Стевенсон Л., Хаберман Д. Десять теорий о природе человека

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть V Заключение

Глава 12. На пути к единой концепции: девять типов психологии

Наивно было бы надеяться закончить эту книгу некой последней или окончательной истиной о природе человека. Окончательные истины, похоже, доступны для нас, конечных существ, разве что в математике — и менее всего в столь сложных и спорных вопросах, как проблема человеческой природы. Так что вместо одиннадцатой теории я хочу предложить попробовать соединить наиболее приемлемые компоненты тех теорий, которые рассматривались в этой книге, а также и многих других. Хотя некоторые читатели могут считать, что различные теории конкурируют между собой, они не являются несовместимыми по всем вопросам. Каждая из них, несомненно, может внести некий позитивный вклад в наше понимание самих себя и своего места в мире. Если только человек не ангажирован какой-то конкретной системой мысли, выражая полную и исключительную приверженность «замкнутой системе», о чем шла речь в гл. 1, каждая концепция может рассматриваться им в свете акцентировки (хотя поройизлишней) ею того или иного аспекта полной и многообразной истины о человеческой природе. И тогда можно будет рассматривать эти различные теории в качестве таких, которые не исключают, а скорее дополняют друг друга.
В свете этого примирительного проекта я решаюсь заявить, что самым широким охватом и способностью включать в когерентную целостную картину приемлемые моменты других концепций отличается (несколько модернизированная) кантовская система мысли. Различение Кантом двух видов истин или теоретических уровней — априорного и апостериорного — позволяет нам найти место как для чисто философской рефлексии, так и для научных выводов, основанных на наблюдении. Разумеется, Кант писал до Дарвина, но ничто не мешает нам ввести эволюционную теорию в эмпирическую часть его концепции. В таком случае у нас будет и априорное объяснение отличительных особенностей человека как разумного и морального существа, и апостериорные выкладки о том, как эти способности восприятия, мышления, чувства и деятельности возникли путем эволюции и воплотились в нашем биологическом виде. Эмпирическое изучение истории и антропологии поможет нам понять, какое развитие получали человеческие способности в различных культурах. И не исключено, что мы сможем надеяться на нравственный, политический и общественный прогресс в будущем.
Один из важных вопросов, поднятых Кантом, касается того, насколько человеческие действия и мысли могут быть предметом научного объяснения. В этой связи возникает множество трудных философских проблем. Если кто-то, подобно Платону и Декарту, полагает, что мы по своей сущности являемся нематериальными душами, то он будет считать, что человеческая природа в ее важнейшем аспекте полностью ускользает от научного исследования. Этот метафизический спор дуализма и монизма нельзя проигнорировать: сделаны ли мы из одной только материи, или сознание нематериально по своей природе? Являются ли ментальные состояния (ощущения, эмоции, убеждения, желания) и состояния мозга (электрические и химические процессы, изучаемые нейрофизиологами) двумя различными видами вещей, или всего лишь двумя аспектами одного набора событий? Из рассматриваемых в этой книге теорий лишь платоновская явно дуалистична, причем только в некоторых своих частях: я доказывал, что дуализм тела и души не имеет решающего значения для платоновской теории трех конфликтующих элементов человеческой природы.
Даже если мы отрицаем дуализм двух субстанций, в человеческих действиях и мыслях все равно остается некий специфический момент, делающий неадекватным научное объяснение в терминах причин и природных законов. Мы видим, что дуализм ментальных и физических аспектов (свойств или словарей) практически неустраним, но это служит источником новых философских затруднений. Одним из традиционных способов постановки этих проблем является вопрос о том, каким образом в мире каузального детерминизма остается место для свободной воли, но не так давно было понято, что он — лишь часть другого вопроса: как в физическом мире остается место для разумности, каким образом люди, функционирование мозга которых сводится к взаимодействию нейронов, могут иметь разумные основания для своих убеждений и действий? Как мы видели, эти вопросы занимают ключевое место в системе Канта, они затрагивались мной при критической оценке теорий Фрейда и Скиннера, они драматично, хоть и индивидуалистично, изложены Сартром. На них сфокусировано внимание современной философии сознания и действия, и они имеют фундаментальное значение для психологии и вообще для всякого исследования человеческой природы.
Очень трудным и спорным до сих пор остается и вопрос о том, как именно следует понимать психологию и другие возможные науки о человеческой природе: что они изучают, каковы их исходные данные и методы, какие результаты и теории можно надеяться получить на их основе? В двух предыдущих главах я рассматривал две претендующие на научность теории человеческой природы, выдвинутые Скиннером и Лоренцем. Но
они представляют лишь две конкретные разновидности психологии. В психологической науке имелось большое разнообразие школ и методов, и между ними до сих пор сохраняются существенные различия. Вот главные ответы на вопрос «что такое психология?», поставленный в широком историческом контексте.
1. Исследование души, как подсказывает этимология слова «психология». (Его можно интерпретировать
как любовь к мудрости — философию — говорящую о том, как жить, готовиться к смерти, а возможно и к
жизни после смерти, о практических методах самодисциплины, обучения, психотерапии, духовного
развития или руководства, медитации и молитве — как в различных религиозных традициях и до некоторой
степени у Сократа и Платона.)
2. Исследование понятий ментальных сил и операций («моральная психология», «философская
психология», или философия сознания. Религиозные традиции включают ряд концепций такого рода, но с
наибольшей систематичностью они были развиты Платоном, Аристотелем, Кантом и современной
философией).
3. Исследование состояний сознания (как оно мыслилось классическими эмпиристами — Локком, Юмом и Дж. С. Миллем; интроспекционистскими психологами — Вундтом и Уильямом Джемсом; а также Фрейдом, в интерпретации сновидений и фантазий; отчасти — гештальтпсихологией и феноменологией).
4. Исследование человеческих действий, детерминированных соответствующими намерениями, в их социальном контексте (социальная психология и значительная часть социологии и социальной антропологии; фрейдовское исследование ошибок, шуток и невротического поведения; экзистенциальный психоанализ у Сартра).
5. Исследование поведения как набора физических движений тела, не прибегающее к интерпретации в терминах намерений или целей (Павлов и американские бихевиористы, такие как Скиннер, изучавшие поведение животных в искусственных лабораторных условиях).
6. Исследование поведения как набора физических движений тела, исключающее намерения, но
допускающее интерпретацию в терминах биологической функции и эволюционного происхождения
(этологи, включая Тинбергена и Лоренца, изучавших поведение животных в естественной среде обитания).
7. Исследование природы и развития когнитивных структур и процессов, которые, как считается, лежат в
основе поведения и состояний сознания и объясняют их (высокоуровневые теории Пиаже, Хомского и
современной «когнитивной науки»).
8.  Исследование природы и становления мотивационных и эмоциональных состояний и процессов,
которые, как считается, лежат в основе поведения и состояний сознания и объясняют их (высокоуровневые
теории Фрейда и позднейших психологов развития, например Боулди, а также ряда этологов, таких как Лоренц).
 9. Исследование физиологических состояний и процессов в мозге и центральной нервной системе, которые, как считается, объясняют поведение и сознание.
Уильям Джемс определял психологию как «научное исследование ментальной жизни». Это определение достаточно широко и размыто, оно может охватить все перечисленные выше виды психологии. Но академическая университетская психология ХХ века обычно ограничивалась тщательно сформулированными вопросами по конкретным темам. Какое-то время она была сосредоточена по большей части на пункте 5, а с недавних пор — на пунктах 7 и 9. Нередко эмоциональное и социальное, не говоря уже о философском или духовном, не считалось предметом точного научного рассмотрения. Поэтому большинство экспериментальных психологов с осторожностью высказывалось о таких общих вещах, как «человеческая природа». Пункты 1 и 2 обычно исключали, профессионально говоря, по принципу «вход воспрещен». С недавних пор подходы стали расширяться, примером чего является концепция «культурологической психологии» Джерома Брунера, центральной частью которой должен стать пункт 4, причем к объяснениям очень широко привлекаются также пункты 7 и 8.
Сосредоточенность Лоренца на эволюционном пункте 6, несмотря на все его недостатки, оказалась более плодотворной, чем подход Скиннера, ограничивавшегося пунктом 5. В 1975 г. Э. О. Уилсон опубликовал работу Социобиология: новый синтез, в последней главе которой утверждал, что новые методы того, что он называет «социобиологией», могут быть применены к людям и произведут революцию в общественных науках. В следующей книге, амбициозно озаглавленной Человеческая природа, Уилсон применил эволюционный подход к ряду специфических категорий человеческого поведения, включая агрессию, секс, альтруизм и религию. Другие биологи жестко критиковали как научные претензии социобиологии, так и то, что было сочтено ими реакционными социальными и политическими заявлениями, сделанными якобы на научной основе.
Здесь мы опять касаемся проблем идеологии (поставленных в гл. 1 и в нашем обсуждении Маркса). Любой образ жизни предполагает определенные убеждения о человеческой природе, и когда подобное фундаментальное убеждение формирует свои представления о мышлении и действии, люди обычно сопротивляются его изменению. Сторонники общественных перемен могут апеллировать к собственным воззрениям на человеческую природу, возможно, вдохновляясь утверждением Маркса об ее изменчивости под воздействием различных культурных условий. Поэтому, когда в защиту того или иного тезиса об эволюции человека или о различии человеческих рас, полов или общественных классов приводятся якобы научные доводы, мы должны помнить, что подобные утверждения могут служить интересам определенной социальной группы в ущерб другим. Фактические свидетельства показывают лишь то, как люди до сих пор вели себя в определенных общественных условиях, которые мы можем захотеть изменить. К примеру, феминистское движение поставило важные вопросы о том, в какой степени различия между мужчинами и женщинами являются результатом врожденных, биологических, естественных тенденций, а в какой обусловлены культурными факторами, служащими интересам мужчин.
В 1980-е и 1990-е гг. начался настоящий бум эволюционистского теоретизирования о человеческой природе, и из-за политических разногласий по поводу «социобиологии» в моду вошел термин «эволюционная психология». Многие современные работы, несмотря на стремление к строгой научности, обращены и к широкой публике; они обещают дать объяснение человеческим недугам, поставить им диагноз и, возможно, сформулировать какие-то политические предписания, но все это будет не менее спорным в этическом, политическом и философском смысле — по этой самой причине. Если мы чему-то и научились из этой книги, так тому, что надо критически оценивать любую нововыдвинутую теорию о человеческой природе.
Невозможно оспаривать, что человеческой природе присущи некоторые врожденные тенденции — очевидно, к примеру, что сексуальное поведение человека укоренено в нашей биологической природе. Но даже этот несомненный пример сразу вызывает проблемы и вопросы, так как формы, принимаемые сексуальностью, существенно разнятся в разных сообществах, а у людей, посвятивших себя целомудренной жизни вне брака, монахов и монахинь, ее проявления могут сознательно подавляться. Да, у нас есть врожденные биологические побуждения, но наша уникальность, как представляется, состоит в определенной зависимости нашего поведения от конкретной человеческой культуры, в которой мы вырастаем, и, отчасти, от индивидуального выбора. (Рудиментарные культурные различия были обнаружены у некоторых обезьян, но они не идут ни в какое сравнение с человеческими.)
Культура, стало быть, существенна для человеческой природы. Хотя Скиннер, несомненно, ошибался, полагая, что средства культурного воздействия сводимы к механизмам оперантного обусловливания, применявшегося им к своим экспериментальным животным, он правильно понимал громадное влияние культуры и социального окружения на каждого индивида с самого его рождения. (Очевидно, что в капиталистических экономиках, ныне господствующих в мире, это влияние в основном осуществляется властью денег.)
Само исследование эволюции человека подталкивает нас к изучению человеческих культур; к примеру, совсем не исключена двусторонняя связь между использованием орудий и развитием человеческих рук и мозга, а также между увеличением объема мозга и совершенствованием человека в использовании языка и социальной организации. Но наши культурные системы значений включают ценности и убеждения — теории человеческой природы в широком смысле слова, как они трактовались в этой книге, то есть в том числе какое-то представление о месте и цели существования людей в мире и, значит, религиозное по сути убеждение, пусть и не обязательно с трансцендентным метафизическим содержанием (конфуцианство и кантовская «религия в пределах разума» — два непохожих примера сказанного, контрастирующих с трансцендентными убеждениями индуизма, иудаизма, христианства и платоновской теорией эйдосов).
Ясно, что религия оказывает громадное эмоциональное воздействие на большинство людей в сравнении с чисто рациональным подходом науки и философии, привлекающим лишь меньшинство. Даже если говорить (вместе с Марксом и Фрейдом), что метафизическое содержание религиозных убеждений имеет иллюзорный характер, все равно возникает очевидный вопрос: почему все известные человеческие сообщества подвержены этой иллюзии? Можно ли объяснить это в терминах психоаналитической теории (желание найти отцовское начало) или в социологических терминах, как считали Маркс и Дюркгейм, или в эволюционистских, как полагали Уилсон и другие авторы? Эти редукционистские объяснения представляют интеллектуальный интерес, но действительно ли они убедительны? Не есть ли религия попытка решения проблем, с которыми сталкивается любойчеловек, каким бы комфортным ни было его существование, в сколь бы реформированном обществе он ни жил: что делать с неизбежностью собственной смерти и смерти любимых людей, осознанием своих ошибок и неправильных действий, как ответить на вопросы, к чему стремиться и на что надеяться?
Тем не менее нельзя игнорировать философский вопрос об иллюзорности трансцендентного содержания религиозных утверждений. Мы ставили подобные критические вопросы в связи с христианством в гл. 4 и видели, что их формулировал Кант в своих финальных размышлениях о религии. Оценка религиозных утверждений — один из путей к важнейшим философским исследованиям смысла, к эпистемологии и метафизике. Психологические или социологические объяснения религии зависят от допущений о смысле и истинности или ложности убеждений, которые должны быть объяснены. Отсюда неизбежность философских вопросов о религии.
Заканчивая книгу, содержащую столь большое количество обобщений и теоретизирования, нелишне напомнить, что наше понимание человеческой природы в значительной степени формируется нетеоретическим путем, на конкретном практическом опыте. Прежде всего, конечно же, речь идет о собственных индивидуальных переживаниях, возникающих из нашего общения с людьми, а также из окружающей нас общественной и культурной среды. Но исследование истории и социальной антропологии может расширить наш кругозор за пределы собственного ограниченного опыта— на других индивидов и другие сообщества, отдаленные от нас во времени или пространстве, с присущими им характерными чертами.
Будем помнить и о литературе, знакомящей нас с воображаемыми, но в определенном смысле очень даже реальными случаями из жизни мужчин и женщин, проявляющих человеческую природу в чувстве, мысли и действии. Если говорить о шедеврах, то они расширяют и углубляют наше понимание человеческой природы, хотя совсем не обязательно мы можем выразить это в четких формулировках. В качестве одного из самых наглядных и неизбежных примеров можно рассмотреть пьесы Шекспира — с помощью тонких интерпретаторов. Художественные произведения, предназначенные для широкой публики и попадающие на страницы современных изданий или на экраны телевизоров, обычно показывают плоские, стереотипные характеры и общественные или культурные ситуации, тем самым скорее ограничивая, чем расширяя знание о человеческой природе. (Платон понимал, сколь влиятельными могут быть искусства и «медиа» при реализации благих или дурных целей.) Познание может углубляться вниманием к частным случаям — из собственного ли опыта, исторических или антропологических свидетельств или художественных вымыслов.
Проблема человеческой природы разрушает преграды, воздвигнутые между различными науками и человеческими сообществами. Социальные и политические проблемы во всем мире взывают к лучшему пониманию человеческой природы — ведь часто бывает, что технические вопросы можно решить, а непреодолимые преграды возникают на политическом, социальном и психологическом уровне. Даже при изобилии и мире остаются индивидуальные экзистенциальные проблемы, дилеммы и напряженные ситуации. Надежда Канта на общественный прогресс не противоречит признанию им необходимости того, чтобы каждый человек тем или иным образом пришел к согласию со своей индивидуальной судьбой, sub specie aeternitatis1. Перефразируя Александра Попа, можно сказать, что человек должен исследовать свою природу и условия своего существования.
Для дальнейшего чтения
Обзоры истории психологии — см. книги, рекомендованные в конце главы о Скиннере. В Aas of Meaning (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1990) Джером Брунер размышляет о прогрессе психологии и рекомендует «культурологическую
1 С точки зрения вечности (лат.).
психологию». Современное, новаторское введение в проблему многообразия подходов к теории личности и социальной психологии — см.Understanding the Self, ed. R. Stevens (London:
 Sage, 1996). Учебное издание со множеством замечательных статей по самым разным вопросам — The Oxford Companion to the Mind, ed. by R. L. Gregory (Oxford: Oxford University Press, 1987).
По поводу социобиологического подхода к человеческой природе Э. О. Уилсона— см. последнюю главу его труда Sociobiology: The New Synthesis(Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1975) и On Human Nature (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978).
Философские обзоры социобиологии — M. Ruse, Sociobiology: Sense or Nonsense? (Dordrecht: Reidel, 1979); Mary Midgeley, Beast and Man: The Roots of Human Nature (London: Methuen, 1980); F. von Schilcher and N. Tennant, Philosophy, Evolution and Human Nature (London: Routledge, 1984); Philip Kitcher,"Vaulting Ambition: Sociobiology and the Quest for Human Nature (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1985).
Robert Wright, The Moral Animal: Evolutionary Psychology and Everyday Life (New York: Pantheon Books, 1994; London: Abacus, 1996) тонко переплетает идеи Дарвина, жизнь Дарвина , новые разработки в области теории эволюции и их применение к человеческой природе. Увлекательное введение в современную теорию эволюции и генетику — Richard Dawkins, The Selfish Gene (Oxford: Oxford University Press, 1989) и Steve Jones, The Language of the Genes (London: Flamingo, 1994).
Два примера из огромного количества феминистских исследований о человеческой природе — Jean Grimshaw, Feminist Philosophers: Women's Perspectives on Philosophical Traditions (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1986; Brighton: Wheatsheaf Books, 1986); Alison Jaggar, Feminist Politics and Human Nature (Totawa, N. J.: Rowman and Allenheld, 1983; Brighton: Harvester Press, 1983).
Интересная подборка текстов от периода научной революции XVII века до современных обсуждений «постмодернистских» тем — Knowledge and Postmodernism in Historical Perspective, ed. Joyce Appleby et al. (New York: Routledge, 1996).
Roger Scruton, An Intelligent Person's Guide to Philosophy (London: Duckworth, 1996) — нешаблонное введение в проблему, основанное на уверенности автора в том, что «научная истина имеет своим обычным побочным продуктом иллюзии, возникающие у людей, и что философия является нашим самым надежным оружием в попытке вызволить истину из этого затруднительного положения» — миссия, успеху которой, я надеюсь, послужила и эта книга.
Литература на русском языке
Васильев В. В. История философской психологии. Западная Европа — XVIII век. Калининград, 2003.
Ждан А. Н. История психологии. М., 1999.
Прист С. Теории сознания. М., 2000.
Сёрл Дж. Открывая сознание заново. М., 2002.
Соколова Е. Е. Тринадцать диалогов о психологии. М., 1997.
Теория и история феминизма. Курс лекций под ред. И. Жеребкиной. Харьков, 1996.
Феминизм: перспективы социального знания. Под ред. О. А. Ворониной. М., 1992.
Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. Вып. 1-2. М., 1966.
Якунин В. А. История психологии. СПб., 1998.
Ярошевский М. Г. История психологии. М., 1985.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия