Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Альберт Х. Трактат о критическом разумеОГЛАВЛЕНИЕII. Георг Зиммель и проблема обоснования. Опыт решения трилеммы МюнхгаузенаПроблема обоснования высказываний и систем высказываний любого типа — центральная проблема философского и научного мышления. Согласно разработанной в греческой античности классической концепции, никакое знание в подлинном смысле слова невозможно без надежного фундамента. Поэтому всякое стремление к познанию должно быть связано с усилиями для такого обоснования. Эта точка зрения была почти сама собою разумеющейся вплоть до новейшего времени, хотя и не могло быть достигнуто согласия в понимании своеобразия надлежащего обоснования. Еще Эдмунд Гуссерль считал, что без обращения к «архимедовой опорной точке» не достичь никакого познания. Без такой опорной точки вынуждены прекращать «любое разумное стремление к истине, любое утверждение и обоснование» [1]. Гуго Динглер, вскрывший сомнительность трактовки Гуссерлем проблемы очевидности, полагал, что нашел такой критерий в воле, которая сама себя обосновывает [2]. И Карл-Отто Апель придерживается точки зрения, что посредством специфического рефлексивного метода можно достичь достоверного обоснования, по меньшей мере, для философского познания [3]. Скептицизм, поставивший под со- 107 Об этом см.: Feyerabend Paul. Against Method: Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Vol. IV, ed. by Michael Radner, Stephen Winokur, Minneapolis 1970, S. 17 ff. [Русский пер.: Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания // Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. С. 136 и далее]; он же. Von der beschrankten Gultigkeit methodologischer Regeln // Neue Hefte fur Philosophie, 1972, S. 124 ff. В какой мере Фейерабенд применяет постулат осуществимости к критике методологических концепций, с этим, по моему мнению, следует с ним принципиально согласиться; об этом см. выше с. 76. Этим он только выставил в выгодном свете последствия критического реализма для человеческой познавательной практики, которая, согласно данной концепции, сама рассматривается, а соответственно и обсуждается, как составная часть реального события. И все же, несмотря на это, я сомневаюсь в том, что применение данного постулата доказывает невозможность полезной методологии. Но, видимо, правильно, что методология остается, вероятно, всегда несовершенной, равно как и научные теории, — или иные способы решения проблем — с которыми она имеет дело, Последовательный фаллибилизм готов это признать, не будучи вынужден впадать в скептицизм. 1 См.: Husserl Edmund. Logische Untersuchungen, I Band, 5 Auflage, Tubingen 1968, S. 143. [Русский пер.: Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 1 // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994.] 234 мнение возможность достижения подлинного знания в классическом смысле, придерживается классического определения знания. Оспаривалась только возможность данного познания или его ценность для человеческой жизни. У представителей классической точки зрения, напротив, господствующим оказывается мнение, что возможность абсолютного обоснования имеет большое значение для человеческой культуры. Даже кто сомневается в этой возможности, считает непременным, хотя бы иногда, пытаться достичь конечной достоверности [4].
И все же кажется, что более или менее последовательный фалли-билизм сегодня получает все больше признания, в силу чего связанные с классической концепцией познания претензии считаются утопическими. Иногда вместе с требованием абсолютного обоснования отказываются также и от идеи истины. С другой стороны, прослеживаются — прежде всего, под влиянием философии позднего Людвига Витгенштейна и несравненно действенной в европейском мышлении философии позднего Мартина Хайдеггера — релятивистские тенденции, которые стимулируют входящий сегодня в моду поиск основанных на разуме мифов. Однако я считаю, что мне удалось показать, что связанная с классической идеей обоснования проблема никоим образом не должна приводить к таким последствиям [5].
Можно, как я стремился доказать, предпринять попытку привести классический рационализм к абсурду с помощью аргументации, ведущей к трилемме Мюнхгаузена. Иногда утверждалось, что эта трилемма издавна известна в философском мышлении. Действительно, многие мыслители указывали на содержащиеся в ней три альтернативы, но в большинстве случаев предложенными ими решениями проблемы они дали понять, что не совсем прониклись атмосферой данной проблемной ситуации. И по сей день она иногда оспаривается, часто ссылкой на то, что классическое требование обоснования сохраняет свою силу. Потому небезынтересно, что один из самых известных представителей философской и социологической мысли на рубеже веков распознал характер этой проблемной ситуации и на этом основании предложил релятивистское решение проблемы познания. Речь идет о Георге Зимме-ле, основной социально-философский труд которого содержит, впрочем, интересные теоретико-познавательные рассуждения [6]. В рамках своего анализа проблематики обоснования Зим мель столкнулся с ситуацией, которую я назвал «трилеммой Мюнхгаузена», и на основе дальнейших предположений, выдвинутых им в этой связи, попытался ее разрешить в рамках релятивистской точки зрения. Небезынтересно проследить за ходом его мышления, в котором просматривается явное различение скептицизма и релятивизма и во избежание скептицизма предлагается релятивистское решение. 4 См.: Kolakowski Leszek. Die Suche nach der verlorenen Gewi/3heit. Denk-Wege mit Edmund Husserl, Stuttgart 1977, S. 96 f.
235 Соглашаясь с характеристикой современной науки, которая отказалась от познания сущности вещей и офаничилась «установлением связей, возникающих между вещами и нашим духом, как они выглядят с этой точки зрения» [7], Зиммель формулирует тезис, сообразно с которым последовательное проведение этой операции «как-то содействует поиску опорной точки, абсолютной истины, даже требует их поиска». «Отказ от наличия абсолютной объективности содержания познания в типах представлений, действительных только для человеческого субъекта», предполагает «все же как-то конечную, не выводимую дальше точку», так как «ход и условность психических процессов, ифающих здесь определенную роль, все-таки не должны бы затрагивать те предпосылки и нормы, только в соответствии с которыми мы решаем, имеют ли действительно наши знания тот или иной характер». Чтобы пояснить данный тезис, он исходит из того, что «истинность того или иного положения можно признать, вне всякого сомнения, только на основе критериев, которые a priori являются достоверными, всеобщими и выходящими за пределы единичного». Эти критерии, так он далее рассуждает, могли бы «распространяться на отдельные сферы, а их, в свою очередь, можно было бы оправдать высшими критериями. Следовательно, знания выстраиваются в ряд, одно за другим, в результате чего всякое знание имеет силу только при условии другого». Стало быть, Зиммель описывает здесь критерий регресса, точно соответствующий тому, какой отстаивал Гуго Динглер в своем исследовании проблемы обоснования логических законов [8]. Зиммель, равно как и позже Динглер, приходит к вполне убедительному выводу, что «этот ряд... чтобы не парить в воздухе, даже собственно, чтобы вообще быть возможным, должен иметь под собой в чем-то конечное основание, опираться на высшую инстанцию, оправдывающую все другие члены, но самую не нуждающуюся ни в каком оправдании». «Это, — так он считает, — есть, по сути, схема, в которую должно... вписываться наше действительное знание, и которая все условности его уже не связывает с обусловленным знанием». 7 Об этом и последующем см.: Simmel, а. а. О., S. 64 ff.
Видно, что Зиммель так же, как и представитель классического рационализма, нуждается в архимедовой опорной точке познания. В таком случае он, конечно, подразумевает, что никогда нельзя знать, «каким теперь будет это абсолютное познание». «Его действительное содержание, — так он считает, — никогда не выражается с той же самой достоверностью, которая распространяется на его принципиальное, так сказать, формальное существование», а именно потому, что «по большому счету процесс распутывания, попытка все же дедуцировать до сих пор считавшееся конечным из последующего никогда не может завершиться». «Стало быть, какое бы положение мы не установили как конечно 236 обоснованное... остается возможность и его распознать как чисто относительное и обусловленное более существенным». А эту возможность следует квалифицировать как «позитивное требование», ибо она «бесчисленное множество раз реализовывалась в истории знания». «И хотя, — как он полагает, — познание и могло бы иметь в чем-нибудь свое абсолютное основание, но мы не смогли бы „никогда установить абсолютно, в чем оно заключено", и мы должны были бы, чтобы не завершать мышление догматическим образом, каждую достигнутую наконец точку толковать так, как если бы она была предпоследней» [9]. Этот пассаж любопытен тем, что создается впечатление, что хотя в познавательной практике как бы всегда ищут абсолютное основание, чтобы иметь возможность обосновать все знания, но как бы найденное до сих пор все же приемлемо и без установления такого основания, и позже остается таковым. Нигде речь не идет о возможности пересмотра прежних знаний. Принимается во внимание, видимо, только то, что когда-то назвали «углублением фундамента» [10]. Но данная интерпретация, как мне кажется, не совсем согласуется с его поздними представлениями, в рамках которых допускается возможность заблуждений и корректировок. Очевидно, Зиммель хотел избежать каким-то образом догматического завершения процесса обоснования, не отказываясь при этом от идеи абсолютного обоснования. Но если смысл обоснования заключается в обеспечении истины, тогда совершенно бесполезной в этом отношении была бы идея неидентифицируемости абсолютного основания, разве только допустить, что каждый шаг, ведущий к регрессу обоснования, приводит к точке, истинность которой могла бы быть обеспечена основанием. Но как можно было бы об этом узнать, не установив прежде это основание? 9 См.: Simmel, а. а. О., S. 65.
Как бы то ни было, когда Зиммель говорит о том, что «наше познание может обладать в какой-то точке абсолютной нормой, самодостаточной, обосновывающей самую себя конечной инстанцией», содержание которой должно «оставаться для нашего представляющего познания беспрестанным течением», то он признается в нашей неспособности установить фактически эти нормы как таковые. А когда он говорит о «конечных предпосылках завершенного познания», то он допускает, что в реальной познавательной практике они могут рассматриваться, в лучшем случае, как идеи. Стало быть, тем, что он признает ввиду этой идеи фактическую незавершенность всякого регресса в обосновании, в поле его зрения попадает, по меньшей мере, неявно, проблема бесконечного регресса. Когда он затем говорит «об идеальной, но для нас находящейся в области бесконечности, системе познания», и о том, что, быть может, «обращение к бесконечности нашего познания ничем не обусловлено», то из этого можно заключить, что данная проблема явно стояла перед ним [11]. 237 И, наконец, он переходит и к обсуждению третьей возможности, которая следует из классического требования обоснования, когда он обращает внимание на то, что в ходе анализа доказательства часто обнаруживается порочный круг, свидетельствующий об иллюзорности соответствующего обоснования [12]. Но, как он рассуждает далее, никак нельзя себе представить, «что наше познание рассматривалось бы как целое, схватывалось бы в такой форме», если «поставить под сомнение то огромное количество выстроенных друг на друге и теряющихся в бесконечности предпосылок, „от которых зависит любое, содержательно выраженное познание" [13]. „Цепь аргументации усваивается только в течение долгого времени, так что возвращение к ее исходному пункту не осознается". „Если мы, — как он считает, — не хотим раз и навсегда догматически придерживаться истины, не нуждающейся по своей сути в доказательстве", то понятно, что „этот круг в доказательстве оказывается основной формой процесса познания", мыслимого как завершенное». «В таком случае познание рассматривается как открытый, незавершенный процесс, элементы которого взаимно определяют друг друга своим положением», и истиной тогда будет «понятие отношения». Свойственная нашему уму склонность признавать «истину посредством доказательства» либо отодвигает ее познаваемость в бесконечное, либо «загоняет ее в круг» тем, что «высказывание считается истинным только по отношению к другому, а последнее, в свою очередь, — только по отношению к этому первому». 11 Здесь очевидно, что данная возможность, а вместе с тем и первая альтернатива трилеммы Мюнхгаузена принимаются во внимание с точки зрения гарантии познания, т. е. с точки зрения классической идеи обоснования. Я к этому вновь вернусь в связи с реконструкцией Шпеллером моей аргументации; об этом см. ниже с. 240—242.
В этом, как видно, находит свое выражение тот факт, что определенные истины можно установить только в связи с другими. Сверх того, напрасно пытаться истолковывать на свой лад само понятие истины, напрасно потому, что мы уже обладаем другими понятиями — например, понятиями следование или совместимость — для характеристики логических связей между высказываниями, а также потому, что при этом теряется смысл общепринятой идеи истины, связанной с отношением высказываний к действительности, так что без особой нужды приходят к когерентной теории истины. 238 Затем Зиммель переходит к обсуждению «новой условности», вытекающей из зависимости познания от соответствующей психофизической организации живого существа. Создаваемые различными видами живых существ картины мира должны, как он полагает, «различаться существенным образом», из чего следует вывод, «что ни одна из них не отображает внепсихическое содержание мира в его существующей самой по себе объективности». Но как основа практической деятельности наши представления, как он считает, все же в общем и целом полезны, подобно тому, как полезны животным для их поведения совершенно иные картины того же самого мира [14]. Он ссылается на «весьма поразительный факт», что «действия, предпринимаемые на основе представлений, безусловно, не будут адекватны объективно сущему, но все-таки оказываются результативными в плане возможности их оценки, целесообразности, точности», «что они не стали бы возвышеннее оттого, что познали бы их объективные условия как таковые, в то время как другие действия, а именно те, которые проистекают из „ложных" представлений, заканчиваются для нас одними реальными потерями». Так как он не принимает во внимание возможность того, что живые существа с совершенно разнотипной психофизической структурой, с имеющимися в их распоряжении органами вполне способны к познанию окружающего их мира и потому могли бы с большей или меньшей точностью правильно понять определенные, жизненно важные для них аспекты реальности, так что их более или менее правильные — а тем самым и «истинные» — представления могли бы выразить данное соответствие, то он еще раз ставит под вопрос здесь понятие истины и пытается свести его к полезности. При этом его аргументация показывает, что для осуществления такой редукции он не нуждается в общепринятом понятии истины. То есть он говорит о том, что «у нас даже нет другого определенного критерия истинности понятия сущего», «чтобы побуждаемые им действия приводили к желательным последствиям» [15]. Из этого следует, что он явно оперирует идеей адекватных ожиданий, а тем самым и использует неявно общепринятую идею истины, так что возникает, как всегда при попытке инструменталистски толковать определенные взгляды, вопрос: почему есть смысл не применять эту идею к данным представлениям, если она нужна для оценки определенных последствий. Стало быть, попытка Зиммеля свести идею истины к идее «действенности... определенных психологических структур, к их условиям жизни и полезности их деятельности» совершенно неприемлема. В этом исследовании Зиммель вновь дает понять, что он осознал невозможность достоверного обоснования познания, допускаемого им самим в качестве идеала, и что он ни разу не обмолвился о «замыкании познаваемого апелляцией к догме, догматическому требованию...» [16]. Он допускает принципиальную возможность пересмотра всех результатов по- 14 Георг Зиммель принадлежит к предшественникам эволюционной теории познания; об этом см.: Voltmer Gerhard. Evolution und Erkenntnis. Zur Kritik an der evolutionaren Erkenntnistheorie (1985) // VollmerG. Was konnen wit wissen? Band I. Die Natur der Erkenntnis, Stuttgart 1985, S. 279 f., S. 282 f. und S. 326. 239 знавательной практики, а вместе с тем и их гипотетический характер, но он считает возможным воздать должное этой точке зрения на человеческую познавательную ситуацию только благодаря тому, что он сам упомянутым выше способом ставит под сомнение идею истины. И если пренебречь этим аспектом его попытки решить познавательную проблематику [17], все же можно согласиться с тем, что Зиммель вскрыл несостоятельность классического рационализма и искал решения, которое уклоняется как от догматизма, ведущего с необходимостью к классическому требованию обоснования, так и от скептицизма, вытекающего, как правило, из осознания недостижимости классического идеала познания. Ваш комментарий о книге |
|
