Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава I. О пробуждении философии истории

2. Происхождение современной философии истории

Философия истории - создание современности, дитя XVIII века, как и многое другое 8. Она находится в теснейшей связи с современной этикой и культурой, задачи и вопросы которых без истории больше не могут быть решены, а поэтому заставляли давно известную повествовательную историю обратиться к рассуждению, к сравнению и к понятию развития, чтобы понять саму себя как вершину развития. Тем самым философское рассмотрение истории было противопоставлено изучению естественных наук и математики, на которые со времен Галилея и Декарта был направлен весь интерес; с той
поры борьба между философией природы и философией истории стала одной из важнейших тем современного духа, которая разрабатывалась и продолжает разрабатываться при постоянном перемещении центров тяжести.
Для понимания существа дела это необходимо ясно понять. Философия истории - не поздний плод науки, постепенно обнаруживаемая проблема, которая с самого начала лежала во всяком случае в представлении о науке. Она возникла именно тогда, когда в ней нуждались, когда ее потребовала необходимость, возникшая в мировоззрении. Она относится скорее к области мировоззрения, чем исторического исследования, и оба они сблизились лишь в тот момент, когда размышление о существенных целях духа потребовало знания истории, а история - включения в философское мышление. С обеих сторон эта потребность возникла в один и тот же момент и по одной и той же причине. Культурное сознание требовало понимания становящейся все более известной и значимой смены больших культурных периодов, а история стала требовать ответа на вопрос о единстве, цели и смысле, как только она распространилась на достаточно многообразные области. То и другое было следствием разрыва со средними веками и церковью, и связано с активностью мыслящего бюргерства, которое видело, что наступает новое время, и
должно было размежеваться со старым.
Грекам была известна значительная часть истории, да же философски построенной как последовательность культурных эпох, история, которая дошла до нас лишь в обрывках и намеках 9. Они обладали оказывавшим большое воздействие мифом о природе и об истории, а начиная с осуществления широкомасштабной внешней и рафинированной внутренней политики, - глубокомысленной теорией сущности и последовательности форм политической жизни. Однако им была неведома философия истории, получающая импульсы для воззрения на жизнь и мир от созерцания происходящего и открытых в нем направлений. Их мировоззрение основывалось на совершенно внеисторическом и неисторическом мыш-

18

лении, на метафизике неизменных вневременных законов, будь то идеи Платона, аристотелевские формы или закон природы Гераклита и стоиков, не говоря уже об элеатах, выражавших эту направленность на вневременное и внеисторическое особенно резко. История и дух были у них вставлены в твердые рамки вечных субстанций и порядка, смысл которых постигался не из замутненных и меняющихся земных воплощений, а из логического созерцания их вневременной сущности. Не история служила средством понимания этой сущности, а, наоборот, из этой сущности вырастало понимание история,
поскольку в человеческой деятельности и созидании они видели то смутное и колеблющееся, то растущее и продолжающееся приближение к постигаемым посредством чистой логики идеалам. Именно поэтому у них не было подлинно содержательного становления и действительного, из себя самого открывающего свое содержание, развития, а существовало всегда только находящееся в приближении осуществление прочного масштаба. Поскольку же в сущности к этому масштабу приближались только греки, а все остальные были варварами, то у них и не было потребности в мировой истории подобного приближения. Смысл мира вообще не зависел от степени этого приближения, совершаемого людьми Земли, но представлялся им блаженно пребывающим в самом себе и предназначенным для наслаждения в мире чистого порядка и чистых форм по ту сторону, где обитают духи звезд. Если из
всех существ временного бытия к этой сущности приближались только эллины, это для них едва ли не счастливая случайность, не имеющая никакого значения для мира в целом Тусклая конечность - это мир случайности, и индивидуальноконечное вообще не имеет значения для вечной сущности, а.
наоборот, получает значение только от нее. И если вместе с вечностью мира установлена и вечность конечного, то дурная бесконечность последнего может при этих обстоятельствах выражаться только в том, что оно в вечном круговороте все время предпринимает попытки к сближению с вечностью
мира 10. Это учение о вечном возвращении полностью лишает историю ее проистекающего из нее самой смысла и превращает ее в бесконечное безразличное скопление все новых смутных отражений того. что только истинно существует. При таких условиях действительно нет необходимости в философии истории; достаточно истории как объяснения пережитых
политических процессов, из которых можно вывести определенные практические учения или как выражение радости и удовольствия от открытий, испытываемых путешественником, мудро сравнивающим родину с чужбиной. В том и другом можно при этих обстоятельствах достигнуть великих результатов - мы знаем это благодаря Фукидиду и Геродоту

19
Решительное изменение принесло великое преобразование в период поздней античности с его сдвигом центра тяжести к варварам и к древним восточным откровениям с одновременной концентрацией мира в Римской империи, что приблизило Полибия к телеологическому пониманию всеобщей истории. Эти факторы нашли свое завершение в идее мировой религии, которая соответствовала мировой империи и в качестве которой в конечном счете выкристаллизовалось христианство. Это - вера в человечество, откровение и спасение, а тем самым и учение о решающем значении истории
для познания смысла и ценности жизни. Решающее историческое событие направило в ночь неведения и греха спасительный свет познания; падение, спасение и конечное завершение превратило историю человечества в нечто неповторимо-индивидуальное; божество уже не царило по ту сторону всякой конечности в качестве не изменяющейся сущности, а стало живой волей Творца, врывающейся в историческую жизнь и познаваемой из нее. Это уже не познание вневремечно-субстанциального, а вера в историческое откровение и в достижение полной конечной цели в божественном царстве конца, которое превратит земной мир в вечный. Отсюда - высшее усиление исторически позитивного, неповторимо индивидуального, цели истории и познания Бога в его вливающейся в мир, творящей в истории любви. Это, безусловно, вело к огромному изменению и к важному значению истории для воззрения на мир. Однако в сущности эта история не есть история, и это мышление о принципах истории не есть философия истории. В центре этого стоит мысль, что выведенное из каждой действительной истории, каждого исследования и
каждой временности чудо. богочеловек - это одновременно историческое явление и вневременное чудо, чудо спасения, космическое событие в исторической оболочке. В этом в сущности заключено удивительное соединение прежней вневременности и метафизической субстанциальности с новой временно-индивидуальной жизненностью, которое остается смыслом христианского чуда и отличает его от древней и повсюду существующей веры в чудо, по крайней мере как в центральное чудо, народов античности и язычников. Но так же как эти события - не действительная история, так и их теория- не философия, а учение, основанное на вере в авторитет и на откровении, которое в свою очередь связано с движением и конечностью человеческой жизни лишь внешне и формально. Прежде всего это учение неспособно сверх определенной меры охватить светскую культуру и внерелигиоэную жизнь. Поэтому оно заимствовало у стоиков для истолкования мирского абстрактные рациональные догмы естественного нравственного
закона, применяя их с помощью теорий об их релятивизации

20

греховности к реальным условиям поздней античности и средневековья: здесь, так же как в догмате о Христе-Логосе, мы видим связь исторического начала с не исторически- антично -рациональным. Таким образом были реципированы несколько бедные теории стоицизма. Воздействия действительного богатства истории и ее проблематики на этику, следовательно, подлинной, охватывающей весь материал философии истории здесь поэтому никогда не было, а была лишь догматика и история церкви как история постоянно действующего чуда и соблазнов Сатаны Именно поэтому такая вера в историю сохранялась, пока сохранялось господство церкви; с
наступлением Нового времени она вытесняется прежде всего подлинно критической историей и проблемами культуры в изменившейся общей ситуации. До этого мышление основывается на переплетении античной всеобщей истории с библейско-церковной историей, основанной на вере, как она была создана Юлием Африканом, Евсевием, Иеронимом и Августином. Их называют философами истории, но они - нечто. противоположное этому, компиляторы и догматики, которые помещают все происходящее в рамки, образованные верой в чудо и исторической конвенциональностью античной школы. В эти же рамки средневековье ввело свои хроники, как сделал,
например, Отгон Фрейзингенский. В обоих случаях это ничего общего не имело с действительно историческим мышлением Это просто рамки, примененные христианской античностью к Римской империи, картины мира, расширенные включением в нее нордического мира. Мудрым завершением служит Discours sur l'histoire universelle 11 изощренного ритора и ловкого политика Боссюэ 12
Из распада этого церковно-догматического мира не возникла, что совершенно понятно, в качестве преемника и основы мировоззрения история, а произошло преобразование античной сущностной и субстанциальной философии в естественнонаучно -математическую метафизику законов природы. До исторического мышления вообще еще не дошли. Поскольку в великой книге вещей теперь вышла на свободу и критическая история, она ограничивалась тем, что разрушала в качестве протестантской или гуманистической критики католические догматы или воспевала, служа династическим и национальным интересам, в панегириках величие и права властей, или восхваляла, руководствуясь пробудившимся в Италии национальным чувством, происхождение народов. Все это было историей отдельных событий, определяемой так или иначе практическими тенденциями времени, то более риторической тенденцией, то более юридически- документальной Лишь филология мавристов дала свободную от интересов,
основанную на источниках историю как результат истинной

21

монашеской аскезы. Философы же предоставляли в своих системах место истории и учению об обществе лишь в приложениях, где были выражены личные взгляды на жизнь, как это сделал Декарт, или подчиняли эти науки рационализму и механистическим воззрениям, как сделали Гоббс и Спиноза.
Из этого при преобразовании античного и христианского естественного права возникает суррогат, предшествующий философии истории, современное светское естественное право, продолжавшее действовать до Канта и Фихте, Бентама и Конта и оказывающее значительное влияние и после них. Однако
именно отрицание, или во всяком случае ограничение, сферы истории посредством рациональной конструкции является последней преградой становящемуся историческому сознанию и свидетельствует о невольном желании приспособиться к нему 13 Связанная с обмирщением государства, с возвышением бюргерства и с новой литературой популяризация этой
философии должна была в конце концов так или иначе соединиться с пробудившимся историческим самосознанием эпохи. В идеалах Просвещения надо было видеть вершины истории. Правда, самые нормы и цели истории выводились при этом из связанной с натурализмом и рационализмом систематики. Но эти нормы казались новыми, а не всегда существовавшими, даже противоположными всему периоду господства церкви. Одновременно в поле зрения попали открытия и колонизация, сравнительная этнография и собрания эмпирических данных, внеевропейский мир, а вдали виднелся
источник всего Просвещения, античность, послужившая первым импульсом Querelle des anciens et des modernes14 Из этого возникли histoire philosophique15 или philosophie de l'histoire 16, как ее назвал Вольтер, общее видение Просвещения всего исторического многообразия и рациональной цели в качестве идеи прогресса человечества, открытие философских аспектов истории, преобразование католической философии истории Боссюэ в совершенно современную проблематику 17. Это вместе с пробуждением сознания об исторической особенности и высоте собственной эпохи является одновременно и началом философии истории. Лишь с этого момента
начинается научное историческое мышление как составная часть и средство образования мировоззрения. Воззрение на мир и на ценности по существу еще определены рационально и в соответствии с положениями естественного права, но конкретное представление об историческом прогрессе и о преодоленной неясности озаряет и одновременно оживляет рациональный культурный идеал, наполняет его сознанием ответственности действующего человека, чувством триумфа от победы культуры и предчувствием бесконечного дальнейшего подъема. Одновременно в качестве носителя

22

прогресса и тем самым подлинного предмета истории выступает уже не церковь, а понятое в государственном и культур ном аспекте народное единство, самосозерцание которого ощущается как владеющее движением истории; исходя из его потребностей, смысл истории толкуется как продвижение к гражданской свободе.
Но и это еще не было философией истории в полном смысле слова, познанием целей жизни, исходя из истории. Для этого оно было еще слишком рационально. И Лейбниц, много занимаясь историей в дипломатическом, юридическом и политическом аспектах, с философской точки зрения установил космическую, поэтому именно не историческую, идею континуума, а историю отдал во власть смешения теологии и рационализма. Идею континуума надлежало освободить от ее математической формы, она проявила свою громадную плодотворность только в ином применении. Даже сильнейший
прорыв в философию истории, глубокая работа Вико Scienza nuova 18, обосновавшая теорию самопонимания порождающего исторического духа и сопоставившая эту теорию с картезианским исследованием природы, также не разделила спекулятивно-априорное и эмпирически-апостериорное, как социологически- коллективное от исторически-индивидуального. Вико хотел возвысить филологию до философии, но не вышел за пределы смешения законов природы в истории и догматических католических учений о провидении. Ощущая атмосферу истории сильнее всего в доисторические времена и видя цель истории яснее всего в церкви, он еще недостаточно ощутил значение проблемы ценности и цели истории. Импульс к этому дал Руссо, первый романтик, который своим отрицанием всякой ценности истории в сущности поставил проблему ее значения и посредством своего нематематического, поэтического понятия природы одновременно привел к пониманию божества как создателя движения жизни. Так он колебался между идеалом примитивной начальной стадии, уничтожавшим историю, и полной демократией, завершающей историю Этим он дал сильнейший импульс развитию современной философии истории, причем в двух ее главных направлениях - англо-французскому позитивистскому и немецкому спекулятивному, импульс, еще усиленный Французской революцией.
которая, по-видимому, основывалась на идеях Руссо и, открыв новую мировую эпоху, принудила к еще большему осмыслению истории 19. Из противопоставления идеям Французской революции и при сохранении ее склонности к телеологическому и универсальному мышлению вообще вышла подлинная современная философия истории. Немецкая философия
истории, возникшая под влиянием Руссо, приступает в лице
Канта к выведению из глубин теории познания и метафизики,

23

из духовной исторической жизни своеобразия морального мира свободы, противоположного закономерности природы; она перемещает идеал прогресса в бесконечное приближение к возникающему из него формальному идеалу царства свободы к рассматривает реальный процесс развития как осуществление и конкретизацию этого идеала. История - царство свободы в отличие от природы и действует по законам, в которых природа и свобода связаны друг с другом. Больше о конкретном содержании истории благодаря видению исторического становления и обретению цели гуманности из живого созерцания истории дал нам, отправляясь от до-критического Канта и Гамана, интуитивный гений Гердера, а вслед за ним и Гете, Вильгельм Гумбольдт, Шлейермахер и романтики. Затем оба направления, формальное своеобразие истории и создание содержания духовных ценностей из истории, дал в первую очередь Гегель. Цель составляют у него европейская гуманность и воплощающее ее государство. Тем самым достигнута решающая противоположность математически-естественно-научному мировоззрению, которое введено как рефлективное поверхностное учение в почерпнутое из истории глубинное учение. Параллельно немецкому философско-историческому мышлению идет своим путем совершенно иное по своему характеру англо-французское мышление, основанное в понимании целей
прогресса на утилитаризме Бэкона, а в понимании законов прогресса на математическом учении о природе. Однако и здесь энтузиазм и телеология восходят к Руссо. Уже Сен-Симон соединил постижение прогрессивного движения по законам природы с основанной на этом, сотворяемой волей утопией, а за ним, правда, более умеренно применяя эту идею, последовали
Конт, Милль и Герберт Спенсер. Развитие образованности и индустриализация - закон, либерализм или социализм – идеал будущего. Несмотря на применение позитивистского, т. е. естественно- научного метода, и здесь история, познание цели человечества и полученные из этого познания средства ее осуществления, выступают как вершина и точка единения всей науки и основа практического мировоззрения будущего, более того, она именно этим стремится преодолеть пороки революционной, анархической современной культуры. Различие между немецкой и англо-французской философией истории бросается в глаза. Немецкая отличается религиозно-мистическим пантеистически- теистическим характером, благодаря которому на передний план выводится мистерия индивидуальности; англо-французская - атомистически- математическим, который может быть не в своей основе, а только по своим результатам соединен с энтузиазмом nouveau christianisme 20 или religion de l'humanite 21 , если он не сочетается, как это происходит у англичан, со скепсисом, с ортодоксальностью или с тем и другим.

24

Таким образом, философия истории так или иначе вышла в центр мировоззрения, оказывая сильнейшее воздействие. От Вольтера и Гердера до Гегеля и Конта идет непрерывное, все более богатое развитие. Сложность современной культуры, ее критическое отношение к христианству и античности, меняющаяся широта исторического горизонта и конкуренция исторических элементов культуры, революционные потрясения и опирающаяся на историю реакция - все это требовало истории и философии истории. Однако решающий успех ни в немецкой, ни в англо-французской философии
истории достигнут не был. Объясняется это тем, что философия истории в обоих случаях вступала в острую противоположность к эмпирически-историческому исследованию. Оно было в значительной степени стимулировано ею. Романтика и позитивизм придали ему большую силу, научили исследовать доисторию и историю. Однако эмпирическая история обрела при этом самостоятельность, сначала под влиянием критики
источников и филологии, затем политического, социального и экономического движения; пользуясь установленными опытным путем методами работы над конкретными деталями, она создала свои масштабы независимо от протяженности философской системы, из более узких, но неотложных практических интересов дня, прежде всего из возникающих национальных движений. Одновременно были уничтожены предпосылки философии истории с другой стороны, со стороны философии. Годы после 1848 г. - время упадка философии, нового утверждения математически-механистических естественных наук, которые, в отличие от идеалистического XVII века, теперь вели либо к полному метафизическому скепсису, либо к натуралистической эрзац- метафизике ярко выраженного материалистического характера. Одновременно естественные науки обрели господство над биологией и понятием развития в чисто механистическом смысле и втянули
также историю в эту область. В популярной литературе это привело к своего рода материалистической вере в прогресс Историческая наука шла своим путем; здесь господствовали специализация, профессиональное разделение труда и эмпирическая точность. Историю считали единой, продолжающей-
ся со времен Геродота и Фукидида специальной наукой, изучающей политическую жизнь и подверженной лишь во вторую очередь поверхностному воздействию философии 22.Там, где о философии вообще почти не говорилось, и она в качестве истории философии сообщала лишь историю своей болезни и
выдавала себе свидетельство о смерти, о философии истории, конечно, также не могло быть и речи. Историческое исследование велось необыкновенно ревностно, широко и успешно, но без какой-либо философской направленности и цели. История

25

превратилась в эмпирическую науку, распадающуюся, подобно естествознанию, на сотни специальных дисциплин В обоих случаях принимаются в виде общей основы закон и связь, но они не исследуются. Это - время расцвета позитивных наук, возвышения критического эмпирического исследования до самоцели, триумфа эмпирического и критического духа, который знаменовал себя во множестве блестящих свершений, но одновременно был подвержен слабости и рутине. С момента удовлетворения стремления к национальному единению и обретения политической историей конвенциональности оба эти момента стали в Германии очень ощутимы
Тем самым сложились условия, которые выше были определены как исходная точка всего нашего изложения Долго выносить их было невозможно, и философия должна была возродиться. Но характерно и чревато последствиями, как и из каких исходных точек она возродилась. Конечно, лишить естественные науки их прав и заменить их она не могла, поэтому она заняла позицию, при которой она могла одновременно признавать их и служить их предпосылкой, благодаря
чему и по отношению к ним в известном смысле был утвержден приоритет духа. Это стало возможным, когда философия в виде логики, теории познания и методологии завоевала собственную область и, отправляясь от нее, вновь подчинила познание фактов единству познающего духа. Для этого она
обратилась к Канту, который, правда, не был столь скромен и глубоко проник в метафизику, этику и философию истории, но как оказалось, по крайней мере утверждал своей теорией априорной обусловленности непреходящее значение познания природы и реальности при крушении всей философии, в том числе и его собственной. Правда, истории такое неокантианство помогло мало. Ибо подобно тому как сам Кант построил свою теорию познания по типу математически-механистического познания природы и подчинил во всяком случае в принципе каузальному исследованию даже мир духовных явлении, и
неокантианская теория познания в ее самых различных направлениях была исключительно или преимущественно направлена на априорные предпосылки каузального познания природы. Эта априорность была остатком самостоятельности и особенности духа и таким образом был в общем сохранен
приоритет духа отношению к просто данному. Однако история стала при этом либо частью природы, либо, если ядром ее признавалась вслед за Кантом свобода разума, эта система гармонии свободных волеизъявлений строилась как логика единства воли, в котором исчезало все конкретное богатство
истории, и единство этических законов осуществляло в качестве идеала такую же тиранию, как в области природы – закон природы. В обоих случаях история, несмотря на философское

26

обоснование, лишалась сильного и живого воздействия на мировоззрение. Прежде всего было утрачено подлинное значение ценности и содержания истории, ее конкретной индивидуальной жизненности и напряженной игры ее тенденций. И положение не улучшилось, когда вследствие близости анализа познания и психологии, последнюю стали рассматривать как единственный раздел философии, приближающийся к экспериментальному естествознанию. Психологию конструировали как основу так называемых наук о духе, или психологических наук, подобно тому как механику или учение об энергии как основу естественных наук, стремясь найти психологические законы истории, чтобы поднять ее таким образом до ранга науки, т. е. до некоей аналогии естественным наукам. Но именно тогда история превратилась в своего рода естествознание, где самостоятельность и активность духа ограничены познанием упомянутых законов, оценка и позиция лишены всех корней, и полнота исторической жизни становится в лучшем случае художественно воспринимаемой драмой, а большей частью - закономерно связанным комплексами элементарных психологических процессов. Одновременно под
действием дарвинизма стали, исходя из психологии дикарей. при каждом предмете изучения проходить через <комплексы> к современности, предпочитая исходить в понимании ее из психики дикарей, а не из самих себя.
Но дух, независимо от предпринимаемых действии, требовал большей глубины жизни и черпал ее самыми различными способами из истории. Впереди шли дилетанты типа Чемберлена или Rernbrandt-Deutschen 23, объявились ученики Гобино, Рёскима, Лагарда. История вновь противостояла натурализму и требовала от философии обоснования ее притязаний. Положением возрождающейся философии объяснялось, что она могла подойти к этой задаче только как логика и теория познания истории. Считалось, что от мысли о цели и смысле истории и соответствующей конструкции истолкования исторического процесса приходится отказаться. Это якобы в сущности - провидение, телеология и мифология, что вызывает непреодолимый ужас чисто каузально ориентированной методологии. В такой ситуации заявила о себе историческая логика, указав на полное отличие естественнонаучной каузальности от каузальности психологической, на логическую независимость и особенность исторического метода по сравнению с методом естественных наук, на органическую связь исторических каузальных понятой с идеями цели и ценности и на требуемое именно логикой метафизическое своеобразие биологической и исторической действительности. Путь к такому пониманию открыли первыми Лотце и Зигварт; Вундт занял
промежуточную позицию; Дильтей, Риккерт, Виндельбанд и

27

Ласк построили историческую логику, полностью уничтожившую монизм метода. Зиммель показал глубокое преобразование пережитой действительности историческими понятиями, аналогичное тому, которое совершается посредством понятий естественнонаучных, но иное по своему топу. Другие исследователи - Шелер. Макс Вебер, Шпрангер, Г. Майер, Эд. Мейер. Ксенопол. Шуппе - различным образом комментировали эти попытки истолкования. Бергсон связал историческое мышление с немеханистической биологией и провел более глубокое, чем кто-либо, различие между математическим и историческим мышлением. Тем самым был открыт путь для исторической. логики, которая благодаря этому создала истерическое
мировоззрение наряду с естественнонаучным или, вернее, возродила его, вновь устранила монизм метода и открыла взору второй мир, существующий наряду с миром природы 24.
Однако мышление, и прежде всего практическая жизнь, этим не удовлетворились. Они требовали сведений также о целях и духовном содержании истории, о развитии современности из прошлого и об уходящих из нее направлениях, определяющих развитие буднего, о философском переосмыслении истории. Многочисленные, принятые как само собой разумеющиеся схемы развития, которые с легкостью конструировались применительно к сиюминутным цепям национального, хозяйственного или художественного характера, свидетельствовали о способности всего само собой разумеющегося содержать подлинную проблему и одновременно скрывать ее.
Анархия ценностей, скептицизм и эстетизирующий релятивизм, распространенные среди людей духовно изощренных, стали по-человечески и на практике невыносимыми. И здесь Лотце был первым мыслителем, связавшим естественнонаучное мировоззрение с автономным идеализмом ценностей. Наряду с ним и после него в этой области работал Эйкен, отличавшийся склонностью к воспитанию народа, и тихий Густав Клас: оба они исходили из работ ученика Шеллинга Стеффенсена, продолжая таким образом велико традицию. Э. Гартманн соединил в своем учении оказывавшего все большее влияние Шопенгауэра с Гегелем. К ним присоединились марксисты, заимствовавшие у Гегеля диалектачески- конструктиено-телеологическую направленность, - единственные, признававшие в худшее для философии время философию истории в виде
утешения для преисполненных надежд народных масс; к философии истории обратились и теологи, которые, после того как историческая критика уничтожила основы их теории откровений и апологетику чудес, должны были с помощью философии истории обосновать высшую значимость христианства 25 В результате вновь выросло влияние Шпейермахера и прежде всего Гегеля, большое число сторонников которого все время

28

сохранялось в Англии и Америке. Такой мыслитель, как Дильтей, принял философски-историческую этику Шлейермахера, происхождение которой из философии Канта, классицизма и романтики он подробно изложил и тем самым отвоевал у своего скепсиса то, что он мог еще признать как систему ценностей, исходя из истории. В конце концов произошло слияние исторической логики и философии истории и возникло много работ, возрождавших Гегеля; вспомнили и о таком тонком и глубоком философе, как Э. Гартманн. Выдающийся по своему духу мыслитель Якоб Буркхардт собрал все проблемы, во всяком случае те, которые связаны с понятием исторического
величия. Ницше - великий революционер нашей эпохи в области наук о духе, показал всю бессмысленность и неплодотворность истории как специальной науки и построил на фантастическом видении понятия развития свою новую эсхатологию сверхчеловека, который преодолевает историю, завершая ее. Другой великий революционер этой эпохи, Карл Маркс, утопически революционизировал историю в применении к социологии. С тех пор наша молодежь колеблется между вызванным активностью презрением к истории, направленным на обоснование собственной силой ценностей будущего, с одной
стороны, и стремлением к синтезу и общему обзору, который позволит органически вывести будущее из прошлого, - с другой. В обоих случаях обоснование носит философско-исторический характер и целью являются новые по своему содержанию позиции 26.
Таким образом, мы неожиданно снова оказываемся в центре новой, востребуемой практической жизнью философии истории, а она сама - в средоточии мировоззрения. Однако о ее действии и значении еще идут многочисленные споры и предполагаемые пути ее различны.
Соответственно данному выше описанию развития этой новой философии истории сразу же выделяются два пути - формальной исторической логики и содержательной конструкции процесса. Их следует тщательно различать, хотя в конечном счете они, несомненно, должны совпасть. Тем не менее это - самостоятельные и логически обособляемые проблемы, каждая из которых обладает поэтому отдельным Воздействием и значением. Недостатком прежней философии истории было то, что она большей частью их смешивала и
упускала из виду необходимость строить логические основы, исходя из эмпирической истории; гегелевская логика также насыщена данными материальной философии истории и спекуляции. Во всяком случае при современном положении философии такое разделение необходимо, и с этой точки зрения историческая логика - более верный и ясный отправной пункт,
который может быть приемлемым и для того, кто не решается

29

принять материальную философию истории с ее многочисленными позициями и установлениями целей и ценностей Так, например, Эдуард Мейер предпослал своей обширной истории древнего мира <Антропологию> или психологическую теорию познания истории, которую он отождествляет с формальной исторической логикой или рассматривает как ее основу, считая все остальное устаревшим. И в самом деле, нельзя не признать, что историческая логика представляет собой более объективное и общезначимое мышление и вместе с тем ближе к эмпирическому исследованию и что определить ее отношение к материальной философии истории трудная задача.
Поэтому в дальнейшем изложении речь пойдет сначала о формальной исторической логике.