Ренан Э. Апостолы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IV. Сошествие Святого Духа. Явления экстаза и пророческие

Ограниченные, узкие, невежественные, без всякой опытности в деле пропаганды, ученики Иисуса были в полном смысле слова маленькими людьми. Простота их духовного облика была поразительна; легковерие — беспредельно. Но у них было драгоценное качество: они до безумия любили своего учителя. Память об Иисусе стала единственным содержанием всей их жизни, образ Иисуса стоял перед ними всегда, неотступно, и было ясно, что они будут жить исключительно тем, что в течение двух или трех лет так поглощало их и пленяло. Души простые, низшего разбора, не умеющие любить Бога непосредственно, т. е. своими силами доискиваться истины, создавать красоту, творить добро, находят прибежище в любви к человеку, на котором лежит отблеск истины, красоты и добра. Большинство людей чувствует потребность в таком двухстепенном культе. Толпа хочет иметь посредника между собою и Богом.

Если человек сумел силой высоких нравственных уз сплотить вокруг себя небольшую кучку людей, то когда он умирает, обыкновенно случается, что пережившие его близкие, дотоле, быть может, соперничавшие и враждовавшие между собой, становятся лучшими друзьями. Они связаны дорогими воспоминаниями невозвратного прошлого, по которым все они так тоскуют: это общее их достояние, их сокровище. Любить умершего — значит, любить тех, кто был ему близок. И пережившие его близкие, естественно, стараются быть вместе, чтобы вспоминать счастливое время, которое прошло. Тогда воистину сбываются глубокие слова Иисуса (Мф.28:20): умерший присутствует среди собравшихся во имя его.

Привязанность, которую ученики Иисуса питали друг к другу при жизни его, удесятерилась после его смерти. Они составляли маленькую, совершенно обособленную общину, жившую своей жизнью. Их было в Иерусалиме около ста двадцати человек[1]. Благочестие их было истинное, горячее благочестие, хотя и заключенное еще в рамки иудаизма. Иерусалимский храм был для них главным местом поклонения Богу[2]. Правда, они все работали из-за хлеба, но ведь физический труд в еврейском обществе той эпохи отнимал мало времени. У каждого было свое ремесло, но это никому не мешало быть образованным и воспитанным человеком. У нас материальные нужды так трудно удовлетворить, что человеку, живущему трудами рук своих, приходится работать по двенадцать, по пятнадцать часов в сутки; только счастливцы, обладающие досугом, могут жить для души; приобретение знаний обходится дорого и доступно немногим. Но в те времена, в обществах древности, о которых нам дает еще некоторое понятие современный Восток, в благодатном климате юга, где природа так щедра к человеку и так мало требует от него, жизнь работника оставляла много досуга. Всякий был до известной степени образованным человеком и мог следить за идеями своего времени. В пище и в одежде не было недостатка (Втор.10:18; 1 Тим.6:8): довольно было нескольких часов не слишком усидчивого труда, чтобы заработать на то и на другое. Остальное время отдавалось мечте, страсти к идее. Мы не в силах даже понять той напряженности страсти, до какой могли доходить эти люди. Евреи той эпохи[3] кажутся нам какими-то бесноватыми: каждый, как слепое орудие, повинуется овладевшей им идее.

В христианской общине в тот момент, о котором идет у нас речь и когда явления прекратились, преобладающей идеей было сошествие Святого Духа. Полагали, что он нисходит таинственным дуновением, которое пробегает по собранию верующих. Многие думали, что это дуновение исходит от самого Иисуса (Ин.20:22). Всякое движение души, которое не знали, чем объяснить, — беспричинная радость, прилив бодрости, порыв энтузиазма, — стало делом Духа Святого. Эти простые, добрые люди приписывали внешней причине (как обыкновенно бывает с простыми людьми) хорошие чувства, рождавшиеся в их душе. Больше всего таких явлений иллюминизма происходило на собраниях верующих. Когда все были в сборе и в торжественном молчании ожидали вдохновения свыше, то, естественно, каждый шум, каждый случайный шорох принимались за сошествие Духа. В первые дни таким же образом происходили и явления Иисуса. Теперь ход мысли изменился. Теперь дыхание Бога обвевало маленькую общину, наполняя души верующих небесным блаженством.

Это верование стоит в тесной связи с представлениями, почерпнутыми из Ветхого Завета. В еврейских книгах говорится о пророческом духе как о дуновении, проникающем все существо человека и вдохновляющем его. В прекрасном видении Илии (1 Цар.19:11-12) Бог является под видом легкого шелестящего ветерка. Все эти образы — все эти верования древних веков очень напоминают верования современных спиритов. В «Вознесении Исаии»[4] сошествие Святого Духа сопровождается шорохом за дверьми[5]. Очень часто сошествие Духа понималось как второе крещение. «Крещение Духом», которое ставили несравненно выше крещения Иоанна (Мф.3:11; Мк.1:8; Лк.3:16; Деян.1:5; 11:16; 19:4; 1 Ин.5:6 и сл.). Так как галлюцинации осязания у людей нервных и экзальтированных очень обыкновенны, то понятно, что самый легкий порыв сквозного ветра, малейший шелест его среди гробового молчания объяснялись как сошествие Святого Духа. Кому-нибудь покажется, что он чувствует прикосновение, сейчас же почувствуют его и все остальные[6], и вот восторг и умиление, как зараза, охватывают всех. Аналогия между этими явлениями и галлюцинациями ясновидящих всех времен бросается в глаза. В английских и американских сектах — у квакеров, у прыгунов, у шэкеров, у ирвиниан[7], у мормонов[8] на их camp-meeting’ах и радениях явления такого рода происходят ежедневно, отчасти под влиянием чтения «Деяний»[9]. Наблюдаются они и у нас, в секте так называемых «спиритов». Но не следует забывать, что существует коренное различие между бесцельным блужданием мысли, не имеющим никакой будущности, и иллюзиями, сопутствующими нравственному обновлению человечества.

В числе всех этих «сошествий Духа», случавшихся, как кажется, довольно часто, было одно, оставившее по себе глубокий след в нарождавшейся церкви[10]. Однажды, когда братия была в сборе, разразилась гроза. Окошки распахнуло сильным ветром, все небо было в огне. Грозы в том климате сопровождаются сильными световыми феноменами: целые снопы огня прорезывают воздух со всех сторон. От того ли, что электрический ток проник в помещение, или, может быть, лица собравшихся вдруг осветило ослепительной молнией, только все остались в убеждении, что Дух Святой сошел на них, коснувшись их голов огненными языками[11]. Убеждение, что наитие Духа проявляется небесным огнем и каким-то таинственным сиянием, было общераспространенным в теургических школах Сирии[12]. Собравшимся казалось, что они видят всю славу Синая[13], присутствуют при проявлении божества, подобно тем, какие бывали в былые, далекие времена. С той поры крещение Духом есть то же, что крещение огнем. Крещение Духом или огнем противопоставляется крещению водой, единственному, какое применялось Иоанном (Мф.3:2; Лк.3:16), и предпочитается ему. Крещение огнем имело место только в редких случаях. Считалось, что одни лишь апостолы да ученики первой трапезной получили его. И сложившееся у всех представление, что Дух Святой сошел на них будто бы в виде огненных языков, породило целый ряд самых странных представлений, занимавших очень видное место среди фантастических идей той эпохи.

Полагали, что язык человека, на которого сошел Дух Святой, получает особенный дар путем своего рода таинства посвящения. Говорили, что многие пророки до своего посвящения заикались (Исх.4:10; ср. Иер.1:6) и лишь после того, как ангел Господень коснулся их уст пылающим углем, они очистились и получили дар слова (Ис.6:5 и сл.; ср. Иер.1:9). Считалось, что проповедник говорит не сам от себя (Лк.11:12; Ин.14:26), что язык его — орудие вдохновляющего его божества. Огненные языки принимались за символ: по общему убеждению, этим символом Господь хотел показать, что он изливает на главу апостолов самые драгоценные дары свои — дар слова и дар вдохновения. Но на этом не остановились. Иерусалим, как и большая часть больших городов Востока, отличался разноязычием. Разнообразие населявших его народностей было даже одним из препятствий для широкой пропаганды в нем. Великое множество всевозможных наречий, на которых говорили в языческом мире, всего больше пугало апостолов перед тем, как они отправились проповедовать слово Божие: они ломали голову над вопросом, как изучить им столько языков. И «дар языков» стал, таким образом, чудесным даром. Проповедь Евангелия была освобождена, от преграды, которую создавало для нее различие наречий. Сложилось убеждение, что в известных торжественных случаях каждый из собравшихся послушать апостольскую проповедь слышал ее на родном языке; другими словами, что речь апостолов сама собой переводилась на все языки[14]. Было, впрочем, и другое толкование: предполагали, что апостолы каким-то наитием знают все наречия и могут, по желанию, говорить на любом[15].

В основе этого верования лежала либеральная мысль: этим как будто хотели сказать, что у Евангелия нет своего особого языка, что оно может быть переведено на все существующие наречия и что перевод признается равноценным оригиналу. Но не так смотрело правоверное иудейство. Для иерусалимского еврея еврейский язык был «священным языком»; ни один язык не мог с ним сравняться. Переводы Библии ценились невысоко: в переводе допускались отступления от подлинника, смягчения, изменения; еврейский же текст сохранялся в строгой чистоте. Египетские евреи и эллинисты Палестины, правда, отличались большей терпимостью; они молились по-гречески[16] и обыкновенно читали греческий перевод Библии. Но первая христианская идея была еще шире: по этой идее, слово Божие не имеет своего особого языка; оно свободно, не связано никакими путами того или другого наречия; оно доступно всем и не нуждается в переводчиках. Благодаря именно этой, своего рода, эмансипации языков, христианство и могло так легко отказаться от семитического диалекта, на котором говорил Иисус, и так легко предоставить каждому народу (как это было вначале) создавать свою литургию и свои версии Библии на родном его языке. Всеми вообще признавалось, что Мессия объединит все народы и все языки[17]. И уравнение всех наречий в пользовании ими для проповеди, это, если можно так выразиться, смешение языков было первым шагом по пути к великой эре всеобщего мира.

Однако вскоре дар языков превратился в нечто иное, в связи с чем получились еще более странные результаты. Экзальтация вызвала экстаз и пророчества. В моменты экстаза у верных, вдохновляемых Духом Святым, вырывались нечленораздельные бессвязные звуки, а слушатели принимали их за слова на иностранном языке и наивно пытались истолковать (Деян.2:4; 10:44 и сл.; 11:15; 19:6; 1 Кор.12–14).

Было и такое мнение, что человек в состоянии экстаза начинает говорить на новых, дотоле неизвестных языках[18] или даже на языке ангелов[19]. Впрочем, такого рода дикие сцены, неоднократно приводившие к злоупотреблениям, сделались обычными лишь позднее (1 Кор.12:28,30; 14:2 и сл.). Но не лишено вероятия, что начались они с первых же годов христианства. Еще видения древних пророков часто сопровождались симптомами нервного возбуждения (Суд.19:23 и сл.). Такие же явления наблюдались у греков, когда они славословили Бахуса. Пифия в своих прорицаниях особенно любила иностранные или устарелые слова, так называемые «глоссы» (то же название применялось и в вышеупомянутых случаях апостольских прорицаний)[20]. Весьма возможно, что многие кабалистические и таинственные слова первых времен христианства, составленные, в сущности, из корней двух различных языков или представляющие анаграммы, как, например, «Авва отче» или «Анафема Маранафа» (1 Кор.12:3; 16:22; Рим.8:15) — обязаны своим происхождением таким именно припадкам экстатического словоизвержения вперемежку со вздохами (Рим.8:23,26,27), со стонами, с восклицаниями, с молитвой, с внезапными вспышками восторга, — словом, тем нервным явлениям, которые принимались за пророческие. То была музыка души, выливавшаяся неопределенными звуками, — музыка, которую слушатели пытались выразить в образах и в словах с определенным значением (1 Кор.13:1; 14:7 и сл.). Лучше сказать, то была молитва Духа, обращенная к Богу на языке, известном только Богу и который только Бог может понимать (Рим.8:26-27). Ведь находившийся в экстазе не понимал ни одного слова из того, что говорил; он даже не сознавал, что с ним происходит (1 Кор.14:13,14,27 и сл.). Его слушали с жадным вниманием и тут же на место бессвязных полуслов подставляли все, что приходило в голову. Каждый, естественно, или переводил их на родной свой язык, или наивно подыскивал им объяснения в других языках, поскольку он их знал. И это всегда более или менее удавалось, так как слушатели вкладывали в непонятные, отрывистые слова то, что у них было на сердце.

История секты иллюминатов очень богата такого рода явлениями. У проповедников в Севеннах наблюдалось много случаев «глоссолалии»[21]. Но самый поразительный пример подобных явлений мы находим около 1841–1843 года у шведских «чтецов»[22]. Непроизвольные выкрикиванья бессвязных, бессмысленных слов, сопровождаемые обмороками и конвульсиями, были долгое время ежедневным занятием на радениях этой маленькой секты. Зараза быстро распространялась и породила довольно крупное религиозное движение в народе. У ирвингиан «дар языков» проявлялся совершенно так же, как это описывается в «Деяниях» и у св. Павла[23]. Да и наш век видел такие сцены самообмана. Но мы не станем приводить их здесь: несправедливо было бы приравнивать легковерие, неразлучное с каждым крупным религиозным движением, к легковерию, источником которого является низменность ума.

Дикие сцены, подобные вышеописанным, разыгрывались иногда и на глазах непосвященных. Случалось, что верующий, придя в экстаз, в самом разгаре озарения, решался выйти и показаться толпе. Таких принимали за пьяных (Деян.2:13,15). Сам Иисус, как ни был он далек от мистицизма, не раз являл на себе обычные симптомы экстаза (Мк.3:21 и сл.; Ин.10:20 и сл.; 12:27 и сл.). Ученики же его, в первые два–три года после его смерти, были совершенно во власти подобных идей. Случаи пророчеств бывали очень часто; пророческий дар был почти то же, что дар языков (Деян.19:6; 1 Кор.14:3 и сл.). Молитва нараспев, прерываемая конвульсиями, мистическими вздохами, лирическими восторгами, славословиями (Деян.10:46; 1 Кор.14:15,16,26), была ежедневным занятием. Всякие «канты», «гимны», «псалмы» на манер песнопений Ветхого Завета полились целым каскадом[24]. То сердце и уста вторили друг другу, то пело одно сердце под аккомпанемент внутренней благодати (1 Кор.14:15; Кол.3:16; Еф.5:19). Так как ни один язык не передавал новых ощущений, зарождавшихся у верующего в такие моменты, то человек начинал издавать какой-то лепет, глубоко трогательный, но без всякого смысла, и в этом бормотанье беспомощно барахтались, если можно так выразиться, зародыши будущего «христианского языка». Христианство разбило древние языки, не находя в них орудия, пригодного для его целей. Но пока новая религия создавала такой язык, какой был ей нужен, прошли века в бесплодных потугах и в муках родов. Новорожденный только кричал, но, конечно, не мог говорить. Что такое стиль св. Павла, да и всех авторов Нового Завета, как не бесформенная, вылетающая из глубоко взволнованной груди, вперемежку со вздохами, импровизация «глоссолала»? Им не хватало слов. Подобно пророкам они начинали детским криком: «А-а-а!» (Иер.1:6). Говорить они не умели, им одинаково изменяли и греческий и еврейский. Этим-то и объясняется, что зарождающееся христианство так чудовищно насиловало язык. Точно заика, у которого звуки сталкиваются во рту, давят друг друга и заканчиваются пантомимой, мало понятной, но мощной по своей выразительности.

Все это было очень далеко от проникновения учением Иисуса, но для умов, насквозь пропитанных верой в сверхъестественное, такие феномены имели большой смысл. Особенное значение придавали дару языков, как существенному атрибуту новой религии, как доказательству ее истинности (Мк.16:17). Во всяком случае, нельзя не признать, что явления экстаза приносили плоды: они обратили многих язычников[25]. Вплоть до III-го века «глоссолалия» проявлялась так, как описывает св. Павел, и считалась длящимся чудом[26]. Некоторые торжественные слова христианского лексикона ведут свою родословную именно от таких полуслов, полувздохов, вырывавшихся у «глоссолалов». Эффект в общем был сильный и прочный. Такой способ отдавать на общее обсуждение свои чувства, внушенные свыше, предоставляя всей общине истолковывать их, должен был создавать между верующими глубокую братскую связь.

Новые сектанты, как все вообще мистики, вели аскетическую жизнь строгих постников (Лк.2:37; 2 Кор.6:5; 11:27). Как и большинство жителей Востока, ели они мало, что уже само по себе поддерживало в них экзальтацию. У сирийцев, например, слабых физически благодаря своей воздержности в пище, нервная возбудимость очень велика: они вечно находятся в каком-то лихорадочном состоянии. Усиленный умственный труд современного человека был бы невозможен при таком режиме. Но дело в том, что слабость мозга и мышц способна, без всякой видимой причины, вызывать частые смены настроений, быстрые переходы от радости к тоске и обратно. А такое моральное состояние приводит душу в постоянное общение с Богом. «Печаль ради Бога» (2 Кор.7:10), как это называли тогда, считалась даром небес. Все учение духовных отцов, всех этих Иоаннов Климаков, Василиев, Нилов, Арсениев, все тайны великой науки внутренней жизни, все лучшее и славнейшее, что было создано христианством, уже лежало в зародыше в том странном экстатическом состоянии вечного ожидания, какое переживали месяц за месяцем эти знаменитые предки всех алчущих правды. Они жили в сверхъестественном, в мире грез; самые мелкие факты, самые пустые случайности принимались ими за указания свыше (Деян.8:26 и сл.; 10:6,7,9 и сл.; ср. Лк.2:27 и т. д.).

Под «дарами Духа Святого» подразумевалось, таким образом, все, что есть лучшего, самого высокого, самого тонкого, самого ценного в человеческой природе: любовь к человеку и к Богу, страх Божий, беспредметная тоска, порывания к идеалу, умиление, нежность. Все чистые порывы, все добрые чувства, рождающиеся в нашей душе без участия нашей воли, приписывались дуновению с небес. Большое значение придавали слезам как особенной милости Божией. Этот чудный дар слез, исключительная привилегия самых добрых, самых чистых душ, приносил бесконечную усладу. Все тонкие натуры, особенно женщины, отличаются способностью много плакать, и кто не знает, какую силу почерпают они в ней? Слезы — их молитва и, несомненно, самая святая из молитв. Надо окунуться в самую глубь средневековья, надо вернуться к временам св. Бруно, св. Бернарда, Франциска Ассийского, орошавших слезами свою любовь к Богу, чтобы ясно представить себе всю целомудренную грусть первых дней христианства, когда буквально сеяли в слезах, дабы пожать в радости. Плакать стало актом благочестия: кто не умел ни говорить на чужих языках, ни проповедовать, ни творить чудеса, тот просто плакал. Плакали на молитве, плакали проповедуя, плакали грозя гневом Божиим (Деян.20:19,31; Рим.8:23,26). Наступило царство слез. Казалось, души людей исходили слезами; казалось, что, за отсутствием языка, который мог бы передать их чувства, все их внутреннее существо выливалось наружу этим скорейшим и самым коротким путем.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Деян.1:15. Большинство из «пятисот братьев», несомненно, осталось в Галилее. Сказанное в Деян.2:41 есть, очевидно, преувеличение или, по меньшей мере, упреждение событий.

[2] Лк.24:53; Деян.2:46. Ср. Лк.2:37. Гегезипп у Евсевия, “Hist. eccl.”, II.23.

[3] См. у Иосифа “Bell. Jud.”.

[4] Эта книга была, по-видимому, написана в начале II-го века нашей эры.

[5] «Восшествие на небо Исаии», VI, 6 и след. (эфиопская версия).

[6] Ср. Миссона “Le Theatre sacre des Cevennes” (Лондон, 1707, стр. 103).

[7] “Revue des Deux Mondes”, сент., 1853 г., стр. 966 и сл.

[8] Жюль Реми, “Voyage au pays des Mormons” (Париж, 1860 г.), кн. II и III; напр., том I, стр. 259–260; т. II, стр. 470 и сл.

[9] Астье, “Le Reveil religieux des Etats-Unis” (Лозанна, 1859 г.).

[10] Деян.2:1-3; Юстин, Apol., I, 50.

[11] Выражение «огненный язык» по-еврейски означает просто «огонь» (Ис.5:24). Ср. Виргилия «Энеида», II, 682-684.

[12] Ямвлих (De myst., отд. III, гл. 6) излагает целую теорию таких сошествий Св. Духа, сопровождавшихся световыми явлениями.

[13] Ср. Вавилонский Талмуд, Хагига, 14b, Мидрашим “Schir hasschirim rabba”, 10b; “Ruth rabba” 42a; “Koheleth rabba” 87a.

[14] Деян.2:5 и сл. Таково наиболее вероятное толкование рассказа. Впрочем, быть может, его надо понимать в таком смысле, что каждый из проповедующих в каждом отдельном случае говорил на особом наречии.

[15] Деян.2:4. Ср. 1 Кор.12:10,28; 14:21-22. Относительно аналогичных фантазий см. у Кальмейля, “De la folie”, I, стр. 9, 262; II, стр. 357 и сл.

[16] Иерусалимский Талмуд, Sota, 21b.

[17] Завет двенадцати патриархов. Иуда, 25.

[18] Мк.16:17. Не надо забывать, что в древнееврейском, как, впрочем, и во всех древних языках (см. мою книгу “Origine du langage”, стр. 177 и сл.), слова «чужеземец», «чужеземный язык» производились от слов, означавших «заикаться», «лепетать», ибо невежественным, наивным народам всякое незнакомое наречие казалось каким-то неясным лепетаньем заики. См. Ис.28:11; 33:19; 1 Кор.14:21.

[19] 1 Кор.13:1, принимая во внимание предыдущее.

[20] Плутарх, “De Pythive oraculis”, 24. Ср. прорицание Кассандры в «Агамемноне» Эсхила.

[21] Жюрьё “Lettres pasturales”, 3-й год, 3-е письмо; Миссон, “Le Theatre sacre des Cevennes”, стр. 10, 14, 16, 18, 19, 22, 31, 32, 36, 37, 65, 66, 68, 70, 94, 104, 109, 126, 140; Брюэй, “Histoire du fanatisme” (Монпелье, 1709), I, стр. 145 и сл.; Флешье, “Lettres choisies” (Лион, 1734), I, стр. 353 и сл.

[22] Карл Газе, “Hist. de l’Eglise”, § 439 и 458, 5; протестантский журнал “l’Esperance”, 1 апр. 1847 г.

[23] Голь, “Bruchstucke aus dem Leben und den Schriften Ed. Irving’s” (Сен-Галль, 1839), стр. 145, 149 и сл.; Карл Газе, “Hist. de l’Egl.”, § 458, 4. О мормонах см. Реми, “Voyage”, I, стр. 176–177, примеч.; 259–260; II, стр. 55 и сл. О конвульсионерах Сен-Медара см. в особенности Карре де Монжерон, “la Verite sur les miracles” и т. д. (Париж, 1737–1741), II, стр. 18, 19, 49, 54, 55, 63, 64, 80 и сл.

[24] Кол.3:16; Еф.5:19 (??????, ?????, ???? ???????????). См. первые главы Евангелия от Луки. Ср. в особенности Лк.1:46 с Деян.10:46.

[25] 1 Кор.14:22. ?????? в посланиях св. Павла часто сопоставляется с ???????. На спиритические явления смотрят как на ????????, т. е. на чудеса.

[26] Ириней, “Adv. haer.”, V.6:1; Тертуллиан, “Adv. Marcion.”, V.8; “Constit. apost.”, VIII, 1.