Мень А. История религии. На пороге Нового Завета

От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. БУДДИЗМ, ЙОГА И ИНДУИЗМ

Глава третья
ОДИНОКОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

Кто оставил все, счастлив, как змей, сбросивший кожу.
Изречение санкхьи

"Йога-сутра" написана в форме лапидарных, неразвернутых тезисов и
многое оставляет неясным. Она подобна костяку, плотью которого являются
йогические правила, рассеянные в Ведах и Махабхарате. Руководствуясь этими
источниками, мы обрисуем (разумеется, в самых кратких чертах) путь
подвижника, как он изображен у Патанджали и его предшественников.
Первый этап - яма (воздержание) - представляет собой элементарную
аскезу и соблюдение этических заповедей. Приступающий к йоге должен призвать
на помощь все силы своей нравственной воли и прежде всего отказаться
причинять вред живым существам. Мокша-Дхарма подытоживает это в классическом
изречении: "Что самому неприятно, пусть не делает и другим людям" (1). Кроме
этого завета, предвосхищающего библейский, йога говорит о правдивости,
бескорыстии, терпении, особенно настаивает на целомудрии. "Должен сжигать
внутреннюю страстную греховность рачительный мудрец, сердцем приобщенный к
знанью. Вошедший в тело, связанный с телом осознавать себя должен как среди
падали заключенный в нерасторжимые узы" (2).
Йогин обязан быть стойким, верным долгу, благожелательным. Никакой
духовный рост невозможен без предварительного упражнения в добродетели. Это
одно из замечательных открытий йоги, выходящее за пределы не только учения
Патанджали, но и вообще индийской мысли. В частности, христианские
подвижники будут отличать ложную мистику от истинной по этому признаку:
человек, который созерцает сверхчувственное, но не борется за очищение души
от зла, неизбежно запутывается в "прелести" патологической псевдомистике.
Вторая ступень - нияма (чистота) - сходна с первой и включает в себя
дисциплину сердца, ума и тела. Основа ее: размышление над священными
текстами, телесная и духовная чистота, овладение желаниями и тапас -
контроль над стихийной силой, присущей человеку. Перекликаясь с учением
Бергсона о "жизненном порыве" и теорией Юнга о психофизической энергии,
способной сублимироваться в творчество, йога отводит значительную роль
глубинному потенциалу человеческого существа. Центр этого потенциала, или
Кундалини, согласно йоге, находится в нижней части позвоночника. Энергия
Кундалини символизируется в виде змеи, свернувшейся кольцом (древняя эмблема
производительной мощи). Именно от нее идут энергетические вибрации через
особые узлы, или чакрамы.
Вся эта система вполне соответствует конструкции нервной системы, от ее
вегетативных отделов до управляющего центра (3). Овладение силой Кундалини
есть, согласно йоге, условие для высочайшего напряжения духа. Это аскеза не
в смысле простого подавления жизненной энергии, но - в смысле претворения ее
в созидательную активность. "Самообуздание,-читаем мы в
Мокша-Дхарме,-развивает мощь" (4). Сутры, относящиеся к нияме, включают в
себя слова о "преданности Богу", которые плохо вяжутся с философией
Патанджали, но на них мы остановимся позже.
Самую широкую известность получил третий этап - асана, потому что он
тесно связан с Хатха-йогой, т.е. йогой, относящейся к телесной жизни
человека. Асаны-это положения тела, в которых упражняющийся пребывает
некоторое время, как правило, неподвижно. Позднейшие йоги разработали около
840000 асан, впрочем, они уже не относятся непосредственно к Раджа-йоге, а
преследуют преимущественно медицинские, оздоровительные цели. Сам же
Патанджали и его предшественники имели в виду лишь добиться власти над
физическими процессами, которые, предоставленные сами себе, могут стать
помехой для духовного восхождения.
Огромную роль в йоге играет дыхание. Его упорядочение входит в
четвертую ступень - пранаяму, т.е. овладение праной. "Слово "прана",поясняет
Вивекананда,- не означает дыхания. Оно есть название энергии, пронизывающей
всю Вселенную" (5). Чем-то оно напоминает библейское понятие "руах".
С помощью дыхания человек "управляет жизненными токами", проходящими
через чакрамы. Он способен воспринять и удержать в себе космическую силу,
которая приобщает его к ритму, созвучному ритму Вселенной. Это помогает
замедлять естественные процессы и освобождаться от разъедающего воздействия
Времени. Есть достоверные сведения о йогах, которые, дожив до глубокой
старости, выглядели совсем молодыми. Пранаяма приводит все существо человека
в состояние полной гармонии, "как при безветрии горит светильник,
наполненный маслом, неподвижным, устремленным вверх пламенем" (6).
Заметим, что и христианская аскетика рассматривала правильное дыхание
как важный способ "умиротворения плоти".
Следующий шаг пратьяхара обуздание мира чувств. Человек отвращается от
всего внешнего, от всего, что мешает самоуглублению. Он собирает дух как бы
в фокусе, сосредоточив его на своем внутреннем круге. Ему нужно воспитывать
в себе умение отключать чувства от привходящих впечатлений.

Не должен воспринимать он звука ухом,
Не чувствовать касаний кожей,
Не воспринимать образ глазом,
А языком-вкуса.
Глубоким размышлением должен отогнать все запахи, знающий йогу (7).

Приведенные пять ступеней роднят йогу со многими мистическими школами и
учениями. Специфическими здесь являются лишь детали, основное же может быть
приложимо как к брахманизму Упанишад или буддизму, так и к религиям Запада.
Здесь запечатлен общечеловеческий опыт духовного самосовершенствования;
между тем заключительный этап йоги - самьяма - уже несет на себе ярко
выраженные черты философии санкхьи, ее понятия о спасении и высшей цели
подвижничества.
Если первые пять ступеней как бы переходят одна в другую и тесно
связаны между собой, то еще труднее различить этапы самьямы. Она делится на
три аспекта: дхъяну, или концентрацию сознания, дхарану*, или созерцание, и,
наконец, сверхпознание - самадхи.
---------------------------------------------------------------
* Китайск. чань, японск. дзен.

Концентрация сознания достигается посредством многих приемов. Среди них
- длительное сосредоточение на какой-либо фразе, слове, части тела,
например, на кончике носа, языка или на небе. Такого рода приемы
заимствованы из йоги современным аутотренингом.
Дхьяну и дхарану разделяют едва уловимые оттенки. Они уже не
ограничиваются негативным отгораживанием от мира, но культивируют "удержание
мысли на каком-нибудь определенном предмете" (8). Постепенно и этот предмет
становится лишним и исчезает. Сохраняется одна незамутненная интуиция,
превышающая разум, само сознание в чистом виде. Теперь лишь тонкая нить
удерживает человека в царстве Пракрити. "Он ни к чему не стремится и столько
же, сколько чурбан, размышляет" (9).
Постороннему наблюдателю это экстатическое состояние, самадхи, кажется
похожим на обморок или летаргический сон. Индийский святой XIX века
Рамакришна был способен часто входить в самадхи. "У него,рассказывает
очевидец,- не было ни малейших признаков внешнего сознания. Он даже не
дышал, и все его тело было абсолютно неподвижно, как статуя. Он ушел куда-то
в другое место из этого мира чувств" (10). Последователь Упанишад сказал бы,
что он слился с Брахманом. Но для Патанджали это последний рывок перед
полным бегством от всего, когда окончательно спадает пелена и истинное Я
подвижника, его пуруша, парит, разобщенное с Временем, отягощавшим его. Так
завершается путь йогина. Он остается блаженно одиноким на своем необитаемом
острове духа.
Даже из столь беглого рассмотрения "Йога-сутры" видно, что в своей
классической форме йога есть прежде всего строго выверенная "техника"
освобождения Я.
Подобно тому как древний шаманизм в своей практике исходил из
магического миросозерцания, родственного науке (см. Том II), так и
Раджа-йога предлагала своего рода "научную методу" для жаждущих обрести
просветление.
В высшей степени знаменательно, что к исходу дохристианской эпохи
"естественная мистика", достигнув апогея в порыве к Запредельному, завершила
круг и замкнулась на человеке.
Именно Патанджали, авторитетнейший гуру йогизма, учит о том, что в
процессе медитаций и упражнений не Бог открывается людям, но - человек
обретает лишь самого себя. Другими словами, "Иога-сутра" есть подтверждение
тому, что к Небу нельзя подняться одними человеческими силами.
Если природу (в том числе и собственную) мы исследуем сами, активно
вторгаясь в ее пределы, то Богопознание есть встреча и взаимодействие двух
начал, двух воль.
Пусть существует нечто общее у йогической практики с Библией или
исламом - ее отличие от них глубоко и принципиально. Йога антропоцентрична.
Действующим в ней является только человек, который может привести себя в
состояние просветленности и экстаза, но не достичь Бога. Оно есть, с одной
стороны, "бегство от Времени", а с другой - наслаждение полной
отрешенностью. В этом смысле Патанджали близок к религиозным "атеистам" -
Будде и Махавире, которые в первую очередь были озабочены избавлением
человека от уз жизни и тягостных перевоплощений.
После всего сказанного поистине загадочно звучат слова "Йога-сутры" о
"преданности Ишваре", то есть личному Богу(11). Они столь неожиданны,
представляют столь разительный контраст с учениями санкхьи и Патанджали, что
сутры об Ишваре нередко объявлялись чужеродной вставкой. Однако убедительных
оснований для этого найдено не было.
Каким же образом Бог оказался в доктрине Раджа-йоги? Откуда возникло
это "механическое привнесение?"
Если оставить в стороне гипотезу об интерполяции, можно прийти лишь к
двум заключениям: либо Патанджали. осознав, насколько велико и неискоренимо
в людях религиозное стремление, проявил неискренность ради снискания большей
популярности, либо он действительно верил в реальность Ишвары. Первое
предположение сомнительно. Оно противоречило бы всей нравственной установке
йоги, осуждавшей любую ложь. К тому же Патанджали вовсе не стремился
популяризировать свою науку, зная, чю она предназначена для немногих. Скорее
всего, божественное Присутствие обнаружило себя с такой силой в духовном
опыте мудреца, что он, рискуя нарушить стройность своей системы, принужден
был включить в нее идею Бога (12).
Впрочем, Ишвара Патанджали не есть Бог, создавший или породивший мир,
единение с Которым может быть высшей целью подвижника. "Йога-сутра"
определяет его как "особого Пурушу, непричастного страданию - результату
действий и желаний" (13). Макс Мюллер справедливо называл Ишвару "первым
среди равных". Он - всего лишь один из множества пуруш, но в отличие от них
самый чистый и совершенный, ибо не опутан сетями материи. "В нем,говорит
Патанджали, - становится бесконечным всеведение, которое у других - в
зачатке. Он - Учитель самых древних учителей, Существо, не ограниченное
временем" (14).
Хотя Ишвара не в силах спасти человека, но примером своего блаженного
бытия он ободряет тех, кто взбирается по крутизне в страну вечного света.
Повторение его имени в древней священной формуле "Oм" способствует
концентрации сознания и его отрыву от всего чувственного (15). Короче
говоря, "преданность Ишваре" есть для Патанджали лишь служебное средство, а
его Бог несколько напоминает богов Эпикура, которые, пребывая вне
человеческого мира, являются для людей образцами гармонии.
Этой странной теологией Патанджали пытался заполнить пустоту, которую
санкхья оставляла на месте Бога. Но из-за очевидной искусственности этой
попытки санкхъя была неспособна удовлетворить живое религиозное чувство.
Поэтому со временем йогизм стал вновь связывать свою доктрину с
пантеистической мистикой Упанишад. Характерно, что и все новые проповедники
йоги: Вивекананда, Ауробиндо Гхош, Шивананда - строили ее уже не на санкхье,
а на веданте. Однако это не могло устранить другого важного недостатка
йогизма.
Даже после того как последователи Патанджали вновь провозгласили йогу
путем к слиянию с Мировым Духом, им пришлось сохранить за своим учением
эсотерический характер. В самом деле, йога требовала длительных, многолетних
упражнений. которые нужно было начинать едва ли не с детства. К тому же в
своей чистой форме она предполагала столь же полный отказ от мира, как и
буддизм. Хотя йога находила немало адепгов, склонных к созерцательности или
проникнутых отвращением к жизни, но их круг всегда оставался узким.
Между тем трудно было поверить, что Бог открывается лишь
одиночкам-аскетам, достигшим абсолютного бесстрастия и навсегда порвавшим с
земной жизнью. Религиозное сознание не мирилось с мыслью, будто Бог
полностью недоступен людям, находящимся в гуще событий, тем, кто страдает,
любит и трудится. Если Он проявляет Себя во всем, то нужно ли бежать от
мира, чтобы верить в Него и любить Его?
Неверно изображать древнюю Индию только как страну монахов и
отшельников. Ее поэзия и искусство проникнуты страстным жизнелюбием и
благоговением перед природой и чувствами человека. Многогранный духовный
облик Индии далеко не исчерпывается суровым аскетизмом. И вот мало-помалу в
ней намечается поворот от мироотрицающей философии к той вере, которая
вдохновляла народы Индии уже в самые отдаленные времена. В сознание людей
вновь возвращаются образы Кришны и божественной Матери. В их очертаниях
индиец силится угадать лик Бога-Спасителя, Который дарует жизнь и
благословляет ее, освобождая мир от зла.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава третья
ОДИНОКОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

1. Мокша-Дхарма, 260, 21.
2. Там же, 214, 14-15.
3. См.: Б. Смирнов. Санкхья и Йога, с. 223 сл.
4. Мокша-Дхарма, 220, 6.
5. С. Вивекананда. Философия йога, ч. 2 с. 48.
6. Мокша-Дхарма, 318, 19-20. Примечательно, что образ безветрия
родствен буддийскому понятию Нирваны, которая также означает безветрие.
7. Там же, 6-7.
8. Yoga-Sutra, III, 1.
9. Мокша- Дхарма, 308, 17.
10. (Махендра Нет Гунта). Провозвестие Рамакришны. СПб., 1914, с. 130.
11. Yoga-Sutra, I, 23.
12. Последователи Патанджали выдвигали ряд аргументов в пользу
существования Бога. Прежде всего это свидетельство Вед (которые почитались
всеми шестью философскими даршанами), затем - градация совершенства в мире,
требующая высочайшей ступени, и, наконец, то, что идея Ишвары должна
объяснить взаимодействие между Пурушей и Пракрити
(см.: С.Чаттерджи и Д. Датта. Древняя индийская философия. М., 1954, с.
286-287; S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy, I, р. 258).
13. Yoga-Sutra, I, 24.
14. Там же, I, 25-26.
15. Там же, I, 27. Слово "Oм" (означающее Божество) распадается на три
звука: А-У-М, произнесение которых подчинено особым правилам. Смысл его
связывали с тремя Ведами и с тремя аспектами Божества. См.: Н. Gотрегz. Die
Indische Theosophie, 1925, S. 254.