Маритен Жак. Человек и государство

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА VII. ПРОБЛЕМА МИРОВОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА199

I. Альтернатива

В 1944 г. г-н Мортимер Адлер опубликовал книгу под названием "Как нам думать о войне и мире", в которой он решительно защищал мирового правительство как единственное обеспечение мира. Книга была написана как раз накануне пришествия того, что теперь называют атомным веком. Это доказывает, что философам в качестве побуждения не нужна атомная бомба для того, чтобы мыслить. И все же пришествие атомной бомбы - это мощный призыв мыслить, направленный как на государства, которым, поскольку они не обладают собственной душой, думать труднее, нежели механическому разуму, так и на народы, которые, покуда они еще не раздроблены, обладают человеческим разумом.

Проблема мирового правительства - я предпочел бы сказать: подлинно политической организации мира - есть проблема прочного мира. И в этом смысле мы можем говорить, что проблема прочного мира есть просто проблема мира, означающая, что человечество сегодня сталкивается с альтернативой: либо прочный мир, либо серьезная опасность всеобщего разрушения.

Нет нужды подчеркивать реальность и значимость этой альтернативы, которая обусловлена тем, что современные войны - это мировые войны, всеобщие войны, охватывающие все человеческое существование как в отношении глубочайших структур общественной жизни, так и количества населения в каждой нации, мобилизованного на войну и подверженного ее угрозе.

Мне бы хотелось найти причины этой альтернативы.

Основополагающим фактом является несомненная взаимозависимость наций, что является вовсе не знаком мира, как на мгновение показалось народам, но, скорее, знаком войны. Почему? Потому что данная взаимозависимость наций есть по своей сути взаимозависимость экономическая, а вовсе не политически согласованная, желанная и сформированная - иными словами, поскольку эта взаимозависимость возникла благодаря чисто техническому, или материальному, процессу, а не благодаря одновременному подлинно политическому или рациональному процессу.

Цитируя заявление г-на Эмери Ривза, Мортимер Адлер в главе "Экономическое сообщество" указывает, что "чисто технические достижения, которые делают мир меньше, а его части более взаимозависимыми, могут иметь два следствия: "1) политическое и экономическое сближение между государствами или 2) сражения и ссоры более разорительные, чем когда-либо, в особенности из-за близости людей друг к другу. Какая из этих двух возможностей реализуется, зависит от вещей нетехнических по своей сути". И Мортимер Адлер справедливо добавляет: "Обе возможности могут реализоваться в течение последующей великой исторической эпохи, но вторая - раньше первой"200.

Экономическая по своей сути взаимозависимость без соответствующего глубокого изменения моральных и политических структур человеческого существования не может посредством одной лишь материальной необходимости навязать народам политическую взаимозависимость, которую они принимают неохотно и с ненавистью, поскольку она идет вразрез с природной склонностью до тех пор, пока нации живут на основе своей политической автономии. В рамках этой принятой полной политической автономии наций экономическая взаимозависимость не может не раздражать соперничающих потребностей и самолюбия наций. А промышленный прогресс лишь ускоряет этот процесс, как сказал профессор Джон Неф в свой книге "Дорогой ко всеобщей войне"201. Именно в силу этого мы имеем возможность осмыслить мир как все более и более единый экономически и все более и более разделенный патологическими претензиями противоборствующих национализмов.

Здесь мы можем сделать два замечания. Во-первых, как экономическая, так и политическая жизнь зависят от природы и разума. Я имею в виду от природы как подчиненной материальным силам и законам, а также детерминистической эволюции, даже когда человеческое сознание вмешивается в этот процесс со своими техническими открытиями, и от разума как связанного с целями человеческого существования и с царством свободы и морали и как свободно устанавливающего, в согласии с естественным законом, порядок человеческих отношений. Во-вторых, именно природа и материя обладают преимуществом в экономическом процессе, и именно разум и свобода обладают преимуществом в политическом, подлинно политическом процессе.

Таким образом, можно сказать, что рассматриваемое нами сейчас положение дел есть не что иное, как пример печального закона, гласящего, что в человеческой истории материя развивается быстрее, чем дух. Человеческий интеллект всегда задыхается, догоняя материальный прогресс. Возможно, что с открытием огня пещерный человек столкнулся с трудностями, не так уж непохожими на те трудности, с которыми сейчас сталкивается наша цивилизация. Вопрос в том, смогут ли человеческое сознание и моральный разум в единстве с творческой энергией превратить механизм в позитивную силу на службе человечеству - иными словами, навязать инстинктивной алчности человека с ее непревзойденным техническим оснащением коллективный разум, ставший сильнее инстинкта, - минуя период испытаний и ошибок, более жестокий для нашего времени, нежели для доисторических эпох202.

* * *

Но предыдущих соображений недостаточно. Следует учитывать и другой фактор, играющий важную роль в развитии указанной альтернативы: либо прочный мир, либо серьезная опасность всеобщего разрушения, причины которой мы стараемся обнаружить.

Этот фактор есть современное государство с его ложной претензией быть личностью, сверхчеловеком, и обладать, как следствие, правом абсолютного суверенитета.

В замечательном эссе, озаглавленном "Современное государство - угроза миру"203, бельгийский юрист Фернан де Више предлагает нашему рассмотрению этот изначальный факт: фундаментальная аморальность внешней политики современных государств; фундаментальная аморальность, единственное правило и принцип которой есть raison d'Etat204, который возвышает частный интерес государства до уровня верховного права его деятельности, особенно в том, что касается его отношений с другими государствами. Тот же автор продолжает, что корень этого зла есть ложное допущение, что государство является личностью, верховной личностью, которая поэтому обладает верховным самооправданием, верховным основанием бытия и верховной целью в себе, а также обладает верховным правом на сохранение и развитие собственного могущества любыми средствами.

Это ложное допущение ранее уже обсуждалось205. Г-н де Више называет его политической ересью и полагает, что оно происходит от фатального непонимания, благодаря которому простая метафора, которая использовалась в языке юристов - понятие "юридического лица", - была ошибочно воспринята как реальность и, таким образом, породила "один из самых губительных мифов нашего времени". Как мы видели, у этого мифа есть более глубокие, я хочу сказать, гегельянские корни. Не Гегелю принадлежит идея Государства как личности, главенствующей над людьми, он лишь дал ей полное метафизическое выражение. Государства Нового времени были гегельянскими на практике задолго до Гегеля и его теории. Государство Нового времени, наследник королей предшествующих эпох, воспринимало себя как личность, верховную по отношению к политическому обществу, господствующую над политическим обществом либо поглощающую его. Сейчас поскольку реально государство является не личностью, но просто безличной машиной абстрактных законов и конкретной власти, то именно эта безличная машина станет сверхчеловеческой, когда описанная порочная идея разовьет все свои возможности. И, как следствие, естественный порядок вещей будет перевернут с ног на голову: государство не будет служить людям, люди будут служить особым интересам государства.

Кроме того, не будем забывать, что это стремление к абсолютному господству и абсолютной аморальности, которое в полной мере проявилось и действует с размахом в тоталитарных государствах, никоим образом не присуще государству в его реальной природе и в его истинных и необходимых функциях, но зависит от искаженного понятия, паразитирующего на современном государстве. От этого стремления современная демократия очистится, если ей суждено выжить.

Давайте же вместе с де Више укажем, что данное стремление современных государств к абсолютному господству и абсолютной аморальности, которое противоречит природе подлинно демократического государства и не может не ослаблять самых благих его намерений, внутри демократических наций постоянно встречает сопротивление, особенно в том, что касается внутренней, или "домашней", деятельности государства. Дело в том, что внутри демократических наций основополагающая идея справедливости закона и общего благосостояния, на которой основано само государство, права и свободы граждан, конституция и свободные учреждения политического общества, контроль, осуществляемый собраниями представителей народа, давление общественного мнения - свобода слова, свобода преподавания и свобода прессы, - сами по себе стремятся сдерживать порочную тенденцию, о которой мы говорим, и держать государство тем или иным образом внутри присущих ему естественных границ.

Но что касается внешней, или международной, деятельности государства, то есть его отношений с другими государствами, то ничто здесь не может ограничить стремление современных государств (в той мере, в какой они заражены вирусом гегельянства) к абсолютному господству и абсолютной аморальности - ничто, кроме противодействующей силы других государств. Ведь здесь уже не существует мощного контроля, не существует организованного международного общественного мнения, которому эти государства могли бы подчиниться. Что же касается высшего закона справедливости, то они представляют его воплощенным в своих высших интересах. Я ни в коем случае не отвергаю ту деятельность,которую международные организации, подобные Лиге Наций или Организации объединенных наций, осуществляли или осуществляют, чтобы исправить эти ситуацию. Однако эта деятельность не может затронуть корней зла и неизбежно остается ненадежной и второстепенной благодаря тому, что такие учреждения создаются и приводятся в действие суверенными государствами, чьи решения эти учреждения лишь регистрируют. Фактически современные государства в том, что касается международных отношений, действуют в некоем вакууме, как верховные и несокрушимые, трансцендентные, абсолютные сущности. В то время, как современное государство неизбежно становится могущественнее в своем надзоре за жизнью нации, а силы, которыми оно вооружено, становятся все более и более опасными для национального мира - в то же самое время отношения в сфере внешней политики между нациями прямо сводятся к отношениям между этими верховными сущностями в их жестокой взаимной конкуренции, с весьма слабым участием людей, их человеческих устремлений и воль в ходе судьбоносных событий, происходящих над ними в недосягаемых небесах Юпитера.

II. Отказ от так называемого суверенитета государства

Из всего сказанного следует, что два основных препятствия для установления прочного мира - это, во-первых, так называемый абсолютный суверенитет современных государств;во-вторых, влияние экономической взаимозависимости всех наций на современную иррациональную стадию политической эволюции, когда не существует какой-либо мировой политической организации, соответствующей мировому материальному единению.

Что касается так называемого абсолютного суверенитета современных государств, то я осознаю факт, что мы можем употреблять и часто употребляем выражение "суверенитет государства" в значении подлинно политического понятия, а именно полной независимости или автономии политического общества. К сожалению, "суверенитет государства" - совершенно неправильное понятие, поскольку субъектом здесь является не государство, а политическое общество и поскольку, как мы видели в гл. II, само политическое общество не является подлинно суверенным. Верное понятие - автономия. Не менее достойно сожаления то, что именно эта автономия политического общества больше не существует в полной мере: фактически нации больше не являются автономными в своей экономической жизни; они лишь наполовину автономны в своей политической жизни, поскольку их политическая жизнь ослаблена постоянной угрозой войны, а во внутренних делах ей мешают идеология и давление других наций. Теперь я скажу, что недостаточно отметить, что современные политические общества реально перестали быть "суверенными" в том неточном смысле, который означает полную автономию. Также недостаточно требовать от суверенных государств ограничений и частичного отказа от их суверенитета, как если бы это было лишь вопросом большей или меньшей ограниченности привилегий, подлинно и реально присущих государству, и как если бы, более того, суверенитет мог бы быть ограничен в своей собственной сфере.

Этого недостаточно. Мы должны дойти до корней, то есть мы должны освободиться от гегельянского или псевдогегельянского представления о Государстве как о личности, главенствующей над людьми, и понять, что государство является лишь частью (пусть высшей, но частью) и инструментом политического общества, возвращал, таким образом, государству как его истинные, нормальные и необходимые функции, так и его подлинное достоинство. Мы должны также понять, что государство не является и никогда не было суверенным, поскольку суверенитет означает естественное право (которое принадлежит не государству, но совершенному политическому обществу) на верховное могущество и независимость, которые находятся вне и над всем тем, чем управляет суверен (и которыми ни государство, ни политическое общество не обладают). Если бы государство было суверенным в подлинном смысле этого слова, оно никогда не могло бы ни отказаться от своего суверенитета, ни просто ограничить ее. В то же время политическое общество, которое не является суверенным, однако обладает правом на полную автономию, может свободно отказаться от этого права, если оно осознает, что более не является совершенным обществом, и решит войти в большее, подлинно совершенное политическое общество206.

III. Необходимость мирового политического общества

Что касается второго главного препятствия для установления прочного мира, а именно нынешнего состояния политической неорганизованности мира, то здесь мы подходим к сути проблемы, которую должны обсудить.

Если рассуждать в перспективе рациональной необходимости, забыв на мгновение о фактической запутанности истории, и руководствоваться логическими умозаключениями, то можно понять, насколько убедительно защитники мирового правительства, или политически организованного единого мира, доказывают свою точку зрения.

Достаточно кратко перечислить те доводы, которые они приводят в поддержку своей позиции.

Выделяя различные причины войны (которые содержатся в человеческой природе и ее жажде материальных благ) и рассматривая основополагающее структурное состояние, предполагающее войну, г-н Мортимер Адлер утверждает, что "единственной причиной войны является анархия", то есть "состояние тех, кто пытается жить совместно без правительства". "Анархия случается тогда, когда люди или нации пытаются жить вместе, причем никто из них не отказывается от своего суверенитета"207. Как следствие, если наступит такое время, когда война станет невозможной, это будет время, когда анархия наций будет подавлена, иными словами, когда будет создано мировое правительство.

Рассуждая сходным образом, г-н Стрингфеллоу Барр в своей книге "Паломничество западного человека" пишет:

"Проблема, с которой столкнулось поколение второго перемирия, первое поколение атомного века, была явно самой старой из всех политических проблем: как найти правительство для сообщества, которое в нем нуждается, даже если каждая часть этого сообщества уже имеет собственное правительство. Племена, которые соединялись в деревню, деревни, которые соединялись в города-государства наподобие городов-государств Италии эпохи Ренессанса, города-государства, соединявшиеся в империи или формировавшие суверенные государства - нации, - все они решали эту проблему. Теперь именно нации-государства, а не деревни являются управляемыми частями неуправляемого сообщества. Пугающе ново в этой проблеме то, что в наше время общество стало мировым, объединенным во благо или на горе современной наукой, современной технологией и настоятельными нуждами современной промышленности".

Таким образом, сегодня человек, напрягая все свое воображение, должен понять в отношении всей планеты силу аргумента Александра Гамильтона, высказанного в первой из его статей в "Федералисте"208, то есть понять, как сказал Стрингфеллоу Барр,"что цена мира есть справедливость, цена справедливости - право, а цена права - правительство и что правительство должно применять право к мужчинам и женщинам, а не подчинять правительства [штатов]"209.

И наконец, советник Хатчинс замечательно показал в своей лекции "Св. Фома и мировое государство"210, что понятие плюралистического мирового политического общества полностью согласуется с основными принципами философии Фомы Аквинского. Для Фомы Аквинского, как и для Аристотеля, самодостаточность (я не говорю об абсолютной самодостаточности, я говорю о реальной, т. е. относительной самодостаточности) есть существенное свойство совершенного общества, являющееся той целью, к которой стремится эволюция политических форм человечества. А изначальное благо, которое обеспечивает совершенное общество (благо, несомненно, единое с самой жизнью совершенного общества), - это его внутреннее и внешнее мирное состояние. Поэтому, когда ни мир, ни самодостаточность не могут быть достигнуты какой-либо отдельной формой общества, например городом, то впредь не эта отдельная форма, но другая, более широкая, например королевство, является совершенным обществом. Значит, следуя той же линии аргументации, мы должны прийти к заключению, что если ни мир, ни самодостаточность не могут быть достигнуты отдельными королевствами, нациями или государствами, то они больше не являются совершенными обществами, и другое, более высокого уровня общество, способное достичь самодостаточности и мира в отношении к нашей исторической эпохе, должно стать совершенным обществом, а это - политически организованное международное сообщество.

В соответствии с этими же принципами именно на чисто моральном основании, подкрепленном, насколько возможно, законными и основанными на обычае узами взаимного согласия, иными словами, именно благодаря естественному праву и праву народов (jus gentium) или обычному праву цивилизации, королевства и государства, до тех пор пока они приблизительно соответствуют понятию совершенного общества, должны выполнять свои обязательства перед "мировым обществом" - тем межнациональным обществом, существование и достоинство которого всегда утверждали как христианские ученые и юристы, так и общая совесть человечества. И Бог знает, как эти обязательства выполнялись бы без меча правосудия. Но когда отдельные политические тела, или так называемые национальные государства, становятся не способными обрести самодостаточность и обеспечить мир, явно удаляясь от понятия совершенного общества, тогда картина неизбежно меняется: поскольку именно межнациональное общество впредь должно стать совершенным обществом, то отдельные политические тела, будучи частями политически организованного целого, должны будут выполнять свои обязательства перед этим целым не только на моральном, но и на полном правовом основании. Они должны выполнять свои обязательства не только в силу естественного права и права народов, но также в силу позитивных законов, которые установит политически организованное мировое общество и которые его правительство будет проводить в жизнь.

В переходный период или до тех пор, пока мировое правительство не будет создаваться лишь на основе нормального и подлинного процесса порождения политических обществ, то есть через реализацию свободы, разума и человеческих добродетелей, - до тех пор, очевидно, как показал г-н Хатчинс, основание мирового государства посредством силы, как и любая попытка одного государства навязать свою волю другому государству, должна встречать протест как противодействие естественному праву. До тех пор пока плюралистическое мировое политическое общество еще не создано, отдельные исторически сформированные политические общества остаются единственными политическими союзами, в которых было воплощено понятие совершенного общества, хотя сейчас они утрачивают и его. Будь они великими или малыми, могущественными или слабыми, они обладают как правом на полную независимость, так и правом вести войну или жить в мире - правами, которые присущи совершенному обществу и в реализации которых моральный закон требует от них сегодня большей ограниченности, чем когда-либо.

Однако конечная цель четко определена. Как только совершенное общество, которого требует наша историческая эпоха, то есть мировое политическое общество, будет создано, оно будет обязано уважать, насколько возможно, свободы (принадлежащие к сути общего блага мира) тех бесценных вместилищ политической, моральной и культурной жизни, которые будут являться его частями. Однако отдельные государства должны будут отказаться от своей полной независимости, причем, несомненно, в большей степени во внешней сфере своей деятельности, нежели во внутренней. А мировое государство внутри этих строгих границ и хорошо продуманной формы, присущих такому совершенно новому творению человеческого разума, должно будет обладать той властью, которой естественно требует совершенное общество: законодательной, исполнительной, юридической властью, а также принудительной властью, необходимой для упрочения закона.

Я хотел бы добавить, что конституция, определяющая права, обязанности и правительственные структуры такого мирового государства, может быть лишь результатом усилий, опыта и тяжких испытаний, предстоящих в настоящий и будущий периоды истории. Однако предварительный проект мировой конституции, известный как Чикагский план или план Хатчинса, являет собой весьма ценное начинание. Если этот предварительный проект понимать в соответствии с намерениями его авторов как чисто экспериментальное "предложение к истории, чтобы поддержать дальнейшее изучение и дискуссию", то он представляется мне как лучшим среди многих проектов международной организации, разработанных сегодня, так и самой исчерпывающей и взвешенной идеальной моделью, которую выдающиеся ученые-политологи211 могли создать, дабы рассердить хмурых реалистов и разбудить мысль и сознание людей доброй воли и смелой изобретательности.

* * *

Идея мирового правительства, разумеется, вызывает довольно много возражений. Я хотел бы отметить только наиболее заметное возражение, состоящее в том, что сама идея замечательна и прекрасна, но ее совершенно невозможно реализовать, а потому она наиболее опасна, ибо рискует направить в сторону блестящей утопии те усилия, которые следует направлять к более скромным, но более реальным достижениям. Ответ состоит в том, что идея мирового правительства основана, как мы верим, на истинной и глубокой политической философии и не может быть нереальной сама по себе. Следовательно, именно человеческий разум и энергия должны сделать эту идею со временем возможной, несмотря на многочисленные, но случайные препятствия и помехи, возникающие в ходе человеческой истории.

Должен признаться, что, будучи последователем Аристотеля, я не слишком склонен к идеализму. Если бы идея мирового политического общества была лишь красивой идеей, я не придавал бы ей большого значения. Я считаю ее великой идеей, а также глубокой и верной идеей. Однако чем более великой является идея по отношению к слабости и запутанности условий человеческого существования, тем более осторожно следует применять ее. И тем более внимательным следует быть, не требуя ее немедленной реализации (предостережение, которое, если мне позволят сказать, звучит особенно неприятно в благоденствующей стране, где благие идеи рассматриваются как нечто такое, что следует реализовать немедленно, и именно в этом плане они интересны). Ни для самой идеи, ни для установления мира не будет полезным использовать идею мирового правительства как оружие против ограниченных и ненадежных международных организаций, являющихся теперь единственным политическим средством продления перемирия между народами, которым располагает человечество. Более того, сторонники идеи мирового правительства в полной мере осознают (г-н Мортимер Адлер особенно подчеркнул этот аспект проблемы), что эту идею можно воплотить в жизнь лишь после многих лет стараний и борьбы. Следовательно, они знают, что их выводы о будущем вечном мире не более действенны для того ненадежного мира, который следует обеспечить сегодня, чем деятельность тех организаций, о которые я упоминал выше. "За" и "против" в вопросе мирового правительства будет выдвигать не наше поколение, а будущие поколения.

IV.Подлинно политическая теория versus чисто правительственная теория

До этих пор я рассматривал наиболее общие аспекты проблемы. Возможно, я мог бы закончить свой очерк здесь и пощадить терпение читателя. Однако мне кажется, что необходимы дальнейшие рассуждения. Мой рассказ не окончен, и в этой главе необходимо представить еще ряд соображений.

Дело в том, что раньше проблема была представлена в виде ее окончательного решения и в терминах мирового правительства, следовательно, в первую очередь, в терминах государства и правительства. Теперь, если мы вспомним разграничение между государством и политическим обществом, проведенное в первой главе этой книги, то увидим, что саму идею мирового правительства можно понимать двумя противоположными способами. Вопрос, следовательно, таков: каким образом серьезная политическая философия должна понимать мировое правительство? Первый возможный способ понимания сводит все дело к единственному и исключительному рассмотрению государствам, правительства. Назовем его чисто правительственной теорией. Второй возможный путь понимания мирового правительства - рассмотрение вопроса через универсальные и целостные представления о политическом обществе. Назовем ее подлинно политической теорией всемирной организации.

Мне подлинно политическая теория кажется истинной, а чисто правительственная теория - неверной и губительной. Я не знаю кого-либо, кто бы открыто защищал эту теорию. Однако погрешностей и упущений следует избегать, как и везде. Я считаю, что необходимо прояснить ситуацию, чтобы исключить любую возможность подмены одной теории другой и освободиться от ошибочных толкований, присущих самой идее всемирной политической организации.

Позвольте мне снова обратить внимание на то, что основополагающая политическая реальность - это не государство, а политическое общество с его многочисленными учреждениями и множеством входящих в него сообществ, а также с вырастающим из него моральным сообществом. Политическое общество - это народ, организованный посредством справедливых законов. Государство - это отдельный орган, особо занимающийся вопросами общего блага политического общества. Оно, следовательно, является высшим политическим органом; но государство есть часть, а не целое, и его функции чисто инструментальные: государство обладает властью, проводит в жизнь законы и наблюдает за общественным порядком в целях политического общества и народа. И, находясь на службе у народа, оно должно контролироваться народом.

То, что во Франции называется le gouvernment, а в Соединенных Штатах- администрация или правительственные чиновники, то есть люди, поставленные служить общему благу, является частью как политического общества, так и государства. Но поскольку эти люди являются главой народа, посланцами народа, по отношению к которому они должны исполнять функцию наместников и который при демократическом строе их выбирает, то их управляющая функция коренится в политическом обществе, а не в государстве. Эти люди являются частью политического общества не потому, что их функция укоренена в государстве. Они являются частью государства потому, что их функция укоренена в политическом обществе.

Поскольку дела обстоят именно так, то нам лучше говорить, как я заметил вначале, о проблеме всемирной политической организации, а не о проблеме мирового правительства. Ведь проблема в целом - это не просто мировое правительство, а мировое политическое общество.

Чисто правительственная теория должна рассматривать всю проблему - как существование и природу мирового правительства, так и переход от настоящего положения дел к мировому правительству - только в контексте государства и правительства, отдельно от контекста политического общества. Следовательно, мы должны рассматривать процесс, развивающийся искусственно, вопреки природному характеру и ведущий к образованию государства без политического общества как такового - к мировому мозгу без мирового тела. А мировое правительство должно быть в этом случае абсолютным сверхгосударством, или верховным государством, лишенным политического общества и попросту навязанным жизни отдельных государств и вмешивающимся в нее - даже если оно возникло посредством всеобщих выборов и представительства. Разумеется, это единственно аутентичная процедура (всемирное государство должно основываться и поддерживаться не через представительство различных правительств, а через свободные выборы, осуществляемые людьми), но она является чисто технической или юридической и совершенно недостаточна для того, чтобы как-то изменить то положение дел, о котором я говорю.

Как в свое время стремление стать суверенной личностью было перенесено от императора Священной римской империи германской нации на королей, когда французские короли отказались повиноваться Священной империи, а от королей - на государства, так это же стремление должно быть перенесено от государства ко всемирному сверхгосударству. В силу трагической непоследовательности, стремясь положить конец современному мифу о государстве в отношении отдельных государств, люди опять должны прийти к этому мифу, мифу о государстве как о верховной над-человеческой личности, воцарившейся на вершине мира. Тогда на человечество вновь обрушаться все следствия гегелевского представления о Государстве.

Стремление к такому сверхгосударству, охватывающему все нации, - фактически ни что иное, как поиск старой утопии всемирной Империи. В прошлом эта утопия понималась и реализовывалась в форме владычества одной нации над всеми другими. В нашу эпоху стремление к абсолютному мировому сверхгосударству должно быть стремлением к демократической многонациональной империи, которая будет не лучше, чем другие.

* * *

То, что я сейчас охарактеризовал как чисто правительственную теорию мирового правительства, есть полная противоположность тому, что думаем мы - защитники идеи мирового правительства, и в частности сторонники политической философии авторов Чикагского плана. Но другие люди могут в спешке ошибиться. И чем больше мы настаиваем на собственной правоте, тем в большей мере должны осознавать опасности неверной теории и указывать на них. Чисто правительственная теория всемирной организации разрабатывается неверно, поскольку с самого начала в ней проводится аналогия на уровне верховной власти между тем, чем является государство в отношении к индивидам и тем, чем будет мировое государство в отношении к отдельным государствам.

Подлинно политическая теория всемирной организации разрабатывается верно, поскольку в ней проводится та же аналогия на уровне основных требований политической жизни и свободы. Как неоднократно показывали Адлер и Хатчинс, проблема в том, чтобы поднять международное сообщество до состояния совершенного общества, или политически организованного международного сообщества.

Здесь я хотел бы сделать несколько замечаний по поводу сравнения, которое я, цитируя г-на Стринфеллоу Барра, использовал в первой части этой главы, - сравнения между переходом от племени к деревне, от деревни к городу, от города к королевству или к современному политическому обществу, а также между переходом от нашего нынешнего политического общества к мировому политическому обществу. Процессы, о которых идет речь, разумеется, сравнимы лишь по аналогии и осуществляются при огромном многообразии форм. Г-н Макс Асколи резко критиковал это сравнение212 и обвинил в крайней наивности представление о том, что наши современные политические общества, сформировавшиеся исторически, могут или должны развиться в мировое политическое общество посредством, так сказать, механического расширения. Эта критика, на мой взгляд, верна лишь в отношении того понимания положения дел, которое предлагает чисто правительственная теория. Она не верна в отношении того понимания положения дел, которое предлагается подлинно политической теорией всемирной организации.

С другой точки зрения Анри Бергсон, различая закрытое общество - мирское и земное - и открытое общество - духовное, подчеркивал, что форма согласия, объединяющая жителей деревни или города, может расширяться от одного закрытого общества к другому, большему закрытому обществу; но когда речь идет о любви ко всем людям, то здесь мы говорим о переходе от одного порядка к другому, от сферы закрытого общества к бесконечно иной сфере открытого и духовного общества, где человек объединяется с той Любовью, которая создала мир213. Все это верно. Но здесь также простое соображение расширения лишь случайно. Если люди должны перейти от нынешних политических обществ к мировому политическому обществу, они перейдут к большему закрытому обществу, равному по величине всей совокупности наций, то гражданское согласие расширится тем же образом. Гражданское согласие все же будет бесконечно отличаться от милосердия, так же как мировое общество будет бесконечно отличаться от царства Божьего.

Однако эти замечания дают нам возможность осознать решающий момент. Переход, о котором мы говорим, включает в себя не только изменение вширь, но прежде всего изменение вглубь - изменение внутренних структур человеческой моральности и социальности.

В прошлом стремление людей жить вместе, являющееся основным в процессе формировании политических обществ, как правило (за прекрасным исключением Соединенных Штатов), проводилось в жизнь любыми средствами, за исключением свободы. К нему даже принуждали посредством войны, поскольку войны, к сожалению, были самым распространенным средством (потому что они наиболее примитивны и жестоки) соединить и смешать людей и заставить жить вместе покорителя и покоренного, чтобы со временем они стали родными по несчастью. Потом могло прийти гражданское согласие.

Это время прошло, по крайней мере в том, что касается демократических принципов и требований справедливости. Теперь, если мировое политическое общество будет когда-либо создано, оно будет создано средствами свободы. Именно посредством свободы народы мира придут к общему стремлению жить вместе. Это простое предположение дает нам возможность оценить важность моральной революции - реальной революции, к которой сегодня обращены надежды и добродетели человечества и необходимость которой подчеркнул в своей книге г-н Мортимер Адлер.

Жить вместе не означает занимать одно и то же пространство. Это также не означает подчиняться одним и тем же физическим или внешним условиям или одному и тому же стилю жизни, это не означает Zusammenmarschieren214. Жить вместе означает быть объединенными общей участью как люди, а не как звери, то есть через свободное признание, общие страдания и общую задачу.

Причина, по которой люди живут вместе, - это позитивная, творческая причина. Люди живут вместе не потому, что боятся чего-либо. Страх войны не является и никогда не был той причиной, по которой люди хотели создать политическое общество. Люди хотели жить вместе и создавать политическое общество во имя определенной задачи, которую необходимо решать вместе. Если люди захотят жить вместе в мировом обществе, это произойдет потому, что они захотят решить общую всемирную задачу. Какую задачу? Завоевание свободы. Смысл в том, чтобы люди осознали эту задачу и то, что она достойна самопожертвования.

Что касается условий человеческого существования, то наиболее значимый синоним выражения жить вместе - это страдать вместе. Когда люди создают политическое общество, они не хотят принимать общие страдания из любви друг к другу. Они стремятся принять общие страдания из любви к общей задаче и к общему благу. Стремление решить общую всемирную задачу, следовательно, должно быть достаточно сильным, чтобы повлечь за собой стремление быть причастным к определенным общим страданиям, которые данная задача и общее благо мирового общества делают неизбежными. К каким же страданиям? К страданиям, обусловленным сплоченностью. Достаточно сказать, что само существование мирового общества неизбежно повлечет за собой глубокие изменения в социальных и экономических структурах внутренней и международной жизни, а также отметить серьезное влияние этих изменений на свободную деятельность некоторых людей, пусть и не самых многочисленных в мире, но в наибольшей степени связанных с производством материальных благ. Само существование мирового общество неизбежно повлечет за собой определенное (несомненно, относительное, однако достаточно серьезное и ощутимое) уравнивание жизненных стандартов всех индивидов. Давайте выразим это в грубых терминах: если бы задача была для них достаточно ясна, то - ради мира и во имя всемирной политической организации, обеспечивающей прочный мир, - народы Запада были бы готовы принять серьезное снижение их жизненных стандартов, чтобы обеспечить людям по другую сторону железного занавеса эквивалентный подъем их жизненных стандартов. Однако это предполагает некий моральный героизм, к которому, на мой взгляд, мы мало подготовлены. Люди несчастны, а им - дабы поддержать длительный мир, счастье и свободу для всех - необходимо будет принять на себя новые обязательства и жертвы, связанные с жизнью других людей на другом конце Земли.

Мы можем в этой связи привести два глубоких высказывания г-на Джона Нефа.

"Наука и техника, - писал он, - дали человечеству возможность распоряжаться материальными ресурсами планеты так, что мировое правительство стало необходимым. В то же самое время наука и техника лишают индивидов и общество видения себя и контроля над собой - единственного, что может сделать мировое правительство человечным и нужным"215.

И далее:

"Цена мира есть отказ, до определенной степени, от успеха как главной движущей силы мышления, действия и политики"216.

Задача здесь в том, чтобы наука была усовершенствована посредством мудрости, а критерий блага и служения благу вытеснил критерий успеха.

Одно политическое общество есть один организованный народ. Разумеется, единство мирового политического общества должно ощутимо отличаться от единства, которое свойственно королевствам или нациям и к которому привычно наше мышление. Это должно быть даже не федеральное единство, а скорее, скажем так, плюралистическое единство, которое достигается лишь через упрочение устойчивого различия между отдельными политическими обществами. Несомненно, когда мы говорим, что сообщество наций должно сформировать одно политическое общество, принимая во внимание те ограничения, которым оно должно быть подвержено, мы имеем в виду, что сообщество народов должно сформировать один народ, принимая во внимание ограничения, которым такое плюралистическое единство должно быть подвержено. Это означает, что среди всех народов должно развиться чувство общего блага для этого одного народа и вытеснить чувство общего блага для каждого отдельного политического общества. Чувство гражданского согласия, распространяющееся на один народ, также должно развиваться, и развиваться одновременно с развитием политических структур, поскольку гражданская любовь или дружба являются душой или животворящей силой всякого политического общества. Настаивать на том, что это чувство всемирной гражданской дружбы и всемирного общего блага является предварительным условием основания мирового политического общества, означает ставить телегу впереди лошади. Однако некоторые начинания должны уже сейчас формироваться в душах народов. Более того, чувство общего блага сообщества народов вместе с тем настроением общей воли и товарищества, которое оно подразумевает, несомненно и реально заключено в свободно развитой воле к совместной жизни, которая является основным условием, необходимым для создания мирового политического общества, возникающего посредством свободы.

* * *

Мы видим, следовательно, что рождение мирового политического общества должно стать результатом развития жизненного процесса, к которому должна быть причастна работа всех официальных и частных учреждений, заинтересованных в какой-либо форме восстановления дружественных отношений и сотрудничества между государствами, но в котором основную роль играет стремление людей каждой нации жить вместе в мире. Я имею в виду стремление, возрастающее до такой степени, что оно сметает на своем пути препятствия, воздвигаемые мифом о государствах как суверенных личностях, предубеждением правительств, или еще большие препятствия, порождаемые в самом народе несчастьем и усталостью, медлительностью разума и природным эгоизмом.

Аналогичным образом мы понимаем, как мировое государство должно обрести собственное политическое общество: это плюралистическое мировое политическое общество должно состоять не только из международных и наднациональных учреждений, которых требует мировое правительство, но также (причем в первую очередь) из самих отдельных политических обществ, с их собственной политической структурой и жизнью, их собственным национальным и культурным наследием, их разнообразными учреждениями и сообществами, - и все это заключает в себе, бережет и освящает та же самая воля, которая должна стремиться, помимо всего этого, ко всемирному совместному существованию и которая должна будет достичь этой цели посредством создания мирового политического общества.

Здесь для нас желательно выработать новое понятие, понятие несовершенного политического общества - я имею в виду, разумеется, несовершенное политическое общество как часть некоего совершенного общества, которого не знали древние и в котором в силу самой его природы функции и качества, присущие самодостаточности, поделены между множеством отдельных политических обществ и центральным общим организмом. В мировом политическом обществе нации должны стать по праву и с гарантией высшего юридического порядка тем, чем они уже являются фактически, но анархически, а именно несамодостаточными или несовершенными политическими обществами. А мировое государство, рассматриваемое отдельно от них и лишь в своих наднациональных учреждениях и наднациональной жизни, должно также быть несовершенным политическим обществом. Лишь мировое общество, взятое как целое, вместе с наднациональным государством и множеством наций, должно быть совершенным политическим обществом.

Таким же образом мы можем понять, что независимость наций не будет подвергнута риску (скорее, она будет упрочена) созданием мирового политического общества. Государства должны будут отказаться от своей привилегии быть суверенными, то есть от привилегии, которой они никогда не обладали. Они должны будут оставить свою полную независимость, то есть то, что они уже утратили. Государства должны будут оставить нечто такое, чем сейчас обладают, но использование чего стало скорее вредным, чем полезным для них самих, для наций и для мира, а именно присущее каждому из них обладание высшей независимостью. Однако в своей взаимозависимости нации могут достичь степени реальной, хотя и незавершенной, независимости - высшей, нежели та, которой они сейчас обладают. Они могут достичь этой степени независимости в силу того факта, что их внутренняя политическая жизнь, будучи освобождена от угрозы войны и от вмешательства соперничающих наций, может стать реально более автономной, нежели она является сейчас.

Некоторые люди боятся, что забота о справедливости, как в Чикагском проекте, в качестве главной обязанности мирового государства должна привести к всеобъемлющей земной власти мирового правительства217. Они при этом думают о государстве без политического общества. Обеспечение справедливости посредством закона, что является основной функцией государства, должно, очевидно, быть основной функцией и мирового государства. Но эта функция предполагает все другие способы обеспечения справедливости и нуждается в них - правовом, основанном на обычае, социальном, моральном и даже чисто "стихийном" способах, посредством, которых так или иначе обеспечивается справедливость в бесконечно разнообразном существовании наций. Хотя человеческая справедливость и слаба, все же она изначально необходима для человеческого общества. В этом отношении трудно сказать, что современный мир страдает от избытка справедливости.

V. Наднациональный консультативный совет

Что касается практического применения теории, то из всех предшествующих рассуждений следует вывод, а именно: переход к мировому политическому обществу предполагает развитие стремления к совместной жизни у всех народов, а в особенности у всех великих народов мира. Любая попытка основать мировое государство вне такого универсального основания, создавая таким образом половинчатую универсальность, которая постепенно охватит целое, должна, я опасаюсь, побуждать скорее к войне, чем к миру.

Второй вывод состоит в том, что переход к единому политически организованному миру может произойти лишь по прошествии длительного времени. Я знаю, что время относительно не только в том смысле, что долгое время нашего личного опыта является коротким исторически, но также в том смысле, что время ускоряется по мере хода человеческой истории. И тем не менее период обретения зрелости покажется очень долгим несчастному роду человеческому.

Печально то, что невозможно установить вечный мир сразу после открытия атомной бомбы. Это не более печально, чем тот факт, что открытие атомной бомбы было неизбежно. Это не более прискорбно, чем то, что через двадцать веков после благой вести из Вифлеема человечество все еще находится в доисторической эпохе в том, что касается воплощения Евангелия в реальной жизни. Теперь человеческая история не находится на этапе свободного творческого развития, сейчас она оценивает свои потери. Мы оплачиваем вековые исторические долги. Древний Израиль в такие моменты обращался к Богу в самообвинении и надежде. Мы более горды и меньше надеемся. Я часто высказывал мнение, что основные проблемы не могут быть окончательно решены, прежде чем наступит великий перелом и великое примирение, о котором оповестил ап. Павел.

Однако творческий процесс явно или неявно всегда имеет место в истории, и самые мрачные периоды часто являются самыми плодотворными. Если нации все еще должны освобождаться, причем весьма ненадежным и далеким от совершенства образом, от опасности всеобщего разрушения и если создания политически организованного мирового сообщества можно ожидать лишь в отдаленном будущем, то именно это является причиной пламенной надежды на это создание и начала его подготовки уже сейчас и с огромным энтузиазмом, а также пробуждения общего сознания к настоятельной необходимости движения навстречу ему.

Эту задачу, как нам хорошо известно, уже поставили самые мужественные и дальновидные первопроходцы - особенно в Чикаго, где это было сделано через шесть дней после того, как первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму. Такая задача, очевидно, будет постоянной задачей образования и просвещения, обсуждения и изучения. Она будет решаться посредством усилий различных совместных органов Организации Объединенных Наций и посредством совокупности различных усилий поддержать федералистскую идею, которые обнаружились повсюду и которые тем более ценны, с моей точки зрения, что они направлены к ясным и реально достижимым целям в той или иной области и в то же время противостоят риску создания новых форм мировой конкуренции - той самой, которую они стремятся ограничить.

Но существует ли сейчас какой-либо способ ввести в современную структуру мира зародыш, как бы мал он ни был, или первое начинание, как бы слабо оно ни было, которое будет иметь возможность доказать свою полезность, если однажды, в лучшие времена, станет политической подготовкой к основанию мирового политического общества? Каждый может поразмышлять по этому поводу. Ну что же, позвольте здесь и мне в самой гипотетической форме представить свои соображения.

Думается, что новый верховный орган, который должен быть лишен какой бы то ни было власти, но должен быть наделен несомненным моральным авторитетом, мог бы, вероятно, быть принят государствами и стать тем самым первым начинанием, о котором я только что говорил.

Представим себе некий всемирный совет, чья функция должна быть лишь функцией этической и политической мудрости и который должен состоять из крупнейших и наиболее опытных специалистов в области этики и юриспруденции. Представим себе, что члены этого высшего консультативного совета должны выбираться различными нациями мира согласно некоему беспристрастному методу пропорционального распределения, причем они должны выбираться непосредственно народами всех наций из людей, предварительно рекомендованных высшими учреждениями и правительством каждого государства. Давайте предположим, что, будучи однажды избранными, они утратили свое национальное гражданство и приобрели всемирное гражданство, чтобы стать независимыми от какого-либо правительства и совершенно свободными в реализации своей духовной ответственности.

Предположим, что эти люди должны быть в значительной мере лишены каких-либо средств деятельности, кроме высказывания собственного мнения, и защищены лишь взаимными обязательствами государств. И предположим также, что они должны быть лишены какой-либо власти, даже, в противоположность нынешнему международному трибуналу, какой-либо юридической власти. Ни одно правительство не может призывать их принять то или иное решение, они не должны иметь юридической связи с ООН, они должны быть просто свободны, чтобы говорить правительствам и нациям то, что действительно считают справедливым. По мере того, как такой верховный консультативный совет будет функционировать действительно мудро, независимо и твердо, а также сопротивляться оказываемому на него давлению, его моральный авторитет должен возрастать, как и его влияние на общественное мнение. Он должен обращаться к сознанию людей.

Я полагаю, что это будет действительно всемирное учреждение, защищенное своим статусом от вмешательства какого-либо правительства; оно будет в то же время лишено власти. Выполняя чисто моральную функцию, оно должно иметь возможность устранить страх - страх интриг, окружения, утраты престижа и т. д., - который вредит деятельности международных организаций. Следовательно, принимая во внимание то показное служение моральному долгу, которое даже самые циничные правительства считают необходимым, я думаю, что однажды - возможно, после того, как новые тяжкие испытания сделают ситуацию еще более безнадежной, - идея такого высшего консультативного совета получит возможность быть принятой всеми государствами и правительствами.

Восхищаться этой идеей меня заставляет то, что в случае ее реализации, возможно, возникнет нечто крайне необходимое, а именно организованное международное общественное мнение.

Несомненно также то, что благодаря этой идее людей можно просветить и помочь им решать самые сложные проблемы современности, связанные с общим благом мира. Некоторые из этих проблем таковы, что решение их представляет собой настоящую пытку для человеческого сознания: я думаю прежде всего о проблеме справедливой войны. Люди знают, что участвовать в несправедливой войне означает участвовать в убийстве. С другой стороны, люди говорят, что все стало таким неясным и запутанным, что они уже не могут судить в каждом конкретном случае: обязан ли я участвовать в том, что, возможно, является преступлением, поскольку мое правительство лучше меня разбирается в этом вопросе, даже если я немец в период гитлеровской войны? И наоборот, постоянное честное сопротивление является трагической иллюзией, не менее пагубной для справедливости, чем слепое повиновение. Прежние критерии, определяющие справедливость или несправедливость войн, устарели, и тем не менее забвение различия между справедливым и несправедливым в случае войны, как и в любом другом случае, должно привести к элементарному отказу от морального разума. Было бы хорошо, если бы при конкретном и особенно важном стечении обстоятельств международной жизни некий "сенат" мудрых людей мог бы сказать народам мира, где, по их мнению, лежит путь к справедливости.

Но особенно важно то, что, если бы такой "сенат" мудрых людей существовал, то он стал бы первым образцом подлинно наднациональной всемирной организации и должен был бы поддерживать в сознании народов то великое движение разума и воли, от которого зависит подлинная и созидательная революция, необходимая нашей эпохе, - основание мирового политически организованного сообщества.

Я опасаюсь, что, выражая в конце этой главы собственное практическое предположение, я, возможно, поддаюсь старому соблазну философов, считающих, что разум благодаря деятельности конкретных мудрых людей должен быть принят в качестве высшей инстанции в человеческих делах. В конце концов, на мой взгляд, это будет менее серьезная иллюзия (и в любом случае менее постоянная), нежели убеждение многих фаталистов в том, что в отношениях человекам государство следует тщательно избегать опоры на разум.