5.5. Социальная рента как явление современного мира

                                                 В современном западном мире проблема ренты

                                                 перешла  в разряд теоретических головоломок,

                                                 возбуждающих умы кабинетных ученых.

                                                     Р.Л.Хайлбронер, «Философы от мира сего»

Рента – это базовое понятие экономической науки. При рассмотрении такого явления как получение ренты мы исходим их того, что в определенных общественных структурах определенный тип поведения приводит к абсолютно конкретным и предсказуемым результатам. Философия капитализма предполагает рассмотрение Земли, Труда и Капитала как основных факторов производства. Идея абстрактной Земли или абстрактного Труда начала занимать умы не раньше, чем абстрактная Энергия или Материя. Но обнаружение и исследование этих абстракций изменяет социальный уклад. На наш взгляд, сюда следует добавить еще и Ренту, как источник дохода, природа которого определяет суть экономических отношений не меньше, чем первые три обезличенных фактора.

Рента (нем. Rente; фр. Rente, от итал. Rendita; первоисточник – лат. Reddita – возвращенное, уплаченное, от  redo – возвращаю, уплачиваю)[1]. Общее значение слова «рента» - регулярно получаемый и не требующий конкретной деятельности, в том числе, деятельности предпринимательской, легальный доход. Несмотря на то, что теория ренты имеет глубокие исторические корни, современная теория ренты находится в стадии становления. Она возникла как теория дохода, связанного с функционированием отрасли, обеспечивающей экономическую систему жизненно необходимыми благами. Эту теорию, но прежде всего как теории земельной ренты в период доиндустриального развития сельского хозяйства, развивали классики экономической теории: А.Смит, Д.Рикардо, Дж.С. Милль, К. Маркс, А.Маршалл.

Но подходы к изучению ренты как явлению современного общества только начинают разрабатываться. Рента рассматривается как системное явление, неразрывно связанное с явлением монополии. На микроэкономическом уровне рента рассматривается как прибыль от обладания определенным социальным капиталом. На макроэкономическом уровне изучается роль и место государства как собственника экономического пространства, создающего определенную институциональную среду, формирующего круг субъектов рентных отношений.  При этом происходит интеграция различных методологических подходов, в том числе с институциональным направлением. Его теоретик А.Гамильтон считал, что «институты» - это словесный символ для лучшего обозначения группы общественных обычаев. Они означают преобладающий и постоянный образ мысли, который стал привычным для группы или превратился для народа в обычай. Институты устанавливают границы и формы человеческой деятельности, видоизменяют мотивацию экономической деятельности.

К сожалению, существует значительный дефицит системных исследований в области теории ренты, что обусловлено сложностью выявления функциональной взаимосвязи ренты с типами хозяйственных систем и их институциональной структурой. Функция является самым существенным свойством того, что называется «организованной системой» и выражается через последствия, вызываемые изменением одного параметра, в других параметрах системы. Степень зависимости между экономическими процессами приближается к функциональной, поскольку они самокорректируются. Именно поэтому экономическая теория хотя и не может сравниться в своих прогнозных качествах с возможностями естественных наук, но подходит к ним ближе, чем любая другая общественная дисциплина. Изменения одного параметра вызывают изменения в других, выражаясь через определенные последствия.

Рента – это регулярный источник дохода, получаемый не непосредственными производителями реальных товаров и услуг, а теми, кто имеет возможность присваивать не только прибавочный труд, но нередко и значительную часть необходимого труда. В.Парето, Д.Рикардо, Дж.с.Милль и А.Маршалл едины в том, что рента – это значимый ресурс. Т.Веблен считал, что рента – факт присвоения незаработанного общественного продукта. Поскольку он считал не производство, а потребление решающим фактором развития общества, рента, непосредственно влияющая на потребление посредством покупательной возможности ее обладателей, оказывается таким образом соединяющим звеном между микро- и макроэкономическими уровнями. По мнению Веблена, демонстративное потребление, свойственное обладателям сверхренты, поглощает растущую эффективность производства, ликвидирует ее результаты[2].

Этот самый общий перечень выводов из различных методологических подходов позволяет сделать следующий вывод. Включенность ренты в социальные отношения можно представить следующим образом (рис.1):

Возможность извлечения социальной ренты появляется на уровне самоорганизации (рис.2).

Для того чтобы  институциализироваться, эта возможность опирается как на фундамент на отношения господства с применением санкций. В обязательном порядке здесь присутствует идеология как навязывание определенного видения мира, позволяющего упрочить и институциализировать новые отношения. Создается среда, предоставляющая особые выгоды «социальным рантье» по сравнению с экономическими агентами, действующими в других условиях. Конкуренция, выполняющая функцию экономии ресурсов, поскольку помогает минимизировать затраты при производстве, сменяется монополизацией, сужающей круг субъектов рентных отношений. Эти отношения могут иметь и мегауровень, на котором получателями ренты и субъектами экономических отношений выступают государства.

Социальная рента и устроение общества

Институциональные особенности социальных систем обладают тем свойством, что взаимоотношения в них устойчивы в пространстве и во времени.  Состояние ресурсов – не только природная данность, но и следствие координации человеческой деятельности, производные от управленческого контроля. Особый интерес, по мнению Э.Гидденса, на этом фоне представляют «рутинные пересечения практик – «точек превращения» в структурных взаимоотношениях, а также способов, посредством которых институциональные практики сочетают социальную и системную интеграцию»[3]. 

Примером  первых может служить демонстрация того, каким образом частная собственность – совокупность прав собственности – может «преобразоваться» в индустриальную власть или способы поддержания административного управления. Ситуативные практики включаются в процесс системного воспроизводства. Как отмечает Гидденс, нормы поведения, изложенные в виде законов, «обычно претендуют на определенную симметрию между правами и обязанностями, подкрепляющими и оправдывающими друг друга»[4]. Когда на практике подобная симметрия отсутствует, ее видимость воссоздает идеология. Чем сильнее перекосы, тем в большей степени востребуется насилие на уровне государственного управления (рис.3).

«Структура» - это правила и ресурсы. Социальные системы, воспроизводящиеся в пространстве и времени, упорядочены по вертикали и горизонтали. Эмиль Дюркгейм утверждал, что ограничения и принуждения, порождаемые различными типами ресурсов, могут варьироваться от явного и неприкрытого физического принуждения до гораздо более утонченных способов достижения согласия[5]. Каждое из ограничений представляет собой «возможности» для реализации определенных действий. При этом сфера «свободной деятельности» индивидов ограничивается факторами, устанавливающими жесткие пределы допустимого. То есть структурные свойства социальных систем похожи на стены комнаты, которую индивид не может покинуть, перемещаясь внутри по собственному усмотрению. Следует также добавить, что ограничение одного субъекта оборачивается возможностями для другого. Власть может рассматриваться как попытка перераспределения ресурсов сплоченными группами, обладающими специфическими статусными характеристиками.

Реально действующую ситуативно или институционально сплоченную группу людей достаточно тяжело выделить как объект социологического анализа. В этой операции помогает анализ иерархии, устанавливаемой между различными видами капитала. Согласно подходу П.Бурдье, классы можно выделять только в логическом смысле этого слова, что «позволяет объяснить и предвидеть практики и свойства классифицируемых, и, …поведение, ведущее к объединению в группу»[6]. Понятие класса объясняет вероятность организации и мобилизации в практические группы, семьи, ассоциации и политические движения. Это предполагает оценку вклада в построение видения социального мира или видение собственной позиции в этом мире, собственной социальной идентичности.

Бурдье отмечает важнейший момент: «Официальная номинация – это акт символического внушения, который имеет для этого всю силу коллективного, силу консенсуса, здравого смысла, поскольку он совершен через доверенное лицо государства, обладателя монополии на легитимное символическое насилие»[7]. Логика официальной номинации видна как никогда хорошо на примере звания – дворянского, ученого, профессионального, т.е. символического капитала, гарантированного юридически, а значит, институциализированного. В сфере идеологии монополия на легитимное символическое насилие дополняется монополией на официальную номинацию. Статус является «историческим продуктом», склонным в большей или меньшей степени меняться с течением истории[8].

Любая человеческая цивилизация имеет определенную социальную организацию с главными институтами. Эволюция общественного устройства, по мнению Веблена, является процессом естественного отбора социальных институтов. При этом «вера в экономический детерминизм», по мнению другого выдающегося экономиста Карла Поланьи – это ядовитое «интеллектуальное и эмоциональное наследие рыночной экономики»[9]. Социальный уклад всегда предшествует экономическому.

Рынок – это своеобразная социальная организация, главный институт капитализма как экономической системы. Система работает, пока у каждого члена сообщества имеются веские мотивы для получения доходов. Либо это голод или страх голода (этот мотив присущ представителям наемного труда). Второй мотив – получение прибыли от продажи товаров, владения капиталом или землей (мы добавляем, что и от владения определенным видом ресурсов);  «голод и выигрыш связаны посредством рыночной организации с производством»[10]. По мнению Поланьи: «В истории человеческой цивилизации невозможно найти человека, действия которого были бы направлены на обеспечение индивидуального интереса в получении материальных благ, а скорее всего столкнемся с тем, что его действия направлены на обеспечение его социального положения, его социальных притязаний, его социальных активов. Он ценит материальные блага преимущественно как средства для достижения этой цели»[11]. Социальные классы идентифицируется при рыночной системе с «предложением» и «спросом» на рынке труда, земли, капитала. Производственная деятельность стала связываться с материальными стимулами. Но стимулы для индивидуального участия в любой экономической деятельности, в том числе производственной, обеспечивают тем не менее по-прежнему, как отмечает К.Поланьи, «ранг и статус, публичная похвала и личная репутация»[12].

После этих аргументов становится понятна логика рассуждений великого экономиста прошлого Джона Стюарта Милля. По его мнению экономические законы производства безусловно тесно связаны с природой; с ограниченностью природных ресурсов нужно считаться, и экономические правила поведения, указывающие нам, как достичь максимальной отдачи от своего труда, настолько же обезличены и абстрактны, как естественнонаучные законы. Но эти самые экономические законы не имеют никакого отношения к распределению. Распределение богатства зависит от законов и обычаев, которым подчиняется общество. Общество может уделять должное внимание системе стимулов или – на свой страх и риск – игнорировать ее. В реальности существуют лишь люди с определенной мотивацией и ценностной системой, обладающие статусом, социальным капиталом, возможностью для присвоения и перераспределения ресурсов, возможностью для применения насилия. Капитализм может иметь различные формы, когда общество, в соответствии с идеями Милля, изменяет «естественные» для него процессы под влиянием собственных моральных ценностей. Отсюда, преобладание определенных моральных ценностей имеет экономические последствия, и эта связь прослеживается логически.

Механика извлечения социальной ренты

Итак, социальная рента – это присвоение труда другого, социальное паразитирование, когда такую возможность дает статус, подтверждаемый силой государства. Но вряд ли можно ожидать, что эксплуатируемый отдаст часть своего труда добровольно, ничего не требуя взамен. Кроме неприкрытого насилия,  - применение которого предполагается, но невыгодно, поскольку очевидно и вызывает или сопротивление, или разрушение среды, дающей ренту, - лучше замаскировать отъем.

Объем статьи не позволяет проследить подробно, как на протяжении экономической истории человечества изменялись способы взимания социальной ренты. По мере развития человеческой цивилизации они претерпели длительную эволюцию:  во Франции XVI-XVIII вв. главной дворянской привилегией, - кроме взимания феодальной земельной ренты, - было освобождение от налогов; в Англии перераспределение церковной собственности между новыми владельцами в период Реформации с увеличением рентных платежей и огораживания «новых» владений; в Нидерландах пополнение имуществом еретиков королевской казны герцога Альбы;  исключительное право на должности в государственном аппарате и армии для дворян в Германии, когда к середине XIX века, кроме того, в руках юнкерства оказалось 60% всей земли; организация английских колоний в Америке на строго феодальных началах как в области политического устройства, так и в вопросах землевладения в то время как в метрополии давно забыли о феодализме; «ариизация капиталов» в фашистской Германии, когда близкие к власти монополисты захватывали банки и промышленные предприятия, а также введение на официальном уровне системы принудительного труда; особые торгово-промышленные привилегии и введение элементов принудительного труда, которые государство давало особым семейным кланам дзайбацу в Японии в период между двумя мировыми войнами; банковские корпорации, находящие способы минимизировать налоговые платежи в период острейших кризисов, поскольку в обмен на кредиты правящим кругам получают привилегии и свободы от правил и законов, обязательных к исполнению для других (лондонский Сити) и пр., и пр.

На уровне  истории преобразования этого экономического института, накладывающегося на эволюцию способов производства, можно отметить следующее. Социальная рента – это форма внеэкономического принуждения, связанная с появлением собственности, поскольку вопрос о собственности – это вопрос установленной традицией справедливого притязания на посторонние по отношению к индивиду предметы (по выражению Т.Веблена); это реализация в экономической сфере результатов отбора социальных институтов, приспосабливающих паразитизм к естественной ограниченности природных и человеческих ресурсов  (колонизация военная или экономическая).

Принято рассматривать улучшение условий жизни с борьбой обездоленных за свои права. Но некоторые экономисты (например, Т.Веблен, Й.Шумпетер) отмечали, что низшие классы хотят занять место высших, став такими же, как и они. Их связывают общие взгляды на жизнь, т.е. интерпретация сознанием тех или иных экономических явлений. Отъем осуществляется, если не с полного одобрения, то без особого сопротивления. Отношение к труду как к таковому сопровождается сдвигом в сторону пренебрежения к труду производящему. Социальному паразитированию придается «необходимый» для функционирования общества статус. Поэтому вместо ожидаемой борьбы, иногда при физическом вымирании эксплуатируемых, отношения классов характеризуются прежде всего сотрудничеством. Каждое общество создает разного рода страты в соответствии с наличием привилегий (права на получение социальной ренты): аристократия и рабы, классы и касты, права собственников и бесправие неимущих.

Для осознания факта несправедливости отъема на рациональном уровне нужно много условий. Т.Р.Гарр, проведяэмпирические исследования революционного лидерства выяснил, что существенное большинство лидеров были выходцами из средних и более высоких страт своих обществ[13]. Даже исследования участия крестьян во внутренних войнах показали «их зависимость от тех, кто не является крестьянами для политических, военных и других лидерских навыков, зависимость, которая возрастает вместе с ростом масштаба повстанцев»[14]. Его выводы совершенно однозначны: «Революционные лидеры могут быть маргиналами в том смысле, что они чувствуют свою социальную позицию и перспективы продвижения ненадежными, но они редко появляются из низших классов. Отличительной характеристикой революционных движений и внутренних войн вообще является существенное участие в них высших классов, в особенности на уровне лидерства»[15]. Ученые, на труды которых ссылается Гарр, исследовавшие классические европейские революции, подчеркивали, что неудовлетворенность была широко распространена не только среди простых людей, но и среди больших сегментов высших и средних классов. «Дезертирство интеллектуалов» неоднократно упоминается как предвестник революции.

По мнению Броделя, удивительно то, что «привилегированные всегда бывали столь малочисленны. Удивительно, потому что существовало социальное продвижение, потому что эта крохотная группа зависела от прибавочного продукта, который предоставлял в их распоряжение труд непривилегированных, и с увеличением этого прибавочного продукта горстка людей наверху должна была бы разрастись в числе. Но ведь этого почти не происходило что сегодня, что в прошлом»[16]. Наша теория социальной ренты объясняет этот факт. Любая революция – это, кроме прочих составляющих, в том числе преобразование форм взимания социальной ренты, открывающая доступ к этому процессу новых групп и ищущая новые формы отъема.

В подтверждение этого сошлемся на утверждение русского экономиста Александра Чаянова: «…Возможно, экономические причины отмены рабства следует искать в факте, что рента капиталистического предприятия, основанного на наемном труде, превышала сумму земельной и рабовладельческой ренты»[17]. Социальная рента существует при любом экономическом строе, но опирается на разный ресурсный потенциал, как внутренний, так и внешний. К внутренним ресурсам относятся пределы увеличения эксплуатации и самоэксплуатуции производителей и тягостности работы применительно к мере удовлетворения общественных потребностей. К внешним ресурсам относится ограниченность природной среды и соперничество с другими социальными системами. Здесь вступает фактор времени, поскольку приспособление к новым обстоятельствам в краткосрочной или долгосрочной перспективе требует разной тактики и стратегии.

Стремление к извлечению социальной ренты ведет к монополизации, уничтожающей конкуренцию (наиболее экономную форму растраты ресурсов). Монополизация, прирастающая государственными возможностями, ведет к милитаризации, способствующей захвату внешних ресурсов. Интернационализация капиталов – явление того же порядка, вернее, отыскав в ней положительные аспекты, наряду с этим можно найти и изыскание новых способов извлечения социальной ренты. Можно еще заметить, что тоталитарное, фашистское общество дает своей верхушке наибольшие возможности для извлечения социальной ренты, маскируемой идеологически и с применением крайних форм насилия (предвоенная Япония, фашистская Германия, Советский Союз).

Важнейшая черта взимания ренты – паразитирование на интеллектуальной составляющей труда. «Дезертирство интеллектуалов» - реакция именно на это. Вопрос о том, что отдает в процессе товарообмена интеллектуальный работник, совсем не простой. Во-первых, выступающий в виде актива интеллектуальный и образовательный ресурс на государственном уровне можно не рассматривать как капитал, способный конвертироваться в денежную форму (повышение уровня образования и квалификации не предполагает продвижения вверх по социальной лестнице). Во-вторых,  с точки зрения рассмотрения социальной формы капитал – это накопленное время.

Маркс, всесторонне разработавший понятие капитала, подчеркивал, что стоимость того товара, который отчуждает рабочий, определяется и теми стоимостями, «которые рабочий потребил, чтобы достичь определенной способности к труду, особого мастерства, - а стоимость этой способности, этого особого мастерства измеряется тем, с какими издержками производства может быть создано подобное мастерство в труде»[18]. Работник (в т.ч. умственного труда) начинает продавать овеществленное в его знаниях и навыках затраченное на их получение время (как свое, так и своих учителей). Игнорирование этого факта при оплате умственного труда – один из способов получения социальной ренты. Причем, в наиболее скрытой форме.

Если обратиться к трудам Й.Шумпетера, наиболее известное из которых «Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия»,  там он интегрировал разнообразные знания из области истории, политики и математики. Инновации, предпринимательство в теории Шумпетера играют важнейшую роль. Определяющую роль в капиталистическом механизме играет конкуренция от введения новой технологии, новых организационных форм, которые ищет и устанавливает предприниматель. В этом смысле предпринимательство не является профессией, - соответствующие качества и навыки могут быть утрачены и перейти к другим людям. Кроме того, именно предприниматели придают динамичность капиталистической экономике. Поток доходов возникает в результате инноваций. Но этот итог сплава воли и прозорливости новатора и исчезает в ту минуту, когда остальные «раскусят» секрет первопроходца. За новатором устремляется рой имитаторов. Угрожающим фактором Й.Шумпетер считал упадок предпринимательской деятельности, замену деловой активности инициативных  индивидов работой различных учреждений, бюро и комиссий. Таким образом, зловещую роль в судьбе капитализма играет разочарованный системой интеллектуал, - бизнесмен, решающий, что  «игра не стоит свеч», делает это под давлением культурных, а не экономических факторов.

Паразитирование на интеллектуальной составляющей труда  – форма эксплуатации, приносящая в настоящее время в индустриальном и постиндустриальном обществе наибольшие дивиденды. В Древней Греции V-IV вв. до н.э. раб, занятый в ремесле, приносил в день сумму, на которую можно было прокормить семью из 3-4 человек[19]. В терминах Маркса, и офисный работник, и банковский служащий – это люди, вынужденные предлагать свою рабочую силу капиталистам, в отличие от тех, кто владеет собственными средствами производства. К слову, в первые годы XIX века порядка трех четвертей американцев работали на себя, будь то на ферме или в крошечных лавочках. Сегодня же их доля составляет около 10%[20].

В-третьих, возможность переноса производств в те части мира, где находится дешевая, но неквалифицированная, мало обученная рабочая сила прерывает процесс воспроизводства интеллектуальных ресурсов, поскольку их носители оказываются невостребованными на «своем» рынке. Фактически, интеллектуальные достижения одной системы обмениваются на преобразованную природную ренту в виде составляющей низкоквалифицированного труда другой системы.  Таким образом, прибыль выводится от необходимости оплаты профессионалов, и становится составляющей дохода совсем других лиц, не имеющих никакого отношения к интеллекту, заложенному в стоимость продукции.

Запад (Великобритания и США в особенности) большую часть последних тридцати лет демонтировали свои традиционные промышленные базы, в результате чего производственные возможности пришли в упадок. Упадок в производственных профессиях в наибольшей степени связан с переменой в отношении общества к будущему в науке, информационных технологиях и инженерных дисциплинах. Как отмечает Д.Мойо в своей книге «Как погиб Запад»: «В 1950-х и 1960-х лучшие и умнейшие американцы в основном шли в промышленность и работали на передовой технического прогресса, к 1990-м годам верхние 10% талантливейших переметнулись в сферу услуг – главным образом в банковское дело и консалтинг. Сначала выпускники были созидателями (например, инженерами нефтяных компаний и дипломатами госдепартамента…); потом, в 1970-х и 1980-х, они стали директорами корпораций в нефтяных и технологических компаниях, таких как IBM; потом говорунами, такими как инвестиционные банкиры и консультанты по управлению; и, наконец, спекулянтами, такими как менеджеры хедж-фондов и частных инвестиционных компаний, в 1990-х и 2000-х, вплоть до сегодняшнего дня»[21]. Согласно данным Forbes за 2009 г. США предпочитают юристов инженерам в соотношении 41 к 1[22].

Социальная и экономическая политика привела самые лучшие и талантливые умы в консалтинговые, финансовые и банковские услуги, которые стали цениться намного выше той работы, которая двигала вперед модернизацию производства и в прошлом превратила развитые западные страны в промышленных гигантов. Представляет большую проблему также стремление огромного числа выпускников к свершениям, которые не только остаются принципиально недостижимыми (например, спорт и шоу-бизнес), но и не представляют большой пользы для общества.

 Самые квалифицированные из выпускников выбирают профессии, которые отнюдь не вносят продуктивный вклад в экономику. Например, выпускники Массачусетского политехнического института выбирают теперь следующие профессии: 27,2% старшекурсников идут в финансы, 15,6% - в программное обеспечение и информационные технологии и 12,9% - в управленческий консалтинг[23]. Этот институт был открыт в 1865 г. и стал моделью высших учебных заведений подобного типа в США, поскольку содержание образования здесь напрямую было связано с решением практических задач на основе новейших достижений американской и мировой науки и техники. К 70-м гг. XIX в. по состоянию всеобщего образования, уровню подготовки кадров и оплате интеллектуального труда США обогнали все страны мира. Это свидетельствовало о том, что интеллектуальный капитал нации занял приоритетное место в развитии страны. В 1880 г. США давали 28% мировой промышленной продукции, обогнав все страны мира и практически догнав Англию[24]. Сейчас самыми высокооплачиваемыми в США являются предприниматели, рок-звезды, профессиональные атлеты, хирурги, юристы, управляющие крупными международными корпорациями, банкиры и финансисты.

Государство как субъект формирования и распределения социальной ренты

Ренту можно рассматривать как экономическую форму реализации монопольного положения экономических субъектов. Поэтому, рассматривая понятие социальной ренты, нельзя обойти вниманием рассмотрение роли государства в формировании и распределении рентных доходов. Кроме того, государство выполняет функцию производителя общественных благ, и в силу этого обладает правом на легитимное насилие по установлению «правильной» общественной классификации и «правильного» порядка.

 Установлением законов и обычаями, которые затем обладают авторитетом и инерцией, государство обеспечивает определенным слоям долю продукта общественного производства. То есть государством устанавливается в явной или скрытой форме действительная или возможная доля потребления, которая может представлять собой только средство, позволяющее продолжать работу. Непосредственными производителями разнообразных благ может потребляться только самое необходимое для поддержания жизни. В этом случае активами[25] выступают ресурсы, не связанные с непосредственным производством.

В своих работах, посвященных анализу капитализма, Торстейн Веблен  отмечал, что главная сфера противоречий капитализма – это не отношения эксплуатации в процессе производства, а область рыночных отношений и управления производством. Здесь на первое место выходит контроль за процессами распределения и перераспределения произведенного продукта. В этом случае монопольное положение субъекта на рынке – это основа для извлечения социальной ренты в форме избыточного дохода. Но речь может идти не только о производстве конкретной продукции. Веблен говорил о процессе отделения собственности от контроля за ней, когда не производство, а финансовые спекуляции начинают приносить основную прибыль.

В своей книге «Теория праздного класса»[26] он говорит о том, что материальное производство находится под контролем людей, интерес которых концентрируется на возрастании ценности нематериальных активов. В своей книге «Абсентистская собственность и деловое предпринимательство в недавнее время. Американский вариант» Веблен не только усилил свою критику финансистов и банкиров, их «паразитической деятельности», но и высказал мысль, что «наверное, и банкир отживет свой век». Главная черта монополистического капитализма – перераспределение капитальных вложений в более прибыльные сделки (образование неосязаемой «абсентистской» собственности[27]).

Ради прибыли «капитаны финансов» умышленно дезорганизуют производственный процесс, что приводит к росту безработицы, отсталости производства и его неправильной организации. Их намного больше увлекает возможность ворочать огромными массами неосязаемого богатства, а вовсе не однообразные хлопоты, связанные с выпуском продукции.  Игнорирование финансовыми магнатами насущных потребностей производства и преследование личных интересов, дихотомия между интересами развития производства и интересами капиталистов фактически способствует созданию хаоса.

Социальная рента начинает извлекаться из факторов, не способствующих приращению общественного продукта. Производительная деятельность замещается поиском, присвоением и удержанием ренты, что ведет не только к растрате ресурсов, но и трансформации мотивации. Кроме того, проявляется пристрастие к силовому присвоению продуктов чужого труда. Отсюда, Веблен выделял два исторически и психологически противоположных типа экономического поведения: производительный и хищнический. Можно сказать, что перекос мотивации при распространении «рентных настроений» происходит в сторону хищнического типа экономического поведения, в которое входит и ненасыщаемое потребление.

Подобное «расточение материальных благ и сил людей», чрезмерные, не обусловленные человеческими потребностями размеры потребления, по Веблену, поглощают растущую эффективность производства, ликвидируют ее результаты. При этом даже такая, казалось бы, чисто экономическая категория, как механизм ценообразования, несет отпечаток психологичности поведения. «Полезность товаров» получает субъективную оценку представителей праздных классов – получателей социальной ренты, и соответственно оплачивается ими из их незаработанных сверхдоходов. Ложная стоимость, реализуясь через ренту, распространяется на большинство сфер и отраслей экономической системы.

Финансовая олигархия сращивается с государственной властью, получая большую долю доходов путем «купли-продажи» на рынке «титулов собственности». То есть между типами хозяйственных систем и институциализацией социальной ренты существует функциональная взаимозависимость. Исследователь явления ренты Кудряшова Р.П. отмечает, что в ходе развития общественного производства рента, в различных ее формах, превращается в системное явление, родовым признаком которого выступает фиксированная монополия на рентные факторы, а экономика, в общем объеме доходов которой значительную роль начинают играть рентные доходы, превращается в рентную[28]. Возрастание роли несовершенной конкуренции приводит к трансформации экономического пространства: оно становится неоднородным, а некоторые хозяйствующие субъекты получают возможность формировать свое властное экономическое пространство.

Экономист Альфред Маршалл в своей знаменитой книге «Принципы экономической науки» высказал мысль, что приспособление экономики к новым обстоятельствам в краткосрочном или долгосрочном периоде подразумевает иную концепцию времени. В этой связи можно говорить о непроизводительном потреблении времени как невосполняемого ресурса.  Рента может иметь информационную природу, поскольку рентная экономика непроизводительно потребляет время.

Рентные экономики в краткосрочной перспективе могут иметь конкурентные преимущества по сравнению с производительными в плане быстроты мобилизации ресурсов, накопления финансов, в том числе пользуясь заимствованными технологиями. И тогда страны с рентными экономиками, действующие в рамках процесса глобализации как субъекты бизнеса, могут воспроизводить элементы недобросовестной «конкуренции» и ценовых перекосов с раскручиванием неумеренного потребления на мегаэкономическом уровне. Глобальные экономические отношения в области торговли в этом случае противоречат нормальным рыночным механизмам. Как пример можно привести современную ситуацию, когда спрос на энергоресурсы и повышение цены на них привели не к вложению полученной прибыли в развитие энергетики, а к вложению в финансовые проекты развитых стран, к перегреву легкими деньгами теперь уже международного рынка.

Государство может играть положительную роль. Но в этом случае наблюдается прямая зависимость между ценностными установками политических руководителей и проводимым экономическим курсом. Анализ деятельности государства можно провести на основании разграничения государства-собственника природных ресурсов и государства-предпринимателя, монополиста на экономическое пространство, позволяющего извлекать избыточный доход отдельным экономическим субъектам пространство. Государство может передавать право на производство благ, обладающих социальной полезностью, частным предпринимателям на основании выгодных, «не рыночных» условий, финансировать общественные работы. Кроме того, по мнению Р.П.Кудряшовой, государственное предпринимательство, реализуясь в форме непосредственной хозяйственной деятельности, позволяет достичь макроэкономических целей микроэкономическими методами – развивая конкуренцию, максимизируя возможности предпринимателя[29].

Современный кризис – это, прежде всего, кризис мироощущения. «Идеи экономистов и политических мыслителей – и когда они правы, и когда ошибаются – имеют гораздо большее значение, чем принято думать, - писал Джон Мейнард Кейнс. – В действительности только они и правят миром»[30]. Предметом своего изучения великие экономисты считали целый мир, их открытия и в настоящем являются фундаментом при строительстве интеллектуального здания современной жизни.

Те проблемы, которые диагностировал у капитализма еще Карл Маркс, по большей части никуда не делись. Среди них стоит особо отметить тенденцию к экономической нестабильности и концентрации власти и богатства. Кроме того, в своей работе «Экономическо-философские рукописи 1844 года» Маркс выдвинул понятие «отчуждения» как ведущего «тренда» капитализма его времени. И хотя фартук фабричного рабочего сменился в развитых странах на костюм офисного работника, отчуждение никуда не исчезло, оно стало лишь изощреннее.

В социальных протестах, рождающихся в самых разных уголках современного мира, выступающие позиционируют себя как трудящиеся, за счет которых обогащается очень незначительное меньшинство. Социальная рента – одна из функциональных составляющих такого обогащения. Экономические системы,  где социальная рента институциализируется, а ее получатели являются правящим классом, или разрушаются, или должны расширяться, захватывая новые ресурсы. Тоталитаризм - наиболее естественная политическая форма для этого типа экономики; фашизм, особенно фашизм религиозный – наиболее целесообразная форма идеологии; империализм – логически вытекающая форма экономической и политической экспансии.

Многие устоявшиеся взгляды в современной экономической науке сейчас нуждаются в пересмотре. Появляются новые исследования, показывающие, что чем выше неравенство, тем ниже темпы экономического роста. Спектр возможностей для экономической системы открывает способность к адаптации и введению инноваций, что исключает существование устойчивых классов, паразитирующих на производителях. Экономику, как науку об оптимальном использовании редких ресурсов, еще, вероятно, ждут великие открытия. И в этом ей поможет понимание такого явления, как социальная рента.