Лебедев А. Духовенство Древней Вселенской Церкви

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ

В церковно-исторических сочинениях еще до сих пор в отделах о положении древней христианской иерархии, при изложении II, III веков, иногда красуется рубрика: умножение церковных должностей, или же: новые церковные должности. Прошли века с тех пор, как существует церковно-историческая наука, а рубрика эта оставалась неизменною; ученым представлялось это какой-то аксиомой. Но в настоящее время, благодаря тем блестящим успехам, какие сделала церковно-историческая наука в течение последних годов, такая рубрика сделалась анахронизмом: теперь, когда речь идет о первых веках христианства, эту рубрику следует уничтожить и на место ее поставить совершенно обратную: сокращение церковных должностей. Наука выяснила, что древнейший состав церковных должностей был очень сложен, и дальнейшее время истории не только не прибавило ничего существенного в этом отношении, но даже убавило, сократило церковно-служебный персонал. Мало этого, в настоящее время с достаточной точностью выяснено, что и иерархия в своем историческом развитии претерпела в древнейшую пору очень важные изменения, о каких до самого последнего времени почти ничего не знали, сохраняя, впрочем, свои первоначальные основы. С рассмотрения этих-то новостей в науке и начнем обозрение состояния церковных должностей в период времени от конца I до середины Ш века. Это период весьма важный в истории организации духовенства. И, однако, как мы сказали, До ближайшего к нам времени он оставался в каком-то мраке, в каком-то тумане. Конец этому положило открытие в 1883 году Древнехристианского анонимного памятника: Διδαχη των δωδεκα άποστολων, — «Учение 12-и апостолов», памятника, относящегося по своему происхождению к середине II века, похожего по своему характеру на Постановления Апостольские. Памятник этот, имея такую глубокую древность, живо заинтересовал собою ученых — конечно, западных; изучение его повело к разъяснению истории Иерархии древнейшей эпохи, так как сам он не беден сведениями касательно этого предмета, да и притом же он дал возможность Понять содержание некоторых давно известных памятников, но остававшихся как бы запечатанными семью печатями — разумеем так называемые Canones ecclesiastici, памятник конца II века, и Постановления Апостольские, памятник, представляющий собою наслоение известий и сведений, относящихся ко II, III, IV и началу V века. Заметим еще: «Учение 12-и» объяснило смысл многих мест из древнейшей церковной письменности и из сочинений полемистов-язычников, например Цельса, Лукиана. Вот главная причина обогащения науки в настоящее время сведениями и по части исторической жизни иерархического института.

I. Харизматические учителя первенствующей Церкви I и II веков 55

Хотя с самого давнего времени науке известно было, что в первохристианскую, — главным образом, апостольскую, эпоху существовали особые лица: апостолы (не ученики Христовы), пророки и дидаскалы, но ничего не было известно, какое место занимали они в церкви, какие были их функции, долго ли существовали эти лица в церкви — и почему прекратилось их существование и служение. Не то теперь. Теперь наука знает очень многое об этих лицах, об этих представителях первохристианской церкви, — хотя, конечно, в этих сведениях и в настоящее время есть кое-какие пробелы. Один вопрос о вышеупомянутых лицах — апостолах, пророках и дидаскалах, один уже этот вопрос, который можно ставить и определенно решать, заставляет каждого церковного историка сознаться, что доселе церковные историки ходили в сущей тьме при их старании изучить состав древнехристианской общины. В многочисленных исследованиях западных ученых о начальной стадии церковного представительства доселе ограничивались единственной задачей — объяснить возникновение должности епископа, диакона и пресвитера, а те места в древнехристианской литературе, в которых упоминалось о каких-то апостолах (не учениках Христа), пророках и дидаскалах, или совсем оставлялись без внимания, или же едва удостаивались бесплодного внимания. Конечно, такая ограниченность взгляда и задач имела свои основания. Во-первых, для всех было ясно, что только епископы, пресвитеры и диаконы стали впоследствии действительными предстоятелями церкви, а о каких-либо других важных лицах церковного авторитета в те же времена не было уже и помину; во-вторых, все указания древнейших памятников относительно апостолов, пророков и дидаскалов настолько были фрагментарны, что исследователи, не желая ударяться в сферу гипотез, оставляли весь вопрос в стороне. Недостаток знаний в данной области был так велик, что исследователи часто находили себя вынужденными отказываться даже от тех кратких известий по рассматриваемому вопросу, какие встречались в источниках, — не желая путаться в темных абстракциях. Так, например, известный языческий сатирик II века Лукиан называет Перегрина, героя одной его противохристианской пьесы, «пророком».56 Что это значит — ученые уяснить себе никак не могли, и потому допускали, что Лукиан, по незнанию христианских отношений, называл своего героя совсем не надлежащим христианским именем, а каким-то выдуманным. — Сейчас увидим, что было и что стало в науке по вопросу о таких представителях древнехристианского общества, как апостолы, пророки и дидаскалы. Покрывало теперь приподнято, — и любопытный может узнать интересные новости. Этим мы обязаны открытому и обнародованному в 1883 г. древнехристианскому памятнику: «Учение двенадцати Апостолов» (διδαχη των δωδεκα άποστολων), памятнику середины II века, пролившему так много света на сейчас указанный интересный вопрос.

У апостола Павла встречается очень ясное указание на существование в его время в христианской церкви и апостолов, и пророков, и дидаскалов. Так, в I послании к Коринфянам (12, 28—29) он говорит: «Иных Бог поставил в церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями», и затем спрашивается «все ли апостолы? все ли пророки? все ли учителя?» В послании к Ефесянам (4, 11) тот же Павел пишет: «Он (Христос) поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями». Эти места из посланий Павла, в особенности первое из них, давно уже давало ясно понимать, что апостолы и пророки, о коих здесь речь, не тождественны с апостолами и пророками, о которых говорят Ветхий Завет и Евангельская история, самое исчисление — в таком порядке: апостолы, а потом пророки — уже показывало, что здесь речь идет о других лицах. Те же свидетельства показывали, что исчисление этих лиц в такой градации: апостол, пророк, учитель (дидаскал) было не случайностью, а определялось христианско-общественным значением этих лиц, так как подобное исчисление крепко удерживается, когда речь идет о них. Но дальше этих общих выводов наука не в состоянии была ничего сделать, пока не появились те благоприятные обстоятельства нашего времени, которые уяснили дело (разумеем открытие и изучение памятника: «Учение двенадцати Апостолов»).

Теперь уже для всех вопрос решенный, что вышеупомянутые апостольство, пророчество и учительство были должностями, принадлежащими первохристианской древности. Сообщим сначала главнейшие общие сведения об апостолах, пророках и дидаскалах. Эти лица назначались для служения обществу христианскому «словом». Они-то, именно, были «глаголавшие слово Божие» (Евр. 13, 7), т. е. были возвестителями христианских истин, как с целью миссионерской, так и с целью назидания той или другой церкви. Избрание их к этому делу из числа верующих было особенное. Их не община христианская избрала. Они движимы были к этому внутренним духовным побуждением. Как происходило призвание к апостольству, на это имеем ясное указание в книге Деяний; вероятно, и в других случаях происходило призвание к служению апостольскому подобным же образом. В 13-й главе книги Деяний (ст. 1—4) рассказывается, что в Антиохии находилось пять мужей: Варнава, Симеон, Лукий, Манаил и Савл. Когда они проводили время в молитве и посте. Святой Дух указал, чтобы Варнава и Савл были определены для путешествия — в целях распространения христианства. Варнава и Савл так и сделали после того, как прочие из числа упомянутых лиц возложили на них руки. Пророки тоже не были избираемы от общины. Они являлись послушным орудием внутреннего призвания от Духа Святого. Чувствуя в себе призвание раскрывать и объяснять истины христианской веры для своих собратьев, они по внутреннему влечению делались проповедниками христианского учения между собратьями (I Кор. 14, 32. 37. 39) для того, чтобы укреплять их веру и возбуждать их мужество. Что касается призвания некоторых христиан к служению в качестве дидаскалов, то не ясно, как оно совершалось. Однако и здесь можно сделать основательную догадку. В послании Иакова говорится: «не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергаемся большему осуждению» (3, 1). Отсюда видно, что принятие на себя должности христианского учителя зависело от личного расположения верующего, но, разумеется, это расположение не считалось субъективным, а признавалось за особый благодатный дар.57 Действительно, то или другое лицо есть истинный пророк или истинный дидаскал — решение этого вопроса, как увидим впоследствии, предоставлялось самому обществу христианскому.

Звания апостола, пророка и дидаскала не сливались и не смешивались одно с другим: это были разные должности, а не разные названия одних и тех же должностей. Это ясно теперь открывается как из посланий Павла, так, в особенности, из вышеупомянутой Διδαχη. Эти звания не были принадлежностью каких-либо немногих церквей; нет, они были в первые два века распространены по всей Церкви и составляли ее характеристическую черту. Если апостол Павел говорит, что «Бог поставил иных в церкви, во-первых, апостолами», то он здесь разумеет всю церковь — и иудейские области, и Рим, и Грецию. Но так было не в апостольское только время, а и много позднее. Διδαχη — памятник середины П века — определенно говорит об апостолах, пророках и дидаскалах как принадлежности всех церквей. Кроме Διδαχη и в других памятниках древности можно указать свидетельства о существовании апостолов, пророков и дидаскалов, как явлении, принадлежащем всей церкви. Так, Ерм в «Пастыре» — произведении немного более раннем, чем Διδαχη, часто упоминает в качестве провозвестников христианского учения — апостолов, дидаскалов58 и хотя не упоминает в ряду их о пророках, но это, вероятно, потому, что он сам имел звание пророка, притом же он весьма подробно говорит о деятельности истинных и ложных пророков и указывает способ отличать первых от последних.59 В Климентинах, апокрифическом сочинении II века, говорится об этих лицах, как явлении общеизвестном в церкви; именно здесь просто говорится: «поминайте апостола, или учителя, пророка».60 Так говорят, конечно, тогда, когда все наперед знают, что за лица, о которых делается упоминание. Апостолы, пророки и дидаскалы, что особенно важно, пользовались высоким почетом, можно сказать, были первыми лицами в числе прочих предстоятелей церкви. «Пастырь» Ерма и «Учение 12-и» — два таких важных памятника, исчисляя должностных лиц церковных — апостолов, пророков и дидаскалов, или же одних апостолов и пророков, поставляют их на первом месте в сравнении не только с диаконами, но и епископами.61 И при всем этом такой авторитет им давало единственно то, что они были «глаголавшими слово Божие», были насадителями истин христианских, ибо других каких-либо влиятельных обязанностей им совсем не принадлежало. Апостолам, пророкам и дидаскалам ни в каком смысле не принадлежало административной власти и юридических функций в христианских обществах. Ни в одном источнике нет на это никакого указания. Да и сама природа таких должностей, как апостольство и пророчество, исключала возможность занятия административными делами христианских церквей. По единогласному показанию древних свидетельств, они не были ведь должностными лицами отдельных церквей; их миссия обращена была ко всей церкви, они принадлежали всей совокупности верующих; от этого по первоначальному правилу они не должны были оставаться на жительство в одном каком-нибудь месте, а постоянно странствовать, переходить с одного места на другое. Основав церковь там или здесь (апостолы), преподав уроки христианского благочестия верующим той или другой церкви (пророки и дидаскалы), они должны были идти дальше, в другие страны, к другим христианским общинам. То обстоятельство, что эти лица были, так сказать, общим достоянием церкви, имело большое значение. Рассеянные и разделенные пространством христиане I и II века, еще не успевшие сплотиться в цельную организацию, находили для себя в этих лицах объединяющую связь. Апостолы, пророки и дидаскалы, переходившие с одного места на другое, от одной общины к другой, пользовавшиеся во всех общинах высоким почетом, — уже фактом своей деятельности объясняют нам, каким образом различные провинции, принимавшие христианство при различных условиях, когда еще не существовало новозаветного закона, — однако имели так много общего между собою в строе жизни и воззрений. Христианские общины организовывались в то время с большой самостоятельностью; в выработке форм жизни, в религиозной мысли еще не было создано никакой стесняющей униформы; и тем не менее наблюдатель видит в них (общинах) замечательное единство развития. Можно с уверенностью полагать, что такое единство развития условливалось деятельностью странствующих апостолов, пророков и дидаскалов, руководивших общинами в одном направлении. Правда, о самой деятельности этих лиц история мало знает, но во всяком случае нет оснований отрицать ту заслугу их, на которую мы сейчас указали.

Как черта характеристическая для апостолов, пророков и дидаскалов должно быть указано еще и то, что они в качестве энтузиастических лиц, т. е. действовавших под влиянием вдохновения, писали сочинения, назначая их в назидание и наставление всем христианам. Несомненно, такие лица написали: и книгу «Пастырь», автор которого считает себя пророком и обращает свою речь ко всему христианству, и памятник — Διδαχη, автор которого неизвестен, но он пишет для всех. К литературе, обязанной своим происхождением апостолам, пророкам и дидаскалам, иногда относят и некоторые другие древние сочинения, но достоверность этих догадок не заходит дальше простой вероятности. Заметим только, что дидаскалы, по-видимому, известны были в древности большой литературной деятельностью. Это, отчасти, видно из того, что некоторые древние писатели, например, Игнатий,62 Дионисий Александрийский,63 пишущие свои наставительные послания, замечают, что они пишут в назидание не как власть имеющие дидаскалы. Следовательно, письменная деятельность дидаскалов представлялась для древнехристианских епископов явлением обычным и общеизвестным, представлялась даже как бы профессией названных лиц.

Что касается вопроса о происхождении института апостолов, пророков и дидаскалов, то нужно думать, что институт этот возник не вследствие подражания, а вследствие свободного творчества первохристианских общин. Впрочем, нечто аналогичное можно найти в иудействе около времен Рождества Христова. Так, у иудеев несомненно встречаем апостолов, которые, по поручению иудейских старейшин в Иерусалиме, странствовали между иудеями рассеяния, собирали с них дани в пользу храма иерусалимского, назидали общины рассеяния и распространяли иудаизм между греками. У иудеев, далее, были в большом уважении учителя (дидаскалы). Встречались в иудействе и пророки, в смысле людей высшего религиозного просвещения, — так, Филон называет себя пророком.64

Обращаемся к частной характеристике таких представителей древнехристианского общества, как апостолы, пророки и учителя. Начнем с апостолов. Апостолы до самых последних дней своего существования, до конца II века, оставались верны своему назначению — быть исключительно странствующими проповедниками (миссионерами). Это ясно видно из следующего предписания верующим в Διδαχη (гл. XI, ст. 4—5): «Всякого апостола, приходящего к вам, принимайте, как Господа». «Он не должен оставаться у вас более одного дня, а если нужно, то и два дня». Несомненно, таким образом, что и во II веке апостол не имел постоянного местопребывания. — Апостолы непременно должны были отличаться полным бескорыстием. В Διδαχή на этот счет говорится: «Апостол, отправляющийся в путь (после однодневного пребывания в какой-либо общине), не должен ничего брать, кроме хлеба, сколько нужно до дальнейшей переночевки; но если он потребует денег, то он лжепророк» (XI, 6). Черта эта очень замечательна. Что полное бескорыстие требовалось от непосредственных учеников Христа, это известно из Евангелия от Матфея (10, 9—10), но что то же требовалось и от апостолов — не учеников Христа, это так ново. Правда, Евсевий,65 говоря о распространении христианства в начале II века, утверждает, что христианские миссионеры отказывались от своего имущества, предпринимая подвиг апостольский, но этому известию Евсевия не придавали цены, почитая его прикрасой. Теперь же, после открытия Διδαχή, это свидетельство Евсевия получает ясное значение. Ибо это свидетельство показывает, что требование решительного бескорыстия от апостолов, — требование, как оно выражено в Διδαχή — вполне осуществлялось на практике. Вот это известие Евсевия: «Много было тогда славных мужей, находившихся в первом порядке преемников апостольских. Как богодухновенные ученики таких предшественников, они продолжали созидать церкви на основаниях, положенных всюду апостолами: больше и больше распространяли проповедь и сеяли спасительные семена Небесного Царствия по пространству вселенной. Многие из них в то время, действием Божественного слова сильно увлекаемые к любомудрию, сперва исполняли спасительную заповедь, т. е. разделяли свои имущества бедным, а потом предпринимали путешествия и совершали дело благовестия, с ревностью возвещая Христа людям, вовсе еще не слышавшим слова веры. Положив основания веры в каких-либо чуждых странах и поставив там пастырями других, с поручением возделывать там новонасаждение, сами они, сопровождаемые божественной благодатью, отходили в иные земли и к иным народам». По именам же таких проповедников Евсевий (III, 37 и V, 10) знает очень немногих: из начала II века — Кодрата, а из второй половины II века — Пантена. Из сейчас приведенного места Евсевия прежде всего открывается, что апостолы перед отправлением на проповедь имели обыкновение раздавать все свое имущество, т. е. окончательно отказываться от всякой корысти. А таким, именно, является апостол и по Διδαχή. Но это место Евсевия дает основание и для других очень важных выводов касательно деятельности апостолов. Апостолы, как видно из свидетельства Евсевия, вели неутомимую странническую жизнь: они не оставались в общинах, ими основанных, а шли дальше и дальше. Очевидно, если они заходили в организованные общества христианские, то единственно только по дороге. Замечательно требование, которое предъявляется автором Διδαχή к апостолам. Апостол остается в обществе христианском лишь один день, много — два; а если он захочет остаться больше, то, значит, он лжеапостол. Понятно это требование: если апостолы, по самой природе своей миссии, должны вести странническую жизнь, то если бы кто из них стал заживаться в какой-либо общине, то, значит, он стал предаваться лености и небрежет о своем призвании: община, где он останавливается, есть только ночлег для него, а на ночлеге никто не заживается. В рассматриваемом свидетельстве Евсевия заслуживает внимания еще указание, что и в местах их миссионерской деятельности они не заживались, а, положив основания веры, только основания веры, шли в другие страны; попечение же о новообращенных они поручали, по личному усмотрению, другим мужам, которые поставлялись в пастыри нового стада Христова.

Ко времени писателя Διδαχή, т. е. в середине II века, институт апостолов был жизненным явлением: автор не вспоминает о нем как о явлении прошедшего времени, а говорит о нем, как явлении, продолжающем свое существование, и притом как о явлении, пользовавшимся почтением в общине. Но, с другой стороны, нельзя не примечать, что институт апостолов начал уже клониться к упадку. Появились предостережения, чтобы верующие отнюдь не позволяли апостолам заживаться, именно, оставаться больше двух дней в общине; значит, были уже и такие апостолы, которые, вопреки своему назначению странствовать в качестве миссионеров, готовы были долго проживать в какой-либо общине. Далее писатель Διδαχή остерегает христиан от таких апостолов, которые, недовольствуясь порцией денной пищи, отпускаемой при уходе их, требовали еще денег; значит, появились между апостолами и сребролюбцы. Вообще из показаний Д1баот можно заключить, что институт апостолов во II веке начал уже портиться, извращаться. И очень вероятно, что он скоро и совсем прекратил свое существование. В самом деле, из эпохи III века до нас не сохранилось никаких следов существования апостолов. Можно думать, что апостолы не перешли черты, разделяющей II век от III-го.

После изложения сведений об апостолах скажем о пророках. У апостола Павла и в Διδαχή при исчислении важнейших представителей церковного авторитета за апостолами следуют пророки. Знак, что это были очень важные лица. От пророков, при их служении церкви, требовалось бескорыстие. В Διδαχή на этот счет замечается: «Если пророк говорит: «дай мне денег или что-либо другое», не слушайте его» (XI, 12). Но из этого, однако, не следует, что аскетизм должен быть отличительной чертой пророков, как увидим ниже. Это далеко не так. От странствующих апостолов пророки отличались не только особенным духовным дарованием — «говорить в духе» (XI, 8: чего не предъявляется к апостолу), но и функциями, им принадлежащими. Пророки не как апостолы, не назначались к миссионерской деятельности, не были обязаны идти к язычникам с проповедью; они были проповедниками в существовавших уже христианских общинах, их задача заключалась в том, чтобы назидать христиан словом (XI, I).66 Они по своей задаче ближе подходили к деятельности дидаскалов — учителей, и потому пророкам позволялось не только проповедовать в данной христианской общине короткое время, но и оставаться в ней для продолжительного пребывания (XIII, 1). Таким образом, были и странствующие, и оседлые пророки; и те, и другие играли очень важную роль в церковных общинах I и II века. Автор Διδαχή занимается описанием пророческого служения — конечно, не даром — очень подробно. Но еще важнее сами известия Διδαχή о пророках. Пророков автор этого памятника называет первосвященниками, ибо он говорит христианам: «пророки суть ваши архиереи», т. е. первосвященники (XIII, 3). Близко к этому Лукиан в известной сатире говорит, что христиане называли Перегрина не только пророком, но и синагогевсом. Затем Διδαχή замечает: «пророкам позволяйте говорить благодарения (εύχαριστειν), сколько они хотят» (X, 7). Следовательно, пророкам давалось право активно участвовать в богослужении, — нужно ли здесь разуметь литургию или агапы,67 в источнике не сказано; и притом пророкам не придписывается произносить определенной богослужебной формулы благодарения, они могли произносить формулу благодарения собственного изобретения, какую хотели. Это показание Διδαχή вполне сообразно с тем, как, по уверению Лукиана, христиане называли своего пророка Перегрина, а они называли его, по Лукиану, тиасархом, т. е. начальником при жертвоприношениях. Тот же Лукиан, желая осмеять привязанность христиан к их пророку Перегрину, замечает, что христиане так его почитали, что «считали его Богом». Конечно, здесь явное преувеличение в описании христианского пророка. Но тем не менее, высокое уважение христиан к своим пророкам — факт несомненный. Автор Διδαχή заповедует верующим почитать пророка, возвещающего слово Божие, как самого «Господа» (XI, 2). Такое-то значение имел пророк в христианском обществе. Но его значение основывалось исключительно на том, что он был лицом, «говорящим в духе», был наставником в слове, преподавателем духовного назидания. Что же касается административных функций, то в источниках пророку они нигде не приписываются.

Мы сказали выше, что, будучи лицами, имевшими миссию — наставлять верующих, пророки иногда, для большого успеха своего дела, из странствующих проповедников превращались в проповедников, остававшихся на более или менее продолжительное время в данной общине, или даже совсем поселялись в ней. В подобном случае к пророку применяли слова Господа: «делатель достоин мзды своей» (Мф. 10, 10; Лук. 10, 17), и общины считали своей обязанностью принимать на себя материальное содержание проповедника. Указанием, как поступать в таком случае, служил пример обеспечения священника в Ветхом Завете. Пророку предназначались так называемые начатки, не только начатки от плодов земных, но и начатки от точила (т. е. вина) и гумна, а также волов и овец, от всякой приготовляемой пищи, также часть от каждого кувшина с вином и елеем, а равно известная доля денег и материи, из которой шьется платье; от всего следовало уделять, сообразно принятому правилу (гл. XIII). Отсюда видно, что пророк вел не аскетическую жизнь: ему полагалась часть ото всего, что потребно человеку в обыденной жизни. Этого рода предписания, находимые в Διδαχή, указывают, что бескорыстие пророка должно заключаться не в том, чтобы он, подобно апостолу, довольствовался пропитанием от общины в течение короткого срока и брал с собою хлеба, сколько нужно для дневного пропитания, но в том, чтобы он не требовал ничего лишнего, довольствуясь тем, что определено практикой. Διδαχή задает себе вопрос, как поступать с начатками в том случае, если в данной общине нет пророка — и разрешает его так: «начатки нужно отдавать бедным» (XIII, 4). Следовательно, пророку предназначалась та доля, какая в другое время шла на бедных в общине. — Таковы свидетельства Διδαχή о пророке. Автор Διδαχή утверждает, что, делаясь оседлым, пророк уже получал содержание от общины, что это содержание состояло из начатков от плодов и от всякого имущества верующих, что даяние это было добровольным со стороны последних и не было чем-либо вроде определенного жалования, и что, наконец, пророки имели средства для весьма удобной, не аскетической только жизни. Поучительную и интересную параллель с этими последними известиями представляет описание сатириком Лукианом его героя Перегрина. Это описание представляет единственную известную параллель к известиям Διδαχή и потому заслуживает внимания. Лукиан рассказывает, что пройдоха Перегрин, сделавшись христианином, скоро достиг больших почестей. Христиане стали, по словам Лукиана, считать его пророком, тиасархом, короче, всем, чем угодно. Когда он, как христианин, был посажен в темницу, верующие снабжали его всем в полном изобилии; освободившись из темницы, он пустился странствовать, — получал от христиан достаточное содержание, христиане шли за ним толпой, и он жил в совершенном довольстве. Долгое время питался он таким образом. Но потом он совершил какое-то преступление, христиане перестали оказывать ему помощь, и он очутился в нужде. Изображение Лукианом Перегрина выхвачено прямо из жизни и составляет прекрасную иллюстрацию к известиям Διδαχή. Лукиан дает знать, что продовольствие христианского пророка за счет верующих было более чем достаточным. Пророк, значит, был любимым лицом в числе представителей Христианских общин.

Скажем о требованиях, какие предъявлялись пророку касательно его поведения. Διδαχή вообще предписывает, чтобы пророк «имел нравы Господа» (τρόποι κνριου) (XI, 8). Но что разуметь под «нравами Господа», автор Διδαχή не указывает. Однако, тот же писатель указывает отрицательные черты, по которым христиане могли отличать ложного пророка от истинного. Эти отрицательные черты показывают, что именно в нравственном отношении требовалось от пророка, как положительное его отличие. А так как об этих требованиях писатель говорит тотчас же вслед за словами: «пророк должен иметь нравы Господа», то отсюда мы отчасти узнаем, что разумел писатель или церковь его времени под «нравами Господа». Писатель Διδαχή считает пророка неправильно действующим в трех случаях: во-первых, если «говоря в духе», т. е. от имени Духа Святого, он потребует, чтобы верующими была устроена трапеза или агапа для бедных, и однако ж сам начнет насыщаться от нее (XI, 9); во-вторых, если он во имя своего пророческого звания потребует от верующих себе денег или чего-нибудь еще (XI, 12); в-третьих, если он станет учить чему-нибудь такому, чему сам он в своей жизни не следует (XI, 10). Впрочем, писатель Διδαχή прибавляет, что если он требует денег для бедных и для них же устроения трапезы, то он не может заслуживать осуждения (XI, 9.12). Таким образом, под «нравами Господа», которым должен подражать пророк, можно разуметь следующее: нестяжательство, соответствие учения пророка с его собственной жизнью и заботливость о неимущих христианах. Из другого источника можно видеть и еще некоторые требования, которые предъявлялись пророку. Один полемист, опровергая только что появившуюся ересь монтанистов,68 замечает о пророках монтанистических: «нужно испытать все плоды пророка. Скажи же мне: разве пророк намащается? разве пророк играет в шашки и кости и дает деньги в рост? Пусть они (монтанисты) по совести скажут — позволительно это или нет; а я докажу, что у них действительно так бывало».69 Из этих непривлекательных черт монтанистических пророков открывается, каким действительным нравственным характером должен отличаться пророк, принадлежащий церкви. Впрочем, мы не лишены возможности указать и положительные черты, которые должны были по сознанию церкви характеризовать истинного пророка. В книге «Пастырь» Ерма говорится, что «истинный пророк» отличается такими свойствами: он «спокоен, кроток и смирен»; «он удаляется от всякого зла и суетного желания века сего»; он так мало думает о своем достоинстве, что «ставит себя ниже всех»; от лица Духа Божия он ни с кем не говорит наедине, со своим пророческим словом он «обращается только к собранию мужей праведных», т. е. к церкви; он «проповедует не тогда, когда ему вздумается, но когда он чувствует, что требует Дух Святой, им управляющий».70 Таким идеальным характером должен отличаться пророк по сознанию церкви II века. Что касается вопроса: брачную или безбрачную жизнь вели пророки? — то из Д18ахл видно, что они проводили жизнь безбрачную. Безбрачием отличались все известные пророки христианской древности.71 Это был, кажется, единственный пункт, в отношении которого от пророков не требовалось, чтобы они учили лишь тому, что сами соблюдают: хотя они и жили безбрачными, но требовать того же от верующих им не вменялось в обязанность. Вероятнее всего по этому случаю писатель Διδαχή замечает: судить пророка за то, что он не учит всех тому, что сам делает, — предоставляется Богу (XI, 11).

Главная задача пророка, по самой его идее, заключалась в том, чтобы наставлять верующих. Спрашивается, как же это происходило и чему они учили? Дадим, по возможности, определенный ответ и на этот вопрос. Пророки говорили не от себя, а от лица Духа Святого, говорили в экстазе. Свои речи они произносили в церковных собраниях, следовательно, публично. Учить кого-либо наедине считалось не делом пророка. Речи пророка и действие их на душу верующих должно представлять себе не так, что это были какие-либо импозантные импровизации, которые производили потрясающее впечатление. Это были поучения простые, производившие впечатление не сильное, но верное, — верное, главным образом, потому, что пророк неутомимо внушал то, что нужно было знать христианину. Ерм в «Пастыре» следующими метафорическими чертами описывает действие речей пророка на душу поучающихся у него: «Верь Духу, приходящему от Бога и имеющему силу. Пойми теперь силу, свыше приходящую. Град — крупинка очень малая; но когда упадет на голову человека, какую причиняет боль? Или еще возьмем в пример дождевую каплю, которая с крыши упадает на землю и продолбливает камень. Видишь, что и самое малое, что сверху падает на землю, имеет великую силу. Так силен и Дух божественный, приходящий свыше. Этому Духу ты верь».72 Речь у автора идет о пророке.

Источником, пополняющим наши сведения о проповеднической деятельности пророков, служит сочинение Цельса (II век) против христиан. Конечно, это свидетельство нельзя принимать буквально, так как оно принадлежит врагу христианства, но, с другой стороны, Нельзя отказывать полемисту в том, что им схвачены достаточно верно, по крайней мере, некоторые черты рассматриваемой деятельности пророков. Цельс говорит о христианских пророках: «Есть многие у них (христиан), хотя это люди без имени и призвания, но они с великим удобством, пользуясь каждым ближайшим случаем, в святилищах (языческих) или вне их, всячески ломаются, как будто бы они одержимы пророческим экстазом. Другие под видом нищих расхаживают по городам и военным лагерям и проделывают то же зрелище. У каждого из них не стоит дело за словом, каждый из них проворно провозглашает: „Я — Бог, я — Сын Божий, я — Дух Святой". „Я пришел потому, что скоро будет кончина мира и вы, люди, за свою неправду заслужили наказания. Я хочу спасти вас, и вы скоро увидите меня снова приходящим с небесною силою. Блажен тот, кто воздает мне теперь почитание, все же прочие будут преданы мною огню, вечный огонь пожрет города, страны и народы. Те, кто не имеет веры в Страшный Суд, который ожидает их, будут потом напрасно сокрушаться и вздыхать. Напротив, верующие в меня получат от меня жизнь вечную". К этим страшным угрозам, — продолжает Цельс, — они примешивали странные, почти безумные и совершенно непонятные слова, смысл которых ни один разумный человек постигнуть не может, — так темны, непередаваемы их слова. Но зато первый попавшийся малоумный или болтун может объяснять их, как ему угодно. Этих мнимых пророков — заключает Цельс, — я сам не раз слышал собственными ушами».73 В этом известии Цельса, по-видимому, перемешаны черты пророков с чертами апостолов, но все же приведенное место несомненно характеризует проповедническую деятельность пророков. Даже и Цельс заметил, что они говорили не от своего лица, а от лица Духа Святого; он указывает, что пророки старались о разъяснении основных истин веры и говорили с сильным жаром; наконец, весьма вероятно, что и в самом деле пророки в своих речах не всегда были ясны, что их сообщения были темноваты и казались странными, — этого весьма можно ожидать от говоривших в экстазе. — Какие, в частности, мысли раскрывали пророки, мы не можем сказать. Но если признаем «Пастырь» Ерма произведением пророка II века, то можем составить себе ясное понятие о проповедях пророков. Впрочем, книга «Пастырь» известна, и нет надобности распространяться о ней. Книга эта, во всяком случае, не может относиться к очень ясным произведениям, по ее изложению. Достаточно припомнить описание «видений» Ерма, чтобы не заблуждаться на ее счет: в этой части книга носит малопонятный, апокалипсический характер.

Пророков в I и II веках было немало, но имен их мы почти не знаем. Вероятно, к числу их принадлежали лица, хотя и одушевленные религиозной ревностью, но не выдававшиеся своим образованием. Более известные пророки — следующие: Ерм — писатель «Пастыря», Мелитон Сардийский,74 мученик Папила (II в.);75 к пророкам древность причисляли дочерей диакона, одного из семи, — Филиппа, «дев, одаренных пророческим даром».76

Пророки продолжали свое существование в I и II веках, но едва ли они дожили до III века. В конце, а в иных местах даже в середине II века, институт пророков начал портиться и, видимо, клониться к упадку. Ерм в своем «Пастыре», произведении, явившемся около середины II века, находит весьма много недостатков, вкравшихся в институт пророков. Он говорит, что пророки стали проводить жизнь «в роскоши и удовольствиях»; брали деньги за свое пророчествование, а в случае отказа в деньгах не хотели исполнять своего пророческого дела; они сделались «наглы и болтливы»; они начали высоко думать о себе; поучали не только в церквах, но, вопреки правилу, они, подобно оракулам, стали давать ответы на частные вопросы людей пустых и легкомысленных; они стали подольщаться к лицам, которые обращались к ним с вопросами; они предрекали своим клиентам, что их суетные желания исполнятся; вообще они забыли, что пророки говорят во имя Духа Святого, не тогда, когда они хотят этого, а когда их будет к этому побуждать экстатическое состояние. Ерм называет ложных пророков своего времени «пустыми горшками», а их речи сравнивает с трубой, наполненной водою и направленной на небо — в расчете, что водяная струя пробьет свод небесный. Ерм рекомендует удаляться от таких ложных пророков.77 Писатель Διδαχή со своей стороны дает понять, что в его время пророческий институт уже не всегда стоял на высоте своего призвания. Из его предостережений против ложных пророков видно, что иные пророки назойливо и дерзко требовали себе денег и других вещей в награду за свое служение. Общество христианское, по словам того же писателя, начало довольно скептично смотреть на пророков. По крайней мере, только этим можно объяснить следующие вразумления указанного писателя, с которыми он обращается к верующим: «всякого пророка, говорящего в духе, не испытывайте, и не судите, ибо всякий грех отпустится, а этот грех не отпустится» (XI, 7). Очевидно, писатель уже старается охранять институт пророков от каких-то врагов этого последнего и призывает на голову непослушных страшные угрозы. Появление монтанизма с его мечтательным профетизмом тоже содействовало упадку пророков.

На основании довольно твердых исторических известий можно заключить, что пророки совсем прекращают свое существование вскоре после 180 года. Следовательно, они немногим пережили апостолов, существование которых закончилось около 150 года. В Римской церкви после Ерма, т. е. после 40-х годов П века, уже не встречаем пророков. Это и понятно. Сам Ерм указывает множество злоупотреблений, вкравшихся в деятельность пророков. Дальнейшее существование пророков стало делом невозможным и анахронизмом. В Малой Азии во времена развития монтанизма тоже не видим пророков церковного характера. Полемисты против монтанизма только выражали уверенность, что истинная церковь никогда не останется без пророков, но действительных наличных пророков они уже не знают. В Карфагене пророки уже совсем исчезают во времена Тертуллиана: перечисляя лиц, составляющих персонал представителей церкви, он не упоминает пророка.78 Пророки дольше всего, кажется, держались в Египетской церкви (свидетель — Διδαχή, как думают, египетского происхождения), но и здесь к началу III века пророки исчезают без следа. Ориген, опровергая Цельса, говорит: «Едва ли нужно верить Цельсу, если он утверждает, что он сам слышал пророков; ибо во дни его не появлялось никаких пророков».79 Ориген, значит, не знал уже пророков. Вот сведения о пророках I и II века. Эти сведения важны как для понимания истории епископата, являющегося наследником деятельности пророков, так и для объяснения многих древнехристианских памятников, где вскользь, но все же немало, говорится на тему о пророках.

Третий класс лиц церковного авторитета, о котором с уверенностью можно стало говорить только после открытия памятника Διδαχή, это, в собственном смысле, — учителя, дидаскалы.

Дидаскалы упоминаются в Διδαχή при исчислении лиц, составляющих предстоятельство церковное, — после апостолов и пророков, следовательно, они стояли ниже этих последних.80 Дидаскалы принадлежали к лицам, ведшим странническую жизнь. О них вместе с пророками и апостолами говорится: «если кто пришедши станет учить»81 и т. д. Из этого видно, что они не были оседлыми учителями. Дидаскалы учили христианским истинам те общины, которые они навещали; они, по выражению Διδαχή, старались об «умножении правды и знания Господа».82 В смысле проповедников положение их не было так высоко, как положение пророка. Они составляли как бы дополнение к пророческой деятельности. Главное отличие дидаскалов от пророков заключалось в том, что дидаскалы принимали это звание по личному усмотрению (в послании Иакова говорится: «не мнози учителие бывайте» — 1,3, — значит, каждый мог быть или не быть учителем: это его дело), напротив, пророк принимался за свое дело только тогда, когда он чувствовал, что его призывает к деятельности внешняя сила — Дух Святой. Впрочем, и дидаскалы считали свою деятельность проявлением действующего в них Духа Святого, и потому они в древности причислялись к лицам, в известной мере обладающим высшим благодатным дарованием.83 Дидаскал за свое служение имел право получать материальное содержание от общины, какой он служил, но точно не указывается на что именно он мог рассчитывать в материальном отношении. В Διδαχή на этот счет только сказано: «истинный учитель, как и всякий трудящийся, достоин своего пропитания».84 В этом отношении он заметно приравнивался к пророкам. Почтением в общине дидаскалы должны были пользоваться не в меньшей мере, как и пророки. А как высоко было это уважение к дидаскалам (а равно и к пророкам) видно из того, что в Διδαχή предписывается почитать их не меньше, если не больше — самих епископов.85 На высокое уважение к дидаскалам указывает и Ерм в «Пастыре», когда говорит, что учителя, свято и чисто учившие Слову Божию и неуклонявшиеся к худым пожеланиям, станут пребывать в будущей жизни вместе с ангелами.86 На столь же высокое уважение дидаскалов указывает и то обстоятельство, что многие древнехристианские писатели, давая в своих сочинениях наставления христианам, оговариваются, что они пишут не как действительные дидаскалы. Т. е. ясно, что они ставят дидаскалов выше себя и их словам придают особенный авторитет. Так поступают авторы посланий Варнава, Игнатий Антиохийский и Дионисий Александрийский.87

Что касается характера проповеднической деятельности дидаскалов и свойств их учения, то на этот счет мы имеем мало сведений. Едва ли, впрочем, их учительство было одинаковым с пророческим, хотя они, подобно пророкам, учили с церковной кафедры. С ранних времен немало было лиц в христианском обществе, которые не хотели довольствоваться млеком и искали твердой пищи — в духовном смысле, искали премудрости, высшего знания и разумения — в религии; им-то удовлетворить и имели в виду между прочим дидаскалы.

Дидаскалы продолжали существовать в церкви не только дольше апостолов, но и дольше пророков. Например в Риме, в то время, как авторитет пророков начал сильно падать, в эпоху жизни Ерма, — дидаскалы еще пользовались полным почетом. В одной из своих заповедей Ерм спрашивает руководящего им ангела (пастыря), так ли нужно смотреть на покаяние, как думают дидаскалы, — и получает ответ утвердительный.88 Авторитет дидаскалов, значит, стоит еще высоко. Дидаскалы преступили черту, разделяющую II от III века и долго держались в церкви и в III веке. В Египте, и главным образом в Александрии, дидаскалы существовали еще при Оригене; в его сочинениях упоминаются часто: учителя, или «учители церкви», или же такие лица, которые «у нас (в Александрии) мудро исполняли должность учителя»; достоинство священника и кафедру учителя Ориген оставляет на одной высоте, хотя уже знает и таких дидаскалов, которые мало были достойны своего звания.89 Даже после середины III века встречаем указание на дидаскалов в той же стране — в Египте. В одном селении, расположенном близ Александрии, Дионисий Александрийский по одному случаю созвал, как он говорит в послании, «пресвитеров и учителей тех братии, которые находились в селении».90 Но это, однако, самое последнее свидетельство о бытии дидаскалов в церкви; после этого след их существования сглаживается.

Причиной, по которой уничтожается, преходит институт дидаскалов, служат искажение и злоупотребления, вкравшиеся в этот институт, как это было и с апостолами, и с пророками. В одном из посланий под заглавием «О девстве», дошедших до нас под именем Климента Римского, но появившихся в начале Ш века, говорится (I, II): «Дидаскалы хотят быть и выказывать себя краснобаями. Да убоимся того суда, который угрожает (таким) дидаскалам. Тяжкому осуждению подлежать будут те учителя, которые проповедуют, а не делают» (того, о чем проповедуют).91 Их харизматическое учительство превратилось, по выражению А. Гарнака, в мирское.92 Значит, в среде дидаскалов появилась суетность, удаляющая их от их первоначального назначения. Затем, они, как и пророки последнего времени своего существования, говорили, может быть, и хорошо, но не исполняли того, чему учили. Этим они роняли себя в глазах христиан, — и самое существование их перестало интересовать этих последних.93

Все доселе изученные нами представители церковного авторитета — апостолы, пророки и дидаскалы — имеют между собой много общего и составляют собой в некоторых отношениях одно целое. Они составляли один из элементов древнейшего церковного предстоятельства. Элемент этот некоторые западные историки в отличие от других элементов называют религиозным или духовным. Но, кажется, точнее будет назвать его первохристианским элементом, так как к дальнейшей церковной истории он совсем исчезает.

II. Взаимоотношение епископа и диакона в глубокой древности

В древнейшие времена христианской истории епископы и диаконы составляли близко родственную между собою группу должностных церковных лиц. Они имели много общего в своем церковном положении и церковном служении. Но это нужно разъяснить и доказать, так как в настоящее время исконное сходство епископата с диаконатом почти совсем утратилось.

Задача эта однако же не принадлежит к особенно трудным и не нуждается в изысканных гипотезах. В древнейших памятниках обозначение должностей епископа и диакона всегда соединялось вместе, конечно, вследствие известного рода сродства этих должностей. Это раз. Затем, качества, которые требовались от лиц, избираемых в епископа и диакона, были почти тождественны, — опять доказательство того же тезиса. Далее, в управлении церковными делами диаконы в известных отношениях были самыми обыкновенными помощниками епископов, именно диаконы, а не кто другой: диаконат в некотором смысле был необходимым восполнением епископата. Мало того, функции тех и других имели очень много сходного и родственного. Но историческая судьба епископата и диаконата была далеко не одинакова. Епископы и с самого начала своего бытия занимали высокое положение в церковных обществах, а с течением времени авторитет их еще более возрос; напротив того, диаконат, — чем дальше шло время, — тем больше терял устойчивость на иерархической лестнице, пока не занял того скромного места, какое он занимает теперь. Правда, диаконы сохранили в памяти свое первоначальное должностное сродство с епископатом, пытались было занять более или менее высокое место в иерархии, непосредственно после епископа и выше пресвитера, но их попытки кончились полной неудачей, в особенности, на христианском Востоке.

Подкрепим все эти положения историческими данными, сосредоточивая свое внимание преимущественно на I и II веках, так как в это время происходят самые существенные процессы в развитии иерархии.

Что касается вопроса о сродстве епископата и диаконата в древнейшую пору церкви, то это доказывается, как мы сказали, прежде всего тем, что епископат и диаконат в древнехристианских памятниках подводятся под одну и ту же категорию — как группа сродных должностей. Послание апостола Павла к филиппийцам начинается, как известно, приветствием к церкви Филиппийской с ее епископами и диаконами (гл. 1, ст. 1), а о пресвитерах при этом нет упоминания. В первом послании к Тимофею различные предписания касательно епископов и диаконов объединяются (гл. 3), причем в этих случаях речи о пресвитерах нет. В различных памятниках, не исключая и апостольского века, епископство называется диаконией,94 а пресвитерство никогда так не называется. В памятниках послеапостольского времени встречаем много такого, что говорит о сродстве епископата с диаконатом. В послании папы Климента Римского епископы и диаконы представляются объединяющейся группой, причем не указывается резкого различия между ними. Климент пишет: «Апостолы, проповедуя по различным странам и городам, первообращенных по духовном испытании поставляли в епископы и диаконы для будущих верующих. И это не новое установление, — добавляет писатель, — ибо много веков прежде писано было о епископах и диаконах». Именно следующее написано в Писании: «поставлю епископов их в правде и диаконов в вере».95 Ерм в «Пастыре» поставляет епископов и диаконов в теснейшую связь между собою. Объясняя одно свое видение, он пишет: «камни квадратные и белые — это суть епископы и диаконы, которые были согласны Друг с другом и слушали взаимно друг друга»,96 То же самое встречаем у древних восточных писателей. Игнатий Антиохийский, рассуждая как епископ, показывает в своих словах особенно сердечно-близкое отношение к диаконам. Для диаконов он постоянно употребляет название: ωνδοσλοι, именует их «сладчайшими».97 В библейских сравнениях, какие употребляет Игнатий для обозначения членов иерархии, на долю диакона у него выпадают особенно лестные. Диакона, как и епископа, он сравнивает с самим Иисусом Христом. «Диакона и епископа — раскрывает он — нужно почитать как Иисуса Христа»;98 диаконам, по его представлению, поручено служение (διακονια) Иисуса Христа.99 Он заповедует почитать «диаконов, как заповедь Божию». А о епископах в то же время говорит, что они в среде верующих занимают «место Самого Бога».100 Очевидно, по представлению Игнатия, епископы и диаконы суть как бы представители Бога и Христа в христианской общине и соединены между собою самым тесным образом.101 В противоположность этому пресвитеров св. Игнатий сравнивает лишь с апостолами.102 Конечно, такое сравнение пресвитеров лишь с апостолами показывает, что к епископу был ближе, сроднее ему диакон. Из этого само собой открывается, что диаконы на первых порах очень много могли ожидать для себя в историческом будущем. Из писателей восточных приведем еще свидетельство Иустина Мученика. Иустин, высказывая мысль о том, что распоряжение дарами, приносимыми для евхаристии, принадлежит единственно предстоятелю — епископу, помощниками его в этом деле называет «диаконов».103 Приведенных свидетельств для нас и достаточно.

Первоначальное сродство епископов и диаконов прекрасно доказывается рассмотрением свидетельств касательно тех нравственных и практических качеств, которыми должны были отличаться как епископы, так и диаконы при исполнении их служения. Вот свидетельство апостольского века — из послания Павла к Тимофею. Апостол Павел требует совершенно одинаковых качеств от епископов и диаконов. Апостол о епископе говорит: он должен быть «непорочен, трезв», но того же он требует и от диаконов: диаконы должны быть «честны и непристрастны к вину». Апостол предписывает, чтобы епископ был «некорыстолюбив», но буквально с тем же требованием он обращается и к диаконам. Наконец, апостол Павел о епископе говорит: «он должен быть одной жены муж, хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностию»; а о диаконах он же говорит: «диакон должен быть муж одной жены, хорошо управляющий детьми и домом своим» (Гл. 3, 2 — 4.8.10.12). Сходство требований от епископов и диаконов ясно до очевидности. Проследим за свидетельствами на этот же счет в дальнейшей литературе церковной. У мужа апостольского Поликарпа (гл. 5) читаем: «зная, что Бог не бывает в посмеянии, мы, т. е. епископы, должны поступать достойно заповеди Его и славы. Подобно и диаконы должны быть непорочны пред Его правдою, как служители Бога и Христа». Известный памятник: «Учение двенадцати Апостолов» (Διδαχή των δωδεκα Αποστολων), говоря об избрании общиною епископов и диаконов (которые здесь весьма ясно рассматриваются как тождественная группа лиц), замечает: «поставляйте себе епископов и диаконов, достойных Господа, мужей кротких и несребролюбивых и истинных и испытанных».104 Очень ясно, что требования в отношении к тем и другим автор не различает, указывая тем на близкое сродство епископата и диаконата. В другом памятнике, известия и сведения которого считаются характеристичными для конца II века — в памятнике, известном под именем Canones ecclesiastici, требования в отношении как епископов, так и диаконов тоже мало разнятся одни от других. Так, о епископе здесь говорится: «епископу надлежит быть непорочным, нищелюбивым (φιλοπτωχος), честным, не пьяницей, не корыстолюбцем, не лицеприятным. Хорошо, если он — прибавлено здесь — неженат, а если не так, то должен быть мужем одной жены».105 А о диаконе в том же памятнике106 говорится: «диаконы должны быть честны, кротки и спокойны, мало пьющие вина, нелицеприятны (т. е. не должны смотреть угодливо на богатого и притеснять бедного); диакон должен быть муж одной жены и воспитывать своих детей». Требования от епископов и диаконов, как видим, и здесь не разнятся одни с другими. Но в этом же памятнике — Canones ecclesiastici — находим и еще одно свидетельство, чрезвычайно важное, так как оно неопровержимо доказывает первоначальное сродство указанных должностных церковных лиц. Уже в послании апостола Павла к Тимофею говорится: «хорошо служащие (диаконы) приготовляют себе высшую степень» (3, 13). Но какую именно степень — писатель не говорит. Памятник Canones разрешает этот вопрос самым положительным образом. Здесь говорится: «диаконы, добре и неосужденно служащие, достигают места епископского».107 Да, никакого другого, а именно (пастырского) епископского. Вот как далеко простиралось тогда сродство епископов и диаконов: диаконы по рассматриваемому памятнику являются самыми первыми и естественными кандидатами в епископы, они, так сказать, были епископами in spe. Наградой за ревностное служение диакона было повышение на иерархической лестнице, а на этой лестнице следующей ступенью для диакона было епископство. Теперь для нас понятным становится, почему в источниках нравственные требования от епископов и диаконов — не отличаются между собою; диакон с течением времени делался епископом, следовательно, от него естественно было требовать качеств, которые не посрамили бы его будущего высшего служения.

Обратим, наконец, внимание на сродство епископата и диаконата, поскольку это сродство выражалось в функциях, принадлежащих епископам и диаконам. Функции этих лиц с самого начала были очень широки: они относились как до богослужения, так и управления церковной общиной,108 управление требовало, конечно, побочных занятий, например, письменного сношения, всякого рода надзора и т. д. В нашу задачу, впрочем, не входит исчисление и изучение всех этих функций. Но как бы то ни было, несомненно, что во всех указанных функциях диаконы принимали очень большое участие: они были, так сказать, правой рукой епископов.109 — Для доказательства сродства епископата и диаконата в их функциях остановимся на рассмотрении лишь одной функции, которая довольно мало привлекает к себе внимание историков, но которая имеет важное значение в древнейшей истории христианства. Епископы и диаконы одинаково имели очень большое участие в распределении — кому следует — материальных средств церкви. Обыкновенно думают, что первохристианство было так поглощено религиозной идеей, что мало или почти совсем не заботилось о вещественном благополучии общин. Но это далеко не так. Церковь не только обновляла дух человека, но незаметно пересоздавала и социальный строй на новых началах: а этого нельзя было сделать, оставив в стороне материальное положение верующих. А если так, то кто-нибудь в церковных общинах должен был взять на себя заботы о материальном положении верующих той или другой церкви. Это и сделалось с самых ранних пор христианства функцией епископов и диаконов. Здесь не место распространяться о способах, какими приобретала церковь свои материальные средства; как они утилизировались. Обо всем этом будет сказано в другом месте.110 Здесь же скажем лишь то, что прямо относится к поставленному нами вопросу. В самом понятии епископа заключается уже мысль, что он, как таковой, есть главный распорядитель финансовой стороной жизни общины. В древнеязыческих надписях и памятниках открыто несколько таких случаев, когда заправители финансовой стороны известной римской коллегии или государственные чиновники, заведующие раздачей хлеба бедным классам народа, названы прямо именем: епископы.111 Но это, конечно, не так важно. Важнее то, что и христианские памятники между другими функциями епископа ставят на очень видное место свойственные ему заботы о материальном положении общины. Известно предписание апостола Павла в послании к Титу, касающееся епископа: «епископ должен быть непорочен (неукоризнен), как Божий домостроитель» (οίκονομος) (1, 7). Нет никакой необходимости понимать это предписание в каком-нибудь переносном, а не буквальном смысле. По-видимому, такое толкование подрывается выражением апостола Павла, в котором он называет епископов: «домостроителями (οίκονομος) Тайн Божьих (1 Кор. 4, 1). Но это место служит параллелью к вышеприведенному, ибо в 1 Кор. 4, 2, требуется, чтобы епископ был «верным» домостроителем (экономом), а это требование уместно в тех случаях, когда открывается возможность для присвоения чего-либо чужого. С другой стороны, нужно помнить, что апостол материальное вспомоществование именует εύχαριστια, а плодами такого дела почитает χαρις и δικαιοσυνη (2 Кор. 9, 10 и далее). Памятники древнехристианской литературы даже требуют такого буквального толкования выражения: οίκονομος, т. е. в значении распорядителя денежными средствами общины и пекущегося о том, чтобы все известные лица были удовлетворены в необходимом. Иллюстрацией такого понимания могут в полной мере служить Постановления Апостольские, письма св. Киприана, Canones ecclesiastici. В этом последнем памятнике, в центре всех других требований, предъявляемых к епископу, стоит требование, чтобы он был φιλοπτωχος. Он, епископ, должен быть всегда готовым изыскать и оказать помощь неимущему.

Рассматривая же по отношению к этой епископской функции деятельность диакона древнейшего времени, видим, что и диаконы делали то же дело, какое составляло обязанность епископов. Назначением диаконов было между прочим заботиться о материальном благосостоянии общины, что самым тесным образом сродняло эти две должности. Мы не будем упоминать о побуждениях, указанных в Деяниях, — учредить должность диакона. Это известно.112 Факт этот красноречиво говорит сам за себя. Комментарии будут излишни. Посмотрим на другие свидетельства, относящиеся к тому времени, когда круг обязанностей диакона расширился. Что же видим? И тогда диакон, подобно епископу, в значительной мере был отдан попечениям об удовлетворении вещественных нужд общины, и, главным образом, неимущих ее членов. Послеапостольская литература достаточно удостоверяет в этом. Игнатий Антиохийский говорит о диаконах: «диаконы — не служители только яств и питий, но слуги Церкви Божией; им нужно остерегаться обвинений, как огня».113 Писатель представляет диаконов экономами, причем внушает, чтобы они делали свое дело, как дело Божие, и боялись обвинений, разумеется, в хищении имущества. В Διδαχή диаконы наравне с епископами представляются близко стоящими к управлению и расходованию материальных средств общины. Еще яснее эта обязанность диаконов выставляется в другом древнем памятнике — Canones ecclesiastici. Здесь указывается, что в их распоряжении находилась церковная Λογια, т. е. церковная сокровищница, в которой хранились деньги, собираемые с членов общины в пользу нуждающихся. В памятнике предписывается диакону, чтобы он не разрешал бедным пользоваться деньгами, хранящимися в церковной сокровищнице. Мало этого: ему внушается, чтобы он заботился как о приумножении церковных доходов, так и о развитии общественной благотворительности.114 По мнению одного западного ученого (А. Гарнака), в памятниках христианской древности потому особенно настойчиво требуется трезвость от диаконов, а вместе и епископов, что те и другие имели в своем распоряжении много вина (оно жертвовалось верующими для Евхаристии и агап — вечерей любви, и остаток вина делился между лицами иерархическими и другими лицами, имевшими право пользоваться церковным достоянием). А если на их руках было много вина, то понятно, что хорошим хозяином по этой части мог быть только не пьяница. — Очень характеристичны для определения как отношений диаконов к управлению церковным имуществом, так и близости диаконов к епископам в указанном направлении — характеристичны следующие факты, заимствуемые из III века. В Римской церкви епископ в тех случаях, когда ему угрожала мученическая смерть, обыкновенно передавал управление церковным достоянием не пресвитерам, а диакону. Так епископ Корнелий передает управление церковным имуществом диакону Стефану, епископ Луций — тому же Стефану, а епископ Стефан, в свою очередь, диакону Сиксту. Заслуживает внимания еще следующий факт: когда римский епископ Сикст мученически пострадал, то языческая власть в Риме схватила диакона Лаврентия, предполагая, что именно у него находятся церковные деньги, бросила его в темницу и всякими насилиями старалась заставить его выдать сокровища.115

Таким образом, древнехристианские документы удостоверяют нас, что епископы и диаконы вначале имели близкое сродство между собою, — и это не в одном каком-нибудь, а многих отношениях. Но однако же эта близость, это сродство епископата и диаконата, как известно, не удержались впоследствии: епископат ушел далеко, диаконат сильно отстал. Такое разъединение диаконата и епископата имело свои причины; их мы разъясним.

Но прежде заметим, что разъединение двух родственных должностей произошло не вдруг. По-видимому, было даже время, когда диаконат мог рассчитывать, что он немного отстанет от епископата в своем развитии. Это время, впрочем, было непродолжительно. В одной фразе в Постановлениях Апостольских, фразе, носящей на себе следы древности, в таких высоких чертах описываются должности как епископа, так и диакона: «ныне, — говорится здесь, — место Аарона занимает у нас диакон, а место Моисея епископ. Итак, если Моисея Господь назвал Богом, а Аарона пророком, то и вы чтите епископа, как Бога, а диакона, как пророка его... Как Сын (Божий) есть ангел и пророк (Бога) Отца, так и диакон есть ангел и пророк епископа».116 Судя по этим словам Постановлений, диакон имел некогда такое же значение, какое Аарон при Моисее, — следовательно, значение очень большое, — не говорим уже о других сравнениях, какие встречаем в той же тираде. Памятник середины II века — Διδαχή, исчисляя качества, требуемые от епископа и диакона, не полагает никакого различия в этих требованиях. Епископ и диакон для писателя совершенно уравниваются между собою в этом отношении. Мало того: писатель, внушая христианам отнюдь не показывать пренебрежения к епископам и диаконам, называет их одинаково лицами, достойными почтения: они — τετιμημενοι (гл. 15) — в равной степени, как те, так и другие. — Диаконы, по крайней мере в глухих провинциях, например, в Испании, успели достичь большой власти, как будто они в самом деле были уже епископами. В правилах одного древнего собора некоторые испанские диаконы названы regentes plebem.117 Такое название очень мало приличествует диакону, каким он стал позднее. Наконец, можно указать еще на тот факт, в доказательство раскрываемой мысли, что в римской церкви в древности долго держались обыкновения ставить в епископы Рима не пресвитера, а именно диакона.118

Но все-таки такое высокое положение диакона, доказываемое приведенными известиями и фактами, как мы говорили, было кратковременно и во всяком случае не прочно. Между двумя некогда родственными должностями — епископатом и диакона-том — происходит разъединение. Епископ уходит вперед, заняв высокое положение на иерархической лестнице, а диакон остается далеко позади. Это условливалось историческими причинами, на которые и укажем теперь.

Несмотря на свое близкое сродство с диаконатом, епископат все же с самого начала имел многие и существенные преимущества в сравнении с первым. В чем заключались эти преимущества, считаем лишним исчислять, это легко припомнит каждый. Конечно, эти преимущества с самых ранних пор выгодно отличали епископов от диаконов. Но это не главное. В ходе исторической жизни епископы не остались на той ступени, на какой они стояли прежде, а поднялись выше. Епископы стали возрастать в своем авторитете по сравнению с более ранним их положением. Но они возвысились не во всех местах христианского мира одновременно. В одних местах возвышение епископов произошло раньше, в других несколько позже. Тем не менее в середине II века или несколько позднее факт этот стал несомненным историческим фактом: все епископы этой эпохи возросли в своем значении. Такое возвышение епископа совершилось не путем какой-то узурпации и не было плодом каких-либо деспотических стремлений, как утверждают протестантские богословы, недолюбливающие епископский институт. Ничего такого не было. Дело происходило на почве строгой законности и с соблюдением всех правил. Кончили жизнь, переселились в вечность люди, которые оставили после себя богатое наследство. Прямых наследников не оказалось. За неимением ближайших родственников, наследство, по закону, перешло к боковой линии. А такой боковой линией и оказались епископы. Они и получили наследство. Вот и все... Недавно открытый памятник Διδαχή прекрасно разъясняет в чем дело. Здесь (гл. 15, ст. 1—2) заповедуется христианам: «не показывайте пренебрежения к епископам,119 они должны почитаться вами вместе с пророками и дидаскалами;120 ибо они совершают для вас служение пророков и дидаскалов». Итак, писатель Διδαχή требует для епископов почтения на том основании, что они стали исполнять служение пророков и дидаскалов. Другими словами, здесь епископам предписывается оказывать ту почесть, какая доселе принадлежала другим лицам — пророкам и дидаскалам. Это значит, что епископы теперь, когда писал автор Διδαχή, стали заменять собою этих последних, приняв на себя их миссию. Так действительно и было. Тот же памятник дает знать, что в иных местах, в иных церквах уже не встречалось пророков (гл. 13, 4). Отчего же это произошло? Да оттого, что весь вообще институт странствующих апостолов (не учеников Христа), пророков и дидаскалов с течением времени, как мы знаем, начал атрофироваться; он умирал медленной смертью подобно тому, как умирает престарелый человек. Вот наследством от этих-то вымирающих пророков и дидаскалов и воспользовались епископы. Оно перешло к епископам, потому что они были самыми видными предстоятелями общины после пророков и дидаскалов.121 Это было чрезвычайно выгодно для авторитета епископов. Они стали пользоваться таким же уважением, каким доселе пользовались пророки и дидаскалы, эти важные лица, действовавшие во имя Святого Духа. Наследство, доставшееся епископам от пророков и дидаскалов, было очень значительно. Пророки и дидаскалы были проповедниками в общинах, они были наставниками в «правде и знании Господа».122 Стать на место этих пророков и дидаскалов значило — занять то видное положение, какое занимали вымиравшие пророки и учителя. Эти последние были, как их называли, глаголавшие слово Божие (Евр. 13, 7). Теперь такими должны были сделаться епископы — с исчезновением специфических проповедников. Они стали возвестителями «здравого слова» (Тит. 2, 8), чем доселе были пророки и дидаскалы. Пророки и дидаскалы, по своей идее, не были проповедниками местными; они принадлежали многим или всем церквам, почему они и были странствующими. Епископы, заняв место этих лиц, сами таким образом являлись вождями не одной своей церкви, а подобно пророкам и дидаскалам представителями всей церкви. Положение вещей, положение, совершенно от личной воли епископов независимое, создавало условия, весьма благоприятные для развития их авторитета. Они стали учить в церкви, как доселе это делали пророки и дидаскалы. Но спрашивается: разве раньше этого времени епископы не учили в церкви? Апостол Павел в пастырских посланиях требует от епископов учительности (1 Тим. 3, 2; Тит. 1, 9); но последующая церковь не так строго настаивала на этом качестве. Это отчасти и понятно: институт апостолов, пророков и дидаскалов, который существовал такое продолжительное время с их миссией «глаголать слово Божие» — учить верующих, — делал не столь настоятельною потребность в учительности епископов. Памятник Canones ecclesiastici, заключающий в себе известия, рисующие положение церкви конца II века, говоря о требованиях по отношению к епископу, замечает: «если епископ необразован (άγγραμματος), то он должен быть, по крайней мере, кроток»123 и т. д. Подобного же рода заметку находим в так называемых Постановлениях Апостольских; здесь говорится: «да будет епископ, если возможно, образован, а если он будет необразован (άγγραμματος), то да будет...» и пр. (Кн. II, гл. 1). Примеры епископов, не имевших никакого образования, очень нередки в древнейшей церкви. Следовательно, если епископы, волею судеб поставленные на месте пророков и учителей, — с тем вместе начинают новое для них дело124 — учить народ, то в этом последнем факте нет ничего удивительного и непредвиденного.125 К сожалению, мы мало знаем таких епископов, которые носили бы на себе ясные следы той перемены в положении епископов, о которой у нас речь. Но, однако же, мы не лишены возможности привести пример двух епископов II века, которые жили на рубеже, отделяющем церковь с пророками и дидаскалами от церкви, в которой место этих лиц в известном отношении только что занято епископами. Разумеем двух епископов Малоазийских середины II века: Поликарпа Смирнского и Мелитона Сардийского, о которых упоминается в источниках, что «они (по терминологии Διδαχή) исполняли служение пророков», хотя они несомненно были епископами; о Поликарпе даже замечено, что он был не только пророком, но и дидаскалом.126

Итак, епископы, заняв место прежних пророков и дидаскалов, получили важное отличие в сравнении с тем, чем они были до сих пор. Они стали вождями христианских обществ в учении. С этих пор, приблизительно с конца II века, первым предикатом епископского звания стало учительство. Постановления Апостольские, определяя признаки епископа, на первом месте ставят: он есть «служитель слова» (II, 26). Вместе с этим епископы в качестве наследства от прежних пророков и дидаскалов получили и многое другое, весьма важное. Если епископы впоследствии стали называться «первосвященниками», то это есть наследие от пророков, которым было усвоено это имя.127 Если с конца II века в памятниках начинают упоминать о кафедре епископа и пресвитеров, то можно догадываться, что это та самая кафедра, на которой первоначально восседали пророки и дидаскалы. Если в памятниках так часто упоминается о начатках, как законной принадлежности епископа, то из Διδαχή (гл. XIII) мы знаем, что начатки первоначально назначались для вознаграждения пророков (и дидаскалов).

Вот инвентарь того наследства, которое получили епископы по смерти пророков и дидаскалов.

С этим наследством епископы вскоре достигают той высоты, на какой они и остаются в церковной истории. Немного спустя Киприан, описывая достоинство епископа, пишет: «Господь избрал апостолов, т. е. епископов. Церковь утверждена на епископах. Единство (Церкви) предано от Господа чрез апостолов нам, преемникам их. Ты должен знать, что епископ в Церкви и Церковь в епископе, и кто не с епископом, тот не может быть и в Церкви»128 и т. д.

Все эти определения епископской должности, какие мы исчислили и разъяснили выше, сами по себе не абсолютно новы: они — explicite или implicite — уже даны в апостольских писаниях, но только они раскрывались путем практики в течение истории и получили здесь свой должный смысл с постепенностью.

Обращаемся к истории диакона в древнее время. Как не похожа судьба диаконов на судьбу епископов! Будучи родственны между собою вначале, потом епископы и диаконы разошлись дорогами. Епископы высоко поднялись, а диаконы далеко остались позади. Отчего это зависело? Исторический процесс не благоприятствовал развитию диаконата. Наследием, оставшимся от харизматических личностей (пророков и пр.), воспользовались лишь епископы, а на долю диаконов, в действительности, почти ничего не пришлось. На вопрос, отчего это зависело, получается такой ответ: диаконы, по различным обстоятельствам, оторвались от своей связи с епископатом — и потому наследство от харизматических учителей миновало их рук. Случилось это весьма скоро. В памятнике Canones..., относящемся по своему содержанию к концу II века, диакон является значительно сниженным на иерархической лестнице. Здесь иерархические лица исчисляются в таком порядке: епископ, пресвитер, чтец, диакон.129 Диакон занял место не только ниже пресвитера, но и чтеца.130 Правда, диаконы впоследствии поправились, повысились на одну степень в иерархическом списке, но во всяком случае видно, что они сильно отстали в развитии от епископата. Причин такого уничижения диаконов можно указать несколько. Во-первых, епископы, в соответствие апостольской заповеди и ввиду потребностей времени, сделались истолкователями слова Божия и христианского учения с церковной кафедры. А это намного возвысило их авторитет. Примеру епископа, хотя и не скоро, последовали пресвитеры: ранее III века (например, при св. Киприане) мы не знаем учащих пресвитеров. Что же касается диаконов, то они остались в стороне от этой функции в первые три века, от каких бы причин это ни зависело. Таким образом, диакон отрывался от епископа, уступая место другим лицам. Ясно, что диаконам оставалось только занять следующее низшее место. К указанной причине присоединились и другие. Вместе с развитием иерархии появилось стремление в церковном сознании — поставить новозаветную иерархию в параллель с ветхозаветным священством. Неправильно, однако же, было бы думать, что новозаветная иерархия развивалась под влиянием ветхозаветных идей о священстве, как предполагают иные протестантские ученые. Этого не было. Сначала новозаветная иерархия создалась, а потом уже стали искать аналогий для нее в иудействе. Вследствие этого последнего стремления стали уподоблять епископов — ветхозаветным первосвященникам, пресвитеров — священникам, а диаконов — левитам.131 А так как левиты имели небольшое церковное значение, то подобная аналогия повела к уничижению самого диаконата. Далее, диаконы недолго удержались около церковной кассы в качестве экономов, чем они были раньше, и недолго оставались помощниками епископа в деле распределения церковных средств между нуждающимися. Но как скоро это случилось, — а отношение их к церковной благотворительности, как мы знаем, очень возвышало диаконов, — последние превратились в простых помощников высших членов иерархии при совершении богослужения. От таких-то причин произошло то, что диаконы не возвысились вместе с поднятием значения епископа, а принуждены были занять невысокое Место в иерархии.

Нельзя однако утверждать, что диаконы спокойно подчинились своему печальному жребию, забыли свое прежнее выгодное иерархическое положение и отказались от всяких попыток подняться Вслед за епископом в своем авторитете и правах. История показывает противное. Диаконы не скоро забыли о том, что некогда будущее рисовалось им в более привлекательных чертах и что их мечты были не безосновательны. Известно: каждому жалко потерять свое. В течение всего III века мы видим немало фактов, которые показывают, что диаконы делали смелые попытки воротить потерянное значение — стать выше пресвитеров, которые оттеснили их от епископов. Замечательно, что епископы, помня свое прежнее сродство с диаконами, охотно помогали диаконам осуществлять их попытки возвыситься, — и во всяком случае не заботились о том, чтобы смирять их и ограничивать. Так было, впрочем, главным образом, на Западе.132 На Востоке диаконы, по-видимому, скоро и безропотно подчинились силе обстоятельств. На Западе же и в III веке не редкость встретить такие случаи, что диаконы, а не пресвитеры, с соизволения епископа, делались самостоятельными блюстителями какого-либо прихода или местечка.133 Иные из этих уполномоченных диаконов до того забывались и надмевались, что дерзали совершать божественную Евхаристию,134 следовательно, присваивали себе функции пресвитера или епископа. С другой стороны, на Западе встречаем странные факты, когда самые пресвитеры как будто не считали себя вправе отличать себя от класса диаконов. Из писем святого Киприана видно,135 что во время тяжкого гонения пресвитеры принимали на себя исполнение обязанностей диаконов. Из этого случая, пожалуй, даже можно делать более неожиданный вывод, чем какой сделан нами. Если пресвитеры исполняли служение диаконов, то выходит, кажется, что они ставили себя ниже диаконов: ибо временным заместителем известного должностного лица бывает низший, а не высший. Такой порядок вещей продолжался, однако же, недолго. В начале IV века как на Западе, так и на Востоке, церковь принимает меры для прекращения самоволия диаконов и против мирволения епископов к этим последним. На соборе Арелатском 314 года составлено правило против несообразных притязаний городских диаконов, которые, пользуясь своей близостью к епископам, позволяли себе очень много. Правило гласило: «диаконы в городах не только надмеваются, но и присваивают честь пресвитеров, почему (определено) диаконы должны быть в подчинении у последних».136 Немного спустя Никейский Вселенский собор составляет другое подробное правило, которым полагался предел вольностям и притязаниям диаконов. Вот это правило: «дошло до святого собора, что в некоторых местах и городах диаконы преподают Святое Причастие пресвитерам, тогда как не предано, чтобы неимеющие власти возносить тело Христово, предавали его возносящим. Также узнано и то, что некоторые диаконы даже прежде епископов касаются Святого Причастия. Все это должно быть прекращено. Даже и сидеть среди пресвитеров (вероятно, за богослужением) не дозволяется диаконам; ибо, если это бывает, то вопреки правилу и порядку. Диаконы, — постановлять собор, — должны оставаться в своих пределах, помня, что они служители епископов и ниже пресвитеров» (Прав. 18). В этих последних словах Вселенского собора окончательно определено, какое место диакон должен занимать в среде иерархии. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в течение III века ни на одном соборе не сделано подобного ясного определения, что диакон ниже пресвитера. После времен Никейского собора на Востоке не встречаем случаев иерархической притязательности диаконов, если только подобные случаи раньше имели место здесь,137 так как можно думать, что правило никейское вызвано, главным образом, лишь западными беспорядками. Что касается Запада, то там и после правила Никейского диаконы продолжали еще важничать и считать себя выше пресвитеров. Блаженный Иероним в одном из своих писем жалуется на то, что в Риме диаконы, за отсутствием епископа, позволяли себе садиться между пресвитерами, и за столом осмеливались преподавать благословение пресвитерам.138 Беспорядки на Западе и впоследствии не скоро прекратились, как это видно из правил западных соборов V и VI веков.

III. Пресвитеры во времена глубокой древности

При изучении истории иерархии, мы, естественно, встретились с вопросом о пресвитерах, их происхождении, а также и положении их в древнейшие времена. А для разъяснения его обратились к сочинениям более известных русских канонистов, в надежде найти в них, по крайней мере, руководственные нити и некоторые указания. Но, к сожалению, нам пришлось обмануться в своих ожиданиях. Начали мы просмотр вышеуказанных сочинений в хронологическом порядке. Раньше других оказалось появившимся в свет сочинение профессора Н. А. Заозерского, разумеем его диссертацию на степень доктора церковного права, под заглавием: «О церковной власти» (Серг. Пос., 1894), в которой находится немало речей о пресвитерстве древнейшего, апостольского века. Что такое за пресвитеры были в эту пору? На этот вопрос, не обинуясь, автор отвечает так: «Пресвитеры суть начальствующие лица в данном местном христианском обществе — προεστώτες, ηγουμενοι: верные должны по заповеди апостольской подчиняться и покоряться им; они несут ответственность пред Богом о вверенных им душах; они προισταμενοι — предстоятели церкви, по отношению к которым верные должны оказывать полное уважение и воздавать честь; они — ποιμενες, пастыри, руководящие верных в благочестии и жизни, по заповедям Господним и апостольским; они επισκοποι, блюстители веры и нравственности, они учителя, оглашающие паству свою словом истины; они совершители христианского богослужения не только общественного, но и частного, по требованию частных членов паствы своей. Апостолы-благовестники оставляют на них (?) попечение и ответственность за верных, поручая пастырской попечительности пресвитеров утвердить их в вере и доброй жизни, отстранять от соблазнов внутренних и оттуда приходящих». А затем автор формулирует свой взгляд в следующих выражениях, предотвращая всякий повод к каким-либо недоразумениям. «Должность пресвитеров (есть должность) епископов, пастырей и учителей — так характеризуется пресвитерское служение в Святом Писании. Новопросвещаемые общины христианские в них получили руководителей, учителей и епископов» (стр. 100—101).

Читатель, конечно, и сам замечает, что профессор Заозерский как будто бы уж слишком возвеличивает своих пресвитеров, поставляя их чуть ли не на одной и той же иерархической ступени с их высшим начальником. Читатель не ошибается: автор простерся далеко за пределы надлежащего.139 Его изображение пресвитерства апостольского века очень мало соответствует исторической действительности. Известно, что кто слишком много доказывает, тот ничего не доказывает. Это случилось и с доктором церковного права, рассуждающим вопреки всякому праву.

Вся наша ближайшая речь будет посвящена раскрытию вопроса о пресвитерах древности, а потому обязательно обращено будет нами внимание и на пресвитерство апостольского века. Теперь же пока ограничимся лишь необходимыми замечаниями по поводу научной теории профессора Заозерского. Оставляем, впрочем, в стороне все рассуждения его, а лишь разберем некстати употребляемые им термины, несомненно заимствованные из апостольских писаний и характеризующие апостольский век. Говорим о греческих словах, введенных автором в вышеприведенную его речь. Все эти слова совсем не значат того, что они должны будто бы означать, по воле профессора Заозерского.

Προεστώτες («начальствующие»: 1 Тим. 5, 17) не может быть приложено к пресвитерам, ибо нигде в апостольских писаниях пресвитер не называется «начальствующим». Правда, в рассматриваемом месте к слову этому прибавлено: «пресвитеры», но под пресвитерами здесь нужно разуметь епископов, ибо далее в том же стихе о «начальствующих пресвитерах» говорится, что они в иных случаях с особенной ревностью «трудятся, в слове и учении» (т. е. проповеди); но несомненный факт, что ни в апостольское время, ни во втором веке никто и никогда не предъявлял никаких требований по части церковного учительства к пресвитерам. Профессор Н. С. Суворов140 говорит: «служение слова (церковное учительство) не было первоначально существенной принадлежностью должности пресвитерской» (стр. 16). Этого замечания по вопросу пока и довольно.141 Не пресвитеры в изучаемое нами время занимались церковным учительством, а харизматические учителя, составлявшие характеристическую принадлежность первенствующей церкви, т. е. I и II века.142 Над этим же делом должны были трудиться и епископы (Тит. 1, 9—11).

Ηγουμενοι («наставники»: Евр. 13, 7). Это выражение апостола Павла не имеет тоже никакого отношения к пресвитерам. «Наставники» и суть наставники, т. е. учителя. Так как мы знаем один класс учителей, исключительно преданный наставническому делу на первых порах жизни церкви — это «харизматические учителя»; то к ним и относится рассматриваемое изречение Павла.

Προισταμενοι («предстоятели»: 1 Фессал. 5, 12). Что такое предстоятели? Кто определит это с точностью? Во всяком случае тот погрешит, кто под предстоятелями будет разуметь здесь пресвитеров. Если апостол в рассматриваемом месте не говорит ни о епископах-, ни о пресвитерах, а неопределенно упоминает предстоятелей, то простая логика требует разуметь здесь лишь высших представителей иерархии, епископов. Да и знает ли профессор Заозерский, — когда именно введен пресвитерский институт в церквах, образовавшихся из язычников, обратившихся в христианство? Первое послание к Фессалоникийцам, по своему происхождению, относится к 53 году, т. е. оно явилось очень рано в истории деятельности апостола Павла; еще раньше, значит, возникла сама церковь Фессалоникийская. А допускать очень раннее появление пресвитерского института в церквах, образовавшихся из язычников, у нас нет и не может быть оснований. Пресвитерат, по его происхождению, как это допускает и профессор Заозерский (стр. 98—99), мог возникнуть первоначально лишь на почве иудейской, точнее — иерусалимской, и не вдруг мог привиться на почве языческого народа. Есть все основания полагать, что институт пресвитерата здесь ввелся лишь к концу деятельности апостола Павла; а в более ранних христианских общинах языческого мира он не встречался еще. Припомним, что апостол Павел, обращаясь с посланием к церкви Филиппийской и приветствуя ее представителей, упоминает о епископах и диаконах (1, 1), но молчит о пресвитерах, вероятно потому, что их в этой церкви не имелось. Но возможно ли это дело, чтобы какая-либо церковь имела епископа или епископов, но лишена была пресвитеров? Дело очень возможное, как уверяет в этом святой Епифаний, епископ Кипрский. Принимая во внимание вышеуказанное место из послания к Филиппийцам, святой отец пишет: «где не оказывалось человека, достойного епископства, там место оставалось без епископа; где же была нужда, и были люди, достойные епископства, там поставляемы были епископы. Так как народа было немного и из них некого было ставить во пресвитеры (а по древнему правилу при епископе, заметим мы, их всегда бывало несколько), то довольствовались одним местным епископом. А без диакона епископу быть невозможно. Христианская церковь тогда не получила еще полного устройства, отчего в то время и было такое ее положение. В каждом деле не сначала все есть, но с течением времени все устроится».143 Таким образом, открывается вероятность предположения, что в Фессалоникийской церкви в 53 году даже и совсем не было пресвитеров: вся иерархия ограничивалась епископом и диаконами при нем.144

Noluevec; — «пастыри». Профессор Заозерский почему-то не говорит, из какого апостольского писания заимствовал он этот термин, будто бы характеризующий пресвитеров апостольского века. Осмеливаемся предположить, что в рассматриваемом случае профессор канонического права имеет в виду послание к Ефес. гл. 4, ст. 11. Но если наше предположение верно (а другого мы не можем сделать), то должны сказать, что выражение это совсем не относится к пресвитерам. Достаточно полностью привести этот стих послания, чтобы исчезли всякие сомнения в решении вопроса. Апостол Павел говорил: «Он (Христос) поставил одних апостолами, других пророками,145 иных евангелистами, иных пастырями и учителями». Где здесь можно находить подтверждение мысли г. Заозерского, мы этого не знаем. В других новозаветных книгах выражения: ποιμην и ποιμνιον (стадо) ясно и исключительно относятся к епископу и его пастве (1 Петр. 2, 25; Деян. 20, 28).

Разберем наконец последний термин, который прилагает г. Заозерский к пресвитерам апостольского века, в качестве их характеристики. Это — επισκοποι («блюстители»: Деян. 20, 28). Г-н Заозерский, как мы видели выше, уверяет и утверждает, что его пресвитеры были и назывались «епископами». А по нашему мнению, напротив: нигде и никогда! Прав профессор церковного права в Московском университете Н. С. Суворов, когда решительно говорит: «епископ был вместе и пресвитером, но не наоборот» (речь идет о веке апостольском, стр. 16). Профессора Заозерского увлекло то обстоятельство, что в книге Деяний в гл. 20 передается содержание речи апостола Павла к пастырям церкви, которых апостол хотя и называет «епископами», но которых дееписатель именует лишь «пресвитерами» (ст. 17). Наш русский автор признает более точным наименование, которое дает этим пастырям евангелист Лука, а наименованию, употребленному самим апостолом, отказывает в надлежащей точности. Но русский канонист неправ. Апостол держал речь действительно к епископам, а не к пресвитерам, и называет этих пастырей их настоящим именем. Если бы профессор Заозерский подумал над словами апостола, с какими он обращается к пастырям, собравшимся в Милете (дело было именно здесь), то он понял бы, что с выраженными при этом случае поручениями Павел мог обратиться только к епископам; последний внушал:

«внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святой поставил вас епископами (блюстителями) пасти церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своею» (20, 28). Спрашивается: если апостол так говорил к пресвитерам, то что же еще он мог бы сказать в том же роде, обращаясь, по Заозерскому, к епископам, этим высшим «пастырям» и «блюстителям» церкви Господней? Нет, здесь речь обращена не к пресвитерам, которых, может быть, в это время еще и не существовало в Ассийской провинции, а к настоящим епископам, которых апостол безошибочно и называет принадлежащим им титулом: «епископы». Выше мы сказали, что профессор Заозерский вместо точного наименования пастырей, собравшихся по приказанию апостола в Милете, вместо наименования, употребленного этим последним: «епископы», выбрал менее точное, употребленное писателем книги Деяний в отношении к тем же лицам. Но из этого отнюдь не следует, что вина с г. Заозерского снимается и возлагается на свящ. Дееписателя. Нет, вина полностью остается за одним лишь русским профессором. Дееписатель в своем историческом произведении ни разу не употребляет термина: епископ. Этот термин для него как бы не существует. Что же это значит? А значит это то, что св. Лука, по примеру других новозаветных писателей, для обозначения должности епископской употребляет выражение: пресвитер, и это как в рассматриваемом случае, так и когда он говорит о рукоположении пастырей Павлом и Варнавою для «каждой церкви», а в числе их церквей Антиохийской, Иконийской и Листрийской (14, 23).146 Если бы мы пожелали согласиться с г. Заозерским и приняли его мнение, что в 20 гл. 28 ст. Деяний говорится о пресвитерах, то первый христианский историк Лука являлся бы в наших глазах каким-то поборником пресвитерианской церкви, ибо рассматриваемое место Деяний есть, ведь, единственное, в котором этот свящ. историк ясно говорит о епископах как явлении действительно существовавшем во времена апостольские. Но этой опасности и не подозревает наш профессор.

Попутно займемся таким вопросом. Но справедливо ли допускать, что во времена глубокой древности названия «епископ» и «пресвитер» иногда смешивались, причем первый назывался этим последним именем? Не есть ли это протестантская выдумка? Ничуть. Начнем с новозаветных писателей, изображавших состояние церкви апостольского века. Апостол Петр пишет: «пресвитеров ваших умоляю, я сопресвитер» (1 Петр. 5, I).147 Без сомнения, под первым выражением Петр разумеет епископов, а не пресвитеров; ибо невозможно представить себе, чтобы апостол, получивший «ключи царствия» в наименовании: «сопресвитер» уравнивал себя со второю степенью иерархии, а не с первой. В посланиях апостола Павла наименования: епископ и пресвитер употребляются безразлично в применении к первой степени иерархии. Так, в послании к Титу, апостол Павел, заповедав ему, чтобы он «поставил по всем городам пресвитеров» (1, 5), далее усвояет этим самым пресвитерам епископскую должность и названия (—7). Дело ясное, что именем «пресвитер» апостол в данном месте называет «епископа». Но вообще и апостол Павел имя «епископ» употребляет очень редко (в посланиях — к Филиппийцам: один раз — ив двух так называемых Пастырских посланиях).148 О св. Луке, писателе книги Деяний, мы уже подробно говорили как о таком новозаветном писателе, который, когда говорит от себя лично, а не приводит слова другого, употребляет лишь наименование: пресвитер, не взирая на то, идет ли речь о епископах, или же пресвитерах в точном смысле этого слова. Что касается остальных священных писателей, касавшихся в своих писаниях апостольского века, то ни Иаков, ни Иуда, ни Иоанн не знают и не употребляет в речи и название: пресвитер. Нужно еще добавить, что и последующая церковь довольно долго Держалась того же правила, т. е. беспрепятственно, не смущаясь, употребляла наименование: пресвитер в приложении к действительному епископу. Св. Ир иней в своем известном сочинении нередко упоминает «пресвитеров в (Малой) Азии», разумея под ними епископов, например, Поликарпа Смирнского, Папия Иерапольского.149 Климент Александрийский, со своей стороны, передавая один любопытный рассказ об апостоле Иоанне и некоем епископе, на протяжении двух печатных страниц называет вперемежку этого последнего: сначала епископом (έπισκόπω), потом пресвитером (πρεσβύτερος), а затем опять епископом (επισκοπε), а наконец еще раз пресвитером (ό πρεσβυτης).150

Теперь речь наша по поводу суждений и характеристики профессором Заозерским пресвитеров апостольского века вполне закончена. Вывод получается следующий: «ни пастырями, ни учителями, ни епископами» (?) отнюдь не следует признавать пресвитеров указанного века в том смысле, в каком понимает эти наименования почтенный профессор.

Поэтому нам приходится искать каких-либо других руководителей, которые, во имя своей специальности, открыли бы нам правду или по крайней мере указали бы к ней путь.

Обращаемся к сочинению профессора Н. С. Суворова под заглавием: «Учебник церковного права» (Москва, 1902).151 Послушаем: что-то скажет нам названный профессор по вопросу о пресвитерах времен глубокой древности? К сожалению, он говорит по вопросу очень немного, а именно следующее: «За семью лицами, избранными в первой христианской (иерусалимской) общине для хозяйственной администрации («пещись о столах» для бедных и вдовиц), утвердилось в позднейшей истории название диаконов, в смысле родоначальников позднейшей диаконской должности, хотя в книге Деяний они не называются этим именем и, как видно из примеров Стефана и Филиппа, они были апостольски одаренными мужами, проходившими апостольское служение. Изгнание христиан из Иерусалима, по смерти Стефана, положило конец первоначальной организации (?) иерусалимской общины, и должность 7-и, в первоначальном ее виде, прекратилась вместе с общением имуществ (распоряжением которыми и должны были заниматься те семеро). Когда же потом для христиан снова оказалось возможным пребывание в Иерусалиме, мы находим там пресвитеров, как наиболее престарелых и почтенных членов общины, заведовавших между прочим и тем делом, которое раньше находилось в руках 7-и, т. е. имущественную администрацию» (стр. 15). Едва ли можно назвать ясными эти представления о происхождении и свойствах первохристианского пресвитерства. Может быть, и краткость речи тому виною. Приходится прежде всего прояснить речи нашего автора. Дело в следующем: не прошло и пяти лет со времени вознесения Христа, как иудеи подняли гонение на иерусалимских христиан, во время которого последовала мученическая кончина Стефана; христиане должны были уйти из иудейской столицы; но когда гонение утихло, они снова возвратились сюда. Это было в 35 году по Р. Xp.152 Тотчас по возвращении христиан в Иерусалим у них появляется церковь в точном значении этого слова: по единогласному свидетельству древних христианских писателей епископом в Иерусалиме делается св. Иаков, брат Господень, подле епископа и под его управлением возникает в то же время пресвитерский институт — появляется значительное число пресвитеров.153 Теперь, кажется, ясно для нас, что именно произошло в Иерусалиме после гонения и возвращения христиан обратно в этот город. Но спрашивается: есть ли какая-нибудь связь между учреждением 7-и и прекращением этого учреждения, с одной стороны, и видоизменением организации иерусалимской церкви с появлением в ней пресвитерата, с другой? Профессор Суворов усматривает эту связь и нарочито отмечает ее, мы же со своей стороны никакой связи между указанными явлениями не находим. Уж не считает ли он иерусалимский пресвитерат заменой прекратившейся, по его словам, деятельности 7-и (что, по его мнению, случилось после смерти Стефана)? По-видимому, да. Но, в таком случае, мы должны сделать следующее возражение против него. По его, да и общему, мнению, главным делом 7-и была, как выражается профессор Суворов, «хозяйственная администрация общины». Пусть. Но разве пресвитеры первохристианских времен занимались этим делом? К нашему удивлению, почтенный ученый так именно и думает, уверяя, что в руках пресвитеров, ставших преемниками 7-и, сосредоточилась и «имущественная администрация». Но если так и было в течение некоторого времени в иерусалимской общине, в доказательство чего можно приводить лишь один случай (Деян. 11, 29—30), то это было какое-то исключительное явление, потому что материальной стороной каждой христианской общины заведывал преимущественно епископ.154

Таким образом, и профессор Суворов не дает никаких ценных указаний по вопросу о пресвитерах глубокой древности. Видно, что вопрос этот очень мало интересует его. Вследствие этого, мы наконец решились обратиться за руководством к недавно изданному сочинению знаменитого московского университетского профессора А. С. Павлова: «Курс церковного права» (Серг. Пос., 1901). Это — посмертное издание лекций названного ученого. К сожалению, это сочинение совсем не оправдало наших надежд. Оказалось, что в этом «Курсе» нет и речи о пресвитерах древности. Впрочем, этого обстоятельства нельзя ставить в вину покойному профессору церковного права. Посмертные издания всегда бывают с дефектами.

Ввиду вышеуказанного положения дела, остается нам самим приняться за разрешение поставленного нами вопроса. Разумеется, мы сделаем лишь попытку к решению, не претендуя на полное решение задачи.

Само собою понятно, прежде всего обратимся к новозаветным свидетельствам, относящимся к вопросу о пресвитерах апостольского века.

Если оставим в стороне все те свидетельства новозаветные, в которых, хоть и упоминается о христианских пресвитерах, но в которых под именем этих последних нужно разуметь на самом деле епископов (эти свидетельства выше рассмотрены и оценены нами на основании их содержания и контекста), то научный материал наш, поскольку он извлекается из писаний апостольского времени, оказывается очень скудным.

Сюда прежде всего относится нередкое упоминание в книге Деяний о пресвитерах иерусалимских, во главе которых стоял Иаков, в качестве местного епископа (11, 30; 15, 2. 4. 6. 22—23; 16, 4; 21, 18—25), хотя, по известной уже нам причине, этот последний нигде у Дееписателя епископом не называется. Но изо всех этих упоминаний о пресвитерах никаких интересных и ценных выводов сделать нельзя. Приходится ограничиться лишь такими общими выводами: пресвитерат иерусалимский составлял тесно связанную корпорацию: пресвитеры эти действуют только сообща, и ни один из них не действует единично на свой страх, или же в качестве делегата от целой корпорации. Да и частнейших проявлений воли пресвитерата, как корпорации, мы не видим. Все дело ограничивается глухими ссылками Дееписателя на то, что в том или другом случае принимал участие иерусалимский пресвитерат.155 Отчего это так, постараемся уяснить впоследствии.

От пресвитеров требуются определенные качества. Эти качества исчислены в Послании апостола Павла к Титу. От пресвитеров (πρεσβυτερας156: по-русски и славянски — «старцы») требуется, чтобы они были «бдительны, степенны, целомудренны, здравы в вере, в любви, в терпении» (2,2). Здесь под пресвитерами нельзя разуметь епископов; это видно из того, что требования, каким должен удовлетворять епископ, подробно исчислены апостолом выше (1, 6—9). Да и требования, выражаемые в изучаемом месте, не одинаковы с теми, какие предъявлялись к епископам. Правда, могут сказать нам, что здесь просто даются наставления для старцев, а не для пресвитеров. Но это не идет вразрез с нашим мнением, ибо пресвитеры потому так и назывались, что в древности они избирались из стариков, как это яснее станет для нас впоследствии.157 Равно впоследствии же при изучении позднейших памятников (например, II—III веков) уяснится для нас, какой особый смысл имели те требования, которые предъявлялись к пресвитерам в рассматриваемом месте послания Павла к Титу.

Предписывается, чтобы пресвитеры пользовались уважением и избавлены были от оскорблений. «Старца (πρεσβυτερω), — говорится в послании к Тимофею, — не укоряй, но увещевай (точнее по-славянски: но утешай), как отца» (1 Тим. 5, 1). Что здесь речь идет о пресвитерах, это видно (помимо самого наименования) из того, что речь об этих «старцах» у апостола ведется тотчас после того, как он окончил изложение наставлений, имевших отношение к делу епископа (4, 11—16, т. е. до конца главы). Уважение к пресвитерам, по древнейшим христианским уставам, действительно составляло самую характеристическую черту в отношениях всех верных к этому институту. Эту черту очень метко выражает один западный ученый в следующих кратких словах: «епископа слушались, а пресвитера уважали».158 Эти слова, впрочем, составляют воспроизведение одного древнейшего свидетельства. Св. Климент Римский писал к коринфянам: «повинуйтесь предводителям (пожалуй, точнее: наставникам, ибо употреблены слова: τοίς ηγουμενοις) и воздавайте должную честь (τιμην την καφηκουσαν) пресвитерам» (1 Кор. 1, 3). Выражение «должную честь», по точному его значению в оригинале, указывает, что такое уважение к пресвитерам основывалось на том, что эти лица выбирались из лиц преклонных лет — старцев; а в древности старость почиталась достойного почтения.

Кроме вышеприведенных, по нашему мнению, в новозаветных писаниях есть еще только одно свидетельство, прямо относящееся к пресвитерам. Разумеем известные слова из послания св. Иакова: «болеет ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем, во имя Господне» (5, 14) и т. д. Здесь прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что пресвитеры, упомянутые в данном случае, названы: «пресвитерами церкви».159 Не указывает ли это выражение на то, что в церкви того времени существовало два класса пресвитеров: просто пресвитеры, т. е. лица достоуважаемые ради своей старости и опытности, и пресвитеры «церковные», т. е. лица, принадлежащие к составу иерархии? Дело очень возможное. Обратите внимание: термин «пресвитеры церковные» употребляет тот самый Иаков, который был первым иерусалимским епископом, хотя не по названию, но по чину. А он, этот лучший знаток церковных дел в Иерусалиме, бывший председателем, выразимся так, местного пресвитерата,160 разумеется, не стал бы употреблять этого выражения, если этим последним не обозначалось действительного различия простых пресвитеров от «церковных». Без сомнения, различие между этими двумя классами в то время заключалось в том, что просто пресвитеры были опытными советниками Иакова, как предстоятели Иерусалимской церкви, а пресвитеры «церковные», кроме того, были лицами, совершавшими богослужебные действия, например, сопровождаемое молитвами помазание больных.161 Долго ли продолжалось такое деление пресвитеров на два класса — мы не имеем сведений.

Во всех исчисленных и рассмотренных нами свидетельствах апостольского времени нет, как видим, никакого указания на то: да как же произошло учреждение должности пресвитеров? Обыкновенно думают, что пресвитерский институт — дело идет при этом, конечно, о пресвитерах иерусалимских — возник под влиянием иудейских учреждений подобного же рода с их старейшинами, архисинагами, герусиархами, а также под влиянием иудейских общинных обычаев.162 Но как же именно и когда это произошло — ответа не слышим. Ведь влияние одних учреждений на другие совершается обыкновенно очень медленно; а между тем в Иерусалиме мы находим пресвитерий с председателем уже в 35 г. по Р. Хр., следовательно, на пятом году по Вознесении. Как же образовался этот христианский пресвитерий с его председателем? Нам кажется, дело произошло очень просто. Когда иудеи порвали связь с христианами и даже воздвигли на них гонение, то христиане иерусалимские остались, так сказать, без начальства: синедрион перестал их считать своими чадами; ввиду этого христианам ничего не оставалось делать, как установить у себя свое начальство: так они и сделали. Образца искать не приходилось. Иудейский синедрион был налицо. Копию с него и представлял иерусалимский пресвитерий. В состав этого синедриона входил, во-первых, о αρχιερευς, во-вторых, τό πρεσβυτεριον. (Деян. 22, 5). Сообразно с этим образцом тотчас, по прекращении иудейского гонения, христиане завели у себя: а) архиерея — первосвященника, возведя в это достоинство св. Иакова, брата Господня,163 разумеется, при ближайшем участии 12-и апостолов; б) пресвитерий, пресвитеров, поставив в это достоинство, по примеру поставления 7-и, рукою же апостолов, лиц, старших летами и опытнейших христиан. В состав нового пресвитерия, конечно, вошли и иудейские священники, обратившиеся ко Христу (Деян. 6, 7). Неудивительно после этого, что пресвитерий в Иерусалиме имел наиблагоустроеннейший вид; здесь находились все элементы для его создания.164

Обратимся к рассмотрению и оценке свидетельств послеапостольского века.

В нашем вопросе имеют большое значение известия о пресвитерах, находимые в посланиях Игнатия, епископа Антиохийского, хотя эти известия, к сожалению, тоже немногочисленны. Но зато эти свидетельства писателя, скончавшегося в самом начале II века и жившего в I веке, очень важны. Прежде всего из этих посланий видно, что во время его жизни пресвитерский институт в странах малоазиатских достиг полного развития и был здесь очень распространен. Св. Игнатий уже говорит о «боголепном пресвитерие (К Смирн., гл. 12), «достославном пресвитерие» (К Ефес., гл. 4). Из этих слов мужа апостольского видно, что пресвитерский институт в Смирне и Эфесе и других странах малоазиатских, а равно и в антиохийском округе, где был епископом Игнатий, имел к началу II в. вполне благоустроенный вид. И едва ли кто станет спорить против того, что пресвитерство здесь получило развитие не вдруг, в какие-нибудь 30 лет по смерти апостола Павла, насадителя здешнего христианства, но что, без сомнения, оно выросло здесь из прочных корней, насажденных еще апостолом Павлом и его учениками. Есть все основания предполагать, что быстрому развитию здесь пресвитерства во многом помог ап. Иоанн, поселившийся после 66 года в Эфесе: этот апостол прекрасно был знаком с пресвитерским институтом в Иерусалиме, где он жил до сейчас указанного времени, — и содействовал его укреплению в Эфесе и соседних городах. В посланиях Игнатия нигде не говорится об отдельных пресвитерах, или пресвитере в единственном числе. Везде здесь они представляются (как и в книге Деяний) крепко сплоченной организацией, строго определенной корпорацией. Образцом устройства пресвитерия в Малоазиатских и Сирийских церквах, без сомнения, служило пресвитерство иерусалимское, которое и в географическом отношении было близко к этим церквам. Игнатий, рассматривая пресвитерий как корпорацию, называет его «прекрасно сплетенным венцом» (К Магнез., гл. 13). Еще определеннее корпоративность устройства пресвитеров обозначает тот же Игнатий, когда многократно сравнивает их с ликом апостолов, конечно 12-и. В послании к Траллийцам (гл. 2), он сравнивает их с «апостолами Иисуса Христа», в том же послании он называет их «собранием (συνεδριον) Божьим и сонмом (συνδεσμον) апостолов» (гл. 3). В послании к Магнезийцам он же говорит, что «пресвитеры занимают место лика апостолов» (εις τυπον συνεδριου τών αποστόλων) (гл. 6). По всему этому видно, что пресвитеры действовали сообща, коллегиально, по примеру христианского пресвитерия в Иерусалиме.165 В посланиях Игнатия, а отчасти и в послании св. Поликарпа, указываются и другие стороны в положении пресвитеров того времени. Поликарп перечисляет нравственные качества, которыми должны отличаться пресвитеры. По суждению его, они должны быть «благосердны, милостивы ко всем, обращать заблуждающихся, посещать всякого немощного (больного), воздерживаться от всякого гнева, лицеприятия» (К Филип., гл. 6). Положим, что эти требования, с первого взгляда, могут казаться общими и малохарактеристическими; но вглядываясь в них ближе, находим, что они очень приличны старцам: стариков обыкновенно представляют мягкими, уступчивыми, кроткими. С этой точки зрения все перечисленные качества уместны, когда речь идет о пресвитерах, этих лицах, которые действительно в те времена были возраста преклонного. В рассматриваемых произведениях есть ясное указание на отношение пресвитеров к епископу. По словам Игнатия, они должны повиноваться ему, помня Отца небесного, епископа над всеми; при этом дается знать, что хотя они и стары, но это не может освобождать их от повиновения епископу, хотя бы последний был и молод по возрасту (К Магнез., гл. 3). Здесь указаны черты, которых раньше мы не встречали: указывается на то, что пресвитеры были лицами престарелыми в отличие от епископа, который мог быть и очень молод. Далее: здесь впервые выражается требование, чтобы пресвитеры «повиновались» епископу. Положим, требование это не совсем ново. Мы раньше видели, что пресвитерат иерусалимский очень точно следовал воле председателя-епископа (Иакова). Но до сих пор это отношение пресвитеров к епископу не было точно формулировано: держалось оно практикой. А теперь оно определенно выражено. И с этой стороны оно составляет новую черту в истории пресвитерия.

Довольно любопытными представляются отношения верующих к пресвитерам, как они рисуются в посланиях св. Игнатия и св. Поликарпа. Св. Игнатий требует со стороны верующих почтения к пресвитерам. «Все почитайте пресвитеров», говорит он (К Тралл., гл. 3). Тот же писатель требует от них повиновения пресвитерам. Он пишет: «повинуйтесь пресвитерам (пресвитерию, τώ πρεσβυτεριω), как апостолам Иисуса Христа». (Там же, гл. 2; К Магн., гл. 2).166 Верующие должны брать пример в жизни не только с епископа, но и с пресвитеров. Св. Игнатий внушает: «все последуйте... пресвитерию, как апостолам» (К Смирн., гл. 8). Все подобного рода предписания показывают, что Игнатий и Поликарп смотрели на пресвитеров, как на лиц, облеченных значительным Церковным авторитетом.

Из функций пресвитеров в посланиях мужей апостольских отмечена лишь одна. Именно — право суда над верующими. Св. Поликарп, признавая это право за пресвитерами, увещевает последних избегать «несправедливости на суде» и не быть «жестокими на суде», «ибо все мы, — рассуждает Поликарп, — находимся пред очами Господа Бога, каждый из нас должен предстать пред судилищем Христовым и каждый за себя дать отчет» (гл. 6). Черта, здесь указываемая, не есть что-либо случайное в деятельности пресвитеров. Как увидим ниже, суд над верующими составлял одну из существенных обязанностей древнейшего пресвитерата. А пока теперь сошлемся на одно параллельное место, находящееся в памятнике II века и удостоверяющее в справедливости сейчас выраженной мысли. В апокрифе, известном под именем Климентин, говорится: «кто из верующих имеет тяжбу, те не должны со своими жалобами обращаться к гражданскому суду, но должны всегда судиться у пресвитеров и обязаны беспрекословно подчиняться их приговору» (Clement, (в начале). Epistola Clem. ad lakob. (брату Господню)).

Вот то немногое, что сообщают нам писания мужей апостольских касательно пресвитерата на Востоке до середины II века.

Из всего вышеизложенного открывается, что пресвитерский институт раньше всего возник и сложился в Иерусалимской церкви. Отсюда он постепенно распространился в странах Сирии и Малой Азии: в конце жизни апостола Павла он начинает действовать здесь, но окончательно слагается после его смерти, к концу первого века, нужно полагать, не без участия апостола Иоанна, долго жившего в Эфесе. Что касается Запада, то там этот институт, вероятно, развивался медленнее. В послании Климента Римского к коринфянам хотя и упоминается о пресвитерах (гл. 1, 3; 3, 3; 21, 6; 44, 6), но, кажется, не римских, а коринфских; тем не менее из того тона, которым говорит о пресвитерах римский епископ, видно, что ему хорошо был известен этот институт. Св. Иустин в своей апологии (ок. 150 г.), при описании литургии, как она совершалась в Риме, почему-то не упоминает о пресвитерах (гл. 67); может быть, это зависит от большой краткости, с какою Иустин описывает литургию в своем произведении. Но зато у Ерма, в его «Пастыре», встречаем очень определенное указание на пресвитеров, которые имели право сидеть по правую сторону (епископа? при богослужении?); о них почему-то еще замечается, что они «имеют некоторую честь» (δόξαν τινα).167 Из того обстоятельства, что в источниках, касающихся западной (латинской) церкви конца I и до середины II века, очень мало говорится о пресвитерах в ней, можно, кажется, выводить то заключение, что на Западе пресвитерат сформировался позднее, чем на греческом Востоке. Это отчасти и понятно: исходной точкой развития пресвитерского института служил Иерусалим; поэтому чем христианская страна лежала дальше от этого города, тем медленнее проникал туда этот институт; а так как Рим был дальше от Иерусалима, чем Антиохия, Смирна и другие малоазиатские города, то Запад, вероятно, не очень быстро пересаживал на свою почву иудео-христианский пресвитерат.

Сознаемся, что из всего прежде изложенного еще недостаточно уясняется существо, свойства и в особенности функции христианского пресвитерата. Виноваты в этом источники, из которых нам приходилось черпать наши сведения. К счастью, другие источники, несколько позднейшие по сравнению с прежде рассмотренными, но все же рисующие нам положение пресвитерата древнейшей эпохи в его жизни, более богаты известиями по нашему вопросу и позволяют нам дополнить и значительно уяснить ту картину, которую не совсем успешно рисовали мы до сих пор. Такими более отрадными источниками мы считаем, во-первых, Canones ecclesiastici («Церковные правила») неизвестного происхождения, но возникшие приблизительно в 70-90-х годах II века,168 вероятно, в какой-нибудь сирийской церкви;169 памятник этот, сколько знаем, еще никем не был утилизован в русской литературе в интересе изучения древнейшего пресвитерата.170 Во-вторых, «Правила Ипполита», епископа Римского или, точнее, антипапы. Памятник начала III века. Это совершенно девственный памятник, ни одна дерзновенная рука русского исследователя не касалась его; а между тем он беспримерно любопытен и по нашему вопросу.171

Войдем в рассмотрение содержания этих памятников. Конечно, начнем с первого из них. В Canones ecclesiastici требуется, чтобы пресвитеры были «покорны» по отношению к епископам (13. 32)172. Черта эта не нова. Но интересно то, что рядом с этим они — пресвитеры — называются «сотаинниками и соратниками епископа». Выражения эти указывают на то, что они были лицами достопочтенными, подлинными помощниками епископа (12—13. 35). И действительно, например, диакониссы,173 обязанные надзирать за больными, обо всем, что нужно было в этой сфере, обязаны были докладывать пресвитерам (23). Чтобы надлежащим образом оценить это церковно-общественное право пресвитеров, нужно взять во внимание, что это право потом переходит от них к епископу (37). Как и от кого поставлялись пресвитеры, в памятнике ничего не сказано. Но зато интересны требования, какие предъявляются здесь пресвитерам. В то время, как о возрасте, в каком епископ возводится в должность, в памятнике ничего не сказано, о пресвитерах прямо говорится, что они должны быть «престарелыми» лицами, т. е. должны быть избираемы из стариков (11, 33). Вот яснейшее свидетельство древности, показывающее, почему пресвитеры получили это свое название. Недаром позднее блаж. Иероним, проводя разграничительную черту между пресвитером и епископом, говорил: «пресвитер и епископ, это имена: одно — возраста (конечно, пожилого), другое — сана».174 В связи с рассматриваемым требованием памятника от пресвитеров стоит другое. В то время, когда о епископе здесь говорится, что было бы «хорошо, если бы он был не женат, а если этого не будет, он должен быть одной жены муж» (9);175 о пресвитерах же выражается совсем другое требование. Относительно их читаем такое предписание: «как надлежит, они должны воздерживаться от сожития с женами» (απεχομένους της προς γυναίκας συνελευσεως. 12). Требование это естественно вытекает из предписаний о возрасте пресвитеров: само собой разумеется, что брачные удовольствия неприличны старикам, тем более, что брак ап. Павлом разрешается молодым людям, чтобы они не «разжигались», чего нельзя ожидать у людей преклонных лет. Некоторую параллель к указанному месту памятника составляют слова, находящиеся в «Правилах Ипполита». Мы с тем большим удовольствием приводим их, что этим способом оградим памятник Canones ecclesiastici от нареканий в произволе и эксцентричности. В указанном произведении читаем такое правило: «пресвитер, жена которого родила, не извергается из сана» (Achelis, S. 74). Ясное дело, что по смыслу и этого источника брачные сношения пресвитера с его женой были запрещены, хотя это запрещение, как видим, не простиралась до крайних пределов.176

В рассматриваемом памятнике — Canones ecclesiastici — есть указания на некоторые функции пресвитерата. Правда, эти указания немногочисленны, но неожиданны и новы. «Правилами» требуется, чтобы при каждом епископе было обязательно четное число пресвитеров: не менее двух, но идеалом полноты пресвитерия считается 24 пресвитера. Почему четное число? Потому что пресвитеры во время богослужения занимают две стороны возле епископа — правую и левую. А число 24 предносится пред взором составителя правил, как число священное, ибо в Апокалипсисе говорится, что престол Всевышнего окружают 24 старца (4, 4; 5, 8). Очень интересно то, что говорит памятник об участии пресвитеров при епископском богослужении, т. е. при совершении Евхаристии; при всем интересе этих известий нужно сказать, что они очень неясны. Пресвитеры во время совершения Евхаристии становятся по правую и левую сторону епископа (и престола) примерно так: 12 справа и 12 слева. Пресвитеры правой, по выражению нашего источника, «приемлют фиалы» (чаши), очевидно с евхаристическими элементами, «от архангелов» (т. е. как бы с небес) и приносят их владыке (епископу), а пресвитеры левой стороны «передают чаши множеству ангелов» (т. е. сонму верующих) (S. 11). Ясное дело: речь образная, и по крайней мере, в первой ее части есть подражение вышеуказанным словам Тайнозрителя. Памятник хочет как бы сказать, что дольние пресвитеры при участии в богослужении служат отображением деятельности небесных апокалипсических старцев. Что касается раздаяние Святых Даров верующим рукою пресвитеров, в этом нет ничего странного.177 Сведения эти о пресвитерах, совершающих литургию, вместе с епископом, говорим, очень любопытны. Они важны в том отношении, что они объясняют нам очень странный, с первого взгляда, факт, почему это более древние памятники ничего не говорят о совершении пресвитерами общественного богослужения. Теперь понятно, чем объясняется такое молчание. Пресвитеры совершали Евхаристию — это важнейшее богослужение — обязательно вместе с епископом общины; а если так, то участие пресвитеров при этом, само собой понятно, стушевывалось, и писателям не было поводов распространяться на этот счет.178 Кстати скажем: какое большое число пресвитеров насчитывалось иногда при одной церкви, при одном епископе? В правление римского епископа Корнелия (середина III в.) его клир состоял из 46-и пресвитеров. (Евсевий. Церк. ист., кн. VI, гл. 42). Число, как видим, опять четное. Наш памятник сообщает некоторые сведения о церковно-общественных функциях пресвитеров; опять эти сведения немногочисленны, но полны интереса. При этом опять же пресвитеры ясно делятся на правых и левых. Функции правых обращены на епископа и прочих сотоварищей, пресвитеров же, а функции левых, напротив, обращены на верующих, на христианский народ.179 Что же такое имеют право совершать правые? «Правые должны иметь попечение о епископах,180 служащих на алтаре (первое упоминание об алтаре богослужебных собраний!), чтобы они (епископы) получили дары чести (τιμησωσι) и чтобы сами (пресвитеры) удостоены были чести (έντιμηυώσιν), смотря по потребностям» (тех и других). Здесь, по-видимому, идет дело о моральном почтении, но такое понимание было бы неправильным. Такого рода понимание текста не имело бы определенного смысла. Нужно помнить, что по первоначальному значению слово τιμαν означает: «оценивать», отсюда: вознаграждать.181 Поэтому, в рассматриваемом случае речь идет несомненно о материальном вознаграждении епископа и пресвитеров из церковных денежных сумм и вещественных, т. е. съестных припасов, жертвовавшихся верующими. Для нас в данном случае интересно то, что вопрос о том, чем и как вознаградить епископа, решался голосом «правых» пресвитеров. Епископ не произвольно брал, что ему нужно из церковного достояния, но ожидал решения этого вопроса со стороны пресвитеров. Заслуживает внимания и то, что слово προνοησονται («должны иметь попечение»), употребленное для обозначения отношений пресвитеров в данном месте — к епископу, указывает ясно на власть их распоряжаться, смотря по усмотрению. Значит, достоинство пресвитеров, высоко ценилось в то время. Не будет большой натяжки видеть в рассматриваемом случае применение апостольского предписания: «достойно начальствующим пресвитерам (т. е. епископам, как доказано было выше) должно оказывать сугубую честь» — τιμης αξιουσυωσαν (1 Тим. 5, 17): другими словами — щедро вознаграждать их.182 У апостола не сказано, кто должен этим распоряжаться; но наш памятник, рисующий церковную практику, прямо указывает, что это дело лежало на обязанности пресвитеров. И нам отнюдь не должно казаться странным, что епископы в указанном случае становятся как бы в зависимость от лиц, стоящих по положению ниже их. Древность не полагала такого строгого разграничения прав епископских и пресвитерских, как видим это теперь, хотя по общему правилу тогда собирал, хранил и когда нужно раздавал деньги и все прочее нуждающимся, главным образом, епископ: он был — οικονομος (Тит. 1, 7). Даже и впоследствии, в IV и V веках, пресвитеры служили к ограничению власти епископа расходовать церковное достояние. Так, собор Антиохийский 341 года говорит: «все, что принадлежит церкви, должно быть явным и находиться в ведении приставленных к церковному имуществу пресвитеров» (пр. 24). А собор Халкидонский постановил: «каждая церковь должна иметь эконома из своего клира, который распоряжался бы церковным имуществом под ведением своего епископа» (пр. 26). По смыслу этого правила, эконом являлся представителем контроля со стороны духовенства по отношению к епископу. Таким образом, мы рассмотрели единственную церковно-общественную функцию «правых», какую только и указывает наш памятник, говоря о «правых» (S. 14, 36).

Функция или функции левых пресвитеров описываются в памятнике в следующих словах: «левые имеют попечение об общине, чтобы она (т. е. христианский народ во время богослужения), навыкнув во всяком послушании, оставалась спокойною и не позволяла себе шуметь». Задача левых в храме состояла, значит, в инспекторском надзоре за публикой.183 Функция эта несколько странна, ибо за поведением присутствующих обыкновенно смотрели диаконы. Но Гарнак — не знаю, с какою степенью справедливости — утверждает, что в данном случае указывается старинный порядок вещей, который потом исчез: уже диаконы, а не пресвитеры стали потом надзирать за поведением присутствовавших на богослужении (36). Памятник наш, далее, дает знать, как поступали с теми членами общины, которые вздумали бы не слушаться надзирающих пресвитеров. Здесь читаем: «если кто, будучи увещеваем, станет дерзко отвечать (пресвитеру), то в этом случае левые пресвитеры все собираются в алтаре (без сомнения, по окончании богослужения) и виновного, по общему решению, присуждают к заслуженному наказанию, чтобы и прочие имели страх» (16.17). Ясное дело, здесь речь идет о правах пресвитеров судить провинившихся христиан.184 Но черта это не новая. Уже в писаниях мужей апостольских, как мы видели, ясно отмечается эта функция пресвитеров, хотя и не столь детально, как здесь. Следует еще заметить, что настойчивое указание памятников П века на эту функцию пресвитеров, выражающуюся в суде ими верующих, очень хорошо объясняет для нас, почему в послании апостола Павла к Титу (2, 2) от пресвитеров требовались именно эти, а не другие качества: от судей, какими были пресвитеры, больше всего и требовалось, чтобы они были, как говорит апостол, «бдительны, степенны» и прочее, тем более, что в раннюю эпоху церкви они же были и блюстителями порядка во время богослужения. Заканчивая наши рассуждения о таком памятнике, как Canones ecclesiastici, нельзя не видеть, что как будто бы не все пресвитеры были равноправны, но левые, и по самому понятию, и по их функциям, уступали первое место «правым», как своего рода старшим братьям. Чем условливалось такое различие, с точностью мы сказать не беремся.

С предпринятой нами целью остается изучить еще только один памятник, характеризующий пресвитерат древнейших времен: «Правила Ипполита». Памятник этот, как было уже сказано, очень обилен нужными нам сведениями, которые к тому же поражают нас многими неожиданностями. Приведем прежде всего известия из него относительно посвящения и избрания лиц пресвитерского чина. Если не ошибаемся, это первый памятник, ясно и определенно говорящий об акте посвящения в пресвитеры. В правилах говорится: «если поставляется пресвитер, то над ним совершается все то, что и над епископом, но только он не садится на кафедру. Также и молитва при этом читается та же самая, как и при поставлении в епископы, с тем различием, что не произносится слово: епископ. Епископ, — прибавляется здесь, — во всех отношениях равен пресвитеру, за исключением права последнего восседать на кафедре и посвящать, ибо власть совершать посвящение пресвитеру не принадлежит» (61.62).185 Согласитесь, что слова эти очень оригинальны. Но еще любопытнее известия нашего памятника об избрании лиц сана пресвитерского. Здесь между прочим выражена мысль, что некоторые лица возводятся в должность пресвитера, не нуждаясь в акте посвящения или рукоположения в должность. Как это ясно видно из правил Ипполита, самыми естественными кандидатами в пресвитеры были, во-первых, экзорцисты, заклинатели, практика которых имела блестящий успех в смысле врачевания больных; во-вторых, разного рода мученики и исповедники. Некоторые из этих непререкаемых с тогдашней точки зрения кандидатов в пресвитеры делались пресвитерами ео ipso, — т. е. по тому самому, чем они были. Экзорцисты, впрочем, кажется, все без исключения, не пользовались указанным преимуществом; они довольствовались тем, что их деятельность давала им полное право беспрепятственно быть рукоположенными в пресвитеры. Правила сообщают нам следующее на этот счет: «если кто-нибудь станет просить о посвящении его в пресвитеры и в доказательство своих прав сошлется на то, что он получил благодатный дар (charisma) исцелений, таковый (хотя и может быть рукоположен, но) не прежде рукополагается, как по выяснении обстоятельств дела.186 И прежде всего, должно исследовать: исцеления, им совершаемые, действительно ли посылаются от Бога?» (74.163). В ином положении находились «мученики», т. е. такие лица, которые в языческих судилищах претерпели истязания за имя Христово. Их героизм делал их пресвитерами, так сказать, вне правил или, точнее, вопреки правилам. Наш памятник знакомит нас со следующим постановлением. «Кто удостоился стать пред (языческим) судилищем и потерпел мучения (роеnа) ради Христа, таковой за это заслужил пресвитерскую степень от Бога, а не получает ее чрез посвящение епископом. Ибо его исповедание веры служит посвящением для него». «Но если таковой призывается к епископству, он должен быть рукоположен» (67.68). Странное и непонятное явление! Правда, известно было, что кровь, проливаемая исповедником, заменяла в эпоху гонений для оглашаемого крещение; но теперь оказывается, что такого же рода мученичество могло заменять и епископское рукоположение. Впрочем, мы не имеем оснований скептически относиться к рассматриваемому показанию правил. Нечто подобное находим в одном «видении» Ерма. Некая старица говорила Ерму, что и он может удостоиться восседать в рядах пресвитеров, если «он претерпит то, что претерпели они», ибо последние, по словам старицы, «угодили Богу, пострадав за Его имя» (Виден., III, гл. 1). Осмеливаемся думать, что в книге Ерма мы нашли достаточное подтверждение приведенным выше воззрениям в правилах Ипполита. Следует отметить, что судя по изучаемым правилам так называемое мученичество не всегда делало мученика ео ipso пресвитером. «Мученик» из рабского состояния не пользовался прерогативой входить в состав пресвитеров, без епископского рукоположения. В правилах встречаем следующие странные рассуждения. «Если чей-нибудь раб (servus) претерпит мучения» (crutiatus) ради Христа, таковой (хотя и имеет право стать пресвитером, но) должен быть рукоположен епископом. Ибо хотя он (в тексте неясно) и не приобрел формы пресвитерства (formam presbyteratus), но, однако же, он приял дух (spiritus) пресвитерства; а потому епископ пусть (при рукоположении такого) пропустит ту часть молитвы, которая обращена (!) к Духу Святому» (! — quae ad spiritum sanctum pertinet) (68). Почему такое неравенство отношений к «мученику» из свободного состояния и к «мученику» из рабского состояния? Не противоречит ли это самому духу христианскому? Разгадку явления стараются отыскать в том, что в пресвитеры поставлялись тогда лишь люди свободного состояния; поэтому раб не мог наравне со свободным приобретать эту степень. По идее же, тогда господствовавшей в христианском сознании, раб, в качестве мученика, получил уже благодать пресвитерства и не нуждался во вторичном ниспослании Святого Духа на него. Ввиду этого, посвящение могло дать ему лишь одно: «форму пресвитерства», которая освобождала бы его навсегда из рабского состояния; а потому без епископского посвящения невозможно было обойтись рабу-мученику. Насколько удовлетворительны эти рассуждения, предоставляю, впрочем, судить читателю. С мучеником из рабского звания до известной степени уравнивался «исповедник» свободного сословия. О таковом правила говорят: «если кто (подразумевается, из лиц свободных) исповедовал веру (пред судилищем), а мучений не испытал, таковой хотя и достоин пресвитерства, но должен быть рукоположен епископом» (68). Вот главный контингент, которым укомплектовывались ряды пресвитерия в начале III века, как кажется, в Риме и вообще в Италии, а может быть, и в других местах. Из вышеприведенных данных с несомненностью открывается, что воля народа, мирян не играла никакой роли в избрании пресвитеров. Даже воля епископа и пресвитерия данного места имела в этом случае, по-видимому, очень ограниченное значение.

Массу самых любопытных и самых новых сведений сообщают правила Ипполита об участии пресвитеров в общественном богослужении; таких интересных известий по вопросу мы не встречаем ни в одном древнейшем христианском памятнике. По словам памятника, пресвитеры, иподиаконы (диаконы не упомянуты почему-то) и чтецы (анагносты), а также и народ, должны были ежедневно собираться для полунощного богослужения, в час пения петухов (tempore gallicinii). Египетский текст памятника, представляющий собой несколько позднейший перевод оригинала, утверждает, что все перечисленные церковные лица собирались в том месте, которое было указано епископом. Из этого видно, что памятник наш говорит о таком времени истории церкви, когда храмов еще не было и когда богослужение совершалось в частных домах, смотря по обстоятельствам, то там, то здесь. В правилах при этом прибавлено, что пресвитеры и другие члены клира обязательно должны были являться для этого богослужения, под опасением отлучения (separentur): снисхождение оказывалось только тяжелобольным и находящимся в путешествии (122). Особенно любопытны черты, в которых описывается в памятнике участие пресвитеров в литургии, совершаемой епископом. Из нашего памятника не видно, чтобы пресвитеры когда-либо совершали литургию одни, без предстояния епископа. К сожалению, в памятнике, кажется, не сказано, как часто совершалась тогда литургия. «Когда епископ, — читаем в правилах, — намеревается совершить таинство Евхаристии, то к нему (на дом?) собираются диаконы» (а вот тут упомянуты диаконы; уж не служили ли они лишь с епископом, а не с пресвитерами?) «и пресвитеры» (следует отметить, что диаконы здесь названы раньше пресвитеров),187 «будучи облачены в белые одежды, красивейшие, чем у кого другого, а лучше всего, если они к тому же будут блестящими» (118). Любопытнейшую особенность указывают нам правила, когда сообщают следующее известие. Когда начинался литургийный канон, то не только епископ, но и пресвитеры возлагали свои руки на освящаемые дары (чудная картина!). Очевидно, освящение даров почиталось действием, равным рукоположению в церковные степени (48). По совершении освящения даров епископ причащался сам и причащал клир, затем он становился возле престола (mensa) и собственноручно причащал весь народ. Если же епископ не пожелает этого сделать, то поручает это дело пресвитеру, которому помогает диакон, если пресвитер немощен (ясное указание на престарелый возраст пресвитеров) (100.122). Болящие пресвитеры, не имевшие возможности участвовать в совершении Евхаристии епископов, не оставались без причащения в этот день: диаконы приносили им Святые Дары на дом. Если за литургией, совершаемой епископом, в первый раз принимали причастие новокрещенные (а крестили тогда, как известно, большей частью взрослых), то двое из пресвитеров делали следующее: в то время, как епископ сообщал им евхаристические дары, священники поили их медом и молоком: в их руках были чаши с этими напитками, из которых они и насыщали новокрещенных, приговаривая: «вы, как младенцы, снова родились, а потому, как младенцы, и приемлете молоко и мед» (100). Очень достопримечательно участие пресвитеров при совершении крещения, конечно, над взрослыми. По правую и левую руку епископа становятся два пресвитера. Епископ читает молитву над елеем, посредством которого совершается таинство елеосвящения, и передает этот елей пресвитеру, стоящему по левую руку; затем он же читает молитву над елеем, посредством которого совершается таинство миропомазания, и вручает его пресвитеру, стоящему по правую сторону. В том и другом случае епископ в молитвах просит Бога сообщить елею благодатную силу. Потом первый из пресвитеров помазует крещаемого своим елеем, по отречении им от сатаны, а второй дает ему вопросы, употребительные при крещении, погружает его в воду, помазует его своим мирром и в заключение вводит его (не сказано откуда: из крещальни?) в богослужебное собрание, конечно, для приобщения, по окончании литургии (95—98). Но самое поразительное известие мы умышленно приберегли к концу речи об участии пресвитеров в общественном богослужении. В правилах Ипполита читаем: «при рукоположении во епископы избирается один из епископов или пресвитеров, который и полагает руку на голову его (поставляемого во епископы) и произносит молитву» (40).188 Что это такое? Пресвитер избранного во епископы рукополагает в эту степень? Мыслимо ли это? Не противоречит ли это тому что сказано в другом месте правил: пресвитер не имеет права рукополагать? Быть может, и противоречит; но, как говорится, что написано пером, того не вырубишь и топором. Значит, остается факт налицо: пресвитеры получали право, по смыслу наших правил, рукополагать избранного христианина во епископа. Правило лишь допускает одно смягчающее обстоятельство: по-видимому, пресвитер рукополагает новопоставляемого епископа в присутствии епископов и с их соизволения. Можно, кажется, представить себе такой случай: собравшиеся на хиротонию епископы оказываются все очень молодыми, может быть женатыми, а нужно посвящать человека уже старческого возраста, аскетического склада ума; и вот епископы, из уважения к новопосвящаемому, поручают возложить руки и молитвословить какому-нибудь почтенному пресвитеру, который, по летам, мог бы быть отцом и даже дедом всех прибывших на посвящение епископов. Конечно, я высказываю лишь свое предположение, которое никого и ни к чему не обязывает. Обратимся к истории и допросим ее: что она знает по вопросу о посвящении епископов пресвитерами? Прежде всего в пользу возможности такого факта я мог бы сослаться на слова апостола Павла к Тимофею: «не неради... о даровании, которое дано тебе с возложением рук пресвитерства» (μετα επιυεσεως τών χειρών τού πρεσβυτεριου. 1 Тим. 4, 14);189 говорю: я мог бы сослаться на эти слова, но не стану, ибо очень трудно сказать, что они значат и как их понимать.190 Мы не останемся ни с чем, если и оставим в стороне эти интересные для нас слова. В самом деле, в знаменитом памятнике Διδακη писатель, обращаясь ко всей церковной общине данного места, говорит: «поставляйте себе (χειροτονησατε εαυτοίς) епископов и диаконов, достойных Господа» (XIV, 1). Само по себе понятно, что этим древним постановлением не исключались от совершения рассматриваемого акта и пресвитеры данной церкви. В прежде рассмотренном памятнике, Canones ecclesiastici, указывается возможность такого случая: какая-нибудь церковная община так мала, что не насчитывала и 12-и человек, которые по возрасту могли бы принять участие в избрании епископа, избрать которого положила община; при таком положении дел эта последняя обращалась за помощью к соседней церковной общине, прося ее прислать трех лучших (έκλεκτοι) мужей, которые и помогали маломощной церкви избрать, и как думают, и рукоположить епископа. Между этими пришлыми мужами, могли, конечно, быть и пресвитеры.191 Но если это все и проблематично, то несомненно, по крайней мере, право пресвитеров глубокой древности посвящать себе диаконов, т. е. вообще право рукополагать, хотя бы и не в епископы. Св. Киприан в письме к Корнелию Римскому говорит о Новате, подчиненном своем пресвитере: «это — он, который Фелициссима, своего приспешника, без моего согласия и ведома, по своему злоумышлению и амбиции, поставил во диакона».192 И замечательно, как видим, Киприан не гневается на него за то, что он, будучи лишь пресвитером, рукоположил себе диакона, но единственно за то святой отец порицает его, что он сделал этот самовольный поступок без ведома своего местного епископа. Известны также случаи, когда пресвитер, ввиду стесненных обстоятельств, посвящает другого человека во пресвитеры. Так, Кассиан Римлянин рассказывает, что пресвитер Пафнутий, находясь в египетской пустыне, где поблизости нельзя было найти епископа, посвятил одного монаха, по имени Даниил, сначала во диаконы, а потом и во пресвитера, желая иметь его своим преемником по должности.193 Приводя эти факты, иллюстрирующие разбираемое нами правило Ипполита, мы вовсе не намерены доказывать того, что будто это правило выражает общецерковные понятия того и древнейшего времени; мы только сочли своим долгом сообщить при этом случае все, что нам известно по затронутому нами вопросу. Но мы ничего не станем возражать и против того, кто сочтет это правило чем-то исключительным, эксцентричностью.

В рассматриваемом памятнике еще обращает на себя внимание одно предписание, в котором говорится, если не ошибаемся, о том, что пресвитер, лишенный сана, снова может сделаться священнослужителем. Правило гласит: «если какой пресвитер произвольно удалится и станет проживать, где ему не положено, то... виновный лишается пресвитерства». А затем в правиле прибавлено: «но потом он снова принимается в сообщество (пресвитеров?) и вторично (?) удостоивается чести, но не посвящается опять» (74—75).194 Мы, пожалуй, оставили бы без внимания это правило, если бы нам не было известно, что существует на свете какая-то галатийская (из Галатии) надпись (Corp. Inscr. Graec.), в которой отмечается факт двукратного принятия пресвитерской должности одним и тем же лицом; в этой надписи упоминается кто-то, «дважды бывший пресвитером» (δις γενόμενος πρεσβυτερος).195

Есть ли в нашем памятнике какой-либо след того, что между пресвитерами начала III века встречались лица учительные, занимавшиеся разъяснением истин веры и проповедью? На наш взгляд, нет. Но нашелся какой-то немец (Ганеберг), который слова памятника: presbyter examinetur, si est discipulus... in societatem recipiatur et duplice honore afficiatur (S. 75), слова совершенно неясные, вздумал прояснить и пришел к той мысли, что будто первоначальное чтение этого места было такое: si eruditione quidem scholastica ornatus est etc. А в результате у него получилось следующее: правило-де, говорит о таких же presbyteri doctores, пресвитерах-учителях, т. е. учителях веры, которые столь стали известны позднее, во времена св. Киприана (167—168). Но об этом улучшенном чтении данного места памятника только и можно, кажется, сказать: не любо — не слушай...

В памятнике Правила Ипполита нет никакого намека на то, что пресвитеры этого времени были «учительны» (в смысле: 1 Тим. 3, 2). И это потому, что и раньше, и теперь никто от них ничего такого не требовал. Английский исследователь истории иерархии древнего времени (Hatch) утверждает, что «пресвитеры древнейшей церкви неизвестны в качестве учителей веры, хотя им это и не было воспрещено».196 Профессор А. С. Павлов ту же мысль выражает в следующих отрицательных словах: «в первые времена христианства право публичного проповедания в церковных собраниях принадлежало исключительно (курсив оригинала) епископам».197 Известный ученый Адольф Гарнак сгруппировал в одно целое длинный ряд свидетельств до конца II века, в которых перечисляются лица, занимавшиеся церковным учительством, но среди этих лиц, как оказывается, не упоминается имени пресвитеров.198 Само собою понятно, подтасовывать эти свидетельства не было надобности немецкому ученому; он не берет на себя роли прокурора суда по отношению к пресвитерам; а главное, ведь и над ним существует контроль науки. Наконец, мы сами на предшествующих страницах рассмотрели целую серию памятников древности, в которых ведется речь о пресвитерах, но не встретили в них ни одного свидетельства, удостоверяющего, что эти лица должны были принимать или принимали на себя обязанность церковных учителей. Из всего видно, что в деле «учительства» церковь в то время обходилась без них; они не нужны были на этом поприще. Никто от них не требовал этого, и они стояли Далеко от этого дела.199

Мы окончили наше исследование поставленного вопроса. Мы дошли до того предела, за которым пресвитеры, как выражается профессор Павлов, сделались «делегатами духовной власти епископа»,200 а попросту говоря, приходскими священниками. В этом случае начинается новый период в жизни пресвитерского института, а следовательно, пришел к концу древнейший период истории пресвитерства. Когда собственно начался указанный новый период, и чем определялось его наступление, об этом скажем особо, впоследствии.

Принимая во внимание то, что пресвитеры в глубокой древности избирались из старцев, пресвитерство некоторыми учеными (например, Гарнаком) справедливо называется патриархальным элементом церковной общины до середины III века; а принимая во внимание то обстоятельство, что по крайней мере на первых порах пресвитерат формируется и растет с особенным успехом в церкви Иерусалимской и других восточных церквах, это явление можно назвать преимущественным продуктом религиозной энергии иудео-греческого мира; как, наоборот, епископат, по его исторической стороне, нужно признавать преимущественным продуктом религиозной энергии греко-латинского языческого мира, поскольку этот последний находился под влиянием христианства.

IV. «Нижние чины» клира в древности

Обращаемся к рассмотрению низших степеней церковных должностей (Ordines minores), известных с древних времен, чтобы таким образом иметь ясное представление о составе церковных лиц древнего периода истории.

К числу таких низших степеней церковных принадлежали: иподиаконы, анагносты, аколуфы, экзорцисты и остиарии (Евсевий, VI, 43).

Начнем нашу речь с анагностов (чтецов), потому что история этого чина наиболее интересна для исследователя.

Вопрос об историческом происхождении должности церковных чтецов (анагностов) нельзя назвать простым и ясным. Этот, теперь малозаметный, церковный чин, по-видимому, пережил в древности сложную историю, которая и до сих пор еще недостаточно распутана.

Касательно происхождения института церковных чтецов (анагностов) как протестантские, так и римско-католические писатели до последнего времени держались мнения, что он возник в конце II или начале III века — из диаконата. И рассуждали так: с течением времени, по мере появления новых потребностей богослужения и церковного благочиния, нужно было создать новую должность, и вот возникают чтецы, как восполнение диаконской должности. На этом и оканчивались все рассуждения о такой неважной церковной степени, как «чтец». Но в ближайшее к нам время обращено было внимание на одно свидетельство о чтецах, находящееся в малоизученном памятнике II века, известном под именем Canones ecclesiastici. А этим свидетельством чтецам отводится необычно высокое место в церковном персонале: после пресвитера — и выше диакона. Названный памятник, между прочим, ведет речь о доставлении в разные церковные степени и указывает требования, которые предъявлялись в отношении к лицам, занимавшим эти степени, причем рассуждения ведутся в таком порядке: о епископе, пресвитере, чтеце, диаконе. Этого мало. Здесь поставлены по отношению к чтецам такие требования, которые заставляют иначе, чем как это было раньше, понимать характер и существо должности первохристианских чтецов. Здесь говорится: «при поставлении в чтеца нужно старательно разузнавать — не болтун ли он, не пьяница ли, не наклонен ли к смехотворству, вообще добрых ли он нравов».201 «Во время собраний в день Господень (воскресенье) он занимает первое место и должен, по словам памятника, обладать ясной речью и быть способным к поучению (изъяснению), так как он занимает место евангелиста. Кто служит слуху неведущих, добавляет памятник, тот будет считаться вписанным у Бога» (подразумевается: в книгу жизни).202 Приведенное место — нужно сознаться — перевертывает все наши привычные понятия о чтеце древней церкви. Здесь что ни слово, то загадка, требующая большого напряжения мысли. И прежде всего, чтец в перечне церковных лиц помещен выше диакона. Значит, он почему-то представляется почтеннее и значительнее диакона. Далее, ему отводится за богослужением в церковных собраниях какое-то первое место. От него требуется довольно высокая нравственная жизнь. А главное, требуется, чтобы он не только читал, но и истолковывал Святое Писание: он называется «евангелистом», т. е. проповедником; его деятельность ублажается, ибо ему обещано, что имя его впишется У Бога. Все это такие черты, которые древними источниками не приписываются диакону, в родственную связь с которым ставят чтецов некоторые исследователи истории церкви; в особенности ярко бросается в глаза требование, чтобы чтец был способен истолковывать Святое Писание, чего в то время совсем не предъявлялось в отношении к диакону. Вообще сведения о чтеце в данном источнике не оставляют сомнения в том, что институт чтецов отнюдь не возник из диаконата, ибо рассматриваемый памятник категорически ставит чтецов выше диаконов.

Если так, то что же такое первоначальный институт чтецов?

Изучение всех главных документов, относящихся к вопросу, показывает, что прежде, чем войти прочным образом в состав клира, чтецы пережили не кратковременную историю, что, далее, первоначально чтецы имели совсем другой характер деятельности и другое значение, чем какое получили потом, и что, наконец, институт этот по своему происхождению древнее, нежели как обыкновенно думают. Когда мы раскроем историю чтецов, то увидим, что, быть может, и прав был Коммодиан, христианский писатель III века, который со следующими словами хвалы обращается к чтецам: «вы цветы в народе (церкви), вы светильники Христовы, помните о своем достоинстве и не забывайте о своей власти ».203

Рассмотрим те свидетельства древности, которые помогут разъяснить церковно-общественное положение чтецов, их функции, — вообще темную их историю.

Остановимся прежде всего на свидетельстве Тертуллиана (конец II и начало III в.). Тертуллиан к церковным степеням относит лишь епископа, пресвитера, диакона (и, пожалуй, вдовицу). Чтец опущен.204 Тем не менее в его время в Карфагене чтецы несомненно существовали. Куда же относились чтецы? К разъяснению вопроса может послужить следующее свидетельство этого писателя. Обличая еретиков (гностиков)205 за допущение у них церковных беспорядков, Тертуллиан говорит: «у них сегодня один епископ, а завтра другой; кто сегодня диакон, тот завтра чтец; кто сегодня пресвитер, тот завтра мирянин».206 Обыкновенно думают, что в приведенных словах Тертуллиан делает упреки еретикам за то, что у них беспорядочно перемешивались церковные степени клира. Но правильнее будет утверждать, что Тертуллиан упрекает еретиков в данном случае за допущение еще больших злоупотреблений, чем вышеуказанный беспорядок. Он упрекает их не за смешение степеней иерархических, а за то, что лица, не принадлежащие совсем к клиру, функционируют у них как лица церковного чина. Такое объяснение приведенных слов Тертуллиана дает возможность сделать интересный вывод касательно вопроса о чтецах. Но спрашивается: основательно ли то объяснение слов Тертуллиана, на какое мы сейчас указали? Это объяснение представляется совершенно правильным — и вот на каких основаниях. Он упрекает, что у еретиков сегодня один епископ, а завтра другой, — значит, кто ни попало; далее, что у них кто сегодня пресвитером, тот завтра мирянином. Очевидно, и последний пример о диаконе нужно понимать в том же смысле: если он говорит, что кто у них сегодня диаконом — тот завтра — чтецом, то он, очевидно, хочет сказать, что диакон у них из диакона на другой день становится мирянином. Что упрек Тертуллиана действительно заключается в том, что у еретиков были перемешаны два порядка — порядок лиц иерархических с порядком лиц мирских, — это ясно открывается из заключительных слов, которыми он заканчивает вышеприведенную тираду; он говорит: у еретиков «и мирянам поручаются иерархические обязанности». Вот где суть обличении Тертуллиана! Из этого следует, что Тертуллиан не причислял чтецов к разряду лиц клира. Для него степеней клира три: епископ, пресвитер, диакон, как это он ясно говорит при других случаях в своих сочинениях.

Итак, мы видим, что во времена Тертуллиана, т. е. в конце II века и в начале III, а следовательно и раньше того чтец не принадлежал к членам клира.

Можно поэтому с полной вероятностью утверждать, что чтеца в древнейшую пору церкви не причислялся к клиру. Некоторые чтецы в таком положении оставались даже и позднее, во времена Киприана, епископа Карфагенского (середина III века). В своих письмах этот карфагенский пастырь упоминает о лицах, имевших право читать Священное Писание в церковных собраниях, но оставшихся в мирском состоянии; из писем того же Киприана видно, что существовали в его время какие-то lectores (чтецы) — lectores doctorum audientium («чтецы при учителях — несомненно пресвитерах — при учителях для оглашенных»), но что это за должность, доселе никем не объяснено, — но и эти lectores не были клириками, а считались лишь «приближенными к клиру».207

Еще важнее свидетельство Киприана о тех чтецах, которые в его время стали зачисляться в состав клира. (А это уже при нем стало встречаться и в Карфагене.) Он описывает дело, исполняемое чтецами, и место, занимаемое ими при богослужении, — как нечто в высшей степени почетное. Поставляя отличившегося особенным мужеством во время гонения некоего Целерина во чтецы, Киприан пишет в письме к клиру и народу: «мы возвели его на амвон,208 на этот церковный трибунал (судилище), чтобы, поставленный на возвышенном месте и при таковом своем почете видимый всему Народу, он читал заповеди (praecepta) и Евангелие Господни. Пусть он увидит, есть ли высшая степень, на которой можно было бы принести столько пользы в церкви?».209 Очевидно, Киприан к должности чтеца относится с каким-то особенным почтением; но этим дело не ограничивается, он называет место, на котором стоит чтец, как бы своего рода церковным трибуналом, а так как трибунал в то время находился во власти пресвитеров, имевших такое близкое отношение к алтарю, то Киприан сближает этим самым служение чтеца со служением пресвитера.210 И это не случайная, ничего незначащая заметка. Св. Киприан смотрел на чтецов как на кандидатов в пресвитеры. В том же письме, указав на достоинства Целерина и другого чтеца, Аврелия, он пишет: «да будет вам известно, что они предназначаются нами к пресвитерскому достоинству, а потому они должны быть почтены одинаково с пресвитерами кружкою и при ежемесячном разделе получать части в равном с ними количестве, как имеющие с достижением более зрелых лет восседать с нами».211 Из этого места письма Киприана с ясностью открывается, что чтецы, достигшие известного возраста, были естественными кандидатами именно в пресвитеры: этот переход считался настолько естественным, что Киприан нисколько не затрудняется прямо назначить вышепоименованным чтецам пресвитерское вознаграждение из церковных доходов, хотя они еще и не сделались настоящими пресвитерами.

Таким образом, мы видим, что чтецы в древности представляли собой что-то необычайное. Долгое время они к клиру не принадлежали, но пользовались почетом, а впоследствии — в случае принятия в клир, были в Карфагене естественными кандидатами в пресвитеры. Откуда могло возникнуть такое непонятное явление?

Все это до известной степени разъяснится, если мы изучим, насколько возможно, с одной стороны, так сказать, первоначальную природу чтеца, а с другой — его функции, какие ему принадлежали до того времени, когда он сделался маловажным церковным чином.

О первоначальной природе чтецов дают понятие отчасти Canones Ecclesiastici, где о чтеце говорится, что он занимает место «евангелиста». А под выражением «евангелист» на языке того времени разумелись харизматические учителя, т. е. лица, считавшие себя обладающими благодатным даром учительства в церкви. Они, как известно, именовались «пророками, дидаскалами» (1 Коринф. 12, 28). Их было много в I и в первой половине II века.212 В том же документе — Canones ecclesiastici — о чтеце еще замечается, что в церковных собраниях в день воскресный чтец занимает первое место. Можно допустить мысль, что такое место отводилось чтецу потому, что он в таком или другом отношении напоминал или даже имел сродство с теми же вышеупомянутыми харизматическими учителями, которым в собраниях отводилось почетное место.213 Само по себе предположение, что по первоначальной своей природе чтец относился в начале к разряду харизматических учителей, не заключает в себе ничего невероятного. Харизматические учителя составляли разряд людей «глаголавших слово Божие», но то же самое делали и чтецы, читавшие с амвона Священное Писание — во всем его объеме, т. е., не один только так называемый Апостол и Ветхий Завет, но и самые Евангелия. Положим, все это пока предположения, но они могут находить подтверждение в свидетельствах древности. А когда это будет сделано, для нас станет понятно, почему в начале чтец, при всем уважении к нему, не считался принадлежащим к клиру, а был мирянином: в начале его никто не поставлял формально, как никто формально не поставлял пророков и дидаскалов. Но попытаемся с возможной обстоятельностью доказать мысль, что чтец имел сродство с харизматическими учителями.

Здесь прежде всего нужно обратить внимание на ту молитву, которая записана в Постановлениях Апостольских и которая читалась при поставлении в чтецы. Вот эта молитва: «Боже вечный, многий в милости и щедротах, сам и ныне призри на раба твоего, ему же вручается читать Священное Писание твое людям твоим, и даждь ему Духа Св., Духа пророческого. Иже Ездру раба твоего на чтение законов твоих народу твоему умудривый: и ныне, призываемый нами, умудри раба твоего, и даждь ему врученное ему дело совершающу неосужденно, достойным явитися вящия степени» (Постановл., кн. VIII, гл. 22). Здесь обращает на себя внимание прошение о том, чтобы Бог ниспослал чтецу «Духа Св., Духа пророческого». Чтецу испрашивается Дух Святой, — но во имя Духа Святого действовали и харизматические учителя; чтецу испрашивается Дух пророческий, но здесь разумеется не дух пророков ветхозаветных, так как чтецы никогда не были пророками в этом смысле, но дух пророческий в другом смысле: чтецы должны являться тем же, чем были харизматические новозаветные пророки. В этой мысли нас утверждает и еще одно замечание, находимое в тех же Постановлениях Апостольских. Автор Постановлений, указывая, как нужно делить церковную кружку между различными клириками, говорит: «если есть и чтец, то и он пусть получит долю едину — в честь пророков» (Кн. II, гл. 28). Думать, что здесь разумеются пророки ветхозаветные, нет никаких оснований, потому что мы не знаем, чтобы давалась в Ветхом Завете какая-то «доля единая» пророкам, но несомненно знаем, что доля всяких начатков, даже денег — действительно выдавалась харизматическим пророкам, как об этом возвещает древнехристианский памятник Учение двенадцати Апостолов (гл. XIII).214 Итак, принимая указанные основания, нет, кажется, причин сомневаться в том, что первоначальная природа чтецов имела сродство с харизматическими учителями, в особенности с пророками. Сейчас приведенное место из Постановлений Апостольских имеет еще другую редакцию, которая с новой стороны освещает вопрос о чтецах. В новейшее время найден древний сирийский памятник, которому дали греческое название: Διδασκαλια — наставление, и который представляет собою первоначальную редакцию большей части (I—VI книг) теперешних Постановлений Апостольских (разумеется, в свое время этот памятник явился не на сирийском, а греческом языке). В этом сирийском памятнике рассматриваемое место о доле чтецов читается так: «а если и чтец есть, пусть получит и он, как пресвитеры, — (в честь пророков)».215 Здесь находятся слова, которых нет в теперешних Постановлениях Апостольских: пусть и он получит, как пресвитеры. Следовательно, если во времена Киприана, как мы указали выше, чтецы являлись естественными кандидатами на степень пресвитерства, то это не было обычаем частной Карфагенской церкви, а было явлением общим, так как находит себе не прямое, но прочное подтверждение в сирийской Διδασκαλια, представляющей собою собрание древнейших церковных законов.

Теперь займемся рассмотрением тех функций, какие принадлежали чтецу древнейшей эпохи. Как показывает самое имя, чтец имел обязанность читать при богослужении Священное Писание. Он это и делал. Но читал, не как теперь, только некоторые книги Священного Писания, но все без исключения. Т. е. он делал не только то, что теперешний чтец, но то, что принадлежит теперь к прерогативам пресвитера и диакона. Само искусство чтения в те времена не принадлежало к таким распространенным явлениям, как в наши дни. В особенности среди малообразованного первохристианского общества человек, умевший читать, мог быть поставлен высоко. Кстати, нужно еще прибавить, что тогдашний способ написания книг, называемый scriptio continua, без знаков препинания и без промежутков между словами, был чрезвычайно труден для чтения; не всякий мог легко научиться читать тогдашнюю рукопись. И церковь действительно ценила чтецов, исполняющих свое дело как следует. По известиям одного древнего сборника канонов, епископ, посвящая чтеца и вручая ему книгу, говорил: «если ты будешь исполнять свое дело с верностью и с пользою, то будешь иметь часть с теми, кто исполняет слово Господне».216 Значение чтеца в древнейшую эпоху церкви еще больше возрастет в наших глазах, если мы примем во внимание следующее обстоятельство: в те времена (в I и II веке) играли большую роль в христианских общинах в качестве церковных учителей харизматические пророки и дидаскалы.217 Но весьма возможно допустить, что между этими учителями, обладавшими даром свободной речи, могли быть лица, неумевшие читать книг. В таких случаях чтец мог быть чрезвычайно полезен, ибо древняя проповедь всегда примыкала к тому, что прочитано было за богослужением из книг Священного Писания. Но одни ли харизматические учителя нуждались в чтецах, как в своих добрых помощниках! В древнейшую пору христианства и между епископами встречались лица неграмотные.218 Как эти лица могли беседовать с общиной в храме, если бы наперед чтец не читал перед началом проповеди известного отдела Священного Писания? Недаром же сначала все Писание читали в церкви одни чтецы; быть может, их помощь была существеннее, чем как мы полагаем теперь.

Чтецу принадлежала не одна механическая функция — чтение Священного Писания в собраниях, — но, что особенно важно, он имел право еще и толковать Священное Писание для верующих публично, в церковных же собраниях. Это новая и важная функция существенно приближала чтеца к харизматическим пророкам и дидаскалам. Харизматический учитель поучал народ, толковал Священное Писание, то же сделал и чтец; притом в то время вообще дар религиозного наставления, учительства считался подлинным даром Св. Духа, харизмой. В принадлежности чтецу функции — толковать Священное Писание публично, вообще наставлять верующих, — хорошо удостоверяет нас памятник Canones ecclesiastici. В нем прямо требуется, чтобы чтец «имел способность к поучению», «так как он занимает, — добавляется в памятнике, — место евангелиста», т. е. харизматического учителя. Каким образом возникла эта функция чтецов — толковать Священное Писание? Прежде всего нужно сказать, что по древним представлениям чтение Священного Писания и объяснение его стояли в тесной связи между собою: кто читал Писание, тот как бы обязывался и толковать его (I Тимоф., 4, 13). Но еще более важным условием появления рассматриваемой функции у чтецов служило то, что было особое время в положении церкви, когда чтец силой самих вещей побуждаем был взяться за дело толкования и поучения. Наступило время, когда не стало харизматических учителей, — это время наступило для одних церквей раньше, а для других позже, — а раз наступило такое время,219 нужно было занять место этих учителей, ибо поучение составляло тогда существенную принадлежность церковных собраний. Эту обязанность естественнее всего, по исчезновении пророков и дидаскалов, было всецело взять на себя епископам, из которых иные до этого времени, при существовании харизматических церковных учителей, могли и вовсе не заниматься этим делом. Но епископы далеко не всегда могли брать на себя это дело. Памятник Canones Ecclesiastici220 представляет возможность таких случаев: «когда епископ оказывался неграмотным (άγραμματος)». Подобным же образом и Постановления Апостольские (кн. II, гл. 1) не исключают таковой же возможности, повторяя слова памятника Canones. А церковная история действительно может указать немало необразованных епископов,221 живших около того времени, когда исчезают последние харизматические учителя. Естественно при таких условиях, что обязанность поучать общину, толковать Священное Писание перешла к чтецу, который принадлежал к наиболее просвещенным членам церковной общины и, пожалуй, клира.222 Нельзя утверждать, чтобы это золотое время в жизни института чтецов продолжалось долго, но оно все же было, — это исторический факт. Это было состояние во всяком случае переходное, и очень возможно, что не во всех церквах имело место возвышение чтеца на степень церковного проповедника.

Теперь нам нужно доказать, что в истории рассматриваемой нами эпохи действительно встречались чтецы в роли проповедников в церковных собраниях. Без этого наши разъяснения могут казаться гадательными. К счастью, до нас дошла целая проповедь чтеца древнехристианской эпохи. В числе произведений древнехристианской литературы с давних пор занимало видное место так называемого II послание Климента, епископа Римского (начало II века). Признавалось оно Климентовым просто потому, что первоначально оно открыто было в одном и том же кодексе с первым, подлинным посланием Климента. Но до самого недавнего времени никто из ученых точно не знал, что такое в существе дела так называемое II Климентово послание, так как оно сначала открыто было в неполном виде. Теперь же, когда это произведение сделалось известным в полном его виде, ученые пришли к тому выводу, что так называемое II послание Климента есть проповедь, древнейшая проповедь, какая только сохранилась до нас, проповедь, появившаяся не позднее середины II века. Кому же принадлежит по своему происхождению эта проповедь? Судя по содержанию ее, она не могла быть произнесена ни епископом, ни пресвитером, потому что проповедник говорит к слушателям как человек, равный с этими последними, и дает знать о своем подчинении пресвитерам.223 Можно задать себе вопрос: не принадлежит ли проповедь по своему происхождению какому-либо харизматическому учителю, например, пророку? Но и этого нельзя допускать: свои поучения и назидания харизматические учителя произносили экспромтом и наизусть, а здесь мы имеем дело с проповедью, записанной на тетради; проповедник говорит о себе: «я читаю» (αναγιγνωσχω: cap. 19). (Вот древнейший пример проповеди, предварительно записанной на тетрадку, как известно, столь спасительную для проповедников нашего времени; такая древность употребления проповеднической тетрадки, конечно, может защищать наших проповедников от упрека во введении бумажного проповедничества; но едва ли они были бы польщены, если бы знали, кто первый завел спасительную тетрадку.) Так, говорим, проповедь эту произносил не харизматический учитель, ибо этот говорил поучения, а не читал. Да и самый тон проповеди не допускает подобного предположения. Проповедник здесь говорит не от лица Духа Святого, как делали пророки и дидаскалы, а поучает, так сказать, на свой страх; притом же он поучает не как власть имеющий учитель, не как авторитет, а как человек очень скромный и смиренный: он Даже называет себя «всегрешным» (cap. 18). Итак, кто же написал загадочную проповедь? Думают, что никто другой, как чтец. А для доказательства сейчас указанной мысли справедливо ссылаются на разные выражения самого проповедника. В особенности же к этому выводу склоняются, когда проповедник прямо дает знать, что сначала он прочел отдел Священного Писания за богослужением224 (а это дело чтеца), а затем стал читать и свое поучение, относящееся к этому отделу Писания. Итак, мы имеем пример проповедника — чтеца, взявшего на себя эту обязанность, как раз в то время, когда стали исчезать харизматические учителя, т. е. около середины II века.225 Но это не единственный нам известный пример чтеца, занимавшегося толкованием Священного Писания с церковной кафедры. Один мученик Диоклетианова гонения, по имени Прокопий, в актах мученических назван и чтецом Священного Писания (за богослужением) и истолкователем его.226 Проповедничество с церковной кафедры было функцией, характеризующей положение чтецов в лучшую пору жизни этого института. Поэтому-то чтецов в это время ставили выше диаконов (Canones eccles.).227

Расскажем вкратце (резюмируем) историю института чтецов, она представляется на основании имеющихся документов. Чтецы появляются в церкви гораздо раньше, чем как об этом принято думать. В начале Апокалипсиса говорится: «блажен читающий и слушающие слова пророчества сего» (1, 3). Здесь уже {различаются читающий, чтец и его слушатели. Едва ли здесь идет речь о простом читателе вслух. Подобное различение чтеца от слушателей было бы пустым педантизмом, если бы при этом не шло речи о чтеце, занимающем известное видное место в церковной общине. Значит, это место Апокалипсиса дает свидетельство о существовании чтецов раньше 100-го года христианской эры. Еще яснее представляется существование чтецов около середины II века. В известной апологии Иустина, при описании совершения литургии христианами (вероятно, в Риме), говорится (гл. 67): «когда чтец прервет чтение писаний апостольских или пророческих, тогда предстоятель начинает говорить к собранию».

Вначале чтецы появились, как лица, нужные при совершении богослужения: читать хорошо могли лишь немногие из первоначальных христиан, так как между ними мало было лиц, получивших образование. Чтецы сначала не принадлежали к клиру, потому что, подобно харизматическим учителям, не были лицами выборными или назначаемыми, а служившими в силу внутреннего призвания, но, не принадлежа к клиру, они успели на некоторое время достигнуть высокого положения. С исчезновением харизматических учителей, они сделались проповедниками Слова Божия в церковных собраниях. Но едва ли это продолжалось долго. Во всяком случае, это был «золотой» период в жизни чтецов; он продолжался с середины II до второй четверти III века. Затем звезда чтецов видимо начинает блекнуть. Столь выгодно отличавшее ; их проповедничество стало отходить от них. Оно частью перешло к епископам, между которыми теперь всё реже и реже стали (Попадаться люди малообразованные: αγραμματοι, как называли их Canones ecclesiastici. Проповедническую должность стали отправлять также и пресвитеры; около середины III века в Карфагене появились presbyteri doctores — пресвитеры учащие.228 Значение чтецов стало падать. Зачисление их в клир и отведение им невысокого места здесь сильно подорвало значение и престиж чтецов. Это включение чтецов в разряд клириков, и притом низших, происходит в двадцатых годах III века. В середине же III века окончательно определяется положение чтецов в клире. Это произошло в Риме. В правление папы Корнилия они причисляются уже к одной группе с привратниками и заклинателями.229 От чтецов стали требовать только механического дела — чтения, не поручая им более важных функций. Впрочем, в течение III века должность чтецов на практике еще далеко не превратилась в должность низшего разряда, какою она стала в более позднее время. Из некоторых фактов начала IV века видно, что чтецы еще не потеряли некоторого значения. Во время гонения Диоклетиана, когда приказано было отбирать у христиан кодексы Священного Писания, то сбережение этих кодексов от опасности было поручено чтецам; так, в одной африканской церкви на руках чтецов находилось целых 32 кодекса. Между подписями собора Арльского (314 года) встречаем подписи двух чтецов — редкое отличие.230

В довершение принятой нами задачи изучить состав церковных лиц древнейшей эпохи христианства нам остается сказать еще немногое. Наиболее полный список церковных лиц сохранился до нас лишь от времени папы Корнелия (ок. 250 г.). Разумеем письмо его к антиохийскому епископу Фабию. Здесь в числе низших должностных церковных лиц, так сказать «нижних чинов» в церковном причте, кроме чтецов, о которых у нас речь была сейчас, упоминаются иподиаконы, аколуфы, экзорцисты и остиарии (Евсевий, IV, 43). Что это за чины? Какие должности им принадлежали, и как они произошли? Два рода должностных лиц — иподиаконы и экзорцисты — не требуют долгих объяснений. Иподиаконы, как показывает самое имя, стояли в связи с институтом диаконов и явились в качестве дополнения этого последнего. В самом деле, в церкви долго держалось правило, чтобы диаконов в каждом городе было не свыше семи. Вот определение собора Неокесарийского (315 г.): «диаконов, по правилу, должно быть семь, хотя бы и очень велик был город, в этом удостоверяет книга Деяний» (пр. 15). Естественно, очень скоро в значительных городах оказывалось, что мало иметь такое ограниченное число диаконов; и вот появились иподиаконы, как их помощники. Интересно отметить, что и иподиаконов в начале было не более же семи в той и другой христианской церкви (Евсевий, там же). Нетрудно дать понятие и о должности экзорцистов (εξορκιστής). Многие из древних христиан приписывали себе дар исцелять болезни и в особенности изгонять злых духов из больных. Это и были экзорцисты, т. е. заклинатели. О них можно найти упоминание у св. Иринея Лионского.231 Очень возможно, что некоторые из таких лиц в глубокой древности зачислялись в штат должностных церковных лиц; слова папы Корнелия, указанные нами выше, даже требуют допущения такого факта. Эти заклинатели необходимы были при совершении крещения над обращавшимися к христианской вере, тем более, что крещение совершалось тогда очень торжественно.232

Труднее составить понятие о других церковных должностях, упоминаемых в вышеуказанном письме Корнелия. Название: аколуф (ακολουυος) довольно неопределенно. Оно не указывает на какой-нибудь определенный род церковного служения; само по себе оно означает человека, принадлежащего к чьей-нибудь свите, вообще человека служащего. Яснее название другой должности: остиарии (ostiarius = πυλωρος), что значит: придверник или привратник; но непонятно, почему такое лицо причисляется к штату церковному. Главная же трудность заключается в том, что ученые расходятся во мнении как относительно происхождения этих должностей, так отчасти и по вопросу о функциях, соединенных с этими должностями.

Вот мнение профессора А. Гарнака. Оно очень оригинально. Этот ученый утверждает, что напрасно было бы искать корни этих должностей в первохристианстве, и что, вероятно, возникли они под влиянием языческо-римских преданий и обыкновений. Изучение религиозных римских должностей дает основание находить здесь нечто аналогичное с христианскими аколуфами и остиариями. Остиариев очень напоминают прислужники, имевшие место при языческих римских храмах; эти прислужники назывались aeditui (от aedes — храм). Aeditui, или храмовые прислужники, имели своим назначением отворять, запирать двери храма и поддерживать чистоту в святилище, показывать посетителям достопримечательности храмов; они впускали сюда для совершения молитвы или Жертвоприношения лиц, имевших на то право, и воспрещали вход в храм лицам, не обладавшим таким правом. Что касается аколуфов, то они похожи на прислужников, бывших в личном распоряжении языческих жрецов. Они назывались calatores. Они исполняли при жрецах должности письмоносцев, писцов, а также они были помощниками жрецов при совершении жертв этими последними.

Что римские aeditui в самом деле сходны с остиариями, а римские же calatores с аколуфами, в этом, по суждению Гарнака, удостоверяют нас церковные свидетельства. Остиарии, подобно Древним aedituis, отпирали и запирали двери христианских храмов, смотрели за лицами, входящими в храм, а лицам, почему-либо подозрительным, заграждали вход, они сортировали присутствующих, указывали места для кающихся и оглашенных и пр. Указания на это Гарнак находит в одном правиле четвертого Карфагенского собора, в котором говорится о том, что будущий остиарии получал наставления, как нужно относиться к храму Божию, а равно и о том, при каких обстоятельствах ему вручались ключи от храма самим епископом. С другой стороны, тот же ученый уверяет, что существует в самом деле родство между аколуфами и прежними calatoribus. Из писем св. Киприана видно, что аколуфы больше всего употреблялись в качестве письмоносцев по церковным делам.233 Затем из этих же писем видно, что, как и calatores, аколуфы сообразно своему наименованию употреблялись не на служение храму, а для личных услуг предстоятеля. Наш ученый обращает внимание на то, что в вышеуказанном письме Корнелия число пресвитеров римских и аколуфов выходит почти одинаковым: при римской церкви первых было 46, а вторых 42. Значит, на каждого пресвитера приходилось по одному аколуфу, как было и в мире языческом, среди жрецов. Гарнак при этом старается объяснить, почему цифра пресвитеров не совсем совпадает с цифрою аколуфов.234 Таким образом, Гарнак для остиариев и аколуфов указывает не только языческое, но и собственно римское происхождение.

Других воззрений на происхождение рассматриваемых должностей держится Виланд, римско-католический ученый. Аколуфат, по его суждению, произошел из института иподиаконов. Иподиаконы, в начале появления этой должности, исполняли простейшие работы при храме, например, подметали его, а также были на посылках, в качестве письмоносцев. Они были слугами диаконов без определенного назначения. В свою очередь и аколуфы были прислужниками без указания какой-нибудь определенной сферы. Это роднило иподиаконов с аколуфами. Но эти должности появились неодновременно. Когда иподиаконы, появившиеся, вероятно, во II веке, с возвышением диаконов, и сами повысились в должности, сделались более или менее служителями алтарными, то место их и занято было новыми лицами, которые назывались аколуфами. Если во времена Киприана письмоносцами являлись не одни аколуфы, но и иподиаконы, то это показывает, что между этими должностями было родство. На то же самое указывает и то, что в письме Корнелия аколуфы упомянуты непосредственно после иподиаконов и первые ясно отнесены к одной группе церковных лиц с последними. Далее, Виланд считает не случайностью число 42, которым обозначалось количество аколуфов в письме Корнелия. Нужно знать, что папа Фабиан, предшественник Корнелия, разделил Рим в церковном отношении на семь участков (regiones), поручив их наблюдению семи диаконов и семи иподиаконов. Если разделить цифру 42 и 7, то получится ровно число 6. Из этого Виланд заключает, что каждые шесть аколуфов состояли при одном иподиаконе (а через них и при каждом римском диаконе). Название «аколуф» скоро стало означать человека, покинувшего мир и вступившего в звание клирика. Вообще наш ученый смотрит на аколуфат как на подготовительную школу к должности прислужника в алтаре.235 Остиариям этот ученый приписывает такое же происхождение, как и аколуфам. Остиарии — это ветвь иподиаконата. На первоначальное родство этих двух должностей указывает то, что, по крайней мере на Востоке, иподиаконы долгое время исполняли обязанности придверников храма. Собор Лаодикийский (IV в.) неоднократно (правила 22, 43) внушает иподиаконам не покидать дверей храма во время богослужения. Но тот же собор знает и привратников (πυλωροι) (пр. 24). Поэтому Виланд думает, что остиарии были специально слугами и помощниками иподиаконов; с этих последних перенесены были на остиариев низшие работы при храме, наименее соединенные с богослужением. Разумеется, такое перенесение произошло тогда, когда иподиакон начал принимать более или менее активное участие в богослужении.236 Собор Лаодикийский (пр. 24) уже причисляет остиариев к лицам церковного чина.

Приведя два мнения ученых, прибавим лишь следующее: мы не имеем оснований отвергать воззрений Гарнака, но желаем, чтобы в науке утвердилось мнение Виланда, так как беспристрастие требует допускать самое малое влияние язычества на образование христианских институтов, а отнюдь не перенесение готовых языческих форм в сферу церковную.

55 Эти учителя называются харизматическими потому, что апостол Павел относит их к числу лиц, обладавших особыми дарами. Он говорит: «не хочу оставить вас в неведении о дарах духовных» (в этом случае, впрочем, слово «дарах» прибавлено переводчиками для ясности); «дары (χαρίσματα) различны, ... но каждому дается проявление Духа на пользу. Ревнуйте о дарах (τά χαρίσματα) больших» (1 Кор. 12, 1.4.7.31). См. стр. 34, где перечисляются Харизматические учителя.

56 Luciani. De morte Peregr. Cap. 11.16.

57 1 Кор. 14, 26. Яснее: Ерм. Подобия, IX, 25.

58 Подобия, IX, гл. 25.

59 Заповеди, XI.

60 Clem. Homil., XI, 35.

61 Ерм. Подобия XI, гл. 25—27 (Несколько иначе: Видения, III, гл. 5). «Учение 12-и», гл. XV, 1.

62 Послание к Ефесянам, гл. 3.

63 Harnack. Die Lehre der zwolf Apostel. S. 132 (второй пагинации). Leipz., 1884. Здесь приводятся несколько слов из 4-го прав. св. Дионисия. (См. греческий и славянский текст этих правил в изд. Москов. Общ. Любителей Духовн. Просвещения). Памятник «Учение 12-т» издан и у нас свящ. И. И. Соловьевым, проф. К. Поповым и г. Карашевым.

64 Seufert. Apostolat. S. 8—12. Harnack. Lehre... S. 110—111.

65 Церковная история, III, 37.

66 Сообразно словам ап. Павла: «кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение» (1 Кор. 14, 3).

67 Агапы (греч. — вечера любви). Во времена раннего христианства места общих трапез в христианских общинах, где совершалось таинство Евхаристии. (Здесь и далее подобным образом обозначены примечания редактора.)

68 Ересь монтанистов — ересь II в., получившая название от ее духовного отца Монтана. Монтанисты не признавали складывающейся церковной иерархии, проповедывали индивидуальный религиозный энтузиазм. Распространена была во Фракии, Малой Азии, Карфагене и Риме.

69 У Евсевия. Церк. история, кн. V, гл. 18.

70 Заповеди, XI.

71 К числу таковых Гарнак относит следующих лиц пророческого призвания: Агава, дочерей Филиппа, Кодрата, Иуду, Силу, Аммию. Lehre u. s. w. S. 46 (первой пагинации).

72 Заповеди, XI (ad fin).

73 Origenis. Contra Celsum. VII, 9. 10. Migne. Patrol, cursus. Gr. ser. Tom. XI, col. 1433, 1436.

74 Евсевий. Церк. история, V, 24.

75 Gebhardt und Harnack. Texte und Untersuchun. B. III, Heft. 3—4. S. 448, 460.

76 Книга Деяний св. Апостолов, 21, 9; Евсевий, ibid.

77 Заповеди, XI.

78 Такой персонал состоял из епископа, диакона, вдовицы, девственницы, учителя и исповедника. De praescript., cap. 3.

79 Contra Celsum. Lib. VII, cap. 11; Migne. Tom. XI, col. 1437.

80 XIII, 2; XV, 1.

81 XI, 1.

82 Ibid, 2.

83 Ерм. Пастырь; Подобия. IX, гл. 25.

84 XIII, 1.

85 XV, 2: «Не пренебрегайте (Μή ύπεριδητε) ими, т. е. епископами и диаконами, ибо они должны почитаться вами вместе с (μετα) пророками и дидаскалами»

86 Подобия. IX, гл. 25.

87 Послание Варнавы, гл. I, 8: «Я не как учитель (διδάσκαλος), но как равный с вами, изъясняю вам». Свидетельства Игнатия и Дионисия были указаны выше.

88 Заповеди, IV, гл. 3.

89 Свидетельства из разных сочинений Оригена собраны Гарнаком. Lehre der zwolf Apostel. S. 135—136.

90 Евсевий. Церк. история. Кн. VII, гл. 24.

91 Сравн. Διδαχη, XI, 10: «пророк, если не делает того, чему учит, есть лжепророк ».

92 Die Mission und Ausbreitung des Christentums in den ersten drei Jahrhund. S. 260. Leipz. 1902.

93 Некоторые из дидаскалов стали адептами ложных учений, например, в Египте во времена Дионисия стали поддерживать сторону так называемых хилиастов, «отказываясь следовать Евангелиям и презирая Апостольские послания» (Евсевий. Церк. Ист. VII, 24). Такого рода дидаскалы начали появляться еще и во времена Ерма. Он упоминает об «учителях неправды, у которых нет никакого плода истины; из желания прибытка они обольщали людей, и каждый учил по похотям грешных; за это они понесут наказание», замечает Ерм (Подобия, IX, гл. 19).

94 1 Петр. 4, 10; Ерм. Пастырь, подоб. IX, гл. 27 (ст. 2).

95 Климент. Первое послан. Гл. 42. Сравни Исайя, 60, стих 17. (Но только Климент несколько изменяет текст этого места.)

96 Видение III, гл. 5.

97 Посл. к Ефес., гл. 2. Поел. к Магнезийцам, гл. 6. Die syrische Didaskalia (S. 273) называет диакона «ушами епископа, его устами, его сердцем и его душою». «Хотя епископ и диакон обитают в двух телах, но они составляют одну душу и один дух, и должны быть согласны в совете» (S. 86). Leipz. 1904.

98 О диаконе он пишет: «Все почитайте τους διακονους, ώς Ίησουν Χριστον (к Траллийцам, гл. 3).

99 К Траллийц., гл. 2. К Магнез., гл. 6.

100 К Смирнянам, гл. 8. Магнезийц., гл. 6.

101 Считаем нелишним привести еще следующее место из т. н. Постановлений Апостольских: «Диакон, хотя пусть все возносит к епископу, как Христос ко Отцу, но что может, то пусть исправляет сам собою, получив власть от епископа, как Господь получил власть от Отца создавать и промышлять» (Кн. II, гл. 44). А Сирийская Дидаскалия, повторяя ту же мысль, добавляет: «епископы и диаконы да будут единодушны и заботливо управляют народом в единомыслии, ибо они должны составлять одно тело: они отец и сын, ибо они суть образ владычества» (Божия?). Seit. 59.

102 К Смирнянам, гл. 8 et passim.

103 1 Апология, гл. 67.

104 Гл. 15. Памятник издан, между прочим, и в книге г. Карашева. О новооткрытом памятнике: «Учение» и проч. М., 1896.

105 Harnack. Die Quellen der apostolischen Kirchenordnung. S. 9—10. Leipz., 1886.

106 Ibid. S. 20—21.

107 Ibid., 26.48.

108 Это допускает и Гарнак. См. его книгу: Die Lehre der zwolf Apostel. S. 144. Leipz., 1884.

109 Лучшим доказательством этой последней мысли могут служить слова автора Постановлении. Апостольских. «Диакон да будет и ухом, и оком и устами, также сердцем и душою епископа, чтобы епископ не заботился о многом, но только о важнейшем» (Кн. II, гл. 44).

110 См. ниже главу: «Материальное состояние духовенства во II и III веках».

111 Hatch. Gesellschaftsverfassung der christlich. Kirchen. S. 29—30. Giessen, 1883.

112 Они поставлены, дабы пещись о столах, т. е. о ежедневном раздаянии потребного неимущим (Гл. 6).

113 Послан, к Траллийцам, гл. 2.

114 Harnack. Die Quellen der apostol. Kirchenordnung. S. 24—25.

115 Hatch. Opus cit. S. 46; Rade. Damasus Bischof von Rom. S. 12—14. 1882.

116 Кн. II, гл. 30.

117 Собора Эльвирского (306 г.) прав. 77. Hefele. Conciliengeschichte. В. I, S. 189. Freib., 1873.

118 Hatch. Op. cit. S. 46, 48.

119 Правда, в указанном месте Учения наряду с епископом упоминается и диакон, но последующая история своим течением отстранила последнего.

120 Т. е. харизматическими учителями.

121 «Учение 12-т», 15, 1.

122 Ibid. 11,2.

123 Harnack. Die Quellen u. s. w. S. 10.

124 Интересно, что по известиям историков даже в IV в. епископы римские не имели обычая проповедовать в храме. Cassiodorii. Historia tripartita, lib. IX, cap. 38—39.

125 Сирийская дидаскалия очень определенно указывает, в чем должно было Сражаться «учительство» епископа в III веке. Die syrische Didascalia ubersezt von Achelis. (S. 15—17). Leipz., 1904.

126 Евсевий. Церк. История, IV, 15 ad fin; V, 24.

127 «Они (пророки) первосвященники ваши». Учение 12-и, XIII, 3.

128 Киприан. О единстве церкви. Отдельные изречения этого отца, касающиеся вопроса, тщательно собраны у Harnack'a в Dogmengeschichte. В. I, S. 311. Freib., 1888.

129 Harnack. Die Quellen u. s. w. S. 57.

130 Почему диакону так не посчастливилось в конце II века, это в достаточной мере раскрыто нами ниже, в (IV) главе, где идет речь о церковном чтеце в древности.

131 Постановления Апостольские, кн. II, гл. 19. 25 (ad fin.).

132 Припомним подобного рода попытку, например, диакона Фелициссима, столь известного в истории Киприана Карфагенского.

133 Regentes plebem — назывались они в Испании, будучи облекаемы пастырской властью. Собора Эльвирского пр. 77 (см. выше).

134 Прав. 15 собора Арелатского (314 г.); Hefele. Conciliengeschiehte. В. I. S. 213.

135 Творения его. Часть I. Письма. Русск. пер. Киев, 1891. Факт отмечен в Analecten Harnack'a: Hatch. Op. Cit. S. 249.

136 Прав. 18; Hefele. Op. cit. S. 214.

137 К немалому удивлению, в VI веке, в христианской Нубии встречаем некоего диакона (Иосия) в роли первого лица в епархии после епископа, лица, стоявшего то главе епархиального управления. (Проф. Розов. «Христианская Нубия», Труды «К. Д. Ак., 1889, т. II, 559). Полагаем, что на указанный случай нужно смотреть как на след прежнего западно-латинского влияния.

138 Письмо к Евангелу. Творен, его в рус. перев. Т. III, 396.

139 Сам автор глубоко прочувствовал это, когда ему после изображения пресвитера пришлось описывать епископа как должностное лицо апостольского века. «Его» епископ оказался лишь «вторым изданием» пресвитера, изданием исправленным, но не дополненным, если не считать права хиротонии, предоставляемого автором епископу, чего, однако же, г. Заозерский, утвердившись на своей точки зрения, мог бы смело и не делать, разделив пополам это право между епископами и «своими» пресвитерами, на основании греческого текста: 14 ст. 4 гл. 1 Поел. к Тимофею. Ввиду вышеуказанного неожиданного казуса, автор заблагорассудил прикрыться ширмочкой из Духовного Регламента Феофана и привел оттюда такие словеса: «дело убо епископа великое, но честь никаковая (?) почитай в Писании знатная определена» (Заозерский, стр. 109).

140 Сочинение обозначим ниже.

141 Ниже вопрос будет выяснен обстоятельно и убедительно.

142 См. об этих учителях выше, главу первую.

143 Сочинение его «О ересях». Ересь 75, гл. 4 (в русск. перев. творений его, ч. 5).

144 Некоторых лиц, мало что знающих, кроме догматики митр. Макария, соблазняет то обстоятельство, что в сейчас упомянутой церкви Филиппийской было, по словам апостола, несколько епископов; они рассуждают, что в одной церкви бывает только один епископ, и что в данном случае под именем «епископов» нужно разуметь пресвитеров. Но это не правда, что в одной церкви может быть один епископ. Приведем немногие доказательства. В Διδαχη τών 12 άποστολ. читаем: «поставляйте себе епископов и диаконов» (гл. XV, 1). Речь обращена к одной общине или церкви. (См. ниже параллельное место в Can. Eccl.). В парикии Павла Самосатского (т. е. в его епископском округе), кроме него самого имелось налицо несколько хорепископов, т. е. деревенских епископов (Евсевий. Церк. История, кн. VII, гл. 30). Церковные историки допускают случаи, когда в христианском городе существовало два и более епископов с отдельными церковными общинами (Harnack. Die Mission und Ausbreitung des Christentums, S. 318. Leipz., 1902). Приведем известный пример: Каллист и Ипполит были одновременно епископами Рима, в нач. III века. Кстати, заметим для просвещения критика, которому мы посвящаем это примечание (См. его статью: «Моск. Церк. Вед.» 1903, № 24, стр. 345: под именем «епископов» в поел. к Филиппийцам уже потому нельзя разуметь пресвитеров, как хочет истолковать критик последние слова к Филип. 1, 1, что во всей древней христианской литературе (I—II вв.) отыскан до сих пор лишь один случай, где имя пресвитеров употреблено в сочетании с именем диаконов, без упоминания наименования: епископ; разумеем послание св. Поликарпа Смирнского: гл. 5, ст. 3. Значит, сочетание имен: пресвитеры и диаконы — в одной фразе не было обычно в древности, являлось бы парадоксом.

145 Речь у Павла в обоих случаях идет о так называемых харизматических «апостолах и пророках».

146 Что здесь (Деян. 14, 23) речь идет о епископах, а не о пресвитерах (хотя первые называются именем пресвитеров при этом случае), это видно из того, что пастыри рукополагаются ап. Павлом и Варнавою для «каждой церкви», т. е. для церкви каждого города (Ср. Тит. 1, 5). А для каждой городской церкви тогда ставились епископы, а не пресвитеры, ибо если бы для городских церквей поставлялись пресвитеры, то епископов оставалось бы поставлять разве только для деревенских церквей. То же самое видим и позже в течение двух веков. В мыслях св. Игнатия частная церковь и христианский город отождествлялись, без сомнения, потому, что в городе имелся епископ (к Рим. 9, 3). Описывая одно «видение», Ерм рассказывает, что таинственную книгу из Рима посылают «внешним городам» (2, 4), конечно, потому, что там предстоятельствовали епископы. Игизипп, писатель конца II в., сказав, что он «беседовал с весьма многими епископами», поясняет, что так было в «каждом городе», разумеется, христианском городе (Евсевий. Церк. история. Кн. IV, гл. 22). Эта истина составляет достояние всех лучших церковных историков нашего времени. А. Гарнак рассуждает: «если какой город не имел епископа (во II и III вв.), то, значит, число христиан в нем — ничтожно» (Die Mission und Ausbreitung des Christentums in der ersten drei jahrhund., S. 336).

147 В русск. переводе слова «пресвитер» и «сопресвитер» переведены словами «пастырь», «сопастырь»; но это уж не перевод, а комментарий. По-славянски те We слова переведены: «старцы», «старец». Все же это ближе к оригиналу.

148 По поводу I Тим. 5, 17 речь была выше. Здесь прибавим разве только то, что дальнейший стих (19): «обвинения на пресвитера не иначе принимай», по тесной связи с предшествующим (17), безусловно относится к тому же субъекту, котором идет речь в этом последнем стихе.

149 Zahn. Forschungen zur Geschichte des neutestam. Kanons. B. VI, S. 88. Leipz. 1900. (В статье: Die Presbyter in Asien nach frenäus).

150 Eusebii. Historia eccl. Lib. Ill, cap. 23.

151 Из этой-то книги мы раньше и приводили цитаты.

152 По счислению Zahn'a: Forschung. В. VI, S. 359. Нужно, впрочем, заметить относительно хронологии Цана, что он годом Вознесения Господа считает 30 г. по Р. Xp., не отрицая, однако же, того, что общественное служение Христа продолжалось 3 года.

153 Ibidem. S. 359, 362.

154 Как это раскрыто нами выше: «Взаимоотношение епископа и диакона». К этому еще нужно добавить следующее: из всей книги Деяний видно (см. ниже), что иерусалимские пресвитеры всегда действовали нераздельно от их епископа — Иакова; а потому мы имеем все права утверждать, что и в этом единственном случае (11, 29—30) «пресвитеры» упомянуты у свящ. летописца одни (без наименования их епископа), только ради краткости речи: под именем пресвитеров здесь Разумеется и их епископ, тем более, что термина «епископ» св. Лука никогда не Употребляет, заменяя его всегда выражением: «пресвитер».

155 Во всех вышеприведенных местах (за исключением 11, 30), пресвитеры иерусалимские представляются действующими в совокупности с епископом Иаковом, и никакое остроумие не поможет решить вопроса о роли, какую играли при этом пресвитеры. С несомненностью можно утверждать одно: везде, где проявлялась воля епископа иерусалимского, проявлялась и воля пресвитеров, но не наоборот.

156 Здесь употреблено слово это вместо πρεσβυτερους, вероятно, для большей Раздельности мысли, ибо выше (1, 5) апостол употребляет выражение πρεσβυτεροι в значении епископов.

157 А пока приведем слова профессора Цана, который говорит: «пресвитеры в Древней церкви были сплошь (durchweg) старики». Forschungen. В. VI, 85.

158 Zahn. Op. cit. S. 87.

159 Правда, это выражение встречается и в Деян. 20, 17; но оно, как мы знаем, означает здесь епископа. Во всяком случае, приоритет в употреблении рассматриваемого выражения принадлежит Иакову.

160 Насколько известно, в кн. Деяний это слово (πρεσβυτεριον) не употребляется по отношению к христианским пресвитерам, а лишь по отношению к старейшинам (пресвитерам) иудейским или, что то же, к синедриону (Деян. 22, 5. Сравни: Лук. 22, 66).

161 Ниже мы будем иметь случай упомянуть о том, почему изо всех действий богослужебных у св. Иакова упомянуто лишь одно это, а так же сказать и о том, почему не указано ни здесь, ни при других случаях в Новом Завете об участии пресвитеров апостольского века в общественном богослужении.

162 Так думают не только иностранные ученые {Hatch. Die Gesellschaftverfassung d. christl. Kirchen in alterthums. S. 54—5. Giessen. 1883), но и русские, например, профессор Заозерский, стр. 98—100, и Суворов, стр. 15. Исключение составляет лишь г. Полянский, автор сочинения: «Первое послание ап. Павла к Тимофею. Опыт» и т. д. (Серг. Пос., 1897), который отвергает эту теорию (стр. 168), но это лишь излишнее усердие.

163 Недаром в Писаниях апостольских Иаков нигде не называется епископом. Правда, он нигде не называется и первосвященником, но зато древние христиане считали его своим первосвященником, ибо они говорили, что будто он носил на голове, на кидаре, золотую дщицу, подобно ветхозаветному первосвященнику, и будто бы имел право входить во святые (святых). (Евсевий. Церк. истор. II, 23. Св. Епифаний. Ересь 75, гл. 14).

164 Профессор А. Гарнак думает, что в Пастырских посланиях Павла нет указания на должность пресвитера (Die Lehre der zwolf Apostel. S. 112. Leipz., 1884). Но если бы это было справедливо, то мы должны были бы утверждать, что в апостольских писаниях, касающихся церкви из среды обращенных язычников, вообще не существует свидетельства о бытии и должности пресвитеров в апостольских церквах, возникших среди языческого мира. Однако ж, мы старались несколько выше показать, что это едва ли справедливо. Ту же мысль мы надеемся подтвердить и сейчас.

165 Интересно, что Игнатий, говоря о пресвитерах своего времени, употребляет выражения: συνεδρριον, πρεσβυτεριον, т. е. те самые, какие встречаются в книге Деяний при описании собрания старейшин иудейских, по образцу которого, как мы сказали, сложился пресвитерат иерусалимской церкви.

166 То же правило встречаем в наставлениях Поликарпа (гл. 5).

167 Видение III, гл. 1—2. (Сравни: Виден. II, гл. 4). Сочинение Ерма относится по своему происхождению к 140 году, но некоторые части его древнее лет на 20 (Harnack).

168 Памятник этот в греческом оригинале с немецким переводом и комментарием, упомянуть кстати — издан трудолюбивым Harnack' ом в книге: Die Quellen der sogenan. apostolischen kirshenordnung (Leipz. 1886).

169 Так думает проф. Funk. Kirchengeschichtliche Abhandlungen und Untersuchungen B. II, S. 251. Paderborn, 1899.

170 Заслуживает упоминания следующий факт: в знаменитом памятнике Διδακή 12 Αποστ. нет ни слова о пресвитерах, хотя в нем обстоятельно говорится о епископах и диаконах и хотя он современен «Canonibus». Гарнак старается объяснить этот факт, но его объяснение недостаточно (Lehre... . S. 142).

171 «Правила Ипполита» напечатаны в книге: Achelis. Die canones Hippolyti (Die ältesten Quellen des orientalischen Kirchenrechtes), Leipz. 1891. Так как памятник этот у нас неизвестен, то считаем нужным сделать о нем следующие замечания на основании книги Ахелиса. В заголовке Правил Ипполит именуется патриархом или архиепископом г. Рима (S. 212. Правила эти очень рано были переведены с греческого на коптский (египетский), с коптского на арабский, а с арабского позднее на латинский (этот последний текст и напечатан у автора). S. 215). Ахелис доказывает, что правила действительно написаны Ипполитом Римским. Ибо эти правила западного происхождения (219, 226), появились ранее эпохи Киприана и появились в Церкви римского характера (227, 229); писателем был епископ, и именно известный Ипполит (237. 251). Это одно из ранних его произведений и относится к 218—222 гг. (266. 267).

172 Цифры в тексте в дальнейшем, без других указаний, будут означать страницы книги: Die Quellen d. apostol. Kirchenordn.

173 Диакониссы или вдовицы — церковные должности в древней Вселенской церкви, которые занимали женщины высоких нравственных качеств.

174 Творения Иеронима в рус. пер. Том третий: письма, стр. 397 (письмо к Евангелу). Киев, 1880.

175 См.: Die Syrische Didaskalia (überzetz und erklärt von Achelis und Flemming). S. 271. Leipz., 1904. Это восточный памятник III века.

176 Один критик (в Моск. Церк. Вед. 1903, № 24) утверждает (стр. 346), что будто третья гл. I Послан, к Тимоф. относится не к епископу, а к пресвитеру. Он говорит: «апостол здесь указывает требования, каким должен удовлетворять не епископ, в узком смысле слова, а пресвитер, которому поручено наблюдать за своим приходом». Я должен сказать, что критик сам не знает, что он говорит: например, он воображает, что пресвитеры в древности были приходскими батюшками. Какое полное отсутствие церковно-исторических сведений! Но не в этом дело. Рассуждая так, как он рассуждает о 3 гл. указанного послания, он служит тенденциозной цели и желает кому-то угодить. Если эта глава выражает требования по отношению к пресвитеру, а не епископу, то выходит, что слова: «одной жены муж» относятся к первому, а не к последнему. Но так рассуждать может только тот, кто желает смеяться над здравым смыслом. Проф. А. С. Павлов говорит: «в послании ап. Павла к Тимоф. содержится правило: „подобает епископу быть единые жены мужу", но мы знаем, что по действующему церковному праву для епископов обязательно безбрачие» (Курс... , стр. 37). Но для критика Московских Церковных Ведомостей не существует авторитетов, чего и доказывать не нужно. А потому пусть он прочтет вышеприведенные правила (в тексте этой нашей работы) и он поймет, быть может, что голос церкви II века свидетельствует, как нужно разуметь слова апостола; ибо эти правила опираются на точное понимание этих слов.

177 Funk (Op. citat. S. 243), принимая во внимание, что, по словам большинства древних памятников, раздачей Евхаристии народу занимались диаконы, думает, что под «пресвитерами левой стороны» нужно разуметь диаконов; но мы не знаем ни одного свидетельства, где бы диаконы назывались «пресвитерами».

178 Die Syrische Didaskalia, S. 272. — В более древней литературе историки указывают лишь одно свидетельство, из которого выводят заключение, что иногда пресвитеры совершали Евхаристию не совместно с епископом. Разумеем слова св. Игнатия: «только та Евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это». (К Смирн., гл. 8). Но, как видим, и здесь не упомянуто имени «пресвитер».

179 Это не единственный случай в литературе древности, где пресвитеры представляются разделяющимися на два класса. Нечто подобное находим в книге Ерма. Здесь дается знать, что правую сторону могут занимать лишь пресвитеры — исповедники, а левая сторона представляется здесь менее почетною, с которой можно перейти на правую за доблестное обнаружение веры (Виден., III. гл. 1).

180 Интересно это указание на многих епископов в одной церкви.

181 Правильно об этом судит и г. Полянский. I Послание к Тимофею. Опыт и т. д., стр. 495

182 Что в данном случае у ап. Павла речь идет о вознаграждении епископов, а не пресвитеров, это отчасти видно из того, что в иных церквах не было правила вознаграждать пресвитеров из церковных доходов, за исключением того случая, Когда жертвователь определенно выражал подобное желание. Die Syrische Didascalia, S. 272.

183 Die Syrische Didaskalia пресвитеров называет «церковными благочинными» (Ordner und Ratgeber der Kirche), S. 273.

184 Ту же роль отводит пресвитерам и памятник (III же века): Die Syrische Didascalia, S. 272-273.

185 Цифры в тексте будут указывать далее на страницы книги Achelis'u.

186 Как прекрасно разъясняют для нас рассматриваемое явление трогательные слова из послания Иакова: «болеет ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров...» и т. д.

187 Не есть ли это свидетельство, что в древности диаконы были ближе, сроднее епископу, чем пресвитеры? См. выше главу «Взаимоотношение епископа и диакона в Древности».

188 Deinde eligatur unus ex episcopis et presbyteris, qui manum capiti ejus (episcopi) imponat, et oret dicens...

189 По-славянски и по-русски это последнее слово переводят выражением: «священства». Но пресвитер и священник — понятия, взаимно не покрывающиеся.

190 П. Ф. Полянский (Ор. cit.) указал, какое разнообразие мнений имеет место в отношении к этому тексту (стр. 467—468). Мы думаем, что этот текст только тогда будет удобоприемлемо истолкован, когда уяснится: кто был Тимофей? Ибо старое мнение, что Тимофей был епископом Эфесским, оставлено лучшими богословами, а нового не установлено (См., например, Zahn. Einleit. in das neue Testam. B. I. S. 422—423. Leipz., 1900). Сам Полянский склоняется в пользу пресвитерского «возложения рук», а я, напротив, хотел бы разуметь здесь рукоположение от епископов, названных здесь подобно книге Деяний, которая именует этих последних лишь пресвитерами, — «пресвитерием».

191 Harnack. Quellen Apost. Kirchenordn. und s. w. S. 7—8, 39—40.

192 Felicissimum satellitem suum diaconum nес permittente me nес sciente sua factione et ambitione constituit. (Твор. Кипр. в рус. пер. Т. I. 212, письмо 42).

193 Migne. Patrologiae curs. Lat. ser. Tom. 49, col. 585.

194 Текст этого правила неясен и, по-видимому, испорчен.

195 Hatch. Op. cit. S. 138.

196 Hatch... , S. 74.

197 Курс..., стр. 239.

198 Harnack. Die Lehre der zwolf Apostel. S. 112, 148.

199 Отчего это зависело? Точный ответ на этот вопрос нами дан в вышеизложенных главах: «Харизматические учителя I и II вв.», «Взаимоотношение епископа и Диакона в древности».

200 Курс..., стр. 243.

201 Нужные для нас места из рассматриваемого памятника приведены в оригинале с переводом в сочинении Harnack'n: Die Quellen der sogenan. Apostolischen Kirchenordnung u. s. w. Leipzig, 1886.

202 Ibidem, S. 17—19.

203 Commodiani. Instruct. II, 26; Harnack, S. 64.

204 De bapt., S. 17. De fuga, S. 11. De monog., S. 11—12.

205 Гностики — еретики, которые полагали, что только «истинные мудрецы», способные познать сущность Бога, достигнут спасения.

206 Praescr., S. 41.

207 Творения св. Киприана в рус. переводе. Т. I, стр. 152 (Письмо 21). Изд. 2-е. Киев., 1891. Место это без сверки с оригиналом остается неясным.

208 Амвон — в храме место для чтеца.

209 В том же письме Киприан, указывая, что кроме Целерина он сделал чтецом еще Аврелия, затем пишет: «знайте, что они сделаны чтецами, потому что надлежало поставить светильник на свещнице, да светит всем; надлежало возвесть эти лица на возвышенное место, дабы быть созерцаемыми всем предстоящим братством». Св. Киприан. Творения. Т. I (Письмо 31), стр. 184—185.

210 Harnack. Op. cit., S. 63.

211 Св. Киприан. I, 184.

212 См. подробнее о них в книге г. Карашева. О новооткрытом памятнике: Учение 12-и Апостолов. М., 1896.

213 «Учение двенадцати Апостолов», гл. X, ст. 7; гл. XI, ст. 2; гл. XIII, ст. 3. Этот памятник в оригинале с переводом целиком напечатан в вышеуказанной книге.

214 Здесь читаем: «каждый истинный пророк, который поселится у вас, достоин своего пропитания. Точно также и истинный учитель (διδασκαλος). Поэтому, взявши начаток из произведений точила и гумна, волов и овец, дай этот начаток пророкам. Точно так же, если ты открыл сосуд вина или елея, то взявши начаток, дай пророкам. Взявши начаток серебра и всякого имения, отдай по заповеди».

215 Harnack. Op. cit. S. 76.

216 Harnack. Die Quellen der Apostolisch. Kirchenordnung, S. 79.

217 См. an. Павла I Кор., 14, 29—31. В Учении 12-и Апостолов говорится: «если кто, пришедши к вам, станет учить вас тому, что сказано прежде..., того примите. Если он учит так, что умножает правду и знание Господа, то примите его, как Господа. Всякого пророка, говорящего в духе, не испытывайте и не судите» (Гл. XI, 1—2 и 7).

218 См. об этом ниже.

219 Пророки, как мы знаем, уже исчезают в истории к концу II века, а дидаскалы еще продолжают существовать в некоторых захолустных церквах даже в середине III века.

220 Harnack. Op. cit., S. 10.

221 Не говоря уже о епископах II и III веков в маленьких и бедных городах, даже епископы столичные иногда отличались полным невежеством. Римский епископ (папа) Зефирин был αγραμματος; а епископ (патриарх) Александрийский Димитрий был деревенщина, незнакомый со Св. Писанием. Harnack. Op. cit., S. 10.

222 Памятник Canones ecclesiastici, единственный памятник II века, в котором перечисляются требования, предъявляемые тогдашней церковью к пресвитерам (Harnack. S. 11—17. Здесь подлинный текст памятника по занимающему нас вопросу), ни единым словом не упоминает о том, чтобы на пресвитере того времени лежала обязанность учить верующих с церковной кафедры. Да история II века и не знает пресвитеров, посвящавших свое внимание этому делу. А о диаконах и говорить нечего — в данном отношении.

223 Cap. 17. 19.

224 Cap. 19. Conf. Harnack. Op. cit., S. 83.

225 Делают догадку, что проповедь эта прочитана была или в Риме, или в Коринфе.

226 Ruinart. Acta martyrum, p. 387. Ratisbonae, 1859.

227 Нужно сказать, что некоторые ученые отрицательно относятся к утверждению, что в жизни чтецов был такой период, когда они были церковными проповедниками. К числу таких ученых принадлежит римско-католический писатель Виланд. Для этого он прежде всего дает свое толкование словам вышеуказанного памятника, в которых выражается требование, чтобы чтец «имел способность к поучению». По мнению Виланда, этими словами требовалось от чтеца, чтобы он умел читать внятно и толково, так, чтобы его чтение было поучительно. Но нельзя не находить, что подобное толкование есть ясная натяжка, тем более, что в том же памятнике чтец называется «евангелистом» в смысле харизматического учителя. Правда, Виланд старается и этот термин истолковать не в пользу проповеднической деятельности чтеца, но это — новая натяжка со стороны рассматриваемого ученого. Он поступает следующим образом. Евангелистами иногда называются миссионеры — проповедники (например, Евсевий, III. 37). А евангелистами они, по суждению Виланда, назывались потому, что они рассказывали перед оглашенными о делах и учении Спасителя, но рассказывали не изустно, а читая перед ними саму книгу евангельскую. Эти евангелисты не были самостоятельными проповедниками. В таком же смысле будто бы именуются евангелистами и чтецы. Но мы полагаем, что не найдется ни одного рассудительного человека, который согласился бы с таким пониманием задачи евангелиста-миссионера. И едва ли что-либо подобное приходило в голову историка Евсевия, повествующего о деятельности древних миссионеров. Наконец, Виланд не соглашается с тем, что чтец был автором той проповеди, которая дошла до нас с именем II послания Климента. Он рассуждает: если чтец сочинил эту проповедь, то он мог бы ее и не читать, а передавать содержание ее в свободной речи, как делают проповедники. Положим, так... Но если чтец почему бы-то ни было написал проповедь, то, значит, он решился ее прочесть, а прочитав ее, сделал то, что и хотел сделать. Неужели он не должен был поступать так? (Wieland. Die Entwicklung der sog. ordines minores in den 3 erst. Jahrhund. S. 81. 84. 91. Rom., 1897). Кстати сказать, Виланд думает, что чтец в древнейшие времена пользовался «высоким уважением» (160), но спрашивается: на чем же основывался этот почет, утраченный чтецом впоследствии?

228 Св. Киприан. Творения. I (письмо 21), стр. 152.

229 Церк. История Евсевия, кн. VI, гл. 43.

230 Harnack. Op. cit., S. 63.

231 Против ересей. Кн. II, гл. 31.

232 Wieland. Entwicklung der sog. ordines minores. S. 114—115. Rom., 1897.

233 См., например, 42 и 47 письма Киприана. Т. I в рус. пер., стр. 210, 249.

234 Harnack. Die Quellen der sog. apostolisch. Kirchenordnung nebst einer Untersuchung iiber den Ursprung der niederen Weihen. S. 93—96. Leipz., 1886.

235 Wieland. Ordines minores. S. 50, 154—158. 177.

236 Wieland. S. 161—162..

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история Церкви