Грицанов А. История философии. Энциклопедия

ОГЛАВЛЕНИЕ

"НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕНИИ" — работа Лейбница (написана в 1704, опубликована в 1765)

"НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕНИИ" — работа Лейбница (написана в 1704, опубликована в 1765). Была задумана как критический ответ на книгу Локка "Опыт о человеческом разумении" (1690) — см. "Опыт о человеческом разумении" (Локк). Лейбниц в 1695 ознакомился с этим сочинением и написал к нему краткие замечания — он хотел наладить с Локком, находившимся в те времена на пике собственной популярности, переписку. Англичанин уклонился от заочной дискуссии, ответив посреднику: "Мы живем в полном мире и добрососедстве с господами из Германии, поскольку они не знают наших книг, да и мы не читаем их сочинений". После того, как в 1700 в Амстердаме книга Локка вышла во французском переводе, Лейбниц получил возможность адекватнее понять ее смысл. Он выстраивает полемическое сочинение "Н.О.оЧ.Р." в виде диалога между двумя условными персонажами: Филалетом, представляющим Локка, и Теофилом, выражающим собственные мысли автора. Тем самым в данной работе Лейбниц мог просто следить за ходом рассуждений Локка, которые послужили
ему опорой для собственных оригинальных мыслей. Книга фактически была написана в период с лета 1703 до начала 1704. Смерть Локка 28 октября 1704 исключила возможность могущего состояться диалога. Лейбниц отметил: "Смерть господина Локка лишила меня желания публиковать замечания к его сочинениям; теперь я предпочитаю опубликовать свои размышления, не связывая их с чужими мыслями". Книга "Н.О.оЧ.Р." будет опубликована лишь через 49 лет после смерти автора. Хотя труд Лейбница может показаться направленным против Локка, но все-таки, в первую очередь, это изложение его собственной теории, никак не связанной с учением Локка. Оппонент понадобился Лейбницу лишь для того, чтобы привести в систему собственные мысли. В предисловии Лейбниц рассказывает о своих принципиальных расхождениях с Локком. В то время как Локк считает, что душа — это своего рода "чистая доска" ("tabula rasa"), на которой опыт пишет свои идеи, Лейбниц утверждает, что в душе потенциально содержатся такие принципы и понятия, которые невозможно вывести из опыта. Для Лейбница опыт — лишь необходимое условие выработки знания путем рефлексии. Лейбниц выдвигает теорию бессознательных малых перцепций (восприятий), непрерывно воздействующих да душу человека. Душа же обладает способностью к анализу, позволяющей уточнять неясные или запутанные понятия. В отличие от Локка, считавшего, что материя непознаваема, Лейбниц, напротив, утверждает, что она — единственное, что можно познать. Он отвергает идею о частичной и усеченной познаваемости природного порядка, которую отстаивал Локк. Ей он противопоставляет методологический постулат о полной познаваемости мира. В книге первой "Н.О.оЧ.Р.", посвященной "врожденным понятиям", Лейбниц высказывает несогласие с полным отрицанием понятия врожденных идей, содержащимся в теории Локка. Он считает, что еще до всякого опыта в душе существуют некоторые понятия, например, о самой душе. В душе присутствуют истины разума. Именно они строят связи между вещами, представляющимися душе. Способность духа познать эти истины — это "предрасположение, задаток, преформация, которая определяет нашу душу и благодаря которой эти истины могут быть извлечены из нее". Сюда же относятся общие и абстрактные интеллектуальные идеи. Таким образом, в человеческом духе, в душе существуют врожденные принципы, являющиеся в то же время вполне рациональными, такие, например, как стремление "искать радости и избегать печали". Во второй книге "Н.О.оЧ.Р.", посвященной исследованию "идей", Лейбниц оспаривает выводы Локка относительно значения человеческого опыта. По Локку, идея рождается лишь при воздействии на сознание внешнего мира. Лейбниц
716
же выдвигает тезис о присутствии в душе некоего непосредственного внутреннего объекта, который выражает реальность соответствующего внешнего объекта. Эта мысль отрицает концепцию "чистой доски". В душе содержится немало понятий, которые нельзя получить с помощью чувств (бытие, субстанция, единичность, тождественность, причинность и т.д.). Потенциальное существование идеи внутри души объясняется требованием непрерывности и наличием разума, созданного самой душой. Познание имеет свою логику, согласно которой оно собирает разрозненные восприятия, с тем чтобы придать им структуру, форму. Но это не значит, что душа не способна разложить на части те действия, которые осуществляет поначалу непроизвольно. Опираясь на анализ сложных идей, Лейбниц считает, что принцип их организации существует в душе еще до накопления данных о "субстанции". Идея обретает силу, когда она достаточно хорошо проработана душой и полностью отвечает внешним объектам: "... признаком законченной идеи служит то, что благодаря ей мы можем в совершенстве узнать возможность предмета". В третьей книге "О словах" Лейбниц рассуждает о языке и происхождении слов. Слова — это условные понятия, даже если в основе их лежат первичные ассоциации — естественные или случайные. Лейбниц выступает против номиналистического понимания идей и общих терминов. Он считает, что сходство между вещами содержится в самой их природе. Если некоторые вещи объединяют под одним названием, то лишь потому, что сами эти вещи сходны между собой. Их сходство вполне реально. Мы не можем "обладать знанием индивидов и найти способ точного определения индивидуальности каждой вещи, не сохраняя ее самой, так как все обстоятельства могут повториться; самые незначительные различия остаются нами незамеченными; место и время не только не в состоянии служить для определения, но, наоборот, нуждаются сами для своего определения в содержащихся в них вещах". Польза языка состоит в том, что он помогает определить и классифицировать вещи. А сущность вещи заключается в возможности воспринимать ее как именно эту вещь. Но в этом случае можно говорить об априорном ее знании. Встреча с действительностью и опыт убеждают нас в реальности определений. Согласно Лейбницу, "...то, что считают возможным, выражается определением, но это определение только номинально, если оно не выражает в то же время возможности, так как в этом случае можно сомневаться, выражает ли данное определение нечто реальное, т.е. возможное, пока опыт не придет нам на помощь и не покажет этой реальности a posteriori, если вещь действительно находится в мире". Вещь имеет лишь одну сущность, но несколько определений (они зависят от места, которое мы
занимаем по отношению к вещи). Задача ученых состоит в постоянном и все более точном определении реальности вещей и совершенствовании при этом употребляемого нами языка. Определения вещей должны быть такими же точными, как у весов и мер: иногда следует устанавливать фиксированные границы. Следовательно, расчленение действительности с помощью понятий представляет собой в то же время и внесение в нее структурной упорядоченности. Лейбниц признает неточность слов и нередкие злоупотребления ими. В письменной речи можно заранее договориться о терминологии, а значит, выразить свою мысль более точно, чем в устной. Смысл книги четвертой "О познании" сведен к тому, что, по Лейбницу, несмотря на то что истина выявляется путем сравнения идей, это не значит, что связи между идеями должны проявляться именно в данный момент. Продукт работы разума может содержаться в памяти или проявиться позднее: "Так как наше знание, даже наиболее доказательное, получается очень часто в результате длинной цепи выводов, то оно должно действительно заключать в себе воспоминание о некотором прошлом доказательстве, которого мы уже не различаем отчетливо, когда заключение уже сделано; в противном случае мы вечно повторяли бы это доказательство. И даже в процессе доказательства его нельзя охватить сразу целиком, так как все его части не могут одновременно быть представлены в разуме; держа постоянно перед глазами предыдущую часть, мы никогда не дошли бы до последнего, завершающего заключение, звена. По этой же причине было бы трудно создать науку без письменности, так как память недостаточно надежна". Знание может быть сведено к молчаливому признанию возможности. Анализ и синтез — два вида деятельности разума, которые позволяют вырабатывать все более и более точное знание. Чувственное познание заключается в том, чтобы установить на основе множества опытов "...связь явлений, т.е. связь того, что происходит в разных местах, в разное время и в опыте разных людей... гарантирующую фактические истины относительно чувственных вещей вне нас, подобно тому как оптические явления находят свое объяснение в геометрии". Эту связь, по мысли Лейбница, можно также установить с помощью расчета вероятностей. Следовательно, она проясняется с помощью доказательств, построенных на основе истин разума. Анализ позволяет расширить знание. Таким образом, даже те неполные представления, которые мы имеем о материи, позволяют нам постичь реальность субстанции через понимание гармонической связи, существующей между всеми явлениями. Лейбниц пишет: "Основа истинности случайных и единичных вещей заключается в том, что чувственные явления оказываются связанными между собой в точности так, как
717
этого требуют истины разума". Говоря о методике преподавания наук, Лейбниц замечает, что к открытию или изобретению человек обычно приходит окольными путями, редко совпадающими с последовательным дидактическим изложением их сути. Он сожалеет, что часто люди забывают, как делается изобретение. По этому поводу обычно строят нелепые догадки. Лейбниц предлагает рассказывать об обстоятельствах, при которых ученый приходит к открытию: "Часто имеется разница между методом обучения наукам и методом создания их, но не об этом здесь идет речь. Как я уже сказал, иногда случай давал повод к открытиям. Если бы отметили эти случаи и сохранили память о них для потомства (что было бы очень полезно), то факт этот явился бы очень важным элементом истории наук, но на нем нельзя было бы построить системы их. Иногда также изобретатели в своем движении к истине пользовались рациональным методом, но прибегая при этом к очень окольным путям. Я считаю, что в важных случаях авторы оказали бы услугу публике, если бы в своих сочинениях они правдиво отметили следы своих попыток". Лейбниц считает, что при правильном построении гипотез анализ может выйти за рамки наблюдаемых явлений. Этот принцип — единственный, с помощью которого можно объяснить дедукцию, например в сфере этики. "Н.О.оЧ.Р." — наиболее законченное из сочинений Лейбница. Его огромное наследие (70 томов по 500 страниц каждый) в основном состоит из фрагментов, примечаний к произведениям различных авторов, а также писем. Наибольший интерес в "Н.О.оЧ.Р." представляет идея о восприятии как едином целом. Разум примеряет к миру заранее существующие формы. Мысль о том, что восприятие строится из отдельных частичек, атомов (Локк) сегодня выглядит устаревшей. Позиция Лейбница в большей мере оказалась созвучной современной науке.
A.A. Грицанов

НОМАДОЛОГИЯ (от общеевропейск. nomad — кочевник)

НОМАДОЛОГИЯ (от общеевропейск. nomad — кочевник) — 1) в собственном (узком) смысле — модельная концепция, предложенная Делезом и Гваттари; исходные идеи номадологического проекта впервые были высказаны Делезом в работе "Логика смысла"; окончательную свою формулировку концепция Н. обретает в совместных работах Делеза и Гваттари (прежде всего, второй том "Капитализма и шизофрении"); сводное изложение идей номадологического проекта дано в англоязычном издании "Nomadology" (N.Y.: Semiotex, 1986). 2) В широком смысле — фундаментальная для постмодернизма установка на отказ от характерных для классической метафизики презумпций, а именно: а) презумпции жестко структурной организации бытия; б) полага-
ния пространства в качестве дискретно дифференцированного посредством семантически и аксиологически определяющих точек (прежде всего, центра — см. Ацентризм, Центризм); в) понимания детерминизма как принудительной каузальности, причинения извне (см. Неодетерминизм); г) выделения фундаментальных оппозиций внешнего — внутреннего, прошлого — будущего и т.п. (см. Бинаризм); д) полагания смысла в качестве имманентного миру (объекту) и раскрывающегося субъекту в когнитивных процедурах (см. Метафизика). Связывая этот способ мирообъяснения с традицией западной классики, постмодернизм постулирует содержательную исчерпанность его интерпретационного потенциала, выдвигая на смену ему номадологическую модель мировидения. С точки зрения Делеза и Гваттари, современность демонстрирует отчетливо выраженную "потребность в номадизме". В противоположность метафизической традиции, Н. задает видение мира, опирающееся на радикально альтернативные презумпции: а) рассмотрение предметности в качестве аструктурной (см. Ризома); б) трактовка пространства как децентрированного и открытого для территориализации (см. Ацентризм); в) новое понимание детерминизма, основанное на идее принципиальной случайности сингулярного события (см. Событийность); г) снятие самой возможности выделения оппозиций внешнего и внутреннего, прошлого и будущего, мужского и женского и т.п. (см. Бинаризм); д) придание феномену смысла проблематичного статуса (см. Постметафизическое мышление, Трансцендентальное означаемое, Означивание). Номадологический проект фундирован отказом от презумпции константной гештальтной организации бытия, и это находит свое выражение в конституировании постмодернизмом взамен традиционной категории "структуры" понятия "ризомы", фиксирующего принципиально аструктурный и нелинейный способ организации целостности, оставляющий возможность для имманентной подвижности и, соответственно, реализации ее креативного потенциала самоконфигурирования (см. Ризома). В отличие от фундаментальной для классической европейской культуры метафоры "корня" как предполагающего жестко фиксированную конфигурацию и генетическую (осевую) структуру, культура постмодерна, по оценке Делеза и Гваттари, фундирована метафорой "корешка", т.е. "корневища-луковицы" как "скрытого стебля", который может прорасти в каком угодно направлении, или сети "корневых волосков", потенциально возможные переплетения которых невозможно предусмотреть. Ризома принципиально процессуальна, — она "не начинается и не завершается. Она всегда в середине..." (Делез, Гваттари). Бытие номадической среды реализуется в последовательно сменяющихся виртуальных
718
структурах: по словам Делеза и Гваттари, "оса и орхидея образуют ризому, будучи гетерогенными... Подлинное становление, превращение осы в орхидею, превращение орхидеи в осу... оба вида становления следуют друг за другом и сменяют друг друга". Артикулированные в духе Н. идеи могут быть обнаружены не только у Делеза и Гваттари. Так, по Барту, процессуальность письма не результируется в тексте финальным образом: "писать", в этом смысле, по оценке Барта, "непереходный глагол". Аналогична "структурная невозможность закрыть... сеть, фиксировать ее плетение" у Деррида. Это позволяет заключить, что эксплицитно выраженные Н. презумпции являются базисными для философии постмодернизма в целом. Номадологический проект предполагает в этом контексте и принципиально новое понимание организации пространства. Используя типичные для соответствующих культур игры как выражающие характерные для этих культур способы членения пространства, Делез и Гваттари противопоставляют шахматы, с одной стороны, и игру кочевников (го) — с другой. Шахматы предполагают кодирование пространства (организацию четко очерченного поля игральной доски в качестве "системы мест") и жесткую определенность соответствий между константно значимыми фигурами и их возможными позициями — точками размещения в замкнутом пространстве. В противоположность этому, го предполагает внекодовую территориализацию и детерриториализацию пространства, т.е. рассеивание качественно недифференцированных фишек на незамкнутой поверхности (броски камешков на песке придают в каждый момент времени ситуативное значение фигурам и ситуативную определенность конфигурации пространства). Такое рассеяние есть номадическое распределение сингулярностей, которые "обладают подвижностью, имманентной способностью самовоссоединения", радикально отличающейся "от фиксированных и оседлых распределений". Пространственная среда предстает как "недифференцированная": "мир, кишащий номадическими [кочевыми]... сингулярностями" (Делез). Топологически это означает, что в рамках номадического проекта организация пространства артикулирована радикально нетрадиционно. Прежде всего, это касается его видения в качестве плоскости (см. Поверхность, Плоскость). Согласно номадологическому видению, "генетическая ось — как объективное стержневое единство, из которого выходят последующие стадии; глубинная структура подобия"; в противоположность этому, "ризома антигенеалогична" (Делез, Гваттари): она "осуществляется в другом измерении — преобразовательном и субъективном", т.е. принципиально не осевом, не линейном, и "не подчиняется никакой структурной или порождающей модели", "чуждается самой мысли о ге-
нетической оси как глубинной структуре" (Делез, Гваттари). По оценке Делеза и Гваттари, "оседлая" (западная) культура, в отличие от кочевой, основана на понимании движения по осевому вектору, для которого топологически внешнее выступает аксиологически внешним, коим можно без семантических потерь пренебречь, — в отличие от номадического понимания движения как дисперсного рассеивания, имманентно осуществляющего интеграцию внешнего: "мы пишем историю... с точки зрения человека, ведущего оседлый образ жизни... История никогда не понимала кочевников, книга никогда не понимала внешнее". Важнейшей презумпцией Н. является презумпция программного ацентризма: пространство принципиально лишено того, что могло бы претендовать на статус центра (в терминологии Делеза и Гваттари — "Генерала"). Интерпретация ризомы в качестве децентрированной среды оборачивается ее трактовкой как обладающей креативным потенциалом самоорганизации: "ризома может быть разорвана, изломана... перестроиться на другую линию" (Делез, Гваттари). Источником трансформаций выступает в данном случае не причинение извне, но имманентная нон-финальность системы, которая "ни стабильная, ни не стабильная, а скорее, "метастабильна" и "наделена потенциальной энергией" (Делез). Таким образом, понятие "метастабильности" в Н. типологически соответствует понятию "неустойчивости" в современном естествознании, фиксирующему процессуальность бытия системы и ее креативный потенциал самоорганизации, варьирования пространственных конфигураций. Ни один из плюральных вариантов определенности ризомы не может быть аксиологически выделен как предпочтительный (автохтонный в онтологическом или правильный в интерпретационном смыслах): "любая точка ризомы может и должна быть связана со всякой другой" (Делез, Гваттари). Объективация этих возможностей образует подвижную картину самоорганизации ризомы, конституируя между ее составляющими ("сингулярностями") временно актуальные соотношения — "плато". Сингулярности не только "способны к само-воссоединению", но пребывание в поле "номадологического распределения" заставляет их "коммуницировать между собой" (Делез), при непременном условии взаимодействия с внешней по отношению к ризоме средой (плоскость как зона соприкосновения). Конкретным инспирирующим толчком (поводом) формирования диссипативного плато выступает в Н. так называемый "парадоксальный элемент", практически воплощающий собой случайность (случайную флуктуацию) как таковую, он же задает своего рода точки версификации в процессе самоорганизации ризоморфных сред, заставляя сингулярности "резонировать, коммуницировать и разветвляться" (Делез).
719
Соответственно, существенным моментом процессуальности ризомы является принципиальная непредсказуемость ее будущих состояний: "парадоксальный элемент" потому и парадоксален, что он выходит за границы знания (доксы), очерчивающей проективно рассматриваемое пространство трансформаций. По оценке Делеза и Гваттари, "это множественность... но мы пока не знаем, что она влечет за собой, когда... обретет субстантивный характер". Согласно постмодернистскому видению ситуации, номадологический способ мироинтерпретации отнюдь не является экзотической версией философского моделирования процессуальности, но, напротив, отвечает глубинным запросам культуры западного образца, "уставшей" от собственной ориентации на гештальтную жесткость: по оценке Делеза и Гваттари, "чего нам не хватает, так это Номадологии, отличной от истории... [...] Испытываем ли мы потребность в номадизме более основательном, чем номадизм крестовых походов, номадизм настоящих кочевников или номадизм тех, кто больше не суетится и уже ничего не имитирует?" (см. Симуляция). (См. также Ризома, Ацентризм, Бинаризм, Плоскость, Поверхность, Дерево, Корень, Анти-Эдип.)
М.А. Можейко

НОМИНАЛИЗМ (лат. nomina — имена, nominalis — относящийся к названиям

НОМИНАЛИЗМ (лат. nomina — имена, nominalis — относящийся к названиям) — 1 ) в узком смысле — направление средневековой схоластики, конституирующееся как один из вариантов решения проблемы универсалий и противостоящее реализму по критерию интерпретации природы последних (см. Универсалии); 2) в широком смысле — интерпретационная парадигма, проявившая себя в ориентации философии, науки, логики, математики, этики, теологии и др. сфер культуры на семантическое и аксиологическое доминирование конкретной единичности над абстракцией общего. Базовый тезис Н. констатирует лишенность общих понятий онтологического статуса и связывает их существование в качестве имен только со сферой мышления. Основополагающие идеи Н. были высказаны еще в античной философии в контексте критики платоновской концепции "мира идей" стоиками, киниками (Антисфен и Диоген Синопский) и перипатетиками (Александр Афродизийский). В раннем средневековье взгляды, семантически изоморфные Н., высказывались Марцианом Капеллой (5 в.). В рамках узлового для средневековой философии спора об универсалиях оформление номиналистической позиции связано с именами Беренгара Турского (11 в.) и, особенно, Иоанна Росцелина (ок. 1050 — ок. 1122), давшего системное обоснование Н. В процессе длительной и острой драматической борьбы Н. с реализмом кристаллизуются многочисленные на-
правления Н. с различными семантическими оттенками. Прежде всего, правомерно говорить о радикальном, или крайнем, Н., полагающем реальным существование лишь единичных вещей (res singulares), в то время как общие понятия (имена) объявлялись лишь "звучанием голоса", flatus vocis (Росцелин), и об умеренном Н., усматривающем основания интегрирующего имени в онтологически заданных свойствах сходных вещей (концептуализм, терминизм). Веер культурных аппликаций Н. достаточно широк. Прежде всего, в своем приложении к теологической проблематике он выступает основанием критики тринитарного догмата, отрицая общее понятие, объединяющее ипостаси Троицы в качестве реальной сущности (решением Суассонского Собора в 1092 Иоанн Росцелин был обвинен в "тритеизме", а его учение было квалифицировано как еретическое), в силу чего Н. впоследствии неоднократно актуализировался в контексте антитринитаристских идей. В приложении к гносеологической проблематике Н. выступает в историко-философской традиции своего рода принципиальным основанием сенсуализма: в средневековой философии — Николай из Отрекура, Николай Орем, Жан Буридан и др., что же касается более поздних экспликаций, то в варианте концептуализма Н. фундирует собою программу синтеза эмпиризма и рационализма (Локк); в крайнем же своем варианте Н. послужил основой субъективизма в гносеологии и тактически был положен в основу неопозитивистской программы элиминации из языка науки "метафизических суждений" (физикализм). В приложении к антропоэтической и социальной проблематике Н. задает яркий вектор индивидуализма: от ранних концепций свободы воли у Иоанна Дунса Скота до индивидуалистических концепций 14 в., фундированных принципом невозможности примата общего (целого), т.е. социальной иерархии, над частью, т.е. частной жизнью (идеи "соборного движения" за признание авторитета национальных собраний верующих выше авторитета Папы). Применительно к проблематике логической Н. закладывает ориентацию на узкую трактовку исчисления предикатов, основанную на том принципе, что значениями переменных могут выступать лишь онтологически артикулированные объекты, их дискрипции и имена, но не символические термины, смысл которых задается контекстом (тезис Куайна о недопустимости связывания универсалий кванторами, ибо в противном случае логика неизбежно сталкивается с парадоксами; классический пример — парадокс Рассела). Будучи апплицированным на сферу осмысления фундаментальных оснований математики, Н. становится актуальным в первой четверти 20 в. И если становление теории множеств стимулировало возрождение в математике так называемого платонизма (Г. Кантор, Фреге), допускающе-
720
го неограниченное введение абстракций как онтологических сущностей (принцип абстракции), то в противовес ему в сфере логико-философских оснований математики оформляется изоморфная Н. программа исключения абстракции (С.Лесьневский, Л.Хвистек, Т.Котарбиньский, Тарский, Н.Гудмен, Куайн, Л.Генкин, Р.Мартин и др.). Целью этой программы является построение внепарадоксальной математики на основе формализованных языков, в системе которых реализуется исключение абстракций (теорема исключения абстракций В.Крейга) и замены их языковыми моделями (функциональная семантика Тарского). Такая постановка проблемы выводит в сферу внелогической проблематики, касающейся фундаментальных философских вопросов: "как символизм математики функционирует в качестве языка, полезного при взаимодействии между теми, кто употребляет этот символизм, и их физическим окружением? На самом деле это и есть решающий вопрос. В чем состоит соотношение между языком и объектами мира?" (Л.Генкин). В этой связи номиналистическая программа позволяет расширить подход к проблеме математического формализма и языка, инспирируя развитие таких сфер, как логическая семантика, формальная семантика, теория записи, языковое моделирование и др.). Н., таким образом, может рассматриваться не только как направление средневековой схоластики, но — шире — как культурный феномен парадигмального характера, проявивший себя в различных социокультурных областях.
М.А. Можейко