Койре А. Очерки истории философской мысли

ОГЛАВЛЕНИЕ

А. КОЙРЕ—ФИЛОСОФ И ИСТОРИК НАУКИ
(Послесловие)

В последние два десятилетия главной тенденцией в современ-
ных методологических концепциях является поворот от анализа
структуры готового, завершенного знания к исследованию проб-
лем его роста и развития. Обычно этот пересмотр образа науки
связывают с отходом от основных догм логического эмпиризма,
одной из центральных задач которого было устранение психоло-
гических и исторических факторов и сосредоточение внимания на
анализе готового знания, а не процесса его получения. Это, ко-
нечно, верно. Но сущность современной революции в западной
эпистемологии и историографии состоит не просто в смене одной
школы другой — неопозитивизма попперианством и т. п. Проблема
гораздо глубже. Она заключается в коренной ломке классиче-
ской эпистемологии Нового времени, восходящей еще к Декарту
и Бэкону. Назовем ее условно классической кумулятивистской
эпистемологией.
Неопозитивизм явился специфической «квазинаучной» фор-
мой этой классической эпистемологии и в основных чертах совпа-
дает с ней. Этот классический образ науки представляется при-
мерно так.
1. История науки есть процесс накопления твердо установ-
ленных, т. е. доказанных истин.
2. Коль скоро наука представляет собой лишь знание дока-
занного, то центральной проблемой классической эпистемологии,
естественно, была проблема обоснования (причем финального,
раз и навсегда), а не генезиса научного знания. Эта проблема
выступала в двух ипостасях — рационалистического и эмпириче-
ского фундаментализма. Предельным и последним по времени
выражением эмпирического фундаментализма стал неопози-
тивизм.
3. Оборотной стороной классического фундаментализма яви-
лось твердое убеждение в том, что заблуждения должны быть
напрочь выброшены из истории науки как не имеющие к ней
отношения. В этой связи среди логиков и философов было рас-
пространено мнение, что одной из главных задач логики и мето-
дологии было очищение разума, в том числе и научного, от за-
267
блуждений (вспомним хотя бы идолов Бэкона). С этой точки
зрения любой учебник, достаточно полно излагающий предмет
той или иной дисциплины, является, по существу, дистиллирован-
ной историей, т. е. историей данной дисциплины за вычетом
ошибок.
4. С этими проблемами теснейшим образом связана и проб-
лема демаркации (особенно отчетливо сформулированная в неопо-
зитивизме), т. е. проблема отличения науки от ненаучных форм
знания. Если рост науки, согласно кумулятивизму, состоит в на-
коплении доказанных, эмпирически обоснованных истин, то все
остальное должно быть элиминировано из тела науки. Позитиви-
сты стали утверждать, что между наукой и философией сущест-
вует непроходимая пропасть и поэтому из нее должны быть уст-
ранены «метафизические принципы» и прочие социокультурные
факторы.
5. Наконец, самой характерной чертой кумулятивизма неза-
висимо от его конкретно-исторической формы, является порож-
денная им картина неизменной и статической истории науки.
То, что кумулятивизм рассматривает как рост и накопление
знания, не имеет никакого отношения к развитию научных дис-
циплин в целом, ибо весь накопленный историей запас знаний
остается при этом без изменения. Добавление новых знаний к
массиву прошлого ничего в этом прошлом не меняет, все остает-
ся на своих местах в первозданном виде. Альтернативной здесь
является точка зрения, согласно которой прошлое науки не яв-
ляется ни замкнутым, ни статичным. Напротив, это динамическое
целое, которое в ходе своего развития постоянно перестраивается
и перекраивается от вершины до истоков и оснований.
Одной из негативных тенденций, порождаемых кумулятивист-
ской эпистемологией, явился антиисторизм в подходе к разви-
тию науки и недооценка развития истории науки как дисцип-
лины.
То скромное место, которое традиционно отводилось истории
науки в системе официального образования, объясняется антиис-
торической направленностью позитивистской философии пауки.
Любопытно в этой связи привести мнение современного истори-
ка мысли Ж. Гусдорфа. Он считает, что причина такого прене-
брежительного отношения к истории науки состояла в том, что
ученые и политики, от которых зависела общая организация на-
учного исследования, не были убеждены в том, что имелась ка-
кая-либо связь между прошлым, настоящим и будущим этого
исследования. Этот парадокс объясняется убеждением в том, что
только точное и строгое знание в состоянии пренебречь прост-
ранственно-временными обстоятельствами открытия научной ис-
тины. Каковы бы ни были условия ее появления, научная
истина, однажды найденная, сохраняет свою ценность раз и
навсегда. «В то время как различного рода человеческая деятель-
ность связана со временем и является дочерью своего времени,
268
точные науки являются плодом непорочного зачатия разума» .
В ситуации, когда предметом истории науки является не гене-
зис и диалектика научной мысли, а фиксация готовых «истин»,
историзм как таковой исчезает и выступает в форме своего
эрзаца — псевдоисторического каталога открытий, выстроенных в
хронологической последовательности. Вообще говоря, если прове-
сти эту позицию достаточно строго и последовательно, то резуль-
тат может оказаться просто парадоксальным. Коль скоро исти-
на — дочь своего времени, как говорил когда-то Ф. Бэкон, а точ-
ное знание не подвластно закону времени, то в анналы истории
должны попасть промахи, ошибки и заблуждения человеческой
мысли, ибо они-то в первую очередь несут на себе печать своего
времени, своей истории. Но тогда история науки имеет дело с
отжившими «истинами» и, по существу, превращается в кунст-
камеру человеческих заблуждений.
В реальной практике эта парадоксальная ситуация находит
свое разрешение в существовании двух историй — внутренней и
внешней, где первая ориентирована на твердо установленную ис-
тину и, будучи результатом применения нормативной методоло-
гии или логики науки, может иметь очень малое сходство с реаль-
ной историей науки, а вторая представляет ее дополнение в виде
эмпирической социально-психологической истории, призванной
объяснить различные исторические аномалии (в том числе и за-
блуждения)2.
Мы специально остановились столь подробно на этих теоре-
тико-познавательных проблемах развития науки, чтобы показать,
что проявляемый в последние десятилетия повсеместный интерес
к истории науки и развитие этой дисциплины в чисто институ-
циональном, организационном плане — явления далеко не слу-
чайные. Они имплицированы новым пониманием сущности нау-
ки и ее истории.
Немалый вклад в это понимание внес А. Койре, работы ко-
торого по всем параметрам резко расходятся с традиционной
(позитивистской, в частности) картиной развития науки.
А. Койре начал свою деятельность как последователь феноме-
нологии Э. Гуссерля. Некоторые характерные черты феноменоло-
гического анализа читатель может обнаружить в статье «Заметки
о парадоксах Зенона». В этой статье А. Койре обращает внимание
на важность понятия актуальной бесконечности в парадоксах Зе-
нона. Но дело не только в этом: понятие актуальной бесконеч-
ности — одна из центральных его идей. Парадоксы Зенона, соглас-
но реконструкции А. Койре, разрешаются сами по себе лишь в
рамках инфинитистской онтологии (понятия бесконечного про-
1 G u s d o r f G. De lhistoire des sciences a lhistoire de la pensee. Paris,
1977, p. 107. 2 См.: Л а к а т о с И . История науки и ее рациональные реконструкции.—
В: Структура и развитие науки. М., 1978.
269
странства), которая была выработана классической наукой. Одна-
ко эта онтология немыслима без той работы, которую проделала
средневековая мысль в рамках теологии (см. ст. «Пустота и бес-
конечное пространство в XIV в.»). Таким образом, понятие актуаль-
ной бесконечности становится сквозной идеей творчества А. Койре,
В творчестве А. Койре понятия истории науки и истории фи-
лософии неотделимы друг от друга, и Копре сознательно осущест-
вляет этот синтез, так что жанр, в котором он работает, не без
оснований называют философской историей науки. Органическое
единство интересов А. Койре как философа и историка пауки
является не просто свойством его творческой личности, а выте-
кает из природы самого объекта исследования. Он глубоко убеж-
ден в единстве человеческой мысли, особенно в единстве ее раз-
витых форм. Это убеждение, трансформированное затем в прин-
цип исследования, привело А. Койре к более глубокому понима-
нию средневековой и современной мысли.
Однако вскоре он убедился в том, что нельзя пренебрегать и
структурой научной мысли. Влияние научной мысли на филосо-
фию и обусловленное им видение мира легко обнаруживаются не
только у таких мыслителей, как Декарт, Лейбниц, Кант, которые
прямо опирались на науку, но также в доктринах, которые на
первый взгляд чужды научному духу. В качестве примера Кой-
ре ссылается на мистическую доктрину Я. Бёме, которую, по его
мнению, трудно понять вне связи с новой космологией, создан-
ной Коперником.
Впрочем, никто не оспаривает влияния научной мысли на фи-
лософию. Но в отношении влияния философии на эволюцию на-
учной мысли дело обстоит намного сложнее. Указывая на это,
Койре имеет в виду представителей позитивистской историогра-
фии, влияние которой вплоть до 60-х годов было преобладающим
в западной эпистемологии. Обычным для позитивистской исто-
риографии является мнение, будто причина бесплодности антич-
ной и средневековой науки состояла в доминировании философии
над наукой и лишь в эпоху научной революции XVII в. началось
постепенное освобождение науки от догматических оков метафи-
зики. Хотя некоторые историки науки и не отрицали взаимного
проникновения философии и науки в прошлом, однако отказыва-
лись признать это взаимодействие в современную эпоху. Так,
Дюгем писал, что по мере понимания того, что научные теории
представляют собой чисто символические конструкции, предна-
значенные для удобства классификации наблюдаемых данных,
эти теории становятся все более независимыми от метафизиче-
ских доктрин, призванных обосновать их онтологический статус .
А. Койре решительно возражает против подобной позитивист-
ской трактовки истории науки, полагая, что 1) научная мысль
1 См.: D u h ? m P. Quelques reflexions au sujet des theories physiques.-
In: Revue des questions scientifiques. Bruxelles, 1892, p. 164.
270
никогда не была отделена от философской мысли; 2) великие на-
учные революции всегда определялись переворотами или изме-
нениями философских концепций и 3) научная мысль никогда
не развивается в вакууме, по всегда находится в рамках идей,
фундаментальных принципов, аксиоматических очевидностей,
принадлежащих собственно философии (см. ст. «О влиянии фило-
софских концепций на развитие научных теорий»).
Принцип единства человеческого познания значительно рас-
ширяет для Койре границы «внутренней» истории науки. Извест-
но, что рациональная реконструкция, истории есть результат
применения к эмпирическому материалу определенной методоло-
гической схемы. Чем более «многомерной» является используе-
мая ученым методология, тем более богатый и многослойный
эмпирический материал может ассимилировать историк, тем бо-
лее полнокровной и содержательной станет история объекта.
Например, конвенционалист в свете своей методологии будет
видеть в великой астрономической реформе Коперника лишь стрем-
ление упростить сложный теоретический инструментарий Пто-
лемея, попытку заменить его более простой и удобной схемой для
классификации наблюдаемых данных. Для него все вопросы, от-
носящиеся к влиянию на Коперника физических, метафизических
и религиозных соображений, выходят за рамки внутреннего кон-
текста истории и принадлежат к внешней, социально-психологи-
ческой или, точнее, к эмпирической истории.
Но то, что для радикального интерналиста позитивистского
толка принадлежит к внешней истории и в свете его методологии
составляет сферу иррационального, для Койре является элемен-
том имманентного развития научной мысли и тем самым предме-
том рационального объяснения. Так коперниканскую революцию
А. Койре связывает прежде всего с наличием в системе Птоле-
мея явного разрыва между астрономией и физикой. «Я думаю, —
пишет А. Койре, — что Птолемей решился на подобный разрыв
между астрономией физической и астрономией математической
потому, что он верил в астрологию и что с астрологической точки
зрения было бесполезно знать, как физически планеты достигают
данного места на небесном своде» .
Для Коперника именно невозможность физического, механи-
ческого объяснения движения планет в системе Птолемея каза-
лась совершенно недопустимой. Но это лишь часть объяснения,
которое предлагает А. Койре. Важно при этом иметь в виду об-
щий духовный климат рассматриваемой эпохи, который в нема-
лой степени определяется философией и религией.
Койре считает, что одним из решающих факторов, опреде-
ляющих великую астрономическую революцию, были эстетиче-
ские и метафизические соображения. Гелиоцентризм Коперника
1 K o y r e A. Les etapes de la cosmologie scientifique. — In: K o y r e A.
Etudes dhistoire de la pensee scientifique. Paris, 1966, p. 79.
271
объясняется тем, что великому астроному Солнце казалось разу-
мом, управляющим миром и в то же время создающим его. Влия-
нием экстранаучных факторов А. Койре объясняет также астро-
номические открытия Кеплера. Приведя знаменательное место
из «Космографической тайны» Кеплера, где тот пишет, что к ис-
следованию математического закона, управляющего движением
\ планет, его побуждало «восхитительное соответствие» между
, Космосом и Божественной Троицей, А. Койре замечает, что не
следует этому удивляться, ибо ход человеческой мысли, даже
мысли научной, редко следует законам, предписанным чистой
логикой. Хотя кеплеровские концепции могут показаться стран-
ными, «тем не менее бесспорно то, что именно любопытное упо-
добление... сферы мира и Божественной Троицы руководило его
мыслью и что именно эти мистические спекуляции привели его к
тому, чтобы сделать Солнце центром Космоса (столь же динами-
ческим, сколь и архитектоническим) и тем самым внести в си-
стему Коперника свое первое и очень важное изменение» .
Рассмотрение науки в ее творческом имманентном движении,
естественно, связано с различными коллизиями человеческого
ума, с фантазиями, ошибками и заблуждениями, причудливым
переплетением различных сфер человеческого сознания. В этом
контексте заблуждения уже не являются чем-то внешним для
истории науки или чем-то по крайней мере второстепенным. Те-
перь они входят в качестве полнокровного звена в уникальный
творческий механизм поиска истины.
А. Койре так формулирует свою теорию истории. История не
является «хронологией открытий или, наоборот, каталогом за-
блуждений... но историей необычайных приключений, историей
человеческого духа, упорно преследующего, несмотря на посто-
янные неудачи, цель, которую невозможно достичь, — цель по-
стижения или, лучше сказать, рационализации реальности. Исто-
рия, в которой в силу самого этого факта заблуждения, неудачи
столь же поучительны, столь же интересны и даже столь же до-
стойны уважения, как и удачи» 2.
По существу, такой целостный подход к истории мысли совер-
шенно иначе ставит проблему демаркации — противопоставления
науки и ненаучных форм знания, хотя и не снимает ее. Демар-
кация становится относительной, а традиционное метафизическое
противопоставление истины и заблуждения, на котором, собст-
венно, и базируется кумулятивистская модель науки, в значи-
тельной мере лишается смысла.
Другая основополагающая идея А. Койре состоит в том, чтобы
представить ход научной мысли в его подлинном аутентичном зна-
чении. При этом он решительно отвергает попытки некоторых
историков «прояснить» «темную и смутную» мысль наших пред-
1 К о у г e A. La revolution astronomique. Paris, 1961, p. 154—155.
2 Цит. по: J o r l a n d G. La science dans la philosophie..., Paris, 1981, p. 95.
272
шественников посредством перевода ее на современный язык.
Он считает, что подобный перевод способен лишь деформировать
научную мысль. Главное для историка — это выявлять в науч-
ной мысли способ, посредством которого она себя сознавала,
противопоставляясь тому, что ей предшествовало, и тому, что ей
сопутствовало.
С этой точки зрения несомненный интерес представляет ста-
тья А. Койре «Гипотеза и эксперимент у Ньютона», где анализи-
руются различные высказывания Ньютона относительно роли
гипотез в научном познании. Общее содержание этих высказыва-
ний выражено в его знаменитой фразе «Hypotheses non fingo»,
буквальное толкование которой не оставляет никаких сомнений в
негативном отношении Ньютона к гипотезам. Долгое время бук-
вальное толкование ньютоновских текстов, характеризующих ме-
тодологические взгляды великого физика, было преобладающим
в историографии науки (в частности, у позитивистов). Но именно
оно оказалось ошибочным, так как не соответствовало ни тому
смыслу, который вкладывал в них Ньютон, ни тому положению
дел, которое имело место в его реальной научной практике. Срав-
нивая различные издания «Начал» Ньютона, А. Койре в упомя-
нутой выше статье сумел показать, что термин «гипотеза», по-
мимо своего классического смысла, в котором он употребляется
в первом издании «Начал», имеет по крайней мере два пли, мо-
жет быть, три других смысла. Весьма любопытно то, что, анали-
зируя различные смысловые оттенки термина «гипотеза», А. Кой-
ре в качестве отправной точки берет не только тексты самого
Ньютона, но пытается также раскрыть всю гамму значений этого
термина, которая была ему присуща в различные эпохи. Труд-
ности семантического анализа ньютоновских текстов не могут,
однако, скрыть того факта, что в действительности имело место
расхождение между словами Ньютона и его реальной практикой,
Важный вывод, который вытекает из анализа А. Койре, со-
стоит в том, что презумпция полного и абсолютного отождест-
вления текста с авторской мыслью на самом деле ничем не обос-
нована. В тексте всегда имеются скрытые предпосылки (неявное
знание) , которые не сознаются его автором и раскрываются
лишь в процессе исторического развития знаний. В силу этого
сознание историка ориентировано диалектически противополож-
ным образом: с одной стороны ему нужно «вжиться» в мысли
своих предшественников, понять их, а с другой — ему необходимо
«дистанцироваться», отойти от прошлого, чтобы более полно рас-
крыть его смысл и значение.
Возьмем такую важную проблему, как соотношение истины
и заблуждения в истории науки, о чем мы уже говорили выше.
Эта проблема может быть правильно оценена лишь с позиций
1 Подробнее о соотношении явного и неявного знания см.: Л е к т о р -
с к и й В. А. Субъект. Объект. Познание. М., 1980.
18 А. Койре 273
современной, а не прошлой науки. Ведь то, что казалось совре-
менникам непреложной истиной, в исторической ретроспективе
может оказаться заблуждением, и наоборот. Так, корпускулярная
теория света, которая вначале главным образом под влиянием
авторитета Ньютона казалась истинной, затем стала казаться
ложной в свете волновой теории Гюйгенса. Однако впоследствии,
в XX в., обе теории оказались столь же ложными, сколь и истин-
ными в своей односторонности. Но это стало по-настоящему оче-
видным лишь с точки зрения современной квантовой теории, где
обе концепции — корпускулярная и волновая — были диалектиче-
ски синтезированы Луи де Бройлем в понятии волн материи. То
же самое можно сказать о теориях флогистона, эфира и т. п.,
которые в определенные эпохи не вызывали никакого сомнения,
а ныне представляются как заблуждения, хотя при этом ясно,
что подобные заблуждения не всегда служили тормозом в разви-
тии науки. Нередко они обладали эвристической силой и стиму-
лировали дальнейший прогресс знания.
Вышесказанное можно резюмировать словами А. Койре: «Ис-
торик проектирует в историю интересы и шкалу ценностей сво-
его времени, и только в соответствии с идеями своего времени —
и своими собственными идеями — он производит свою реконст-
рукцию. Именно поэтому история каждый раз обновляется, и
ничто не меняется более быстро, чем неподвижное прошлое» .
Совершенно ясно, что подобная точка зрения диаметрально про-
тивоположна кумулятивистскому образу истории.
«Хронология открытий или каталог заблуждений» — так Кой-
ре определяет характер описательной, насквозь эмпирической
позитивистской историографии науки. Важным достижением
Койре является то, что ему удалось поднять историю науки на
теоретический уровень путем выявления тех глубинных, устой-
чивых структур общественного сознания, которые определяют
логические условия возможности тех или иных научных идей.
В качестве таких устойчивых структур мышления у него высту-
пают философские категории, такие, как «античный и средневеко-
вый Космос» или «пустое бесконечное пространство». Именно в
рамках этих глобальных структур и совершается движение на-
учной мысли.
Ныне этот метод глобальных предпосылок является едва ли
не самой главной чертой современных некумулятивных моделей
роста знания. В различных концепциях эти предпосылки квали-
фицируются как «парадигмы» (Т. Кун), «идеалы естественного
порядка» (С. Тулмин), «исследовательские программы» (И. Ла-
катос), «тематические понятия и гипотезы» (Дж. Холтон), «эпи-
стемы» (М. Фуко).
А. Койре, а вслед за ним Т. Кун рассматривают смену этих
1 К о у г e A. Perspectives sur lhistoire des science. — In: Etudes dhistoire
de la pensee scientifique..., p. 353—354.
274
предпосылок как революцию в науке. Отбросив идею кумулятив-
ного характера развития науки, Койре приходит к выводу, что
история физики представляет собой скачкообразную смену мета-
физических парадигм, или типов мышления, возникновение кото-
рых он образно называет мутациями человеческого интеллекта.
Такого рода «мутацией» — одной из наиболее важных, если не са-
мой важной со времени изобретения греками понятия Космоса —
была научная революция XVI—XVII вв., которая нашла свое
выражение в глубоком интеллектуальном преобразовании клас-
сической физики.
Каковы же магистральные пути развития научного знания?
Чем объяснить факт быстрого прогресса современной физики,
начавшегося в эпоху Галилея? Обычно историки связывают на-
учную революцию XVI—XVII вв. с борьбой Галилея против ав-
торитета Аристотеля и научно-филосос]зской традиции, которую
поддерживала церковь. Они подчеркивают большую роль наблю-
дения и эксперимента в новой науке о природе.
Основную линию развития классической науки Койре видит
в переходе от неточных качественных понятий аристотелевской
и средневековой физики к абстрактным идеализированным объ-
ектам математической физики Декарта и Галилея.
Как же возможна априорная математическая наука о приро-
де? — задает себе Койре старый кантовский вопрос. Ответ заклю-
чается в том, что Галилей не просто отбросил древние аристоте-
левские возражения против математизации физики, но совсем
по-другому поставил сам вопрос. Конечно, считает Койре, в цар-
стве чисел не существует качества, и потому Галилей, так же
как и Декарт, вынужден от него отказаться — отказаться от каче-
ственного мира восприятия и повседневного опыта и заменить
его абстрактным и бесцветным миром Архимеда.
Придавая столь большое значение математике в процессе фор-
мирования классической науки, Койре считает, что последняя яв-
ляется продолжением линии Платона и Архимеда — линии, пре-
рванной в период средневековья и восстановленной лишь в эпоху
Галилея и Декарта.
Другим необходимым условием научной революции XVII в.
стал отказ от античного и средневекового понятия Космоса. «Раз-
рушение Космоса» означает, согласно Койре, разрушение идеи
мира, имеющего завершенную структуру, иерархически упорядо-
ченного и качественно дифференцированного в онтологическом
смысле этого слова. Эта идея Космоса замещается идеей откры-
того, неопределенного и бесконечного Универсума, в котором все
вещи принадлежат к одному уровню реальности (вопреки тра-
диционной концепции с ее противопоставлением двух миров —
земного и небесного).
Почему классическая механика не могла возникнуть в рам-
ках метафизической концепции Космоса? Дело в том, что для
Аристотеля всякое движение есть процесс изменения или станов-
18* 275
ления, актуализации вещи. Но всякое становление вещи не мо^
жет совершаться без причины. В случае «естественного» движе-
ния этой причиной будет сама природа тела, его форма. В ином
случае причина движения будет насильственной.
Ясно, что подобная космофизика, считает Койре, несовмести-
ма с таким фундаментальным положением классической меха-
ники, как принцип инерции, согласно которому тело сохраняет
состояние покоя или прямолинейного равномерного движения,
пока на него не подействует какая-нибудь внешняя сила. Сохра-
нение покоя или движения не требует внешней причины.
Равномерное движение в пространстве от одной точки к дру-
гой не влияет на состояние вещи, и потому различные «места»
пространства равноправны между собой. Иначе говоря, принцип
инерции совместим не с качественно дифференцированным, а с
однородным (гомогенным) и изотропным пространством евклидо-
вой геометрии.
Поскольку этот принцип предполагает возможность изолиро-
вать данное тело от всякого физического окружения (что на са-
мом деле неосуществимо), постольку речь идет об абстрактных,
идеализированных объектах, помещенных в абстрактное геомет-
рическое пространство Евклида. Вот почему сущность научной
революции XVII в. Койре видит в замене античного понятия
Космоса не реальным, а абстрактным, гомогенным и изотропным
пространством Евклида.
Таким образом, Койре считает, что классическая наука стала
возможной благодаря двум главным условиям — математизации
физики и «разрушению Космоса». Причем, как уже отмечалось,
математизация физики шла рука об руку с экспериментом, в
проведении которого главную роль играла теоретическая концеп-
ция ученого.
Концепция научной революции XVI—XVII вв. впервые была
подробно изложена Койре в его широко известных ныне «Этюдах
о Галилее», вышедших в 1939 г. Этой книгой Койре положил на-
чало новому направлению в истории науки — интернализму, ко-
торый пытается объяснить историю науки имманентными зако-
нами человеческого духа.
Как отмечает С. Р. Микулинский, интерналистское направле-
ние в историографии науки явилось реакцией некоторых запад-
ных историков на распространение марксистских взглядов, а так-
же реакцией на упрощенное, нередко вульгарное истолкование
марксистского тезиса о социальной обусловленности развития
науки, принятое среди историков экстерналистского направ-
ления
Интерналистская концепция А. Койре нашла свое отражение
в решении целого ряда вопросов, и в частности вопроса о пони-
1 См.: М и к у л и н с к и й С. Р. Мнимые контраверзы и реальные проб-
лемы теории развития науки. — Вопросы философии, 1977, № 11.
276
мании соотношения науки и техники. Существенную особенность
классической науки Койре видит в том, что «не только действи-
тельные эксперименты основаны на теории, но даже средства,
которые позволяют их осуществить, являются не чем иным, как
воплощенной теорией» . Речь идет прежде всего об измеритель-
ных приборах. Для Койре проблема создания измерительных ин-
струментов составляет элемент «внутренней» истории науки.
Почему? Потому что вне науки, вне физики немыслимо создание
точных приборов. С другой стороны, развитие науки немыслимо
без использования точной измерительной техники. Новая наука,
отмечает он. с самого начала находится в довольно странной и
даже парадоксальной ситуации. Она берет точность в качестве
принципа и утверждает, что реальность, по существу, является
геометрической и подлежащей, следовательно, точному измере-
нию. Она открывает и формулирует математические законы и в
то же время не способна их использовать, потому что не распо-
лагает никакими средствами для определения времени и измере-
ния скорости. Но без этих измерений законы новой физики
остаются абстрактными и пустыми.
Проблема взаимосвязи науки и техники, нашедшая свое кон-
кретное выражение в статье «От мира «приблизительности» к
универсуму прецизионности», включенной в данную книгу, едва
ли не самая сложная проблема интерналистского объяснения
истории. Действительно, при объяснении научной революции
XVII в. большинство историков вынуждены учитывать социаль-
но-экономический аспект в развитии науки, связь науки и техни-
ки. Так, М. Льоцци видит в развитии техники решающий фак-
тор революционного обновления науки и культуры в целом. По-
добную позицию разделяет и такой видный историк науки, как
Дж. Бернал2, а до пего — В. И. Вернадский3.
По мнению Койре, данная концепция заключает в себе все
недостатки глобального объяснения. Позиция, которую она опи-
сывает, — это позиция Ф. Бэкона, а не Галилея и Декарта. Но-
вая наука, считает он, не есть дело инженеров-техников или ре-
месленников, но плод глубокой теоретической работы. Картезиан-
ская и галилеевская наука, без сомнения, принесла пользу
инженеру и была с успехом использована техником, но она не
была создана ни техниками, ни для техники.
В статье «Перспективы истории наук» Койре высказывает
мысль, что тесная связь науки и техники представляет собой су-
щественно новый феномен, характеризующий лишь современную
.эпоху научно-технической революции. Поэтому неверно рассмат-
1 К о у г e A. Une experience de mesure. — In: К о у г e A. Etudes dhi-
.stoire de la pensee scientifique, p. 278.
2 См.: Б е р н а л Дж. Наука в истории общества. М., ИЛ, 1956.
3 См.: В е р н а д с к и й В. И. Избранные труды по истории науки. М.,
««Наука», 1981.
277
ривать с этих позиций античную и средневековую науку, а также
научную революцию XVII в. Тому, что техническая мысль не за-
висит от мысли научной, из которой она может, однако, абсорби-
ровать некоторые элементы, включив их в здравый смысл, что
она может развиваться, изобретать, адаптировать к новым по-
требностям прежние открытия и даже делать новые, что, ведомая
и стимулируемая опытом и действием, удачами и неудачами, она
может преобразовать технические правила, что она может даже
создавать и развивать и орудия, и машины — всему этому блестя-
щее подтверждение дает история средних веков .
Разумеется, Койре прав в том отношении, что техническая
мысль может в известных случаях развиваться относительно не-
зависимо от мысли научной. С этим трудно спорить. Проблема
заключается в доказательстве того, что эта независимость но мог-
ла привести к существенному прогрессу технической мысли.
Изобретение машин стало возможным благодаря успехам ес-
тествознания. Так, создание знаменитой паровой машины Уатта,
которая произвела переворот в промышленности, без открытий в
области термофизики и механики было бы совершенно немысли-
мым. Но это лишь одна сторона вопроса. Не менее, даже более
важной и существенной стороной этого вопроса является соци-
ально-экономическая основа машинной индустрии. Хотя машина
в ее элементарной форме, как пишет Маркс в «Капитале», была
завещана еще Римской империей в виде водяной мельницы2, свою
сущность она впервые раскрывает лишь в эпоху мануфактурного
производства, ибо, по его словам, «мануфактура — это машина со
стеклянными стенками».
Чтобы создавать машины, необходимо иметь в них обществен-
ную потребность, они должны быть кому-то нужны. Так, приме-
нение машин в условиях капиталистического способа производст-
ва имеет своей целью производство прибавочной стоимости.
Согласно Марксу, машины функционируют лишь в рамках об-
щественного или совместного труда. Кооперативный характер
процесса труда становится технической необходимостью, диктуе-
мой самой природой этого средства производства. «В качестве
машины средство труда приобретает такую материальную форму
существования, которая обусловливает замену человеческой силы
силами природы и эмпирических рутинных приемов — сознатель-
ным применением естествознания»3.
1 См.: К о й р е А. От мира «приблизительности» к универсуму преци-
зионности, с. 109—127.
2 См.: М а р к с К, Э н г е л ъ с Ф. Соч., т. 23, с. 360—361.
3 Там же, с. 397.
278
А. Койре рассматривает в машинной индустрии лишь один
научный аспект применения естествознания и не претендует на
анализ общественных форм труда, которые делают ее (индуст-
рию) не только возможной, но и необходимой. К тому же есте-
ствознание не развивается в вакууме, оно в значительной мере
определяется запросами техники и практики, т. е. в конечном
счете социально-экономическими причинами. Поэтому полный от-
вет на вопрос Койре, почему машинная индустрия возникла в
XVII в., а не двадцатью веками раньше, можно дать, лишь пере-
формулировав сам вопрос: была ли -возможна в античности та-
кая форма общественного труда, как кооперация с разветвлен-
ной системой разделения труда?
Касаясь этого вопроса, Маркс отмечает, что ранние общества
совсем исключали разделение труда внутри мастерской или раз-
вивали его в карликовом масштабе или же спорадически и слу-
чайно 1.
Суть интерналистской программы А. Койре состоит в том, что
он отрицает связь между социально-экономической и политиче-
ской структурой общества, с одной стороны, и состоянием науки
того пли иного времени, с другой. «Мне кажется тщетным, — пи-
шет Койре, — желание вывести греческую науку из социальной
структуры городов... Афины не объясняют ни Евдокса, ни Пла-
тона. Тем более Сиракузы не объясняют Архимеда или Флорен-
ция — Галилея. Я считаю, что то же самое верно и для Нового
времени и даже для нашего времени, несмотря на сближение чи-
стой и прикладной наук... Вовсе не социальная структура Англии
XVII в. может объяснить Ньютона и тем более не социальная
структура России времен Николая I может пролить свет на тво-
рения Лобачевского» 2.
Конечно, было бы нелепо выводить содержание науки непо-
средственно из форм производства, как это делают экстернали-
сты и вульгарные материалисты, ибо эта связь опосредована мно-
гими звеньями, в числе которых — философия и мировоззрение.
Именно эта связь становится объектом анализа А. Койре в серии
статей, включенных в настоящий сборник, и в особенности в ста-
тье «О влиянии философских концепций на развитие научных тео-
рий». Безусловно справедливыми являются рассуждения Койре
о том, что научная революция XVII в. стала возможной лишь
благодаря коренной ломке самих рамок человеческого интеллек-
та, изменения его категориальной структуры, самого видения
мира. Эту «мутацию» человеческого интеллекта Койре связывает,
как уже говорилось, прежде всего с «разрушением Космоса», т. е.
с отказом от античного представления о структуре Универсума и
1 См.: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 23, с. 346. 2 К о у г е A. Perspectives sur lhistoire des sciences. — In: К о y r e A.
Etudes dhistoire de la pensee scientifique, p. 355.
279
переходом к новой концепции пространства и материи. Но как
объясняется само «разрушение Космоса>>?
Видимо, не случайно среди массы интересных рассуждений
А. Койре мы не находим убедительных аргументов относительно
причин, которые привели к замене античного понятия Космоса
понятием гомогенного, изотропного и бесконечного пространства.
Койре удалось глубоко проанализировать содержание этого поня-
тия применительно к физике. Он, однако, не пытается проанали-
зировать связь аристотелевской космофизики с греческим соци-
умом, иначе говоря, вопрос о социальной детерминированности
данной философской концепции. Процесс «разрушения Космоса»,
который Койре считает необходимой предпосылкой возникнове-
ния классической науки, обязан своим существованием в конеч-
ном счете не спонтанному изменению определенных форм духов-
ной жизни людей, а коренному преобразованию социальной
структуры общества, вызвавшему в свою очередь изменение со-
ответствующих мировоззренческих установок людей Нового вре-
мени.
Но проблема, конечно, не в том, чтобы констатировать детер-
минацию определенных форм общественного сознания соответст-
вующими социально-экономическими условиями (это положение
марксизма общеизвестно), а в том, чтобы конкретно раскрыть,
как социально-экономические изменения воздействуют ? меняют
строй мышления.
В рассматриваемом случае речь идет о том, чтобы выяснить,
каким образом изменение социальной структуры общества приве-
ло к изменению самого видения мира, к замене греко-арабско-
средневековой системы Космоса новой концепцией Универсума.
Вопрос, разумеется, далеко не простой, и здесь мы не имеем воз-
можности обсудить его даже в самых общих чертах. Отметим лишь,
что в рамках античного понятия Космоса были развиты по край-
ней мере две законченные физические системы — физика Аристо-
теля и физика «импетуса». Мы не знаем, какие еще системы фи-
зики возможны в рамках космологических представлений средне-
вековья, но мы отчетливо понимаем, что по крайней мере
классическая физика несовместима с этими представлениями.
Однако мы знаем, что идеализации классической физики не фа-
тальны в том смысле, что они логически детерминированы имма-
нентными законами развития самой физической науки.
Теперь мы знаем даже то, что эти идеализации оказались
ложными: современная физика предписывает пространству пря-
мо противоположные предикаты сравнительно с теми, которые
постулировала физика классическая. Теория относительности ут-
верждает, что пространство гетерогенно, замкнуто (а не беско-
нечно), неразрывно связано с материей, и в этом смысле она в
чем-то оказывается более близкой к космофизике Аристотеля, чем
к физике Ньютона (на этот аспект указывает, в частности,
Койре).
280
Таким образом, в процессе исследования генезиса и разви-
тия науки историку науки приходится обращаться к проблемам
социальной детерминации научной деятельности, находить соот-
ветствие между фундаментальными категориями мышления, оп-
ределяющими конкретный способ реализации идей, и социальны-
ми структурами общества, идеологическим отражением которых
выступают те или иные формы общественного сознания. Такой
подход к освещению истории науки в той или иной форме, с теми
или иными модификациями медленно, но верно пробивает себе
дорогу в современной западной историографии, о чем свидетель-
ствуют многочисленные работы, появившиеся в последнее время.
Концепция А. Койре на первый взгляд кажется противореча-
щей этим современным тенденциям, тем более что мнение самого
французского историка относительно проблемы связи науки и
общества совершенно однозначно. И тем не менее антипозити-
вистский пафос его творчества, стремление представить развитие
науки в тесной связи с идеологией, мировоззрением и прежде
всего с философией во многом способствовали утверждению сов-
ременного социокультурного подхода к истории науки.
В. С. Черняк