Елизаров Е. Основы организации мышления, или сколько будет 2 +2?

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, завершив новый виток анализа мы пришли все к тому же, с чего, собственно, и начинали. Мы лишний раз убедились в том, что «два плюс два» все-таки в точности равняется «четырем». И все же проделанный путь вовсе не был бессмысленным и безрезультатным. Полученные выводы — это уже не та куцая истинка, которую мы затвердили где-то в далеком детстве. Поэтому здесь вполне допустимо сформулировать нечто вроде логического парадокса: безусловно верен итог наших размышлений, но вместе с тем абсолютно неверна эта начальная аксиома обыденного сознания.
Мы нашли, что принимаемая на веру истина представляет собой предельно абстрактное убогое порождение, которое практически неприложимо почти ни к чему конкретному. Поверка анализом обнаружила, что в той форме, в какой она существовала в нашем сознании, она могла претендовать только на применение к каким-то отдельным фрагментам окружающей нас реальности — и не более того. Номинально же одинаковый результат, который получился по ходу наших размышлений, отличается от исходной точки исследования не только своей полнотой и конкретностью, но и гораздо большей степенью обобщения. Словом, мы преодолели известную дистанцию на том пути, который в философии называется восхождением от абстрактного к конкретному, вернее сказать, к конкретно всеобщему.
Мы восходили к этому результату, обнаруживая и разрешая одно противоречие за другим, но именно искусство обнаружения и разрешения противоречий и представляет собой центральный пункт диалектической логики.
Под напором одних фактов мы последовательно отрицали когда-то усвоенное нами, логика других аргументов заставляла нас отрицать отрицаемое. Но именно такое «отрицание отрицаний» и маркирует собой магистральный путь человеческого познания.
Проделанный нами путь можно было бы продолжать и продолжать, ибо истина, как уже было установлено,— это не имеющий завершения процесс, а вовсе не застывшее состояние общественного сознания. Но уже сейчас, по преодолении всего лишь нескольких ступеней вечного восхождения, мы вправе утверждать, что располагаем иным, более глубоким и качественно новым осознанием старой школьной аксиомы. Когда и где именно произошел прорыв в какое-то новое ее измерение? Доподлинно мы этого не знаем, но вправе предположить, что последовательное упорядочение и поступательное наращивание напряжения методически организованной мысли способствовало-таки вовлечению в этот интеллектуальный процесс и каких-то дополнительных механизмов, привело в действие скрытые рычаги нашего собственного сознания. Поэтому столь же методическое накопление количественных изменений в содержании нашего знания все же обернулось прозрением того, что существует и куда более серьезный взгляд даже на привычные нам вещи, о которых, казалось, мы и так знаем все. Словом, «количество» перешло в «качество». Именно поэтому конечный результат и оказывается до некоторой степени противоположностью той далекой от точности убогой абстракции, с которой мы начинали.
Между тем контекст единства и борьбы противоположностей, отрицания отрицаний, перехода количественных изменений в качественные — все это составляет предмет основных законов диалектики. Поэтому анализ того, к чему обязывают нас их требования, — это тоже философия. Таким образом, на всем пути мы занимались не чем иным, как философией, и именно это занятие совершенно по-новому открывало нам предмет нашего анализа.
Все это, однако, было лишь беглым касательным прикосновением к философии, а не фундаментальным знакомством с ней. Мы лишь помогли переступить некий условный «порог» этой древней науки и взглянуть только на то, что открывается от самого входа. Именно поэтому наша работа и называлась «введением». Но если уже увиденное с порога способствует значительному дисциплинированию и упорядочению мысли, и, как прямое следствие этого — более глубокому, точному и конкретному осмыслению предмета, то что же можно ожидать от более детального изучения ее основ?
Меж тем, кроме строгой дисциплины мысли, существует еще и такое начало, как ее культура. Дисциплина сознания — это ведь только первый шаг его организации, культура представляет собой ее вершину. Впрочем, культура — это то, что каждый обречен наживать самостоятельно, ибо можно приучить к дисциплине, в крайнем случае — можно заставить повиноваться ее требованиям, к культуре никого приучить нельзя. Поэтому все проделанное нами — это не более чем отправной пункт, с которого, собственно, и должно начинаться становление настоящего исследователя. Таким образом, теперь мы уже вправе утверждать, что подлинная конкретность и точность мышления достигается вовсе не там, где это зачастую пытаются искать.
Философские выводы часто звучат как законченные парадоксы, парадоксом выглядит и то, к чему приходим мы.
Оказывается, что в действительности нет ничего более конкретного, чем самые высокие и сложные научные абстракции. И наоборот: нет, как кажется, ничего абстрактней таких пустых и банальных утверждений, как то, которое на протяжении всех проделанных рассуждений было предметом нашей верификации. По завершении нескольких циклов анализа мы находим, что в том виде, в каком оно существует в обыденном сознании, это пустое и бессодержательное утверждение представляет собой скорее риторическую фигуру, род идиоматического выражения, нежели строгий научный результат. Это что-то вроде простого омонима истины, какого-то случайного звукового совпадения с нею, но отнюдь не она сама. Впрочем, будем справедливы: когда-то и она была великим открытием, послужившим ступенью для дальнейшего восхождения к сегодняшним вершинам познания. Просто любое великое откровение обречено когда-то стать обыкновенной банальностью. Человеческая мысль уходит вперед, и старые истины, становясь достоянием обыденного сознания, постепенно перестают отвечать вызовам времени.
Конкретно лишь то, что можно пощупать — не более чем иллюзия. Подлинная конкретность научных выводов о каких-то вещах и доступность самих вещей непосредственному чувственному контакту с ними — это далеко не одно и то же. Это видно уже из того, что, осязая что-то одно, мы никогда не можем быть уверены в том, что другое, внешне даже, как две капли воды, похожее на него, будет тем же самым. (Кстати, если даже мы вдруг и делаем такую экстраполяцию, то уже тем самым восходим от простого осязания единичных предметов к отвлеченным от всего единичного обобщениям.) Поэтому можно утверждать, что конкретная всеобщность вывода, выраженного той или иной научной абстракцией, и простая доступность осязанию — это до некоторой степени прямые противоположности друг другу. Ведь органам наших чувств доступна лишь самая поверхность чего-то единичного. В отличие от этого (и даже в противоположность), научная абстракция отражает в себе концентрированное выражение того глубинного содержания, которое свойственно целому множеству явлений, которые проявляют принадлежность к какому-то одному роду. Выраженный правильно построенной научной абстракцией вывод всегда формулирует собой некий закон, которому обязано неукоснительно подчиняться любое единичное явление, относящееся к этой общности.
Словом, подлинная, а не иллюзорная, мнимая конкретность мышления кроется вовсе не там, где на его предмет можно указать пальцем. Она состоит, прежде всего, в способности указать те необходимые и достаточные условия, при которых справедлив получаемый вывод, и затем — те пределы, до которых он вправе быть экстраполирован.
Любая наука в своем развитии поднимается ко все более высоким и сложным абстракциям. Но именно эти абстракции (уже одно восприятие которых поначалу требует предельного напряжения всех интеллектуальных сил от всякого, кто начинает поиск своего идеала истины) и являются высшим залогом предельной конкретности мышления.
Точность. Можем ли мы и сейчас, после всего пройденного пути, утверждать, что та «идиома», с которой он начинался, в состоянии претендовать хотя бы на какую-то точность? Правда, проделав наш анализ, мы обнаруживаем, что «два плюс два» и в самом деле — «четыре». Но, оказывается, эти «четыре» отнюдь не вмещаются в вещественные рамки того осязательного, что подвергается «сложению»; действительный результат этого безумно сложного действия, так и не раскрытого до конца действия всегда выходит далеко за их пределы в куда более широкий круг куда более фундаментальных начал. Результат поверки вновь может показаться парадоксальным, но все же это именно так — если в поле нашего зрения остаются одни «слагаемые», безусловно справедлив совершенно иной вывод: «два плюс два» равно чему угодно, только не «четырем». Так что там, где исследователь оказывается неспособным выйти в более широкий контекст анализа, ни о какой точности результатов говорить не приходится. И если даже выводы, к которым он приходит, совпадают с теми, что получаются на качественно иной основе, — это просто совпадение, чисто случайная вещь. Да, именно так: многие наши суждения могут обладать чуть ли не всеми чертами истины и тем не менее не иметь к последней никакого отношения.
Таким образом, предельная (разумеется, для каждого исторически доступного уровня познания) точность научных выводов достигается лишь при методически построенном абстрагировании от всего единичного и поверхностного. Одновременно заметим, что чем сложней научная абстракция, тем большей прецизионностью обладает все то, в чем она рано или поздно материализуется. Ведь и каменное рубило, и современный компьютер — это в конечном счете прямое порождение абстрагирующей деятельности нашего сознания. Сопоставление же уровня прецизионности исполнения этих маркировочных пунктов развития нашей цивилизации дает представление в частности и об их сложности. Впрочем, и здесь нужно быть справедливым: все то, что кажется простым и легко доступным сегодня, вчера являло собой высший взлет абстрагирующей способности человеческого разума. Поэтому и каменный топор когда-то был вершиной технической цивилизации. Кстати, мы видели это уже в сопоставимости трудозатрат на производство того и другого.
Итак, внимательный анализ показывает, что многое из того, в чем замыкается обыденное сознание человека, не обремененного специальными навыками интеллектуальной работы, выглядит совсем по-другому в мире научных идей. Предельная конкретность выводов оказывается атрибутом вовсе не единичных осязаемых вещей, а некоторого расплывчатого их круга, высшая точность результатов в конечном счете обеспечивается отнюдь не скрупулезным измерением поддающегося непосредственному измерению предмета, а только некими общими утверждениями о таинственных материях, которые недоступны ни измерению, ни даже прямому наблюдению.
Между тем все эти рассуждения об общем и единичном, об абстрактном и конкретном, о приблизительности и точности — тоже философия. И если мы возьмемся экстраполировать все эти построения до естественного логического предела — а предел их обобщения теряется там, где мы начинаем рассуждать о мире в целом, то есть именно в философии,— то получим еще одну парадоксальную, но все же так и не оспоренную никем из «великих» великую истину науки: нет ничего более конкретного, точного и доказательного, чем строгое философское построение.
Но все же будем корректны и здесь. Да, вошедшие в аксиоматическое ядро философских идей истины действительно служат самым надежным залогом конкретности, точности и доказательности по существу всех научных истин. Но вовсе это не значит, что сама философия способна заменить собою все существующие науки. Философская мысль — это ведь тоже живое непрерывно развивающееся образование, в основе же ее движения лежит не только собственная внутренняя логика, но и фундаментальные научные открытия, поэтому вне постоянного взаимодействия с науками о природе, обществе и человеке она просто немыслима. Замыкающаяся в самой себе философия вырождается в простую схоластику. Кроме того, нужно иметь в виду, что и к ней полностью применим тот вывод, который уже был сделан нами ранее. Мы имеем в виду вывод о том, что ни одна максима сознания не может быть усвоена сама по себе, вне единого общекультурного контекста или, как минимум, вне связи с ключевыми достижениями общечеловеческой культуры. Впрочем, в философии эта связь, как кажется, достигает степени абсолюта.
Точно так же никакая частнонаучная дисциплина решительно немыслима вне постоянного тесного взаимодействия с ней. Все это мы уже могли видеть уже по ходу наших рассуждений.
Вспомним. Уже в самом начале мы обнаружили, что любая, даже самая бесхитростная, интеллектуальная операция может быть выполнена только в том случае, если существует система каких-то общих представлений об окружающем мире. Если бы ее не было, мы были бы не в состоянии сделать ни одного (жирно подчеркнем: не только верного — вообще ни-ка-ко-го) суждения ни об одном предмете; именно и только эта система служит залогом любой частной истины.
Точно так же ни одна научная дисциплина не в состоянии развить ни одно свое построение, не опираясь на выводы, выходящие далеко за пределы ее непосредственного предмета изучения. Так, например, искусство землемерия существовало и в Междуречье, и в Египте, но «царицей наук» геометрия стала только благодаря обращению к самым общим представлениям о мировом пространстве. Мы так до сих пор и называем эту впервые рожденную в античности систему взглядов «евклидовым» пространством. Кстати, не следует путать те постулаты и аксиомы, которые вводит Евклид, с его воззрением на всеобщее «вместилище» явлений. Сама система аксиом базировалась на интуитивном, лежавшем куда глубже формализованной мысли античного геометра, представлении. Впервые же научное определение евклидовому пространству, как мы видели, дает только Ньютон в своих «Началах». В средней школе мы не задумывались о связи доказываемых нами теорем с мировым пространством. Все это потому, что ни одна из них прямо не содержала в себе никаких ссылок на него, но тем не менее вне интуитивных представлений о трехмерном континууме мы не в состоянии утвердиться в истинности ни одного частного геометрического построения. Законы Ньютона сами по себе также не содержат в себе ни определений пространства, ни определений времени, ни определений движения. Но вне общих представлений об этих сложных и таинственных материях они полностью теряют весь свой смысл, — именно это обстоятельство и заставило его прежде всего дать им формальное определение. Все это применимо и к выводам теории относительности, перевернувшей многое в откристаллизовавшихся взглядах на них. Но ведь и пространство, и время, и движение долгое время были предметом именно философии; только благодаря Ньютону и Эйнштейну они стали предметом физики.
Кстати о движении: ведь и Ньютон, и Эйнштейн судили только о движении в пространстве, между тем движение отнюдь не сводится к одной только механике. Механическое перемещение в пространстве — это лишь одна из форм сложного  и многомерного начала. Ведь и зарождение жизни, и биологическая эволюция, и собственно человеческая история —тоже движение. Усилие аналитической мысли, которое сопровождает прочтение данного текста, — это тоже движение. Но эти его аспекты, разумеется, ни в коей мере не поддаются описанию ни в терминах физической механики, ни в терминах математики, ни в терминах любой другой частнонаучной дисциплины. Поэтому и по сию пору движение в целом остается неким запредельным и для физики, и для математики и для любой частнонаучной дисциплины предметом. А значит, по сию пору оно остаётся предметом, главным образом, философии.
Уже на этом примере можно сказать, что развитие науки обусловливается, прежде всего, ее способностью впитывать в себя высшие абстракции, составляющие систему наиболее общих представлений об окружающем мире. Собственно, в этом и состоит взаимодействие. Любые частнонаучные исследования в конечном счете восходят к предельным абстракциям и принимают какие-то философские истины в качестве конечного обоснования своих собственных результатов. Одновременно и философия впитывает в себя многое от достижений науки.
Но если любая научная дисциплина обречена непрерывно восходить ко все более и более сложным абстракциям, залогом успеха любого исследователя оказывается не только умение накапливать, систематизировать и классифицировать факты, но и способность к абстрагирующей деятельности. И, может быть, не столько умение накапливать, систематизировать и классифицировать факты, сколько способность к абстрактному мышлению. То есть способность понимать и самостоятельно формулировать абстракции предельно высокого уровня сложности. Имеется в виду предельный для современного этапа развития наших знаний, ибо все то, что вчера было рекордным достижением нашего духа, сегодня становится нормой уже для рядового абитуриента.
Однако единая система общих представлений о мире — это только часть философии, образующая собой лишь один из ее разделов, который называется учением о бытии или, на философском языке, онтологией. Существует меж тем и другая — методология, и мы уже могли убедиться в том, что философия, в той ее части, которую составляет диалектическая логика, выполняет роль некоего всеобщего метода познания.
Впрочем, и этим не исчерпывается значение философии в познавательном процессе.
Мы видели, что даже самые простые интеллектуальные операции становятся возможными лишь благодаря предварительному исполнению каких-то строгих процедур, главным образом выполняющихся где-то под поверхностью обыденного сознания. Часть их этих операций описывается в терминах формальной логики, часть — находит свое отражение в категориальном аппарате диалектической. Какие-то из них выполняются рефлекторно, основная же их масса для своего «включения» требует длительного предельного напряжения сознания. При этом, как кажется, логикой и психологией до сего дня выявлен и объяснен лишь небольшой объем из этого общего массива, поэтому простор для исследования в этой области еще достаточно широк.
Тот факт, что мы чаще всего просто не замечаем того, что где-то в глубине выполняются действия по предварительной обработке информации, говорит, по меньшей мере, о двух вещах. Во-первых, о том, что многие основоположения и формальной и диалектической логик, веками подтверждаясь практикой, входят, как говорится, в самую нашу «кровь», становятся чем-то предельно автоматизированным и незаметным для нас. Как, например, наше дыхание или то же кровообращение. Во-вторых, о том, что вся деятельность сознания далеко не ограничивается только теми процедурами, которые выполняются на подконтрольном нам уровне и подчиняются каким-то единым методически выверенным правилам. По-видимому, очень многое в нашей психике вершится где-то глубоко под покровом доступного контролю «слоя» стихийно и неуправляемо, причем вершится, не прерываясь ни на мгновение, на протяжении всех двадцати четырех часов в сутки.
Все эти стихийные процессы образуют собой, может быть, самое главное, что таится в недрах нашего сознания,— его резервы. Ведь организованным потоком мыслительного процесса охвачена, в сущности, только ограниченная часть общего интеллектуального потенциала человека, многое же из него нам пока и неизвестно, и недоступно.
Стихийность всех этих «подповерхностных» процессов, их неподчиненность организующему и дисциплинирующему началу строгого метода, означает, что они развертываются неуправляемо, хаотически. Вероятно, именно поэтому они и недоступны контролю: ведь хаотичность попросту сливает их в некий сплошной информационный «шум». Поэтому задача состоит в том, чтобы организовать их, вовлечь их в единый — но уже управляемый и подконтрольный именно тем целям, которые мы сами каждый раз ставим перед собой, — поток творческой мысли.
Меж тем известно, что к использованию любых резервов нашего организма ведет только один единственный путь — тренировка. Причем тренировка постоянная, подобная той, которой изнуряет себя любой честолюбивый мастер, будь это спортсмен, музыкант или даже карточный шулер. «Душа обязана трудиться. И день и ночь, и день и ночь.»— сказал поэт. Поэтому, если и в самом деле есть желание добиться в науке успехов, сопоставимых с высшими достижениями во всех других сферах, где проявляет себя человеческий талант, работать необходимо ничуть не меньше. И здесь явственно прослеживается еще одна функция философии. Ведь вкратце подытоживая все то, о чем говорилось выше, можно выделить три составляющих из которых, как кажется, и складывается способность к самостоятельной исследовательской работе: способность к абстрактному мышлению, владение методологией познания, наконец, свободная ориентация в системе общих представлений об окружающем нас мире. Отсюда и предметом формирования и развития должны быть в первую очередь именно они.
Повторим уже сказанное. Все мы наслышаны о рекордных достижениях в штанге, но ведь и абстрагирующая деятельность вполне может быть уподоблена этому виду спорта. Сложная абстракция сродни тяжелому весу: далеко не каждому она доступна. Конечно, что-то в любом из нас — и от природы, а значит, кто-то, уже в силу дарованных ему талантов, в состоянии сразу же взойти на сравнительно высокую ступень. Так, унаследовавший музыкальные, шахматные, математические или какие-либо иные способности человек сразу же выделяется среди своих сверстников. Кто-то, напротив, вынужден довольствоваться немногим. Но все же нет никого, кому сразу же стал бы доступен тот уровень, освоение которого и делает рекордсменов. Даже самый яркий талант нуждается в долгой шлифовке. А это значит, что если нет внутренней готовности постоянно изнурять себя интеллектуальными нагрузками, всякую мечту об успехе нужно навсегда оставить. Все то же можно сказать и о методе. Только предельное подчинение его требованиям, только доведение до автоматизма всех тех формально- и диалектико-логических процедур, которые направляют ход исследования, открывает возможность к использованию скрытых механизмов сознания, а значит, — дорогу истинному творчеству. Но все это — тоже философия, ибо именно она — лучшая сфера, где и формируется способность к абстрактному мышлению, и шлифуется метод познания. Что же касается свободы ориентации в системе общих представлений об окружающей нас реальности, то она во все времена формировалась только этой древней и вместе с тем никогда не стареющей отраслью человеческого духа.
Именно так, ибо, вопреки обыденному представлению, философия — это вовсе не наука, но совершенно особое его состояние. Философия стоит рядом с ней, как рядом с наукой стоит искусство, литература, наконец, вера. Вместе с тем, как литература уравновешивает собой все виды искусства, философия уравновешивает все науки, и ни одна из них в отдельности, ни все они вместе решительно немыслимы без нее. Как, впрочем, и без искусства, литературы, наконец, веры, ибо система общих взглядов на мир — это не только система философских абстракций…

ЛИТЕРАТУРА:

Августин Блаженный. О Граде Божием. Харвест. М.: АСТ, 2000
Андронников Ираклий. А теперь об этом. [Интернет-ресурс: http://books.tr200.ru/v.php?id=242504. Проверено 9.07.11]
Аристотель. Физика//Аристотель. Соч. в 3 тт. Т. 3, М., 1981
Асмус В.Ф. Античная философия. М., 2005
Бейджент М. Запретная археология. Эксмо, М., 2004
Бергсон А. Материя и память. Собр. Соч., т.3. СПб, 1914
Бройль Л. Революция в физике. М.: Атомиздат, 1965
Бхагават-пурана. VI [Интернет-ресурс: http://www.philosophy.ru/library/asiatica/indica/purana/bhagavata/rus/index.html. Проверено 9.07.11]
Вайнберг С. Мечты об окончательной теории. — М .: Едиториал УРСС, 2004
Вайнберг С. Открытие субатомных частиц. М.: Мир, 1986
Выготский Л.С. Мышление и речь. Изд. 5. М.: Лабиринт, 1999
Выготский Л.С. История развития высших психических функций. Т.3. М., 1983
Выготский М.Я. Справочнике по элементарной математике. Изд. 16. М.: Наука, 1965
Гегель Г.В.Ф. Наука Логики. Т. 1. М.: Мысль, Философское наследие, 1970
Геродот. История. М.: Ладомир, 1999
Гесиод. Теогония. Пер. В.В. Вересаева. В кн. Эллинские поэты. М., 1963
Гесиод. Труды и дни. Пер. В.В. Вересаева. В кн. Эллинские поэты. М., 1963
Головин С. Эволюция мифа. Как человек стал обезьяной. М.: Паломник, 1999
Грин Б. Элегантная Вселенная, Суперструны, скрытые размерности и поиски окончательной теории. М.: Едиториал УРСС, 2004
Гуревич П.С. Культурология. М., 2003
Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора. М.: Просвещение, 1987
Декарт. Соч. в 2 тт., т. 2. М.: Мысль, 1994
Дератани Н.Ф., Тимофеева Н.А. Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Том 1 Греческая литература. М., Просвещение, 1965
Дойч Д. Структура реальности. Москва-Ижевск, 2001
Зигель Ф.Ю. Вещество Вселенной — М.: Химия, 1982,
Ильенков Э.В. Идеальное. Философская энциклопедия. Т. 2, 1962
История философии, т. I, М.: Политиздат, 1940
Кант. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994
Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть как наука.//Кант И. Соч. М., 1965. Т. 4 (1)
Клайн Моррис. Математика. Поиск истины. М.: Мир, 1988
Клайн Моррис. Математика. Утрата определенности. М.: Мир, 1984
Книги Ветхого завета
Книги Нового завета
Корбетт Ю. Эскадра адмирала Шпее в бою. СПб, 1994
Кузнецова А.И., Ефремова Т.Ф. Словарь морфем русского языка. Изд. Русский язык, 1986
Ламарк Жан Батист. Философия зоологии. //Ламарк Жан Батист. Избранные произведения, т. 1 Москва, АН СССР, 1955
Ламетри Жюльен Офре, Сочинения. М.: Мысль, 1976
Лаплас П. С. Изложение системы мира. Л.: Наука, 1982
Леви-Стросс Клод. Неприрученная мысль. В кн. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994
Левченков С.И. Краткий очерк истории химии. Изд-во РГУ, 2006.
Лейбниц Г.В. Монадология. Лейбниц Г.В. Соч., в 4 тт., т. I, М.: Мысль, 1982
Лосев А.Ф. История античной эстетики, т. II. М.: Искусство, 1969
Маркс К. Капитал, т. I // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23
Материалы сайта http://modernbiology.ru/index.html
Моррис Генри, Библейские основания современной науки. СПб, 1995
Мостепаненко А.М. Проблема существования и реальности в физическом познании. В кн. Теория познания и современная физика. М., 1984
Ньютон Исаак. Математические начала натуральной философии. М.: Наука, 1989
Опарин А.И. Возникновение жизни на Земле. М.: АН СССР, 1957
Платон. Государство // Платон. Соч. в 3 тт. Т.3 (1). М., 1971
Платон. Тимей // Платон. Соч. в 3 тт. Т 3 (1). М., 1971
Платон. Парменид // Платон. Соч. в 3 тт, Т 2. М., 1970
Путешествие Христофора Колумба. Дневники, письма, документы. М., 1952
Рассел Бертран. История западной философии. [Интернет-ресурс: http://www.bookluck.ru/bookuyueyu.html. Проверено: 27.06.2011]
Сарфати Джонатан. Несостоятельность теории эволюции. М.: Паломник, 2002
Стотт Филипп. Жизненно важные вопросы. СПб, 1996
Стройк Д.Я. Краткий очерк истории математики. - М.: Наука, 1984
Сысоев Даниил. Представление о Боге в Христианстве и Исламе. Межрелигиозный диспут. [Интернет-ресурс: http://sysoev2.narod.ru/; http://www.idrp.ru/buy/show_item.php?cat=8118. Проверено: 27.06.2011]
Тейяр де Шарден. Феномен человека. М.: Прогресс, 1965
Томилин А. Занимательно о космологии. М.: Молодая гвардия, 1971
Успенский В.А. Что такое аксиоматический метод? Москва—Ижевск, 2001
Фейнман Р. Характеристика физических законов. Лекция 5. Различие прошлого и будущего. Библиотечка «Квант» № 62. М.: Наука, Изд. второе, исправленное, 1987
Фихте И. Г. Ясное как солнце сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. М., 1937
Фихте И. Г. Первое введение в наукоучение // Избранные сочинения. — М., 1916
Хобринк Бен. Христианский взгляд на происхождение жизни. Киев, 1994
Ховарт Дэвид. Дредноуты. М.: ТЕРРА, 1997.
Хокинг. Краткая история времени. От большого взрыва до черных дыр».Амфора; СПб, 2001
Хуторской А.В., Хуторская Л.Н. Увлекательная физика. Сборник заданий и опытов для школьников и абитуриентов с ответами.– М., 2001
Эпштейн Михаил. Русский язык: Система и свобода. Новый Журнал. Литературно-художественный журнал русского Зарубежья. № 250, 2008 [Интернет-ресурс: http://www.lingvotech.com/rusyazsis.
Проверено: 27.06.2011]

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия