Библиотека
Теология
Конфессии
Иностранные языки
Другие проекты
|
Ваш комментарий о книге
Все книги автора: Арон Р. (10)
Арон Р. Введение в философию истории
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Введение
Название этой книги рискует ввести в заблуждение читателя, который стал бы отождествлять философию истории с философскими системами начала XIX в., так обесславившимися сегодня. Что касается подзаголовка, то он скорее указывает на точку отправления, чем на точку прибытия нашего исследования, но и он тоже дает повод к кривотолкам. Поэтому будет небесполезно вкратце изложить цель и план нашей работы.
Прежде всего, необходимо отметить, что, само собой разумеется, термин «объективность» не должен быть понят вульгарно. Мы абстрагируемся от индивидуальных предпочтений историка, мы рассматриваем, если можно так выразиться, идеального историка. Объективность означает не беспристрастность, а универсальность. Закон физики, являясь некоторым состоянием наших опытных знаний, заставляет признать себя. Можно ли, исходя из некоторого состояния знания, придать ту же законность историческому воссозданию прошлого?
Из нашего исследования мы исключаем все, что касается установления фактов и критики текстов. Предположительно мы допускаем, что эти предварительные приемы имеют строго научный характер. Чтобы вернуться к привычным выражениям наше исследование будет касаться только обобщения (отбор, интерпретация, организация материалов). Мы также оставляем в стороне стиль изложения, проблемы выражения. Мы полагаем, что исторический рассказ можно редуцировать к серии взаимосвязанных суждений. Мы отдаем себе отчет в том, до какой степени такая фикция далека от реальности, и, тем не менее, мы не считаем ее менее правомерной; имплицитно принятая почти всеми теми, кто разрабатывал методологию, эта фикция становится необходимой, как только ставится вопрос об истине в истории или социальных науках.
Верно, что можно поставить под сомнение необходимость такого вопроса. Могут сказать, что эта фикция заимствована из книжных предрассудков, что она чужда подлинной истории, что она рискует извратить ее природу.
Отметим, прежде всего, что в наши намерения не входит оценивать историческое знание на основе априорного критерия. Мы не стремимся к тому, чтобы сводить его к типу науки, который заранее провозгла-
215
шается единственно научным. Совсем напротив, мы следуем за естественным движением, которое совершается от познания себя к познанию коллективного становления. Мы используем дескриптивный или, если хотите, феноменологический метод. Мы никогда не отделяем науку от действительности, поскольку знание, которое человек получает от прошлого, является существенной чертой самой истории.
Что касается уточняющего вопроса о границах объективности, то он совпадает с критическим или трансцендентальным вопросом. И вместо кантовской фразы: «В каких условиях историческая наука возможна?» мы задаемся вопросом: «Возможна ли универсально приемлемая историческая наука?». За неимением такой исторической науки, существование которой было бы неоспоримо, мы исследование основ заменили исследованием границ. (Впрочем, этот вопрос мы выделили из критики некоторых теорий истории немецких авторов.)
Но могут сказать, что опасность произвола не исчезла. Адаптирован ли трансцендентальный анализ к структуре исторического объекта? Действительно, можно было бы усомниться, и мы даже постараемся показать, что тот анализ, который, по крайней мере, практиковался в Юго-западной немецкой школе, не позволяет решить важные проблемы исторической философии. Однако поставленный нами вопрос, несмотря на свою традиционную форму, имеет в виду главную проблему теории истории, и не заключает в себе ни предрассудка, ни постулата, он выражает сомнение, через которое неизбежно проходит индивид, размышляющий о своем историческом бытии и вместе с тем желающий стать историком.
Научная истина отделяется от сознания, которое ее выработало, потому что на каком-то уровне интерпретации получает вечное значение. Можно ли сказать то же самое об историческом воссоздании? Не выражает ли историк сам себя и свою эпоху в своем видении прошлого? Является ли субъектом этой науки человек своего времени или трансцендентальное «Я»? Можно ли отделить эту науку от философии? Не связана ли она с историческим настоящим и не вынуждена ли изменяться вместе с ним? Другими словами, мы задаемся вопросом, не развивается ли историческая наука, как и науки о природе в соответствии с темпом накопления и прогресса знаний или, наоборот, каждое общество заново описывает свою историю, потому что оно выбирает себя и воссоздает свое прошлое.
Наше исследование развертывается в трех планах или аспектах, которые мы для простоты называем эпистемологическим, трансцендентальным и философским. Ни в коем случае мы не вторгаемся в рассмотрение специальных методов, просто стараемся показать самые общие положения, исходя из которых можно было бы разработать методологию (на самом деле, методы настолько меняются в зависимости от эпох, стран, индивидов, что понадобилось бы написать другую книгу для перехода от принципов к применению методов). Тем не менее, план книги, ее многочисленные параграфы исходят из теории науки. Второй и третий разделы посвящены исследованию двух фундаментальных методов исторической мысли — пониманию \\ киуыиьно-му объяснению. В четвертом разделе делается попытка синтеза, поскольку в нем рассматриваются единство систем и попытки глобального воссоздания прошлого.
Мы не делаем строгого различия между эпистемологией и критикой, поскольку и то и другое представляют собой рефлексию над деяниями науки, описание действительности и знаний, которые мы от нее получаем. Однако некоторые параграфы, например, те, которые касаются конструкции факта, понимания идеи, распада объекта, являющиеся второстепенными с методологической точки зрения, имеют решающее значение с точки зрения трансцендентального анализа. Более того, — и это важно — связь второго и третьего разделов меняется в зависимости от перемещения в эпистемологический или критический аспекты: в первом случае оба раздела скоординированы и посвящены таким темам, как понимание, — первый и спонтанный демарш — и каузальность как более разработанная форма интерпретации; во втором же случае наоборот: второй раздел исследует конструкцию сфер, а третий предполагает уже сконструированные сферы и изучает организацию необходимых связей. Здесь, по крайней мере частично, меньше научной работы, здесь выделяются постулаты и гипотезы, о которых ученые едва ли имеют представление.
Философское исследование всегда предполагает описание знания и трансцендентальный анализ, и это является причиной написания данной книги. В первом разделе мы определяем человеческую историю через противопоставление естественной истории и выясняем такой первичный факт: история для человека не есть нечто внешнее, а представляет сущность его бытия. Через весь анализ красной нитью проходит доминирующее утверждение о том, что человек не только находится в истории, но что он носит в себе историю, которую изучает. В этой перспективе в книге доминирующее положение занимают два параграфа: тот, с которого начинается второй раздел, и параграф, которым завершается четвертый раздел. Я познаю самого себя, я, как и другие, в здравом уме, я признаю историю-объект как место моего действия, признаю духовную историю как содержание моего сознания, признаю всеобъемлющую историю как свою природу. Я сливаюсь со своим,становлением как человечество со своей историей.
Таким образом, наша работа одновременно переходит от элементарных методов к глобальному охвату, от конструкции сфер к формированию каузального опыта, от познания себя к познанию прошлого и к возврату к себе. Теория знания ведет к теории действительности, а последняя приводит к некоторой манере философствования; думая об историке, философ думает о самом себе, он видит свою историю, хотя не отказывается от стремления ее преодолеть.
В зависимости от того, как рассматривают эти три аспекта, идея гра-объективности получает различное значение. С точки зрения эпистемологии мы стремимся к тому, чтобы различать объективные приемы, связанные только с правилами логики и вероятности, и субъективные приемы, выражающие индивидуальность или эпоху. Это важнейшее различение направлено против позитивизма, ибо позволяет наметить грани-
217
цы универсально действительного знания и зарезервировать за пределами науки права не веры, а философии. Третий раздел, например, показывает невозможность такой исторической или социальной науки, которая имела бы чисто каузальный характер, потому что неполный детерминизм нуждается в обобщении. Более того, за пределами науки присущие ей или философские или произвольные решения принимают участие в создании терминов, отборе фактов, интерпретации ансамблей. Научное познание неотделимо от живых людей и их истории.
Еще яснее проявляются права философии и историчность познания в трансцендентальном плане. История духовного мира — искусство, наука, философия — существует только для того, кто одновременно утверждает реальность и возрастающее единство этого мира. История включает в себя априорные синтетические суждения. Эта фраза не совсем точна, ибо мы видим индивидуальный дух в традиции, стремящийся осмыслить историческое движение, в котором он принимает участие, а не наличный материал, с одной стороны, и субъекта — с другой. Априорное синтетическое суждение, верность которого не зависит от опыта, на самом деле вытекает из действительности и соответствует ей. Построение истории философии нуждается в философии, которая в свою очередь создается исторически. Главный замысел нашей книги состоит в том, что в ней разрабатывается историческая философия, которая противопоставляется как сциентистскому рационализму, так и позитивизму. Рефлексия, о которой мы говорим в последнем разделе, определяется путем отделения от ангажированного мышления, а не путем подчинения научной деятельности. Эта историческая философия даст возможность понять конкретное сознание, страсти и конфликты, которые влияют на людей, на исторические идеи. Идеи же моралистов являются лишь их исторической трансфигурацией. В любом случае философия нации или класса будет как философией политики, так и философией науки, ибо именно человек как таковой философствует и именно о нем философствуют. Такая философия должна преодолеть противоположность между философией моралистов или романистов, выражающих особую экзистенцию, и философией теоретиков или ученых, кажущихся чуждыми жизненным заботам. Очевидно, что позиция философии, как и всякая жизненная позиция, имеет личный характер, и в этом смысле философ является таким же индивидом, как и все остальные. Но в той мере, в какой философ размышляет над этими позициями, он выделяет из них истину и показывает, чему логически каждая из них обязывает, что каждая из них означает в истории. И если этой рефлексии удается определить действительное предназначение человека, то она побуждает к обоснованной интерпретации прошлого. Истина, — которая не может быть ни тотальной, ни императивной, так как философская истина всегда следует за событием, — и историческое решение ангажируют человека. Философия развивается в этом постоянно обновляющемся движении от жизни к сознанию, от сознания к свободной мысли и от мысли к воле.
Историческую философию в каком-то смысле можно назвать и философией истории при условии, если последняя определяется не как панорамное видение единства человечества, а как такая интерпретация насоизмеряется с истиной.
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел философия
|
|
