Библиотека

Теология

Конфессии

Иностранные языки

Другие проекты

Хайек Ф. Индивидуализм

Золотой стандарт в том виде, в каком мы его знали, несомненно, имел серьезные
недостатки. Однако есть некоторая опасность, что вошедшее ныне в моду его
огульное осуждение может затемнить тот факт, что он обладал также
определенными важными достоинствами, отсутствующими у его альтернатив. Мудро и
беспристрастно контролируемая система регулируемой мировой валюты могла бы и в
самом деле превзойти его во всех отношениях. Но такое предложение долго еще
будет оставаться неосуществимым на практике. Однако по сравнению с
разнообразными иными схемами денежного регулирования на национальном уровне
золотой стандарт имел три важных преимущества: он фактически создавал
международную валюту, не подчиняя национальную денежную политику решениям
международной власти; он делал денежную политику в значительной мере
автоматической и, следовательно, предсказуемой; наконец, благодаря этому
механизму изменения в предложении основного платежного средства шли по большей
части в правильном направлении.

Важность этих преимуществ не следует недооценивать. Трудности сознательной
координации национальных политик огромны, поскольку наше нынешнее знание дает
нам однозначные ориентиры лишь в немногих ситуациях и решения, при которых
всегда одними интересами приходится жертвовать ради других, вынужденно
основываются на субъективных суждениях. Тем не менее общее воздействие на
каждую страну нескоординированных национальных политик, исходящих
исключительно из непосредственных интересов отдельных стран, вполне может
оказаться еще хуже, чем самый несовершенный международный стандарт. Точно так
же, хотя автоматическое действие золотого стандарта далеко от совершенства,
сам факт, что при нем политика направляется известными правилами и что в
результате оказывается возможно предвидеть действия властей, способен сделать
несовершенный золотой стандарт причиняющим меньше беспокойства, чем более
рациональная, но менее понятная политика.

Надо отметить, что ни один из приведенных аргументов в пользу золотого
стандарта не имеет прямой связи ни с каким из свойств, присущих золоту. Любой
принятый международный стандарт, основанный на товаре, цена которого
регулируется издержками его производства, обладал бы, в сущности, теми же
преимуществами. Что сделало золото в прошлом единственным материалом, на
котором практически мог быть основан международный стандарт, -- это по
преимуществу иррациональный, но оттого не менее реальный фактор его престижа
или, если хотите, господствовавшее суеверное предрасположение в пользу золота,
повсеместно делавшее его более приемлемым, чем что-либо еще. Пока
господствовало такое представление, можно было сохранять основанную на золоте
международную валюту, не строя каких-то планов и не создавая специальной
организации по ее поддержке. Однако если предрассудок и сделал возможным
международный золотой стандарт, то, по крайней мере, существование подобного
предрассудка позволяло иметь международное платежное средство в то время,
когда не могло быть речи о какой-либо международной системе, основанной на
формальных соглашениях и систематическом сотрудничестве.

Решающий сдвиг, происшедший в последнее время и коренным образом изменивший
наши перспективы и возможности в этой области, носит психологический характер
и состоит в том, что бессознательное предрасположение в пользу золота, которое
и давало ему особые преимущества, было сильно поколеблено -- хотя, вероятно,
не так сильно, как многие воображают; в том, что во многих случаях оно даже
сменилось столь же сильным и необоснованным предубеждением против золота; и в
том, что сегодня люди в общем намного больше готовы рассматривать разумные
альтернативы. Важно, таким образом, подвергнуть заново серьезному рассмотрению
альтернативные системы, которые, сохраняя преимущества автоматического
международного стандарта, были бы свободны от специфических недостатков
золота. В частности, одна такая система была недавно разработана в
практических деталях компетентными специалистами по денежным проблемам и
способна привлечь тех, кто в прошлом защищали золотой стандарт, -- не потому,
что они сочли ее идеальной, но потому, что она показалась им превосходящей все
иные варианты, лежащие в области практической политики.

Прежде чем описать это новое предложение, необходимо кратко рассмотреть
действительные недостатки золотого стандарта, которых мы хотим избежать. По
большей части они отличаются от общепризнанных. Столь много обсуждавшиеся
"капризы" в производстве золота не следует преувеличивать. Значительные
приросты предложения золота в прошлом фактически происходили тогда, когда
затянувшаяся нехватка создавала реальную потребность в них. Действительно,
серьезное возражение состоит скорее в медленном приспособлении предложения
золота к реальным изменениям в спросе. Временное повышение общего спроса на
высоколиквидные активы или принятие золотого стандарта новой страной неизбежно
вызывали значительные изменения в ценности золота, тогда как предложение
приспосабливалось к этому медленно. В силу своеобразного механизма
запаздывания возросшие объемы предложения золота часто появлялись только
тогда, когда нужда в них уже миновала. Эти дополнительные объемы не облегчали
положение, а начинали, скорее, затруднять его. К тому же увеличение
предложения золота в ответ на временное повышение спроса оказывалось
необратимым, создавая почву для чрезмерной кредитной экспансии, как только
спрос опять падал.

Последний момент тесно связан с одной действительно парадоксальной чертой
золотого стандарта: с тем, что стремление всех индивидов к большей ликвидности
вовсе не вело к возрастанию ликвидности для всего общества в целом. Бывают,
конечно, времена, когда желание индивидов обладать более ликвидными активами
отражает реальную общественную потребность. Всегда будут периоды, когда из-за
возросшей неопределенности будущего становится желательным придать большей
части наших активов форму, при которой их легко можно будет обратить в пользу
нужд, не определимых пока из-за невозможности предвидеть будущие
обстоятельства. Рациональная организация наших дел требовала бы переключения
производства в такие периоды с предметов более ограниченного употребления на
те, что необходимы постоянно, вроде широко используемых сырьевых материалов.
Подлинная ирония золотого стандарта состоит в том, что при его владычестве
общий рост стремления к ликвидности ведет к увеличению производства одного
товара, служащего практически единственной цели -- обеспечению ликвидного
резерва для индивидов. Этот товар не только имеет очень мало иных применений,
но и его предложение может возрастать лишь настолько медленно, что повышение
спроса на него будет влиять гораздо сильнее на его ценность, чем на его
количество, -- другими словами, вызывать общее падение цен. В то же время
стоит только предложению этого товара возрасти, а спросу вновь упасть, как
избавиться от возникшего избыточного предложения можно будет только путем
снижения его ценности, то есть общего повышения цен.

Более рациональные схемы, опирающиеся на использование других товаров, помимо
золота, предлагались часто, но пока всеобщая предрасположенность была в пользу
золота, они редко представляли практический интерес. В нынешней ситуации,
однако, по меньшей мере одно из этих предложений, разработанное недавно в
деталях двумя американскими учеными, заслуживает пристального внимания в силу
удачного сочетания глубоких теоретических и практических достоинств. Бенджамен
Грэхем из Нью-Йорка и Фрэнк Д. Грэхем из Принстона, пришедшие независимо друг
от друга к очень схожим идеям, представили в последние годы свои детально
проработанные предложения в серии важных публикаций. [См., в частности:
Benjamin Graham, Storage and Stability (New York: McGraw-Hill Book Co., 1937),
и Frank D. Graham, Social Goals and Economic Institutions (Princeton:
Princeton University Press, 1942). Почти идентичное предложение сделал ранее
голландский экономист, профессор Дж. Гудриан (J.Goudrian), в памфлете "How To
Stop Deflation" (London, 1932), которую я не видел во время написания данной
статьи. Бенджамен Грэхем развил затем свои предложения в книге: World
Commodities and World Currency (New York: McGraw-Hill Book Co., 1945).] Хотя
вначале их план может показаться странным и сложным, на самом деле он очень
прост и в высшей степени практичен.

Основная идея состоит в том, что валюта должна выпускаться только под
фиксированный набор складских варрантов на определенный объем складируемых
сырьевых товаров и подлежать размену в тех же "товарных единицах". Например,
вместо того чтобы определять 100 фунтов стерлингов как столько-то унций
золота, их следует определять как столько-то пшеницы, плюс столько-то сахара,
плюс столько-то меди, плюс столько-то каучука и т.д. Поскольку деньги
выпускались бы только под полный набор всех сырьевых товаров в их точных
физических величинах (двадцать пять различных товаров в плане Бенджамена
Грэхема) и поскольку деньги также изымались бы из обращения тем же способом,
суммарная цена такого набора товаров была бы фиксированной, но только
суммарная цена, а не цена каждого из них. В этом отношении различные товары
были бы связаны с деньгами не так, как были связаны золото и серебро при
биметаллизме, когда денежная единица была доступна либо за фиксированное
количество золота, либо за фиксированное количество серебра. Скорее, это
происходило бы (согласно плану, предложенному Альфредом Маршаллом под именем
"симметаллизма" ["symmetallism"]), как если бы была фиксирована только цена
определенного веса золота и определенного веса серебра, взятых вместе, но цена
на каждый металл сам по себе могла меняться.

При действии такой системы повышение спроса на ликвидные активы вело бы к
накоплению запасов сырьевых товаров самого широкого применения. Тезаврация
денег вместо того, чтобы вести к растрате ресурсов, действовала бы так, как
если бы существовал порядок хранить сырьевые товары за счет тезавратора. Когда
тезаврированные деньги возвращались бы в обращение и спрос на товары
увеличивался бы, такие запасы облегчали бы удовлетворение этого нового спроса.
Так как набор товаров всегда можно было бы обменять на фиксированную сумму
денег, их совокупная цена никогда не падала бы ниже этой цифры. А так как
деньги подлежали бы размену по тому же (или лишь немного иному) курсу, их
совокупная цена никогда не поднималась бы выше нее. Данное предложение
преследует те же цели, что и схемы "табличного стандарта" ("tabular standart")
или "индексных валют" ("index currencies"), которые одно время много
обсуждались, отличаясь от них прямым и автоматическим действием. Вызывает
некоторые сомнения, можно ли эффективно поддерживать постоянный уровень цены
любого набора товаров путем целенаправленных корректировок количества денег.
Нет, однако, сомнений в том, что совокупная цена отобранных сырьевых товаров
не колебалась бы, пока денежные власти были бы готовы продавать и покупать
товарную единицу по фиксированной цене.

Согласно американским поборникам этого плана, он создан прежде всего для
принятия в государственном масштабе в США. Однако аргументы в его пользу
применимы к другим странам в неменьшей степени. Поскольку принятие такого
плана несколькими странами, положившими в его основу разные наборы товаров,
породило бы новую причину серьезной нестабильности, то представляется, что его
не только можно, но для достижения поставленных целей его следовало бы принять
на международном уровне -- или, что на практике означает то же самое, его
должны были бы ввести в действие на одинаковых принципах все ведущие страны.
Конкретный набор сырьевых товаров, на которых основана схема Бенджамена
Грэхема (пять видов зерна, четыре вида жиров и растительных масел, три других
продовольственных продукта, четыре металла, три вида текстильных волокон,
табак, шкуры, каучук и нефть) и некоторые другие детали подлежали бы
модификации, однако сам принцип не создает серьезных трудностей для
международного применения. В нижеследующем наброске способа функционирования
этой схемы будет сделано допущение, что эти товарные единицы одинакового
состава приняты как основа валюты хотя бы в Британской империи и в США.

По причинам, которые сейчас будут представлены, этот план легче всего ввести в
действие при угрозе падения спроса. В такое время его можно запустить
автоматически, заранее установив покупную цену на единичный товарный набор
чуть ниже существующей рыночной цены. Как только спрос на сырьевые товары
начнет слабеть и цены на них падать, денежным властям стран-участниц станут
предлагать по установленной цене все то количество наборов из включенных в
денежную единицу товаров, которое не удастся реализовать на рынке. Покупки
властей будут компенсировать падение промышленного спроса -- и каждой сумме
денег, аккумулированных в частных руках, будет соответствовать определенное
количество сырьевых товаров, аккумулированных на складах. Таким образом будет
поддержан общий спрос на эти сырьевые товары -- но только спрос на всю их
группу в целом, а не на каждый отдельный товар, выпуск которого вполне может
быть избыточным и нуждаться в сокращении.

Легко увидеть, как действие такой схемы ведет к стабилизации спроса на
сырьевые товары. Как в прошлом золотопромышленность была единственной
отраслью, постоянно процветавшей в периоды депрессии, так и благосостояние
производителей сырьевых товаров могло бы при этом плане в аналогичных
обстоятельствах хотя бы умеренно возрастать благодаря возможности выгодно
обменивать свою продукцию на продукцию обрабатывающей промышленности. Но тогда
как золотопромышленность слишком мелкая отрасль, чтобы ее процветание имело
серьезные последствия для экономики, гарантированный доход производителей
сырьевых товаров мог бы стабилизировать также спрос в обрабатывающих отраслях
и предотвращать серьезное развитие депрессии. В действительности это принесло
бы пользу не только производителям товаров, включенных в денежную единицу.
Даже страна, в которой ни один из них не производится, выиграла бы от действия
подобного плана, видимо, не меньше других. Пока такая страна готова покупать
товарные единицы по фиксированной цене в своей национальной валюте, любое
количество этой валюты, оказавшееся в результате на руках у производителей
сырьевых товаров, могло бы пригодиться им для одного -- для покупки товаров
той самой страны, которой они продали свою продукцию.

Вначале может показаться, что действие этого плана создало бы угрозу серьезной
инфляционной экспансии. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что его
эффект не мог бы быть инфляционным в сколько-нибудь серьезном смысле. Какое бы
расширение притока денег он ни допускал, оно вряд ли привело бы к общему
повышению цен или к тому дефициту потребительских товаров, в форме которого
проявляют себя наиболее пагубные следствия инфляции. Фактически одним из
величайших достоинств предложенной схемы является то, что она обеспечивает
автоматическую задержку любой экспансии, прежде чем та сможет стать опасной.
Мы рассмотрели сначала ее действие в период депрессии, потому что ее
эффективность в период бума зависит от предшествующего аккумулирования
товарных запасов, которое происходило бы во время ослабления деловой
активности. Не менее важен и механизм действия этой схемы тогда, когда
улучшение общих перспектив ведет к мобилизации резервов неиспользуемой
денежной наличности.

Совокупная цена сырьевых товаров, составивших денежную единицу, не могла бы
подняться, пока денежные власти были бы способны продавать их из своих запасов
по установленной цене. Вместо повышения цен и последующего увеличения объема
производства по мере повышения спроса, и pari passu <cледовательно (лат.)>
возврата в обращение аккумулированных запасов денег, сырьевые товары
отпускались бы со складов и полученные за них деньги изымались бы. Сбережения,
сделанные индивидами в форме наличных денег в период спада, не тратились бы
впустую, но ждали бы своего часа в форме сырьевых товаров, готовых к
употреблению. В результате оживление активности не приводило бы к чрезмерному
стимулированию производства таких товаров -- оно стало бы осуществляться
равномерно. Есть основания считать одной из наиболее серьезных причин общей
нестабильности те временные стимулы к излишнему расширению производства
сырьевых товаров, которые обыкновенно даются резким скачком цен на них в
периоды бума. Этого можно было бы полностью избежать при предложенной схеме --
по крайней мере до тех пор, пока у денежных властей оставались бы какие-либо
запасы для продажи. Но поскольку они обязательно имели бы достаточные резервы
для изъятия из обращения всей избыточной наличности, накопленные в период
спада (и даже значительно большие, если включить сюда товарные запасы,
образовавшиеся у правительств при введении этой схемы), то бум был бы почти
несомненно остановлен сжатием обращения еще до момента истощения резервов.

Как уже отмечалось, такая схема выглядит сложной, но на самом деле она
чрезвычайно проста в действии. В частности, денежным властям или правительству
никоим образом не нужно было бы непосредственно распоряжаться многими
товарами, входящими в состав денежной единицы. Как сбор требуемого
ассортимента варрантов, так и действительное складирование товаров можно было
бы спокойно предоставить частной инициативе. Специалисты-брокеры вскоре
позаботились бы о сборе и предложении варрантов, как только их совокупная
рыночная цена упала бы хоть чуть ниже стандартной цены, а также об изъятии и
перераспределении варрантов на различные рынки, если бы их совокупная цена
поднялась выше стандартной. В этом отношении деятельность денежных властей
была бы такой же механической, как покупка и продажа золота при золотом
стандарте.

Данное предложение, однако, ставит немало проблем, которые невозможно
полностью рассмотреть в нашем коротком очерке. Во всяком случае, в уже
упомянутых публикациях были обсуждены наиболее важные из них и выдвинуты
предложения по их практическому решению. Упомянем только некоторые вопросы:
затраты на физическое хранение товаров могут быть покрыты из разницы между
ценами, по которым денежные власти станут покупать и продавать товарные
наборы. (Следует заметить, что издержки хранения не включали бы никаких затрат
на уплату процентов, поскольку потерю процентов добровольно несли бы держатели
денег, выпущенных под товары.) Проблему, порождаемую составом денежной единицы
и его периодическими изменениями, которые станут необходимы, также можно
решить с помощью объективного принципа, выводящего ее из сферы политических
споров. Также не вызывают непреодолимых трудностей проблемы, связанные с
различиями в качестве и местом хранения соответствующих товаров. Здесь следует
помнить, что с точки зрения целей данного плана включение в состав денежной
единицы наиболее важной разновидности какого-либо товара оказывало бы почти
такое же влияние на цены ее ближайших субститутов, как если бы они сами были
туда включены.

Тем не менее даже в столь кратком обзоре надо упомянуть два частных момента.
Во-первых, важная черта этого плана заключается в том, что денежные власти
будут уполномочены при строго оговоренных обстоятельствах принимать вместо
варрантов на складированные товары контракты на будущую поставку любого товара
(или заменять их такими контрактами). Это решает трудности, которые иначе
возникали бы из-за временной нехватки любого товара, включенного в состав
денежной единицы, и дает возможность использовать резервы для относительной
стабилизации цен даже на индивидуальные товары. Это могло бы достигаться, к
примеру, путем замены данных товаров "фьючерсами" всегда, когда цена
поднималась бы больше чем на установленный процент по отношению к "фьючерсной"
цене.

Во-вторых, при наличии желания сохранить ценность золота или предотвратить
слишком быстрое ее понижение, было бы нетрудно связать ее с предлагаемой
товарной схемой таким образом, чтобы, несмотря на отсутствие серьезного
влияния золота на стоимость денег, ценность самого золота стабилизировалась бы
одновременно со стоимостью денег. Желательно ли это, учитывая
заинтересованность целых стран в поддержании ценности золота, и нужно ли
пытаться до бесконечности поддерживать добычу золота на ее нынешнем уровне или
же лучше пойти на постепенное, но предсказуемое сокращение направляемых на его
добычу ресурсов, -- есть проблема политическая, которую не место здесь
рассматривать. Действительно важный момент состоит в том, что есть много
способов связать при желании золото с новой схемой, не подрывая при этом ее
преимуществ.

Вероятно, можно с уверенностью сказать, что все разумные аргументы в пользу
золотого стандарта имеют еще большую силу применительно к данному предложению,
свободному в то же время от основных недостатков золотого стандарта. Тем не
менее, оценивая выполнимость этого плана, нельзя считать его только схемой
валютной реформы. Надо иметь в виду, что аккумулирование товарных резервов
безусловно должно оставаться частью государственной политики и что
политические соображения вряд ли позволят, чтобы рынки сырьевых товаров были
полностью предоставлены самим себе в любом обозримом будущем, на которое мы
можем сейчас строить планы. Тем не менее все планы, нацеленные на прямое
регулирование цен конкретных товаров, наталкиваются на весьма серьезные
возражения и несомненно породят значительные экономические и политические
трудности. Не говоря уже о денежных соображениях, есть настоятельная
потребность в системе, при которой специальные органы, действующие, в
сущности, лишь произвольным и непредсказуемым образом, были бы лишены
возможности такого регулирования и вместо этого подчинялись механическому и
предсказуемому правилу. Если это можно соединить с перестройкой международной
денежной системы, которая снова обеспечила бы миру стабильность международных
валютных отношений и бульшую свободу в движении сырьевых товаров, был бы
сделан серьезный шаг к более процветающей и стабильной мировой экономике.

Глава XI. Эффект Рикардо

Перепечатано из Economica, IX, No. 34 (new ser.; May, 1942), 127-52

Машины и труд находятся в постоянной конкуренции между
собою, и первые часто могут быть применены только
тогда, когда поднимется цена труда.
Давид Рикардо

Когда в недавней работе о промышленных колебаниях я упомянул "известный тезис
Рикардо, что повышение заработной платы побуждает капиталистов к замене
рабочей силы машинами" [Profits, Interest and Investments (1939); ср. также:
The Pure Theory of Capital (1941), chap. xxvii], то сделано это было под
влиянием иллюзии, что аргумент, которым я давно пользовался, можно выразить
таким образом -- в более привычной и доступной форме. Иллюзия была рассеяна
многочисленными комментариями на ту работу. [Ср., в частности, обзор моей
книги Profits, Interest and Investments Г.Таунсендом (Economic Journal, March,
1940) и работу T. Уилсона "Capital Theory and the Trade Cycle" (Review of
Economic Studies, June, 1940). Мне не удалось увидеть статью: C. Welinder
"Hayek och "Ricardoeffekten"", Economisk Tidskrift, March, 1940.] Новый
просмотр более ранней литературы по этому предмету выявил довольно
своеобразное положение: хотя данное утверждение поддерживалось и
использовалось огромным множеством авторов с того самого времени, когда
Рикардо впервые его выдвинул [cоответствующие отрывки из "Начал" Рикардо можно
найти прежде всего в Works, ed. McCulloch, pp. 26, 241 (Рус. пер.: Рикардо Д.
Сочинения. М., Госполитиздат, 1941, Т.1, c.23, 258)], оно, по-видимому,
никогда адекватно не разъяснялось. В частности, хотя оно играет существенную
роль при обсуждении проблемы процента в работах Бём-Баверка, Викселля и
Мизеса, никто из этих авторов не развивает его подробно. Частые краткие
отсылки на него в других общетеоретических работах нашего времени [например:
N.G.Pierson, Principles of Economics, I (1902), 219, 308; G.Cassel, The Nature
and Necessity of Interest (1903), p. 116 ("При постоянной норме процента чем
дороже становится труд, тем большее замещение будет его ожидать"); F.A.Fetter,
Economic Principles (1915), p. 340; H.G.Seager, Principles of Economics (2d
ed., 1917), pp. 278, 289; R.G.Harwtrey, The Economic Problem (1926), pp.
324ff.; см. также: H.G.Hayes, "The Rate of Wages and the Use of Machinery" и
C.O.Fisher, "An Issue in Economic Theory: The Rate of Wages and the Use of
Machinery", в American Economic Review, 1923 (особенно примечательна
дискуссия, где доказательство, в ошибочной форме представленное первым
автором, легко опровергается вторым)], подтверждающие, по-видимому,
впечатление, что этот тезис был широко принят, при ближайшем рассмотрении
оказываются не только неточными, но часто основанными на ошибочных
умозаключениях. Хотя в эмпирических исследованиях влияния высокой заработной
платы на использование машин его считали обычно общим местом, здесь мы также
напрасно будем вести поиски развернутого доказательства [например: G. von
Schulze-Gaevernitz, Der Grossbetrieb (1892); J. Schoenhof, The Economy of High
Wages (1893), pp. 33, 279; K. Brentano, Hours and Wages in Their Relation to
Production (1894); J.A.Hobson, The Evolution of Modern Capitalism (1894), p.
81]. Сравнительно полное рассмотрение можно найти в некоторых немецких
публикациях последнего времени. [См., в частности: H.Neisser, "Lohnhцhe und
Beschдftigungsgrad im Marktgleichgewicht", Weltwirtschaftliches Archiv, Vol.
XXXVI (October, 1932) и A.Kahler, Die Theorie der Arbeiterfreisetzung durch
die Maschine (Leipzig, 1933), pp. 75 ff. Мне следует, вероятно, добавить, что
частично благодаря профессору Найссеру я получил подтверждение своей
убежденности в том, что это утверждение было широко принято; поскольку, когда
одновременно с появлением его статьи я (в статье в том же журнале) сильно
запутался в этом вопросе, именно он, сразу же разыскав меня, устно указал на
эту путаницу.] Однако когда несколько лет назад в Англии профессор Хикс
использовал это утверждение в своей "Теории заработной платы", м-р Шоув в
обзоре этой книги сформулировал возражение, ставшее стандартным: пока норма
процента остается неизменной, общее изменение заработной платы будет влиять на
величину издержек при различных методах производства в одинаковой пропорции
(что неоспоримо), и что, следовательно, оно не может менять их сравнительные
преимущества (что отсюда не вытекает) [J.R.Hicks, The Theory of Wages (1932),
chap. ix, и обзор этой книги Дж.Ф.Шоувом в Еconomic Journal, XLIII (September,
1933), 471]. Позднее профессор Хикс убрал всю главу с раскритикованным
отрывком, что, вероятно, означало его отказ от этого утверждения [J.R.Hicks,
"Wages and Interest: The Dynamic Problem", Economic Journal, Vol. XLV
(September, 1935)]. В еще более позднее время м-р Калдор в статье, на которую
нам придется впоследствии ссылаться, признавая сам принцип, похоже, ограничил
его действие достаточно специальными условиями [N. Kaldor, "Capital Intensity
and the Trade Cycle", Economica, Vol. VI, No. 21 (new ser.; February, 1939);
ср. также его "Annual Survey of Economic Theory: The Recent Controversy on the
Theory of Capital", Econometrica, Vol. V, No. 3 (July, 1937)].

Значение обсуждаемого утверждения намного шире того узкого контекста, в
котором оно рассматривалось в недавних дискуссиях. Неудивительно, что те, кто
его полностью отвергают, вместе с тем неспособны, похоже, придать какой-либо
ясный смысл понятию данного и ограниченного предложения реального капитала
[Как я попытался показать в другой своей работе (Pure Theory of Capital,
особенно p.147), единственным адекватным описанием такого "предложения
капитала" является полный перечень набора возможных потоков выпуска разной
временнуй формы, которые можно произвести при существующих ресурсах. Какой из
этих различных потоков выпуска будет производиться, зависит в первую очередь
от того, что можно назвать "нормой занятости" (то есть степенью, в какой люди
будут заняты в последовательные моменты времени в течение рассматриваемого
периода), и от формы этой занятости, то есть факторов, которые в свою очередь
зависят от конечного спроса, уровня денежной заработной платы и, как результат
всего этого, от отношения денежной заработной платы к ценам на продукты. Как
правило, будет только один поток продукции, который при своем производстве
даст поток дохода такого объема и такой временнуй формы, что часть этого
дохода, которая в любое время будет расходоваться на потребительские товары,
точно сравняется с издержками производства текущего объема выпуска
потребительских товаров, включая норму отдачи на капитал, в ожидании которой и
было принято решение о фактически используемом методе производства.
Серьезной ошибкой Бём-Баверка (и в гораздо меньшей степени -- Викселля) было
то, что, хотя и вполне осознавая, что существующий запас капитальных благ
позволяет производить более одного потока продукции, он попытался упростить
свое изложение, приравняв запас капитальных благ к определенному количеству
потребительских товаров, и представить это в своих пояснениях как постоянное
количество имеющегося денежного капитала. Анализ в его знаменитой
заключительной главе о "Рынке капитала в его полном развитии" из "Позитивной
теории процента" вполне оправдан, если вспомнить об этом упрощении. Однако
любому, кто буквально воспримет трактовку предложения капитала в качестве
суммы денег, должно казаться, что эта глава не имеет никакого отношения к
реальному миру.], поскольку именно вследствие рассматриваемого эффекта в итоге
дает о себе знать недостаток реального капитала (как бы сильно ни влияли на
норму процента чисто монетарные факторы), так что объем капиталовложений
должен в конце концов устанавливаться на уровне, совместимом с имеющимся
спросом на потребительские товары. Таким образом, это утверждение является
важной частью элементарной теории производства. Если так, то отсутствие
согласия по данному поводу позволяет многое понять в острых и, видимо,
непримиримых противоречиях между экономистами по более сложной проблеме
промышленных колебаний. Очевидно, срочно необходима попытка более полной
формулировки доказательства, на котором основано данное утверждение.

Я попытаюсь сформулировать его здесь в терминах, позволяющих сделать его до
известной степени не зависящим от спорных вопросов теории капитала и
непосредственно не связанным с проблематикой циклических колебаний, помимо
следующих моментов:
1) основной акцент будет делаться на краткосрочных, а не долгосрочных
эффектах, и
2) внимание будет больше сосредоточено на влиянии падения, а не повышения
заработной платы относительно цен на товары -- именно в такой форме данный
принцип, похоже, особенно значим для исследования экономических кризисов.
Чтобы разделить разные части доказательства, проблема будет рассматриваться
поэтапно.

Следующий раздел посвящен разъяснению используемых понятий и изложению общего
принципа при допущениях, позволяющих нам не принимать во внимание денежную
норму процента. После установления общего принципа в разделе 3 будут
рассмотрены конкретные пути его вероятного воздействия на инвестиционный
спрос. Взаимодействие между эффектом Рикардо и нормой процента по денежным
ссудам прослеживается в разделе 4 и сначала будет рассмотрено при таких
допущениях относительно предложения кредита, которые примерно соответствуют
реальным ситуациям. В разделах 5 и 6 та же проблема рассматривается исходя из
предпосылки о "совершенно эластичном предложении кредита", которая, будучи в
высшей степени нереалистичной, поднимает теоретические проблемы,
представляющие значительный интерес. В заключительном разделе будут высказаны
дополнительные соображения, которые следует учитывать при любой попытке
статистической проверки данной теоремы.

Положение, обозначенное нами здесь как "эффект Рикардо", гласит, что общее
изменение заработной платы относительно цен на продукты будет менять
сравнительную прибыльность различных отраслей и методов производства,
использующих труд и капитал ("косвенный труд") в разных пропорциях. В своей
исходной форме оно утверждает, что общее повышение заработной платы
относительно цен на товары понизит прибыльность отраслей и методов
производства, использующих сравнительно больше капитала, не так сильно, как
это произойдет с отраслями и методами, требующими его сравнительно меньше. Нас
здесь больше интересует обратное утверждение, а именно, что общее падение
заработной платы относительно цен на продукты будет иметь противоположный
эффект. [Под влиянием критики настоящей статьи в период ее подготовки со
стороны Г.Ф.Шоува я теперь не так уж уверен, что установление истинности
данного утверждения в его обратной форме доказывает также его правильность в
исходной формулировке.]

Общее изменение в соотношении между заработной платой и ценами на продукты
может вызываться общим изменением цен на товары, общим изменением заработной
платы или изменением в технических знаниях и физических объемах других
имеющихся факторов, влияющих на производительность труда. Хотя любое из этих
изменений может рассматриваться для наших целей как независимая переменная,
мы, разумеется, не должны таким же образом трактовать изменения в
производительности труда, являющиеся следствием изменений в соотношении между
используемым трудом и капиталом, поскольку с точки зрения нашей проблемы это
есть зависимая переменная.

Конкретный тип изменений, на примере которого мы поясним здесь данное
утверждение, будет представлен общим повышением цен на конечные продукты (или
потребительские товары, далее упоминаемые для краткости просто как "товары")
при предположении, что денежная заработная плата остается постоянной (и, таким
образом, происходит ее падение относительно цен на товары). Мы предположим,
что это повышение цен обусловлено расширением спроса, вызванного ростом
доходов, полученных при производстве инвестиционных благ, и превышающего тот
объем, до которого выпуск товаров может быть легко увеличен. Мы также
допустим, что предприниматели ожидают, что цены на товары, по крайней мере
достаточно длительное время, будут оставаться на этом новом, более высоком
уровне. Мы не будем делать никаких допущений по поводу изменения цен на
капитальные блага, поскольку это составляет часть нашей проблемы.

Предположение общего повышения цен на товары при неизменной заработной плате
означает, конечно, что все ставки заработной платы падают относительно цен на
товары. Важно подчеркнуть это, поскольку данную теорему ошибочно относили к
ситуации, в которой только заработная плата за труд, кооперирующийся с
машинами, изменяется по отношению к ценам, тогда как заработная плата в сфере
производства самого этого оборудования не затрагивается. [В то время как
многие авторы более позднего времени запутывались в этом вопросе, Рикардо явно
допускал общее изменение заработной платы; отправным пунктом его краткого
анализа всей проблемы является следующий вопрос: если заработная плата
поднимется на 10%, не повысятся ли цены машин в той же степени? См.: Works,
ed. McCulloch, p. 26 (Рус. пер.: Рикардо Д. Сочинения. М., Госполитиздат,
1941, Т.1, с.23).] Следует сразу признать, что при таком общем изменении в
уровне заработной платы относительно конечных цен издержки при производстве
конечной продукции различными методами должны меняться (если мы исходим из
предположения о существовании единой нормы процента) в равной пропорции. Наше
утверждение состоит в том, что это тем не менее будет в неодинаковой степени
влиять на привлекательность инвестиций в разные отрасли или разные методы
производства.

Чтобы при решении задач данного раздела исключить всякое влияние денежной
нормы процента, мы допустим на время, что в течение интересующего нас периода
не происходит никакого предоставления денег в кредит: либо предприниматели
владеют всем используемым капиталом и им эффективно препятствуют ссужать какую
бы то ни было его часть, либо они ограничены жестким рационированием кредита.
Мы предположим, однако, что перед повышением цен на товары норма прибыли на
капитал во всех фирмах была одинаковой. Исключая из рассмотрения результатов
изменений цен на товары любые соображения, связанные с нормой процента, мы
пока намеренно отвлекаемся от того, что позже станет нашей главной проблемой.
Тем не менее это временное отвлечение от центрального вопроса позволит нам
выделить более простые части доказательства, все еще, видимо, нуждающиеся в
точной формулировке.

Стоящая перед нами проблема заключается таким образом в том, как при
неизменившейся заработной плате повышение цен на товары повлияет на текущее
распределение имеющихся в распоряжении предпринимателей средств между
расходами на заработную плату (инвестициями в "оборотный капитал") и расходами
на оборудование (инвестициями в "основной капитал"). Чтобы избежать
сложностей, связанных с изменениями цен на сырье и т.п. и рассмотренных мною в
другой работе [Profits, Interest and Investment, pp. 29 ff.], мы вправе
допустить, что все фирмы, о которых идет речь, относятся к типу,
представленному кирпичным заводом на предельном участке земли, где применяемый
труд производит не только все сырье, но и топливо.

Остается ввести однозначный и по возможности непротиворечивый измеритель
пропорций, в которых соединяются труд и капитал в различных фирмах и при любых
возможных методах производства. Для нашей задачи наиболее удобной мерой, к
тому же обладающей тем преимуществом, что она знакома деловым людям, будет
понятие "скорости оборота", приложенное или ко всему, или к какой-либо части
капитала фирмы. То, что некоторые фирмы могут рассчитывать "обернуть" свой
капитал (то есть реинвестировать из текущих поступлений объем, равный их
капиталу) один раз за два месяца, тогда как другие могут рассчитывать сделать
это только один раз за пять или даже десять лет, и то, что скорость оборота
зависит, по крайней мере частично [Скорость оборота зависит, конечно, не
только от характера деятельности фирмы и от используемых технических методов,
но и (помимо "состояния дел в отрасли") от мастерства и удачливости
предпринимателя. Предприниматель, который в той же отрасли и при тех же
технических методах может лучше использовать данный объем капитала, чем его
"предельный" коллега, бесспорно, будет извлекать из своего мастерства
дифференциальную прибыль. Это, однако, не меняет того факта, который будет
вскоре рассмотрен, что предприниматели одинаковой квалификации, но действующие
в разных отраслях и с применением разных технических методов должны будут
иметь разный коэффициент прибыльности на каждый оборот, чтобы получать
одинаковую норму прибыли на свой капитал. Хорошо известно, например, что
продавец подержанных книг, у которого скорость оборота намного меньше, чем у
продавца новых книг, должен будет зарабатывать гораздо больший процент на
каждой проданной книге, чем последний.], от характера деятельности фирмы и
применяемых ею методов производства -- все это общеизвестно. Точно так же
известно и то, что внутри любой данной фирмы часть ее активов будет
"обернута", или полностью обращена в деньги и реинвестирована, двенадцать раз
в год, тогда как другие части могут полностью амортизироваться и заменяться
только один раз в двадцать лет. "Скорость оборота" выражает (целым числом или
дробью) количество оборотов капитала за один год. Поскольку удобнее иметь
какое-то прилагательное для обозначения фирм или методов производства с
относительно низкой и с относительно высокой скоростью оборота, то по
причинам, которые ниже станут ясны, мы иногда будем употреблять специальное
выражение "более капиталистическая (-ский)" ("more capitalistic") для фирм и
методов с относительно низкой скоростью оборота и выражение "менее
капиталистическая (-ский)" ("less capitalistic") для фирм или методов с
относительно высокой скоростью оборота.

Понятие скорости оборота капитала дает особенно полезную отправную точку для
нашего обсуждения, поскольку изменения в соотношении "заработная плата-цена",
очевидно, в первую очередь влияют на прибыль, получаемую всякий раз при
продаже продукта, произведенного при данных издержках. Пока цены остаются
высокими относительно издержек, разница между ними будет источником
определенной нормы прибыли на капитал при каждом его обороте, и любое
повышение цен на продукцию относительно издержек позволит предпринимателям
получать соответственно более высокую прибыль в единицу времени на имеющийся у
них капитал, поскольку они смогут чаще его оборачивать.

В предполагаемом до повышения цен состоянии долгосрочного равновесия, когда
норма отдачи на капитал одинакова для всех фирм, отношение между скоростью
оборота и относительной прибылью за каждый оборот очень простое. Чтобы уйти от
двусмысленности термина "прибыль", мы далее будем использовать следующие
термины:

1) Годовую чистую отдачу (в процентном выражении) на весь капитал фирмы (или
на любую его часть, для которой нам потребуется отдельная оценка), за вычетом
"платы за управление" и премии за риск, мы обозначим как "внутреннюю норму
отдачи" (internal rate of return). [Термин "внутренняя норма отдачи" взят из
работы К.Е.Боулдинга "The Theory of a Single Investment", Quarterly Journal of
Economics, XLIX (May, 1935), 478 ff. Его немецкий эквивалент (более точный --
"innerer Zinssatz") был введен раньше, как мне кажется, в дискуссии о
последствиях рационирования кредита, но я не могу вспомнить, кем или когда.] В
состоянии долгосрочного равновесия, которое мы только что упомянули,
внутренние нормы отдачи будут одинаковыми для всех фирм и для любой части
капитала каждой фирмы.

2) Относительную прибыль от каждой продажи и, следовательно, от каждого
оборота капитала (в процентном выражении) мы обозначим как "коэффициент
прибыльности" (profit margin). Если мы вспомним, что скорость оборота выражает
число раз, в которое общий объем продаж (или, скорее, издержек производства,
окупившихся в течение года) превышает стоимость капитала фирмы, станет ясно,
что если внутренняя норма отдачи должна быть одинакова для всех фирм, то
коэффициент прибыльности будет меняться обратно пропорционально скорости
оборота. Так, если мы обозначим внутреннюю норму отдачи как I, скорость
оборота как T и коэффициент прибыльности как M, то отношение между ними будет
выражаться так:

I = TM,
или M = I/T.

Если, например, внутренняя норма составляет 6%, коэффициент прибыльности
фирмы, оборачивающей свой капитал шесть раз в год, должен будет составить 1%,
тогда как фирма, оборачивающая свой капитал только один раз в два года, должна
будет зарабатывать 12% на всех продажах, а фирма, оборачивающая свой капитал
только один раз в десять лет, должна будет иметь коэффициент прибыльности 60%.
[Для упрощения расчетов сложные проценты нигде не принимаются во внимание.]

Как повлияет на все эти внутренние нормы отдачи различных фирм общее повышение
цен, скажем, на 5%? Поскольку такое повышение цен предполагает соразмерное
увеличение поступлений от продажи любого количества товаров, издержки
производства которых не изменились, это означает явное повышение коэффициента
прибыльности на каждом обороте, равное приросту цен. Возьмем три фирмы, только
что рассмотренные в качестве примера. Первая (с ежегодной скоростью оборота Т
= 6) увеличит свой коэффициент прибыльности с 1 до 6%; вторая (с Т = 1) -- с 6
до 11%; и третья (с Т = 1/10) -- с 60 до 65%. Умножая коэффициент прибыльности
на соответствующую скорость оборота, мы получаем новые внутренние нормы
отдачи: 6 х 6 = 36% для первой фирмы, 1 х 11 = 11% для второй и 1/10 х 65 =
6,5% для третьей. [Эти цифры показывают, конечно, общее воздействие повышения
цен на доходы различных фирм и будут меняться при сдвигах в структуре их
капитала, которые мы собираемся рассмотреть ниже.]

При принятых нами допущениях эти различия внутренних норм отдачи разных фирм
не могут в короткий срок вызвать какого-либо изменения в имеющемся у них
капитале (кроме как через реинвестирование прибыли) -- хотя воздействие,
которое они оказали бы в реальном мире на распределение капитала между
фирмами, нетрудно себе представить. Поэтому давайте от различий в доходе
разных фирм обратимся к различиям в нормах отдачи разных частей капитала
какой-либо одной фирмы при точно таком же повышении цен. Представление о
раздельных и поддающихся измерению скорости оборота и норме отдачи для разных
частей капитала (безусловно, встречающееся, хотя, вероятно, никогда не
получавшее точного определения на практике) предполагает возможность оценки
предельного вклада каждой из этих частей в продукт. В свою очередь, это, как
хорошо известно, зависит от возможности варьировать пропорции, в каких могут
комбинироваться различные формы капитала. В следующем разделе мы объясним,
почему считаем, что в значимых для нас случаях эта изменчивость достаточно
велика даже в течение короткого периода. Пока же мы двинемся дальше,
предположив, что это так и что мы, следовательно, можем определить скорость
оборота и предельный продукт любой части капитала фирмы и, следовательно,
получаемый от нее коэффициент прибыльности. [Д-р Хоутри в своем обзоре моей
работы "Чистая теория капитала" (Economic Journal, June-September, 1941, p.
286) пытается провести различие между измерением дохода от любого вложения в
терминах "потенциальной чистой экономии издержек" и его измерением в терминах
предельного вклада в конечную продукцию, утверждая, что тогда как возможность
для первого будет всегда, второе будет возможно только в исключительных
случаях. Но эти два подхода фактически есть просто два разных аспекта одной и
той же проблемы и вряд ли какой-то из них много полезнее другого: разница
между ними состоит просто в том, что в первом случае мы допускаем, что
соотношение между различными факторами cтанет корректироваться таким образом,
что объем продукции будет оставаться постоянным, тогда как во втором мы
допускаем, что постоянным является количество всех ресурсов, кроме одного, и
наблюдаем влияние изменения в количестве этого вида ресурсов на объем
производства. Или, другими словами, первый подход выражен в терминах
перемещений вдоль изокванты выпуска и изменений в предельных нормах замещения
между факторами, тогда как второй формулируется в терминах сдвигов,
параллельных осям той же диаграммы, и соответствующих изменений в предельном
продукте.]

Для нашего анализа мы можем воспользоваться цифровым примером, приведенным
только что для различных фирм, допустив, что для главных составных частей
капитала какой-то отдельной фирмы скорость оборота составляет 6 -- для сумм,
инвестируемых на текущие выплаты заработной платы, 1 -- для рабочих частей
станков и т.п., 1/10 -- для более тяжелого оборудования, зданий и т.д. Мы
вновь предположим, что после того как установилась единая внутренняя норма
отдачи в 6%, цены на продукцию поднялись на 5% и что вследствие этого
внутренние нормы отдачи, получаемые от различных видов капитала, поднялись,
как ранее, до 36%, 11% и 6,5% соответственно. Такое положение явно может быть
только временным, если соотношения между формами капитала с разной скоростью
оборота могут варьировать. В создавшейся ситуации будет выгодно
перераспределить текущие расходы так, чтобы увеличить вложения в капитал с
высокой и сократить вложения в капитал с низкой скоростью оборота.
Перераспределение будет продолжаться, пока ожидаемая норма отдачи опять не
станет одинаковой для всех форм инвестиций, и текущие капиталовложения будут
производиться в таком новом составе, пока господствуют те же условия и пока в
конце концов весь капитал фирмы не будет адаптирован к этим новым условиям. В
результате для фирмы установится новая и опять единая внутренняя норма отдачи
где-то между крайними показателями в 6,5 и 36%, и при этой новой норме отдачи
общий доход, который можно получить от ограниченных ресурсов фирмы
(поддающихся увеличению только за счет реинвестирования дополнительной
прибыли), достигнет своего максимума.

Хотя для каждой фирмы внутренняя норма отдачи вновь станет единой, она тем не
менее останется неодинаковой для разных отраслей и (в меньшей степени) для
разных фирм внутри одних и тех же отраслей. На каком уровне установится
внутренняя норма для той или иной фирмы, будет зависеть от первоначальной
структуры ее капитала и от того, насколько будут возрастать издержки при
всяком переходе к менее капиталистическим методам производства. Однако в общем
нормы отдачи окажутся выше в тех отраслях, где в силу особенностей их
производства нужно относительно меньше капитала, и ниже в тех отраслях, где
нужно сравнительно больше капитала, хотя обе категории отраслей будут
стремиться, насколько возможно, к менее капиталистическим способам
производства. [Утверждалось (Уилсоном в статье, цитировавшейся выше), что
цифровое пояснение, которое я еще раз использовал в приведенном
доказательстве, ведет к ошибкам, ибо при современных условиях практический
выбор идет не между капиталом со сроком службы в несколько месяцев и капиталом
со сроком службы в один-два года, а между различными видами оборудования,
которые по длительности пользования ими все являются многолетними, и что
различие между ними в нормах отдачи, вызываемое изменениями в ценах на
продукцию, столь мало, что им можно пренебречь. Совершенно верно, что,
например, в нашем пояснении, где отдача от капитала при скорости оборота в
1/10 поднимается с 6 до 6,5%, норма отдачи от капитала при скорости оборота в
1/12 поднялась бы с 6 до 6,417% -- разница действительно незначительная. Но в
этом возражении совершенно упускается из виду суть доказательства. Возражение
основано на путанице, вызванной, по-видимому, словесным подобием двух разных
формулировок. Верно, что новое, более долговечное (или более трудосберегающее)
оборудование будет заменять менее долговечное (или менее трудосберегающее). Но
это происходит не в том смысле, когда можно сказать, что дополнительный
капитал будет вытеснять другие факторы. Дополнительный капитал, то есть
дополнительная сумма, инвестированная в новое, более дорогостоящее
оборудование (поскольку оно является более долговечным или более
трудосберегающим) сверх того, что было бы необходимо для замены старого станка
идентичным, не предназначен для замены старого станка. В этом не было бы
смысла. Он предназначен для экономии последующих издержек, для сокращения
объема других требуемых факторов, и сравнивать отдачу от него надо именно с
отдачей от капитала, вложенного в эти другие факторы, замещаемые новым
оборудованием. Слегка упрощая, мы можем сказать, что дополнительный капитал,
вложенный в новое оборудование, применен для замены большего труда, делая
станок более долговечным, причем дополнительное вложение в такое оборудование
заменит больше труда, чем это было бы при равной сумме, вложенной в менее
долговечное оборудование (поскольку при любой положительной норме процента
будет выгодно делать оборудование более долговечным, только если срок его
службы увеличивается более чем пропорционально по сравнению с дополнительными
затратами); или что этот капитал использован для того, чтобы сделать
оборудование более трудосберегающим, и в этом случае еще более очевидно, что
дополнительный капитал заменяет не другие станки, но текущий труд. Сравнивая
(в пояснении, на которое возразил Уилсон) влияние повышения цен на двухлетние
инвестиции с его влиянием на инвестиции только на несколько месяцев, я
недооценил действенность своего аргумента: ведь то, что представлялось верным
при тех допущениях, должно быть еще более верно в отношении более
реалистической ситуации, где для сокращения текущих трудовых затрат вводится
оборудование долговечностью в десять или даже двадцать лет.
Верно, конечно, что, если мы вычислим скорость оборота (или "средний срок
инвестирования") и норму отдачи от капитала фирмы в целом, изменения как в
той, так и в другой будут небольшими. Но дело именно в том, что решение не
должно приниматься во всякий момент относительно всего капитала, а также в
том, что альтернативные выгоды от сумм, подлежащих в данный момент
реинвестированию, будут различаться очень сильно как по абсолютной величине,
так и в относительном выражении (как доли от этих подлежащих вложению сумм).]

Прежде чем двинуться дальше, будет целесообразно кратко обсудить вероятное
количественное значение рассмотренного явления в краткосрочном периоде.
Высказывалось мнение, по-видимому широко распространенное, что несмотря на
правильность самой аргументации, практическое значение обсуждаемого эффекта
могло бы быть только небольшим. Хотя было бы удобно отложить эти соображения
более конкретного порядка до завершения теоретического доказательства, стоит,
вероятно, пойти навстречу чувству нетерпения читателя, ощущающего, что все это
подробное рассуждение тратится на довод пусть даже и верный, но имеющий
ничтожное практическое значение.

Представляется, однако, что это широко распространенное мнение основано на
недоразумении. Безусловно, соотношение, в каком основной и оборотный капитал
(или более и менее долговечное, более и менее трудосберегающее оборудование)
применяются в производстве, может меняться только постепенно и медленно, в
течение долгого периода времени. Но дело не в этом. Нас интересует не
соотношение между существующими запасами основного и оборотного капитала, а то
соотношение, в каком фирмы направляют свои текущие расходы на обновление (или
пополнение) двух видов капитальных активов. И повседневный опыт, и общие
соображения заставляют думать, что это соотношение будет в высшей степени
изменчивым в краткосрочном периоде.

Ошибочное впечатление создается, вероятно, теми иллюстрациями перехода от
менее к более капиталистическим методам производства, которые обычно
используются в учебниках при описании альтернативных состояний долгосрочного
равновесия. Известные примеры "изменений в методах производства" -- о замене
всех станков одного типа станками другого типа, замене менее долговечного
оборудования более долговечным, менее трудосберегающего более
трудосберегающим, или замене технологических процессов, в среднем более
коротких, процессами, в среднем более длительными, -- ставят ударение на том
моменте, который действительно представлялся бы маловажным в краткосрочном
периоде. Чтобы понять, как та же тенденция может с неменьшей силой действовать
в краткосрочном периоде, мы должны преодолеть свою привычку к "сравнительной
статике" из учебников и постараться думать более реалистически о конкретных
решениях, постоянно принимать которые приходится предпринимателям.

В отведенных рамках мы можем дать лишь несколько иллюстраций. Но я надеясь,
что они покажут, насколько широк даже на очень коротком периоде круг возможных
вариантов.

Нам нужно представить предпринимателей, оснащенных в любой данный момент
определенным запасом оборудования длительного пользования, лишь небольшая
часть которого требует замены в любой короткий период времени. Если бы условия
оставались такими же, как и были, то они продолжали бы период за периодом
инвестировать полученные амортизационные отчисления в оборудование того же
рода. Но они будут поступать так просто потому, что это наиболее прибыльный
способ использования имеющихся у них средств, и мы не должны предполагать, что
они продолжат это делать и после изменения условий. В частности, когда спрос
возрастет, появится множество возможных способов увеличения выпуска продукции
помимо приумножения оборудования того типа, которым они до сих пор
пользовались. Если они не смогут получить кредит, чтобы опустить внутреннюю
норму отдачи до прежнего уровня, некоторые из этих способов окажутся более
выгодными, чем использовавшиеся ранее.

Будут две основные категории изменений, ставших теперь выгодными:
предприниматель может либо использовать имеющееся оборудование более
интенсивно (то есть с большими затратами труда) -- направляя на это часть
средств, которые иначе были бы инвестированы в замену старого оборудования
новым, но того же типа, либо заменять износившиеся станки большим количеством
более дешевых станков. Скорее всего, будут задействованы оба способа, хотя
первый, по-видимому, важнее.

Очевидные приемы быстрого увеличения объема продукции при повышении цен
таковы: работать сверхурочно, ввести две или три смены, обеспечить
дополнительную помощь работающим на имеющихся станках для освобождения их от
вспомогательных операций и т.д. Это, естественно, будет повышать издержки на
рабочую силу в расчете на единицу продукции, которые и не позволяли
пользоваться такими приемами до повышения цен. Но если обращение к любому из
этих способов увеличит предельные издержки на рабочую силу в расчете на
единицу продукции, скажем, на 4% [если последует возражение, что увеличение
издержек, которое по нашим предположениям должно быть вызвано сверхурочной
работой или подобными приемами, ничтожно мало, это будет просто означать, что
очень небольшое повышение цен на 5%, допущенное нами, не вызовет такого
эффекта и что для этого потребуется повышение цен, скажем, на 20 или 25%], то
при повышении цен на 5% это все еще даст дополнительную прибыль в 1%, что при
скорости оборота в 6 раз все-таки обеспечит внутреннюю норму отдачи от этой
формы капиталовложений в 12% -- по сравнению с 6,5% от оборудования со
скоростью оборота в 1/10 раза. Таким образом, именно с помощью этого более
дорогостоящего метода производства при ограниченных средствах, имеющихся в
распоряжении предпринимателя, можно будет получить самую высокую прибыль. И
применение кооперирующегося с оборудованием труда будет увеличиваться, пока
снижение отдачи от средств, вложенных в большее количество труда, и повышение
отдачи от средств, вложенных в оборудование, снова не сделает обе нормы отдачи
равными на каком-то промежуточном уровне.

Виды изменений в составе используемого оборудования, которые надо принимать в
расчет даже для короткого периода времени, будут равно многочисленными и также
вызывать повышение предельных издержек. Во-первых, возникнет возможность менее
качественного технического обслуживания оборудования и ухода за ним,
частичного ремонта вместо полного, более коротких или редких остановок работы
для проверок и капитального ремонта, что понизит эффективность и сократит срок
службы имеющегося оборудования, но может вполне иметь смысл, если таким
образом удастся увеличить текущий объем выпуска. Во-вторых, станет возможно
отказаться от обновления, конечно, не важнейших частей оборудования, но многих
вспомогательных трудосберегающих устройств, как, например, автоматических
подающих механизмов и других приспособлений, выполняющих операции, которые
можно проводить и вручную. В-третьих, появится возможность использования
устаревших и подержанных станков вместо новых. Многие старые фабрики держат
определенное количество такого устаревшего и изношенного оборудования для
временного использования в период пика спроса или на случай возникновения
непредвиденных обстоятельств, для чего не имеет смысла держать в резерве новые
станки. Во многих отраслях существуют запасы подержанного оборудования,
используемого подобным образом. В четвертую, и последнюю, очередь будет
возможность замены изнашивающихся станков новыми, но более дешевыми и менее
эффективными. Пока внутренняя норма отдачи любой фирмы остается выше прежней,
вполне может быть выгодно купить два менее эффективных станка по цене одного
более эффективного, если они позволят фирме, несмотря на более высокие затраты
труда, увеличить объем продукции больше, чем один более эффективный.

Если мы рассмотрим влияние всех этих возможных изменений не на соотношение
различных частей в структуре капитала отдельной фирмы, а на пропорции
распределения текущих расходов между различными видами ресурсов или на
пропорцию распределения совокупных расходов между основным и оборотным
капиталом, станет очевидно, что при общем изменении цен на товары значительные
перемены в указанных величинах могут происходить за сравнительно короткое
время. В крайних случаях для предпринимателей вполне может оказаться выгодным
вообще временно прекратить покупку оборудования и несмотря на это в течение
значительного периода активно наращивать выпуск продукции. Но хотя такой
крайний случай не слишком вероятен, вполне возможно, что спрос на определенные
виды нового оборудования будет полностью прекращен. Вероятность этого выше в
особенности там, где (как в случае зданий и наиболее тяжелых машин)
оборудование изготавливается на заказ и большие денежные суммы должны
замораживаться покупателем на период производства, не принося никакого
текущего дохода. Так же, по-видимому, будет происходить везде, где постепенный
переход к какому-то новому (например, более трудосберегающему), но более
дорогому типу оборудования будет теперь приостанавливаться, и вообще везде,
где изменения в принятых методах производства окажутся сопряжены с заменой
оборудования, производимого одной группой людей, на оборудование, выпускаемое
другой группой. [Представляется, что термин "структура производства", который
я ввел в работе "Цены и производство" при описании распределения текущих
трудовых затрат между различными "стадиями производства", трактовался иногда в
материалистическом смысле, что питало ошибочное представление, будто,
рассматривая изменения в методах производства, я имел в виду мгновенные
изменения в реально использующемся оборудовании. Однако "структура
производства" в том смысле, какой я придавал этому термину, безусловно может
коренным образом изменяться без каких-либо перемен в реально используемом
оборудовании; эти последние будут происходить лишь постепенно как следствие
изменения "структуры производства"; и наиболее радикальной переменой подобного
рода действительно было бы полное прекращение производства оборудования, хотя
люди могли бы еще длительное время использовать его в производстве
потребительских товаров.] Пока какой-либо вид труда является специфическим для
производства определенного оборудования, спрос на которое уменьшается или
полностью прекращается, следствием роста спроса на потребительские блага
будет, таким образом, безработица в отраслях, производящих капитальные блага.

Теперь нам пора ввести в анализ возможность занимать деньги по нормам
процента, устанавливаемым рынком и необязательно изменяющимся в ответ на
повышение спроса на капитал. В данном разделе мы рассмотрим, насколько это
модифицирует сделанные к настоящему моменту выводы, если принять допущения,
приблизительно соответствующие в наиболее важных отношениях условиям реального
мира и позволяющие, следовательно, судить о практическом значении наших
выводов. Теоретически очень интересный, но имеющий слабое отношение к практике
случай "совершенно эластичного предложения кредита" мы отложим до следующего
раздела.

На резкое различие между двумя важными случаями и необходимость анализировать
их поочередно указывает частое, но неверное применение к рассматриваемой
проблеме категории "совершенной конкуренции"; это понятие абсолютно
неприложимо к ней, поскольку последовательные (дополнительные) ссуды одному и
тому же заемщику никогда не будут представлять собой "одного и того же товара"
в том смысле, в каком этот термин используется в теории конкуренции. В то
время как на товарном рынке "совершенная конкуренция" означает, что любой
отдельный покупатель может купить по данной рыночной цене любое количество
товара, какое пожелает, было бы абсурдно предполагать, что даже на самом
совершенном конкурентном рынке денег любой заемщик (или уж, коли на то пошло,
какой-нибудь заемщик) мог бы при данной норме процента получать ссуду любого
объема, какой пожелает. Этому мешает то, что при данных обстоятельствах
обеспечения, которое придется предоставить заемщику, будет хватать для
получения ссуды скорее небольшого, чем крупного размера. В результате каждый
потенциальный заемщик должен будет сталкиваться с имеющей положительный наклон
кривой предложения кредита -- или, скорее, не с непрерывной, но со ступенчато
поднимающейся "кривой", показывающей, как норма процента, оставаясь на
протяжении какого-то интервала постоянной, затем поднимается вверх резким
скачком при достижении того предела, до которого у заемщика есть возможность
получать кредит по данной ставке, и т.д.

Чрезвычайно важным, хотя и не единственным, фактором, ограничивающим
возможность получения займа фирмой при любой данной норме процента, будет
размер ее собственного капитала. Банкиры, как правило, не захотят ссужать
какой-либо фирме больше определенной доли от ее собственного капитала и будут
тщательно следить за тем, чтобы никакая фирма не взяла ссуду одновременно
более чем в одном банке. Сверх этого предела фирма сможет получать кредит
только под более высокий процент или, что то же самое, на более
обременительных условиях какого-то иного рода. Это ограничение на объем
средств, которые любая фирма в состоянии мобилизовать для увеличения выпуска
своей продукции, будет усиливаться, если банки предоставляют ссуды только на
инвестиции в оборотный капитал и полностью отказываются предоставлять их для
инвестиций в основной капитал. Общий момент, о котором нам надлежит помнить в
связи с этим, состоит в том, что в существующей институциональной системе
кредитование (в прямом смысле этого слова), особенно краткосрочное, будет
обеспечивать мобильность капитала лишь в ограниченной степени и что в мире,
где всегда присутствует риск, самого по себе этого будет недостаточно, чтобы
вызвать выравнивание норм отдачи на капитал, инвестируемый в различные фирмы,
или привести эти нормы отдачи в точное соответствие с рыночной нормой
процента. Помимо кредитования, для этого будет необходимо и перераспределение
капитала с полным участием в риске предприятия, то есть изменения в структуре
акционерного капитала или, как это можно описать более привычным образом, в
структуре "собственного капитала" фирм (в отличие от привлеченного капитала).
Но этот последний процесс неизбежно протекает медленнее, чем предоставление
дополнительных банковских ссуд. Следовательно, в действительности дело часто
будет обстоять так, что в краткосрочном периоде большинство фирм будут не в
состоянии привлечь столько капитала, сколько они могли бы выгодно
использовать, или они смогут сделать это только под процент более высокий, чем
"рыночная норма".

Нельзя сказать, что тот максимум, который фирма сможет занять под данную норму
процента, будет жестко фиксирован в виде пропорции от ее собственного
капитала. Руководитель фирмы, который может убедить управляющего своего банка,
что у него есть исключительная возможность получения большой прибыли на
дополнительный капитал и таким образом способен обеспечить высокую степень
безопасности на случай, если его оптимизм окажется не вполне оправданным,
будет в состоянии занять пропорционально больше, чем другой. В целом при
хороших перспективах все фирмы имеют возможность занимать больше относительно
своего собственного капитала, чем при плохих перспективах. [Следует отметить,
что устанавливаемое таким путем ограничение заемных возможностей фирм будет
скользящим, фиксируемым только на короткий период, но постепенно исчезающим по
мере того, как вследствие каждой следующей добавки к уже выделенному объему
кредитов повышаются доходы и конечный спрос и тем самым улучшаются перспективы
получения прибыли. Иными словами, оно может просто ограничить темпы расширения
кредита, но не может помешать непрерывному, прогрессирующему и даже
неограниченному расширению кредита (если при оценке надежности заемщика
ценность его активов рассчитывается по возросшим ценам).] Ступенчатые "кривые"
предложения кредита, с которыми будут сталкиваться все фирмы, начнут смещаться
вправо при улучшении общих перспектив (и влево при ухудшении), и подобные
смещения кривых предложения из стороны в сторону часто будут приводить к точно
такому же эффекту, как и само изменение нормы процента (то есть снижение или
подъем всей кривой), и нередко будет намеренно использоваться для этого.

Однако, хотя любое общее повышение ожидаемых прибылей способно увеличить
занимаемые фирмами суммы, оно во многих случаях еще больше будет увеличивать
суммы, которые они хотели бы занять при текущих нормах процента, и таким
образом подводить фирмы к тому пределу, за которым они смогут привлечь капитал
только по более высокой цене. Хотя при действующей норме процента будет
оставаться неудовлетворенный спрос, этот спрос не будет "эффективным",
поскольку он не будет относиться к тем категориям, к которым применимы
действующие нормы процента, и эти нормы останутся таким образом неизменными.
Это положение сходно с тем, которое вызывается рационированием кредита, хотя
оно будет складываться без вмешательства властей или монополистов, просто как
результат мнений банков о "кредитоспособности" заемщиков.

Нет нужды подробно объяснять, что в том случае, когда суммы, которые люди
хотели бы занять при текущей норме процента, больше тех сумм, которые они
могут получить при этой норме, именно эти суммы, а не действующая рыночная
норма, будут определять внутренние нормы отдачи у различных фирм. Как и в
ситуации, рассмотренной в предыдущем разделе, внутренние нормы будут разными
для различных фирм соответственно перечисленным там условиям (куда нам следует
теперь добавить ограничения на возможность получения кредита той или иной
конкретной фирмой), и инвестиции каждой фирмы будут регулироваться ее
собственной внутренней нормой отдачи, способной намного превышать рыночную
норму процента, которая может вообще оставаться неизменной. Повышение
внутренних норм отдачи привело бы к общему сдвигу в пользу менее
капиталистических методов производства с дифференциацией, соответствующей
изменениям внутренних норм отдачи у разных фирм.

Тем не менее остается вопрос, окажется ли меньше -- если в той или иной
степени фирмы будут способны получать дополнительные кредиты -- тот уровень,
до которого поднимутся их внутренние нормы отдачи, а следовательно, и масштаб
сдвига в пользу менее капиталистических методов производства, по сравнению с
тем случаем, когда никакие дополнительные кредиты им вообще будут недоступны.
Здесь встает та же проблема, что мы собираемся рассмотреть в более общей форме
в следующем разделе, поскольку, если наше утверждение верно даже тогда, когда
предложение кредита совершенно эластично, оно должно тем более выполняться в
данном случае. Таким образом, нам стоит не откладывая обратиться к этому
"более сильному" случаю.

Допускать, что предложение кредита при определенной норме процента является
совершенно эластичным, не только не реально, но и абсолютно фантастично, если
мы посмотрим, что оно подразумевает. К тому же это усложняет анализ. Однако
такое допущение стоит сделать, поскольку оно сводит нас лицом к лицу с
фундаментальной теоретической проблемой. Оно ставит в предельно прозрачной
форме вопрос об отношении между денежными и реальными факторами,
воздействующими на относительную прибыльность различных методов производства.

Заявление, что при совершенно эластичном предложении кредита именно денежная
норма процента будет определять, какие формы инвестиций более прибыльны, может
основываться на одном из двух утверждений, которые надо четко различать.
Во-первых, можно утверждать, что в данном случае соотношение издержек и цен
(или соотношение заработной платы и цен на товары) обязательно должно быть так
отрегулировано путем изменения либо заработной платы, либо цен, чтобы разница
между ними пришла в соответствие с денежной нормой процента. Во-вторых, можно
утверждать, что даже когда этого не происходит и заработная плата остается,
например, слишком низкой относительно цен на товары, регулировать форму
инвестиций все-таки будет денежная норма процента, а не соотношение между
издержками и ценами.

По поводу обоих этих аргументов, но особенно первого, важно помнить, что
рассматриваемое нами положение отнюдь не является состоянием равновесия, но
состоянием, которому присущи факторы непрерывного и кумулятивного изменения.
Мы действительно имеем дело с классическим примером кумулятивного процесса;
совершенно эластичное предложение кредита при норме процента ниже внутренних
норм отдачи всех или большинства фирм будет причиной непрерывных изменений цен
и денежных доходов, где каждое изменение делает неизбежными дальнейшие
изменения. Нет смысла говорить о такой ситуации, что "при равновесии должно"
существовать такое-то или такое-то соотношение, поскольку из принятых
допущений неизбежно вытекает, что соотношение между по крайней мере некоторыми
ценами должно быть неравновесным. Это особенно важно при обращении к двум
положениям: во-первых, что цены должны быть равны предельным издержкам и,
во-вторых, что цены производственных факторов должны быть равны ожидаемой цене
их предельного продукта, дисконтированной по норме процента, по которой можно
свободно получать кредит. О первом из них достаточно сказать, что, за
исключением очень специфического и не представляющего для нас особого интереса
случая [Утверждение можно сделать верным для кратчайшего из всех коротких
периодов, если включить в предельные издержки все издержки (в том числе личные
усилия предпринимателя), связанные с увеличением объема продукции в течение
столь краткого периода -- то есть если включить издержки увеличения выпуска
определенным темпом в предельные издержки. Но если мы это сделаем, то
предельные издержки не будут больше однозначно связаны с объемом выпуска, и
нам придется рассматривать отдельные кривые предельных издержек для каждого
темпа роста выпуска продукции, становящиеся все круче по мере перехода к более
быстрым темпам роста, пока кривая предельных издержек не станет
перпендикулярной для мгновенного увеличения выпуска.], это просто неверно в
краткосрочном периоде, хотя догматическое убеждение в том, что цены всегда
должны быть равны предельным издержкам, стало, вероятно, причиной большой
путаницы в этой сфере. Второе положение имеет более прямое отношение к
обсуждаемой теме.

Представление, что если предложение денег при данной норме процента является
совершенно эластичным при неэластичном инвестиционном спросе, то норма отдачи,
при которой станет достигаться равенство спроса и предложения, будет
определяться исключительно первым из этих двух факторов (то есть предложением
денег), выводится по аналогии из того общего правила, что если объем спроса
или объем предложения чего-либо полностью эластичны при определенной цене, то
отсюда неизбежно следует, что именно эта цена и установится на рынке. Однако,
хотя подобная формулировка достаточно справедлива, когда речь идет о спросе и
предложении, выраженных в "реальных" терминах, она не учитывает существенного
отличия данного случая, где рассматриваемая "цена" есть отношение между ценами
двух групп благ (труда и потребительских товаров), тогда как предложение,
будучи бесконечно эластичным, относится не к какому-либо из этих двух благ, а
только к деньгам, которые сначала должны быть истрачены на одно из них. При
этом игнорируется тот факт, что любое увеличение денежных расходов на один вид
благ неизбежно будет вызывать увеличение денежных расходов на другой.

Когда выше говорилось, что мы сталкиваемся с неравновесным состоянием, это как
раз и означало, что нам предстоит иметь дело с двумя группами сил,
стремящимися установить ту же цену (или, скорее, то же соотношение между двумя
группами цен) на разном уровне. С одной стороны, у нас имеется данный объем
выпуска потребительских товаров (меняющийся лишь медленно) и данная склонность
людей тратить на них некоторую часть своего дохода, которые вместе для каждого
уровня занятости (а следовательно, и совокупного дохода) детерминируют
определенное соотношение между ценами на потребительские товары и ценами всех
производственных факторов. С другой стороны, у нас есть бесконечно эластичное
предложение денег, которое стремится установить цены производственных факторов
в некотором фиксированном соотношении с ценами на продукты, отличном от
соотношения, детерминируемого первой группой факторов.

Безусловно, нельзя отрицать, что из-за изменений в денежном потоке соотношение
между ценами на два типа благ, диктуемое реальными факторами, может
значительно модифицироваться. Но не существует ли ограничений на то, в какой
степени и в течение какого времени структура цен, детерминируемая "реальными"
факторами, может искажаться подобным образом -- вот в чем проблема. Или так:
не ограничивается ли возможная степень такого искажения тем, что
дополнительные деньги, вызвавшие вначале повышение одной группы цен, скоро
начнут воздействовать в том же направлении на другую их группу. Это очень
похоже на вопрос, можем ли мы, достаточно быстро наливая жидкость на одну
сторону сосуда, поднять уровень с этой стороны выше остальной поверхности
настолько, насколько пожелаем. В какой мере нам удастся поднять уровень одной
части поверхности над всей остальной, очевидно, будет зависеть от того,
насколько вязкой будет жидкость, -- мы сможем поднять уровень поверхности с
одной стороны выше, если это сироп или клей, чем если это вода. Но никогда мы
не сможем по своему выбору поднимать уровень поверхности в одной части сосуда
выше остальной в любой степени, в какой бы ни пожелали.

Как вязкость жидкости определяет, насколько ту или иную часть ее поверхности
можно поднять выше остальной, так и скорость, с которой повышение доходов
приводит к повышению спроса на потребительские товары, ограничивает степень, в
какой при расходовании большего количества денег на производственные факторы,
мы можем поднять их цены относительно цен на конечные продукты. [Экономическое
равновесие отличается, конечно, от нашей гидростатической метафоры тем, что
равновесное соотношение между ценами не является постоянным, но будет
испытывать влияние изменений в реальных количествах имеющихся товаров. Эти
реальные изменения, однако, только усилят данную тенденцию, поскольку они
всегда действуют в направлении, противоположном денежным факторам: в нашем
случае их следствием будет увеличение соотношения между численностью занятых в
производстве вещей, не относящихся к категории потребительских товаров, а
значит, и увеличение той разницы между заработной платой и ценами на товары,
которая установится при прекращении притока новых денег.] Проблема встает
наиболее остро, если мы предположим, что денежная норма процента произвольно
понижена до очень низкой цифры в какой-то новой стране с небольшим капиталом и
очень высокой "предельной эффективностью капитала". Если рассматриваемое нами
утверждение вообще верно, оно должно распространяться и на этот случай, когда
доступность неограниченного количества денег при низкой норме процента вела бы
к тому, что величина заработной платы стремилась бы к дисконтированной
величине не просто текущего предельного продукта труда, но предельного
продукта, который, согласно ожиданиям, труд мог бы произвести после установки
оборудования, которое было бы выгодно установить при столь низкой норме
процента. Совокупная ценность услуг труда при такой реальной заработной плате
могла бы намного превысить ценность совокупного текущего выпуска
потребительских товаров и, конечно, намного превысить ценность всего текущего
продукта труда. Следствием этого стало бы соответствующее повышение спроса на
потребительские товары и цен на них. Если бы это повышение цен стимулировало
предпринимателей еще больше занимать и инвестировать, то произошло бы только
дальнейшее повышение цен, и чем более быстрого повышения цен ожидали бы
предприниматели, тем сильнее они неизбежно ускоряли бы рост цен сверх своих
ожиданий. Хотя временами им удавалось бы довести заработную плату до
дисконтированной величины ожидаемой цены предельного продукта труда, они, надо
полагать, не смогли бы, как бы ни старались, действительно поднять реальную
заработную плату до уровня, соответствующего столь низкой норме процента,
поскольку просто неоткуда было бы взяться такому реальному доходу.

В условиях, к которым мы должны применить эти соображения -- возникающих в
современном обществе на последних стадиях бума, -- ситуация будет отличаться
лишь по степени. Остается в силе, что предприниматели, предлагая более высокую
денежную заработную плату, не смогут в действительности поднять реальную
заработную плату до уровня, соответствующего низкой денежной норме процента,
поскольку чем выше они поднимут заработную плату, тем выше поднимутся цены на
товары. [Я не хочу сказать, конечно, что доля совокупных трудовых доходов в
реальном доходе общества жестко фиксирована. Прирост суммы денежной заработной
платы позволит рабочим посягнуть на реальный доход класса рантье. Но повышение
денежной заработной платы, необходимое для обеспечения большему числу рабочих
того же самого реального дохода (в расчете на одного занятого), за счет людей
с фиксированными денежными доходами действительно должно быть очень
значительным -- настолько, что вряд ли предприниматели предложат его, если
только не будут ожидать галопирующей инфляции. Иными словами, мы не
собираемся, конечно, отрицать, что будут иметь место некоторые принудительные
сбережения, в основном за счет класса рантье. Мы отрицаем лишь вероятность
того, что с помощью принудительных сбережений будет возможно обеспечить все
возрастающему количеству людей, занятых в производстве инвестиционных благ,
постоянную заработную плату, выраженную в терминах потребительских благ.
Пожалуй, следует добавить, что приведенный в тексте аргумент не подразумевает,
что весь дополнительный денежный доход, выплаченный в виде заработной платы,
сразу тратится на потребительские товары, но лишь то, что это верно в
отношении значительной его части (см. по этому вопросу: Profits, Interest and
Investment, pp. 52 ff.).] И в этом случае ограничивающую роль будет играть
простая нехватка потребительских товаров, так как, пока все инвестиции
принимают высоко капиталистические формы, при каждом приросте занятости лишь
небольшая часть дополнительной рабочей силы станет направляться в производство
потребительских товаров. Это приводит нас ко второму могущественному фактору,
который будет оказывать сдерживающее воздействие в рассматриваемой нами
ситуации. Состоит он в том, что в такой ситуации не будет в наличии
достаточного количества рабочей силы для одновременного увеличения текущего
выпуска потребительских товаров и доведения инвестиций до уровня, задаваемого
нормой процента. Пока есть незанятые резервы рабочей силы, действительно, как
мы увидим, нет причин, почему бы предпринимателям не использовать
неограниченные средства для того и другого: увеличивать объем производства
потребительских товаров для ближайшего будущего путем дорогостоящих, но
быстрых методов и делать приготовления для более дешевого производства,
инвестируя в широких масштабах. Именно поэтому на ранней стадии бума ситуация
будет контролироваться денежной нормой процента. Но хотя это означало бы, что
при данных обстоятельствах низкая норма процента эффективна постольку,
поскольку речь идет о ее влиянии на объем инвестиций, это все же не значило
бы, что с началом роста цен на потребительские товары реальную заработную
плату можно было бы поддерживать путем пропорциональных корректировок денежной
заработной платы.

То, что в рассмотренных обстоятельствах раньше или позже неизбежно падение
реальной заработной платы и сокращение инвестиционных расходов, станет
очевидно, если мы обратимся ненадолго к парадоксальным результатам, вытекающим
из того положения вещей, к которому, по-видимому, приводит противоположный
взгляд. Повышение цен на товары при неограниченных денежных суммах, доступных
по фиксированной норме процента, вызовет рост инвестиционных расходов и
реальных инвестиций, которые из-за отсутствия резервов рабочей силы могли бы
осуществляться только за счет сокращения текущего производства потребительских
товаров. Обусловленное этим повышение денежных доходов и конечного спроса в
соединении с сокращением выпуска потребительских товаров повлечет дальнейшее
повышение их цен относительно заработной платы, которое вызовет, согласно
такому взгляду, дальнейшее увеличение инвестиций за счет сокращения выпуска
потребительских товаров и так далее, пока, по-видимому, не останется людей,
производящих потребительские товары, и все будут заняты изготовлением
оборудования, предназначенного для производства потребительских товаров в
отдаленном будущем, до наступления которого всем людям придется умереть с
голода. Хотя, вероятно, некоторая тенденция в этом направлении существует на
начальной стадии бума, вряд ли нужна суеверная убежденность в существовании
действующих в экономической системе сил саморегулирования, чтобы заподозрить,
что за некоторое время до возникновения такой экстремальной ситуации начнут
действовать контрсилы, сдерживая подобное развитие. Это приводит нас ко
второму варианту аргументации, согласно которому "править бал" должна денежная
норма процента.

Этот вариант, где признается, что заработная плата может оставаться
относительно низкой по отношению к норме процента, однако утверждается, что,
невзирая на это, если предложение денег совершенно эластично, то тогда
регулировать форму инвестиций будет норма процента, а не уровень заработной
платы, представлен в основном работами Калдора и Уилсона [N.Kaldor, "Capital
Intensity and the Trade Cycle", Economica, February, 1939 и T.Wilson, "Capital
Theory and the Trade Cycle", Review of Economic Studies, June, 1940]. Однако
эти два автора, как мы постараемся показать, сильно упрощают свою задачу и в
результате не доказывают того, что намереваются продемонстрировать. С излишней
тщательностью они доказывают в действительности лишь следующее: пока можно
получать в кредит неограниченные суммы денег по данной норме процента, только
от этой последней и будет зависеть, какой метод принесет наибольшую текущую
прибыль сверх текущих издержек после того, как будет поставлено оборудование,
в наибольшей мере соответствующее этому методу. Это всего лишь иной вариант
трюизма, отмеченного в самом начале и гласящего, что, пока норма процента
остается неизменной, изменение реальной заработной платы не может изменить
относительных издержек различных методов производства. Калдор и Уилсон
совершенно игнорируют то, что, сравнивая полученные от различных методов
производства прибыли, они сравнивают методы, использующие разные объемы
капитала, никак не подсчитывая стоимость создания дополнительного реального
капитала, требующегося для одного из двух этих методов. Они делают это, не
принимая во внимание того, что произойдет в течение переходного периода до
установки нового оборудования. Окажется ли вообще в наличии это оборудование,
зависит, однако, именно от того, что произойдет в данный промежуток. Ответом
на этот вопрос нельзя считать утверждение, что, если мы примем определенный
курс действий, превышение текущих денежных поступлений над текущими расходами
будет наибольшим начиная с определенной даты в будущем и далее после нее, если
при этом нам не скажут, что произойдет между днем сегодняшним и этой будущей
датой. Выбирая между двумя альтернативными методами производства, мы не можем
принимать решение просто на основании того положения, которое может создаться
после достижения какого-то нового долгосрочного равновесия, но должны также
учитывать, что произойдет между "сейчас" и "тогда", поскольку от этого будет
зависеть, какое долгосрочное равновесие установится. Подход Калдора и Уилсона
равнозначен тому, чтобы устранить из их данных реальные факторы, определяющие
предложение капитала, и допустить, что в долгосрочном периоде произойдет такое
приспособление объемов капитала, что его "предельная эффективность" опустится
до той нормы процента, величина которой задается одними только денежными
факторами.

Говоря более конкретно, Калдор и Уилсон предполагают, что если только денежные
средства будут в наличии, то в таких обстоятельствах непременно окажется
выгоднее всего отвечать на повышение спроса на потребительские товары,
наращивая количество оборудования пропорционально увеличению выпуска товара,
который можно реализовать по данной цене, хотя таким путем, как правило, можно
будет догнать возросший спрос только после значительного промежутка. Только
если и лишь в той мере, в какой мы можем допустить, что необходимое
дополнительное оборудование ждет в магазинах, готовое к покупке и немедленной
установке, не будет никакого промежутка. Это допущение (равнозначное
предположению, что весь требующийся для расширения реальный капитал уже
существует), очевидно, может быть верным в отношении какой-либо одной фирмы,
но оно будет неверно, когда все фирмы одновременно находятся в одинаковом
положении. В интересующей нас ситуации дополнительное оборудование и тем более
произведенная на нем продукция будут доступны только после значительной
задержки. В промежутке до того времени, когда эта продукция окажется в
наличии, прибыли, которые можно было бы получить при более быстрых методах,
будут упущены и их надо будет принимать в расчет как часть издержек
производства для более отдаленного будущего.

Несомненно, на это последует ответ, что нет причин, почему бы предпринимателям
не сделать и то и другое: обеспечить рост текущего производства более
быстрыми, но дорогостоящими методами и обеспечить задел на более отдаленное
будущее, заказав больше оборудования. Но это приводит нас к фундаментальному
вопросу, окажется ли в наличии достаточное количество реальных ресурсов и, в
частности, рабочей силы для осуществления всего этого одновременно. Или, иными
словами, встает вопрос, который сейчас модно игнорировать при обсуждении
данных проблем: обеспечивает ли неограниченное предложение денежных средств
равно неограниченное предложение реальных ресурсов. Как мы уже убедились, в
рассматриваемой нами ситуации вряд ли будет так.

Тем не менее будет поучительно обратить более пристальное внимание на то, как
некоторые экономисты ухитряются замалчивать эту трудность и таким образом
вполне успешно устранять существующее предложение капитала из данных,
относящихся к этой проблеме. Наиболее показательна в этом отношении трактовка
данного вопроса Калдором в его уже упоминавшейся статье. Он недвусмысленно
заявляет, что во всех случаях, когда выпуск отдельных фирм ограничен,
снижающиеся кривые спроса на товары "и/или повышающиеся кривые предложения
производственных факторов" [Op. cit., p. 46 (курсив автора)] есть единственная
альтернатива ограничению, налагаемому неэластичным предложением кредита. Но
когда он подходит к сути дела, то допускает, а позднее даже вводит в сноске в
явной форме предположение, что "эластичность предложения производственных
факторов для отдельной фирмы бесконечна". [Ibid., p. 50, n. 4. Это допущение
подразумевается во всем рассуждении на данной и предшествующей странице,
поскольку, только если имеются неограниченные объемы рабочей силы по данной
цене, "кривая предложения капитала горизонтальна" в том реальном значении, в
каком термин "капитал" употребляется нами.] Однако, хотя таким образом он
фактически сводит свое доказательство только к части той группы случаев, для
которой сначала предназначал его, он продолжает так, как будто доказал это для
всех, и излагает свою первоначальную альтернативу (неэластичное предложение
кредита либо снижающиеся кривые спроса на продукцию и/или повышающиеся кривые
предложения производственных факторов), как соответствующую различию между
ситуациями, где только ставка заработной платы или только норма процента
определяет, какие методы производства окажутся прибыльными.

То, что Калдор игнорирует последствия ограниченности предложения труда,
чрезвычайно значимо, поскольку именно через повышение цены предложения труда
дает о себе знать нехватка реальных ресурсов, доступных для инвестиций
(вызываемая конкурирующим спросом производителей потребительских товаров). Его
вывод следует исключительно из предположения (и верен, только если это
предположение принять), что эластичность предложения труда (и других
производственных факторов) бесконечна. Если это так, тогда действительно нет
причин, почему бы предпринимателям не преуспеть в использовании неограниченных
денежных средств для быстрого увеличения объема продукции более дорогостоящими
методами, принимая одновременно меры для более экономичного производства
большего ее объема в более поздний период. Пока есть незанятые резервы рабочей
силы по неизменной цене, неограниченные денежные средства означают
неограниченное распоряжение ресурсами. Но это не является условием, отвечающим
ситуации полной занятости, возникающей вблизи высшей точки бума.

Мы яснее увидим связанную с этим проблему, если на минуту допустим, что каждая
фирма представляет собой полностью интегрированный процесс производства, так
что не только производство конечного товара и всех разнообразных используемых
ею видов сырья, материалов и т.п., но и изготовление оборудования,
необходимого для производства продукции, происходит в рамках самой фирмы. В
рассматриваемых нами обстоятельствах каждая из таких интегрированных фирм
смогла бы привлечь дополнительную рабочую силу только путем предложения более
высокой заработной платы. И хотя относительно менее капиталистические отрасли
могли бы счесть прибыльным увеличение численности своей рабочей силы таким
путем -- за счет более капиталистических отраслей, в случае отсутствия
безработных это окажется невозможно для всех фирм, или всех отраслей, или для
фирм со средней "капиталоемкостью".

Для каждой из таких фирм, которые для наших целей могут выступать просто как
представители общей тенденции, проблема поэтому будет состоять в том, как
распределить имеющуюся у них данную рабочую силу между производством
потребительских товаров и производством оборудования. Максимизировать избыток
текущих поступлений сверх текущих расходов на все периоды после завершения
изменений можно было бы путем временного перевода рабочей силы из производства
товаров в производство оборудования. Это было бы сопряжено с сокращением
текущего выпуска товаров и, следовательно, текущих прибылей не только ниже
уровня, на котором они оставались бы при сохранении прежнего объема выпуска,
но еще и ниже уровня, которого можно было бы достичь при увеличении текущего
объема за счет обращения к более быстрым и более дорогостоящим методам, пока
предельные издержки не сравнялись бы с ценой. Текущая прибыль окажется
упущена, если придется ставить дополнительное оборудование, так что ее следует
рассматривать как издержки (которые, соответственно, должны окупаться)
получения более высокой прибыли, которую в итоге можно было бы иметь постоянно
начиная с некоторой будущей даты и далее после нее. Но эта статья,
представляющая издержки дополнительного выжидания (waiting), с которым
сопряжены более капиталистические методы, нигде не входит в расчеты Калдора и
Уилсона. Поскольку прибыли, полученные на данном промежутке, как мы видели,
скорее всего, будут весьма значительными, более чем вероятно, что они решат
исход дела не в пользу более капиталистического процесса. Иными словами,
прибыли будут более высокими при методе с более высокой скоростью оборота не
потому, что они нарастали бы более высокими темпами после установления нового
равновесия, рассмотренного Калдором (чего не происходило бы), но потому, что
прибыли при менее капиталистическом методе начнут нарастать раньше, чем при
более капиталистическом. Именно прибыли от сегодняшнего дня и далее, а не
просто прибыли после установления дополнительного оборудования должны
учитываться при вынесении решения о том, создавать ли дополнительное
оборудование вообще. Именно по этой причине наши интегрированные фирмы, если
их внутренние нормы отдачи только поднимутся достаточно высоко, наверняка не
станут переводить рабочую силу из производства товаров в производство
оборудования, но, напротив, перебросят рабочую силу из производства
оборудования в производство товаров. Этот сдвиг не будет всего лишь
мимолетным, но явно будет сохраняться, пока сохраняются условия, изначально
сделавшие его прибыльным, то есть пока цены на потребительские товары остаются
высокими по отношению к заработной плате.

Прежде чем оставить интегрированные фирмы, имеет смысл более близко взглянуть
на то, что именно произойдет в их цехах по производству машин. Эти цеха
вынуждены будут уступить часть рабочей силы, которая также может косвенно
использоваться при производстве потребительских товаров, и им придется перейти
на производство менее сложного, менее дорогостоящего оборудования. Оба эти
сдвига в результате сделают излишними другие виды труда, специфичные для
производства более сложных типов оборудования или выполнения более сложных
работ (как, например, добыча определенных видов сырья, используемого при
производстве оборудования) и требующие в строгой количественной пропорции по
отношению к общему объему выпуска оборудования. Иными словами, в результате
нехватки более широко применяемой рабочей силы возникнет безработица среди
некоторых высокоспецифических категорий работников, используемых при
производстве строго определенных типов оборудования.

Хотя представляется вполне очевидным, что результаты должны быть такими же,
если мы откажемся от допущения полной интегрированности различных отраслей, я
должен признать, что мне трудно отчетливо представить, как это произойдет.
Безусловно, физические условия проблемы остаются теми же: все так же будет
верно, что имеющейся рабочей силы не хватит для одновременного быстрого
увеличения выпуска потребительских товаров и обеспечения большего количества
оборудования для производства еще больших объемов товаров более эффективными
методами после какой-то даты в будущем. Верным останется и то, что если
предприниматели сделают выбор в пользу более дорогостоящих, но быстрых
методов, то их прибыль окажется выше. Проблема в том, как именно они смогут
предвидеть этот результат, поскольку до тех пор, пока они убеждены, что при
господствующей цене они могут и получить рабочую силу для немедленного
увеличения объема продукции и убедить изготовителей оборудования производить
для них станки, будет представляться прибыльным пытаться делать и то и другое;
отдельный предприниматель не будет больше прямо сталкиваться с проблемой
использования той же самой рабочей силы для производства либо большего
количества потребительских товаров, либо большего количества оборудования; и
только когда он и все другие предприниматели, находящиеся в таком же
положении, попробуют так поступить, они убедятся, что это невозможно.

Ответ, я думаю, нужно искать по следующим направлениям. Во-первых,
производство для ближайшего будущего обязательно должно будет привлечь
внимание предпринимателя в первую очередь, поскольку если прибыли, которые
можно получить в ближайшем будущем, не получены, то они (а возможно, и часть
его бизнеса вообще) будут упущены навсегда в пользу конкурента, тогда как
отсрочка в приобретении более эффективного оборудования повлияет на объем
выпуска продукции в меньшей степени и просто отсрочит день, когда его издержки
снизятся. С этим будет тесно связан эффект возрастающей неопределенности,
касающейся более отдаленного будущего. Хотя предприниматель может ожидать
неограниченного сохранения более высоких цен, он будет менее уверен в том, что
это положение сохранится в более отдаленном будущем, чем в более близком. По
принципу "куй железо, пока горячо", предпочтение будет отдаваться мерам,
сулящим скорую прибыль.

Во-вторых, поскольку в краткосрочном периоде более капиталистические методы
потребуют больше рабочей силы для любого данного увеличения выпуска товаров,
чем менее капиталистические, повышение цены предложения труда даст о себе
знать сильнее в первом случае, нежели во втором. Иными словами, попытка
приобрести необходимое для данного увеличения выпуска оборудование натолкнется
на более значительное повышение цены этого оборудования, чем то повышение
заработной платы, на которое натолкнулась бы попытка привлечь дополнительную
рабочую силу, необходимую для производства того же объема товаров менее
капиталистическими методами.

В-третьих, поскольку производители товаров в первую очередь будут увеличивать
свой выпуск не за счет установки дополнительного оборудования такого же, как
уже имеющееся, а за счет обращения к более дешевым видам станков, потребность
в более сложном оборудовании возрастет только после износа того, что было
установлено изначально, и, следовательно, спрос на более сложную технику может
на время полностью прекратиться.

Наконец, и это, возможно, самое главное, пока производителям товаров реально
не удастся быстро увеличить объем выпуска настолько, насколько это необходимо
для снижения предельной отдачи до уровня, который, по их ожиданиям, станет
поддерживаться в долгосрочном периоде, они будут пребывать в неопределенности,
какой же из разнообразных фрагментов картины изменится настолько, чтобы
установилось новое состояние равновесия. Иными словами, пока прибыли от
быстрых методов реально не упадут и пока будет казаться, что нужны дальнейшие
энергичные усилия, чтобы немедленно извлечь все доступные высокие прибыли, до
тех пор более сложные и сопряженные с бульшим риском приготовления с целью
получения будущих прибылей по более низкой норме (хотя и бульших по
абсолютному размеру) не будут представляться достаточно привлекательными. Но
пока люди будут пытаться делать и то и другое, быстро увеличивать выпуск
товаров и заказывать больше оборудования, доходы и конечный спрос будут
продолжать бежать впереди ожиданий производителей потребительских товаров.
Только после значительного сокращения инвестиций издержки более дорогостоящих
методов нагонят цены, и таким образом более капиталистические методы снова
станут привлекательными.

Я полностью осознаю, что все это не слишком удовлетворительно и что была бы
желательна более ясная картина точного процесса, посредством которого
конкуренция приводит к такому результату. Но я не уверен, возможно ли это. Мы
имеем дело с неравновесным положением, когда события зависят от точной
последовательности разнообразных изменений во времени и когда ситуация вполне
может в любой момент оказаться "смазанной", как мы привыкли говорить во время
войны. Мы не можем точно сказать, когда предприниматели откажутся от
саморазрушительных попыток одновременно создать сложное оборудование и быстро
увеличить производство товаров. Мы можем только сказать, что чем позднее
проявится рассмотренный нами здесь эффект, тем больше должны возрасти
вызывающие его силы (то есть чем дольше допускается, чтобы увеличение
конечного спроса вызывало пропорционально более высокий прирост инвестиций,
тем большим должно становиться повышение цен на конечные товары относительно
издержек), которым рано или поздно предстоит поэтому стать доминирующим
элементом картины.

Любая попытка узнать из имеющейся статистической информации, действительно ли
эффект Рикардо действует так, как подразумевают эти рассуждения, сталкивается
с серьезными трудностями. Здесь мы можем только показать, каковы эти трудности
при попытках верификации и почему имеющиеся пока подтверждения не позволяют,
по-видимому, сделать определенные выводы.

Прежде всего следует указать, что, хотя выражение "реальная заработная плата"
иногда используется в этом контексте, интересующее нас отношение между
заработной платой и ценами на товары не имеет никакой прямой связи с "реальной
заработной платой" в том смысле, в каком этот термин обычно употребляют. В
большинстве случаев при обсуждении реальной заработной платы имеется в виду
отношение между заработной платой, получаемой рабочим, и ценами на
потребительские товары, на которые он ее тратит. Нас же интересуют издержки на
рабочую силу для предпринимателя и их отношение к ценам на производимую им
продукцию. Мы только упомянем, что выплачиваемая рабочим заработная плата и
издержки на рабочую силу для предпринимателя могут даже иногда меняться в
противоположных направлениях. [Это может быть следствием отражающихся на
условиях труда изменений в налогообложении, социальном страховании,
законодательном регулировании и ограничительной практике профсоюзов. Я помню
виденную мною однажды подробную сравнительную статистику "реальной заработной
платы" линотипистов в Швеции и Австрии, которая, как мне показалось,
убедительно свидетельствовала, что, хотя покупательная способность заработной
платы рабочих была в Австрии намного ниже, для предпринимателя она означала
гораздо более высокие реальные издержки на рабочую силу.] Однако более важно
различие между ценами на товары, приобретаемые рабочими на свою заработную
плату, и ценами на товары, в производстве которых используется их труд.
Главные источники этого различия следующие:
1. Хотя на "стоимость жизни" основное влияние оказывают цены
сельскохозяйственной продукции, нам для нашей задачи главным образом важны
цены промышленных изделий. В более общем смысле значимость для нашей задачи
изменения цен на любой конкретный продукт варьирует в зависимости от
относительной величины капитала, используемого в его производстве (она
сравнительно низка в сельском хозяйстве и сравнительно высока в
промышленности). Важность этого станет очевидной, если вспомнить, что для
нашей задачи простое переключение спроса от изделий, требующих для своего
производства сравнительно небольшого капитала, к изделиям, требующим гораздо
большего, имело бы тот же эффект, что и расширение совокупного спроса. Всякому
статистическому анализу следовало бы сосредоточиться прежде всего на
воздействии изменений в соотношении между ценами на продукты и заработной
платой в любой отдельной отрасли на инвестиции в этой отрасли. Когда
предпринимается более общее исследование, цены, вероятно, следует взвешивать
соответственно доле капитала, используемого в производстве различных товаров.
Когда нам приходится иметь дело с "открытой системой", что будет постоянно
происходить при статистических исследованиях, необходимо проводить
дополнительное разграничение между ценами на товары местного производства и
импортируемые.
2. Хотя с точки зрения "стоимости жизни" значимы будут розничные цены, для
нашей задачи важны будут цены, уплачиваемые производителями и участвующие в их
расчетах, а в общем известно, что последние (во всяком случае, оптовые цены)
колеблются сильнее, чем розничные, по причинам, в которые нам не требуется
здесь вдаваться.
3. Хотя с точки зрения "стоимости жизни" значимо именно отношение между
заработной платой и ценой на фиксированное количество товаров, нас здесь
интересует отношение между издержками на рабочую силу и ее предельным
продуктом. Этот предельный продукт тем не менее сам по себе является не
постоянной, но переменной величиной и может либо меняться вследствие
рассматриваемого нами эффекта, либо из-за своего изменения становиться
причиной этого эффекта. Иными словами, изменения предельного продукта могут
выступать либо как зависимые переменные, когда они есть следствие изменения
пропорций, в которых сочетаются капитал и труд, либо как независимые
переменные, когда они вызываются изменениями в "данных", особенно изменениями
в технических знаниях. Технический прогресс, особенно когда он всеобщий и
быстрый, может серьезно осложнить нашу задачу.
Пока технические знания остаются без изменений, соотношение между издержками
на рабочую силу и ценой ее продукта, значимое для нашей проблемы, будет, в
общем, таким же, как и соотношение между затратами на фиксированное количество
труда и ценой на фиксированное количество продукта -- хотя, когда нам
приходится иметь дело с "открытой системой", изменения цен на важное сырье
могут нарушать даже это простое отношение. Однако когда надо принимать в
расчет изменения в техническом знании, проблема становится гораздо более
сложной. Если взять крайний случай, то очевидно, что если прогресс в знании
позволит нам при том же оборудовании и тех же прочих затратах производить на
20% больше, чем прежде, то ближайший эффект окажется очень похож на результат
повышения цен на потребительские товары. Пока он происходит изолированно, это
не вызывает особых сложностей. Но когда технический прогресс идет в сочетании
с изменением цен, возникает проблема, для которой трудно найти практическое
решение. Для того чтобы оценить значение любого изменения цен, происходящего
вместе со сдвигом в технологии, нам следовало бы знать, какое ценовое
соотношение "соответствует" теперь прежнему ценовому соотношению, то есть
какое соотношение между издержками на рабочую силу и ценой на товары сделает
теперь инвестиции не более и не менее привлекательными, чем прежнее
соотношение между ними. В данный момент я не могу предложить никакого выхода
из этого затруднения.

Глава XII. Экономические условия межгосударственного федерализма

Перепечатано из New Commonwealth Quarterly, V, No. 2 (September, 1939), р.
131--49.

Одним из самых крупных преимуществ межгосударственной федерации по праву
считается то, что она устранит препятствия на пути движения людей, товаров и
капитала между государствами и сделает возможным создание общих норм права,
единой денежной системы и общего контроля за средствами коммуникации. Вряд ли
можно переоценить материальные выгоды от создания столь большой экономической
зоны. По-видимому, считается также само собой разумеющимся, что экономический
и политический союзы естественно было бы совместить. Однако поскольку здесь
придется доказывать, что создание экономического союза серьезно ограничит
воплощение в жизнь питаемых столь многими надежд, мы должны сначала показать,
почему снятие экономических барьеров между членами федерации не только
является благоприятным сопутствующим обстоятельством, но и необходимым
условием для достижения ее главной цели.

Бесспорно, главная цель межгосударственной федерации -- обеспечить мир:
предотвратить войны как внутри нее, устранив трения и создав эффективный
механизм урегулирования любых споров, могущих возникнуть среди ее членов, так
и между ней и любыми независимыми государствами, сделав ее столь сильной,
чтобы исключить любую опасность нападения извне. Если бы эту цель можно было
достичь путем только политического союза, не распространяя его на
экономическую сферу, многие, вероятно, были бы удовлетворены, остановившись на
создании общего правительства в целях обеспечения обороны и проведения единой
внешней политики, поскольку более далеко идущее объединение могло бы помешать
осуществлению других идеалов.

Есть тем не менее очень серьезные причины, почему все планы межгосударственной
федерации включают экономический союз и даже считают его одной из главных
целей, а также почему нет ни одного исторического примера успешного
объединения стран для проведения общей внешней политики и обеспечения обороны
без введения общего экономического режима. [Предстоит еще убедиться, в какой
степени Британское Содружество Наций со времен Вестминстерских Статутов
является в этом отношении исключением.] Хотя есть примеры заключения между
странами таможенных союзов без создания механизма для общей внешней политики и
совместной обороны, решение нескольких стран опереться на общую внешнюю
политику и объединенные вооруженные силы, как это было с частями двойной
монархии Австро-Венгрии, неизбежно соединялось с общим руководством по
вопросам тарифов, денег и финансов.

Отношения Союза с внешним миром дают к этому серьезные основания, поскольку
общее представительство в иностранных государствах и общая внешняя политика
вряд ли мыслимы без общей фискальной и денежной политики. Если международные
соглашения должны заключаться только Союзом, из этого следует, что единственно
Союз должен иметь власть над всеми иностранными отношениями, включая контроль
за экспортом и импортом и т.д. Если правительство Союза должно нести
ответственность за поддержание мира, тогда Союз, а не его части, должен
отвечать за все решения, которые нанесут ущерб или принесут пользу иным
странам.

Не менее важны и требования общей оборонительной политики. Межгосударственные
барьеры на пути торговли не только помешали бы наилучшему использованию
имеющихся ресурсов и ослабили бы экономическую мощь Союза, но региональные
преимущества, порожденные всякого рода региональными протекционистскими
мерами, неизбежно создали бы препятствия на пути эффективной оборонительной
политики. Подчинить экономические интересы отдельных членов интересам Союза
было бы достаточно трудно; но если государства-участники оставались бы
общностями с раздельными интересами, так что жители каждого из них делили бы
успехи и страдания только друг с другом, будучи изолированы от остальных
частей Союза разного рода барьерами, проводить общую оборонительную политику
было бы невозможно, потому что ей мешали бы на каждом шагу соображения,
продиктованные местными интересами. Это, однако, лишь одна грань обсуждаемой
нами более широкой проблемы.

Главные причины, вынуждающие распространить Союз и на экономическую сферу,
вызываются необходимостью сохранять его внутреннюю сплоченность. Сохранение
той или иной степени экономической обособленности и изоляции каким-либо
отдельным государством порождает солидарность интересов среди всех его жителей
и конфликты между их интересами и интересами жителей других государств, --
конфликты, которые вовсе не являются естественными или неизбежными, хотя мы
так привыкли к ним, что считаем их само собой разумеющимися. Нет никакой
веской причины, почему любое изменение, влияющее на конкретную отрасль на
определенной территории, должно сказываться на всех или почти всех жителях
этой территории сильнее, чем на людях из других мест. Было бы в равной мере
полезно для всех территорий, составляющих сейчас суверенные государства (да и
для любого другого искусственно отграниченного от других региона), если бы не
было таможенных барьеров, раздельных денежных систем и всех остальных
препятствий на пути свободного движения людей и товаров. Только в силу этих
барьеров сфера действия разнообразных выгод и потерь, затрагивающих в первую
очередь какую-то конкретную группу людей, будет в основном ограничиваться
жителями данного государства, распространяясь почти на всех живущих в его
границах. Такие экономические барьеры создают общности интересов на
региональной основе, причем самого тесного характера: они приводят к тому, что
все столкновения интересов становятся конфликтами между одними и теми же
группами людей вместо конфликтов между группами с постоянно меняющимся
составом. Отсюда -- вековечные конфликты между жителями отдельных государств,
взятых как целое, вместо того чтобы конфликты происходили между различными
индивидами, оказывающимися иногда с одной группой людей против другой, а
временами, по иному вопросу, -- со второй группой против первой. Нам не надо
подчеркивать здесь тот крайний, но тем не менее важный довод, что национальные
ограничения повлекут за собой значительные изменения в уровне жизни населения
объединенного государства, состоящего из нескольких частей. [Только потому,
что вследствие подобных условий уровень жизни всех жителей страны начинает
меняться в одном и том же направлении, такие понятия, как уровень жизни или
общий уровень цен в стране, перестают быть просто статистическими абстракциями
и становятся вполне конкретными реалиями.] Сам факт, что все будут вновь и
вновь обнаруживать, что их интересы тесно связаны с интересами одной
постоянной группы и антагонистичны по отношению к интересам другой группы,
должен вызывать резкие трения между группами как таковыми. Неизбежно то, что
всегда будут общности интересов (communities of interest), и на членов каждой
такой общности определенное событие или определенная мера будет воздействовать
одинаковым образом. Однако явно в интересах единства более крупного целого,
чтобы эти группировки не были постоянными и, еще более, чтобы разнообразные
общности интересов не расползались территориально и чтобы с ними никогда не
идентифицировали себя надолго жители того или иного конкретного региона.

Мы рассмотрим позже, как в существующих федеративных образованиях, даже если
составляющие их отдельные государства и не владеют такими тяжелыми орудиями
протекционизма, как тарифы и собственная валюта, более скрытые формы
протекционизма ведут к возрастающим трениям, цепной реакции мести и даже
применению силы между отдельными государствами-членами федерации. И нетрудно
представить, какие формы это приняло бы, если бы отдельные государства могли
свободно использовать весь арсенал протекционизма. Представляется достаточно
очевидным, что политический союз между некогда суверенными государствами не
просуществует долго, если ему не будет сопутствовать союз экономический.

Отсутствие тарифных барьеров и свободное движение людей и капитала между
государствами-членами федерации имеет определенные важные следствия, которые
часто не замечаются. Они в значительной мере ограничивают сферу экономической
политики отдельных государств. Если товары, люди и деньги могут свободно
пересекать межгосударственные границы, отдельное государство лишается всякой
возможности влиять своими действиями на цены различных товаров. Союз
становится одним единым рынком, и цены в разных его частях начинают отличаться
только из-за транспортных расходов. Любое изменение в любой части Союза
условий производства любого продукта, поддающегося транспортировке в другие
части, будет оказывать влияние на его цены повсюду. Точно так же любое
изменение возможностей инвестирования или оплаты труда в любой части Союза
более или менее быстро повлияет на предложение капитала и рабочей силы и на их
цены во всех остальных частях Союза.

Сейчас почти вся современная экономическая политика, направленная на поддержку
определенных отраслей, пытается делать это путем воздействия на цены. Будь то
советы по торговле или ограничительные схемы, принудительная "реорганизация"
или уничтожение избыточных мощностей в тех или иных отраслях, цель всегда
состоит в том, чтобы ограничить предложение и таким образом повысить цены. Все
это явно станет невозможно для отдельных государств в рамках Союза. Весь
арсенал советов по торговле и других форм монополистической организации
различных отраслей перестанет находиться в распоряжении правительств отдельных
государств. Если они все же захотят поддержать конкретную группу
производителей, им придется делать это, прямо предоставляя субсидии из
средств, собранных путем обычного налогообложения. Однако уже нельзя будет
пользоваться такими методами, с помощью которых, например, в Англии в
последние годы были защищены все производители сахара и молока, бекона и
картофеля, хлопчатобумажной пряжи, угля и железа от "разрушительной
конкуренции" изнутри и извне.

Станет также ясно, что государства в рамках Союза не смогут проводить
независимую денежную политику. При общей денежной единице широта полномочий,
предоставленных национальным центральным банкам, будет ограничена во всяком
случае настолько же, насколько при жестком золотом стандарте -- а возможно, и
гораздо сильнее, поскольку даже при традиционном золотом стандарте колебания в
торговле между странами были больше, чем между различными частями одного
государства, и чем было бы желательно допустить в рамках Союза. [По вопросам,
возникающим в связи с этим, ср. мою работу: Monetary Nationalism and
International Stability (London, 1937).] Действительно, представляется
сомнительным, чтобы в Союзе с единой денежной системой продолжали существовать
независимые национальные банки; вероятно, они должны реорганизоваться в своего
рода Союзную Резервную Систему. Но в любом случае национальная денежная
политика, которая исходила бы преимущественно из экономических и финансовых
условий отдельного государства, неизбежно вела бы к подрыву единой денежной
системы. Ясно, таким образом, что денежная политика должна быть целиком делом
федерации, а не отдельных государств.

Но даже в отношении менее грубых форм вмешательства в экономическую жизнь, чем
регулирование денежной сферы и цен, возможности отдельных государств будут
резко ограничены. Хотя они могли бы, конечно, контролировать качество товаров
и применяемые методы производства, нельзя упускать из вида, что при
невозможности для государства-члена федерации не допускать на свою территорию
товары, производимые в других частях Союза, любое бремя, возложенное на ту или
иную отрасль законодательством этого государства, ставило бы ее в крайне
невыгодное положение по сравнению с подобными же отраслями в других частях
Союза. Как показал опыт существующих федераций, даже такие законодательные
меры, как ограничение детского труда или продолжительности рабочего дня,
становится трудно осуществлять в отдельных государствах.

Что касается чисто финансовой сферы, то способы пополнения доходов
государств-членов также были бы для них несколько ограничены. Возросшая
мобильность между государствами заставит их избегать любых форм
налогообложения, выталкивающих капитал и рабочую силу в другие места. Однако
кроме этого возникли бы значительные трудности со многими разновидностями
косвенного налогообложения. В частности, если бы было решено избавиться от
лишних расходов, связанных с пограничным контролем, что, несомненно,
желательно, то тогда оказалось бы трудно облагать налогами и любые товары,
которые можно легко импортировать. Это устранило бы не только такие формы
государственного налогообложения, как, например, табачная монополия, но,
вероятно, и многие акцизные сборы.

У меня нет намерения более полно рассматривать здесь те ограничения, которые
федерация наложила бы на экономическую политику отдельных государств. Общий
эффект в этом направлении, надеюсь, уже достаточно проиллюстрирован всем
сказанным выше. Вероятно, чтобы предотвратить уклонения от фундаментальных
установлений, обеспечивающих свободное движение людей, товаров и капитала,
было бы на самом деле желательно, чтобы конституция федерации еще больше
стесняла свободу действий отдельных государств, чем мы до сих пор допускали, и
чтобы их полномочия на самостоятельную деятельность ограничивались
дополнительно помимо конституции. Нам еще придется вернуться к этому вопросу
позднее.

Пока стоит лишь добавить, что такие ограничения нужны не только по отношению к
государственной экономической политике членов федерации, но и по отношению к
экономической политике торгово-промышленных и профессиональных организаций,
распространяющих свою власть на территорию какого-то отдельного государства.
Как только границы перестают быть закрытыми и обеспечивается свободное
движение, все эти национальные организации, будь то профсоюзы, картели или
профессиональные ассоциации, утратят свои монополистические позиции, а значит,
и способность контролировать в качестве национальных организаций предложение
соответствующих услуг или товаров.

Читатель, следивший за аргументацией до настоящего момента, вероятно,
заключит, что если в рамках федерации экономические полномочия отдельных
государств будут так сильно урезаны, то федеральное правительство должно будет
взять на себя функции, которые более не смогут выполнять ее члены, и
осуществлять все то планирование и регулирование, которое им не под силу. Но в
этом пункте появляются новые трудности. В столь кратком обзоре будет
целесообразнее рассмотреть эти проблемы главным образом в связи с наиболее
устоявшейся формой государственного вмешательства в экономическую жизнь, а
именно тарифами. В главном наши замечания по поводу тарифов равно приложимы и
к другим формам ограничительных или защитных мер. Несколько отсылок к
конкретным примерам государственного регулирования будут добавлены позже.

Прежде всего, защита какой-нибудь отдельной отрасли в рамках всего Союза может
принести мало пользы тем, кто сейчас выгадывают от нее, поскольку
производители, от чьей конкуренции они захотят защититься, будут тогда внутри
Союза. Английский производитель пшеницы мало выгадает от тарифа,
распространяющегося и на него, и на канадского, и, возможно, на аргентинского
производителя пшеницы в рамках одной зоны свободной торговли. Английский
производитель легковых автомобилей получит мало преимуществ от таможенной
стены, окружающей также и американских производителей. Вряд ли стоит дальше
подробно рассматривать этот вопрос.

И даже в тех случаях, когда за пределами федерации окажутся крупные
производители, от чьей конкуренции захочет защититься определенная отрасль в
целом, возникнут особые трудности, не встречающиеся в той же степени в рамках
национальной тарифной системы.

Следует, вероятно, сначала указать, что для получения определенной отраслью
выгод от тарифа необходимо, чтобы тариф на ее изделия был выше, чем тарифы на
товары, приобретаемые производителями из этой отрасли. Единообразный тариф при
одинаковой ставке на весь импорт просто приносит выгоды всем отраслям,
конкурирующим с импортом за счет всех остальных; однако такие выгоды
распространяются совершенно беспорядочно и вряд ли могут пойти на пользу тем,
кому предназначается помощь. Хотя подобный тариф вел бы к уменьшению
материального благосостояния всех людей в рамках Союза, он, возможно, мог бы
использоваться для усиления политической сплоченности между членами федерации.
Представляется, следовательно, что здесь не возникает особых трудностей.

Они появляются, только когда тариф используется для содействия более быстрому
росту определенной отрасли, чем это происходило бы без него, или для ее защиты
от неблагоприятных воздействий, ведущих к ее возможному упадку. В этих
случаях, чтобы субсидировать одну определенную группу людей, всех остальных
производителей и потребителей неизбежно принуждают нести жертвы.

В национальном государстве нынешние идеологии помогают сравнительно легко
убедить остальную часть общества, что в ее интересах защитить "свою" черную
металлургию, или "свое" производство пшеницы, или что угодно еще. Элемент
национальной гордости "своей" индустрией и соображения национальной мощи на
случай войны обычно побуждают людей соглашаться на жертвы. Решающим
соображением оказывается то, что их жертвы помогают соотечественникам, чье
положение им известно. Будут ли те же мотивы действовать по отношению к другим
членам Союза? Насколько вероятно, что французский крестьянин готов будет
платить больше за свои удобрения, чтобы помочь британской химической
промышленности? Согласится ли шведский рабочий платить больше за свои
апельсины, чтобы поддержать калифорнийского садовода? Или лондонский клерк
будет готов больше платить за свою обувь или велосипед, чтобы помочь
американскому или бельгийскому рабочему? Или южноафриканский шахтер -- за свои
сардины, дабы помочь норвежскому рыболову?

Представляется ясным, что в федерации вопрос согласия на общий тариф вызовет
проблемы иного рода, нежели в национальном государстве. В этом случае
отсутствовала бы поддержка сильных националистических идеологий, сочувствие к
соседу; даже соображения безопасности утратили бы большую часть своей
убедительности, если бы Союз фактически обладал такой мощью, что ему
практически некого было бы опасаться. Трудно вообразить сейчас, каким образом
в федерации можно было бы достичь соглашения по поводу использования тарифов
для защиты определенных отраслей; это относится и ко всем другим формам
протекционизма. При наличии большого разнообразия условий среди разных стран,
что неизбежно будет присуще федерации, устаревающие или приходящие в упадок
отрасли, требующие оказать им помощь, почти наверняка столкнутся здесь же, в
рамках федерации, с прогрессивными отраслями, требующими свободы развития.
Будет значительно сложнее затормозить прогресс в одной части федерации, чтобы
поддержать уровень жизни населения в другой части, чем сделать то же самое в
национальном государстве.

Но даже там, где речь не идет просто о "регулировании" (то есть сдерживании)
прогресса одной группы в интересах защиты другой группы от конкуренции,
разнообразие условий и различия в стадиях экономического развития, достигнутых
разными частями федерации, создадут серьезные препятствия для федерального
законодательства. Многие формы государственного вмешательства, желательные на
одной стадии экономического развития, на другой рассматриваются как серьезные
препятствия. Даже такие законодательные меры, как ограничение
продолжительности рабочего дня, или обязательное страхование от безработицы,
или охрана природы, будут восприниматься по-разному в бедных и в богатых
регионах и могут в первых на самом деле приносить вред и вызывать резкое
сопротивление со стороны той категории людей, которая в более богатых регионах
этого требует и выигрывает от этого. Такие законодательные меры в целом должны
будут ограничиваться тем, насколько возможно их применение на местном уровне,
без введения всевозможных ограничений на свободу передвижения, например, в
виде законов о поселениях.

Эти проблемы, конечно, хорошо знакомы в известных нам национальных
государствах. Но они отличаются меньшей сложностью в силу сравнительной
однородности, общности убеждений и идеалов и наличия единых традиций народа в
национальном государстве. Фактически существующие суверенные национальные
государства большей частью отличаются такими размерами и составом, которые
делают возможным согласие на столь значительный масштаб государственного
вмешательства, который оказался бы нетерпим ни при более мелких, ни более
крупных размерах. В первом случае (а значение имеет не просто размер в смысле
количества жителей или территории, но размер относительно сложившихся групп,
одновременно и более или менее однородных, и сравнительно самодостаточных) о
попытках сделать национальное государство самодостаточным не могло бы идти и
речи. Если бы округа или более мелкие районы были суверенными единицами, то в
каждой из них было бы совсем немного защищенных отраслей. Все регионы, которые
не имеют или не могут создать определенную отрасль, являли бы собой свободный
рынок для ее продукции. Если, с другой стороны, суверенные единицы были бы
намного больше теперешних, стало бы намного труднее возлагать бремя на жителей
одного региона, чтобы помочь жителям какого-то другого, отдаленного региона,
возможно, отличающегося от первого не только по языку, но и почти во всех
других отношениях.

Планирование, или централизованное управление экономической деятельностью,
предполагает наличие общих идеалов и общих ценностей; и его масштабы
ограничены тем, в какой степени такого рода согласие относительно общей шкалы
ценностей удается достичь либо навязать. [Ср. по данному и следующим вопросам
мою работу: Freedom and the Economic System ("Public Policy Pamphlets", No.
29, [Chicago, 1939] и более позднюю по времени: The Road to Serfdom (Chicago:
University of Chicago press, 1944). (Рус. пер.: Хайек Ф.А. Дорога к рабству.
М., "Экономика", 1993.)] Ясно, что согласие это будет обратно пропорционально
однородности и близости взглядов и традиций жителей той или иной территории. В
национальном государстве подчинение воле большинства облегчается благодаря
мифу о национальной независимости; поэтому нужно ясно отдавать себе отчет, что
люди намного неохотнее станут подчиняться любым вмешательствам правительства в
их повседневные дела, если контролирующее его большинство составляют
представители разных национальностей и разных традиций. В конце концов,
простой здравый смысл требует, чтобы власть центрального правительства в
федерации, состоящей из многих разных народов, была ограниченной во избежание
столкновений с растущим сопротивлением со стороны различных групп, входящих в
ее состав. Что может более грубо вмешиваться в частные дела людей, чем
централизованное управление экономической жизнью с его неизбежным
дискриминационным подходом к разным группам? Вряд ли вызывает сомнения, что в
федерации поле для регулирования экономической жизни будет у центрального
правительства меньше, чем в национальном государстве. И поскольку, как мы
видели, полномочия составляющих федерацию государств будут урезаны даже еще
сильнее, большая часть ставшего привычным для нас вмешательства в
экономическую жизнь окажется совершенно неосуществима при федеративном
устройстве.

Этот момент можно лучше всего проиллюстрировать, если мы на минуту обратим
внимание на проблемы, поднятые наиболее развитой формой планирования --
социализмом. Давайте сначала поставим вопрос, могло ли бы когда-нибудь
социалистическое государство, например СССР, войти в федерацию с
атлантическими демократическими государствами. Ответ будет решительно
отрицательным -- не потому, что другие государства не захотели бы принять
Россию, но потому, что СССР никогда не мог бы подчиниться условиям, которые
наложила бы федерация, и допустить свободное движение товаров, людей и денег
через свои границы, сохраняя в то же время свою социалистическую экономику.

С другой стороны, если мы рассмотрим возможность введения социалистического
режима для всей федерации в целом, включая Россию, неосуществимость такой
схемы сразу же становится очевидной. При различиях в уровне жизни, традициях и
образовании, которые существовали бы в такой федерации, было бы, конечно,
невозможно найти демократическое решение главных проблем, стоящих перед
социалистическим планированием. Но даже если мы рассмотрим федерацию,
составленную только из нынешних демократических государств, как, например,
предложил Кларенс Стрейт, трудности введения общего социалистического режима
вряд ли были бы меньше. Вполне представимо, что французы или англичане
доверили бы охрану своей жизни, свободы и собственности -- короче, функции
либерального государства -- надгосударственной организации. Но чтобы они были
готовы предоставить правительству федерации власть управлять их экономической
жизнью, решать, чту они должны производить и потреблять, представляется и
невозможным, и нежелательным. Вместе с тем в федерации эти полномочия не могли
бы быть оставлены и национальным государствам; следовательно, федерация,
по-видимому, означала бы, что ни одно правительство не имело бы достаточных
полномочий для осуществления социалистического планирования экономической
жизни.

Вывод о том, что в федерации часть экономических полномочий, сейчас обычно
принадлежащих национальным государствам, не могла бы осуществляться ни ею
самой, ни входящими в ее состав отдельными государствами, подразумевает, что в
целях жизнеспособности федерации роль правительства везде и во всем должна
быть меньше. Определенные направления экономической политики должна
осуществлять либо федерация, либо никто. Будут ли предоставлены федерации
полномочия на это, зависит от возможности достичь подлинного согласия не
только о том, должна ли она пользоваться такими полномочиями, но и о том, как
они должны ею использоваться. Главное в том, что во многих случаях, когда
окажется невозможно достичь подобного согласия, нам придется скорее пойти на
то, чтобы не иметь законодательства в определенной сфере вообще, чем иметь
законодательство государств-членов, разрушающее экономическое единство
федерации. В сущности, выражение готовности вообще не иметь законодательства
по некоторым вопросам, чем иметь его на уровне отдельных государств, будет
серьезнейшей проверкой, являемся ли мы интеллектуально зрелыми для создания
такой надгосударственной организации.

Это вопрос, по поводу которого в существующих федерациях постоянно возникали
трудности и по поводу которого, надо признать, "прогрессивные" движения обычно
смыкались с темными силами. В частности, в США все прогрессивные деятели были
явно склонны оказывать поддержку законодательству штатов во всех случаях,
когда по тому или иному вопросу не удавалось выработать федеральное
законодательство, независимо от того, было ли такое законодательство штатов
совместимо с сохранением экономического единства союза. <Понятия "штат" и
"государство" в английском языке обозначаются одним словом -- "state". Поэтому
нужно иметь в виду, что, когда Хайек ведет речь об американских штатах или
швейцарских кантонах, для него это примеры того, каким может оказаться
положение национальных государств в рамках предполагаемой федерации. (Прим.
науч. ред.)> В результате в США и точно так же в Швейцарии сепаратная
экономическая политика отдельных штатов и кантонов зашла уже настолько далеко,
что вызывает постепенную дезинтеграцию общей экономической зоны [по США ср.:
R.L.Buell, Death by Tariff: Protectionism in State and Federal Legislation
("Public Policy Pamphlets", No. 27, (Chicago, 1939), и F.E.Melder, Barriers to
Inter-state Commerce in the United States (Orono, Me., 1937)].

Опыт этих федераций показывает, что для предотвращения подобных тенденций вряд
ли достаточно запретить тарифы и аналогичные явные препятствия на пути
торговли между частями федерации. Уклонение от этих запретов отдельным штатом,
взявшим курс на местное планирование с помощью административных правил,
оказалось столь легким делом, потому что эффективной защиты можно достигать с
помощью таких шагов, как установление санитарных норм, обязательное
прохождение разного рода проверок, взыскание сборов за эти и другие меры
административного контроля. Ввиду изобретательности, демонстрируемой в этом
отношении законодателями штатов, становится ясно, что никакие специальные
запреты в конституции федерации не помогут предотвратить подобное развитие
событий. Вероятно, федеральному правительству следовало бы дать некие общие
полномочия по ограничению таких мер. Это означает, что федерация должна будет
обладать негативными полномочиями с тем, чтобы не допускать определенные формы
вмешательства в экономическую деятельность государств-членов, хотя при этом
она может не иметь позитивных полномочий на то, чтобы действовать вместо них.
В США различные статьи Конституции, защищающие собственность и свободу
договоров, особенно положения пятой и четырнадцатой поправок, касающиеся
"надлежащей правовой процедуры", выполняют в какой-то степени эту функцию и,
вероятно, больше, чем это в целом осознается, способствовали предотвращению
ускоренной дезинтеграции на множество отдельных экономических зон. Но в
результате они стали объектом настойчивых атак со стороны всех требующих более
быстрого распространения государственного контроля на экономическую жизнь.

Конечно, всегда останутся определенные виды государственной деятельности,
которые с наибольшей эффективностью будут вестись на территориях,
соответствующих нынешним национальным государствам, и которые в то же время
могут осуществляться, не ставя под угрозу экономическое единство федерации. Но
в целом, по-видимому, в федерации ослабление экономической власти отдельных
государств постепенно пошло бы -- и должно было бы пойти -- гораздо дальше,
чем это будет видно с первого взгляда. Их полномочия не только уменьшатся в
силу того, что часть функций возьмет на себя федерация, а часть функций,
которые не могут выполняться ни федерацией, ни составившими ее государствами,
придется оставить свободными от законодательного контроля, но и в силу того,
что, вероятно, будет осуществлен переход значительной части полномочий от
государств-членов к более мелким единицам. Есть много видов деятельности,
доверенных сегодня суверенным государствам только для усиления их как таковых,
но в действительности они могли бы гораздо эффективнее осуществляться на
местном уровне или, по крайней мере, более мелкими единицами. В федерации все
аргументы в пользу централизации, основанные на желании сделать суверенное
национальное государство настолько сильным, насколько возможно, исчезают --
фактически появляется нечто обратное. Большинство желательных форм
планирования могло бы проводиться сравнительно небольшими территориальными
единицами. Кроме того, конкуренция между такими единицами при невозможности
возведения барьеров служила бы благотворным ограничителем их деятельности и,
оставляя открытыми возможности для желательного экспериментирования, держала
бы их строго в соответствующих границах.

Следует, возможно, подчеркнуть, что все это не подразумевает отсутствия в
будущем достаточного поля для экономической политики внутри федерации или
отсутствия потребности в предельном невмешательстве в экономические дела. Это
означает только, что планирование в федерации не может принимать формы,
которые сегодня преимущественно известны под этим названием; что не должно
быть повседневного вмешательства и регулирования вместо действия безличных сил
рынка; и, в частности, что не должно быть и следа того "развития нации на базе
контролируемых монополий", с мыслью о котором, как недавно указал влиятельный
еженедельный журнал, "британские лидеры все больше свыкаются" [Spectator,
March 3, 1939]. В федерации экономическая политика должна будет принять форму
обеспечения рациональной и стабильной правовой рамки, в пределах которой
индивидуальная инициатива будет иметь по возможности самое широкое поле для
проявления и побуждаться действовать максимально благотворно; эта политика
должна будет также дополнять работу конкурентного механизма там, где оказание
определенных услуг в силу их природы не может осуществляться или
регулироваться ценовой системой. Но в той мере, в какой это касается политики
федерации как таковой, она, в сущности, должна быть политикой долгосрочной,
проведение которой только облегчается тем фактом, что "в долгосрочном периоде
все мы будем покойники", и она не должна использоваться, как часто бывает
сегодня, в качестве предлога для действий по принципу aprи nous le deluge
<после нас хоть потоп (фр.)>; долгосрочный характер решений, которые придется
принимать, делает практически невозможным предвидение всех их последствий для
отдельных индивидов и групп, что предотвращает принятие решений путем борьбы
между наиболее могущественными "интересами".

В пределах короткой статьи трудно рассмотреть сколько-нибудь подробно
положительные задачи либеральной экономической политики, которую должна была
бы проводить федерация. Невозможно также привести дополнительные соображения
по таким важным проблемам, как денежная или колониальная политика, которые,
конечно, будут существовать и при федерации. Можно, однако, добавить по этому
пункту, что вопрос, который, вероятно, встал бы первым -- должны ли колонии
управляться отдельными государствами-членами или федерацией, -- имел бы
сравнительно второстепенное значение. При реальной политике открытых дверей по
отношению ко всем членам экономические выгоды от владения колониями,
управляйся они федерацией или входящими в ее состав национальными
государствами, будут примерно одинаковыми для всех членов федерации. Но в
целом было бы безусловно предпочтительнее, чтобы их управление осуществлялось
на федеральном, а не национальном уровне.

Поскольку до сих пор доказывалось, что либеральный по сути экономический режим
есть необходимое условие для успеха любой межгосударственной федерации, можно
добавить, что обратное утверждение не менее справедливо: отмена национальных
суверенитетов и создание эффективного международного правопорядка есть
необходимое дополнение и логическое завершение либеральной программы. В
недавнем обсуждении международного либерализма правильно утверждалось: одним
из главных недостатков либерализма XIX века было то, что его сторонники не
смогли вполне понять, что достижение признаваемой всеми гармонии интересов
жителей различных государств возможно только в рамках системы международной
безопасности [L.C.Robbins, Economic Planning and International Order (1937),
p. 240]. Выводы, которые профессор Роббинс делает из своих рассуждений по этим
проблемам и которые суммированы в утверждении, что "не должно быть ни альянса,
ни полной унификации; ни Staatenbund, ни Einheitsstaat, а Bundesstaat<ни союза
государств, ни унитарного государства, а федеративное государство (нем.)>
[Ibid., p. 245], по сути совпадают с политическими аспектами выводов Кларенса
Стрейта, которые он недавно подробно разработал.

Отсутствие больших успехов у либерализма XIX века обусловлено в основном тем,
что ему не удалось продвинуться в этом направлении. Из-за несчастливого
стечения исторических обстоятельств главной причиной тому стало его
последовательное объединение сначала с силами национализма, а затем
социализма, при том, что и то и другое равно несовместимо с его центральным
принципом. [Эта тенденция хорошо просматривается на примере Джона Стюарта
Милля. Его постепенный сдвиг к социализму, конечно, хорошо известен, однако из
националистических доктрин он также воспринял больше, чем совместимо с его в
целом либеральной программой. В "Размышлениях о представительном правлении"
(р. 298) он заявляет: "В целом, необходимым условием свободных институтов
является, чтобы границы государств совпадали в основном с границами наций". На
это лорд Актон возражал, что "соединение различных наций в одном Государстве
есть условие цивилизованной жизни столь же необходимое, как соединение людей в
обществе" и что "эта многоликость одного и того же государства является
надежным щитом, ограждающим человека от вторжения правительства в сферы,
стоящие к нему ближе, чем общая для всех политика, иначе говоря, от
посягательств власти на ту область общественной жизни, которая избегает
законодательства и управляется своими спонтанными законами". (History of
Freedom and Other Essays [1909], p. 290.) (Рус. пер.: Лорд Актон. Очерки
становления свободы. L., Overseas Publications Interchange Ltd., 1992, с.
126.)] Первоначальный союз либерализма с национализмом был вызван к жизни тем
историческим совпадением, что в XIX веке национализм в Ирландии, Греции,
Бельгии и Польше, а позднее в Италии и Австро-Венгрии боролся с тем же видом
угнетения, которому противостоял либерализм. Впоследствии он оказался близок к
социализму, поскольку согласие с некоторыми конечными целями на время затмило
полную несовместимость способов, какими два движения пытались этих целей
достичь. Но теперь, когда национализм и социализм соединились -- не только в
названии -- в мощную организацию, угрожающую либеральным демократиям, и когда
даже внутри этих демократий социалисты определенно все больше сдвигаются к
национализму, а националисты -- к социализму, не будет ли чрезмерным надеяться
на возрождение истинного либерализма, верного своим идеалам свободы и
интернационализма и оставившего свои временные уклонения в сторону
националистического и социалистического лагерей? Идея межгосударственной
федерации в качестве последовательного развития либеральной точки зрения
должна суметь обеспечить новую point d'appui <точку опоры (фр.)> для всех
либералов, отчаявшихся и оставивших свой символ веры в период бесцельных
блужданий.

Либерализм, о котором мы говорим, это, конечно, не принадлежность какой-то
партии; это подход, служивший перед Первой мировой войной общей почвой
практически для всех граждан западных демократий и составляющий основу
демократического правления. Если одна партия, возможно, сохранила немножко
больше от этого либерального духа, чем другие, они все тем не менее сбились с
дороги в ту или иную сторону. Но осуществление идеала международного
демократического порядка требует его воскрешения в истинной форме. Правление
путем соглашений возможно только в том случае, если мы не требуем от
правительства действовать в тех сферах, где мы не способны достичь подлинного
согласия. Если в международной области окажется, что демократическое правление
возможно только в том случае, когда задачи международного правительства
ограничены по сути либеральной программой, это лишь подтвердит опыт
национальных государств, где с каждым днем становится все очевиднее, что
демократия способна функционировать, только если мы не перегружаем ее и если
большинство не злоупотребляет своей властью для посягательств на
индивидуальную свободу. И все же, если цена, которую нам придется заплатить за
международное демократическое правление, есть ограничение власти и сферы
деятельности правительства, она, безусловно, не слишком высока, и все те, кто
искренне верят в демократию, должны быть готовы ее заплатить. Демократический
принцип "считать головы, чтобы не свернуть их" -- это, в конце концов,
единственный известный до сих пор метод мирных перемен, испытанный и
признанный достаточным. Что бы ни думали о других целях правительства,
конечно, первенство должно быть отдано предотвращению войн и гражданских
конфликтов, и, если добиться этого можно лишь путем сведения деятельности
правительств к выполнению только этой и еще немногих основных задач, другим
идеалам придется уступить.

Я не приношу извинений за указание препятствий на пути к цели, в которую
глубоко верю. Я убежден в реальности существующих на нем трудностей и в том,
что если мы их не признаем с самого начала, то позднее они могут сложиться в
скалу, о которую разобьются все надежды на международную организацию. Чем
скорее мы осознаем эти трудности, тем быстрее мы можем надеяться их
преодолеть. Как мне кажется, если идеалы, разделяемые многими, могут
осуществиться только теми путями, которые сейчас поддерживает незначительное
меньшинство, то ни академическая беспристрастность, ни соображения
целесообразности не должны помешать кому-либо сказать, чту он признает
правильными средствами для достижения данной цели -- даже если окажется, что
это средства, которым отдает предпочтение какая-то политическая партия.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия