Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вместо предисловия: ХИМЕРА ПОСТМОДЕРНА

Посвящается моей матери

Существуют ли химеры? Наука не отводит им места даже
среди оживших чудовищ парка юрского периода -- но зато их
охотно могла бы приютить одна из тех фантазийных классифика-
ций, которые так любил разыскивать в архивах исторических
курьезов великий ироник двадцатого века Борхес, подрывавший,
как пишет Фуко, "устойчивость и надежность нашего тысячелет-
него опыта Тождественного и Иного" (41, с. 28). В такой клас-
сификации -- цитирую по ритуальной книге современной мысли,
"Словам и Вещам" Мишеля Фуко, -- Борхес ссылается на
"некую китайскую энциклопедию", где говорится, что "животные
подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) баль-
замированных, в) прирученных, г) молочных поросят, д) сирен,
е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включенных в нашу класси-
фикацию, и) буйствующих, как в безумии, к) неисчислимых,
л) нарисованных очень тонкой кисточкой из верблюжьей шерсти,
м) и прочих, н) только что разбивших кувшин, о) издали кажу-
щихся мухами" (там же).
Именно в такой классификации химеры и могут обрести свое
достойное место, и не только как сказочные существа, подарен-
ные нам "буйным, как в безумии" воображением древних греков,
но и как вечно сопровождающие человека причудливые порожде-
ния его фантазии, где реальное и нереальное переплелись на-
столько тесно, что никакой скальпель аналитической мысли не
способен рассечь их на зерна неоспоримой мысли и плевелы до-
сужих вымыслов. Ибо так устроена человеческая мысль (хорошо
этo или дурно, вопрос иной: в рамках данной работы проблема

повышенной сослагательности русского менталитета с его посто-
янным стремлением переоценивать реальность прошлого и на-
стоящего с точки зрения предположительного не рассматривает-
ся): любое явление неизбежно сопровождается длинным шлейфом
интерпретаций и окутано туманной аурой исторического коллек-
тивного бессознательного, укорененного в символико-
мифологизирующей природе человеческого сознания. И в этом
смысле химеры были, есть и, очевидно, будут всегда -- и не
только в виде ужасающих своей ненормальностью призраков,
"снов разума", косвенно напоминающих о вытесненных в бессоз-
нательное страхах дня, но и как феномены культуры и цивилиза-
ции, наглядные в своей настойчивой осязательности.
Химера сама по себе, конечно, плод фантазии, но ее скульп-
турное изображение вполне реально. История человечества, пол-
ная религиозных и просто завоевательных войн, к сожалению,
слишком хорошо знает, насколько реальны могут быть последст-
вия, казалось бы, совершенно химерических представлений о пра-
ве на господство в той или иной его форме. И все же без химер,
прочно укорененных в самом способе человеческого мышления,
человечество обходиться не может.
У древних греков "химайра" (ximaipa) была сначала всего
лишь козой, которая затем то ли по злобности характера, то ли от
нестерпимого зуда эллинского воображения превратилась в басно-
словное огнедышащее чудовище с головой льва, туловищем козы
и хвостом дракона. Гомер в мудрой своей простоте культурного
первопроходца описывал ее довольно незамысловато: "Лев голо-
вою, задом дракон и коза серединой" (Илиада, V, 181, перевод
Н. Гнедича). Поскольку под драконом греки понимали змею, то
позднейшие скульпторы превращали конец хвоста в голову змеи,
а на плечи громоздили рогатую голову козы. Самое же впечат-
ляющее описание Химеры дал Гесиод, описывая, как Ехидна,
забеременевшая от Тифона, "разрешилась ... изрыгающей пламя,
Мощной, большой, быстроногой Химерой с тремя головами:
Первою -- огненного льва, ужасного видом. Козьей -- другою,
а третьей -- могучего змея-дракона. Спереди лев, позади же
дракон, а коза в середине; Яркое, жгучее пламя все пасти ее из-
вергали" (Теогония, 319-324). Химера обитала в малоазиатской
Ликии, где и была убита народным героем Коринфа Беллеро-
фонтом. Будучи сестрой не менее примечательных созданий --
двуглавого пса Ортра, девятиголовой Лернейской Гидры и других
устрашающих существ, в основном ставших жертвами героических
деяний Геракла, -- Химера оказалась живучее их всех, живучее

даже и Лернейской Гидры, у который вместо отрубленной головы
вырастали две. Химера как существо, обладающее природой фан-
тазма, имеет, если верить Фрейду, своей основой не материаль-
ную, а психическую реальность, гипотетически принадлежащую
так называемой "первофантазии" -- явлению, выходящему за
рамки индивидуального опыта и наследуемого генетически. Как
писал Фрейд в "Толковании сновидений", "сталкиваясь с бес-
сознательными желаниями в их наиболее четком и истинном вы-
ражении, мы вынуждены будем утверждать, что психическая
реальность -- это особая форма существования, которую нельзя
смешивать с материальной реальностью" (34, с. 552).
Об одной из таких химер я и хотел бы, без какой-либо пре-
тензии на лавры первооткрывателя, поговорить в этой книге. Имя
ее -- постмодернизм. Химеричность постмодерна обусловлена
тем, что в нем, как в сновидении, сосуществует несоединимое:
бессознательное стремление, пусть и в парадоксальной форме, к
целостному и мировоззренчески-эстетическому постижению жиз-
ни, -- и ясное сознание изначальной фрагментарности, принци-
пиально несинтезируемой раздробленности человеческого опыта
конца XX столетия. Противоречивость современной жизни тако-
ва, что не укладывается ни в какие умопостигаемые рамки и по-
неволе порождает, при попытках своего теоретического толкова-
ния, не менее фантасмагорические, чем она сама, объяснительные
концепции. Едва ли не самой влиятельной из таких концеп-
ций-химер и является постмодернизм. Родившись вначале как
феномен искусства и осознав себя сперва как литературное тече-
ние, постмодернизм затем был отождествлен с одним из стили-
стических направлений архитектуры второй половины века, и уже
на рубеже 70-х -- 80-х годов стал восприниматься как наиболее
адекватное духу времени выражение и интеллектуального, и эмо-
ционального восприятия эпохи.
Сходство постмодерна с его греческим прототипом, пожалуй,
нагляднее всего просматривается в его литературной практике,
ибо типовое произведение постмодернизма всегда по своей сути
представляет собой высмеивание, варьирующееся от снисходи-
тельной иронии до желчного трагифарса, трех одинаково непри-
емлемых для него форм эстетического опыта: модернизма, реа-
лизма и массовой культуры; подобно древней химере, постмодерн
грозно рьхчит на растиражированные шаблоны высокого модер-
низма, бодает идею реалистического мимесиса и своим ядовитым
хвостом злобно жалит жанровые штампы развлекательного чтива
и Других форм индустрии развлечений.

Возникнув как рефлексия на новые явления в сфере искусст-
ва, постмодернизм постепенно превратился в специфическую фи-
лософию культурного сознания современности и в поисках теоре-
тической основы обратился к концепциям постструктурализма.
Становление и развитие постмодернизма с 70-х годов до его со-
временного состояния и составляет предмет настоящей книги. В
этом плане она является продолжением моего предыдущего ис-
следования " Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодер-
низм" (М.: Интрада. 1996), если не просто вторым его томом. В
новой книге я рассматриваю именно постмодернизм в тридцати-
летней перспективе его существования, а весь тот концептуальный
материал, который послужил для него основой (в том числе пост-
структурализм и деконструктивизм), рассматривается не как в
себе самоценный, что имело место в первой книге, а с точки зре-
ния его влияния на облик постмодерна. Это привело и к измене-
нию общей концептуальной канвы книги: на первый план выдви-
нуты проблема хронологии постмодерна, психологические теории
Жака Лакана и их восприятие теоретиками постмодерна, феноме-
ны левого деконструктивизма, английского постструктурализма,
феминизма, "необарокко", театральной культуры (и, соответст-
венно, "театральности" современной культуры как ее отличитель-
ного свойства).
Первый раздел во многом носит вводный характер: в нем
дается краткая характеристика основных общетеоретических ком-
понентов и этапов вызревания постмодерна в рамках методологи-
ческих предпосылок постструктурализма.
Во втором разделе рассматривается один из самых спорных
вопросов истории постмодернизма -- вопрос о размежевании его
постструктуралистской основы со структурализмом, осложненный
тем, что, несмотря на весь негативный пафос по отношению к
своему предшественнику, постмодернизм обязан ему не только
происхождением, но и многими общими методологическими уста-
новками.
С третьего раздела начинается вторая глава книги, где гово-
рится об усвоении и переосмыслении постмодернизмом различных
версий деконструктивистской практики. Открывается вторая глава
анализом концепций Жака Лакана и их восприятия постмодерной
мыслью. Лакановская концепция языкового сознания оформилась
впоследствии в самый, пожалуй, характерный постулат постмо-
дернистской теории -- в постулат о нарративности, повествова-
тельности человеческого сознания -- одну из самых модных, если
не навязчивых фантасциентем современной культурологии.

Четвертый и пятый разделы посвящены американскому ле-
вому деконструктивизму, английскому постструктурализму и фе-
минизму. Первые два в значительной степени предопределяли
теоретические пристрастия 80-х годов в сфере гуманитарных на-
ук; что же касается феминизма, то он по-прежнему остается од-
ним из наиболее влиятельных факторов интеллектуальной жизни
современного западного общества и как крупномасштабное явле-
ние социально-культурного порядка выходит далеко за пределы
своих постструктуралистских и постмодернистских аспектов. В
целом эти главы заполняют ту лакуну предыдущей книги, где об
этих направлениях было лишь только заявлено (27, с. 195-197).
В трех разделах последней главы я пытаюсь охарактеризо-
вать облик постмодерной культуры так, как она существовала в
течение последнего десятилетия и существует на настоящий мо-
мент; я рассматриваю ее в ракурсах, которые представляются мне
наиболее значимыми: речь пойдет о ее двусмысленных отношени-
ях отталкивания-притяжения с массовой культурой и о тех ее осо-
бых чертах, которые охватываются понятиями "необарокко" и
"театральность ".
Культурное сознание любой эпохи, принимаемое большинст-
вом современников как нечто само собой разумеющееся, тем не
менее никогда не дается им в виде абсолютно ясной для них са-
мих и непротиворечивой системы идей. Но вряд ли оно дается в
полной ясности и тем, кто усомнился в его очевидности, -- фило-
софам и культурологам, "критикам" собственной современности:
пытаясь объяснить механизмы функционирования современного
им культурного бессознательного, они лишь дополняют новыми
красками миф своей эпохи -- ту совокупность представлений,
которая кажется очевидной, но не дает прояснить свои основы.
Так, руками ученых, эпоха создает миф собственного самообъяс-
нения -- и чем призрачнее, химеричнее эпоха, тем фантастичнее
этот миф. Едва ли не самому причудливому из таких научных
мифов, за тридцать лет существования уже не раз удивлявшему
капризами своей эволюционной траектории, и посвящена данная
работа.