Мень А. История религии. На пороге Нового Завета

От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть IV. ИУДЕЙСТВО И ЭЛЛИНИЗМ

Глава восемнадцатая
ЧАЯНИЯ ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА
Иудея, 166-160 гг. до н. э.

История имеет смысл только в том случае,
если она кончится, если она не будет бесконечной.
Н. Бердяев

Восставшие уповали на чудо, и чудо произошло. Правда, впоследствии
историки объяснили его слабостью Антиоховой державы, на которой сказались
политические неудачи и внутренние смуты. И все же явилось неожиданностью,
что Иудея смогла успешно бороться с военной машиной Селевкидов. Бойцы
Маккавея говорили, что вместе с ними сражаются ангелы; действительно, трудно
поверить, что в этой неравной схватке религия Библии могла быть спасена без
помощи Божией...
Уверенные в легкой победе, полководцы Антиоха долго не понимали, что
имеют дело не с бандой мятежников, а с серьезной военной силой. Иной раз они
заранее брали с собой работорговцев, готовясь пополнить казну за счет
продажи пленных, а вместо этого их собственным солдатам приходилось искать
спасения в бегстве. Один за другим следовали бои, неизменно приносившие
Маккавею победы.
Казалось, Иуда давно уже готовился к этим дням. Он проявил себя
талантливым стратегом: применял сложные маневры, нападал на врагов ночью,
пользуясь преимуществами внезапной атаки. Все оружие его людей было
захвачено у противника; он сам носил меч, снятый с тела Аполлония-палача
Иерусалима.
Первое время иудейское ополчение было плохо организовано, но это
восполнялось энтузиазмом и глубокой верой в небесное
заступление. Люди, никогда не воевавшие прежде, совершали чудеса
храбрости.
Девизом Иуды были слова: "Помощь Божия". Если случалось, что воины
колебались, видя превосходящие силы неприятеля, он ободрял их, говоря: "Не
от множества войск бывает победа, но приходит с Неба". Если на успех
рассчитывать было трудно, Маккавей обращался к своим полкам: "Лучше нам
умереть в сражении, чем видеть бедствия нашего народа и святыни. И какова
будет воля Неба-так да сотворит!" Он всенародно исповедал веру в
воскресение, и впервые в его стане начали возносить молитвы за павших на
поле брани (1).
Два года сын Маттафии вел борьбу на несколько фронтов, и все это время
его тяготила мысль о положении Храма, который оставался в руках язычников.
Наконец, после разгрома войск генерала Лисия при Бетцуре, он воспользовался
передышкой и в декабре 164 года двинулся на Иерусалим.
Там часть его армии осадила Акру, где заперся Менелай с сирийским
гарнизоном, а сам Иуда в сопровождении главных сил вступил на храмовую гору.
Укрепления ее были разрушены еще Аполлонием, и ничто не стояло на пути
иудеев.
Глазам воинов предстало удручающее зрелище. Все вокруг было разорено и
запущено, крыши зданий поросли деревьями. Язычники разбежались, но на святом
месте стояли их алтари и эмблемы. Под пронзительные звуки вестовых труб
иудеи пали на землю и со слезами разодрали свои одежды в знак великой
скорби.
Оплакав оскверненный Дом Божий, Маккавей немедленно взялся за его
восстановление. Одни люди несли караул вокруг Храма, другие-разбирали алтари
Зевса. Камни вытащили на свалку, а на месте "мерзости" соорудили новый
жертвенник из нетесаных глыб. Бывшие в рядах Хасмонеев священники принесли
утварь, какую могли собрать, и вот в 25-й день месяца кислева, почти три
года спустя после поругания Храма, он был вновь освящен. Снова, как прежде,
зазвучали над холмом библейские гимны и поднялся к небу дым курений.
Восемь дней длились торжества. Со стен Акры враги видели толпы,
которые, держа в руках цветы и пальмовые ветви, благодарили Бога за
окончание "дней гнева". Ночами в городе загорались бесчисленные огни. Воины
сидели у шатров-почти все дома были разрушены,- отдыхали после боев и
радовались победе. Этот праздник, получивший потом название Ханука
(Освящение), было решено с тех пор справлять ежегодно.
Говорили, что Иуда нашел в одном из тайников освященный елей,
оставленный прежними служителями Храма, и, взяв его, зажег первую лампаду
праздника (2). Эта ханукальная легенда как бы символизировала неистребимость
веры, сломить которую не смогли никакие гонения.
По окончании праздника Иуда приказал строить стены вокруг святилища, а
сам выступил на юг, откуда ему стали угрожать соседние племена.
Тем временем в Персию, где воевал Антиох Эпифан, дошло известие о
хасмонейских победах. В ярости царь объявил, что сделает Иерусалим
"еврейским кладбищем", сроет его до основания, так что само имя города будег
забыто. Но для новой кампании ему нужны были дополнительные средства.
Поэтому царь решил обобрать один из богатых эламских храмов, забыв, что его
отцу подобная операция стоила жизни.
И на этот раз посланный за добычей отряд получил отпор. Неудача так
потрясла царя, что он впал в настоящее неистовство. Полибий утверждает, что
с ним случилось помрачение рассудка (3). Во время одного из таких приступов
Антиоха и настигла смерть. Это случилось вскоре после того, как Иуда
отвоевал и очистил Иерусалимский Храм.
Антиох IV оставил свою монархию в трудном положении. Сын его Антиох V
был еще ребенком, а живший в Риме брат Эпифана Деметрий считал себя законным
наследником. В результате началась долгая борьба между регентами,
узурпаторами и правомочными претендентами на престол, которая не раз
приводила к гражданским войнам. После Эпифана ни один из девятнадцати царей
династии не умер своей смертью. Однако Селевкиды были пока еще достаточно
сильны, чтобы не отказываться от захваченных территорий. Удобное
стратегическое положение Палестины побуждало их продолжать борьбу с иудеями.
В 163 году было вновь предпринято генеральное наступление. Желая
рассчитаться за прошлые неудачи, Лисий двинулся на юг во главе огромной
армии и на сей раз решил одним ударом сломить восставших. Впервые на полях
Палестины появились невиданные прежде чудовища-боевые слоны. Остановить этот
вал Иуда был уже не в состоянии. Брат его Элеазар погиб, пронзив копьем
передового слона, но остальные продолжали двигаться вперед. После жестокого
боя Лисию удалось прорваться в Иерусалим и соединиться с гарнизоном Акры.
Однако Иуда не сдался. Он занял оборону в одной из крепостей и стал снова
набирать ополчение.
Несмотря на поражение Маккавея, его первый натиск все же не прошел
даром. Лисий, бывший регентом империи, понял бесплодность и опасность
религиозной политики Эпифана. Решив отныне действовать мирным путем, он
отменил эдикт прежнего царя и вернул иудеям свободу вероисповедания. Этим он
надеялся заодно вбить клин между Иудой и умеренными, которые требовали лишь
одного: неприкосновенности Закона и Храма. Лисий пошел еще дальше, казнив
Менелая как виновника всей смуты, а вместо него предложил некоего Элиакима,
или Алкима.
Как член архиерейской фамилии, он мог быть в глазах иудеев вполне
законным кандидатом.
Вскоре тревожная новость заставила Лисия покинуть Иерусалим. Он узнал,
что Деметрий бежал из Рима и провозгласил себя царем. Когда же Лисий прибыл
в Антиохию, армия перешла на сторону Деметрия. Регент и юный Антиох V были
убиты.
Переворот, однако, не привел к переменам в Палестине. Новый монарх
продолжил осторожную тактику Лисия. Он подтвердил права первосвященника
Алкима, снабдил его войском и послал своего друга Никанора в Иерусалим,
чтобы обеспечить там порядок.
Вначале Никанор действовал успешно, пользуясь трениями между
сторонниками Иуды и Алкимом, который был склонен к эллинизму и считал
Хасмонеев опасными бунтарями. Но самой большой удачей Никанора явилось
заключение мира с Иудой. Маккавей после этого прибыл в Иерусалим, женился и,
казалось, оставил мысль о борьбе. На некоторое время воцарилось обманчивое
спокойствие.
Хасиды были вполне довольны создавшимся положением. Полагая, что цель
восстания достигнута, они решили признать законность нового архиерея.
Делегация, в которую входили почтенные книжники, отправилась к Алкиму.
"Священник из рода Ааронова пришел вместе с войском и не обидит
нас",-говорили они. Но, вопреки ожиданиям, Алким обошелся с ними круто.
Считая хасидов союзниками Иуды и подстрекателями мятежа, он казнил многих из
них. чтобы устранить прочих. Не довольствуясь этим, Алким внушил Никанору
мысль арестовать Иуду, с тем чтобы навсегда погасить очаг восстания. Однако
Маккавей успел вовремя скрыться.
Никанор понял, что может вспыхнуть новая война, и стал требовать выдачи
Иуды, грозя в противном случае разрушить Храм и построить на его месте
святилище Дионису. Но осуществить угрозу он не успел, так как вскоре получил
известие о приближении Маккавея во главе большого войска.
Противники сошлись под Бет-Хороном. Слоны уже не помогли сирийцам. В
самом начале битвы Никанор погиб, его солдаты обратились в бегство, а Иуда
вторично занял Храм.
Шел март 160 года.
Теперь можно было ожидать, что из Антиохии прибудут новые силы.
Маккавей решил на этот раз не останавливаться, пока полностью не свергнет
"иго язычников". Он даже отправил послов в Рим, чтобы заручиться поддержкой
этого грозного соперника Селевкидов.
Алким после гибели Никанора, вероятно, скрылся в Акре; он был уверен,
что большинство народа на стороне Иуды. На самом же деле далеко идущие планы
вождя не встречали среди иудеев того сочувствия, какого можно было ожидать.
У ревнителей Закона преобладали совсем иные настроения. Они все больше
склонялись к мысли, что время земных войн вообще прошло, что нужно надеяться
не на Рим, а на Мессию, Который скоро явится в освобожденный Иерусалим. Люди
не хотели верить, что великая битва за Закон была нужна лишь для создания
маленького, пускай и независимого государства. Сама ветхозаветная религия не
позволяла им мириться с этим. Только всемирное торжество Правды Божией
почиталось достойной целью и предметом упований. Здесь проявился тот
духовный максимализм, который не давал Израилю покоя и влек его к безмерному
и сверхчеловеческому...
В Книгах Маккавеев и у Иосифа Флавия мало говорится об этих народных
чаяниях. Между тем именно они сформировали облик иудейства той эпохи и
среду, в которой было возвещено Евангелие. Для того чтобы понять, во что
верило и на что надеялось поколение, прошедшее через годы испытаний и
борьбы, мы должны теперь обратиться к еврейской апокрифической литературе.
Греческое слово апокриф означает нечто сокровенное, спрятанное в
тайнике. Дело в том, что многие книги иудейских апокалиптиков были
впоследствии отвергнуты Общиной и стали осуждаемой, "потаенной" литературой
(4). Впрочем, такое название вполне соответствует самому духу
таинственности, свойственному литературе этого рода.
Когда возникли апокрифы, точно установить едва ли возможно. В прежние
времена диапазон между предполагаемыми датами измерялся в сотни и даже
тысячи лет. Теперь же с уверенностью можно утверждать одно: они писались от
эпохи Эпифана до первых веков нашей эры.
Нелегко ответить и на вопрос, кто были авторы апокрифических книг: это
задача со многими неизвестными. Ясно только, что они не принадлежали к
лагерю эллинистов. Вряд ли были они и ортодоксальными хасидами: слишком
малое место занимают у них уставы Торы. Ближе всего создатели апокрифов
стоят к фарисеям и ессеям, но эти течения возникли уже после появления
первых апокрифических писаний. Остается, следовательно, предположить, что
среди иудейских книжников была какая-то особая группа, идеи которой
отразились в "потаенной" литературе. Эти люди, как видно из их книг,
называли себя "избранниками", "праведниками", "бедняками". Они явились, с
одной стороны, выразителями популярных верований и надежд, а с другой-стали
родоначальниками ессейского движения.
При всем разнообразии апокрифов их объединяет тема "последних времен".
И прежде исторические грозы будили в Израиле пророческое вдохновение,
Маккавейская же эпоха целиком проходила под знаком эсхатологии. Правда,
теперь уже редко кто решался говорить прямо от лица Божия, как Исайя или
Иеремия. Все сознавали, что время такого непосредственного Откровения
кончилось. Поэтому, силясь рассеять мглу грядущего, апокалиптики, как и
Даниил, искали ответа у древних. В заголовках апокрифических книг мы видим
имена славных мужей прошлого: Еноха, Патриархов, Баруха, Эзры.
Апокалиптики считали себя толкователями тайн седой старины, о которых
не знал никто, кроме посвященных. Именно в силу этого авторы апокрифов
претендовали на авторитет, равный библейскому. На самом же деле они
основывались не на Писании, а на агаде' легендах, поверьях, мифах, словом,
на том, чем народ изукрашивал строгую ветхозаветную религию. Отсюда крайняя
противоречивость и неравноценность апокрифов. В них безнадежно сплетены
фольклор и астральная мифология с прозрениями почти библейского уровня. Эти
книги можно сравнить с подражанием эпигона великому мастеру, когда даже в
грубых формах сохраняются благородные контуры первообраза.
Метафорический язык пророков доведен у апокалиптиков до крайности. В их
книгах присутствуют и космология и оккультные знания; они перенасыщены
аллегориями и намеками. Однако за всеми этими огненными реками и скалами,
крылатыми существами и чудовищами проступает одно центральное видение:
близость Царства Божия.
В то время как хасмонеи делали ставку на вполне земную политическую
независимость, апокалиптики всецело жили мессианской идеей. Они не осуждали
Иуду и даже восхищались им. Возможно, некоторые из них, как и хасиды,
сражались в рядах его войска. Впрочем, военные замыслы казались
"избранникам" ничтожными на фоне грандиозных картин Грядущего. То были
революционеры, но революционеры-мистики, жаждавшие вселенского переворота,
который совершит десница Господня.
Как было уже сказано, иудейская Община не включила апокрифы в состав
Писания. Во-первых, не все верили, что их авторы
на самом деле Енох, Соломон или Барух. А во-вторых, была для недоверия
и другая, более серьезная причина, хотя прямо о ней не говорили. Она
заключалась в том, что по некоторым важным пунктам апокалиптика отступила от
исконно библейской традиции.
Начиная с Торы Библия всегда ставит альтернативу, говорит о выборе пути
и ответственности. История творится в диалоге между Промыслом и человеческой
волей. Для мира нет жестко обусловленного будущего; оно зависит от того, как
люди отзовутся на Божий призыв. Автор Книги Ионы подчеркивает это, повествуя
о прощении раскаявшейся Ниневии. Поэтому-то пророки так настойчиво
вмешивались в события своего времени, учили народ, предостерегали его от
грехов и заблуждений.
Философского ответа на вопрос о связи свободы с предопределением в
Библии мы не найдем. Она просто утверждает реальность того и другого, не
пытаясь интегрировать парадокс в виде рациональной формулы. Эту великую
мудрость Ветхого Завета усвоило и христианство, которое не боялось
антиномично выражать истины Откровения.
Позднее иудейство нередко принимало более упрощенные и логически
объяснимые точки зрения. Иосиф Флавий говорит о спорах богословов, многие из
которых все сводили либо к воле Творца, либо к воле человека (5). Из
апокрифов видно, что авторы их рассматривали историю в духе предопределения
(6). Таким образом они невольно сближались с астрологией и стоическим
фатализмом - самыми популярными доктринами эпохи. Если в Апокалипсисе
Даниила дух профетизма еще сохранен, то апокрифы зачастую оказывались уже
вне рамок Писания.
Книжники-апокалиптики по-своему истолковали учение о Божией
Премудрости, понимая ее как некую небесную скрижаль, где изначала
предустановлено все добро и зло мира, весь ход событий до конца Вселенной.
Они полагали поэтому, что избранный мудрец, приобщившись к сокровенному
знанию, может прочесть эту скрижаль целиком.
Но фаталистический уклон не исчерпывает сущности апокалиптики,
сочетавшей разнородные аспекты иудейского мышления. Мы должны суметь увидеть
в ней не только замутненность библейской веры, но и то, что сделало апокрифы
звеном между Ветхим и Новым Заветами.
Самый ранний апокрифический апокалипсис - Книга Еноха. Впрочем, цельной
книгой он стал потом, а вначале его части были отдельными произведениями,
которые писались долго: от начала Маккавейского восстания до времени
разрушения Иерусалима римлянами. Кроме этой книги, существовали и другие,
носившие имя Еноха и появившиеся еще позднее (7).
Но почему их авторы избрали именно Еноха - десятого по счету праотца
народов? Ведь в Книге Бытия о нем сказано всего несколько слов. Тем не менее
слова эти многозначительны. Енох был первым человеком, изъятым из общей
участи смертных: "Бог взял его" (8). Уже одно это привлекало к Еноху
внимание тех, кто размышлял над мировыми загадками.
Само библейское сказание о нем восходит к отдаленнейшим временам.
Прототипом его была, вероятно, вавилонская легенда о десятом допотопном царе
Емендуранки, которого бог Солнца вознес в свой чертог, открыл ему небесные
тайны и сделал родоначальником касты жрецов (9). Быть может, кроме скупого
сообщения Библии, иудеи знали и другие предания о Енохе, аналогичные
вавилонским, которые могли лечь в основу книг "Еноховой школы". Недаром
Бен-Сира назвал Еноха "образом познания для всех родов".
Основная идея апокалиптики сквозит уже в первой части книги. Енох, от
лица которого говорит писатель, призывает людей исследовать законы природы,
чтобы убедиться в их непреложности. Его картину мира в каком-то смысле можно
было назвать "научной":
"Я наблюдал все, что происходит на небе: как светила небесные не
изменяют своих путей, как они восходят и заходят по порядку, каждое в свое
время, не преступая своих законов. Взгляните на землю и обратите внимание на
вещи, которые на ней, от первой до последней, как произведение Божие
правильно обнаруживает себя!" (1 Ен 2, 1-2).
Подобно ангелам в Прологе "Фауста", Енох сначала не усматривает в
мироздании никаких изъянов. Но он не может уклониться от вопроса: что же
тогда ввергло мир в пучину греха?
Маздеистскую идею изначальности Зла он категорически отвергает:
"Грех не был послан на землю, но люди произвели его из своей головы;
превеликому осуждению подпадут те, кто совершает его" (1 Ен 98,4).
Однако это не значит, что именно в человеке Енох видит первоисточник
греховности. Он пытается заглянуть глубже в мрачную бездну, породившую Зло.
Хотя он не обращается к древнему библейскому символу Хаоса, тем не менее
говорит о тварных духовных силах, нарушивших божественный Закон. Идея эта,
впервые столь ясно выраженная в Книге Еноха, привлекла к ней внимание
первохристиан (10).
Енох развивает своеобразную концепцию Грехопадения, исходя не из
рассказа о Еве и Змие, а из шестой главы Книги Бытия. Там говорится о "сынах
Божиих", прельстившихся красотой земных женщин. Согласно Еноху, эти
"небесные стражи", поддавшись чувственному соблазну, пришли в мир вопреки
воле Творца, что послужило началом всех человеческих зол. Именно падшие
ангелы научили людей опасной мудрости, магии и волхвованиям. Енохов мидраш,
напоминающий античные мифы и использованный впоследствии Мильтоном и
Байроном, важен для нас своей главной идеей: противоборство Богу возникло в
недрах творения, в его духовной сфере. В черной бездне Енох видит скованные
звезды-это ангелы, совратившие мир. Их мольбы напрасны, им не может быть
прощения. Енох, впрочем, не склонен утверждать, что грех порожден свободой,
ибо в его понимании свободанечто условное. Для него ход
истории-детерминированный процесс, в котором нельзя изменить ни одной черты.
Книга фактически исповедует фатализм, хотя ее автор и не произносит
слова "Судьба". Он считает, что сюжет всемирной драмы во всех ее деталях
разработан и предписан раз и навсегда. Пророчество Еноха о будущих веках
основано именно на этом убеждении.
Ангелы-искусители наказаны, но останутся последствия их преступления.
Под их влиянием люди развратятся до такой степени, что Премудрость Божия
покинет землю.
"Пришла Мудрость, чтобы жить между сынами человеческими, и не нашла для
себя места. Тогда Мудрость возвратилась назад в свое место и заняла свое
положение между ангелами. И Неправда вышла из своих хранилищ, и, не искавшая
его [места], она нашла его и жила между ними" (1 Ен 42, 1-3).
Потоп истребил нечестивых, однако не исцелил общечеловеческого недуга.
Автор апокрифа куда пессимистичней Даниила, который еще допускает
прощение раскаявшихся и вразумление падших. Апокалиптики порой ближе по духу
к тем язычникам, которые видели в мире лишь неуклонный упадок. Енох
символически изображает историю в виде десяти седмин; на их протяжении злые
ветры все время крепнут. Хотя Бог постоянно указывает истинный путь Своим
избранникам, враги Его Закона преобладают.
Но есть в книге и нечто, заставляющее забывать о всех ее слабых
сторонах. В глазах Еноха грех заключается не столько в нарушении ритуальных
предписаний, сколько в преступлениях против человечности. Он не желает
мириться с насилием и неправдой. Обличения его могли быть произнесены
боговдохновенным пророком: они напоминают речи Исайи и даже слова Самого
Спасителя.

Горе вам, воздающим своему ближнему злом, ибо вам будет уготовано по
вашим делам.
Горе вам, лжесвидетелям, и тем, которые показывают неправду, ибо вы
внезапно погибнете.
Горе вам, грешникам, так как вы преследуете праведных, ибо вы будете
преследуемы, вы,-люди неправды, и тяжко будет на вас их ярмо. Вы, праведные,
надейтесь, ибо грешные внезапно погибнут перед вами. Но и вы не бойтесь, вы,
страдающие, ибо для вас будет исцеление.
Горе вам, которые едите тук пшеницы, и пьете силу коня источника, и
поражаете своею силой униженных!
Горе вам, совершающим неправду, обман и зло, это будет памятью против
вас к вашему злу.
Горе вам, сильные, поражающие своею силой праведного, ибо придет день
вашей погибели.
1 Ен 95-96

Подобные чувства, должно быть, воодушевляли людей, поднявшихся по
призыву Маттафии.
Аллегорическая притча Еноха изображает историю Израиля с ее бурями и
потрясениями до того дня, как явился среди "стада Господня" агнец с "великим
рогом" - Иуда Маккавей. Но его победы-лишь предвестие финальной эры. Сам Бог
разрушит старый Храм, чтобы на его месте явился новый, исполненный
неописуемой красоты и великолепия. Тогда придет на землю Сын Человеческий,
"Который имеет правду, при Котором живет правда и Который открывает все
сокровища сокровенного, ибо Господь духов избрал Его".
В Книге Еноха Сын Человеческий, несомненно, Личность. Он назван
Мессией-Помазанником, Избранником, Праведным, Сыном жены. Сыном мужа (11).
Но это не просто земной потомок Давида, военный вождь и вообще не человек,
подобный прочим смертным.

Прежде чем звезды небесные были сотворены, Его имя было названо пред
Господом духов...
Он был избран и сокрыт пред Ним прежде, чем создан мир, и Он будет пред
Ним до вечности.
1 Ен 48. 3,6

И все же эти слова не означают, что Сын Человеческий - существо
божественное. Скорее его можно сравнить с членом ангельского сонма. Не
случайно его роль в апокрифах иногда выполняет архистратиг Михаил (12).
Существование Мессии "от века" - просто один из аспектов предопределенности
всей мировой истории. Откровение о Богочеловеке принес только Новый Завет.
Мессианизм Еноха имеет двойственный характер. Национальная
исключительность сталкивается в апокрифе со вселенской широтой. С одной
стороны, Мессия изображается как Владыка только Израиля, а с другой - как
Судия и Царь всего человечества.

Он будет светом народов и надеждой тех, кто опечален в сердце своем.
Пред Ним упадут все живущие на земле
и будут хвалить, и прославлять, и воспевать имя Господа духов...
И все сыны человеческие должны сделаться праведными,
и все народы будут воздавать Мне почитание и славить Меня,
и будут поклоняться Мне.
И земля будет очищена от всякого греха, и от всякого наказания, и от
всякого мучения.
1 Ен 48, 4-5; 10,21-22

По-видимому, апокриф считает эру Мессии временной, за ней доследует
борьба с тьмой, конечное Богоявление и Суд Божий.

Вот Он идет с мириадами святых, чтобы совершить суд над ними,
И Он уничтожит нечестивых, и будет судиться со всякой плотью ..
И отныне не будут более сильными и вознесенными те, которые владеют
землею.
1 Ен 2,9; 38,4

Учение Еноха о Суде столь же двойственно, как и его мессианизм.
Искренняя жажда справедливости омрачена у него духом насилия. Это общая
болезнь народных эсхатологии, привносящих в веру террор вооруженных
переворотов. Людям нередко хочется представить Божие всемогущество в виде
чего-то внешнего, осязаемого, земного. Ненависть ко злу вырождается тогда в
мстительную тиранию. В апокрифах Мессия нигде не изображен Искупителем,
страждущим Рабом Господним, узрев Которого грешники сражены судом своей
совести. Енох бесконечно далек от слов Христовых: "Суд же состоит в том, что
свет пришел в мир: но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что
дела их были злы" (Ин 3,19).
Под гнетом неправды человек склонен мечтать о добре, которое явится как
триумф карающего насилия. Это апокалиптическое злорадство было обличено еще
автором Книги Ионы. Однако пережило и ее, и век апокрифов и сумело заразить
даже христианское сознание, не устоявшее перед соблазном силы.
Евангелие и Апокалипсис Иоанна тоже говорят о "бедствиях, грядущих на
вселенную", но их грозные пророчества есть форма призыва к покаянию, ибо Бог
не хочет ничьей погибели. Напротив, апокалиптики, подобно библейскому Ионе,
с нетерпением ждут-когда на мир обрушатся небесные громы...
Есть еще одно внутреннее противоречие, характерное для Книги Еноха, и
связано оно с понятием о "жизни будущего века".
Енох, подобно Даниилу, верит в воскресение; более того, он впервые
говорит и о загробном воздаянии, которое ждет людей еще до Судного Дня (13).
Но когда книжник пытается нарисовать картину Царства Божия, он оказывается в
плену грубого материалистического хилиазма* . Жизнь людей Грядущего
представлена подчиненной тем же законам, что и в нынешнем "веке". Мир лишь
достигает расцвета и полноты земного благоденствия.
---------------------------------------------------
* т.е. учения о тысячелетнем Царстве Божием на земле. (От греч.
"тысяча")

"В те дни вся земля будет обработана в справедливости, и будет вся
обсажена деревьями, и исполнится благословения. Всякие деревья веселия
насадят на ней, и виноградники насадят на ней. Виноградник, который будет
насажден на ней, принесет плод в изобилии, и от всякого семени, которое
будет посеяно, одна мера принесет десять тысяч, и мера маслин даст десять
прессов елея" (1 Ен 10, 18-19).
Одним словом, в этой безыскусной картине мы узнаем ту мечту, которая в
современной секулярной мифологии именуется "светлым будущим" и бесконечным
прогрессом (14). Нетрудно обнаружить общие корни у старого и нового
хилиазма. Именно вера в благую цель истории не мирится с возможностью ее
"неудачи". Если зло так долго царствовало на земле, то должно наконец
наступить и царство добра. От этой идеи нельзя так просто отмахнуться: в ней
есть нечто подлинно библейское. Живописуя всемирное благоденствие, еврейские
книжники чувствуют, что оно не должно, не может стать пределом божественного
замысла о творении. Поэтому, наряду с грезами о тучных виноградниках и
благословенном мире, мы находим у них и нечто иное-подлинно эсхатологическое
предчувствие. Грядущее оказывается не просто возвращением Эдема, но и
коренной трансформацией бытия. Люди, говорит Енох, облекутся в "вечную
одежду жизни", станут подобны ангелам, приблизятся к Богу и будут неразлучны
с Его Избранником, Сыном Человеческим. Им откроется доступ к таинственному
Древу Жизни (15).
Это уже истинно пророческое видение, угадывающее за горизонтом
преображенный и обновленный мир. Ибо, как бы ни были вожделенны земные цели
человека, они не могут заменить жажды бесконечного совершенства, которое
переходит за грани истории и старой земли...
Таковы были надежды Израиля на заре его освобождения от языческой
тирании. В писаниях Еноха мы видим их силу и слабость, приземленность и
порывы ввысь. Эти чаяния одновременно заключали в себе и то, что помешало
одним иудеям принять благовестие Иисусово, и то, что подвигло других
склониться перед ним как перед Сыном Человеческим, Помазанником Господним.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава восемнадцатая
ЧАЯНИЯ ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА

1. 2 Макк 12, 43-45.
2. Шаббат, 21 в. Флавий называет этот праздник "праздником огней" (Арх.
XII, 7, 7, Против Апиона; II, 9). Существует предположение, что обычай
зажигать огни 25 кислева был еще раньше принесен из диаспоры и связан с
торжествами в честь солнцеворота. Но в ветхозаветной традиции он прочно
связан с победой Маккавея. См.: М. Реаrlтап. Тhе Массаbееs. Jerusalem, 1973,
р. 144.
3. Полибий, XXI, 11; 1 Макк 6; И. Флавий. Арх. XII, 9, 1-2.
4. См.: С. Dimier. The Old Testament Apocrypha. Nеw York, 1964.
Православная и католическая традиции именуют апокрифами те книги, которые не
вошли ни в еврейскую, ни в греческую Библию (1-3 Кн. Еноха, Кн. Юбилеев,
Завет 12 патриархов, Псалмы Соломона и др.). В протестантской литературе
апокрифами принято называть неканонические (или второканонические) книги
Библии, а апокрифические "псевдоэпиграфами".
5. И. Флавий. Иуд война, II, 8, 14; Арх. XIII, 5, 9, XVIII, 1, 2-4.
Иосиф отмечает, что саддукеи отрицали Судьбу, ессеи признавали
предопределение, а фарисеи в этом споре занимали среднюю позицию.
По-видимому, ессейская точка зрения наиболее близка к идеям апокрифической
апокалиптики.
6. См. С. Трубецкой. Учение о Логосе, с. 281. С. Аверинцев справедливо
подчеркивает, что взгляд апокалиптиков на историю тесно связан с их правилом
приписывать свои книги мужам древности. "Перед нами не просто мистификация.
По очень серьезным и содержательным причинам такому автору нужна для
осмысления истории воображаемая наблюдательная точка вне истории, эту
позицию удобно локализовать либо в самом начале истории, либо в самом ее
конце- но к концу прикован умственный взор апокалиптика, а в начале он
помещает своего двойника, дав ему имя хотя бы того же Еноха" (С.Аверинцев.
Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего Средневековья.-В
кн.: Античность и Византия. М. , 1975, с. 272).
7. Существуют три книги, приписываемые легендарному Еноху. 3 Кн Еноха
относят к II-III вв. н. э., а иногда даже к средним векам. 2 Книга Еноха
(Книга тайн Еноха) сохранилась в славянском переводе ХVI-ХVII вв. Полагают,
что это произведение было написано перед Иудейской войной 66-70 гг. н. э. В
данной главе речь идет о 1 Книге Еноха, называемой также "эфиопским Енохом"
(целиком сохранился в эфиопском переводе), он является собранием из пяти
отдельных книг (гл. 1-36, 37-71, гл. 72-82,83-90,91-108). В Кумранской
библиотеке они находились еще как независимые тексты и, следовательно, были
собраны воедино не раньше I в. н. э. Многие исследователи полагают, что
вторая, четвертая и часть пятой книги относятся к эпохе Иуды Маккавея. Намек
на него видят в аллегории 1 Енох 90, 10 cл. См.: свящ. А. Смирнов. Книга
Еноха Казань, 1888, с. 156. Если это толкование справедливо, автор писал еще
до смерти Иуды. Английский исследователь и переводчик апокрифа Р. Чарльз
относил ранние части книги даже к эпохе до гонения (АРОТ, v. II, р. 170),
однако современные исследователи предпочитают обычно более позднюю дату
(165-160). См.: Н. Rowlеу. The Relevance of Apocalyptic. N.Y., 1947, р. 54
ff. Книга Еноха цитируется нами (с некоторыми изменениями) по переводу свящ.
А. Смирнова.
8. Быт 5, 21-24, Сир 44, 15, Евр 11, 5.
9. См.: В. Рыбинский. Библия и Вавилон. СПб., 1904, с. 72, В. Vawter.
Оn Genesis: A New Reading. London, 1977, р. 108.
10. В Послании ап. Иуды есть ссылка на рассказ Кн. Еноха (14), хотя бл.
Августин полагает, что апостол имел перед собой иной источник (Град Божий,
XV, 23, 4). Л. Буйе дает такое объяснение Еноховой концепции зла. "Силы
природы, которым поклонялись народы Ханаана и их соседи, уже при самом
возникновении ягвистской религии были осуждены как пагубные и положительно
враждебные Ягве. Когда же религиозный кругозор Израиля расширяется и его
постепенно просвещающемуся сознанию становится вполне ясно, что
Ягве-единственный Творец и что все существа зависят только от Него Одного,
эти космические силы представляются уже всего только взбунтовавшимися
слугами, старающимися выдать себя людям за то, чем они не являются. А когда
оказывается, что связанные с ними земные царства преобладают в текущей
истории. Израиль вполне естественно приходит к мысли, что именно падением
космических сил и вызвано общее падение "нынешнего века". (Л. Буйе. О Библии
и Евангелии, с. 149). Следует отметить, что в синодальном переводе Сирах
называет Еноха "образом покаяния для всех родов", в то время как более
точный перевод "образ познания". См.: прот. А. Рождественский. Вновь
открытый текст книги Иисуса сына Сирахова и его значение для библейской
науки, с. 679.
11. 1 Енох 38, 2, 45, 4, 46, 1-3, 48, 10, 59, 29, 90, 38,105, 2. См.:
прот. А. Смирнов. Мессианские ожидания и верования иудеев около времени
Иисуса Христа. Казань, 1899, с. 289 сл.
12. 1 Енох 10, 11 сл. См.: С. Трубецкой. Учение о Логосе, с. 284-285.
13. 1 Енох 22, 13; 26, 27; 63, 10. В некоторых частях Кн. Еноха
говорится о всеобщем воскресении (27, 2, 3), а в других-о воскресении только
праведных.
14. См.: С. Булгаков. Апокалиптика и социализм, с. 66-67, 72-73.
15. 1 Енох 50, 1; 38, 4; 51, 55; 58, 6; 62, 13. В книге присутствует
тема мессианского пира-праздника, которая впоследствии неоднократно
использована Христом. См.: J. Danielои. The Lord of History. London, 1958,
р. 220.