Ренан Э. Апостолы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава II. Отъезд учеников из Иерусалима. Вторая жизнь Иисуса в Галилее

Живейшее желание всех, потерявших дорогого, близкого человека — это увидеть места, где они бывали с ним вместе. Несомненно, под влиянием этого чувства ученики через несколько дней после пасхальных событий возвратились в Галилею. Весьма вероятно даже, что многие из них отправились в северные провинции тотчас же после взятия Иисуса под стражу или после его смерти. Как только распространился слух о воскресении, стали говорить, что снова увидят его в Галилее. Некоторые женщины из бывших у гробницы по возвращении рассказывали, что ангел возвестил им, что будто бы Иисус встретит их в Галилее (Мф.28:7; Мк.16:7). Другие уверяли, что Иисус сам повелел им отправиться туда (Мф.28:10). Припоминали, что он говорил об этом еще при жизни (Мф.26:32; Мк.14:28). Достоверно лишь то, что несколько дней спустя, быть может, по окончании празднования пасхи ученики якобы получили повеление свыше вернуться на родину и действительно вернулись туда[1]. Вероятно, в Иерусалиме явления происходили уже не так часто, да и ученики успели стосковаться по родным местам. Кратковременные явления Иисуса не могли заполнить страшной пустоты, какую оставила по себе его смерть. С грустью вспоминали они об озерах и прекрасных горах, где они впервые познали Царство Божие (Мф.28:16). Больше всех тосковали женщины, они хотели во что бы то ни стало вернуться туда, где пережили столько счастливых часов. И надо заметить, что слухи о повелении свыше исходили, главным образом, от них (Мф.28:7; Мк.16:7). Их давил этот проклятый город; они горели желанием увидеть вновь страну, где среди них был тот, кого они так любили, в полной уверенности, что там они вновь встретятся с ним.

Большинство учеников возвращались преисполненные радости и надежды, может быть, с тем же самым караваном, с которым ехали пилигримы с праздника пасхи. В Галилее они надеялись видеть Иисуса не на короткие мгновения, как во время явлений, а видеть постоянно, как это было при его жизни. Великое ожидание наполняло их душу. Восстановит ли он царство Израиля, положит ли прочные основы царству Божию, даст ли им, как говорили, свою новую заповедь[2]. Все было возможно. Они уже рисовали себе картины тех мест, где изведали столько радости. Некоторые были даже уверены, что он назначил им место встречи на горе — быть может, на той самой (Мф.28:16), с которой у них было связано столько отрадных воспоминаний. Никогда еще люди не совершали такого радостного путешествия. Все их мечты о счастье были на пути к осуществлению. Скоро они увидят Иисуса.

И действительно, они увидели его. Стоило им только отдаться своей блаженной мечте, чтобы вообразить себя опять в периоде Евангелий. Был конец апреля. Повсюду цвели красные анемоны, быть может, те самые «полевые лилии», о которых Иисус так часто упоминал в своих притчах. Его слова вспоминались на каждом шагу, ибо они были тесно связаны почти со всеми путевыми впечатлениями. Вот дерево, цветок, семечко, которые он брал как примеры в своих притчах, вот холмик, с которого он говорил самые проникновенные свои речи, вот лодка, с которой он поучал. Это было повторение дивного сна, обретение вновь утраченной надежды. Прежние чары овладевают учениками. Вновь наступает царство Бога галилейского. Этот прозрачный воздух в утренние часы на берегу озера или на горе, ночи, которые они проводили за рыбной ловлей, — все это вернулось, полное видений. Они видели его повсюду, где раньше были с ним. Конечно, это не могло сравниться с радостью видеть его постоянно. Подчас озеро казалось им как бы опустевшим. Но великая любовь довольствуется малым. Если бы мы все могли хоть раз в год на один миг видеться с любимыми нами людьми, которых мы потеряли, и успеть сказать им хоть два слова, то смерть не была бы уже смертью.

Таково было душевное состояние маленькой группы верных в тот непродолжительный период, когда христианство, казалось, вернулось в свою колыбель, чтобы сказать ей последнее прости. Любимые ученики, Петр, Фома, Нафанаил, сыновья Зеведеевы поселились на берегу озера, все вместе (Ин.21:2 и след.). Они взялись за свое прежнее занятие — рыбную ловлю около Вифсаиды или Капернаума. Галилейские женщины, без сомнения, были с ними. Больше чем кто-нибудь, они способствовали возвращению в Галилею, этого требовала их душа. Здесь они в последний раз влияют на судьбу христианства. Больше мы уже не встречаемся с ними. Верные своей любви, они уже не захотели покинуть страну, где им пришлось изведать их великую радость[3]. Их скоро забыли, а так как христианство в Галилее не оставило следов, то в некоторых версиях преданий о них вовсе не упоминается. Истинные основательницы христианства, все эти одержимые бесами и раскаявшиеся грешницы Марии Магдалины, Марии Клеоповы, Иоанны, Сусанны, — все они перешли на положение забытых святых. Св. Павел уже не знает их (1 Кор.15:5 и сл.). Вера, которую они же создали, отодвигает их на задний план. Только в средние века им воздали, наконец, должное. Одна из них, Мария Магдалина, с этого времени занимает подобающее ей место в ряду христианских святых.

Видения на берегу озера, как кажется, часто повторялись. Могли ли они не увидеть вновь своего божественного друга витающим над теми водами, где они прикасались к нему. Довольно было простой случайности, чтобы желанный образ предстал перед ними. Как-то раз они пробыли на лодке целую ночь, не поймав ни одной рыбы. Вдруг сети сразу наполнились — несомненно, это было чудо. Им показалось, что с берега раздался голос: «Забросьте сеть с правой стороны». Петр и Иоанн переглянулись: «Это Господь», — сказал Иоанн. Петр, который в это время был раздет, поспешно надел свое платье и бросился в воду, горя желанием поскорее увидеть того, кто дал им совет[4]. Кроме того, Иисус являлся несколько раз во время их скромной трапезы. Вернувшись однажды с рыбной ловли, они были удивлены, найдя уже разведенный огонь, жарившуюся на нем рыбу и лежавший тут же хлеб. Живое воспоминание о прежних трапезах охватили их душу. Хлеб и рыба были существенной частью этих трапез. Иисус всегда сам их раздавал. По окончании трапезы они уже были твердо убеждены, что Иисус сидел с ними, что из его рук они получали эти яства, которые с этих пор становятся в их глазах священным символом тела его[5]. Петр и Иоанн чаще всех других удостаивались таких задушевных бесед с дорогим их сердцу призраком. Раз как-то Петр, может быть, во сне (впрочем, что я! разве их жизнь на берегу озера не была сплошным сном?) услышал голос Иисуса, вопрошавший его: «Любишь ли меня?» Вопрос повторился трижды. Петру, который был весь охвачен нежностью и грустью, казалось, что он трижды ответил: «Да, Господи, ты знаешь, что я люблю тебя», — и после каждого раза призрак говорил: «Паси агнцев моих» (Ин.21:15 и сл.). В другой раз Петр поведал Иоанну странный сон. Ему грезилось, что он гулял с учителем. Иоанн шел в нескольких шагах позади. Иисус говорил с ним в очень туманных выражениях, казалось, предсказывал ему тюрьму или мучительную смерть, и повторил несколько раз: «Иди за мной». Тогда Петр, указывая на шедшего позади Иоанна, спросил: «Господи, и он тоже?» — «Если я хочу, чтобы он остался до второго пришествия моего, то что тебе? — ты иди за мной», — отвечал Иисус. После казни Петра Иоанн припомнил этот сон и понял его в таком смысле, что род смерти Петра был ему предсказан. Он рассказал об этом своим ученикам, и у тех явилась уверенность, что Иоанн не умрет до второго пришествия Иисуса (Ин.21:18 и сл.).

Эти великие меланхолические грезы, постоянно прерывавшиеся и вновь возобновлявшиеся беседы с призраками дорогого усопшего заполняли целые дни и месяцы. Проснулась симпатия галилеян к пророку, которого умертвили иерусалимляне. Память об Иисусе сковала крепкими узами уже более пятисот человек (1 Кор.15:6). Потеряв учителя, они повиновались главным его ученикам, особенно Петру. Однажды, следуя за своими духовными вождями, верные галилеяне поднялись на одну из гор, куда они так часто ходили с Иисусом, и там увидели его. Воздух на высотах всегда способствует оптическим обманам. Та же галлюцинация, которой раньше подвергались лишь любимые ученики[6], повторилась в более широких размерах. Всем собравшимся почудилось, что в воздухе вырисовываются очертания фигуры Иисуса, и все пали ниц в немом восторге (Мф.28:16-20; 1 Кор.15:6; ср. Мк.16:15 и сл.; Лк.24:44 и сл.). Необъятный вид, открывающийся с этих гор, дает картину величия мира и возбуждает желание завоевать его. С одной из соседних вершин, гласит предание, диавол показал Иисусу царство земли во всей его славе, говоря: «Поклонись мне — и я отдам тебе все это». На этот раз Иисус сам, с высоты священных гор, указал ученикам на всю землю и обещал им ее в будущем. Они спустились с горы убежденные, что сын Божий повелел им обратить в христианство все человечество и обещал пребывать с ними до скончания века. После таких бесед они преисполнялись рвением; на них как бы сходил божественный огонь и воодушевлял их. Они смотрели на себя как на миссионеров всего мира, имевших власть творить чудеса. Св. Павел видел многих из тех, кто присутствовал при этой необыкновенной сцене. Впечатление от нее через двадцать пять лет было у них так же сильно, так же живо, как и в первый день (1 Кор.15:6).

Эта жизнь между небом и землей тянулась около года[7]. Чары не только не пропадали, но росли. Великим, святым эмоциям свойственно распространяться вширь и становиться чище. Когда мы теряем любимого человека, то чувство наше к нему через несколько времени становится гораздо сильнее, чем было на другой день после его смерти, и чем дальше мы отходим от этого момента, тем глубже становится чувство. Печаль, которая примешивалась к нему в первые дни и, в известном смысле, умаляла его, растворяется в святой любви к Богу. Образ усопшего преображается, идеализируется, становится душой жизни, основанием каждого поступка, источником всей радости, оракулом, с которым советуются, утешением, к которому прибегают в минуты упадка духа. Смерть — условие всякого обоготворения. Иисус, которого так любили при жизни, стал еще более любим, испустив последний вздох. Вернее даже, что его последний вздох знаменовал начало его новой жизни, на лоне церкви его. Он становится задушевным другом своих близких, их поверенным, спутником в дороге. Он соединяется с ними, сопровождает их, садится с ними за стол и, исчезая, дает себя узнать (Лк.24:31). Ум новых верующих, совершенно не умевший мыслить научно, даже не ставил им вопроса о природе бытия Иисуса. Его представляли себе бесстрастным, одаренным невесомым телом, которое способно проникать сквозь стены, иногда видимым, иногда нет, но всегда живым. Некоторые представляли себе его только тенью, призраком, лишенным материального тела (Ин.20:19,26). Другие, наоборот, приписывали ему материю, тело, кости. Наивно желая убедить самих себя в реальности галлюцинации, они заставляли его есть, пить, говорили, что он позволил дотронуться до него[8]. Вообще, представления на этот счет были самые смутные.

Пока мы лишь мимоходом коснулись одного маловажного, но неразрешимого вопроса. В то время как Иисус воистину воскрес, воскресая в сердцах тех, кто его любил, в то время, когда у апостолов слагалось на этот счет непоколебимое убеждение и подготовлялась религия всего мира, где, в каком месте черви поедали безжизненное тело того, кто был положен в гроб в пятницу вечером? Этого никто никогда не узнает. Естественно, что христианские предания не дают никаких объяснений по этому предмету. «Дух животворит, плоть не пользует нимало» (Ин.6:63). Воскресение было торжеством идеи над действительностью. Раз идея стала бессмертной, — что значит тело?

В период 80 – 85 годов, когда нынешний текст первого Евангелия был уже снабжен позднейшими добавлениями, у евреев уже сложилось определенное мнение на этот счет[9]. Если верить им, то сами ученики, придя ночью, похитили тело. Этот слух возмутил христианскую совесть и, чтобы раз и навсегда прекратить нападки с этой стороны, они измыслили факт опечатания гроба и приставления стражи (Мф.27:62-66; 28:4,11-15). Упоминается об этом факте только в первом Евангелии да в некоторых, весьма мало авторитетных легендах (Мф.28:2 и сл.), поэтому он совершенно неправдоподобен[10]. Но неопровержимое объяснение евреев все-таки освещает события далеко не полно. Слишком невероятно предположение, чтобы те, кто так горячо возвещал о воскресении Иисуса, сами унесли тело. Как ни слабо было умственное развитие этих людей, трудно все-таки представить себе, чтобы они могли поддаться такому самообману. Кроме того, надо помнить, что маленькая община в то время была совершенно рассеяна. В ней не было ни общения, ни прочной организации, ни определенного внутреннего распорядка. Верования возникали каждое отдельно и потом уже, по возможности, согласовывались между собой. Противоречия, которые мы встречаем в дошедших до нас рассказах о событиях, имевших место в воскресенье утром, показывают, что слухи шли из разных источников и никто не старался даже привести их к единству. Возможно, что тело было взято несколькими учениками и перевезено ими в Галилею[11]. Остальные ученики, остававшиеся в Иерусалиме, могли не знать этого. Те же, которые унесли тело в Галилею, могли не знать ничего о том, что происходило в Иерусалиме. Вера в воскресение возникла без них и оказалась для них неожиданностью. Их протест уже не изменил бы дела, да они и не протестовали. Раз чудо совершилось, запоздавшая поправка не принимается во внимание[12]. Материальная трудность никогда не препятствовала чувству развиваться и создавать необходимые ему объекты[13]. В недавней истории с чудом. Салетты ошибка была доказана неопровержимо[14], но это нисколько не помешало построить часовню на месте чуда и не остановило распространения веры в него.

Возможно и то, что исчезновение тела было делом рук евреев. Может быть, они хотели этим предупредить беспорядки, которые легко могли возникнуть перед гробницей такого популярного человека, каким был Иисус. Может быть, они надеялись таким образом не допустить торжественных похорон и постройки памятника. Наконец, кто знает, может быть в исчезновении тела были замешаны владелец сада или садовник[15]. По всей вероятности, владелец сада не принадлежал к секте. Его пещеру выбрали просто потому, что торопились, а она была ближайшая к Голгофе[16]. Может быть, он был недоволен таким захватом его собственности и велел унести тело. Строго говоря, подробности, излагаемые в четвертом Евангелии, как, например, саван, оставленный в пещере, и плат, тщательно сложенный и лежавший в углу (Ин.20:6-7), не слишком согласуются с этой догадкой. Последняя подробность заставляет думать, что здесь не обошлось без участия женской руки[17]. Пять отдельных рассказов о посещении гробницы женщинами настолько сбивчивы и несвязны, что мы с уверенностью можем предположить, что в них таится какое то недоразумение. Разум женщины, всецело подчиненный страстям, способен создавать самые странные иллюзии. Часто она сама создает свои грезы[18]. Чтобы имели место подобные случаи, которые впоследствии признаются за чудеса, не надо даже сознательного обмана. Все содействуют им, даже не думая об этом. Мария Магдалина, выражаясь языком того времени, была «одержима семью бесами» (Мк.16:9; Лк.8:2). Вообще, нужно считаться с низким уровнем умственного развития женщин Востока, с совершенным отсутствием у них образования и с их своеобразным пониманием искренности. Убеждение, порожденное экзальтацией, не допускает никакой проверки себя собственным разумом. Кому повсюду мерещится небо, тот временами склонен переносить туда самого себя.

Опустим завесу на эти тайны. В периоды религиозных волнений всякий факт признается божественным. Самые ничтожные причины могут привести к величайшим последствиям. Если бы мы были свидетелями тех странных событий, от которых ведет свое начало вера, мы нашли бы там не только такие факты, результаты которых далеко не соответствуют важности своего первоисточника, но и такие, которые вызвали бы у нас лишь улыбку. Но все же наши старинные храмы принадлежат к числу прекраснейших произведений в мире; вступая в них, мы чувствуем себя подавленными величием бесконечности. А между тем все эти великие чудеса являлись результатом маленького обмана. Но что ж из этого? Здесь важен лишь результат. Вера очищает все. Разве действительной причиной воскресения было реальное событие, которое породило веру в него? Нет, Иисуса воскресила только любовь. Эта любовь была так могуча, что достаточно было самой ничтожной случайности, чтобы воздвигнуть здание всемирной религии. Если бы Иисуса любили меньше, если бы вера в его воскресение имела меньше оснований возникнуть, то все эти случайности привели бы ни к чему. Упавшая песчинка вызывает падение горы, если только для горы настало время упасть. Величайшие последствия происходят и от великих и от малых причин. Значение имеют только первые; последние лишь создают тот эффект, который пред тем столько времени подготовлялся.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Мф.28:16; Ин.21. То, что говорят по этому поводу Лк.24:49,50,52 и Деян.1:3-4, резко противоречит свидетельству Мк.16:1-8 и Мф. Второе окончание Марка (Мк.16:9 и след.) и еще два, которые не встречаются в вышеприведенном тексте, были им поняты так же, как и Лукой. Но это не значит вовсе, что в этом пункте синоптические Евангелия расходятся с четвертым, или даже, косвенным образом с показанием Павла (1 Кор.15:5-8).

[2] Окончание Марка у св. Иеронима, “Adv. Pelag.”, II.

[3] Деян.1:14 сообщают, что в день вознесения они были в Иерусалиме. Но это объясняется раз и навсегда принятой составителем Деяний тенденцией (Лк.24:49; Деян.1:4) отрицать факт путешествия в Галилею после воскресения (тенденция, опровергаемая Матфеем и Иоанном). Чтобы не изменить себе, он даже вознесение переносит в Вифанию, что противоречит решительно всем другим преданиям.

[4] Ин.21:1 и след. Эта глава добавлена к уже законченному Евангелию как постскриптум. Но происхождение ее то же, что и остального Евангелия.

[5] Ин.21:9-14. Сравните Лк.24:41-43. Иоанн соединяет вместе явления во время рыбной ловли и трапезы. Но Лука дает иную картину. Во всяком случае, стоит только внимательно просмотреть 14 и 15 ст. гл. 21 Иоанна, чтобы убедиться в том, что его построения здесь немного искусственны. Первичные галлюцинации всегда бывают у единиц. Потом уже из них выводят стройный рассказ. Тенденция соединять эпизоды, отделенные друг от друга неделями и месяцами, поразительно ясно обнаруживается при сравнении двух текстов одного и того же евангелиста: Лк.24, оконч. и Деян., нач. Согласно первому тексту, вознесение имело место еще в день воскресения, по второму же эти события разделяются промежутком в сорок дней. Если следовать Мк.16:9-20, то вознесение было вечером, в день воскресения. Это противоречие двух текстов одного Евангелиста наглядно показывает, как мало заботились составители Евангелий о цельности и связности своих повествований.

[6] Преображение.

[7] Иоанн не определяет продолжительность загробной жизни Иисуса. Он склонен считать ее очень долгой. По свидетельству Матфея, она продолжалась лишь столько, сколько нужно было на путешествие в Галилею и, затем, возвращение на указанную Иисусом гору. У Марка, следуя его первому неоконченному финалу (Мк.16:1-8), находим, по-видимому, полное соответствие свидетельству Матфея. По другому же окончанию Марка (Мк.16:9-20), еще двум его окончаниям и Евангелию Луки, загробная жизнь Иисуса продолжалась не более одного дня. Св. Павел (1 Кор.15:5-8), в согласии с четвертым Евангелием, считает ее годами, ибо свое видение, имевшее место пять или шесть лет спустя после смерти Иисуса, он называет последним из явлений. Встречающаяся в Деяниях фраза «пятьсот братьев» показывает, что составитель их исходил из того же предположения, ибо невозможно допустить, чтобы на другой же день после смерти Иисуса его друзья могли собраться в таком количестве. Многие еретические секты, в особенности валентинианцы и сетианцы, определяли период явлений в 18 месяцев и на этом строили свои мистические теории (Ириней, “Adv. haer.”, I.3:2; 30:14). Только автор Деяний (Деян.1:3) исчисляет продолжительность загробной жизни Иисуса в 40 дней. Но его авторитет слишком слаб, особенно если вспомнить, что он все время исходит из ошибочной тенденции (Лк.24:49,50,52; .Деян.1:4,12), по которой вся загробная жизнь Иисуса протекала в Иерусалиме или его окрестностях. Число «сорок» символическое (иудеи странствовали в пустыне 40 лет, Моисей провел 40 дней на горе Синайской, Илья и Иисус постились 40 дней, и т. д.). Мы уже говорили о тенденции укладывать все события в рамки одного дня, тенденции, которая проглядывает в двенадцати последних стихах второго Евангелия и во всем третьем. Для нас решающим аргументом является свидетельство Павла, этого самого сильного и самого древнего авторитета, которое, в согласии с четвертым Евангелием, даст самую последовательную и поэтому самую вероятную картину событий этого периода.

[8] Мф.28:9; Лк.24:37 и след.; Ин.20:27 и след.; 21:5 и след.; Еванг. от евр. св. Игнатий “Epist. ad Smyrn.”, 3 и св. Иероним “De viris illustribus”, 16.

[9] Мф.28:11-15; “Dial. cum Tryph.” Юстина, 17, 108.

[10] Думают, что евреи знали о том, что Иисус предсказал свое воскресенье (Мф.27:63). Но как это могло быть, раз сами ученики сначала даже и не надеялись на это?

[11] Слабое указание на это можно найти у Мф.26:32; 28:7,10 и Мк.14:28; 16:7.

[12] Это можно видеть из истории с чудом Салетты и в Лувре. Легенды о чудесах и им подобные возникают обыкновенно следующим образом: начинают говорить, что такой-то святой человек производит исцеления. Приведенный к нему больной вследствие испытанного волнения действительно чувствует некоторое облегчение. Назавтра уже за десять верст кругом говорят о чуде. Через пять или шесть дней больной умирает. Об этом не только никто не говорит, но даже, в самый момент его похорон, в 40 верстах с восторгом рассказывают об его исцелении. Изречение, приписываемое греческому философу перед “ex voto” Самофракии (Диоген Лаэрт., VI, II, 59) вполне справедливо.

[13] Из всех явлений подобного рода самое поразительное происходит ежегодно в Иерусалиме. Православные греки говорят, что огонь, который самовозгорается у гроба Господня в Святую Субботу их пасхи, очищает от грехов тех, кто прикоснется к нему телом и не обожжется. Тысячи пилигримов проделывают этот опыт и отлично знают, что огонь этот обжигает (вздрагивания тела и распространяющийся при этом запах не оставляют никаких сомнений на этот счет), однако еще не нашлось никого, кто бы решился опровергнуть это верование Православной Церкви. Ведь этим бы он признал свое неверие, то, что он недостоин чуда и, наконец, то, что истинная религия — католическая. Ведь это чудо греки считают лучшим доказательством того, что их религия — единственно истинная.

[14] Дело Салетты перед гражданским судом в Гренобле (приговор 2 мая 1855 г.) и в палате (приговор 6 мая 1857 г.), речи Жюля Фавра и Бетмонта, и т. д. изд. Ж. Саббатье (Гренобль, Велло, 1857).

[15] Разве нет намека на это у Ин.20:15?

[16] Иоанн особенно напирает на это (Ин.19:41-42).

[17] Невольно вспоминается Мария из Вифании, которая действительно не участвует в событиях, имевших место в воскресенье утром.

[18] Цельс уже давал на этот счет превосходные разъяснения критического характера (Ориген, “Contra Celsum”, II, 5).