Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Кондаков Ю. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX векаОГЛАВЛЕНИЕГлава 2. Консервативное направлениеРелигиозные взгляды и деятельность Е. И. Станевича
Начало либерального правления Александра I ознаменовалось небывалой духовной экспансией из-за рубежа. Активизировались масонские ложи. Одним из направлений деятельности масонов стал перевод и издание мистических книг. В начале XIX в. религиозные произведения европейских авторов стали массово издаваться в России. Европейская культура вместе с французскими эмигрантами проникала во все сферы жизни русского общества. Особенно это влияние отразилось в языке и литературе. Одним из первых против «духовной экспансии» в 1803 г. выступил священник Московской единоверческой церкви Полубинский. Под псевдонимом Иван Петров он издал книгу «О внешнем богослужении и обязанностях человека и христианина» (3 тома). Это была программная критика мистической литературы. Первый том начинается с «Предварительного рассуждения» (с. 5–127). В нем автор разъяснял, как надо подходить к написанию духовных книг. Он много говорил о том, что в настоящее время духовные книги пишет каждый желающий, иногда с целью обогащения. В действительности писатель должен сперва обрести в своем сердце Святого Духа. Уже с двадцатой страницы автор переходил к критике мистической литературы: «В нынешнем положении Христианской религии всяк хорошо знающий обстоятельства нашего времени признает, что в ограду веры насильно вламливаются великое множество мнений противных истинному ее разумению и чувствительный делающих ей подрыв»[4]. Полубинский замечал, что христианину должно быть обидно, когда оскорбляют наружное богослужение (обряды). Хранить нейтралитет по отношению к выпадам мистиков может лишь тот, кто плохо знает свою религию, примерный христианин должен препятствовать распространению вредных мнений и охранять свою веру, — продолжал он свою мысль. Автор замечал, что в вопросах защиты веры особый спрос должен быть с духовенства: «Духовные особливо имеют двойную обязанность в сем подвизаться»[4]. Полубинский приводил примеры конкретных ересей, содержащихся в мистических произведениях. Например, он замечал, что мнения русских авторов и переводчиков о покаянии, заимствованные из западных сочинений, могут затруднить само покаяние[4]. Автор критиковал протестантов, чьи религиозные догмы присутствовали в большинстве мистических произведений. Он считал, что их учение для россиян опасней религии жидов, мусульман и язычников. Рассматривая конкретные утверждения мистиков, автор заявлял, что «просвещение внутренней церкви чувствительно различается с видимой Православной церковью»[4]. Он указывал, что если кто-то, прочитав мистические произведения и начав исследовать себя, обнаружил в сердце своем Иисуса Христа — это является гордыней и сатанинским соблазном. Полубинский тонко иронизировал над мистическим учением о «внутренней церкви». Он указывал, что оно распространено лишь среди беспечных аристократов, для русского народа же оно вообще неприемлемо. Церковь и обряды вошли в плоть и кровь российского народа. Церковные праздники являются для крестьян желанными днями отдыха от трудов и дисциплинируют их. Полубинский предлагал взять конкретного «внутреннего христианина» и отправить на два года поработать в деревню. Автор был уверен, что тогда жертва эксперимента быстро раскается и вернется в православную церковь[4]. Итогом рассуждений Полубинского было заявление о том, что мистическая литература, обрушавшаяся на Россию, — это «перст Божий наказующий нас»[4]. В «Предварительных рассуждениях» к первому тому была собрана практически вся критическая составляющая труда Полубинского. Из конкретных мистических сочинений там приводились лишь «Краткие рассуждения о важнейших предметах в жизни христианина». Кроме того, автор дискутировал с Вольтером, Руссо, Дидро и Фридрихом II. Во втором томе еще можно было обнаружить критику протестантских исповеданий. Приводился даже скрупулезный разбор предметов лютеранской религии с опровержением на основании православных догматов. Это было сделано, по словам автора, потому что россияне обычно стремятся к той религии, которая накладывает на них меньше обязанностей. Третий том был полностью посвящен разъяснению обрядов и обычаев Русской православной церкви. Книга Полубинского была первым апологетическим произведени- Евстафий Иванович Станевич — поэт, писатель и переводчик, а также общественный деятель и апологет. В первой четверти XIX в. он неоднократно оказывался в центре сперва литературной, а затем и политической борьбы. Современники, в зависимости от своих взглядов, оставили о нем диаметрально противоположные воспоминания. Одни хвалили его книги, другие называли их бездарными. В исторической литературе нашли отражение отзывы противников Е. И. Станевича, писателей либерального направления. При этом один из двух биографов Е. И. Станевича отмечал, что «Как защитника “старого стиля”, его следует поставить непосредственно вслед за Шишковым… После выхода его книги “Беседа на гробе младенца” широкая известность его становится несомненной и безусловной»[4]. Участие Е. И. Станевича в русской православной оппозиции до сих пор не получило освещения и адекватной оценки. Между тем с изданием его книги «Беседа на гробе младенца» было связано одно из центральных выступлений оппозиционеров, закончившееся провалом[4]. Новые материалы, обнаруженные в хранилищах Санкт-Петербурга, позволят уточнить биографию Е. И. Станевича и прояснить его роль в политической борьбе. Е. И. Станевич родился в 1775 г. в городе Нежине Сумского уезда в небогатой семье греческого происхождения. Родители смогли дать сыну хорошее образование. Он окончил Московское коммерческое училище, знал иностранные языки. В 1801 г. Е. И. Станевич поступил на службу в канцелярию государственного казначейства, где и прослужил около двух лет. В это время началась его литературная деятельность и сотрудничество с адмиралом А. С. Шишковым (1757–1841). Центром литературных споров адмирал стал после издания им в 1803 г. книги «Рассуждение о старом и новом слоге русского языка», которая еще до публикации стала предметом горячих дискуссий. А. С. Шишков писал, что, конечно, нет нужды возрождать старые, вышедшие из употребления слова, но неумно отказываться и от красот своего языка, заменяя его иностранным. Часто от литературы автор переходил к повседневной жизни и замечал, что современные писатели, подражая французам в языке и нарядах, и детей своих отдают на воспитание французам. Молодежь уже не знает русского языка и гордится этим. То, что современники в «Рассуждении» считали крайностью, таковой вовсе не кажется в наши дни: «Славянский язык есть корень и основание Российского языка; он сообщает ему богатство, разум, силу, красоту. И так в нем упражняться и из него подчерпывать должно искусство красноречия, а не из Бонеттов, Волтеров, Юнгов, Томсонов и других иностранных сочинителей, о которых писатели наши на каждой странице твердят и, учась у них русскому на бред похожему языку, с гордостью уверяют, что ныне образуется токмо приятность нашего слога»[4]. А. С. Стурдза в своих воспоминаниях писал о А. С. Шишкове: «Ему удалось поставить твердый оплот против легкомысленных нововведений испорченного вкуса и против рабских подражаний всему иноземному. С тех пор стали писать разборчивее и осторожнее, чуждаться голлизма- Хотя в книге А. С. Шишкова не указывалось ни одного имени или произведения, люди, близкие к литературным кругам, посчитали объектом критики популярного тогда Н. М. Карамзина. Его молодое окружение посчитало себя оскорбленным и обрушило лавину нападок на обидчика. Первым выступил против А. С. Шишкова П. И. Макаров в «Московском Меркурии», где главными обвинениями были абсурдность возращения В борьбу вокруг творчества А. С. Шишкова оказался вовлечен и молодой писатель Е. И. Станевич. Около 1803 г. по неизвестным причинам «Собрание сочинений» Е. И. Станевич посвятил одному из своих благодетелей помещику П. А. Кондратьеву, на деньги которого, как следует из предисловия, книга издавалась. Это был «домашний сборник» деревни Поповка, где нашли отражения всяческие коллизии жизни местного общества писателей и художников. Были там стихи Е. И. Станевича, посвященные А. А. Палицыну, где автор прямо указывал на него как на своего учителя: «ужели думаешь, что сим я возгоржусь и выше своего учителя вознесусь»[4]. Была даже целая серия стихотворной переписки Е. И. Станевича и А. А. Палицына. В «Собрание сочинений» были помещены стихи на смерть В. А. Кондратьева (брата благодетеля) и «Ода к его императорскому величеству Александру Павловичу на случай милостивых манифестов». Присутствовали там и стихи в поддержку А. С. Шишкова. Их автору нельзя отказать в таланте:
«К стыду признаемся, мы часто ненавидим Дела российских рук и хулим потому, Что то взбрело на мысль российскому уму»[4].
Такой смелости «карамзинисты» Е. И. Станевичу не простили. В В 1808 г. Е. И. Станевич решил ответить на критику и издал книгу «Способ рассматривать книги и судить о них». Любопытно, что эпиграфом к этому сочинению были взяты строчки из Вольтера о жестокости журналистов к своим собратьям. Книга делилась на две части. В первой На этот раз «карамзинисты» обошлись с Е. И. Станевичем более Вскоре Е. И. Станевич ответил своему критику в журнале «Драматический вестник». Он раскаивался в том, что вступил в спор с М. Т. Каченовским, заявляя, что ими обоими «управляла больше досада, чем правда». При этом он обвинял А. Ф. Воейкова в клевете[4]. Пробыв два года в Поповке, Е. И. Станевич вернулся в Санкт-Петер-бург и был определен А. С. Шишковым в должность помощника директора в музее Государственного адмиралтейского департамента. При отъезде из села он получил от Г. Р. Шидловского 1000 рублей за обучение сына. Находясь в столице, Е. И. Станевич принял самое живое участие в борьбе «архаистов» и «карамзинистов»[4]. Тогда же было опубликовано еще одно произведение Е. И. Станевича «Рассуждение о законах вообще» (на имею-щемся в отделе редких книг БАН экземпляре стоит дарственная надпись В 1808 г. Е. И. Станевич вновь вышел в отставку и поселился деревне Железняк у А. А. Палицына и помещиков Кондратьевых. Участие в литературной борьбе привлекло к Е. И. Станевичу внимание столичного общества. Одно из своих четверостиший ему посвятил сам Г. Р. Державин. Оно заканчивалось словами: «Станевич быть полезным тщится, а сквернослов его бранит». С тех пор общение Е. И. Станевича с великим поэтом уже не прерывалось. Не оставлял его своим вниманием и А. С. Шишков, он посылал своему единомышленнику книги и всячески утешал его. 15 апреля 1808 г. епископ Евгений (Болховитинов) писал Г. Р. Державину о книге В 1810 г. в литературном салоне Г. Р. Державина родилась мысль организовать литературное общество, в котором могли быть соединены различные течения. 17 февраля 1811 г. император одобрил это начинание, так открылись «Беседы любителей русского слова» с печатным органом «Чтения в беседе любителей русского слова», издавшим 19 номеров с 1811 по 1815 г. В предуведомлении к первому выпуску указывались цели Общества: 1) читать перед посетителями один раз в месяц в осеннее и зимнее время; 2) издавать свои труды[4]. Общество родилось на гребне патриотической волны, вызванной неудачами во внешней войне и позорным Тельзитским миром. Состав его членов свидетельствует о том, что замысел его основателей был направлен на консолидацию россиян в нелегкое для страны время. Членами общества стали люди различных политических и литературных взглядов. Е. И. Станевич входил в число «членов-сотрудников» (видимо, не выступавших, но присылавших свои труды для публикации) и состоял во втором разряде (отделе общества), возглавляемом Г. Р. Державиным[4]. Е. И. Станевич оповещался об открытии общества: «Вы поехали отсюда, не объявив никому надолго ли вы отлучились, будете ли вы обратно и желаете ли остаться сотрудником в Беседе нашей»[4], — писал Г. Р. Державин. Вопрос, насколько активно Е. И. Станевич сотрудничал в «Беседе любителей русского слова», остается открытым. Лишь в первом выпуске журнала была опубликована его статья «Размышления при гробе благодетеля»[4]. Она была посвящена памяти П. А. Демидова (мецената и основателя Коммерческого училища) и, как следовало из комментариев, была написана одним из учеников покойного — г. Станевичем. Автор комментариев Публиковаться анонимно Е. И. Станевича могла вынудить травля, развернутая против него в литературных журналах. В своем произведении «Певец в Беседе Славянорусов» К. Н. Батюшков называл Е. И. Станевича «обруганным Станевичем». А. Ф. Воейков вывел на него сатиру в своих поэмах «Дом сумасшедших» и «Парнасский календарь». В последней В 1816 г. состоялось первое крупное выступление русской православной оппозиции. Негодование оппозиционеров было направлено против религиозной политики Александра I в целом, конкретными предметами критики стали цензура духовных книг и мистическая литература. Заметную роль в начавшемся движении должны были сыграть писатели-«архаисты», чья деятельность была связана с защитой русского языка от зарубежного влияния и охранением традиционных ценностей консерваторов — самодержавия и религии. П. А. Кикин и Е. И. Станевич приняли участие в выступлении, А. С. Шишков «оставался в тени». Что же стало побудительной причиной к выступлению 1816 г.? С 1813 г. в России начало действовать Библейское общество, ставившее своей задачей перевод Библии на национальные языки и распространение ее в народе. Помимо основной своей деятельности члены Общества активно занимались пропагандой мистических идей, с позиций Русской православной церкви представляющих собой одну из разновидностей ересей. Благодаря государственной поддержке Российское библейское общество скоро приобрело очень большое влияние на умы россиян. В 1815 г. под влиянием деятелей Библейского общества Александр I распорядился начать работы по подготовке перевода Библии на русский язык. Президент Российского библейского общества (обер-прокурор Св. Синода) А. Н. Голицын передал Св. Синоду волю императора 28 февраля 1816 г.[4]. Мнение духовенства было составлено и доложено Александру I, результатом чего стало предложение Св. Синоду, переданное А. Н. Голицыным: «Его Императорское Величество усмотрел из доклада моего, что переложение Св. Писания с древнеславянского на ново Российское наречие можно; по мнению Св. Синода, поручить распоряжению Комиссии Духовных Училищ, от которой зависеть будет избрать способных людей к столь важному труду, а печатание предоставить Российскому Библейскому Обществу, на тех правилах, как в определении Св. Синода от 28 февраля изъяснено»[4]. Первоначальный перевод был разделен между протоиереем Г. П. Павским (Евангелие от Матфея), архимандритом Поликарпом (Евангелие от Марка), архимандритом Моисеем (Евангелие от Луки), архимандритом Филаретом (Евангелие от Иоанна). По совершении и пересмотру перевода в Академии он вносился в особый комитет, организованный при Библейском обществе, который согласно мнению Св. Синода должен был состоять только из духовных особ, что впоследствии было нарушено включением туда А. Н. Голицына и А. Ф. Лабзина. Перевод Библии проводился клириками Русской православной церкви и был сделан весьма добросовестно, хотя и не безупречно. При этом критиковали идею перевода даже в либеральном лагере. При выходе в свет первых экземпляров М. М. Сперанский писал своей дочери: «Сегодня, во время обыкновенного моего чтения, вместо греческого моего завета, мне вздумалось читать Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении со славянским! Может быть, и тут действует привычка, но мне кажется — все не так и не на своем месте: хотя внутренне я убежден, что это все одно и то же, но нет ни той силы, ни того услаждения. Вообще я никогда не смел бы одобрить сего уновления. Знаю, что оно сделано с лучшими намерениями; может быть для тех, кои не привыкли к славянскому языку, это услуга. Но для чего бы кажется, не оставить их привыкнуть? Это стоит труда»[4]. Консерваторы, а в особенности писатели-«архаисты» в этом отношении были особенно непримиримы. Они не доверяли деятелям Библейского общества и ожидали от них подвоха. Их опасения вполне оправдались. На завершающем этапе работ А. Н. Голицын отошел от принятого решения печатать славянский текст Библии параллельно с русским. Это мотивировалось тем, что книги будут слишком громоздкими[4]. Хотя Библия печаталась без комментариев, но уже с 1815 г. в свете появилась масса мистических сочинений, предлагавших эти комментарии, составленные в чуждом православию духе. Появление в Санкт-Петербурге печатных листов одного из этих произведений, написанного директором Библейского общества пастором И. Е. Госснером, в 1824 г. привело к приостановке работ, а потом и к закрытию Библейского общества. В этой ситуации остро встала проблема цензуры духовных сочинений. 17 июня 1815 г. А. С. Шишков подал в Государственный совет свое мнение о цензуре. Он писал: «Худая цензура ведет к тому, что на одну хорошую книгу выпускается двадцать вредных. Они пытаются обмануть читателя, мешая ложь с правдой. Они используют язык полный иносказательных и темных слов делающих непонятным содержание и исподволь развращают читателя»[4]. В 1816 г. сходные идеи высказывались в сочинениях С. И. Смирнова и Е. И. Станевича. 29 апреля 1816 г. Е. И. Станевич поступил на службу в канцелярию по принятию прошений на высочайшее имя, которой заведовал статс-секре-тарь П. А. Кикин. Автор статьи в Русском биографическом словаре Н. Зарин отмечал, что именно П. А. Кикину Е. И. Станевич был обязан своим обращением к религии[4]. То, что известный писатель-«архаист» попал в Санкт-Петербург в период подготовки первого выступления русской православной оппозиции, случайным быть не могло. Оппозиционеры собирали все свои литературные силы для борьбы с «вредными книгами». После того как провалилась затея опубликовать «Вопль жены, обличенной в солнце» С. И. Смирнова, Е. И. Станевич выпустил в печать свою новую книгу «О суде по совести» (посвященную П. А. Кикину). Это произведение до сих пор не привлекало внимания исследователей, при этом не вызывает сомнения, что книга Е. И. Станевича была составной частью выступления оппозиционеров. Под видом советов молодым судьям и частным лицам о процедуре судопроизводства Е. И. Станевич обрушивался с критикой на некоторые явления российской религиозной жизни. По мнению автора, в основу суда должна была быть положена «Вера». «С верой передается нам премудрость», — писал он. — судьи должны уповать на нее. Далее автор конкретизировал свою мысль: «Законы без веры суть тьма, посреди которой всякая неправда совершается без зазрения может», «где мудрствование плотское увлекло себя от веры… там зло преуспело и вражда на Бога обнаружилась»[4]. Е. И. Станевич указывал на запад, где в университетах преподавание законов заменило преподавание веры, от чего произошли гибельные последствия для государств. Уже в предисловии Е. И. Станевич обращался к темам, поднимаемым и в «Вопле жены, обличенной в солнце». Рассматривая публикацию в печати материалов судебных дел, он замечал: «не должно сего права смешивать с правом свободного книгопечатания. Сколько то благопотребно, токмо напротив последнее вредно и пагубно»[4]. Автор писал о «темных законниках», сравнивая их с книжниками и фарисеями времен Иисуса Христа. Из дальнейшего текста становилось понятно, что под «темными законниками» Е. И. Станевич имеет в виду тех же лиц, которых критиковал С. И. Смирнов (авторов «вредных книг»): «Прелагайте всегда перед собой Бога, прославляемого в совете Святых, а не устами так называемых философов; это суть мертвецы. Сии-то люди, низвергая здравые понятия, утверждали на гибель нашу, сие злопагубные мнения, что разум человеческий не имеет надобности в свете Веры», «Разум без веры есть ров преисподней», «Презирая всякое книжное мудрствование, праведник вопиет к Богу Живому»[4]. Абстрактные рассуждения о ложной философии Е. И. Станевич переводил в критику светского брака: «Новые философы, слагающие свое учение не по духу веры, а по началам мира, дерзнули таинство брака не вменять за священное, но за обыкновенное дело человеческое»[4]. Далее автор вновь повторял, что новая философия породила революцию, и там, где нет веры, нет и законов. Определенное место Е. И. Станевич отводил и критике теории естественного закона: «Оное учение, проповедующее нам о каких то правах человеческих, в силу которых люди могут мыслить свободно, когда вся наша есть одно послушание Богу через Веру, вне которой не может быть ни свободы, ни разума»[4]. Центральное место в книге занимал разбор конкретных судебных дел, на материалах которых Е. И. Станевич доказывал: там, где есть вера, есть и справедливое судопроизводство. Общие выводы автора были весьма конкретны. «Где нет веры, там отечества быть не может», — писал он[4]. Деятели русской православной оппозиции однозначно ставили церковь выше государства, но заявлять об этом в печати обычно не решались. Вызывает удивление и другое место книги, крайне редко встречающееся в сочинениях консерваторов того времени: «Христианский слух стал ныне мало помалу отвыкать от имени дьявола, которого по их мнению (философов) нет в мире»[4]. Надо согласиться с Е. И. Станевичем, что вопреки православным догмам, по которым человек после грехопадения находился под властью дьявола и постоянно был осаждаем ордами демонов, мистики демонический мир вообще игнорировали, разбирая в своих сочинениях лишь то, как можно получить Иисуса Христа в свое сердце. В целом сочинение Е. И. Станевича несло в себе те же идеи, что и «Вопль жены, обличенной в солнце». Но это произведение было лишено целенаправленной критики. В нем порицались общие тенденции в современной религиозной жизни. Провозглашался приоритет церкви над государством, утверждалось, что законы должны быть основаны на религии, порицалась философия, завуалированно критиковалась цензурная политика. То что «О суде по совести» прошло незамеченным и не вызвало резонанса, было связано с репутацией Е. И. Станевича, которого либеральная печать уже давно заклеймила мракобесом и бездарностью. В дальнейшем основу своей книги автор соединил с критикой конкретных явлений религиозной жизни России и оформил в виде «Беседы на гробе младенца». О том, что Е. И. Станевич пишет новую книгу, было известно в Санкт-Петербурге. С. А. Ширинский-Шихматов писал А. А. Ширинскому-Ших-матову 30 января 1819 г.: «Ты помнишь, любезный друг, посещавшего нас приятеля Е. И. Станевича и помнишь, конечно, что он писал книгу духовную. Он действительно ее написал и доставил мне один экземпляр»[4]. Выпущенная в продажу в конце 1818 г. «Беседа на гробе младенца о Бессмертии души, тогда токмо утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении Веры и церкви» была написана как утешение начальнику Е. И. Станевича в канцелярии по принятию прошений на высочайшее имя — П. А. Кикину. Однако, как видно из названия, автор ставил перед собой и иные цели. Один экземпляр книги был преподнесен митрополиту Михаилу с надписью автора: «Преосвященный наш пастырь Михаил! Колико Бог мой дух в сей книге просветил. Против ереси писал в такую меру. Владыко! Не на дар, воззри на теплоту веры»[4]. Для современников была очевидна направленность книги даже без такого предисловия. А. С. Шишков говорил о ней царю в 1824 г.: «Она содержит в себе возражения против тех ложных умствований, которые к поколебанию веры и Церкви и престола рассеялись тогда во многих сочинениях и переводимых книгах»[4]. Это произведение поступило в цензуру Духовной академии, и 3 сентября 1818 г. архимандрит Иннокентий разрешил ее публикацию. Для печатания была избрана частная типография архидьякона Иосифа Понесовича. Всего было сделано шестьсот пять экземпляров, из которых Е. И. Станевичу было выдано 53 экземпляра, а 553 не успели покинуть типографию[4]. С декабря 1818 г. книга начала распространяться по столице. Первые страницы «Беседы на гробе младенца» были посвящены разъяснению того, что невинную душу ребенка после смерти ждет райское блаженство. Автор сразу же оговаривается, что найти утешение родители могут лишь в учении Русской православной церкви. Уже на первых страницах Е. И. Станевич начинал пропаганду против идей Библейского общества. Он указывал, что чтение Библии может принести пользу, только если оно будет сопровождаться комментариями в духе православной церкви. Е. И. Станевич убеждал читателя в необходимости послушания церкви: «Церкви, самою кровью своего Сына, Бог обязывает нас послушанием так, как бы самому Себе; ибо она есть таинственное тело Богочеловека», «Одна Церковь знает предписать каждому члену своему образ, правило и пределы послушания»[4]. «Создавать собственную веру, руководствуясь указаниями сердца, где якобы обитает Иисус Христос, значит, не иметь веры вовсе, так как на земле нет веры без Церкви», — писал Е. И. Станевич. Убеждение в истинности православного учения Е. И. Станевич сопровождал критикой прочих христианских церквей. «Неужели мы должны поверить, что оскудевшие и по времени иссохшие источники израиливы на западе, суть те самые, которые протекают в полноте своей в недрах востока»[4], — писал он. Главным объектом критики Е. И. Станевича были мистики и их учение. Мистикам автор давал следующее определение: «Под словом мистика я разумею то лжеучение, которое, превращая Священное Писание в иносказательный духовный и таинственный смысл, старается затемнить истинный разум оного и испровергнуть Веру и Церковь». Е. И. Станевич указывал, что мистики считают себя принадлежащими к невидимой церкви, происходящей от Адама, это убеждение им нужно для того, чтобы не исполнять обязанности по отношению к церкви видимой[4]. Рассуждая о мистиках, Е. И. Станевич писал, что это люди заблуждающиеся и потерявшие истинную веру. Автор решительно осуждал нападения мистиков на православную церковь, прямо указывая, что «нет у Бога иной Церкви, кроме видимой, и она Восточная Православная». Е. И. Станевич призывал православных: «Не пленяйтесь и вы духовною свободой, ныне в некоторых мистических книжках проповедуемою. Дух истинно Христовый не в том заключается, чтобы как татю, как разбойнику вторгаться в Церковь и под предлогом очищения Веры низвергать таинства ее, уничтожать обряды, христианство сравнивать с язычеством»[4]. Е. И. Станевич обвинял мистиков в том, что объявляли «Русскую православную церковь» в «языческом нечестии» и отрекались от нее; втайне строили особую «крамольную церковь»; верят не в Христа, а в анти-христа; критикуют духовенство; отрицают таинства церкви; проповедуют спасение язычников помимо церкви[4]. «Мистики не имеют общего начала, но каждая сторона держится своего, как и своих учителей и защитников. Общее у них у всех то одно, чтобы разными путями идти к одному концу, то есть потрясти Церковь и низвергнуть истинное христианство»[4], — писал Е. И. Станевич. Критике подвергалась и вся мистическая литература в целом. «Писатели превращают учение Христово и возвещают оное нечистое по духу: ибо они совсем разумеют не то под теми речениями заимствованными из Библии… У них под теми словами совсем особенная духовность, чуждая Церкви и Христианству… Во всех их писаниях более или менее, прямо или косвенно, примечается некая потаенная ненависть противу Церкви и освященных проповедей Слова Божьего»[4], — отмечал Е. И. Станевич. Появление мистицизма в России он связывал с пророчеством Апокалипсиса, предвещавшим появление лжепророков в последние времена. В конечном итоге автор прямо заявлял, что через мистиков и их книги действует «дух лукавый не терпящей церкви видимой»[4]. Были в сочинении Е. И. Станевича и очень оригинальные идеи. Он указывал, что в настоящее время сатана применил новую тактику. Наряду с пропагандой атеизма и рационализма, для многих людей неприемлемой, он запустил в мир ереси, прикрывающиеся видом христианства: «Дьявол видя, что для сокрушения Церкви одной науки не достаточно и проникает в Веру переделывая ее»,[4] «Такая хитрость нужна демону для того, чтобы уловить тех, коих инако уловить было бы очень трудно, ибо они чтут Святых, Церковь и прочие вещи в Христианстве»[4] (иначе говоря, людей религиозных). Автор указывал, что мистики проповедуют доброту, но эта доброта не распространяется на ближних, а лишь на себя. Подобные люди очень строго относятся к недостаткам окружающих — отсюда реки крови, пролитые в Европе во время революций. По мнению Е. И. Станевича, еретик-мистик хуже атеиста: «Умолкните уста адовы. Мирской безумец толико уже предпочтительнее перед безумцем лжехристианствующем, колико отрицая бытие Божие, когда увлекается на то пороками своими, чем тот, кто проповедует о Боге, не то, что Церковь исповедует о нем, но что вселяет дьявол в уста своих избранных»[4]. Автор призывал не верить «совращенным братьям». В книге присутствовала и политическая составляющая. Е. И. Станевич писал, что мистики наполняют города и столицы, они есть во всех сословиях, оттого и «мерзость в народе пребывает»[4]. «Саму царскую власть возбуждают на разорение Церквей и потребление Священства»[4], — писал он. Е. И. Станевич требовал, чтобы вся государственная власть была обращена на защиту церкви. Автор не боялся угрожать даже царю и православному клиру за то, что они в должной мере не выступают в защиту истинной веры: «Народные же летописи глубоко и резко напечатали на досках своих истину сию, что цари ничем не причинили столько бед народу, как забвением и уничтожением должного в лице их величия Божия. Времена таковые постоянно видятся быть и временами послабления Веры и нравов, что и поставляет всякое царство на краю гибели и падения», «ежели священство умолкнет, видя таковое разорение в дому Божьем… Господь прольет и на них гнев свой»[4]. Содержание книги как бы подытоживает мысль: «Отделяющий Веру от Церкви может иметь Веру, не спорим, токмо не Веру Христову. Сказано, и беси веруют, только они веруют по-своему»[4]. Е. И. Станевич был более последователен, чем С. И. Смирнов. Он не писал о иллюминатах, карбонариях или масонах, а прямо указывал на козни сатаны. В его книге критиковался мистицизм в целом как религиозно-философское течение. Указаний на конкретные сочинения было лишь несколько, да и то большая часть из них находилась в сносках. Е. И. Станевич упоминал И. Г. Юнга-Штиллинга, Сен-Мартена, Дютуа и журнал «Сионский вестник». Это вполне соответствовало рекомендациям, которые Е. И. Станевич от имени П. А. Кикина давал С. И. Смирнову (речь шла о «Жене, обличенной в солнце»). Автору предлагалось выбросить из своего произведения «колкие выражения» по поводу И. Г. Юнга-Штиллинга и «изъяснения пророчеств, противопоставленные штиллинговым толкам»[4]. Оппозиционеры старались отвести от себя обвинения в пристрастности к отдельным лицам и книгам. Историю запрещения книги Е. И. Станевича пересказывал А. В. Горскому непосредственный участник событий митрополит Московский Филарет. Сегодня появились материалы, заставляющие звучать по-новому слова Святителя. Филарет вспоминал, что встречался у Е. И. Станевича в доме Иннокентия, в это время «беседовали они о чистой любви»[4]. Это сообщение свидетельствует о том, что Филарет присутствовал на беседе, во время которой обсуждалось содержание «Беседы на гробе младенца». Существенное место в книге занимала полемика о чистой любви между французскими писателями Фенелоном и Боссюэтом. Е. И. Станевич выступал на стороне Боссюэта, поддерживая его в том, что в земной жизни чистая любовь неразрывна с надеждой и страхом Божьим. Филарет указывал на заявление Е. И. Станевича: «я готов идти в Сибирь только бы запрещено было это учение». «Идти в Сибирь» предстояло, естественно, не за критику учения Фенелона о чистой любви, а за выпады против мистицизма, содержащиеся в книге Е. И. Станевича. Филарет отдавал себе отчет в том, насколько издание подобного произведения опасно для автора и цензора. В разговоре с А. В. Горским он объяснял почему. В «Беседы на гробе младенца» были выпады против книг, издаваемых или переводимых за счет А. Н. Голицына и Александра I. (Иначе говоря, Филарет понимал, что книга критикует религиозную политику правительства.) После того как Филарет получил сообщение о том, что А. Н. Голицын требует приостановить выход книги в свет, он поспешил к Иннокентию, чтобы предупредить его. На предупреждение Иннокентий ответил: «пускай, лишь бы за правду». Таким образом, Филарет прекрасно отдавал себе отчет по поводу содержания «Беседы на гробе младенца». Совершенно не вяжется с этим рассказом другое воспоминание Филарета, о том, что Иннокентий, пропуская книгу через цензуру, был болен и толком не ознакомился с ее содержанием[4]. В том же рассказе А. В. Горскому Филарет указывал, что на вопрос посланца А. Н. Голицына о «Беседе на гробе младенца» тот ответил, что «кажется не важная, пустая». Затем Филарет отдал книгу митрополиту Михаилу и после того, как тот долгое время оставлял ее без внимания, стал читать ее вместе с ним[4]. Неудивительно, что столичная публика обвиняла Филарета в причастности к ссылке его друга Иннокентия. В «Сказании о житие и подвигах Блаженного Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского, скончавшегося в Бозе 1819 года октября 10 дня»[4], написанном его учеником Фотием в 1821 г., имена гонителей Иннокентия были зашифрованы аббревиатурой, но в них легко угадывались митрополит Филарет и А. Н. Голицын. А. Н. Голицын уже 28 декабря получил известие о том, что содержание книги может произвести дурное влияние. В то же утро он написал к архимандриту Иннокентию, распорядившись задержать выдачу билета на выход книги из типографии. Иннокентий билет уже выдал, но послал забрать его и остановил выход книги, отправив свой собственный экземпляр на рассмотрение князю[4]. Содержание письма А. Н. Голицына было, по-видимому, настолько резко, что уже 29 декабря Иннокентий жаловался в письме княгине С. С. Мещерской на неприятности по службе: «Ногами запутался в маленькую сеть — здесь поймали, теперь выпутываюсь, не знаю чем господу угодно кончить. Дабы не смущать вас, скажу, что сеткою сделалась одна из моих мелких обязанностей, однако должностных. Слава Господу и в моих начальниках, ибо они благоустрояют все и желают и стараются»[4]. Этот отрывок ясно свидетельствует, что уже в самом начале дела о книге Е. И. Станевича архимандрит Иннокентий предвидел плачевные последствия для лиц, причастных к изданию. Уже 4 января 1819 г. доклад князя по поводу издания «Беседы на гробе младенца» был утвержден императором. А. Н. Голицын писал, что, рассмотрев сию книгу, находит в ней следующее: «К суждению о бессмертии души на гробе младенца привязано защищение Восточной церкви, тогда как никто на оную не нападает, и ежели что подобное случилось, то не частному человеку должно брать сие защищение. Автор, понимая превратно, не чувствует, что может привести умы в беспокойство, что подлинно церковь в опасности»[4]. Среди прочих недостатков А. Н. Голицын указывал: книга наполнена беспрестанными противоречиями и слог без всякого смысла; автор оспаривает книги, уже пропущенные гражданской цензурой и получившие одобрение императора; в споре между св. Августином и св. Иоанном Златоустом отдает предпочтение Златоусту, так как он Восточной Церкви. Наиболее ясно истинные причины запрещения книги видны из последнего обвинения князя: «Дух всего сочинения совершенно противоречит внутреннему христианскому ходу и потому самому Священному Писанию. Под видом защиты наружной Церкви, вооружается против внутренней, то есть хочет отделить тело от духа»[4]. У князя имелся экземпляр книги Е. И. Станевича, испещренный карандашными пометками мест, неугодных лидерам Библейского общества, и он был приложен к докладу. На заседании Комиссии духовных училищ, где 6 января зачитывался утвержденный императором доклад, А. Н. Голицын говорил, что «вынужден был прибегнуть к посредству верховной власти, так как своей властью мог лишь на время приостановить выход книги в свет». В рескрипте Александра I по поводу выхода в свет «Беседы на гробе младенца» значилось: «Книга сия совершенно противна началам, руководствующим христианское наше правительство по гражданской и духовной части. Его Величество весьма недоволен, что в цензуре духовной академии могла быть одобрена книга, исполненная такого духа. Государь император надеется, что Комиссия духовных училищ примет меры, чтобы подобные сочинения, стремящиеся истребить дух внутреннего учения христианского, ни каким образом не могли выходить из цензуры, находящейся в ее ведомстве»[4]. Помимо этого, А. Н. Голицын воспринял выступление против «вред- В результате Е. И. Станевич был в двадцать четыре часа выслан из Санкт-Петербурга, весь тираж его книги конфискован и сожжен. Однако дело об изъятии произведения из частных рук велось очень осторожно. Нигде не указывались имена лиц, у которых была изъята книга. 3 января 1819 г. с владельца типографии была взята подписка о количестве выпущенных в свет книг[4]. Начальник полиции граф С. К. Вязьмитинов получил приказ конфисковать все экземпляры «Беседы на гробе младенца» Вслед за митрополитом Московским Филаретом все исследовате- Недавно в фондах Пушкинского дома, мне удалось обнаружить письма Е. И. Станевича к С. А. Стурдзе. Идеи, фигурирующие в них, по своему содержанию более радикальны, чем сам текст книги «Беседа на гробе младенца». Автор открыто указывает, на какие именно явления в российском обществе была направлена атака оппозиционеров. Нашу Церковь «явно некоторые духи хотят упразднить, обольщая словом веры, которое без Церкви есть слово своего точного определения не имеющее», — писал Уволенный от должности и отправленный в ссылку Е. И. Станевич оказался в очень тяжелом материальном положении. Н. Лащенков указывал, что в его распоряжении были документы, свидетельствующие, что в этот период Е. И. Станевич должен был 1500 рублей и не мог их вернуть. Но апологет не прекратил своей деятельности. Сразу по прибытии на указанное ему место (город Сумы Украинско-Слободской губернии) Е. И. Ста-невич написал письмо А. С. Шишкову (единственному, кто отказался вернуть властям «Беседу на гробе младенца»). Е. И. Станевич сообщал о том, что благополучно добрался до места ссылки: «Вы сетовали, в каком болезненном состоянии я приневолен был отправляться в далекий зимний путь. Господь однако сохранил меня»[4]. Затем следовали длинные и пространные религиозные размышления. Заканчивал Е. И. Станевич свое письмо следующими словами: «Зная вашу любовь к таковым размышлениям, я вдался в оные по той же любви моей». Следующее сохранившееся письмо Е. И. Станевича от 9 мая 1819 г. было адресовано к некоему Дмитрию Дмитриевичу. Опальный, но не утративший боевого задора писатель сообщал своему корреспонденту, что Библейские общества противны церкви и престолу. Е. И. Станевич должен был понимать, как опасно высказывать в письмах подобные обвинения, когда перлюстрация писем находится в ведении все того же А. Н. Голицына (президента Российского библейского общества), но все же он писал: «Нам же не терпится, но мы видим самую истину дела. Ведаю, что если я уже пострадал, то могу пострадать и еще более, но ведаю, что пострадаю тогда действительно за верность мою к церкви и самоотверженную преданность к престолу»[4]. Е. И. Станевич заканчивал письмо сообщением своему корреспонденту о том, что собрал много материалов о пагубных действиях Библейского общества и хотел бы передать их в Св. Синод. Пытаясь продолжать борьбу, Е. И. Станевич вскоре связался с В январе 1816 г. А. С. Стурдза вернулся в Россию и вскоре принял активное участие в общественно-политическом движении русской православной оппозиции. Но при этом он действовал как бы параллельно с остальными оппозиционерами. Хотя они и ставили его в известность о своих планах и выступлениях, но к своей тайной деятельности не допускали. Возможно, А. С. Шишков и П. А. Кикин боялись скомпрометировать чиновника, близкого к А. Н. Голицыну и участвовавшего в проектах Александра I (составление акта Священного союза, обоснование изгнания иезуитов, дело профессоров). А. С. Стурдза был необходим оппозиции как чиновник Министерства духовных дел и народного просвещения, способный изнутри влиять на его политику (или хотя бы собирать информацию). Позднее с такой же целью к оппозиции был привлечен и М. Л. Магницкий (заметим, когда А. С. Стурдза уже отошел от политической жизни). Находясь в центре внутриполитической борьбы и поддерживая контакты с оппозиционерами и деятелями Библейского общества (часто бывал в домах А. Н. Голицына и Р. А. Кошелева)[4], А. С. Стурдза был неплохо информирован. Эта осведомленность и помогла ему оставить воспоми-нания, адекватно освещающие деятельность «православной дружины», Свои воспоминания А. С. Стурдза начинал еще со времен Екатери- Трактовка событий, предложенная А. С. Стурдзой, максимально близка к реконструируемой в моих книгах[4]. Надо отметить, что в его произведениях нет традиционных для деятелей оппозиции ссылок на всемирный масонский заговор. Виновными в ситуации первых двух десятилетий XIX в. А. С. Стурдза считал высшие власти России и, как это ни странно, православный клир. «Сперва пересадили из-за границы на нашу почву протестантское учреждение, объявили оное независимым от церкви, пустили без разбора печатать новые издания и переводы Библии, мимо надзора и власти иерархов», «духовенство наше будто не примечало сих необыкновенных явлений или не умело ими воспользоваться ко благу общества и спасению душ», «нерукотворный корабль уцелел; но тем ни менее справедливо, что кормчие спали у руля, не чувствуя бури и не заботясь о подводных камнях», — этими словами А. С. Стурдза завершал свое повествование[4]. В воспоминаниях А. С. Стурдзы ясно просмат- Рассматривавший общественно-политические взгляды А. С. Стурдзы, В. С. Парсамов отмечал, что видное место в них занимала ненависть к идеям Просвещения и Французской революции, приверженность к православию была неразрывно связана со стремлением к освобождению Греции от турецкого ига. Одновременно с работой над текстом договора «Священного союза» А. С. Стурдза писал по-французски книгу «Рассуждение об учении и духе православной церкви». По мнению В. С. Парсамова, основной целью А. С. Стурдзы было через пропаганду православия привлечь внимание европейской общественности к положению греков под турецким игом. В своем исследовании В. С. Парсамов подробно рассматривал книгу «Рассуждение об учении и духе православной церкви». В этом сочинении Впоследствии «Рассуждение об учении и духе православной церкви» было издано на многих зарубежных языках. Автору были присланы благодарственные грамоты от патриархов Константинопольского и Иерусалимского[4]. О книге положительно отзывались Д. Н. Блудов, К. Н. Батюшков, А. И. Тургенев, В. А. Жуковский. Успех книги А. С. Стурдзы среди русских либералов, по мнению В. С. Парсамова, объяснялся тем, что он сумел соединить модные либеральные идеи, модный мистицизм и национальную религию. Книга привлекла внимание и консерваторов. В этом лагере 28 ноября 1819 г. А. Н. Голицын сообщал А. С. Стурдзе о том, что к нему доставлен перевод его книги «Рассуждение об учении и духе православной церкви», сделанный надворным советником Певличем. Послед-ний просил князя добиться разрешения на посвящение этой книги Александру I. А. Н. Голицын пересказал корреспонденту и краткую историю этого перевода. Рукопись Певлича была проверена А. С. Стурдзой и подана в Санкт-Петербургский комитет духовной цензуры, где архимандрит Иннокентий признал перевод имеющим «места несогласные с точными положениями нашей церкви»[4]. Рукопись была возвращена автору. Учитывая изменившуюся ситуацию после удаления Иннокентия из Санкт-Пе-тербурга, А. Н. Голицын предлагал А. С. Стурдзе вновь подать перевод в духовную цензуру. Казалось бы, быстроразрешимая проблема в действитель-ности оказалась тупиковым вариантом. Спустя полгода, 15 июня 1820 г., А. С. Стурдза также сделал свой вклад в выступление оппозиционеров 1818 г. В это время он был пригашен А. Н. Голицыным в Главное правление училищ и стал членом Ученого комитета (перед этим он добился у князя передачи «Сионского вестника» в духовную цензуру)[4]. На новой должности А. С. Стурдзой было составлено наставление для руководства ученого комитета Главного правления училищ. В основу преподавания Это начинание А. С. Стурдзы, предлагавшего положить в основу образования не просто религиозные, но именно православные ценности, было согласовано с инициативой первоприсутствующего члена Св. Синода митрополита Михаила (Десницкого). 14 января 1819 г. на заседании Комиссии духовных училищ от имени Св. Синода Михаил предложил составить определенные правила на счет цензурных комитетов и изданий духовных сочинений[4]. 17 мая 1819 г. С. И. Станевич написал свое первое письмо Е. И. Станевич пытался подчеркнуть правоту дела, за которое он пострадал: «скажу, что люди меня ни в чем обвинить не могут… если иногда и вооружал перо свое на тех и на других, разумея о последних, как о ложных, то делаю сие не из слепой ревности, но поелику ведаю заблуждения первых, и коварные тонкости последних. Я уличаю философов не языком Ди Гола, но словом христианина верного церкви»[4], — писал он. Далее он конкретизировал эти заявления: «Снедаемый жалостью, и зная по опыту какое творится в частных домах охлаждение к церкви, я покусился было возвысить голос свой, но за это самое осужден стал»[4]. Е. И. Станевич предлагал своему корреспонденту объединить свои усилия в борьбе с врагами церкви. Когда гроза поднимается, овцы сбиваются в стадо, так и христиане во время беды должны собираться в церковь, «которую явно некоторые духи хотят упразднить, обольщая словом Веры, которая без Церкви есть слово, своего точного определения не имеющее»[4], — писал он. Следующее письмо А. С. Стурдзе Е. И. Станевич написал 20 мая 18 июня 1819 г. А. С. Стурдза наконец написал ответ Е. И. Станевичу (сохранившийся в фонде в виде черновика). В начале письма он извинялся за то, что по состоянию здоровья долго не мог ответить (не видел правый глаз). Затем С. А. Стурдза изъявлял радость новому знакомству и сообщал, что придерживается тех же взглядов, что и Е. И. Станевич. «Вера в Христа без церкви Христовой существовать не может… сия церковь есть Единая, видимая, непреложная, явно отделяемая от всех суетных учений, и выше небес утверждающаяся, яко и архиерей ее выше небес бывший»[4], — писал он. В этом подлежащем цензуре письме чиновник Министерства духовных дел и народного просвещения позволял себе высказывания, в корне противоречащие политике Библейского общества (президент которого А. Н. Голицын был его министром): «никогда не прилеплюсь я к суетному учению, яко бы книги Св. Писания достаточны были вне церкви к обращению всех верующих». Прекрасно понимая ситуации в религиозной сфере России, А. С. Стурдза отмечал, что надеяться можно лишь на то, что Господь внушит верховной власти желание оградить христианство от волков. «Бог посылает нам испытания за грехи» — писал он. Из послания А. С. Стурдзы видно глубокое понимание им сложившейся ситуации: «пастырство есть нечто без священства, равным образом и высокий дар священства, сделаться может праздным и зарытым талантом без усердного исполнения пастырских обязанностей. Ибо вера без дел мертва есть», «больно видеть гибельную неосторожность, попустившую многим вредным книгам распространяться в России, но еще больнее видеть, что лица духовные дремлют»[4], — продолжал он. Из послания А. С. Стурдзы можно заключить, что вину за падение влияния Русской православной церкви в России он возлагал на православный клир, который ослабил свою проповедь и не справлялся с пастырскими задачами. Такой откровенности мы не найдем ни у одного из членов русской православной оппозиции (за исключением Фотия, критиковавшего своих коллег). С другой стороны А. С. Стурдза был уверен, что светские люди не должны выступать в защиту церкви — это дело клира. В 1836 г. он сообщал архиепископу Херсонскому и Таврическому Иннокентию: «В 1817 г. я писал в защиту порицаемой святой церкви… кто без законного призвания и власти учит не вторя, подвергнется сугубому осуждению, я с некоторого времени перестал писать о предметах собственно духовных»[4]. Весной 1824 г. в духовной сфере России был совершен переворот. Оппозиционеры, воспользовавшись изданием книги И. Е. Госснера «Комментарии к Евангелию от Матфея», вышли с жалобой к Александру I. Они просили прекратить издание книг, противоречащих учению православной церкви. Император удовлетворил просьбы оппозиционеров. А. Н. Голицын был отстранен от управления духовной сферой, Министерство духовных дел и народного просвещения расформировано, а работы Российского библейского общества приостановлены. Новым министром народного просвещения стал А. С. Шишков, а формально сохранившееся Библейское общество возглавил митрополит Санкт-Петербургский Серафим. 9 августа 1824 г. А. С. Шишков был с докладом у государя, которому сообщил о несправедливом запрещении в 1819 г. книги Е. И. Станевича «Беседа на гробе младенца»: «Она содержит в себе возражения против тех ложных умствований, которые к поколебанию веры и церкви и престола рассеялись тогда во многих сочинениях и переводимых книгах»[4], — до-кладывал А. С. Шишков. Адмирал просил императора передать это сочинение на рассмотрение духовного лица, на что получил одобрение. Чудом сохраненный экземпляр книги Е. И. Станевича был передал на рассмотрение митрополиту Серафиму. 9 ноября А. С. Шишков явился к государю, вновь повторил свой доклад о «Беседе на гробе младенца» и приложил рапорт митрополита Серафима о том, что он передал книгу на рассмотрение протоиерею Тимофею Вещезерову и профессору академии Иоакиму Кочетову, которые дали заключение, что это нужное и полезное воззвание, обличающее злые книги. А. С. Шишков прямо заявил императору, что при прежнем министерстве подобные книги запрещались, а вредные для церкви и государства рассылались по епархиям и училищам. Затем адмирал поднес императору готовый проект указа о цензуре, который и был подписан по рассмотрении. «Ныне по случаю препровождения к Новгородскому и Санкт-Петер-бургскому митрополиту на рассмотрение книги под названием “Беседа на гробе младенца о бессмертии души”, из донесения его усмотрено Мной, что в противность помянутым указам, многие, к вере относящиеся книги, часто содержащие в себе ложные и соблазнительные о Св. Писание толкования, печатались в частных типографиях без всякого Синодального рассмотрения, и что напротив того книги, в духе Православной Нашей Веры написанные, подвергались строгому запрещению»[4], — говорилось в указе. Наконец, Александр I сделал то, чего так долго добивались от него оппозиционеры. Цензура ужесточалась, а наиболее вредные книги изымались из духовных училищ: «Повелеваю вам войти в строгое наблюдение, дабы как в изданных, так и впредь издаваемых сочинениях и переводах, особливо же в преподавании по училищам наук, ничего колеблющего веру и благонравие не укрывалось. Народное благоденствие много от сего пострадать может, и потому обязаны вы перед Богом и Нами употребить неусыпный свой надзор, истребляя и обличая всякие рассеянные в книгах, или иначе внушаемые лжеучения, и не допускать ни в каком виде, существовать и вновь появляться оным»[4], — предписывал Александр I членам Св. Синода. «Беседу на гробе младенца» было дозволено печатать и продавать. По повелению Александра I П. А. Кикин сообщил Е. И. Станевичу, что ему разрешено приехать в Санкт-Петербург и выделено на проезд 2000 рублей. П. А. Кикин вводил Е. И. Станевича в курс дел и сообщал, что его присутствие в столице крайне необходимо, так как надо «подвизаться более и более на защиту церкви и престола». В то же время начальник извинялся перед своим бывшим подчиненным за то, что не смог ему помочь во время опалы: «Ты пострадал и по мирскому соболезновали о тебе, но и тогда каждый из правоверных и верноподданных завидовал подвигу твоему»[4]. Вскоре Е. И. Станевич вернулся в Санкт-Петербург и поселился в доме П. А. Кикина, где жил до ссылки. 18 марта 1825 г. он был определен чиновником по особым поручениям в департамент народного просвещения. Кроме того, что Е. И. Станевичу был назначен высокий оклад в 3000 рублей в год, император приказал выплатить ему жалование за время, проведенное в ссылке (6 лет). Более того, ему было пожаловано 1500 рублей на издание книги[4]. Но принять участие в борьбе оппозиции Е. И. Станевичу не пришлось. После его приезда в Санкт-Петербург внутриполитическая обстановка изменилась. Александр I решил, что сделал уже довольно уступок консерваторам. Несмотря на требования оппозиции, Библейское общество так и не было запрещено, «Дело Госснера» закончилось оправданием В. С. Попова, а к обращениям оппозиционеров император сделался глух. Ведущие деятели православной оппозиции поняли, что на данном этапе достигнуть большего им не удастся. А. С. Шишков писал в своих записках: «Видя, что Государь уклоняется изъявить волю свою данным мне Указом, по которому бы я мог действовать противу тех вредных начал, кои, доселе утвержденные и ободряемые Верховной Властью, введены были и остаются еще, в той же силе своей, принужден был я ожидать на то случая»[4]. «Нельзя лжепророкам подобно есаулу, Татариновой и прочим не быть, когда начальница всех мерзостей лжепророков и последователи в самой столице; едва, едва мы служители Церкви перевес ныне стали держать, а одолеть сил нам не дают»[4], — писал Фотий к А. А. Аракчееву летом 1825 г. В этой ситуации А. С. Шишков посчитал, что Е. И. Станевичу лучше оставить Санкт-Петербург (возможно, опасался очередных контрреформ). 25 июля 1825 г. Е. И. Станевич был назначен директором училищ Курской губернии. В письме попечителю Харьковского учебного округа А. С. Шиш-ков очень высоко аттестовал своего протеже: «испытанное благочестие, самая строгая нравственность и отличные способности, при пламенной любви к отечеству и ревностному усердию в исполнении своих обязанностей», — писал он об Е. И. Станевиче[4]. В должности директора училищ Курской губернии Е. И. Станевич служил до самой своей отставки в 1834 г. В первые годы царствования Николай I благосклонно отнесся к деятелям православной оппозиции. Он принимал А. С. Шишкова и читал послания архимандрита Фотия. 10 июня 1826 г. вступил в законную силу новый устав гражданской цензуры, написанный под руководством А. С. Шишкова («Чугунный устав»). Возможно, оппозиционеры планировали привлечь к своей работе и Е. И. Станевича. 24 апреля 1826 г. С. А. Ширинский-Шихматов в своем письме вспоминал былые заслуги Е. И. Станевича: «защищая славу ее (Церкви) писаниями обличительными на враждебные ей ереси, и доказывающими всему миру правоту Божественного учения»[4]. Вскоре ситуация диаметрально изменилась. Цензурный устав Отставка Е. И. Станевича не была добровольной. В 1832 г. для ревизии Курской гимназии приехал профессор Н. Архангельский. Он предложил Е. И. Станевичу ввести в гимназии «правила управления нравственной и учебной частью». Е. И. Станевич ввести правила отказался. Он отверг и предложения Н. Архангельского составить правила совместно с педагогическим советом. Н. Зарин считал, что правила были составлены в «узком воспитательно-полицейском духе» и неприемлемы для Е. И. Станевича[4]. В ответ на это Н. Архангельский велел предать Е. И. Станевича суду педагогического совета за «устранение от обязанностей директора». 16 июля 1834 г. управляющий министерством народного просвещения предло- Можно предположить, что упорство Е. И. Станевича во время ревизии объяснялось тем, что он не хотел работать с новыми людьми, пришедшими к управлению просвещением (они ожесточенно критиковали А. С. Шишкова). Е. И. Станевич уже который раз в жизни уехал в свои родные места и поселился у старых друзей, помещиков Кондратьевых, в деревне Железняк. Здесь он прожил очень недолго. 15 января 1835 г. Е. И. Станевич скончался от чахотки на 60-м году жизни.
Писатель Е. И. Станевич еще в молодости попал под влияние адмирала А. С. Шишкова. Вместе с ним он активно участвовал в литературной борьбе за чистоту русского языка. Уже с первых своих произведений Начиная с 1816 г. в творчестве Е. И. Станевича, как и в творчестве В 1817–1818 гг. Е. И. Станевич совместно с П. А. Кикиным продолжал подготовку нового выступления. По поручению своего начальника он поддерживал контакты с московскими оппозиционерами и писал новую апологетическую книгу. При поддержке главы Санкт-Петербургского комитета духовной цензуры архимандрита Иннокентия «Беседа на гробе младенца» в конце 1818 г. вышла в свет. Ее экземпляры были разосланы деятелям, близким к оппозиции. Но представить царю книгу не успели. Исследователи творчества Е. И. Станевича совершенно справедливо отмечали, что после издания «Беседы на гробе младенца» популярность ее автора становится бесспорной. Е. И. Станевич превращается в мученика «за веру». При этом, боясь опалы, большая часть оппозиционеров прерывает общение с ним. «Беседа на гробе младенца», несмотря на освещение ее содержания в ряде исторических работ, не получила должного отклика в литературе. Это ярчайшее из полемических сочинений первой четверти XIX в., направленных в защиту Русской православной церкви. Автор книги не только провозглашал безусловный приоритет и незыблемость православных догматов, но и ясно указывал на явления в российской жизни, наносившие ущерб церкви. В центре критики Е. И. Станевича находилась мистическая литература и деятельность Российского библейского общества. Не случайно после своей победы в 1824 г. оппозиционеры поспешили реабилитировать и переиздать сочинение Е. И. Станевича. Триумф оппозиции был очень недолгим. При этом новый министр народного просвещения А. С. Шишков в 1825 г. успел вызвать Е. И. Станевича в столицу и назначить его на новую должность. Но в том же году писателю пришлось покинуть Санкт-Петербург и перебраться в Курскую губернию, где он и провел остаток жизни. Творчество и религиозные взгляды Е. И. Станевича очень ярко характеризуют направление общественно-политического движения — русской православной оппозиции. Совершенно бескорыстно жертвуя благополучием и карьерой, Е. И. Станевич с 1808 г. выступал в защиту чистоты русского языка, а затем и в защиту чистоты веры. Как и у всех консерваторов, его представления о государственном устройстве России были ортодоксальны — это монархия, действующая в согласии с Русской православной церковью, авторитет которой в религиозных вопросах бесспорен. Бесспорен был и авторитет православного клира. Сведений о том, кто из клириков и как влиял на мировоззрение Е. И. Станевича, нет, но, безусловно, такое влияние существовало. Кто-то проверял его сочинения на соответствие православной догматике, наставлял и благословлял на апологетические труды. Е. И. Станевичу было суждено сыграть одну из центральных ролей в политической борьбе в религиозной сфере в период царствования Александра I. В выступлении 1816–1818 гг. его книги должны были послужить поводом для обращения к царю и последующей коррекции политического курса. При этом Е. И. Станевич, так же как и С. И. Смирнов, не только критиковал враждебные Русской православной церкви явления, но и пытался донести до российского общества основы церковной догматики. Первые выступления оппозиционеров окончились провалом. Е. И. Станевичу так и не удалось добраться до вершин российской власти. На втором этапе выступления в 1822–1824 гг. «мечом» оппозиции стал архимандрит Фотий (Спасский), ему и достались все «лавры» победы. Уже в последующее царствование подобная слава стала приносить очень сомнительную пользу ее обладателю. Фотий был под подозрением властей и прослыл в общественном мнении фанатиком, мракобесом и корыс-толюбцем. Е. И. Станевича такая популярность не коснулась. Как неугодный ретроград в 1834 г. он был отправлен в отставку и прочно забыт. Сложная личная судьба и не особенно богатое литературное наследие Е. И. Станевича не могут умалить его роли в судьбе Русской православной церкви. Он выступил в то время, как сто пятьдесят миллионов православных Российской империи молчали. Усилия небольшой группы оппозиционеров смогли остановить русскую реформацию, в результате которой церковь и государство могли серьезно изменить свое устройство.
Ваш комментарий о книге |
|
