Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В XX ВЕКЕ
ФРЕЙД, ПСИХОАНАЛИЗ И СТРУКТУРАЛИЗМ

Универсальная грамматика есть набор принципов, характеризующих класс возможных грамматик, предопределяющих способ организации частных грамматик.
Ноам Хомский

Моя справедливость... есть справедливость свободы, справедливость демократии, короче, справедливость терпимости.
Ганс Кельзен

Фундаментальная проблема человеческого рода на мой взгляд такова: удается ли цивилизации (и до какой степени) преодолеть помехи коллективной жизни, спровоцированные агрессивным импульсом саморазрушения.
Зигмунд Фрейд

Человек — это изобретение, которое археология нашего мышления без труда приписывает недавнему прошлому. И, возможно, не затруднится провозгласить его конец... В наши дни скорее можно говорить о конце человека, чем об исчезновении или смерти Бога.
Мишель Фуко

Глава тридцать третья
Гуманитарные науки в XX веке

1. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ

Не только стремлением к полноте мы руководствовались, обращаясь к проблемам частных наук — логики, математики, физики, биологии. В процессе бурного роста науки время от времени рождаются теории с необычайно сильным резонансом и настолько влиятельные, что реактивируют проблемы, связанные с философской аргументацией. Вопросы метода, образы человека, теории государства и общества, модели исторического развития — все это традиционно философские проблемы. На их постановку существенное влияние оказывает серия так называемых гуманитарных наук: психология, лингвистика, социология, культурная антропология, философия права и экономика. О влиянии Фрейда и психоанализа на современную философию мы расскажем в особой главе. Что касается открытий в других гуманитарных науках, то о них речь пойдет постольку, поскольку они имеют определенный философский смысл.

Традиционный эмпиризм рассматривал человеческий разум как пассивный по преимуществу. Современная психология показывает, помимо прочего, спонтанность продуктивного мышления. В противовес психологии формы и психоанализу бихевиоризм рассматривает человека только с точки зрения поведения и реакций на стимулы внешней среды. Не менее важными представляются и выводы структуралистов. Без теории иннатизма Хомского сложно понять нынешний спор по поводу структуры и функционирования разума. Генетическая эпистемология Пиаже еще раз подтвердила, что человеческий ум не есть tabula rasa, что понятия пространства, времени, причинности не априорны, они по разному конструируются на разных стадиях развития ума и психики ребенка Отношения между обществом и продуктами интеллектуальной деятельности стали предметом исследований в социологии знания

582

после Маркса, Шелера и Мангейма, Хаима Перельмана (новая риторика). Мы посчитали нужным предложить некоторые размышления о культурной антропологии для того, по крайней мере, чтобы показать, как разрабатывалось понятие культуры. Новые идеи, касающиеся понятия «экономической стоимости-ценности», сформулировали представители маржинализма Кейнс и Хайек.

2. ПСИХОЛОГИЯ ФОРМЫ (ГЕШТАЛЬТПСИХОЛОГИЯ)

2.1. Эренфельс, градская школа, вюрцбургская школа

Психология формы, или гештальтпсихология (от нем. Gestalt — форма), берет свое начало с исследования Христиана фон Эренфельса (1859—1932) «О качестве формы» (1890), в котором идет речь о «перцептивных объектах» (пространственные формы, мелодии, ритмические фигуры), не сводимых к сумме определенных ощущений, а изначально представленных как «формы», т.е. структурные отношения, отличные от «атомарных ощущений». Таким образом, мелодия не есть сумма отдельных звуков и нот, именно в силу этого возможны музыкальные вариации, когда мелодия транспонирована в другую тональность (в этом состоит принцип «транспозиции формальных качеств»).

После Эренфельса ученик Брентано, австриец Алексиус фон Мейнонг (1853—1920), создал в университете Граца философскую школу и первую в Австрии лабораторию экспериментальной психологии. Он выделил два типа предметов: 1) элементарные предметы, сенсорные данные (цвета, звуки и т.п.) и 2) предметы более высокого порядка, к которым причисляются формы, или структуры. Если простые предметы образуются в результате деятельности периферийных органов чувств, то предметы высшего порядка связаны с элементарными отношением «обоснования», будучи результатом продуцирующей активности субъекта. «Теория объектов» (1904) — одна из самых важных работ Мейнонга.

С. Витасек и В. Бенусси продолжили дело Мейнонга. После Первой мировой войны Бенусси переехал из Граца в Падую. В 1927 г. он умер. Его последователь Чезаре Мусатти перебрался вскоре в Миланский университет. Институт психологии Падуи возглавил известный итальянский гештальтпсихолог Фабио Метелли, автор многочисленных работ.

583

Аналогичная школа возникла в Вюрцбурге под руководством Освальда Кюльпе (1862—1915), автора теории «мышления без образов». Главное, писал он, это активность. Рецептивность и механизм образов вторичны. Из этой школы вышли К. Марбе, Н. Ах, А. Мишотт, А. Мессер, А. Джемелли, Т. У. Мур, И. Линдворский и К. Бюлер. Эмигрировавший в Америку Карл Бюлер значительно преобразовал современную психологию. В то же время, что и Бюлер, в 1928 г., в Вюрцбурге защищал дипломную работу Карл Поппер, она называлась «Методологические вопросы психологии мышления». Его оппонентом был знаменитый представитель неопозитивизма Мориц Шлик, основатель венского кружка.

2.2. Макс Вертхеймер и берлинская школа

Когда говорят о психологии формы, то главным образом имеют в виду Макса Вертхеймера (1880—1943), Вольфганга Кёлера (1887— 1967) и Курта Коффку (1886—1941). В отличие от ученых из Граца, они не видели возможности сохранить старое понятие «сенсорных атомов». Именно психология перцепции стала начальной проблематикой берлинской школы, затем была показана плодотворность их принципов и в других областях. Вертхеймер и Дункер изучали продуктивное мышление, Кёлер — проблему разумности поведения животных, Гельб, Фукс и Голдштейн — церебральную патологию, Коффка — проблемы памяти, Аш — социальную психологию, Арнхейм — психологию искусства.

Посмотрим, какова эта теория. Всем известен стробоскопический эффект. Когда нечто видимое, например линию, показывают в одном месте и тут же, через секунду, — в другом, не слишком отдаленном от первого, то наблюдатель видит не два предмета, а только один, быстро двигающийся из одного места в другое. В физическом смысле нет никакого смещения линии, но воспринимается именно движение. Стробоскопические эффекты используются в кинематографе, когда фотокадры проецируются на экран с определенной частотой.

Старая ассоцианистская психология трактовала такие восприятия как иллюзии, ошибку мышления наблюдателя. Вертхеймер, не пренебрегая малоудобными фактами, провел множество экспериментов и пришел к выводу, что видимое движение есть реальный перцептивный факт, что гипотеза об ошибочном суждении не подтверждается фактами. Сфера восприятий не есть мозаика из мельчайших осколков, а стробоскопический феномен нельзя трактовать как набор ощущений.

584

Отсюда важный вывод: мы имеем дело со структурными блоками, а не со скоплением ощущений. Например, музыканты, говоря о мажорной или минорной тональности, имеют в виду общую характеристику фраз, а не отдельных звуков. Если взять вместе «до» и «соль», мы получим квинту, качество, не сводимое ни к «до», ни к «соль». Любая ассоциация двух звуков в пропорции 2/3 узнаваема как квинта.

Традиционная психология (позитивистская, механистическая и т.п.) устанавливала, например, равенство: ванильное мороженое = «холодное» + «сладкое» + «ванильный запах» + «мягкое» + «желтое». Гештальтпсихологи, отказываясь от такого «психо-химического» подхода, оттолкнулись от принципа: «Целое больше суммы своих частей». Кстати сказать, Кёлер предпочитал формулу: «Целое отлично от суммы составляющих его частей». Итак, наши восприятия феноменов суть ощущения форм или структурных качеств, не сводимых к сумме частей. Вот некоторые из законов генезиса оптических форм:

1. Закон близости. Части воспринимаемого события улавливаются как целое в соответствии с минимальной дистанцией ceteris paribus. 2. Закон равенства. Если стимул образован из множества различных элементов, то проявляется тенденция сгруппировать их по принципу сходства. 3. Закон закрытой формы. Линии, ограничивающие поверхность, воспринимаются как единство легче, чем разомкнутые линии. 4. Закон «правильной кривой», или «общей судьбы»: Части фигуры, образующие «правильную кривую», воспринимаются в единстве с большей легкостью, чем другие. Этот закон также объясняет, почему части, принадлежащие к разным предметам, с трудом воспринимаются как единое, а также помогает увидеть отдельно предметы, находящиеся в оптическом контакте. Две фигуры проиллюстрируют четвертый закон. На рис. 2 мы не сразу видим линии 1-А-2, З-А-4 или 2-А-4, зато хорошо видим 1-А-4 и 2-А-З. 5. Закон общего движения. Едиными воспринимаются элементы, движущиеся похожим образом и вместе, по отношению к другим, неподвижным.

585

6. Закон опыта. Психология формы, хотя и не приписывает опыту того значения, которое ему отводила ассоциативная психология, все же признает сопутствующие феномены, наряду с вышеупомянутыми». Рис. 3 напомнит, к примеру, всем, знающим латинский алфавит, букву «Е», даже если, перевернув его на 90 градусов, мы увидим только три линии.

Если восприятие толковать как сумму отдельных перцепций, то как объяснить, что два сегмента, геометрически совершенно равные, воспринимаются один короче другого? (См. рис. 4.)

В рамках психологии формы удалось объяснить многие феномены, связанные с восприятием звуков и цветов. Любопытны и опыты Кёлера с обезьянами. Оказалось, что последние способны решать проблему бананов с помощи палки, при отсутствии ее — с помощью собранных одна к другой веток тростника и даже с использованием ящика в качестве табуретки.

Психология формы сыграла ту же роль, что теория относительности в физике. Она позволила критически переосмыслить теорию иннатизма (врожденных способностей), а также атомистическую психологию. Вся проблематика, связанная с процедурами понимания, обрела благодаря новациям гештальтпсихологии мощный импульс.

586

3. БИХЕВИОРИЗМ

3.1. Уотсон и схема «стимул—реакция». Павлов и «условные рефлексы»

Основоположником бихевиоризма стал американец Джон Уотсон (1878—1958), автор известных работ: «Поведение: введение в сравнительную психологию» (1914), «Психология с бихевиористской точки зрения» (1919), «Бихевиоризм» (1925, 1930). Уотсон начал свои исследования с изучения поведения мышей в лабиринте. Он стремился сделать психологию экспериментальной по образцу естественных наук.. Поэтому он решил элиминировать из психологии данные интроспекции, не поддающиеся экспериментальному контролю. Не сознание, а поведение индивида в определенных обстоятельствах должна изучать психология как наука.

Человек сводится к сумме поведенческих актов, и психология как наука есть, следовательно, бихевиоризм (от англ. behaviour — поведение). «Дана ситуация, и ученый должен определить, что индивид сделает в такой ситуации. И наоборот, наблюдая, как индивид что-то делает, надо уметь указать ситуацию, которая вызвала это действие». Критикуя традиционные понятия ощущения, Уотсон заменяет их «реакциями», называя мышление моторной активностью, точно такой же, как игра в теннис или гольф.

Чтобы найти законы поведения, следует выделить его причины. Эти причины Уотсон находит в «стимулах», получаемых индивидом из окружающей среды. Поведенческие акты суть ответы на стимулы, и научная психология призвана изучить цепочку «стимул—реакция». Разница между человеком и животным только в степени усложненности. Девиз бихевиориста: «Omnis actio est reactio»(«Любое действие — это реакция»).

Иван Петрович Павлов (1849—1936) показал важность физиологических процессов для психологии. Известны его опыты с собаками. Установив, что при виде пищи у собак начинается слюноотделение (безусловный рефлекс), он соединил момент подачи пищи со звуком колокольчика. После серии опытов удалось получить ту же реакцию слюноотделения только на звуковой раздражитель — проблема питания животного стала вторичной. Этот условный рефлекс Павлов назвал «психической секрецией». Обобщая результаты своих исследований, он надеялся распространить их на закономерности человеческого поведения.

Работа «Условные рефлексы» была опубликована в 1923 г. Из Павлова государственные чины попытались сделать героя. Если люди несчастны, то — по вине обстоятельств; значит, правительство вправе изменить и обстоятельства, и людей. Двадцать лет исследований, по

587

замечанию Скиннера, не дали Павлову желаемых результатов. «Во время Второй мировой войны он снова стал национальным героем, ибо представился новый случай экспериментально синтезировать идеальную жизнь на базе условных рефлексов».

3.2. Бихевиоризм и Скиннер

После Уотсона бихевиоризм распался на несколько разных направлений. Можно сказать, что эпистемологическая основа идей Уотсона близка к прагматизму, а эпистемологическая основа более позднего бихевиоризма — к операционализму Бриджмена. Если Уотсон, к примеру, критиковал психоанализ, то Э. Холт (1873—1946) пытался соединить «сознание» с «поведением», отождествив последнее как «специфическую реакцию» с психоаналитическим понятием импульса («Фрейдистское желание и его место в этике», 1915).

Э. Толмен (1886—1961), работавший вместе с Бюлером, соединил бихевиоризм с психологией формы, показав, что общая организация поведения имеет Gestalt-структуру. Поведенческие акты он рассмотрел в работе «.Целевое поведение у животных и у человека» (1932) не сквозь призму «стимул-реакция», а как систему цепочек действий, направленных на достижение определенных целей. Кларк Халл (1884—1952) ввел понятие «мотивационного толчка» (drive) и попытался придать гипотетико-дедуктивной теории поведения аксиоматическую конфигурацию. Вместе с группой сотрудников — Маурером, Хильгэйрэдом, Уайтингом (Mowrer, Hilgarad, Whiting) — он основал йельскую школу антропологии.

Шумную полемику и резкую критику вызвали идеи американского психолога Б. Ф. Скиннера (1904—1990), автора книг «Уолден-2» («Walden Two», 1963) и «По ту сторону свободы и достоинства» («Beyond Freedom and Dignity», 1971). Скиннер не скрывал, что всеобщее подавление можно довести до насаждения сознания полноты собственного счастья (как в случае с хлопотливыми муравьями). Нигли и Патрик прокомментировали, что книги Скиннера — находка для потенциальных диктаторов. «Уолден-2», сопоставимый с антиутопиями Оруэлла и Хаксли, будучи научнофантастическим изобретением, не просто занимателен, но и вполне доступен для воплощения (что подтвердили группы молодых американцев, вкусивших «идеальной жизни»).

По Скиннеру, не любая активность есть поведение, а только те действия, которые устанавливают «обмен с окружающим миром» с серией соответствующих последствий». Модель И. П. Павлова он называет «реактивным бихевиоризмом», порок которой — в пассивности отвечающего на раздражители индивида. Скиннер ввел понятие «подкрепления», для подтверждения которого использовал опыт

588

с крысами в клетке «Skinner-Box». В отличие от опытов Павлова, эксперимент Скиннера включал темную и звукоизолированную клетку, находясь в которой крыса должна была отыскать рычажок и получить еду. Так реакция опосредовалась дополнительным «подкрепляющим» усилием.

Хомский назвал подход Скиннера не более научным, чем критикуемые им традиционные подходы. «Как человеческие существа, — прокомментировал полемику Дж. Экклс, — мы располагаем и свободой, и достоинством. Теория и техника эксперимента Скиннера применимы только к поведению голубей и крыс; предоставим последним воспользоваться полученными результатами».

4. ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ЖАНА ПИАЖЕ

4.1. Что такое генетическая эпистемология?

Процесс формирования познания и преодолеваемые человеческим разумом этапы при переходе ко все более высокому уровню психики — эта проблематика заинтересовала Жана Пиаже (1896— 1980). Гипотеза о возможном параллелизме между прогрессом, рациональной и логической организацией познания и соответствующими формированию психи процессами стимулировала изучение умственного развития ребенка. Формирование ментальных механизмов у ребенка, полагал он, может прояснить их природу и функции у взрослых. Не может быть точного психологического объяснения логических операций, понятий пространства, времени, числа без предварительного анализа их генезиса — исторического, социального и индивидуального (известно, что детская психология в динамике воспроизводит процесс социализации индивида). Противник бихевиоризма и иннатизма, Пиаже писал, что «законы, установленные на основе описанных нами методов, можно преобразовать в эпистемологические законы, вытекающие из анализа истории науки (отказ от реализма и субстантивизма, динамизм, возникновение релятивизма). Эти эволюционные законы свойственны как разуму ребенка, так и научной мысли».

Свою программу Пиаже реализовал в серии своих работ: «Суждение и умозаключение у ребенка» (1924), «Язык и мышление ребенка» (1924), «Представление о мире у ребенка» (1926), «Физическая причинность у ребенка» (1927), «Моральное суждение у ребенка» (1932), «Генезис числа у ребенка» (1941), «Генезис элементарных логических структур» (1959), «Биология и познание» (1967), «Структурализм» (1968), «Уметь и понимать» (1974).

589

4.2. Фазы умственного развития ребенка

Обозначим фазы умственного развития ребенка:

1. Период от рождения до освоения языка очень важен для всей последующей эволюции психики ребенка. Непосредственная сенсо-моторная ассимиляция ребенком внешнего мира происходит около двух лет, этот период Пиаже называет «коперниканской революцией в миниатюре». После нее ребенок при помощи языка и мышления воспринимает мир как внешний. Практическое понимание, связанное с манипуляцией предметами, предшествует интериоризованному языку и мышлению.

2. В период от двух до семи лет ребенок способен восстановить события прошлого в форме рассказа и предвидеть будущее. Это период начальной социализации через поступки, в основе которых лежит внутренняя речь и система знаков. Формируются интериндивидуальные чувства симпатии и антипатии, уважения и т.п. Этот возраст эгоцентричен, ибо ребенку сложно отделить свою точку зрения от других.

3. Возраст от семи до двенадцати лет Пиаже называет фазой оперативно-конкретного мышления и двойного прогресса — способности к концентрации внимания и деятельному сотрудничеству. Исчезают эгоцентричные выражения, в грамматических конструкциях ребенка заметна потребность в логическом оправдании. Маленькие дети играют без правил, и выигрывают все. После семи лет дети внимательны к правилам, требуют объяснений, их разум оперативен. Ребенок обдумывает конкретно проблему за проблемой и не связывает собственные решения с общими теориями, фигурирующими как принципы. Появляются новые моральные чувства, как, например, чувство взаимного уважения.

4. Период от одиннадцати до четырнадцати лет — возраст отрочества. Подросток конструирует системы и теории. Его волнуют проблемы, далекие от повседневной реальности, он живет в ожидании будущих ситуаций, часто придуманных. Одни пишут, другие говорят, третьи тайно разрабатывают теории, как изменить мир одним или другим способом. Это переход от конкретного мышления к гипотетико-дедуктивному и формальному мышлению. «Содержание любой гипотезы, — говорит Пиаже, — есть уже форма конкретной операции. Поставить в связь гипотезу и заключение — это новая операция. Операции над операциями открывают широкие возможности».

590

Влияние Пиаже на педагогику было необычайно глубоким. С философской точки зрения важно, что логико-математические структуры не имеют врожденного характера. Лишь процесс развития дефинитивных структур как продолжение органических функций носит врожденный характер. «Мышление развивается как процесс адаптации, ассимилирующий данные в существующие схемы или реструктурирующий эти схемы на основе новых данных». Бессознательное, по мнению Пиаже, не следует ограничивать эмоциональной жизнью. Мы осознаем результат, а не механизм... все когнитивные процессы бессознательны. Бессознательное есть все, что не концептуализировано».

5. ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ СОССЮРА И ХОМСКОГО

5.1. Фердинанд де Соссюр: семиология и знак

Современная лингвистика, семиология и антропология многим обязаны Фердинанду де Соссюру (1857—1913). Его «Курс общей лингвистики» оказал воздействие на социолингвистов Мейе и Соммерфельта, стилиста Бейли, институционалистов Девото и Ненчиони, пражских структуралистов Карцевского, Трубецкого и Якобсона, математическую лингвистику Мандельброта и Гердана, семантику и психолингвистику. Идеи женевского ученого оказали влияние на таких мыслителей, как Мерло-Понти, Леви-Стросс, Ролан Барт, Жак Лакан, Мишель Фуко. Поскольку история языков есть, в определенной проекции, история различных сообществ, то и философию трудно отделить от языка, хранящего продукты духовной эволюции. Способ функционирования языка может объяснить характер менталитета и систему человеческих отношений.

«Курс общей лингвистики» (1916) начинается с определения понятия семиологии — «наука, изучающая жизнь знаков внутри жизни общества». Под знаками Соссюр понимает не только лингвистические единицы, но и символические обряды, алфавит глухонемых, формулы вежливости, знаки воинского отличия, моды и многое другое. В этом смысле речевой язык — одна из семиоло-гических систем. Вопреки традиционному взгляду (например, Платона), согласно которому знак соединяет имя с вещью, Соссюр полагает, что знак указывает на связь между понятием и акустическим образом.

591

У знака есть обозначаемое и обозначающее. Язык сопоставим с листом бумаги: на лицевой стороне — мысль, на обороте — звук. Нельзя вырезать фигуру, отделив лицевую часть от оборотной. Знак, таким образом, связывает одну с другой. У знака есть два свойства — произвольность и линейный характер означающего. То, что объединяет означаемое с означающим, произвольно. Например, нет реальной естественной необходимости связывать звуки слова «сестра» так, как это принято во французском (s + o + r), с идеей «сестра». Что касается линейного характера означающего, то: 1) оно предстает как протяженность и 2) эта протяженность лежит в одном измерении — в линейном.

5.2. Первая оппозиция: язык и слово

В основе теории Соссюра лежит оппозиция языка и слова. Это первая истина, первый большой выбор и первая развилка. Кроме того, язык не есть речь. Речь — всеобщая способность говорить. Язык есть «социальный продукт речевой способности». Язык вне-положен индивиду, как институциональный факт он выше, человек обязан выучить язык. Язык — «это клад, практикой речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общественному коллективу». В мозгу каждого язык присутствует потенциально в качестве общего достояния. Процессом «социальной кристаллизации» слова в языке называет Соссюр практику репродуцирования одних и тех же знаков, связанных с соответствующими понятиями.

Язык как социальный факт и система знаков, используемых человеком для общения и понимания, отличается от речевого языка — слова. «Разводя язык и слово, мы отделяем социальное от индивидуального». По сравнению с языком — «коллективной моделью» и коммуникативным кодексом — «слово предстает как индивидуальный акт воли и понимания». Нетождественность языка и слова Соссюр иллюстрирует примерами афазии (когда больной, потерявший способность говорить, понимает произносимое) и фактом доступности мертвых языков.

Изучение языка состоит из двух этапов. Первый рассматривает язык в его социальной сущности, не зависимой от индивида. Второй концентрируется на слове как психофизической реальности. Соссюр убежден, что именно через слово эволюционирует язык. Ничто не входит в язык иначе, как через слово, все феномены эволюции имеют свой корень в индивидуальной сфере. Однако всякое новое создание предварительным образом бессознательно сравнивается с материалами языка, где порождающие формы располагаются в соответствии со своими синтагматическими и ассоциативными отношениями.

592

5.3. Вторая оппозиция: синхрония и диахрония

Помимо оппозиции языка и слова Соссюр вводит различение синхронии и диахронии. Герман Пауль в работе «Принципы истории языка» (1880) заметил, что научное изучение языка предполагает исторический подход. Это была общая установка лингвистов. Выделив примат синхронии над диахронией, Соссюр совершил переворот в науках о языке. Синхроническая лингвистика изучает язык как систему, не принимая в расчет исторические изменения. Ее интересуют логические и психологические языковые соотношения, принятые коллективным сознанием. Диахроническая лингвистика занимается последовательной сменой этих соотношений вне какой бы то ни было системы.

Например, в древненемецком языке множественному числу от gast (гость) и hant (рука) соответствовало gasti и hanti. Аналогично англосаксонским словам fot (нога), toth (зуб), gos (гусыня) соответствовали формы множественного числа: foti, tothi, gosi. Именно это интересует лингвиста в синхроническом срезе: то, что говорящие воспринимают как систему, ибо для массы говорящих людей временные изменения эфемерны. Все же со временем множественное от Gast стало Gaste, от Hant — Hande, но это не изменило ситуации в целом.

Синхрония и диахрония обозначают соответственно статус языка и систему эволюционных фаз. Поэтому одна не исключает другую. Разве что синхронический аспект доминирует над диахроническим, ибо для говорящих сегодня людей нынешний язык — единственная реальность. Синхроническая лингвистика — наука о статусе языка, поэтому она статическая лингвистика Диахроническую лингвистику в этом смысле можно назвать эволюционной лингвистикой. «Рациональная схема» Соссюра такова:

Разумеется, нельзя исключить внешние влияния: колонизацию, влияние церкви и школы, политическую унификацию и т.п. Однако для «внутренней лингвистики» не имеет значения ничто, кроме собственного порядка. Возможно, сравнение с шахматами, говорит Соссюр, прояснит суть дела: «Что шахматы привезли в Европу из Персии — это факт внешнего порядка, напротив, все, что касается

593

системы правил, — внутренний порядок. Если я заменю деревянные фигуры костяными, это не повлияет на систему. Если увеличить или уменьшить количество фигур, то это изменит "грамматику" игры». Таким образом, главное в игре — отношения между «лингвистическими знаками» (а не материал): правила диспозиции, перемещений и т.п.

5.4. Пражский лингвистический кружок

Основанный в 1926 г. Вилемом Матезиусом, пражский лингвистический кружок представлен тремя блестящими русскими учеными: Николаем Сергеевичем Трубецким (1890—1938), в течение шестнадцати лет преподававшим в Венском университете, Романом Якобсоном (1896—1982) и Сергеем Карцевским (1871—1955). Среди европейских последователей кружка — Карл Бюлер, Даниель Джонс, Эмиль Бенвенисти Андре Мартине. Кроме «Основ фонологии» (1939) Трубецкого следует указать на восемь томов исследований пражского кружка, опубликованных с 1929-го по 1938 г. Не фонетика, а именно фонология (как система фонем) стала объектом изучения. Не физические феномены, а звуковые сигналы, используемые в языке, как оказалось, образуют фиксированное количество (от 20 до 40) фонем в каждом языке, наподобие своеобразных дифференциальных функций.

В 1929 г. были опубликованы известные «Тезисы» кружка, ставшие программными для Первого конгресса филологов-славистов. «Язык как продукт человеческой деятельности имеет с ней общий характер целенаправленности». Когда анализируют язык как выражение и как средство коммуникации, наиболее простым и естественным критерием объяснения представляется намерение говорящего субъекта. Так при лингвистическом анализе нужно иметь в виду и функциональную точку зрения. С этой точки зрения язык есть система средств выражения, приспособленных к определенной цели. Невозможно понять какой бы то ни было лингвистический факт, если не понята система, к которой он принадлежит. Пражские лингвисты, как и Соссюр, были убеждены, что лучший способ понять характер языка — синхронический анализ лингвистических фактов, материала для непосредственного опыта. Изучение эволюционных фаз не только не исключает системно-функциональный подход, но, напротив, одно предполагает другое необходимым образом. «Сенсорное содержание фонологических элементов менее существенно, чем совокупность внутрисистемных отношений» (Структурный принцип фонологической системы).

594

5.5. Копенгагенский лингвистический кружок

Наиболее значительными представителями датской лингвистической школы были Вигго Бродель (Viggo Brondal), Ханс Йёрген Ульдалль (Н. J. Uldall) и особенно Луи Ельмслев (Louis Hjelmslev, 1899—1965). Бродель попытался построить строго логическую теорию бинарного типа с использованием аристотелевских понятий. Ельмслев в работе «К обоснованию теории языка» (1945) разработал глоссематику (от греч. glossa — язык), в рамках которой язык понимается как самодостаточная тотальность. Язык — это форма, а не субстанция, полагает он. Задача лингвиста — создать «алгебру» каждого языка. Лингвистическую форму, не зависимую от субстанции, нельзя определить иначе как через функцию. Субстанция поддается структурированию. А структура есть «автономная целостность внутренних зависимостей», или, проще говоря, функциональная сеть. Поэтому необходимо говорить не о частях, а о функциональных отношениях. Любой элемент текста — сплетение связей. Например, в латинском между понятиями (casus) «случай» и (numerus) «число» есть отношение взаимозависимости, между предлогом «in» и аблятивом есть отношение констелляции. Ельмслев критиковал так называемых «менталистов», делающих акцент на сознательной воле говорящего субъекта, и бихевиористов, изучавших поведение слушателя. Но говорящий и слушающий, возражал датский ученый, суть внешние факторы относительно структуры языка и внутренней его логики.

5.6. Порождающая грамматика Ноама Хомского

Традиционная грамматика и структурная лингвистика собрали большой эмпирический материал из фактов и наблюдений над языком. И нормативная традиционная грамматика, и структурная лингвистика с ее дескриптивным направлением остаются на уровне классификаций. Американский лингвист и философ Ноам Хомский (р. 1928), профессор Массачусетского технологического института, изменил ситуацию. Главная проблема лингвистики, с точки зрения Хомского, не в недостатке фактов и данных, а скорее в том, что существующие теории не справляются с необъятным множеством данных, описывают, но не объясняют и не упорядочивают их.

Концепция Хомского, представленная первоначально работой «Синтаксические структуры» (1957), претерпевала изменения, так что можно говорить о трех теориях: трансформационной порождающей грамматике, стандартной теории и, расширенно, стандартной теории. Порождающая грамматика не анализирует и не описывает высказывания, а, наподобие логико-математического исчисления,

595

генерирует все возможные грамматические предложения данного языка. Не осмысленность и не истинность, а только формальная корректность интересует лингвиста. В «Синтаксических структурах» Хомский показал, как из простейших (ядерных) фраз путем трансформаций можно получить сложные фразы. Затем он ввел пару понятий — глубинная структура и поверхностная структура, — также изменяющих синтаксические связи внутри фраз в соответствии с правилами каждого языка.

Примеры трансформационной порождающей грамматики: «Петр воспитывает Павла» и «Павел воспитывает Петра» имеют одни и те же лексические элементы, но разные значения. Однако высказывания «Павел воспитан Петром» и «Павел воспитывает Петра» совпадут и по смыслу, ибо первое есть законная трансформация глубинной структуры первого. В глубинной структуре предложение Е делится на две категории — именную и глагольную группы. Эти последние распадаются на другие синтагмы, пока не будут достигнуты имя N, глагол V, наречие Adv, прилагательное Adj и т.п., как показано на следующей схеме:

Можно оценить пользу такого анализа, когда мы сталкиваемся с двусмысленными фразами (двум глубинным структурам соответствуют два разных смысла). «Знать язык, — писал Хомский в книге "Разум и язык", — значит уметь приписать семантическую и фонетическую интерпретацию глубинной структуре и выделить связанную с ней поверхностную структуру».

596

5.7. Компетенция и употребление

Компетенция (competence) и употребление (perfomance) Хомского напоминают соссюровскую оппозицию языка и слова Компетенция образует собой комплекс правил и механизмов в распоряжении говорящего субъекта, позволяющих создавать и оценивать бесконечное множество фраз и посланий (аналогязыка). Употребление—конкретная реализация компетенции (аналог слова).

Компетенцию Хомский (в отличие от Соссюра) связывает с творческой активностью субъекта, незнакомой бихевиористам Блумфильду и Скиннеру. Ссылаясь на Гумбольдта, Хомский отмечает в языке бесконечные возможности использования с помощью ограниченных средств. Кроме того, говоря о врожденной способности к лингвистическому творчеству у детей, он доказывает экспликативную неадекватность эмпирических теорий. Лингвистические правила даны нам как видовое наследие. Ребенок генетически предрасположен к языку, среда только урезает эти его возможности. Содержание врожденных предрасположенностей Хомский отождествляет с «лингвистическими универсалиями». «Универсальная грамматика есть набор принципов, характерных для класса возможных грамматик и предписывающих способ организации частных грамматик». Такая позиция сближает Хомского с классическим рационализмом, недаром он называет ее «картезианской лингвистикой».

6. КУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Понятие «культура» в том смысле, в каком оно используется в современной культурной антропологии, как термин родилось в 1871 г., когда Эдуард Тайлор опубликовал книгу «Первобытная культура». Он дал следующее определение: «Культура, или цивилизация, взятые в широком этнографическом смысле, есть комплекс познаний, верований, искусства, морали, права, обычаев, любых способностей и привычек, приобретенных человеком как членом общества». Тайлор расширил исторические границы культуры, включив в нее примитивные формы социальной организации и мифические представления о мире.

Франц Боас (1858—1942) и представители его школы обратили внимание на культурно приобретенное относительно биологически унаследованного. Более того, культуру он отличал от общества. Социальную организацию можно найти и в животном мире: примеры пчел, муравьев, обезьян и волков более чем достаточны. Но благодаря силе разума и использованию языка культура становится типично человеческим завоеванием. О несводимости культуры к

597

биологическим, экономическим и географическим факторам писал Бронислав Малиновский (1884—1942), автор книг «Аргонавты Западного побережья Тихого океана» (1922), «Сексуальная жизнь дикарей северо-западной Меланезии» (1929), «Секс и подавление в жизни дикарей» (1927), «Основания веры и морали» (1936). Он делает акцент на социальной наследственности. «Чистокровный негр, ребенком попавший во Францию, обрел бы решительно иное поведение, чем негр, выросший в родных джунглях... благодаря другому языку, другим привычкам, идеям, верованиям». Хотя и внекультурные факторы в определенной мере влияют на культуру, все же автономность последней неоспорима.

С 1930-х годов культурологи стали говорить о нормативном измерении (позиция Дж. Дьюи (J. Dewey), Дж. Мида (G. H. Mead), Т. Парсонса (Т. Parsons), А. Крёбера (А. Кгоеbег), К. Клакхона (С. Kluckhohn). Нормативные модели, разделяемые членами социальной группы, служат для регуляции поведения и применения санкций в случае необходимости. Клакхон использует нормативные модели как методологический принцип, позволяющий отличать одну культуру от другой в пределах одного общества и выделить в рамках одной культуры различные субкультуры.

Разоблачая этноцентризм как псевдонаучную иллюзию, культурная антропология несет с собой заряд терпимости, показывает, кроме прочего, созидательный характер культуры. «Если бы немцы и японцы стали тем, чем они стали, в силу своей биологической природы, то перспектива на будущее была бы удручающей, — пишет Клакхон. — Но если их склонность к экспансии и жестокости ситуативна (связана, например, с давлением экономических факторов), то в этом случае можно говорить о чем-то позитивном».

Карл Поппер, Джон Экклс, Жак Моно и Питер Медавар обозначали мир культуры как «третий мир» наряду с миром материи и организмов («первый мир») и миром разума («второй мир»). Заметим, что проблемы, теории и научные аргументации составляют всего лишь «логическую провинцию» «третьего мира».

7. КАРЛ МАНГЕЙМ И СОЦИОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ

7.1. Частичное и тотальное понятие идеологии

Карл Мангейм (1893—1947) внес значительный вклад в социологию познания своей работой «Идеология и утопия». Следует напомнить и о других ученых, работавших в этой области: М. Шелер, П. Сорокин, Г. Гурвич, В. Штарк, Т. Парсонс,

598

Р. Мертон, Ф. Знанецкий и др. Связь между познанием и существованием, влияние классовой принадлежности на характер ментальных продуктов, роль церкви, партии, процесс смены поколений — все эти аспекты, по мнению Мангейма, трудно истолковать, пока остаются в тени социальные истоки идей.

Нельзя сказать, что проблема социальной обусловленности идей нова Бэкон, Мальбранш, Паскаль, Вольтер, Монтескье, Кондорсе, Сен-Симон и Ницше каждый по-своему поднимали этот вопрос. «На площади думают иначе, чем во дворце», — говорил Макиавелли. Не сознание людей определяет их бытие, напротив, социальное бытие определяет сознание, — справедливо отметил Маркс. Поправка Мангейма состояла лишь в том, что социальное влияние на мышление носит характер не детерминации, а обусловливания.

В основании любой теории марксизм видел отражение сознания группы или класса. Коллективное сознание, согласованное с определенными интересами и социальными позициями, в марксизме называется идеологией. Идеология — перевернутое мышление, ибо не идеи осмысливают реальность, а социальная реальность делает осмысленными моральные, религиозные и философские идеи. Идеология ошибочна, ибо буржуазия, например, мнит собственные идеи всеобщими, на самом деле они лишь отражают ее социальные интересы. Идеология застойна, ибо стремится узаконить статус-кво.

Мангейм прежде всего различает частное (партикулярное) и тотальное понятия идеологии. В частное понятие входят все случаи «лживости» (сознательной или невольной), не выходящие за пределы психологического плана. Эти феномены можно рассматривать как деформации и фальсификации, но компрометировать целостность ментальных структур субъекта они не в состоянии. Социология познания проблематизирует именно ментальную структуру в ее тотальности в том виде, в каком она предстает в разных течениях мысли и у различных историко-социальных групп. Скорее не критикуя отдельные положения по поводу частных ситуаций, но анализируя ноологические структуры, социологи этой школы отслеживают, как одна и та же реальность принимает различные формы и аспекты в ходе социального развития.

Частная концепция идеологии остается на уровне психологии, общее понятие идеологии отсылает к характеру эпохи или социальной группы и рассматривает концептуальный аппарат как продукт социальной жизни. Когда мы говорим, что та или иная идея защищает социальную привилегию лица или группы, — это частичное разоблачение идеологии. Но если установлено соответствие социальной ситуации и определенного вектора или направленности коллективного сознания, то в этом случае речь идет о максимально широком понимании идеологии.

599

7.2. Идеологичен ли марксизм? Отличие идеологии от утопии

Маркс показал ущербность буржуазной концепции мира — в ней он увидел не просто политический обман, а нечто, продиктованное определенной социально-исторической ситуацией (как Weltanschauung). Возникает вопрос: если установлен факт социальной обусловленности буржуазного мышления, то не логично ли предположить то же самое и в отношении марксизма? Почему, спрашивает Мангейм, коммунисты, разоблачая вражескую идеологию, полагают собственную позицию совершенно свободной от идеологических деформаций? И отвечает: именно с переходом от критики идей противника к беспристрастному анализу своей собственной позиции односторонняя критика идеологии становится научной социологией познания.

Социология познания различает также идеологию и утопию. Идеологией называет Мангейм систему «идей и убеждений господствующих групп, а также бессознательные факторы, скрывающие реальное положение дел в обществе и выполняющие консервативную функцию». Утопию он рассматривает как продукт деятельности групп, занятых преимущественно «трансформацией социальных условий» парадоксальным образом, т.е. при помощи тех элементов, которые предлагается уничтожить. Неспособное поставить точный диагноз существующему обществу и объективно оценить ситуацию мышление Мангейм называет утопическим. Идеология стремится сохранить существующий порядок, утопия предлагает более или менее эффективные способы его разрушить. Как «незрелая истина» и реализуемый проект утопия, по мнению Мангейма, может быть представлена четырьмя формами: 1) оргиастическим хилиазмом анабаптистов; 2) либерально-гуманистическим идеалом французской революции," 3) консервативным идеалом; 4) социалистической и коммунистической утопией. Стало быть, в идеологии отражен способ мышления господствующего класса, пытающегося сохранить власть. Утопия отражает мышление низшего класса и его стремление покончить с системой подавления путем захвата власти.

7.3. «Реляционизм» и «релятивизм»

Если признан тезис о социальной обусловленности мышления, то правомерен он и в отношении социологии знания. Мангейм с готовностью признает, что не поиски абсолютной истины, а стремление к «более интенсивной социальной мобильности» лежит в основе концепции социологии познания. Речь идет о вертикальной и горизонтальной мобильности. Горизонтальное движение от одной локальной позиции к другой без социальных возмущений

600

дополняется достаточно быстрым перемещением по вертикальным стратам социальной системы. Оба типа мобильности вносят элемент неопределенности в понимание мира, разрушая любую иллюзию, господствующую в статических обществах. Именно распад стабильных обществ становится социальным источником социологии познания.

Остается нерешенной следующая проблема: если мышление неизбежно обусловлено социальными факторами, то где же истина? Если нет объективного критерия, чтобы отличить ложь от истины, то не ведет ли все это к релятивизму? Для решения этой проблемы Мангейм прибегает к теории реляционизма и интеллигенции. Интеллектуалы, основываясь на осознании собственной ограниченности и социальной обусловленности любого мыслительного акта, способны избавиться от социальной обусловленности, а интеллигенция как группа способна синтезировать различные перспективы в некую объективную картину мира. Реляционизм означает, что любой интеллектуальный феномен подвергается анализу с точки зрения порождающей их социальной структуры. Факт, что пространственная мера зависит от природы света, не означает, что все наши меры произвольны. Так, реляционизм не означает отсутствия критериев истины — он означает лишь, что последние зависят от природы суждений, что нет абсолютных формулировок, а есть критерии, взятые в перспективе определенной ситуации.

Таким образом, по Мангейму, пропасть разделяет релятивизм и реляционизм как факт относительности всех знаний о естественно-научных феноменах. Научное познание сегодня связано с эпохой, о которой идет речь, с набором инструментов и сведений, которыми данная эпоха располагает. Научные теории, уважающие условия и характер научного метода, всеобщи и равнозначны для всех, даже если грядущая эпоха их опровергнет. Так есть ли вообще критерий для отбора концепций? Если любой интеллектуальный феномен относителен, т.е. отсылает к определенному социальному контексту, не значит ли это, что, оказавшись перед лицом закрытых концепций, мы неизбежно оказываемся в плену релятивистского хаоса?

Понятие реляционизма Мангейм расшифровывает как «культурный релятивизм», в рамках которого разные социальные универсумы открыты друг другу для энергетического и информационного обмена. Нельзя не заметить, что эпистемологическая основа концепции Мангейма достаточно хрупка. Ей не достает ясно проведенных различий между теорией и доказательством, контролируемыми теориями и неконтролируемыми. Тем не менее Мангейму удалось обозначить серию проблем, актуальных для современной европейской и американской социологии.

601

8. ХАИМ ПЕРЕЛЬМАН И «НОВАЯ РИТОРИКА»

8.1. Что такое теория аргументации?

«Трактат об аргументации: новая риторика» (1958) X. Перелъман (1912—1984), профессор Брюссельского университета, написал в соавторстве с Л. Ольбрехтс-Титека (L. Olbrechts-Tyteca). Кроме экспрессивных и эмотивных дискурсов, математических дедукций и эмпирически проверяемых теорий есть сфера аргументов, которые, не обладая доказательной силой, все же ориентированы на то, чтобы убедить в правоте некоего тезиса. В самом деле, понятны рассуждения философа, опровергающего чьи-то аргументы и защищающего собственную теорию, как не менее понятна беседа двух друзей, решающих, как лучше провести вместе каникулы. В правовых, этических доктринах и многих других сферах есть рациональные, но не демонстративные доказательства. Там, где ценности (возвышенные или вульгарные) устанавливаются игровым способом, логика строгих доказательств бесполезна.

Теория аргументации методично изучает доводы здравого смысла в ситуациях выбора со ссылкой на ценности, когда исключено насильственное навязывание какой бы то ни было доктрины. Отличая аргументацию от демонстрации, логику от риторики, ученый пытается восстановить этику в царстве разума, даже если речь идет о практическом (нетеоретическом) разуме. Н. Боббио заметил, что после триумфа математизированного разума впервые обнаружили, что осталась незавоеванной и неисследованной земля — область рассудка или даже рассудительности. Со времен Декарта разум отождествляли с ясными и отчетливыми идеями, демонстрируемыми с помощью аподиктических доказательств. Геометрическая модель рациональности стала единственным типом строго научного мышления.

8.2. «Рассудительность» — не рациональность и не эмоциональность

Теория аргументации возникла как результат раскола традиции аподиктического картезианского разума «Наш метод, — пишет Перельман, — радикально отличается от способа социальных, политических и философских рассуждений по модели, заимствованной из дедуктивных и экспериментальных наук». Разрыв «новой риторики» с картезианской традицией, господствовавшей три столетия в западной философии, означает также «возобновление античной риторики и греческой диалектики», искусства убеждать, вести дискуссию и умения разрешать сложные проблемы. Перельман исполнен желанием возродить эту «славную вековую традицию».

602

Это не простая техника пропаганды. Изучение риторики показывает, что человек состоит не только из эмоций и душевных порывов, с одной стороны, и холодных умозаключений — с другой. Наряду с рациональным есть еще и человек рассудительный. Новая риторика пытается вырвать из пропасти произвола и чистой эмоциональности мир ценностей, нуждающихся в поддержке со стороны рассудка Это хорошо понимали древние греки, особенно Аристотель, автор «Топики» и «Риторики».

Для решения поставленной задачи необходим анализ структуры, функций и границ убеждающего дискурса. Такой анализ показывает, что область убедительного не совпадает ни с чисто рациональным, ни с иррациональным. Вычленяя различные структуры аргументации, Перельман обратил внимание на широкий спектр возможных дискурсов и техник обоснования в гуманитарных науках, политических диспутах, речах адвокатов и судебных заключениях.

8.3. Аргументация и аудитория

Рассудочную аргументацию отличает от рациональной обращение к аудитории. Математика, к примеру, обращена к универсальной аудитории, т.е. имеет в виду всех и никого конкретно. Аудитория адвоката, священника, политика, журналиста всегда конкретно ограничена. Оратор должен думать о тех, кого он собирается убедить. Глава правительства, обращаясь к парламенту, может априорно исключить как слушателей членов оппозиции. Журналист во время интервью думает скорее о читателях журнала, чем о собеседнике.

Аргументирующий должен иметь в виду набор посылок, общих для него и слушателей. Во-первых, предпосылки могут быть из разряда реальных фактов, во-вторых, категориями ценностных предпочтений. В-третьих, выбор данных предшествует аргументации и интерпретации применительно к характеру поставленной задачи. Текучесть понятий, неопределенность, пластичность, свойственные всем неформализованным языкам (и даже большей части научных языков), могут быть умело обыграны в процессе обоснования. Немалый эффект может произвести форма подачи тезисов и аргументов. Литературной форме и техническим моментам аргументации во всей ее сложности придавал серьезное значение Н. Боббио.

Помимо сочинений Перельмана вклад в теорию аргументации внесли такие ученые, как С. Тулмин («Способы использования аргументации», 1958), Г. Джонстоун («Философия аргументации», 1959). Новой риторике посвящены коллективные монографии «Философия, риторика и аргументация» (1965), «Риторика, магия и природа у Платона* (1965).