Соловьев В. Магомет, его жизнь и религиозное учение

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ

Слоновый год

Пятьсот семидесятый год по Р.Х. был одинаково зловещим для обоих владык, в непримиримой вражде между собой разделявших тогдашний исторический мир. "Самодержец Ромеев", Юстин П, в Византии, и "Царь царей", Хозрой Ануширван, в Ктезифоне, получили оба в разной форме грозное предостережение.

Еще Юстин Старый и Юстиниан, возобновляя войну с персами, решили, для отвлечения неприятельских сил, воспользоваться далеким христианским царством в Эфиопии или Абиссинии, с которым и завязали дипломатические отношения, отчасти при посредстве духовных лиц. Сношения эти привели к тому, что Аксумский негус, предки которого издавна стремились распространять свою власть на противолежащий аравийский берег Красного моря, занял своими войсками югозападный угол Аравийского полуострова и поставил там своего наместника, причем имелось в виду двинуться впоследствии далее, к северовосточной Аравии, где признавалось верховенство персидского царя и находились его передовые отряды. К осуществлению этого плана в больших размерах приступил в помянутом году наместник Абиссинский Абраха, собравший огромное для тех мест и времен ополчение, со многими боевыми слонами, привезенными из Африки и составлявшими для аравитян невиданную диковину. Это войско должно было двинуться из Йемена через Хиджаз в город Ятриб и оттуда к персидской границе. В Византии знали об этом предприятии и многого от него ожидали. Но по дороге из Йемена к Персии нельзя было миновать знаменитого города Мекки, бывшего некоторым федеративным центром для большей части аравийских племен. Отворить ворота Мекки абиссинскому войску значило подвергнуть всю Аравию той участи, которая постигла ее югозападные области, значило подчиниться чужой иноплеменной власти. Решиться на это нельзя было без боя, но попытки сопротивления в открытом поле не имели успеха: перевес организованной военной силы был на стороне абиссинцев, а главное, африканские слоны с непривычки наводили ужас на арабов и их коней. Впечатление было так глубоко, что пятьсот семидесятый год перешел в историю с прозванием {слонового года}. Владевшее Меккой племя корейшитов и их союзники заперлись в городе и готовились к отчаянной защите. Абиссинцы обложили священный город, но в первую же ночь в их стане проявилась страшная и неведомая болезнь, от которой большая часть людей погибла, а остальные в беспорядке бежали в Йемен, но почти все были перебиты по дороге бедуинами. Это положило конец не только дальнейшим предприятиям абиссинцев, но и самой их власти в Южной Аравии и их союзу с Византией. Для греческого императора это было большое огорчение.

Но хотя персидский царь и воспользовался неудачей африканских союзников Византии и, вытеснив их из Йемена, водворил там на некоторое время свое владычество, однако и для него 570й год был отмечен дурным предзнаменованием. В ту самую ночь, когда нечеловеческая рука истребила союзников его врага, сам он, по преданию, был поражен зловещим чудом: все священные сосуды в его дворцовом храме были опрокинуты и разбиты, и неугасимый огонь символ верховного божества иранцев внезапно потух.

Если греческий император был огорчен и смущен чудесной гибелью своих союзников, если персидский царь был поражен и испуган чудесным падением своих богов, ни тому, ни другому властителю не было однако понятно все зловещее значение для них этой ночи, ибо они не могли знать, что в эту самую ночь, в доме беднейшего из жителей Мекки, Абдаллы сына АбдэльМутталибова, родился мальчик, которому было суждено создать новую духовнополитическую силу, предназначенную объединить народы Востока и покончить тысячелетнюю распрю греческого и персидского царств разрушением обоих[2].