Мень А. История религии. На пороге Нового Завета

От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. БУДДИЗМ, ЙОГА И ИНДУИЗМ

Глава вторая
"ЦАРСТВЕННАЯ ЙОГА" ПАТАНДЖАЛИ
Империя Шунгов, ок. 180 г. до н. э.

Человеческое Я превыше всего в природе.
Вивекананда

Нередко бывает, что европеец, введенный в заблуждение причудливыми
узорами индийской мысли, склонен видеть в ней нечто вроде праздной игры ума.
Между тем едва ли найдется другая древняя культура, мировоззрение которой
было бы столь четко ориентировано на практические цели.
С тех пор как мудрецы Индии осознали непрочность и мимолетность всего
земного, они постоянно отыскивали то, что называли мокшей - истинным
освобождением и подлинным благом. Слова Бхагавад-Гиты: "Достоверно скажи мне
лишь то, чем я достигну спасения"-выражают главную направленность всей
индийской метафизики. Теория, которая не стремилась решить эту задачу, вряд
ли могла рассчитывать на успех в Индии. Разумеется, и там было много людей,
погруженных лишь в повседневные заботы. Но не такие люди формируют душу
культуры; напротив, как правило, творческое меньшинство оказывает большее,
хотя порой незаметное, воздействие на мысль нации и питает ее духовные
корни.
Итак, повторяем, что бы ни зарождалось в индийском мире: мистика
Упанищад или материализм чарваков, отрешенность буддизма или титанизм
джайнов,-все это служило не просто усладой для интеллекта, но
предназначалось быть компасом в странствиях человека по пути жизни.
Возродившийся в начале II века до н.э. брахманизм не составлял
исключения. Если Будда обещал людям спасение, то и почитатели Вед говорили
людям о том, что несут миру избавление от заблуждений, свободу и победу над
всеразрушающим Временем.
В эпоху, когда происходило своего рода подведение итогов многовековой
религиозной истории, брахманы суммировали и пересмотрели древние традиции, с
тем чтобы человек, руководствуясь ими, смог вырваться из-под власти
перевоплощений.
Наиболее полное выражение эта тенденция получила в йоге. Важнейшие ее
принципы сформулировал гуру Патанджали, автор "Йога-сутры", первого
классического руководства по йоге (1). Предания отождествляют его с великим
индийским грамматиком, носившим это имя и известным своими трудами по
санскриту. Философ Патанджали жил около 180 года до н.э., в царствование
основателя династии Шунгов. Некоторые исследователи отвергают это предание и
относят время жизни автора "Йога-сутры" на полтора-два века раньше (2).
Впрочем, точная хронология здесь не так уж важна. Дело в том, что йога в
широком смысле слова существовала задолго и до II и III веков. В
"Йога-сутре" лишь обобщены идеи и правила куда более древние, чем буддизм,
Гита и даже Упанишады, идеи, уходящие корнями в далекое прошлое.
В Европе впервые о йоге заговорил Шопенгауэр; а с тех пор как в конце
XIX века Свами Вивекананда выступил на Чикагском конгрессе религий и прочел
в Нью-Йорке цикл лекций по йоге, интерес к ней на Западе не ослабевал. Одних
йога интригует своей экзотикой и рассказами о небывалых феноменах, другие
ищут в ней способы сохранить и укрепить здоровье. Но хотя во всем этом
немало от профанирующей моды, сам по себе интерес к йоге вполне оправдан.
Если буддийская мораль представляет собой одну из вершин дохристианской
этики, то йога сконцентрировала в себе тысячелетний опыт самоуглубления и
психотехники, не имеющий себе равных в древности. Став школой духовной
собранности, аскезы и созерцания, она заняла неоспоримое место в ряду
великих достижений человечества.
Сам термин "йога" не имеет однозначного перевода. Странным образом
разные толкователи связывают его с противоположными понятиями: одни с
"единением", другие-с "разделением". Однако чаще всего слово "йога"
производят от корня "иудж", что значит прилагать усилие, упражняться (3).
Последнее понимание, как мы увидим, более соответствует йоге в ее широком
смысле.
Еще в III тысячелетии до н. э. на индийских печатях изображались
фигуры, сидящие в йогической позе "лотоса". Это доказывает, что йога
зародилась в доарийские времена среди аборигенов страны. Вполне вероятно,
что архаическая практика экстаза, известная у многих первобытных народов,
была предшественницей йоги. Ведь именно в шаманизме каменного века возникли
первые попытки "взять Небо штурмом", овладеть таинственными силами. Люди,
которые умели приводить себя в состояние транса, почитались обладателями
маны-космической энергии, превращавшей их во всесильных магов (4).
Если и был в этом элемент обмана, внушения или самогипноза, все же
несомненно, что у многих магов-заклинателей обнаруживались подлинные
оккультные способности, превосходившие обычный человеческий уровень. Эти
способности до сих пор наблюдают у жителей тропической Африки, но у индийцев
они проявлялись с еще большей силой. В Индостане, например, сохранились
целые племена, от природы обладающие парапсихическими свойствами. Быть
может, подобное явление связано с тем, что йогическая практика была известна
там с незапамятных дней (5).
Представляют ли эти феномены своего рода атавизм, наследие той эпохи,
когда интеллект подавлял интуицию еще не столь сильно, как в позднейшее
время, или они присущи особо одаренным личностям любого века,- в данном
случае вопрос второстепенный. Важно то, что доисторическая мистика шаманизма
исходила из веры в возможность для человека собственными силами "прорваться"
в иные миры и завоевать себе могущество (6).
Нас не должно удивлять, что такое глубокое учение, как йога, обязано
своим возникновением первобытным шаманам. Ведь из этого корня выросли и
многие другие духовные течения. Напомним, к примеру, что философия Пифагора
была подготовлена экстатическим культом Диониса, а профетизм возник на почве
древнейшей мистики семитов.
Хотя истоки йогизма лежат в культуре дравидов, он впоследствии испытал
на себе и сильное влияние ведической религии арьев. Намеки на йогу находят
уже в Риг-Веде, а Упанишады упоминают о ней довольно часто. Однако там она
выступает не в виде обособленной доктрины, а как практическая сторона
богопочитания. Йога очищала религию от чисто магических элементов,
одухотворяя обряды и превращая их из набора механических действий и формул в
путь дуковного единения с Божеством. В Махабхарате, например, говорится, что
йога как бы заменяет жертвенный ритуал Вед. Вместо огня на алтаре йогин
"возжигает" познание, вместо жертвы-приносит бескорыстие и отрешенность (7).
Иными словами, главной целью йоги являлось постижение божественной Сущности
и обретение через это бессмертия и свободы.
Размышляя о Божестве, человек не мог не задавать себе вопрос: почему
Оно недоступно людям с такой же очевидностью, как явления видимого мира или
движения мира внутреннего? На это брахманизм отвечал: Священное близко, Оно
рядом. Оно во всем, Оно в тебе; но ты не в состоянии созерцать Его, ибо весь
погружен в ложное и бренное. Поэтому ты можешь узнать о Нем лишь из Писаний
или собственных умозаключений. Непосредственное же восприятие Бога должно
предваряться подготовкой, которая сделала бы тебя способным к постижению
тайны Единого и Вечною. Этой-то цели и служит йога.
В Майтри-упанишаде учитель предупреждает, что йога есть священный путь,
"стезя Брахмана", и на нее нельзя вступать человеку, который целиком не
посвятил себя поискам высшего познания (8). А Катха-упанишада говорит о йоге
как о способе покорить чувства, рассудок и в конечном счете-саму мысль, т.е.
как о высвобождении чистой, не выразимой словами интуиции (9).
Согласно Упанишадам, йогин должен стремиться растворить себя в
Запредельном, ибо, только слившись с Ним, можно его познать. "Те, кто,
предаваясь размышлениям, занимались йогой, видели самосущую Силу, сокрытую
ее свойствами" (10).
В Шветашватаре намечены уже и основные технические приемы созерцания. В
ней говорится о положении тела, задержке дыхания, о необходимости для йогина
контролировать чувства, "подобно тому, как он впрягал бы строптивых коней в
колесницу" (11). Отрешенный от всего преходящего созерцает "единственного
Бога, сокрытого во всех существах, всепроникающего, внутреннего Атмана всех
существ, следящего за действиями, живущего во всех существах, всевидящего,
знающего, одного-единственного и лишенного свойств" (12).
Йогу практиковали не только брахманы, но и мудрецы из варны кшатриев
(воинов). Они подходили к ней по-своему, будучи убеждены, что к Богу ведет
множество путей. Так, Бхагавад-Гита, сложившаяся в кшатрийской среде,
придает большое значение Карма-йоге, йоге действия. Эта йога учила очищать
душу посредством служения людям и активности на жизненном поприще, однако
требовала отказа от плодов своей деятельности, "ибо не бывает йоги без
отрешенности от желаний" (13). В то же время Гита высоко ценила и путь чисто
созерцательный:

Победивший себя, умиротворенный на высшем Атмане сосредоточен
В холод, жар, в счастье - несчастье, в бесчестии - чести,
Насытивший себя знанием и осуществлением знания,
Стоящий на вершине, победивший чувства,
Воссоединенным именуется йогин, равный золоту, кому земли, камню.
Устроив себе в чистом месте крепкое сиденье,
Не слишком низкое и не высокое, покрытое одеждой,
шкурой лани и травой куша,
Там сердце на одно направив, укротив волнение чувств и мысли,
Опустясь на сиденье, пусть ради самоочищения он упражняется в йоге
Стойкий, пусть прямо, недвижно туловище, голову, шею держит,
Взор устремив на кончик носа, по сторонам не глядя (14).

Кшатрии признавали авторитет ведических книг, но толковали их
по-своему. Они упрочили связь йоги с философским умозрением, получившим
название санкхьи (См. Том 3).
Единство мистики и метафизики особенно подчеркивается в тех частях
Махабхараты, которые сложились в последние века перед нашей эрой (15). В них
речь идет не об одной из шести даршан, или школ брахманизма, а о первой
попытке подвергнуть Веды рационалистическому анализу. Утверждал, что
"санкхья и йога-одно", мудрецы Индии доказывали, что их концепции служат
спасению человека в той же степени, что и мистическая интроверсия.
Метафизика ранней санкхьи мало чем отличается от учения Упанишад. Она
тоже учит о Брахмане как о единой Реальности, уподобляя его ожерелью, вернее
- нити, на которую нанизаны золото, жемчуг, коралл или глиняные украшения,
т. е. все многообразие проявленного мира. Умение отличать нить от нанизанных
на нее предметов и составляет сущность санкхьи. Тому, кто этому учению
следует, не предстоит возврата:
Для него, ставшего непреходящим, лишь Несравненное,
Запредельное, Незыблемое существует (16). Йога в данном случае
представляет собой практический аспект науки различения истинного от
иллюзорного. Не отрицая ведических обрядов, санкхья-йога рассматривает их
как низшую ступень очищения духа. Ведь обряды связаны с верой в небесную
помощь, а "доктрина спасения" ждет ее не свыше, а от самого человека,
который, следуя определенным правилам, срывает с себя тленные оболочки.
Никакой человек или бог не поможет
Счастья достигнуть; кто сам себя обуздал, тому оно достанется (17).
Обуздав плоть воздержанием, подавив в себе "страх, тоску, изнурение, всякие
человеческие страсти... похоть, сон, труд - неодолимую дрему", йогины "сами
собой" достигают высшего состояния: они не только "превосходят всех
смертных", но и сливаются с божественной природой, "претворяют себя" в богов
(18). Освобожденный покидает страдания и рассыпается, словно ком земли,
упавший на камень;
Как сбрасывает старые рога олень или змея кожу
И, сбросив, не озираясь, уходит,
так освобожденный покидает страданье (19). Йогины стремились, в
сущности, к тому же, что и буддисты: прервать вереницу земных рождений и
погрузиться в полноту Целого. Возникновение, гибель, всю деятельность они
всячески превосходят,
Четыре вида существ, всех владык и Самосущего они превосходят (20).
Таким образом, согласно Мокша-Дхарме, йога определяется как путь к спасению
через самообожествление.
Более поздняя санкхья, которую обычно связывают с именем мудреца
Капилы, исповедует иной взгляд на бытие, но это мало меняет формы и
назначение йоги.
Подобно большинству дохристианских учений, считавших мир эманацией, или
проявлением духа, доктрина Капилы не знает идеи творения, при этом
последователи поздней санкхьи настаивают на тождестве причины и ее
следствия. По их мнению, физическая Вселенная не может быть излиянием
духовного Начала; бессознательные стихийные процессы порождаются такой же
слепой стихийной природой. Эта Первоматерия, Пракрити, производит все вещи,
как вымя выделяет молоко, "без всякого сознания" (21). Нечто подобное
высказывалось и в Мокша-Дхарме, которая утверждала, что непроявленное
бытие-"бессознательно" (22).
Это, казалось, должно было привести санкхью к материализму. Но она
отличалась большей последовательностью. Для нее оставалось бесспорным, что
духовный мир столь же реален, как и физический, и, следуя все той же логике,
санкхья приходила к заключению об особом, независимом происхождении
сознания. Сначала она мыслила его источник в виде единого Духа, Пуруши, но
постепенно склонилась к точке зрения, согласно которой все духовные единицы
неисчислимы и составляют особое царство ("лоно") нетленных сущностей (23).
Это чем-то напоминает онтологии Лейбница, Ренувье и Н. Лосского (24). В
целом же классическая санкхья выливается в ярко выраженный дуализм,
признающий извечное противостояние двух миров: материального и духовного. Из
их сочетания и возникает мир, каким мы его знаем. Соединившись, два плана
бытия порождают действительность столь несовершенную, что вся она
оказывается пронизанной болью и страданием. Мокша-Дхарма даже называет ее
адом. Нетрудно понять, какой вывод вытекает из подобного взгляда: человек,
изнывающий под бременем плоти, должен направить усилия на ослабление связей
между духом и материей.
Из концепции Капилы и исходил Патанджали. Следуя ей, он обоготворял
человеческий дух, рассматривая его как царственного пленника попавшего в
силки Пракрита. В этом йога Патанджали сближается с человекобожием раннего
джайнизма и Упанишадами. Действительно, если признать единосущностъ
человеческого Я и Вселенского Атмана, мысль о нетварной природе ядра
индивидуума становится вполне естественной.
По словам Патанджали, подвижник должен отвратиться от "жажды предметов
видимых и слышимых" (25). Человек, не осознавший своего сверхприродного
величия, остается в рабстве у материи. "Неведение,-говорит Патанджали, -
есть принятие того, что неверно, нечисто, мучительно и не является Я,-за
вечное, чистое, блаженное, Атмана" (26).
Таким образом, ясна первая задача йогина: борьба против заблуждений,
мешающих изолировать его дух от всего, что на самом деле им не является.
Только достигнув полного очищения, йогин сможет в гордом одиночестве вкушать
никем не замутненное блаженство мокши. Учение Патанджали, в отличие от йоги
ранних Упанишад и Мокша-Дхармы, представляет собой уже не путь к слиянию с
Абсолютом, а - порыв, усилие отдельного духа освободиться от уз.
Тем не менее практика, отраженная в "Йога-сутре", не настолько сильно
отличалась от прежней, как ее доктрина - от философии Упанишад. Поэтому даже
для тех, кто не разделял взглядов Патанджали, его руководство стало "высшим
авторитетом и настольной книгой" (27).
Одно из исходных положений йоги заключало в себе универсальную и
глубоко верную мысль о том, что человек в своем обычном состоянии не
подготовлен к высшему духовному познанию.
Эту мысль мы встречаем и в других религиях. Не ее ли подразумевал
пророк Исайя, когда, застигнутый видением в Храме, счел, что он обречен на
гибель как "человек с нечистыми устами и сердцем"? Не на этом ли настаивали
платоники, когда требовали очищения "внутреннего ока"? О необходимости
духовной подготовки будут впоследствии говорить учители и подвижники
христианства, которые выработают методы аскезы и созерцания, в чем-то
сближающиеся с йогой. Это сходство, впрочем, не следует преувеличивать.
Отличаясь от Упанишад, йога Патанджали тем более отличается и от
христианской мистики, ибо последняя лишь готовит человека к воздействию
благодатной силы (28). В "Йога-сутре" же все начинается и кончается
человеком. В этом ключ к пониманию места йоги в мировом духовном наследии.
Много препятствий усматривает мудрец на пути йогина. "Болезнь, леность
ума, сомнение, вялость, остановка, ложное восприятие, неудачное
сосредоточение и падение с высоты суть мешающие преграды",-говорит он (29).
Зато тернистая дорога приводит человека к величайшему могуществу. Поэтому
йога Патанджали именуется Раджей, т. е. царственной, властительной йогой.
Это роднит его с авторами Мокша-Дхармы, которая вся проникнута пафосом силы
и победы.

Как слабосильный человек уносится потоком...
Так по воле предметов уносится слабосильный йогин.
А могучий слон выбирается из того великого потока;
Подобно и йогин, достигший силы, противостоит потоку предметов...
Ни Яма, ни страшная мощью смерть, ни гневный Губитель...
Над безмерно великолепным йогином не властны (30).

По славам Патанджали, покоритель плоти "не погружается в воду или в
болото и может ходить по остриям" (31). И действительно, хорошо известно,
каких невероятных результатов достигают многие люди, посвятившие себя
йогическим упражнениям. Самопроизвольная каталепсия, неуязвимость в
состоянии транса, ограничение пищи до ничтожного количества, исчезновение
пульса - все эти документально подтвержденные явления у йогов показывают,
насколько велика власть духа, укрепленного тренировкой, и какое большое
влияние способен он оказывать на тело (32). Правда, Патанджали
предостерегает от "искушения" придавать этому могуществу большое значение.
Йогин, который совершит такую ошибку, рискует никогда не продвинуться дальше
к цели. И все же основная внутренняя интонация Патанджали и других учителей
йоги - вера человека в свои и только свои силы.
Важнейшим условием успеха при занятиях йогой Патанджали считает
"великую любовь" к конечному освобождению.Безвсепоглощающей жажды высшего
состояния все останется тщетным. Один из комментаторов йоги сравнивает этот
порыв с импульсивным движением человека, чье лицо насильственно погружено в
воду.
Йога бескомпромиссна и требует всего человека, ждет от него полной
отдачи. Он никогда не выберется из хаотического состояния мысли, именуемого
"читта", пока привязан к суетному миру.
Для начала нужно укротить смятение читты, прибегая к светлым,
умиротворяющим эмоциям. Нужно непрерывно упражняться в распознавании того,
что есть истинное Я, а что - его оболочки и маски.
Раджа-йога спускается в сумрачное подземелье скрытых чувств и
подсознания, создавая искусство изощренного самоанализа. Ее знание всех
оттенков внутренней жизни можно сравнить не только с буддийской психологией,
но и с мудростью византийских подвижников, исихастов.
Патанджали не ограничивается лишь областью мысли, для овладения всеми
уровнями человеческого существа он предлагает методы, взятые им из древних
традиций. В результате он формулирует учение о восьми ступенях, или
аспектах, йоги, которые призваны рассечь узы, связующие дух и плоть, и
вывести Я за пределы "проявленного бытия" с его тревогами и смятением. При
этом Патанджали подчеркивает важность "постепенности", охлаждая нетерпение
тех, кто хочет слишком быстро продвигаться по стезе освобождения.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава вторая
"ЦАРСТВЕННАЯ ЙОГА" ПАТАНДЖАЛИ

1. Мы цитируем "Йога-сутру" по английскому переводу Вивекананды,
озаглавленному им "Афоризмы Патанджали". Перевод приложен к кн.: Тhe
Complete Works of S. Vivekananda. Calcuta, 1962, V. I, р. 200-304.
2. Патанджали, составитель трактата "Махабхашья", жил ок. 180 г. до н.
э. Большинство исследователей считают его автором "Йога-сутры". См.: М.
Мюллер. Шесть систем индийской философии. М., 1901, с. 272; J.Farguhar. An
Outline of Religious Literature of India, р. 131. Радхакришнан полагает, что
"Йога-сутра" не могла быть написана позднее 300 г. до н. э. (С.
Радхакришнан. Индийская философия. М., 1957, с. 300). По мнению другого
известного специалиста, Дасгупты, датой составления книги был 47 г. до н. э.
(S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy. Cambridge, 1922, v. I, р.
212).
3. См.: Б. Смирнов. Санкхья и йога, с. 192. Дасгупта указывает, что в
ранневедическое время слово "йога" было связано с понятием об упряжке, что
опять-таки говорит об усилии и напряжении (S. Dasgupta. Idem, I, р. 226).
4. О мане как сверхъестественной силе см.: Ф. Леман. Мана. Пер. с нем.
- В кн.: Происхождение религии в понимании буржуазных ученых. М., 1932, с.
94 ел. См. также наш т. II "Магизм и Единобожие".
5. См.: Л. Грин. Последние тайны старой Африки. М., 1966, с. 42 сл.; Л.
Шапошникова. Тайна племени Голубых гор. М., 1969, с. 200 сл.
6. Примечательно, что некоторые исследователи ставят шаманизм едва ли
не выше всех религий именно потому, что он как бы уравнивает людей и богов,
признавая за человеком возможность достигать своими силами
сверхъестественного могущества. См.: J.М.Lewis. Extatic Religion. An
antropological Study of Spirit Possesion and Shamaism, 1971, р. 205.
7. Махабхарата, Анугита, 25, 15. Пер. Б. Смирнова.
8. Майтри, VI, 20; ср.: Мундака, Ш, 2, 6.
9. Катха, II, 3, II. Пер. В. Шеворшкина.
10. Шветашватара, 1, 3. Пер. В. Шеворшкина.
11. Там же, II, 9.
12. Там же. VI, II.
13. Бхагавад-Гита, VI, 2. Пер. Б. Смирнова. Вивекананда подчеркивает,
что хотя Карма-йога и ориентирована на деятельность в мире, но в основе
своей построена на самоотречении (С.Вивекананда. Карма-йога. Рига, 1930, с.
57).
14. Бхагавад-Гита, VI, 10-14.
15. Мы имеем в виду главным образом часть Махабхараты, именуемую
Мокша-Дхарма, или Основа освобождения. См.: Р. Deussen. Allgemeine
Geschichte der Philosophie. Abt. 3, В. I, S. 63.
16. Мокша-Дхарма, 308, 47. Пер. Б. Смирнова.
17. Там же. 196, 21.
18. Там же, 302, 47, 48, 49, 62.
19. Там же, 215, 49-50.
20. Там же. 237, 25.
21. Санкхья-Карика, 57. Этот трактат Ишваракришны, относящийся к первым
векам н. э., является основополагающим документом классической санкхьи
Капилы. Толкованием на него является "Таттва-Каумуди" (русск. пер Р. Грабе и
Н. Герасимова). См.: S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy.I, 218, 222
ff.
22. Мокша-Дхарма, 317, 1-5.
23. Там же, 352, 1-3. См.: М. Мюллер. Шесть систем индийской философии,
с. 222.
24. Лейбниц развивал концепцию, согласно которой весь мир состоит из
элементов, или монад, в число которых входят бесчисленные души (Г. Лейбниц.
Монадология, 19). Эта идея была развита позднее Ш. Ренувье и, особенно, Н
Лосским (см. его кн.: Мир как органическое целое. М., 1917, с 48 сл).
25. Yoga-Sutra, I, 15.
26. Там же, II, 5.
27. С. Вивекананда. Философия йога. Сосница, 1911, с. IV. С.Дасгупта
видит значение Патанджали именно в том, что он сумел "объединить различные
виды практики йоги и систематизировать различные идеи, которые были или
могли быть связаны с йогой" (S. Dasgupta, V. I, р. 228).
28. Уильям Джеймс сделал первую попытку сопоставить практику йоги с
правилами медитации в других религиях. Но он исходил не из классической
йоги, а из неоведантизма, возникшего под сильным западным влиянием (В.
Джеймс. Многообразие религиозного опыта. Пер. с англ. М., 1910, с. 389). В
православной литературе единственным опытом сравнения йоги и христианского
подвижничества до сих пор остается книга М. Ладыженского "Сверхсознание"
(Пг., 1915). Опыт этот, несмотря на известные его достоинства, трудно
признать удачным, т. к. автор, по существу, не делал различия между йогой,
теософией и всякого рода оккультизмом. Другой подобной работой, касающейся
уже индийской мистики в целом, является исследование Б. Вышеславцева "Сердце
в индийской и христианской мистике" (Париж, 1928). На вопросе о сходстве
между методами йоги и христианской мистики (в частности, афонских чсихастов)
останавливается известный современный религиовед Мирча Элиаде. Он
показывает, насколько различны цели йога и православного созерцателя. "Но
тем не менее,-замечает он,-верно и то, что обе "техники" достаточно схожи,
чтобы могла быть поставлена проблема влияния индийской мистической
физиологии на исихазм" (М. Еliаdе. Раtаnjali et le Yoga. Burges, 1970, р.
68).
29. Yoga-Sutra, I, 30.
30. Мокша-Дхарма, 302, 22, 23, 25. Яма-бог смерти.
31. Уоеа-8и1га, III, 39.
32. См.: , например, Б. Мергаут. Учение индуизма.-ББЛ, с. 69 сл ; М.
Степанянц. Логос на ладонях. Заметки о духовной жизни Индийцев. М., 1971, с.
45 сл. : М. Элиаде был поражен прекрасным состоянием здоровья гималайского
отшельника, который питался лишь горсткой риса в день. Этот отшельник умел
сокращать число вдохов до 10 в день (М. Еliаdе. Images and Symbols. New
York. 1961, р. 86).