Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава III. Понятие исторического развития и универсальная история

6. Идея развития в теориях исторического реализма и попытки ее истолкования и определения
в современной философии духа и философии жизни

Марксистская диалектика и позитивистская динамика быстро утеряли свое тяготение к универсально-историческим конструкциям и превратились в социологию. Утеряла его также скоро и органология немецкой исторической школы, если только она вообще его .когда-нибудь имела; и она, в свою очередь, превратилась в консервативно-сословную и государственно-социалистическую социологию. Гегелевское учение сохраняло свой универсализм только спорадически, в систематических <науках о духе>, в концепциях исторического развития религии, эстетики, морали и права. В результате совершенствования критики источников и точного исследования история в собственном смысле слова сделалась самостоятельной наукой и превратилась в направление, называемое историческим реализмом, с которым мы уже имели дело, излагая учение о ценности. Совершившееся в этом направлении возрождение Ранке относилось не столько к его концепции мировой истории, сколько к его трактовке отдельных исторических циклов;
к идеалистическим и религиозным основаниям его научного ми-

368

ровоззрения эти историки отнеслись довольно сдержанно. В осуществлении понятия развития историческая наука следовала скорее всего созерцаемому ходу самих вещей и в остальном полагалась на инстинкт историка. В основе общих принципов построения исторического мировоззрения продолжал все еще лежать интерес к полноте восприятия действительность, унаследованной от старых универсально-исторических концепций, а всеобщая цель развития по-прежнему, бесспорно, полагалась в европейской гуманности. Если возникало желание проникнуть глубже в философское содержание истории, то этому противостояли историки. Когда же за это дело брались философы, то они обращались все с большей настойчивостью к истолкованию и переработке безграничного материала исторической науки, у которой они стремились отвоевать для себя с большим или меньшим успехом, более или менее приближаясь к подлинному духу истории, ее общие духовные содержания для их методологического, гносеологического или даже метафизического истолкования. И, однако, задача создания универсальной истории становилась тем более настоятельной, чем больше история в плане общего мировоззрения оказывалась припертой к стене возрожденным натурализмом и чем больше эпоха снова поворачивалась к истории и требовала от нее животворящих сил идеализма, которого современное естествознание не могло дать, как оно уже не давало его ни в XVII, ни в XVIII столетиях. Во всяком случае, так обстояло дело в Германии, где романтика получила свое наиболее оригинальное выражение и сделалась одновременно и благословением, и проклятием, где из нее сильнее, чем где бы то ни было, развился реализм и где он поэтому остался наиболее жизненным, всеобщим идеалистическим средством образования. Карлейль в Англии, вынужденный ухватиться за героев мировой истории, Ренан во Франции с его растворившимся в скепсисе универсализмом были лишь эпизодами. В соответствии с этим общим положением и в немецкой философии напряженно перерабатывалось значение понятия универсального развития. Здесь к середине столетия была 60- крушена как романтика вообще, так и основной символ ее научной контрреволюции - спекулятивная натурфилософия. В естествознании и натурфилософии совершался поворот назад к западноевропейской традиции, и естественные науки переживали мощный подъем. Однако наиболее значительные философы сохранили господствующее со времени Николая Кузанского и Лейбница, освобожденное классической спекулятивной философией от математики основное устремление к философии творческого духа и его индивидуальных ценностей. Так, для историка на этой основе была сохранена старая руководящая идея, родственное диалектике и органологии

369

понятие развития духа. Все крупные основные направления философии внесли свой вклад в понятие исторического развития и, наоборот, форма, в которой трактовалось и создавалось это понятие, проливает свет на сущность самих направлений и является важным моментом их отличия друг от друга.
Каковы же эти основные направления и каков их общий характер? От позитивизма в них сохранилось только тяготение к естествознанию и к естественнонаучной закономерности, от немецкого идеализма остались вообще лишь некоторые элементы чувства и идеи ценности и остатки интеллектуального или интуитивного созерцания. Поскольку эпоха с ее необычайным расцветом реализма и захватывающим дух умножением практических интересов вообще проявляла еще некоторую склонность к философии, она прежде всего попыталась метафизически примирить идею естественнонаучного закона с идеальными ценностями: при этом перевес получило соединение с естественнонаучными науками, и история принуждена была питаться главным образом теорией ценностей В этом направлении действовали в Германии Лотце, Фехнер и Эдуард фон Гартманн, во Франции – Ренувьет 151, отвоевывая место для истории, понимаемой как живой процесс, причем, однако, методологический монизм разрушался все более и более, и историческое становление требовало все более явно своих собственных понятий. Но так как они были слишком робки в этом отношении, они не открыли перед историей никаких новых перспектив, а их взгляды в целом как система спасовали перед трудностями, как и всякая соглашательская система. Все же реабилитация идеализма вообще создала предпосылки для более глубокого влияния исторической науки и была принята ее представителями с благодарностью.
При таких условиях действительной точкой соприкосновения философии с историей и средством выработки ее духовного содержания оставалась преимущественно эмпирическая психология, которая, исследуя своеобразие и законы развития психической жизни, казалось, должна была двигаться в самом тесном контакте с историей как исследованием и изображением связанных между собой изменений человеческой душевной жизни. К этому присоединялось еще и то обстоятельство, что психология как единственная наука о непосредственно данном и как истолковательница исторического развития всех сложных видов духовной деятельности и всех психических
образований и в другом отношении оказывалась наследницей потерпевшей крушение системы Она трактовала опыт как совокупность идеальных фактов и объясняла их наличность и их происхождение психологическими законами. Этим она обеспечивала защиту против грубого материализма и в то же
время воздавала должное чисто причинному способу мышления

370
соответствии с запросами времени. Психология сделалась центром философских вопросов и заменой философии, и все прежние метафизические и логические проблемы преобразовывались в проблемы психологические. Лотце и Гартмаин в этих же целях резко выделили психологию уже в пределах своих систем, и психология вообще все больше стала приближаться к проблемам учения о духе. Если же обращали внимание на то обстоятельство, что психологический анализ фактических процессов вовсе не приносит значимых истин и ценностей и, более того, сама психология включает в свой метод, логические и философские априори, и что все развиваемые из нее области знания в действительности пользуются особыми логическими предпосылками, - то в таком случае этот психологизм превращался в неокантианский логицизм или в гносеологию. В результате возрождения кантовской философии эта дисциплина сама по себе уже начала преодолевать материалистические следствия натурализма, но чем дальше, тем больше начинала также служить и учению о духе и теории истории. И ее центр тяжести также находился в признании в качестве исходного пункта непосредственного содержания сознания и его упорядочения на основе причинно-генетических принципов, причем, однако, в самих принципах упорядочения и оценки оставались все-таки как замена метафизики каузально не принимаемая в расчет свободная продуктивность духа и наряду с нею практический разум ценностного отношения. И она также может быть понятой только из этой общей позиции - возврата к максимально непосредственной данности и: потребности прежде всего удовлетворять требованиям идеи естественнонаучной причинности. Обе дисциплины - психология и теория познания - враждующие сестры и в качестве таковых наследницы более живой и полнокровной философии. Обе они спорят за общее наследство, но обе, пренебрегая метафизикой, отвергают вместе с нею и ту составную часть ее наследия, которая заключается в противоположности рефлективно-эмпирического и диалектически- интуитивного методов.
Что же при таких условиях сталось с понятием становления развития, динамики и, наконец, с вытекающим из всего этого понятием универсальной истории? Склонные к опосредствованию метафизики робко развивали его как метафизическое понятие. У гносеологов оно превратилось в <толкование> причинных связей, как если бы последние служили осуществлению некоторой системы ценностей; неудовлетворительность подобного решения я уже отметил во введении, и должен буду остановиться на этом еще раз. Психологизм богаче и жизненнее, но он лишен руководящей силы понятия, И в нем особенно дает себя чувствовать принадлежность психолога к

371

тому или другому лагерю. Поэтому он раскололся на естественнонаучную психологию И <понимающую> психологию, как науку о духе, причем лишь последняя оказалась до известной степени приемлемой для истории. Позитивизм через Милля и Спенсера все дальше переходил к специфически
психологическим законам истории, и в психологии Вундта дал максимум приближения к свободной и пронизанной установками цели истории, к истории, которая кажется озаренной иррациональными творческими силами, не теряя при этом естественнонаучного механистического характера. Здесь полностью сохранила свое значение <эволюция> Ко, с другой стороны, и немецкий идеализм разрешился в эмпирическую психологию, которая исследовала идеальное, только скорее с точки зрения опыта, индуктивно, в его происхождении и превращениях, но затем признавала все-таки в них прорывы и вторжения из царства бессознательного духовного развития, стараясь, хорошо ли, плохо ли, соединить это положение с физиологической или ассоциативной психологией. В данной связи особенно характерно было учение молодого Фихте. С одной стороны, сохранилось понятие психофизического параллелизма, который в своих выводах натурализирует все сознание, с другой стороны, понятие бессознательного, которое в своей глубине скрывает диалектические превращения и движущие силы, пуповину, соединявшую системы с их материнским лоном. В первом случае больше всего опасались
<нативизма> как необъяснимого наукой чуда и объясняли все сложные образования открыто или под покровом с помощью ассоциативной психологии. 80 втором случае боялись признать дуализм метода и переносили развитие в телеологическую причинность бессознательного. Гегелевская <Феноменология духа> превратилась в эмпирическую объясняющую, описательную и <понимающую> психологию, и последняя приблизилась к проблеме <феноменологии> в той мере, в какой она, эта <понимающая> психология, делалась независимой от причинно-генетического объяснения и развивала признанную нашим временем легендарную способность вчувствования и последующего психологического конструирования, способность, которая по своему охвату, универсальности и гибкости является наиболее характерной чертой современного духа 152
Ясно, что для образования идеи развития психология, все еще связанная с созерцанием, давала больше, чем весьма абстрактный критицизм, обеспечивавший, собственно, только телеолотчески ценностное соотнесение, но не понятие самого становления и что внутри самой психологии чисто экспериментальная, общезакономерная и причинно-генетическая психология давала гораздо меньше, чем психология понимающая и пользующаяся методом вчувствования, которая в

372

конечном счете исходила из способностей, склонностей, более высоких ценностных образований и могла погружаться в поток их становления, понимая его и давая ему смысловое наполнение. Поэтому первая не вышла за пределы, достигнутые Вундтом, Фуйе и Гюйо. Наоборот, антимеханическая, постигающая и ищущая смысловых единств психология снова выявила всю полноту скрытых в ней логических и метафизических проблем, а принципы диалектики и органологии, все больше превращавшиеся в психологию и логицизм, стали более или менее освобождаться от окостенения, сохраняя в то же время в себе в качестве исходного момента приобретенный за это время эмпирический и критический смысл.
Результатом всего этого было то, что и с новой эмпирической точки зрения, старое различие методов сохранилось, различие между методом дискурсивным, аналитическим и генетически- сочетающим и методом интуитивным, синтетическим, охватывающим движущееся целое в новой разнообразной форме, и что с этим дуализмом методов связывалось также разделение в самой метафизической основе действительности' 153 В противоположность чистой теории среды или становящемуся все более родственным ей экономическому объяснению, дух снова явился движущей силой, которая стремится формировать как мир ценностей физическую и психическую природность. Философия опять стала философией духа, отличающей управляемую законами природу от духовных содержаний, вырывающихся из природы и из душевной жизни, рассматриваемой как природная. Однако, поскольку дух выступал по преимуществу борющимся и противопоставляющим себя природе, все яснее выявлялась и невозможность подчинить его и его становление тем же общим законам, каким была подчинена жизнь природы; более того, попытки свести законы становления духа на законы его логического самодвижения и ограничить его этими законами оказались в свою очередь невозможными в связи с его выясняющейся из опыта пестротой, бесконечной противоречивостью, практической направленностью и иррациональностью. Понятие индивидуальности внутри потока становления природы и духа и всякий раз индивидуальной ценностной и смысловой связи выступало принципиально совершенно по-иному, чем в диалектическом монизме Гегеля. Философия духа стала, таким образом, философией жизни, которая воспринимает и созерцает в духе жизненный поток, безграничный, прорывающийся из природы и раскрывающий свою внутреннюю полноту. Вместе с этим, при благосклонном содействии умов, склонных к философствованию, но не прошедших подлинно философской школы, в современную философскую мысль вошла новая, со страстью взыскуемая цель. Философия духа и философия жизни стали

373

трактоваться то по преимуществу с понимающе- психологической, то с
неокантанско- трансцендентальной точек зрения. В конце концов из этого опять выросла новая метафизика. Противоречия и трудности, вытекающие из столь разнородного происхождения и различных интересов, наполняют собою современную мысль и ведут борьбу за единое решение. Движение к этим целям, повсюду требуемое современной жизнью, стремящейся к концентрации своих сил и к свободе, приобрело интернациональный характер, хотя в англо-французском мышлении наряду с теологией и гуманизмом позитивизм все еще продолжает сохранять свои позиции
Поэтому и вопрос о выработке понятия развития приобретает новые предпосылки и новое значение. И это обстоятельство дает себя чувствовать повсюду в исторической науке. Она радостнее сознает и охотнее утверждает свое методологическое своеобразие по сравнению с естествознанием, делает более утонченным свое искусство психологического понимания, расширяет круг исторической жизни, включая непрестанно обогащающийся мир ценностей, и все с большим рвением обращается к проблеме понимания исторического становления. Но прежде всего, из свойственного новому мировоззрению доверия к возможности интуитивного охвата исторической жизни в целом у наиболее значительных умов под влиянием кризиса европейской мысли в конце XIX века возникли новые взгляды на универсально-исторический процесс. Конечно, по самой природе вещей эта интуитивная логика развития еще мало логически уяснена, и соответственно с
этим указанные выше взгляды субъективно весьма различны. Поэтому схематизация новой философии духа и философии жизни и особенно схематизация ее воздействия на историческое мышление не может быть проводима дальше, чем это здесь сделано. Лишь при ретроспективном взгляде на весь период, начиная с средины прошлого века, можно сказать, что, несмотря на весь ужасающий разнобой в теориях, в них заметно преобладает некое общее основное течение, которое содержит в себе все новые и новые попытки связать позитивистски- реалистические и идеалистачески-спекулятавные элементы воедино. Тесная связь философии с историей, которая была характерна для начала XIX века, вновь оказывается существенным признаком новейшей философии и ее новейшего, всегда заново перерабатывающего свое прошлое, духа.
Все дальнейшее относится к индивидуальным решениям проблемы, к которым я теперь и перехожу для того, чтобы дать концепцию каждой из них, не растворяя их в общем процессе мысли XIX века
Из такого изображения можно будет понять, как в сущности многообразно и богато это, так часто в наше время

374

порицаемое, современное мышление. И в первую очередь мы обращаемся снова к Германии, где философские традиции каждый раз по-новому дробятся и каждый раз вновь стремятся найти своеобразное метафизическое основное направление.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия