Панова В., Бахтин Ю. Жизнь Мухаммеда

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 9. Тайная проповедь

Обращение Хадиджи в ислам

Обращение Али и Зайда

Абу Талиб обещает Мухаммеду защиту

Кто были люди, пошедшие за Мухаммедом

Община верующих

Три года без откровений

Мучительные сомнения

Ангел является снова

О полученных на горе Хира откровениях Мухаммед никому, кроме Хадиджи и Вараки, не сообщил, и проповедь созданной им религиозной системы начал в глубокой тайне от посторонних, только среди близких, хорошо знакомых и надежных людей.

Самым близким ему человеком была, несомненно, Хадиджа, и нет ничего удивительного, что она первая приняла новую веру — ислам, что означает «предание себя Богу».

«И уверовала в него Хадиджа, дочь Хувайлида, и поверила в то, что снизошло к нему от Бога, и помогла ему в делах его...» Она была первой, единогласно свидетельствуют предания, кто уверовал в великого и славного Господа и в посланника его. Именно так: в Господа и по­сланника его, ибо в созданной Мухаммедом религиозной концепции исходно, с самого начала Бог и его посланник оказались неразрывными и нерасторжимыми: нельзя было уверовать в Бога и не верить, что Мухаммед является его пророком, посланником. В этом была логика — все сведения о Боге и о законах новой религии поступали только от Мухаммеда, и если отрицать, что Мухаммед — посланник Бога, новая вера превращалась в произвольный свод правил, ни для кого не обязательный.

Мухаммед не только получал откровения, но и был единственным человеком, наделенным способностью правильно их истолковывать — эта способность тоже исходила не из человеческой природы Мухаммеда, а была даром свыше; когда Мухаммед объяснял смысл божественных посланий, им руководил сам Бог, поэтому, в частности, туманные и загадочные, полные иносказаний и намеков стихи Корана Мухаммеду были совершенно ясны.

Итак, верная Хадиджа не только сразу же и чистосердечно уверовала в провозглашенного Мухаммедом Бога, но и уверовала, что он, Мухаммед, ее муж и отец ее дочерей, является посланником Бога, которому поручено распространить на земле чистую и неискаженную веру.

Вслед за Хадиджей почти тотчас же новую веру приняли Али, двоюродный брат и воспитанник Мухаммеда, и Зайд, вольноотпущеник и приемный сын Мухаммеда. Зайд в это время был уже взрослым человеком, Али же было всего десять — пятнадцать лет. По одной из версий, Али, увидев Мухаммеда и Хадиджу молящимися, спросил:

— Что вы делаете, Мухаммед?

— Это религия Бога, — ответил ему Мухаммед, — религия, которую Бог сам избрал для себя и посылал своих апостолов проповедовать ее. Я призываю тебя к Богу, единому, не имеющему никаких помощников; я призываю тебя поклониться этому Богу и отвергнуть аль-Лат и аль-Уззу.

— Я никогда не слышал раньше о такой вере, — сказал Али. — Я ничего не могу решить, пока не посоветуюсь с отцом.

— Не делай этого, — сказал Мухаммед, который не хотел, чтобы сведения о новой вере раньше времени просочились в город. — Если ты не принимаешь ислам, то сохрани весь наш разговор в тайне.

Али пообещал хранить молчание, но уже на следующую ночь Бог вложил ислам в его сердце, и Али стал верующим. Рано утром он пришел к Мухаммеду, чтобы узнать об обязанностях, которые накладывает на него новая вера.

— Свидетельствуй, что нет никакого бога, кроме Аллаха, — сказал ему Мухаммед, — единственного, без всяких помощников, отвергай аль-Лат и аль-Уззу и отрекись от всех богов, кроме Аллаха.

Али повторил этот символ новой веры, порвал с идолопоклонством и «предал себя Богу» — стал мусульманином, последователем истинной религии. Свой переход в новую веру он тщательно скрывал от всех непосвященных, в том числе от своего отца, Абу Талиба. Однако Абу Талиб в конце концов узнал об этом — рассказывают, что он просто случайно наткнулся на Мухаммеда и Али, когда они вместе громко молились среди безлюдных холмов, окружающих Мекку. На вопрос Абу Талиба, какому божеству они столь странным образом поклоняются, Мухаммед изложил ему суть новой религии, сообщил о своем пророческом даре и заклинал его принять новую веру. Глава хашимитов внимательно и довольно благосклонно выслушал Мухаммеда, но отречься от веры своих отцов и своего племени решительно отказался, хотя разрешил Али следовать за Мухаммедом и, стало быть, не видел в новом учении ничего порочного — вообще с идеей единого невидимого бога курайшиты были хорошо знакомы, поразить Абу Талиба подобная идея не могла, но то, что его племянник стал считать себя пророком, было довольно неожиданно, это было событие, чреватое многими серьезными осложнениями для всех хашимитов, и прежде всего для самого Мухаммеда, о чем Абу Талиб не мог не задуматься. Поэтому Абу Талиб счел уместным и своевременным заверить Мухаммеда, что пока он, Абу Талиб, является главой хашимитов, клан будет защищать Мухаммеда, что бы ни случилось.

После обращения Хадиджи, Али и Зайда из домашних Мухаммеда только Фатима и Варака оставались не охваченными новым учением. Но Фатиме было всего пять лет — возраст явно неподходящий для участия в религиозном движении. Что касается Вараки, то по своим убежде­ниям он был близок к какой-то из христианских сект, и стало быть, следовал повелениям Бога, поведанным людям через пророка Иисуса. Мухаммед же считал себя в этот период таким же пророком, как Иисус, но только посланным для обращения арабов-язычников. Для Мухаммеда Ва­рака был «человеком писания», он уже стоял на правильном пути и в обращении не нуждался. У Мухаммеда и Вараки был один и тот же Бог, а то, что этот Бог приказал одним народам поклоняться себе так, а другим — несколько иначе, нисколько не противоречило его природе. И последователи Мухаммеда, и насара, и яхуди, следуя по указанному Богом пути, полностью выполнят свой долг и тем самым заслужат награду на небесах. Исключение составляли лишь многобожники, погруженные во тьму невежества, которых нужно было во что бы то ни стало просветить, вывести на праведный путь, спасти.

Домашним Мухаммеда, пожалуй, было труднее, чем кому бы то ни было, поверить в его сверхъестественную способность общаться с Богом. Но, очевидно, обаяние личности Мухаммеда было огромно, его искренность и правдивость не вызывали ни малейшего сомнения, его нравственный и духовный авторитет был непреложным и для пожилой Хадиджи, и для юного Зайда, и для десятилетнего Али — все они без малейших колебаний уверовали в Мухаммеда, уверовали глубоко и на всю жизнь. Мухаммед обладал не только даром пророчества, его с полным правом можно назвать «ловцом душ человеческих», и в основе его способности духовно подчинять ок­ружающих лежала в том числе и полная убежденность в собственной правоте, стопроцентная искренность — та редко встречающаяся полнота веры, игнорируя которую нельзя понять ни характер самого Мухаммеда, ни характер развернутого им религиозного движения.

Обещание, полученное от Абу Талиба, давало Мухаммеду возможность в условиях сравнительной безопасности приступить к широкой религиозной пропаганде, вербовать себе сторонников среди представителей любых кланов, на которые подразделялось славное племя курайшитов.

Первым среди курайшитов новую веру принял Абу Бакр, видный представитель клана Тайм. Его имя, полученное при рождении, было Абдаллах, но этим именем никто не пользовался. В обиходе его чаще всего называли Атиком — что означает «породистый», — это прозвище дали Абу Бакру за красоту и благородное выражение лица. Рассказывают, что он был лучшим знатоком преданий и родословных, отличался прекрасным характером, умел вести приятную беседу и слыл не только очень опытным, но и безупречно честным купцом — он торговал одеждой. Абу Бакр стал активно пропагандировать новую веру среди своих многочисленных друзей и тех мекканцев, которые находились под его покровительством.

Вслед за Абу Бакром ислам принял тридцатилетний Осман ибн аль-Аффан из клана Абд Шамс, одного из двух самых влиятельных кланов Мекки. Осман приходился родственником Мухаммеду — его бабка по материнской линии была сестрой отца Мухаммеда. В своем клане Осман никакого более-менее видного положения не занимал.

Почти одновременно с Османом произошло обращение тридцатилетнего Аз-Зубайра, ничем не примечательного представителя клана Асад, родственника и Мухаммеда, и Хадиджи, а также тридцатилетнего Абд ар-Рахмана, влиятельного человека из клана Зухра, семнадцатилетнего Саада ибн Абу Ваккаса из того же клана и юного Тальхи ибн Убайд аллаха из клана Тайм — всех их привел к Мухаммеду энергичный Абу Бакр.

На первых порах пропаганда новой веры проводилась в глубокой тайне, для нее использовались родственные и дружеские связи, сложившиеся задолго до откровения. Распространение учения шло очень медленно, за три года Мухаммед приобрел около сорока — пятидесяти сторонников.

Подобные списки новообращенных, которые были составлены арабскими историками, показывают резкое преобладание среди первых мусульман людей сравнительно молодых, нередко из очень хороших и зажиточных семей, но лично не достигших серьезных успехов. Вольноотпущенники и рабы составляли незначительное меньшинство, чаще всего они принимали новую веру вместе со своими патронами и лишь очень редко — без их ведома. Женщин отдельно от мужей и отцов в религиозное движение не вовлекали — даже замужние дочери самого Мухаммеда оставались до поры до времени в стороне от ислама. За Мухаммедом последовали, в основном, такие же мелкие торговцы, как и он сам. Все они, по-видимому, чувствовали себя несправедливо обездоленными существовавшим в Мекке социальным строем, каждый из них по своим личным достоинствам был намного выше того положения, которое ему удалось достичь, и этот разрыв между внутренними возможностями личности и ее реальным местом в иерархии общества уже давно стал нестерпимым. Мухаммед был одним из них, и неудивительно, что, пройдя сложный и таинственный путь нравственного очищения, развив в себе дар пророчества, он в конце концов выступил с проповедью, на которую тотчас же и с энтузиазмом откликнулись люди одного с ним круга.

Чем же привлекала их идея единого Бога?

Многочисленные боги и богини олицетворяли унаследованное от древнейших времен разделение людей на изолированные группы — кланы (роды) и племена. Учение о едином Боге разом уничтожало основу такого деления, отвечало давно зародившейся идее общеарабского единства. Замена многобожия верой в единого Бога была выгодна всем, кого стесняли пережитки родового строя, кто рвался на более широкую арену жизненной борьбы.

Всякая вера в той или иной мере предполагает отказ человека от самостоятельного решения проблемы добра и зла. В монотеистических религиях это доведено до предела — человеку не остается никакой свободы выбора между разными представлениями о грехе и добродетели, он должен беспрекословно подчиниться однажды провозглашенным от имени Бога нравственным законам.

Люди, откликнувшиеся на призыв Мухаммеда к единобожию, одновременно навсегда отказывались от своего права самостоятельно, по своему разумению судить о добре и зле, они добровольно отрекались от свободы в пользу полного нравственного и духовного подчинения. Судя по всему, они отрекались от свободы с чувством огромного облегчения, потому что для них эта свобода уже давно была чистейшей фикцией, никакой возможности реализовать права личности у них не было и ничего, кроме мучений и глубокой неудовлетворенности, абстрактная свобода им не давала. Предложенное Мухаммедом решение проблемы добра и зла просто отражало фактическое положение, приводило в соответствие мир реальный и мир идеальный, давало удовлетворительное для того времени обоснование невозможности нравственной свободы.

Нравственные законы, провозглашавшиеся от имени единого всемогущего Бога, были обязательны для каждого, вне зависимости от его богатства, ума, таланта или каких-либо других особенностей. В этом отношении они были сугубо демократичны — свобода отнималась у всех без исключения. Справедливость торжествовала, мучительное и нестерпимое наличие нравственной свободы у ничтожного меньшинства должно было исчезнуть.

Арабы эпохи Мухаммеда в течение многих поколений были лишены не только нравственной свободы, они должны были уже свыкнуться с мыслью, что справедливость в жизни не торжествует и не может торжествовать; добродетель не вознаграждается или вознаграждается недостаточно и не всегда, а зло не наказывается. Всякое учение об установлении полностью справедливой жизни на земле должно было казаться утопией. Учение Мухаммеда о предопределении, о личной ответственности каждого человека перед Богом и бессмертной жизни за гробом, блаженной для добрых и праведных и невыносимо ужасной для злых и порочных, восстанавливало попранную в реальной жизни идею справедливости, оправдывало несовершенство жизни, в какой-то степени успокаивало и утешало.

Из идеи единого Бога прямо вытекало положение о братстве людей: отозвавшиеся на проповедь Мухаммеда становились членами своеобразного религиозного братства, внутри которого отношения, основанные на любви, милосердии и справедливости, считались единственно совместимыми с действительной верой. Признание же единого Бога и отказ от идолопоклонства являлись лишь первым шагом, необходимой предпосылкой перехода к новой жизни, демонстрацией сознательного намерения перестроить себя для этой новой жизни.

Тайной проповедью своей религиозной системы Мухаммед пытался создать общину с автономной нравственностью и моралью, нечто вроде нового клана, призванного разрушить все существующие. Над этой общиной с самого начала маячила старинная и никогда не умиравшая в человечестве мечта о золотом веке родового строя, когда внутри рода господствовал дух коллективизма и взаимопомощи, когда не существовала еще трагическая оторванность людей друг от друга, когда понятия «мы» и «я» почти совпадали.

Для преодоления звериного индивидуализма Мухаммед от имени Бога и от своего собственного (на то он и был пророком и посланником Бога) обязал новообращенных практиковать те самые приемы всестороннего очищения, которые он в течение многих лет с успехом испытывал на себе. Молитва, пост, размышление о сущности Бога и ниспосланных им законов, которым должен подчиняться человек, активное претворение в жизнь идеалов любви, милосердия и справедливости — вот примерный перечень тех обязанностей, которые налагал на себя добровольно всякий, вступивший на путь ислама, вот что скрывалось за простои клятвой новообращенного чтить всевышнего Бога и его посланника и отречься от идолопоклонства.

Мухаммед еще больше усилил действенность молитвы — этого радикального средства очищения, — введя в практику совместные, коллективные молитвенные обращения к Богу. Для таких совместных молений последователи Мухаммеда чуть ли не ежедневно тайно собирались в доме одного их своих братьев по вере. Прослушав предварительно короткую проповедь Мухаммеда, верующие приступали к молитве, которой также руководил сам Мухаммед. Мухаммед громко произносил короткий отрывок молитвы, и вслед за ним все собравшиеся хором повторяли его слова. Затем Мухаммед произносил следующий отрывок молитвы, и верующие опять хором повторяли его. В положенных местах Мухаммед творил поясные и земные поклоны, и по его примеру собравшиеся поступали также — при поясном поклоне они касались ладонями колен, а при земном опускались на колени, после чего лбами и ладонями касались земли; подражая Мухаммеду, они отводили локти немного в сторону, так, чтобы руки не были прижаты к туловищу.

В тесно застроенной Мекке нелегко было отыскать достаточно уединенный дом, в котором можно было молиться без всяких помех и не привлекая ничьего любопытства. Поэтому Мухаммед часто уводил по ночам своих последователей в безлюдные окрестности Мекки, чтобы здесь, под черным небом, пылающим южными звездами, часами целиком отдаваться молитве. Во время молитвы все поворачивались лицом в одну сторону, так, чтобы хорошо видеть и слышать стоящего впереди Мухаммеда. Женщины становились сзади — не потому, что их почитали существами низшими, а для того, чтобы их вид не отвлекал мужчин от молитвы.

Последователям Мухаммеда тонкости новой веры давались нелегко, даже обрядовая сторона таила в себе массу неожиданностей и опасных противоречий. Мухаммед никогда не отказывался объяснить в десятый и в сотый раз смысл каждого правила, предписанного Богом.

Мир Мухаммеда — населенный джиннами и ангелами, пронизанный постоянным незримым присутствием Бога — был гораздо сложнее нашего реального мира;

в объяснениях Мухаммеда смысла и пользы того или иного правила рациональное почти всегда соседствует с фантастическим, сказочным, но в основе его предписаний всегда лежит нечто первично-рациональное, правда рациональное, разумное в смысле религиозном — такое, что, по его собственным наблюдениям, полезно соблюдать в том числе и для лучшего постижения веры.

Так, Мухаммед настаивал, что очищение есть одно из условий веры, и требовал, чтобы верующие во время очищения, помимо всего прочего, не забыли промыть нос водой и вычистить зубы. Он считал, что чистить зубы лучше всего палочкой из дерева акации — мисуаком, так как мисуак обладает следующими полезными качествами: чистит рот, удовлетворяет Господа, радует ангелов, просветляет глаза, придает блеск зубам, укрепляет зубы и отгоняет зубную боль, способствует пищеварению, удаляет мокроту и усиливает действенность молитвы. После еды, по утверждению Мухаммеда, мисуак лучше двух служанок, и ангел Джибрил велел ему употреблять для очищения рта именно мисуак.

Промывать нос водой по утрам нужно и потому, что во время сна в носу поселяются духи.

Начинать день омовением и молитвой необходимо опять-таки из-за дьявола — во время сна он завязывает на затылке человека три узла, прибавляя при этом:

«Пусть будет для тебя долга ночь — спи же!» Когда, проснувшись, верующий вспомнит Бога — развязывается один узел; когда он положенным образом вымоется — развязывается второй узел; а когда верующий помолится — исчезает третий, и последний, узел, завязанный дьяволом. Тогда, объяснял Мухаммед, человек с самого утра будет в хорошем настроении и душа его будет спокойна; если человек этого не сделает, утром он будет смущен и подавлен.

Во время омовения, учил Мухаммед, не лезь грязной рукой в сосуд с водой — сперва вымой руки, а уже затем черпай ими воду из сосуда и поливай себя. Для омовения годится только чистая вода — однажды использованная вода сразу же становится нечистой, поэтому мыться в тазу все равно что мыться в собственной грязи. До сих пор бедуины, во многих отношениях, на наш взгляд, не столь уж чистоплотные, с удивлением и отвращением смотрят на «грязных европейцев», усвоивших странную привычку мыться в тазу или в ванне и наивно считающих себя чистыми после такого, с позволения сказать, купания.

Большинство предписаний о ритуальной чистоте не было выдумано Мухаммедом — они существовали у арабов задолго до его рождения, но соблюдались не повсеместно и без особого прилежания. Мухаммед лишь выбрал из существующих обычаев наиболее, с его точки зрения, целесообразные, упорядочил их и от имени Бога провозгласил строго обязательными для каждого верующего. В основе этих предписаний когда-то, несомненно, лежали интуитивно найденные полезные меры гигиены и санитарии, которым для прочности и незыблемости Мухаммед придал силу религиозных законов. Полное омовение тела после любого соприкосновения с нечистотой — после естественных отправлений человека, прикосновения к трупу, после общения с женами и т. д. — требование разумное, и соблюдение физической чистоты, несомненно, отражало характер и привычки самого Мухаммеда, который с юности отличался чистоплотностью. Но для Мухаммеда почти каждое действие неизбежно приобретало и глубокое магическое значение, способно было вызвать потрясения в сверхчувственном мире, нередко роковые для земной и загробной жизни человека. Поэтому не менее важно для верующего соблюдать и предписания, лишенные примитивно-рационального смысла, так как по силе своего конечного воздействия на реальный мир они могут быть еще более полезными.

Мухаммед, в отличие от многих других религиозных реформаторов, намеревался осуществить новый строй жизни, основанный на братской любви и справедливости, не за стенами монастыря, не разрывая естественных отношений между людьми, а сохраняя и семью, и собственность, и привычный род занятий. Он считал, что вера ниспослана в первую очередь для построения спра­ведливой, а потому максимально счастливой жизни именно здесь, на земле.

Провозгласив символ новой веры: «Свидетельствую, что нет никакого божества, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед — посланник Аллаха!» — каждый новообращенный тем самым клятвенно обещал изменить свою эгоистическую природу и строить отношения с другими верующими на основах братской любви, ибо, как настаивал Мухаммед, «после поклонения Богу самое лучшее дело — любить друг друга».

«Вы не войдете в царство Божье, — говорил Мухаммед последователям,—пока вы не будете иметь веры;

и вы не исполните веры до тех пор, пока не будете любить друг друга».

Справедливость и любовь прежде всего должны торжествовать в семье, причем семья, в соответствии со сложившимися у арабов идеалами, должна быть строго патриархальной. Глава семьи, муж, обязан любить жену (или жен) и заботиться о ее материальном и духовном благополучии; жена должна быть благочестивой и преданной своему мужу. Так же надлежит относиться и родителям ко всем своим детям — убийство новорожденных девочек Мухаммед осудил как страшный и непростительный грех; отметим, что его осуждение оказалось исключительно действенным, и этот ужасный обычай через несколько десятилетий был совершенно забыт всеми арабскими племенами, в средние же века случаи убийства новорожденных среди мусульман встречались реже, чем среди христиан.

Дети, в том числе и взрослые, заботятся, почитают и подчиняются своим родителям; благочестивый сын даже мысленно не должен попрекнуть чем-нибудь своего отца или мать.

— К родителям — благодеяние, — повелевал Бог устами Мухаммеда. — Если достигнет у тебя старости один из них или оба, то не говори им — тьфу! и не кричи на них, а говори им слово благородное.

Рабство не отменялось, но Мухаммед провозгласил, что мусульманин не может быть рабом мусульманина. Если ты верующий и твой раб принял ислам, то ты должен немедленно и без всякого выкупа освободить своего брата. Но даже если раб не мусульманин, то и тогда отпустить его на волю — дело богоугодное и похвальное, потому что как-никак все люди — братья, в том числе и те из них, до которых пока, по их душевной слепоте и в соответствии с промыслом Бога, голос истинной веры еще не дошел. Сам Мухаммед первый подавал этому пример — он освободил не только Зайда, которого вслед за тем усыновил по всем правилам, но и еще нескольких рабов — все они стали впоследствии верными мусульманами и преданными его соратниками.

Так же поступали и другие, у которых было достаточное состояние, например Абу Бакр энергично содействовал обращению в истинную веру нескольких своих рабов, которых освободил без выкупа, как только они приняли ислам.

Отношения братской любви и справедливости должны были воцариться и между господами и их слугами.

— Ваши слуги — это ваши братья, которых Бог поставил под вашу власть, — учил Мухаммед. — Всякий, кто является господином своего брата, должен давать ему есть то, что он ест сам, и одевать его так же, как он одевается сам. Не заставляйте ваших слуг делать непосильную работу, а если это случится — помогите им. Отдавайте работнику плату его прежде, чем высохнет его пот.

Обычай кровной мести отменялся, и запрещалось убивать «всякую живую душу, которую Бог запретил убивать, если только не по праву». За убийство верующего — вечные мучения в аду, если только убийство не произошло случайно; тогда с убийцы следует взыскать цену крови. Самое же лучшее, учил Мухаммед, если вы простите убийцу, но и в справедливом отмщении нет греха — просто в глазах Бога взыскивающий свое по праву ниже того, кто нашел в себе силы чистосердечно простить обидчику и оскорбителю.

Сгладить вопиющие различия между богатством и бедностью, трудно совместимые с братской любовью, призван был выдвинутый Мухаммедом принцип милостыни — тот не «очищает» себя, кто не проникнут постоянным стремлением помочь ближнему, сделать ему добро, и в первую очередь прийти к нему на помощь, если он беден. Поэтому каждый верующий должен постоянно творить милостыню, что для зажиточных означало в том числе отдавать часть своего имущества в пользу бедняков и неимущих, накормить голодного, напоить жаждущего. Когда после смерти верующий предстанет перед лицом Бога, объяснял Мухаммед, тот его спросит:

— Почему ты не накормил меня, когда я был голоден?

— Но как я мог накормить Тебя, владыку мира, Тебя, в чьей власти находится все?

— Такой-то, — скажет Бог, — был голоден, а ты не накормил его.

Тот, кто не творит милостыню, нарушает важнейшую заповедь Бога и поэтому не может быть верующим, не может вступить в общину, создаваемую Мухаммедом.

Милостыня была обязательной, но размер ее оставался делом совести каждого верующего. Сам Мухаммед, не задумываясь, растрачивал и свое имущество, и имущество Хадиджи на помощь беднякам и выкуп рабов. Его последователи передавали деньги Мухаммеду, который и распределял их среди членов общины, а также творили милостыню сами, в тайне от других верующих.

Всеми средствами общины распоряжался, как уже говорилось, сам Мухаммед, честность и справедливость которого не вызывали ни у кого подозрений, никаких трений на этой почве среди верующих не возникало;

ничего из этих денег ни себе лично, ни своим близким и родственникам не брал, наоборот, без всякого сожаления расставался со своим богатством, так что в скором времени сам превратился из человека зажиточного в человека, по уровню жизни стоящего ниже большинства других членов общины.

Община, во главе которой стоял Мухаммед, была невелика, и очень богатые люди в нее не вошли. В ней с самого начала не было ни кричащей роскоши, ни крайней нищеты. В такой небольшой общине обязательная милостыня оказалась действенным средством временного сглаживания имущественных различий, угрожающих сплоченности и солидарности верующих. Му­хаммед осудил всякую роскошь — в одежде, в еде и питье, верующие должны были избегать дорогих украшений, не пользоваться шелковыми материями, не заводить слишком много одежды, дорогой утвари. В общине господствовал дух умеренности, который Мухаммед поддерживал сознательно и настойчиво.

В Мекке, как и повсеместно, гордость богатством оборачивалась презрением не только к бедности, презрение переносилось и на личность бедняка. Неимущего презирали, к нему относились с полным пренебрежением, его мнение никого не интересовало, он был ничтожество, пария в обществе. Против такого проявления имущественного неравенства Мухаммед выступил наиболее решительно. Бедняк, лишенный греха гордыни и оберегаемый бедностью от греховных соблазнов мира, имеет больше шансов заслужить блаженство в будущей бессмертной жизни на небесах, в то время как большинство богачей будет неизбежно мучиться в аду — вот когда они позавидуют беднякам, вот когда поймут, что ниспосланное им в земной жизни богатство было лишь ловушкой, западней, поставленной Богом, испытанием, которого они не выдержали, возгордившись, вообразив, что богатство — их личная заслуга. Поэтому бедняк ближе к Богу, чем богач, и если человеку простительно гордиться, то гордиться нужно скорее бедностью, а не богатством. Бог любит людей, добывающих себе пропитание трудом, утверждал Мухаммед.

Мухаммед настойчиво добивался от своих последователей, чтобы в повседневном общении друг с другом они забыли об имущественном неравенстве, как будто его вовсе и не было; в общине верующих с бедности была снята печать позора, бедняки освобождались от нравственного унижения и могли рассчитывать на полное уважение к своей личности. Подвижничество в делах веры было гораздо важнее в общине, чем богатство, и Мухаммед первый являл тому пример — избранник Бога на глазах у всех быстро превращался в бедняка, нисколько этим не огорчаясь и никому не завидуя. Сам он относился к беднякам так же, как и к зажиточным членам общины. Его дом был всегда открыт для неимущих мусульман, с которыми он охотно беседовал и которых, когда наступало время трапезы, он не забывал пригласить к столу как дорогих гостей, а не как нищих, которым оказывает благодеяние. При этом Мухаммед не лицемерил и не делал над собой никакого усилия — для него, пророка и проповедника, бедняк и богач как личности представляли одинаковый интерес.

Творить милостыню обязаны были все верующие, а не только достаточно зажиточные, понятие милостыни Мухаммед расширил, понимая под этим практику добрых дел, поступков, продиктованных любовью к ближнему. Доброе, ласковое слово к брату по вере, сочувствие в горе, любая помощь и услуга — все это милостыня. Только Бог, учил Мухаммед, может знать, какого рода милостыня представляет собой наибольшую заслугу. Человек, который поднял и отбросил с дороги колючую ветку, в глазах Бога, возможно, совершил более существенный акт милостыни, чем человек, пожертвовавший часть имущества, — ведь его поступок был продиктован бескорыстной любовью к ближним как созданиям Бога, он оберегал от опасности изранить ноги равно и злого, и доброго, и своего врага, и своего друга, и даже вовсе незнакомых ему людей. Поэтому у бедняка не меньше возможностей подавать милостыню, чем у богача, и в этом отношении они равны.

Когда человек из малого достатка, учил Мухаммед, приобретенного собственным трудом, оказывает посильную помощь другому, то это бывает самой угодной для Бога милостыней.

— Каждое доброе дело есть дело милосердия, — говорил Мухаммед, — и разве не доброе дело встретить брата своего с приветом и налить воды их меха своего в его кувшины? Рассудить двоих людей есть милосердие; и помочь человеку сесть в седло и поднять ему его мешок есть милосердие; и доброе слово, которое говорят в благодарность, и кроткий ответ вопрошающему есть милосердие; и удаление того, что причиняет неудобства людям, есть милосердие. Милостыня есть долг каждого верующего. Тот, кто не имеет для нее средств, пусть творит добрые дела и удерживается от зла, и это будет его милостыней.

— Милостыня — когда вы приветливо улыбаетесь брату своему; милосердие — когда вы побуждаете к доблестным поступкам и удерживаете от незаконных дел;

милосердие — когда вы указываете дорогу людям, потерявшим ее, и когда вы помогаете слепому.

Осуждение богатства и роскоши, направленное против мекканских верхов, Мухаммед дополнил утверждением, что власть находится «в руках злых», что целиком отвечало чувствам его сторонников, лишенных существенного влияния на городские дела.

Каждый последователь Мухаммеда должен был отречься от язычества, и хотя в Мекке существовала веротерпимость, такое отречение от религии своего племени и своих предков не могло не сопровождаться конфликтами. В этих условиях Мухаммед провозгласил полную свободу совести — нет принуждения в вере, утверждал он, Бог сам знает, кого направить на истинный путь, а кого оставить в заблуждении; притеснение инакомыслящего — тяжкий грех в глазах Бога.

Община, созданная Мухаммедом, жила напряженной духовной жизнью, пытаясь путем перевоспитания и углубления веры в единого всемогущего Бога воплотить идеалы справедливости и братской любви. Обязательными для каждого верующего были лишь молитва и милостыня, остальные требования неписаного устава последователей Мухаммеда не были точно определены, и их выполнение никем не проверялось. Всеобщее рвение было настолько велико, что вскоре немногочисленных мусульман легко было узнать даже по их внешнему виду — от остальных мекканцев они отличались желтыми лицами и запавшими воспаленными глазами — следами добро­вольных многочасовых ночных молитв, строгой, нередко излишней умеренности в пище и неустанных трудов во имя веры, которые приходилось совмещать с повседневными, обычными деловыми занятиями. Все держалось на энтузиазме пророка и его спутников, на искреннем вооду­шевлении новообращенных.

Три года, по единогласному свидетельству арабских историков, продолжалась тайная, скрытая от глаз непосвященных, пропаганда Мухаммедом созданной им религии, три года потребовалось Мухаммеду на то, чтобы обратить на истинный путь примерно пятьдесят мекканцев, преимущественно курайшитов, укрепить их в новой вере, создать из них религиозную общину, прочно сцементированную взаимным побратимством и всецело преданную лично ему, Мухаммеду, своему духовному главе, пророку и посланнику Бога.

Продолжалось ли в этот период общение Мухаммеда с Богом, нисходили ли на него новые откро­вения? Нет, категорически утверждают первые биографы пророка, Аллах не посылал Мухаммеду никаких новых отрывков из Корана, все это время, начиная с памятной ночи месяца рамадана 610 года и до 613 года, в течение трех лет, длился перерыв в откровениях.

К концу этого трехлетнего периода первоначальный подъем и энтузиазм сменились у Мухаммеда тяжелой депрессией. Гнетущая тоска и безнадежное отчаяние, сомнение в своей избранности и пророческой миссии мучительно преследовали его. Молитвы и посты, религиозные размышления и созерцание, поддержка преданной Хадиджи и многочисленных единомышленников, уверовавших в него как посланника Бога, не помогали, подавленное состояние не проходило, наоборот, депрессия становилась все глубже и невыносимее, все чаще и настойчивее возвращался Мухаммед к мысли о самоубийстве. Покинула ли в этот период Мухаммеда полнота веры? Полнота веры несовместима с отчаянием, именно поэтому грех уныния во всех религиях считается одним из самых тяжелых грехов, искренняя вера в принципе исключает такое душевное состояние, когда жизнь кажется непереносимой и безысходной. Очевидно, в минуты отчаяния Мухаммед терял не только веру в свою связь с Богом, в глубинах подсознания начинала колебаться вера и в самого Бога, и в загробную жизнь, в которой для неверных и самоубийц уготованы вечные муки в аду.

Глубокую тоску, охватившую Мухаммеда, объясняют обычно только тем, что в течение трех лет он ни разу не слышал голос Бога, ни разу не получал откровений, ни разу к нему не являлся ангел Джибрил; Мухаммед, естественно, чувствовал себя покинутым, брошенным на произвол судьбы, уверенность в своем пророческом даре, вдохновившая его на проповедь новой религии, заколебалась, временами он приходил к убеждению, что он не пророк, а стало быть, и все начатое им ошибочно и бессмысленно. Но, возможно, временная потеря пророческого дара являлась не единственной причиной сложного духовного кризиса, который переживал Мухаммед на исходе третьего года своей проповеднической деятельности. Несколько десятков новообращенных за три года — такой результат нельзя признать блестящим. Мухаммед не мог не видеть, что распространение новой веры идет недопустимо медленно, при таких темпах торжество истинной веры над идолопоклонством становилось сомнительным, все грандиозное предприятие грозило окончиться созданием жалкой секты. Не могло не смущать Мухаммеда и то обстоятельство, что среди его сторонников преобладали люди незначительные, не пользующиеся почти никаким весом в племени курайшитов, в то время как люди влиятельные, выделяющиеся своим умом, богатством или воинской доблестью, явно сторонились его. Очевидно, тайная проповедь исчерпала себя, Мухаммеду нужно было искать новые формы борьбы.

Вполне допустимо предположить, что накопленный за три года опыт показал Мухаммеду, что проповедуемую им религиозную систему нужно каким-то образом видоизменить, усовершенствовать, сделать приемлемой и привлекательной не только для тех, кто ходом своей внутренней жизни был самостоятельно подготовлен к принятию единобожия и разрыву с идолопоклонством, но и для тех (а они составляли подавляющее большинство мекканцев), кого издревле существовавший в Мекке культ богов вполне устраивал. Трехлетний перерыв в откровениях означал, что почти все, чему учил Мухаммед в этот период, нельзя рассматривать как непреложные и не подлежащие изменению божественные повеления; тем самым путь для усовершенствования и уточнения религиозной концепции оставался не только открытым, но и значительно облегченным. Своевременно ниспосланное откровение могло в нужный момент «уза­конить» в глазах верующих (и самого Мухаммеда) всякое целесообразное изменение религиозной теории или религиозной практики, если того потребуют обстоятельства.

Духовный кризис, вызванный внутренними и внешними причинами, протекал у Мухаммеда исключительно тяжело. Как долго продолжалась депрессия, мы не знаем. Рассказывают, что Мухаммед выглядел подавленным и угрюмым, постоянное общение с верующими стало угнетать его, он вновь полюбил одинокие прогулки в безлюдных и диких окрестностях Мекки. Неоднократно уходил из дома на рассвете с твердым намерением покончить с собой, бросившись в пропасть, но как только он поднимался на край пропасти, ему являлся Джибрил со словами: «Ты — пророк Бога», и тотчас мучительное беспокойство покидало Мухаммеда и к нему на время возвращалось самообладание.

Однажды, по словам Мухаммеда, когда он в полном одиночестве бродил в окрестностях Мекки, он увидел ангела — того самого ангела, который посещал его на горе Хира; ангел восседал на огромном троне между тучами и землей, и Мухаммеда при виде его охватил ужас. В страхе вернулся он к Хадидже и попросил укрыть его.

Закутавшись с головой в плащ, лежал Мухаммед в беседке, когда на него наконец вновь снизошло откровение, и он услышал голос, который мог быть, конечно, только голосом Всевышнего:

О завернувшийся!

Встань и увещевай!

И Господа твоего возвеличивай!

И одежды свои очисть!

И скверны беги!

И не оказывай милость, стремясь к большему!

И ради Господа твоего терпи!

Для Мухаммеда и его соратников это было не только концом тягостного перерыва в откровениях, восстановлением живой связи с Богом, подтверждением пророческой миссии Мухаммеда. Полученное откровение содержало прямое приказание начать публичную проповедь новой веры. До этого, по мнению некоторых мусульманских историков, в течение трех лет Мухаммед потому тайно распространял свое учение, что в первом (или в первых) откровении никакого повеления проповедовать веру, собственно, не содержалось. Теперь же Мухаммед получил приказание приступить к публичной проповеди.

Комментарии (2)
Обратно в раздел ислам