Мысливченко А. Философские парадигмы “западного марксизма”: генезис и классификация

Вопрос о судьбах марксизма в XX веке теснейшим образом связан с феноменом “западного марксизма”. Это понятие в марксологической литературе западных стран и в советской науке интерпретировалось прежде всего как попытка противопоставить его “восточному марксизму”, ленинизму и официальной советской философии.
Представители различных школ и направлений “западного марксизма” накопили богатый опыт постановки и решения новых проблем, связанных с методологией познания и общественной практикой, развитием личности, культуры и нравственности. Однако этот опыт в советской науке длительное время игнорировался, а если и рассматривался, то тенденциозно – под углом зрения заданной жрецами “чистого огня” непримиримой политической и идеологической установки. В наше время представляется целесообразным обратиться к истокам и побудительным причинам возникновения неортодоксальных версий марксизма.
На рубеже XIX и XX вв. в развитии мирового капитализма произошли глубокие качественные сдвиги, связанные с его материально-производственной и организационно-финансовой перестройкой. Кредитные учреждения все активнее вмешивались в организацию производства, утверждались частные монополии, развивалось государственное регулирование экономики. Процесс “регулирования” и “рационализации” производства сопровождался усилением бюрократизации и стандартизации всей производственной, социокультурной и повседневной жизни человека. Росла тенденция к его обезличиванию в многочисленных формах групповой деятельности: корпорациях, партиях, союзах, комитетах и т.п. Все более обострялась поляризация “частной” и “публичной” жизни человека. Уравнивание товаров на рынке посредством сведения их ценности к меновой стоимости порождает унифицирующее влияние рынка, засилье стандартов. Товарный фетишизм, который словно туман окутывает продукты труда, превращает общественные отношения в вещные, придавая им характер господствующей над людьми нечеловеческой силы. Господство вещных отношений все более принимало универсальную форму.
Уже в середине XIX века по сравнению с предшествующим периодом произошла смена ведущих ориентаций философского и научного познания. В XIV–XVIII вв. задача подняться с низкого уровня средневековой экономики на уровень индустриальной цивилизации обусловливала прежде всего потребность в познании законов природы, при этом человек рассматривался в системе природы лишь как один из ее элементов. В XIX–XX вв. центр тяжести познавательных интересов стал смещаться на само общество и человека, который рассматривался как составная часть различных общественных образований и носитель социальных отношений. Новая познавательная ориентация отражала объективную потребность в реорганизации социальной жизни людей. Особую актуальность этой проблематике придавало растущее рабочее движение, неоднократно приводившее к революционным потрясениям во многих странах. В эпоху индустриализма масса стала вторгаться в политическую и культурную жизнь. Этот феномен явился предметом философского осмысления теоретиками культуры. Широкую известность получили идеи “массового общества”, элитарная критика “омассовления”, деспотизма масс (Ницше, Шпенглер, Ортега-и-Гассет).
Все более актуальными становились вопросы: кто является реальным субъектом истории, каковы пути и средства превращения человека из отчужденного в свободного творца своей жизни? В философском плане эта постановка вопроса трансформировалась в проблематику, связанную с разработкой концепций субъекта, субъективности, смысла языка в системе культуры. Показательно, что в XX в. эти темы стали обсуждаться не столько в традиционном теоретико-познавательном, сколько в субстанционально-онтологическом и нормативном аспектах, выражавших по сути дела философско-антропологический подход. Жесткому разделению субъекта и объекта познания были противопоставлены идеи цельного знания в различных течениях “философии жизни”.
Теперь уже мало кого удовлетворяло решение Гегелем вопроса о субъекте. Согласно Гегелю, субъектом (и в то же время субстанцией) универсума является абсолютная идея. Будучи активным субъектом, субстанция в своем самодвижении превращает всеобщее, абстрактное, то есть самое себя, в конкретное, в мир наличного бытия (природу, историю, человека) как в свое инобытие. Таким образом, человек оказывается лишь средством для “мирового духа”. Гегелевский панлогизм, принцип абстрактной всеобщности как движущего начала всякого индивидуального бытия, лишенного самостоятельности, вызвал в европейской философии XIX–XX вв. прямо противоположную тенденцию – поворот к проблемам “живого”, “конкретного” человеческого существования, взятого в контексте социокультурной истории.
В результате сложились антигегелевские течения различной мировоззренческой ориентации: от антропологическо-материалистической (Л. Фейербах) до экзистенциальной. Носителями нового, неклассического типа философствования – экзистенциального, выступили такие течения, как “философия жизни” (А. Шопенгауэр, Э. Гартман, Ф. Ницше, В. Дильтей, А. Бергсон), экзистенциализм (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, А. Камю, Г. Марсель), философская антропология (М. Шелер) и др.
Возникновение марксизма также явилось одной из форм нового типа философствования, в том числе по стержневой проблематике определения субъекта истории, соотношения абстрактного и конкретного. К.Маркс уже в ранних произведениях показал логическую несостоятельность попыток Гегеля вывести конкретное (человека) из абстрактного (мирового духа), в результате чего человек низводился до положения носителя государственных форм “всеобщности”, и субъектом развития выступал не человек, а государство. Маркс и Энгельс увидели разгадку проблемы человека не в нем самом и не в надчеловеческих абстрактно-всеобщих “субстанциях”, а в сфере предметной деятельности человека. Созданный руками человека мир предметов (“вторая природа”) – это не просто совокупность вещей, предназначенных для потребления, но единственно наглядный способ проявления сущности человека, раскрытая книга человеческих сущностных сил. Подлинным творцом, субъектом исторического развития является не “самосознание” и не общество или история вообще, а деятельный человек, преследующий свои цели, человек в его истории.
Особенно важное значение для судеб марксизма в XX веке имели положения Маркса о практике и человеческой субъективности, впервые сформулированные им в “Тезисах о Фейербахе” (1845 г., опубликовано в 1888 г.). В советской литературе, посвященной анализу этой работы, обычно речь шла об отличии философской установки Маркса от Фейербаха, задачах философии по преобразованию мира, сущности человека. Между тем важные идеи, сформулированные в первом тезисе, не были раскрыты и по достоинству оценены.
Речь идет о том, что, согласно Марксу, предмет, действительность и чувство следует рассматривать не только в форме объекта, созерцательно, но и субъективно, как человеческую чувственную деятельность, практику. В этом пункте проявился один из радикальных разрывов марксизма с классической философской традицией, абсолютизировавшей гносеологическое отношение, когда человеческое “я” выступало лишь в качестве рефлектирующего и познающего центра.
Однако проблема субъективности и ее онтологического обоснования не получила концептуальной разработки ни у Маркса, ни у Энгельса, ни у их последователей. По признанию Энгельса, обстоятельства складывались так, что он и Маркс должны были подчеркивать прежде всего значение экономической стороны, причем нередко больше, чем следовало. Главное внимание они уделяли обоснованию того положения, что производство и воспроизводство материальных условий жизни является исходным пунктом и основной причиной всего исторического процесса. Между тем в дальнейшем, на протяжении XX века именно дискуссии вокруг проблем практики, субъективности и субъективного фактора привели к плюрализации марксистской теории, возникновению ряда неортодоксальных течений.
К концу XIX века марксизм занимал доминирующее положение в социалистическом движении – в отличие от прудонизма, бланкизма, фурьеризма и других разновидностей, исчезнувших из политической жизни. Социал-демократические партии объединились во II Интернационале, в котором на первых порах сложилась особая форма марксизма, претендовавшая на ортодоксальность (А. Бебель, К. Каутский, П. Лафарг, Г. Плеханов, Р. Люксембург и др.). Однако в начале XX века в социал-демократии произошел глубокий раскол на реформистское и революционное направления по организационным, политическим и мировоззренческим вопросам. Он отражал реальное размежевание различных социальных групп как внутри рабочего класса, так и во всем обществе. Начало этому расколу положил в конце 90-х годов Э. Бернштейн, заявивший, что традиционные марксистские решения не соответствуют более историческим реалиям и марксизм нуждается в коренном пересмотре. Ортодоксы подвергли Бернштейна резкой критике. Но они не смогли понять суть изменений в развитии капитализма на рубеже веков (возникновение монополий, акционирование предприятий, усиление экономических функций государства и т.д.). Эти качественные изменения трактовались ими лишь как симптомы изживания капитализмом самого себя, его скорого краха, в результате чего на смену капиталистической придет социалистическая организация производства. Они были убеждены, что само экономическое развитие с “естественной необходимостью” подводит пролетариат к восприятию социалистических идей. Характерной чертой многих работ деятелей II Интернационала было фактическое сползание на позиции объективистского экономического детерминизма. Тем самым марксизм интерпретировался в позитивистском духе. Необоснованное упование на некий “автоматический крах” капитализма привело ортодоксов к недооценке не только роли субъективного фактора в истории, но и всей проблематики, связанной с познанием человека как действующего существа, творца культуры, роли культуры в формировании личности.
В отличие от основоположников марксизма, ставивших в центр своего анализа исторический процесс развития человечества и явившихся родоначальниками новой формы материализма – исторического материализма, лидеры II Интернационала (особенно Каутский) стремились разработать некие обобщенные формы материализма, базирующиеся прежде всего на естественных науках и законах природы, “распространяя” их затем на общество и исторический процесс. Апелляция ортодоксов к законам природы как фундаменту философии означала по сути дела возрождение естественнонаучной формы материализма и возврат к ранним, утопическим формам социализма. В свое время утопические реформаторы с “законами природы” под мышкой уверенно раздавали рецепты преобразования общества... Сконструированный ортодоксами некий “непоколебимый фундамент” из законов природы и мира приводил к умалению проблематики, связанной с необходимостью брать в расчет творческую активность субъекта, диалектику субъективного и объективного.
Все сказанное выше обусловило выступление в 20-х годах XX века ряда марксистских теоретиков против позитивистского объективизма, экономического редукционизма ортодоксальных марксистов, за возврат к “подлинному Марксу”. Однако это не было простым возвращением. В новой исторической обстановке возникали новые вопросы, необходимость их самостоятельного решения, исходя из сложившихся в странах Центральной и Западной Европы социальных и культурных условий. По ряду позиций работы новых марксистов выходили за рамки классического марксизма. Они положили начало развитию течений, которые позже получили название “западного марксизма” и “неомарксизма”. Его основоположниками в 20-х годах выступили Антонио Грамши, Георг Лукач, Карл Корш, а в 30–40-е годы эту линию продолжили теоретики Франкфуртской школы: Марк Хоркхаймер, Теодор Адорно, Герберт Маркузе и др.
Характерным для идей западного марксизма было то, что они развивались в тесной связи с процессами, происходившими в западной культуре – философии, политике, искусстве, религии и т.д. Работы Гуссерля, Дильтея, Риккерта стимулировали развертывание критики буржуазной цивилизации, способствовали выяснению понятий “культура”, “цивилизация”, развитию “культурной критики”. В этом же контексте воспринималась и критика Вебером буржуазного рационализма, критика Кроче позитивизма и эмпиризма с позиций историцизма и т.д.
Многие исследователи отмечают и обратный процесс – влияние марксистских идей на немарксистских философов, социологов, деятелей культуры, использование ими этих идей непосредственно или в препарированной форме. Марксизм становился, особенно после II мировой войны, одним из наиболее авторитетных течений. Известный западногерманский марксолог И.Фетчер, анализируя состояние философской мысли во Франции, отмечал в 50-х годах, что “вряд ли можно обнаружить какую-либо современную французскую философскую систему, в которой бы не было значительных элементов марксизма”1 .
Анализ марксистской философской мысли в различных странах на протяжении всего XX в. показывает, что она характеризуется, во-первых, влиянием на нее исторических и культурных традиций в той или иной стране и, во-вторых, явно выраженным многообразием в выборе тематики и способов интерпретации как отдельных проблем, так и марксизма в целом. Наряду с исследованиями, которые развивались в рамках классического марксизма, возникли различного рода неортодоксальные его версии. До сих пор в исследовательской литературе эти версии рассматривались как некий разношерстный поток, без попыток их как-то классифицировать. Поэтому, обозначая различные парадигмы марксистской философии как различные направления исследований, представляется целесообразным предложить следующую классификацию, охватывающую примерно десять направлений.
Первое направление – историцистское. Его основоположником выступил Антонио Грамши, внесший оригинальный вклад в марксистскую теорию. Из факта поражения революционного движения в развитых капиталистических странах он вынес убеждение о специфике массовых социальных движения на Западе. Он считал, что в странах Центральной и Западной Европы, в отличие от России, задачи политической борьбы осложнялись наличием широко развитой системы политических надстроек, созданных более высоким развитием капитализма, в результате чего действия масс носят более медленный и более осторожный характер. Новаторский подход Грамши к решению социальных проблем проявился прежде всего в том, что огромное значение он придавал роли культурных, интеллектуальных и моральных факторов как в рабочем движении, так и в общественном развитии в целом. Акцент на культурологической проблематике сильно отличал его работы от многих деятелей не только Второго, но и Третьего Интернационала, в том числе Ленина, который обратился к этой проблематике лишь в своих последних статьях.
Разработка Грамши положений о “гегемонии”, “историческом блоке”, определения марксизма как “философии практики” и “абсолютного историцизма” означали концептуальный сдвиг в марксистской теории. Он считал несостоятельными попытки ортодоксов “выводить” всеобщие законы диалектики из природы, а затем “распространять” их на общество и историю. Ибо философия практики – это теория диалектики истории, политики и экономики, взятых в их органическом единстве. Грамши считал, что главным предметом философии практики должны быть не попытки создать универсальную систему законов, единообразных во всех сферах бытия, а разработка всего круга мировоззренческих вопросов, связанных с проблематикой человека в его социокультурном развитии.
Некоторые современные итальянские философы (Л. Коллетти, У. Черрони, А. Дзанардо и др,) утверждают, что именно грамшианское определение марксизма как “абсолютного историцизма” отражает сущность “подлинного” марксизма. С этой целью они предприняли многочисленные попытки заново переосмыслить наследие К. Маркса. Согласно этой реинтерпретации “подлинный” марксизм – это только наука об истории, теория общества, классовой борьбы и революции, метод конкретного анализа конкретно-исторической ситуации, а не более поздние попытки ортодоксальных марксистов создать систему каких-то наиболее общих законов и категорий, названную “диалектическим материализмом”.
Второе направление – онтологистское, связанное с творческой деятельностью Дьердя Лукача. Важнейшее место в его наследии занимает новаторская разработка проблем онтологии в марксистской философии (сочинение “К онтологии общественного бытия”, которое он писал с 1961 г. до конца своей жизни). Выбор этой тематики был тем более актуальным, что в XIX–XX вв. многие философы по сути дела сводили предмет философии к познанию, гносеологии, логике и методологии. Наиболее отчетливо это проявилось в неопозитивизме. В марксистских исследованиях, особенно в 60-е годы XX в., также обнаруживался крен в сторону теоретико-познавательной проблематики.
Лукач подверг критике попытки редукции марксистской философии к теории познания и выдвинул задачу недогматической реконструкции онтологических взглядов Маркса, их систематического изложения. Предмет онтологии он понимал как объективную диалектику бытия. Онтологически трактуемая диалектика должна быть универсальной, охватывая неорганическую, органическую и социальную сферы бытия. Из этого видно, что он отказался от своих прежних взглядов, ограничивавших диалектику лишь областью общественных отношений.
Замысел Лукача выходил далеко за рамки простой реконструкции. В ходе исследования он решал слабо разработанную в марксизме проблему субъективности, ее онтологического обоснования. Как уже отмечалось, проблема субъективности является одной из стержневых в ряде течений западного марксизма. Разрабатывая категории “деятельной рефлексии”, “деятельного сознания”, “повседневности”, “существования” (отсутствовавшие в официальном марксизме), Лукач делал вывод, что сознание и субъективность не являются просто чем-то вторичным по отношению к общественному бытию. Они как бы встроены в это бытие, являются его необходимой частью.
Этот вывод направлен против ортодоксально-догматического истолкования в марксизме соотношения бытия и сознания. Он идет в русле современных подходов тех творчески ориентированных ученых, которые считают, что субъективность есть порождение особого вида материи – социальной, своеобразие которой заключается в том, что она, в отличие от природной материи, не может существовать без сознания. Поэтому общественное бытие носит, в отличие от естественной природы, не просто объективный, а субъект-объектный характер. Человек как субъект есть не вторичная репродукция общественного бытия, но такая его необходимость, без которой невозможно само общественное бытие. Человеческая субъективность вырастает из взаимодействия субъективного и объективного факторов, субъект-объектного характера социальной реальности.
Третье направление – методологистское. Наиболее видный его представитель итальянский философ Г. Делла Вольпе, призывая отказаться от попыток выводить конкретные явления и действия из всеобщих философских законов, считал, что задача марксистской философии – разработать метод движения от конкретного к абстрактному и обратно.
Четвертое направление – неомарксизм Франкфуртской школы (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Ю. Хабермас, Г. Маркузе). Пятое – экзистенциально-феноменологическое (Ж._П. Сартр, Э. Пачи, журнал “Телос” в США и др.). Шестое – фрейдомарксизм (Э. Фромм). Седьмое – философия надежды и романтического утопизма (Э. Блох).
Восьмое направление – праксеологическо-антропологическое (Г. Петрович, С. Стоянович, Р. Супек и др.). Оно получило весьма широкое развитие во многих странах. Сторонники этого направления считают главной задачей марксистской философии разработку проблем практики, человека и отчуждения, создание марксистской философской антропологии. Широкую известность получили труды последователей идей югославского журнала “Праксис”.
Девятое направление – структуралистское. Его представители (А. Альтюсер, М. Годелье и др.) выступают за придание марксизму теоретической строгости посредством разработки его как науки, очищенной от диалектики в духе Гегеля и спекулятивной концепции человека. В центре их внимания – проблемы общественной структуры, политэкономии, диалектики.
Десятое направление – аналитический марксизм, начавший распространяться с конца 70-х годов в Англии и США. Его представители – Дж. Коэн, Дж. Рёмер, Дж. Элстер и др. поставили задачу придать социальной теории Маркса более строгую форму, создать более логичную структуру посредством “тщательного прояснения” основных Марксовых концепций и их перестройки. Для этого используются современный инструментарий логики, математики, моделирования, теория игр, теория рационального выбора и др. Аналитическое прояснение исходит из принципа “методологического индивидуализма”, а именно: все общественные явления можно объяснить не на макроуровне, а на микроуровне, т.е. только через индивида, его свойства и действия.
Оценка вышеназванных направлений исследовательской деятельности в современной литературе неоднозначна. Возникают острые дискуссии по поводу правомерности отнесения того или иного направления к числу марксистских, по вопросу о том, кого можно считать марксистом. Так упоминавшийся выше представитель аналитического марксизма Дж. Элстер пишет: “Если под марксистом вы подразумеваете исследователя, который может проследить происхождение своих наиболее важных представлений от Маркса, тогда я действительно марксист”2 . Однако канадский политолог М. Лебовиц этот критерий считает недостаточным, ибо “если отдельные представления и идеи, вырванные из марксистского контекста, можно было бы назвать марксизмом, то этот термин потерял бы все свое интегрирующее значение. Ведь помещенные в альтернативную структуру отдельные марксистские идеи приобретают совершенно иные свойства”3 .
В заключение отметим, что многие идеи, развивавшиеся в русле западного марксизма и неомарксизма, оказали влияние на формирование новых, неортодоксальных тенденций и направлений в советских философских исследованиях 60 – начала 90-х годов в условиях ослабления идеологического контроля. Постепенно происходил отход творчески ориентированных философов от унифицированной версии марксистской философии. Новые подходы и весомые результаты были связаны с обоснованием принципа единства сознания и деятельности, субъект-объектных отношений, проблем духовного производства, философской антропологии.

1 Fetscher I. Der Marxismus im Spiegel der franzуsischen Philosophie // Marxismusstudien. Tьbingen, 1964. S. 173.
2 Elster J. Introduction to Karl Marx. Cambridge Univ/ Press. 1985. P. 62.