями Канта о ноуменах и феноменах. Этот вопрос был ключевым для переворота в философии и утверждения мысли о том, что наш разум придает порядок опыту, упорядочивает его. В некотором смысле квантовая физика делает то же самое — именно акт наблюдения подчиняет определенному порядку неопределенное поведение частиц.

ЯЗЫК

Мы всегда должны помнить, что факты суть высказывания. Они вовсе не тождественны получаемой нами от органов чувств информации, скорее это суждения, возникшие вследствие определенной обработки и толкования информации нашим разумом.
Мы все располагаем концептуальным каркасом, понятийными построениями, которые заставляют нас так или иначе истолковывать свой опыт. К новому опыту мы приходим, обязательно располагая определенного рода предвидением, на что же он должен быть похожим. Употребляемые нами для его описания слова являются неотъемлемой частью этих концептуальных построений. Слова соотносят новый опыт с тем, что мы и окружающие знали прежде. Это своего рода скоропись, спасающая нас от необходимости заново придумывать что-то для описания увиденного.
Итак, употребляемые нами слова и описываемые ими факты значимы для общества, в котором этот язык имеет хождение. Поэтому факт никогда не бывает нейтральным в отношении языка, он не свободен от всего того, что происходит с языком по мере его развития и пополнения словарного запаса. Все, что мы видим, мы видим
147
как что-то. Это общая черта опыта, являющаяся также результатом использования языка. Вы не можете что-либо описать, пока не отыщете среди бытующих слов те, которые передают нечто схожее. От того, как употребляются эти слова — в буквальном или переносном смысле, зависит, какой отпечаток они накладывают на смысл того, что описывают.
Язык служит не просто очевидным средством для передачи опыта, он активно участвует в его формировании. Любое высказывание всегда спорно. Мы лишь потому в состоянии понять ту или иную научную теорию, что слова и понятия, которые ее характеризуют, уже знакомы нам. Но если они имеют для нас иной смысл, мы можем прийти и к неверному истолкованию. В идеале оба, говорящий и слушающий, должны встретиться, чтобы говорящий непосредственно указал на те реалии, которые он описывает с помощью определенных им слов.
Естественно, науке в основном приходится иметь дело с вещами, недоступными для наблюдения с помощью человеческих органов чувств: невооруженному глазу не разглядеть атом. Следовательно, у нас нет возможности сопоставить некое научное высказывание со своим собственным опытом, чтобы подтвердить или опровергнуть данное суждение. В противном случае отпала бы всякая необходимость проводить эксперименты или создавать приборы для расширения пределов своего видения. Для того чтобы язык хотя бы в какой-то степени отражал реальность, которую мы пытаемся описать, между ними должно существовать видимое соответствие. Разумеется, при непосредственном наблюдении не возникает никаких вопросов, но научный язык должен описывать и то, что мы не в состоянии видеть. Нам также необходимо знать, в какой степени выбор словесных выражений зависит от самого говорящего и от принятых в обществе смысловых значений. Поэтому главный вопрос таков: объективен ли научный язык
148
(точно ли отражает то, что есть вовне), или субъективен (результат личных и социальных влияний), или в какой-то степени обладает и тем, и другим свойством?
Ясность
Ясность — основная характеристика всякого языка, предназначенного для точной передачи научных понятий. Прекрасным примером требовательности к точности языка служат замечания Галилея по поводу мыслителей, которые пытались прикрыть свое невежество в вопросах причинности словами о том, что нечто «влияет» на прочее либо «обладает сродством» с ним. Он полагал, что подобные объяснения не имеют реального смысла и было бы благородней признаться в своем незнании того, как одно могло вызвать другое. Всякие неточные формулировки создают впечатление, что говорящий осмеливается предложить довод, не подкрепленный каким-то конкретным фактом, и тем самым делает ошибку.
58
Что же тогда можно поведать о мире? Мы уже говорили о логических позитивистах, они, находясь под впечатлением явных успехов научного метода, считают действительно верными лишь те высказывания, смысл которых можно доказать фактами, полученными в результате эксперимента. Следуя теориям Маха и Рассела, они разделили все суждения на логические и математические, с одной стороны, и суждения об эмпирических данных — с другой. Первые известны до опыта (априори), а вторые нуждаются в соотнесении с объектами чувственного опыта.
Поскольку слова описывают предметы чувственного опыта, то необходимо найти правила соответствия, позволяющие связать конкретное понятие с наблюдением, на котором это понятие основывается. Если же
149
вы не в состоянии, по крайней мере теоретически, конкретизировать наблюдение, это значит, что оно лишено смысла.
Витгенштейн открывает свой Логико-философский трактат (1921) примечательным высказыванием:
«Мир есть все, что происходит».
По его мнению, предназначение языка состоит в описании мира:
«Целокупность истинных предложений — наука в ее полноте (или целокупность наук)».
Заканчивает он свой труд столь же знаменитым изречением:
«О чем невозможно говорить, о том следует молчать».
Логико-философский трактат стал весьма значительной книгой, хотя позже, как известно, Витгенштейн разработал совершенно иной подход к языку. Однако, исходя из наших нынешних целей, помимо описательной функции языка, следует отметить его еще одну весьма важную функцию: науке приходится иметь дело с высказываниями, а не с внешними «вещами».
Иными словами
Наука не создает атом, не творит ДНК и не ведет историю Вселенной от начала Большого взрыва. Наука неравнозначна миру, который она исследует. Она в точности определена Витгенштейном — это целокупность предложений. (Не будем принимать во внимание его ссылки на «истинность», поскольку многие научные предположения оказываются ошибочными или же когда-нибудь, возможно, станут таковыми.) Но
150
факт остается фактом — наука есть сплетение слов, представлений, математических расчетов, формул и теорий. Это некая форма языка, сконструированная человеком. Вот почему возможна и нужна философия науки, ибо сразу после проведения изысканий и опытов их результаты оцениваются, обретая свое место внутри этого вечно меняющегося сплетения высказываний. Без мышления и языка науки не существует. Философия способна напомнить ученым, что факты всегда содержат элемент интерпретации. Факты — плоды мыслящего ума, соприкасающегося с внешними данными, и потому они содержат как эти данные, так и умственную конструкцию, посредством которой они осмысляются и через которую находят свое выражение.
Соответствие
Очевидный вывод из концепции логического позитивизма заключается в том, что язык науки должен предлагать оптимальное описание исследуемой реальности. Иными словами, научная теория — это подходящий способ высказать то, что некое «частное» явление будет наблюдаться всякий раз при соблюдении соответствующих «частных» условий. Научные суждения лишь заменяют «частности» опыта общим выводом.
Очевидно, что решающей проверкой высказывания служит экспериментальное свидетельство, на котором основано само утверждение. Слова должны соответствовать внешним фактам, предоставляемым опытом.
Однако здесь возникает проблема. Вы можете, например, сказать, что масса и сила измеряются определенным образом, следовательно, понятия «масса» и «сила» имеют смысл. В то же время невозможно измерить всю массу Вселенной и все силы, действующие в
151
ней. Поэтому подобные общие понятия непременно выходят за пределы совокупности наблюдений, на которых они основаны.
Для логических позитивистов истинность высказывания зависит от возможности (по крайней мере, теоретической) применить его к данным физической реальности. Научные теории невозможно полностью испытать подобным образом, поскольку они неизменно выходят за пределы имеющихся в наличии фактов. Такова их задача: теории выдвигают общие суждения, выходящие за пределы того, что может дать описание.
Предрасположенные (диспозициональные) 5 свойства
При описании некоего вещества необходимо рассказать не только о том, как оно выглядит, но и (основываясь на данных опыта) о том, как оно будет вести себя в конкретных условиях. Когда я 304
59
беру в руки тонкую стеклянную вещь, я знаю о ее хрупкости. Единственный смысл, вкладываемый мною в это свойство, заключается в том, что, если я уроню эту вещь, она разобьется.
Понятие «хрупкий» не называет вещь: это прилагательное, а не существительное. Мы употребляем слово «хрупкий» как удобное средство подытоживания зрительного опыта, на основании того, что видели, как такие вещи при падении (или иным путем) разрушались. Подобные общие понятия удовлетворяют требованиям логического позитивизма к смыслу высказывания, который должен являться одним из способов его (высказывания) подтверждения. На опыте легко убедиться, что все стеклянные предметы хрупкие.
152
Интерпретация
Пауль Фейерабенд подчеркивал, что мы постоянно истолковываем опыт, и это истолкование связано со всем остальным нашим опытом. Чего бы мы ни касались, мы неизменно что-то описываем. Истолкование, иначе интерпретация, является неотъемлемой частью процесса наблюдения.
Пример
Глядя в небо, мы замечаем крошечную точку. Сам факт, что мы видим точку, не истинен и не ложен, это просто факт. Если мы скажем: «Это самолет», данное утверждение может быть истинным, если мы и в самом деле при ближайшем рассмотрении увидим самолет; но если точка окажется птицей, то тогда наше высказывание ошибочно.
Логические позитивисты утверждали: чтобы доказать истинность высказывания, нужно суметь засвидетельствовать, как именно оно соответствует внешней реальности. Фейерабенд доказывал, что подобное в принципе невозможно, поскольку наше утверждение вновь окажется частью собственного истолкования мира. Фактически мы не в состоянии выйти за его пределы.
Следствием этого является невозможность «приладить» свои высказывания и истолкования к самому миру. Невозможно доказать их верность, поэтому для Фейерабенда не существует «истины» в науке.
У разных людей различный подход к истолкованию опыта, у каждого свой взгляд на мир. Проблема заключается в невозможности оценить различные взгляды, поскольку невозможно выйти за их пределы и сравнить их с некой объективной (неистолкованной) реальностью.
153
Комментарий
Некоторым образом проблема нашей неспособности выйти за пределы личного истолкования наблюдения схожа с проблемой, с которой в XVIII веке столкнулся Кант, различив вещи-в-себе (ноумены) и вещи, данные нам в ощущениях (феномены). Мы фактически не в состоянии добраться до сути явлений, поскольку наши способы познания зависят от них. Мы не можем получить взгляд на мир из ниоткуда, ибо каждый взгляд направлен откуда-то, и это «откуда-то» определяет то, как нам видится мир.
Но ведь нам приходится подводить итоги, а для этого необходимы критерии оценки различных мировоззрений, пусть даже мы не можем сказать, что это верно, а остальное ошибочно. Данный вопрос мы разберем в главе 5.

РЕДУКЦИОНИЗМ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Мы уже видели, что Витгенштейн и логические позитивисты пытались соотнести язык с внешней реальностью, которую тот описывает, и считать его имеющим смысл только в том случае, если высказывания можно доказать ссылкой на какой-то опыт. К примеру, утверждение «Мой автомобиль стоит напротив дома» означает: «Если вы посмотрите, то увидите перед домом мой автомобиль». Если высказывание нельзя удостоверить (по крайней мере, теоретически), оно бессмысленно. Единственное исключение составляют суждения логики и математики, которые истинны по определению и обычно именуются аналитическими суждениями.
Логические позитивисты уверены: все синтетические суждения (то есть истинные по отношению к фактам действительности, а не по определению) можно упрос-
154
тить, подвергнуть редукции, свести к основным высказываниям о чувственном опыте.
Такая концепция и называется редукционизмом. Каким бы сложным ни было высказывание, в итоге оно сводится к набору чувственных данных, соединенных логическими связками (например: если... то...; и; но; или... или...). Это одна из двух «догм эмпиризма», которые оспаривал Куайн (см. с. 130—131).
Редукционизм прежде всего касается языка и, отражая наше понимание реальности, влияет на наш подход к сложным сущностям и явлениям.
Есть два подхода к их проверке:
• редукционистский подход — когда реальность видится в мельчайших составляющих любой
сложной сущности (например, человек есть не что иное, как соединение атомов);
• холистический подход — когда исследуется реальность сложно устроенной сущности в целом, а не ее составляющих (например, вы изучаете общую стратегию игры в шахматы, а не просто отдельные ходы в партии).
Пример
На заре вычислительной техники приходилось заучивать и набивать каждую команду программы. При подготовке текстов требовалось помнить, например, код жирного шрифта и вводить его до и после выделяемого слова. В современном текстовом процессоре мы просто выделяем фрагмент и нажимаем на нужную кнопку. Чем сложнее устроен процессор, тем проще выполнить действие.
Всем известно, что компьютер выполняет операции на уровне кода, представляющего собой последовательность битов информации в виде нулей и единиц. Любой символ или рисунок есть не что иное, как эти
155
самые биты информации. В памяти вычислительной машины представлены такого рода вереницы машинных кодов. Смысл различных видов информации, вводимой в компьютер, передается различными последовательностями кодов машинного языка.
Идеально настроенный компьютер будет работать, так что вы никогда и не вспомните о программе, командах или машинном коде. Нужно лишь сформулировать свое пожелание, и оно исполнится, а программного обеспечения словно и не существует.
Возможно, аналогично функционирует мозг человека. Он настолько сложен, что невозможно изучить взаимодействие отдельных нейронов: мозг просто мыслит. Это не означает, что мышление происходит в каком-то ином месте — некоем потаенном «духовном» уме, просто сам процесс воспринимается как непроизвольный, спонтанный. В таком видении редукционизм верен, но бесполезен. А можно ли получить от него хоть какую-то пользу? Вопрос этот далеко не риторический, и на него есть четкий ответ. Изучение последствий апоплексических ударов и способности больных оправляться после них показало, что определенные участки мозга наделены весьма жесткими функциями. Хотя речь, зрение или способность движения рук не ощущаются как нейронная активность в определенном участке мозга, но такими они предстают в редукционистском анализе. Знание этого может привести к лучшему пониманию процесса протекания болезни и разработке методов ее лечения.
Позже мы затронем вопросы, на которые оказал влияние редукционистский подход. Один из них связан со свободой выбора и детерминизмом, ведь то, что воспринимается целостно свободным, при редукционистском анализе может предстать причинно обусловленным. Кроме того, нас будут интересовать вопросы хаоса и сложности, как и многие аспекты социальных наук.
156
В рамках истории науки редукционизм сыграл чрезвычайно важную роль, ибо именно упор на факты как основу познания привел к становлению современной науки. Эмпирический подход к знаниям включает определенную долю редукционизма. Однако, как мы уже видели, это не единственный род познания, к которому прибегает наука, ведь бывают случаи, когда сложные системы требуется рассматривать с точки зрения совокупности, а не составляющих ее частей.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Протагор из Абдеры — древнегреческий философ (был изгнан из Афин за свое сочинение О богах). Известнейший из софистов, он сам называл себя «софистом и учителем людей». Полагают, что Протагор сказал: «О богах я не знаю ни того, сколько их существует, ни также того, существуют ли они вообще». Главное положение его философии: «Человек есть мера всех вещей — сущих в их бытии и не сущих в их небытии». Поэтому невозможна всеобщезначимая истина. Для одного и того же человека одно и то же не бывает истинным раз и навсегда, ибо человек все время меняется. В этом смысле все «относительно». Протагор — название одного из сочинений Платона, в котором речь идет о добродетели. Сочинения: Истина, О богах (сохранились только фрагменты).
2 Беркли Джордж — английский философ-метафизик, епископ, писатель. Родился в Ирландии, учился в дублинском колледже Святой Троицы, при котором был оставлен по окончании курса. Его главные сочинения: Теория зрения (1709); трактат О началах человеческого знания (1710), где Беркли изложил свою идеалистическую систему, согласно которой нет иных доказательств существования материи, кроме образов, возникающих в нашем представлении и наших ощущениях; Три разговора между Гиласом и Филонусом (1713) — развитие тех же идей. Во всех своих сочинениях Беркли обнаруживает основательное знание тогдашнего состояния математики и естественных наук, а также древних и новых трудов по философии, из которых огромное влияние на него оказали сочинения Платона, Декарта и Локка. Совершил поездку в Лондон, где познакомился с Аддисоном, Стилем, Свифтом и Попом, и во Францию, где вел горячий
157
спор об идеях с Мальбраншем за несколько дней до смерти последнего. По возвращении в Лондон был назначен деканом в Дерри. Три года прожил в Америке, намереваясь учредить там колледж для распространения христианского просвещения, но, не дождавшись обещанных на эти цели денег, вернулся в Англию. Издал еще несколько сочинений, в одном из них, Альсифрон, или Малые философы (1732), написанном в манере диалогов Платона и направленном против английских вольнодумцев, защищал религию от нападок атеистов.
5 Бом Дэвид — выдающийся физик-теоретик, один из провозвестников утверждающегося ныне взгляда на мир. Оспаривание Бомом привычного понимания квантовой физики (в «копенгагенской» трактовке) побудило ученых пересмотреть то, чем они занимаются, и усомниться в природе собственных теорий и методологии. Известен своей идеей о «скрытых параметрах». Труды Бома на рус. яз.: Причинность и случайность в современной физике (М.: ИЛ, 1959); Общая теория коллективных переменных (М.: Мир, 1964); Квантовая теория (М.: Наука, 1965). См. также: Джидду Кришнамурти. О самом важном (Беседы с Дэвидом Бомом) (М., 1996).
61
4 Пит Дэвид — английский писатель, по образованию физик. Автор более двух десятков книг, не только популяризирующий идеи современной науки, но и рассматривающий вопросы искусства. Основные произведения: Тhе Blackwinged Night: Creativity in Nature and Mind (Perseus Books, 2000); Seven Life Lessons of Chaos: Timeless Wisdom From the Science of Change (Harper Perennial Library, 2000); In Search of Nicola Tesla (Ashgrove Press Ltd., 1998); Infinite Potential: Тhе Life and Times of David Bohm (Helix Books, Addison-Wesley Publishing Company Inc., 1996); Glimpsing Reality: Ideas in Physics and the Link to Biology (University of Toronto Press (исправленное переиздание), 1996); Blackfoot Physics: A Journey into the Native American Universe (Fourth Estate Limited, 1996; в США эта книга вышла под названием Lighting the Seventh Fire, Birch Lane Press, 1994); The Philosopher's Stone: Chaos, Synchronicity and the Hidden Order of the World (Bantam Books, 1991); Einstein's Moon: Bell's Theorem and the Curious Quest for Quantum Reality (Contemporary Books, 1991); Synchronicity: The Bridge Between Matter and Mind, Bantam Doubleday Dell Publications, 1987; Turbulent Mirror: An Illustrated guide to Chaos Theory and the Science of Wholeness (совместно с John Briggs; HarperCollins Publishers Inc., 1990); Superstrings: and the Search for the Theory of Everything (Contemporary Books, 1988); Looking Glass: Universe: The Emerging Science of Wholeness (Simon Schuster, 1984).
158
5 Диспозиция (предрасположенность) — гипотетическое утверждение о том, что данный конкретный предмет (в частности, человек) будет вести себя определенным образом при определенных условиях, и диспозициональное утверждение может быть выражено в форме «если... то...». Например, когда мы говорим, что «поняли» нечто, то это означает не некоторое одно-единственное событие внешнего мира, а то, что, если возникнет соответствующая ситуация, мы сможем пересказать понятое другими словами, вывести из него какие-то следствия, перевести его на другой язык и тому подобное. То есть «понимание» означает очень широкий круг возможных событий. Однако может быть и так, что большая их часть никогда не будет реализована в действительности.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия