Мень А. История религии

Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры

В поисках пути, истины и жизни

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава пятая
ЗАГАДКА ВЫСШЕГО "Я"

Здесь мы видим себя вдруг у преде-
лов человеческой мысли и далеко за
границей разума. Тут необыкновенно
холодно, тут необыкновенно темно, ме
жду тем вы не найдете здесь ничего
другого, кроме света и пламени.
М. Метерлинк

Страницы Упанишад пестрят вопросами, их несметное число, одни порождают
другие. Порой кажется, что это голос самого человечества, вопрошающего и
испытующего, для которого весь мир - загадка. И действительно, разве
Вселенная и мы сами не вызываем такого чувства? Правда, в наши дни его
нередко заглушает сознание человеческих достижений, создавая иллюзию, будто
тайн уже нет. Философ, уверенно классифицирующий элементы познания, ученый,
расчленяющий мертвое тело, практик, заслоняющий временными задачами
подлинные глубины жизни, - как много ложных семян посеяли они в нашем мозгу,
как далеко увели от того изумления перед фактом бытия, которое является
началом истинной философии! Лишь очень редко приходят мгновения, когда вся
эта накипь теорий и малых знаний внезапно осыпается и ощущение тайны снова
возвращается к нам... Откуда я пришел? Как оказался в этом мире среди звуков
и блеска красок, боли и радости, среди сумятицы слов и обликов? Куда я иду?
Почему и для чего? Есть ли какой-то смысл в том, что я попал в эту жизнь,
или же все бесцельно несется неведомо куда, как облака в небе? Странное это
чувство, но если оно пробудилось, от него не так просто уйти. У него есть
верный союзник, который напоминает о себе, когда мы пытаемся оттеснить свое
вопрошающее "я" в темноту и отдаться течению внешнего мира. Этот союзник -
мысль о конце, о пределе жизни. Он-то и заставляет нас вновь обращаться к
нашему "я", когда его охватывает тоска на рубеже Неведомого. И тогда снова,
на этот раз почти в отчаянии, спрашивает себя человек: куда я иду? Что будет
со мною? Вот почему индийский юноша Начикет не пожелал ни слонов, ни золота,
а предпочел найти решение самой важной из мировых загадок. Вот почему за
всеми вопросами Упанишад кроется один, который и тревожит более всего: есть
ли смысл в человеческом существовании? Как связан тленный с Нетленным, с
Вечностью? Ведь только через эту связь человек приобщается к подлинной
жизни.
На этот вопрос мудрецы-брахманы отвечают, на первый взгляд, просто:
наша гибель в авидъи, в неведении. Человеку нужно лишь осознать, насколько
глубоко он сам укоренен в Бессмертном. Но его беда в том, что он не замечает
этого, а, следовательно, остается во власти Смерти. Высшее знание заключает
в себе возможность освобождения от распада. Блажен тот, кто удостоился
открыть в себе всеобщий Дух.
Напрасно люди ищут это высочайшее знание в старых книгах. Они не
откроют путь к бессмертию. Чхандогья осуждает тех, кто, изучив Веды,
воображает себя всезнающим, а Мундака с презрением говорит об обрядах как о
дырявом судне/1/. Древние ритуалы не могут открыть человеку Непреходящее.
"Для того, кто не знал этого Непреходящего, - говорит Брихадараньяка, -
кто совершает возлияния и жертвоприношения в этом мире, предается
воздержанию в течение многих лет, все это становится конечным. Поистине
жалок тот, кто, не зная Непреходящего, покидает мир"/2/.
Поэтому ученик с мольбой взывает к своему гуру: "Веди меня от
нереального к реальному, веди меня из тьмы к свету, веди меня от смерти к
бессмертию"/3/.
Древние обращались с надеждой к зримому миру, боготворили Солнце,
пьянящий напиток Сому, чтили сотни богов, которые, как им казалось,
наполняли пространство, горы, джунгли и дома. Теперь человек отвращается от
завораживающей панорамы и пытается пробить дорогу к Сат Экам, Единому
Сущему/4/.
Когда Яджнявалкью спросили, сколько существует богов, он сначала назвал
каноническую цифру ведийской мифологии: три тысячи триста три. Но потом,
когда ученик, чувствуя, что наставник не сказал ему всей правды, продолжал
спрашивать, Яджнявалкья ответил: это - только проявления, богов же -
тридцать три. А в конце концов, уступая настойчивым просьбам, он признал,
что в сущности Бог только один/5/.
Если боги и существуют, то они - лишь отдельные волны единого моря
Божества. "Он - единственный, не имеющий цвета, многоразлично прилагающий
свою силу, создающий много цветов для скрытой цели, в нем в конце и в начале
растворена Вселенная, он - Бог; пусть одарит он нас чистым восприятием. Он
поистине Агни, он - Адитья, он - Ваю, он - луна, он - поистине чистое"/6/.
Но где найти это Единое, где оно скрыто? Упанишады поясняют это
наглядным примером/7/.
- Принеси мне плод смоковницы ,- говорит отшельник сыну.
- Вот он, господин.
- Разломи его.
- Я разломил его, господин.
- Что видишь ты в нем?
- Нежные зерна, господин.
- Разломи одно из них. Что ты видишь в нем?
- Ровно ничего, господин.
- Это тонкая часть, которой ты, дорогой мой, не замечаешь. Из нее,
дорогой мой, из этой тонкой части возникла вся большая смоковница. Верь мне,
дорогой мой, эта тончайшая сущность есть во всем мире. Это - истина; это
есть во мне и в тебе.
Искомое близко! Через свой атман, через свое "я", человек приближается
к мировому Атману, который есть внутренняя субстанция, принцип единства,
сокровенное "Я" Вселенной/8/. Пока мы опирались на внешний опыт, мы не
замечали входа, который был рядом с нами. Именно наше "я" соприкасается с
космическим Атманом. Нужно войти в себя, чтобы познать Его...
"Когда солнце зашло, когда луна зашла, когда огонь погас, когда речь
умолкла, что есть свет для этого человека? Атман становится светом для
него"/9/.
Земной свет был лишь помехой истинному знанию, которое открывается в
предельной самоуглубленности духа.

x x x

Но не всякий может беспрепятственно проходить через ворота. "Этот Атман
внутри тела, состоящий из света и чистоты, достигается истиной, тапасом,
правильным знанием и постоянной воздержанностью. Его видят люди, владеющие
собой, освободившиеся от пороков"/10/.
Постичь Атмана способен лишь тот, кто отрешается от чувственных образов
и представлений.

Его облик невозможно увидеть,
Никто не видел его глазами.
Его восприемлют сердцем, умом, мыслью.
Тот, кто знает это, становится бессмертным"/11/.

Но и этого мало. Нужно побороть не только чувства, но и саму мысль,
чтобы обрести единение со всемирным "Я".

Если прекращаются
Пять знаний вместе с мыслью,
Если бездействует рассудок,
То это, говорят, - высшее состояние/12/.

Достигнув такого уровня, человек переживает слияние с Атманом,
побеждает смерть, возвышается над тлением.

Не рождается и не умирает знающий Атман,
Он не происходит ни от кого и не становится никем.
Нерожденный, постоянный, вечный, изначальный,
Он не гибнет, когда погибает тело.
Если убивающий думает, что он убивает,
Если гибнущий думает, что он гибнет,
То оба они заблуждаются.
Он не убивает, он не гибнет.
Меньше малого и больше больше.
Атман скрыт в тайнике сердца людей.
Тот, кто не прилагает усилий, кто без печали,
Видит величие Атмана благодаря спокойствию.
Сидя, он идет далеко,
Лежа, он ходит всюду/13/.

Не то же ли говорил и Лао-цзы, вечно летящий дракон Поднебесной
империи, когда утверждал, что мудрец постигает Дао, "не выходя из своего
дома"?
Здесь мы касаемся самых смелых свершений человеческого духа: бесстрашно
проникает он туда, где смолкают голоса бытия, где царит нерушимое Молчание
вечности...
Следуя по пути, проложенному созерцанием, индийские брахманы приходят к
тому же, к чему приходили все мистики, в какое бы время и в каком бы народе
они ни жили. Яджнявалкья и Будда, Плотин и Ареопагит, Мейстер Экхарт и
Григорий Палама, каббалисты и Николай Кузанский, Яков Беме, Рейсбрук и
множество других ясновидцев Востока и Запада с единодушием, которое невольно
приводит в трепет, возвещают о том, что они познали, дойдя до самых пределов
бытия/14/.
Все они как один свидетельствуют, что там исчезает все мыслимое и
представимое, что там нет ничего и в то же время - неизреченная Полнота. Там
невозможно найти ни одного из свойств мира, природы и духа; там нет ни
добра, ни зла, ни света, ни тьмы, ни движения, ни покоя. Там царит нечто,
превосходящее самую глубокую мысль человека, превосходящее само бытие. В
священном мраке, скрывающем основу основ, они ощутили реальность Сущего,
Абсолюта. Страшная, непереносимая тайна!..
И все же они не в силах были молчать о том, что пережили, и пытались
передать открывшееся человеческими словами. Это состояние духа отражено в
последних строках "Божественной комедии", когда поэт, поднявшись в пылающую
область эмпирея, все еще пытался что-то осмыслить и выразить:

Но собственных мне было мало крылий.
И тут в мой разум грянул свет с высот,
Неся свершенье всех моих усилий.
Здесь изнемог высокий духа взлет/15/.

Средневековая монахиня Анджела вместо символа света прибегает к слову
"мрак". "Увидела я Его в некоем мраке, а потому во мраке, что Он наибольшее
благо, какого невозможно ни помыслить, ни уразуметь; все, что можно мыслить
и разуметь, не достигает до Него"/16/.
Эту Бездну трудно даже назвать "Богом"; великий германский мистик
Экхарт именует абсолютное Начало "Божеством" (Gottheit). "Все, что в
Божестве, - утверждает он, - едино, о том говорить нельзя. Бог действует так
или иначе. Божество не действует. Нет для Него действия, и никогда не
оглянулось Оно на это. Бог и Божество различествуют как дело и
неделание"/17/.
За пределами всего тварного и ограниченного мистическому оку открылась
Реальность, которую Лао-цзы называл Дао, Будда - Нирваной, каббалисты -
Энсофом, христиане - Божественной Сущностью (......), Божеством.
И одними из первых, кто сказал об этом, были создатели Упанишад.
Они отказываются дать определение Высшему. "Оно ни толсто, ни тонко, ни
коротко, ни длинно, ни красно, подобно огню, ни прилипчиво, подобно воде;
оно ни тень, ни тьма, ни ветер, ни пространство; оно без осязания, без
вкуса, без запаха, без зрения, без слуха, без речи, без мысли, без жара, без
дыхания, безо рта, без меры, без внутреннего, без наружного"/18/. Оно есть
"нети-нети", не то, не то/19/. Ему не может быть названия; Оно - все и в то
же время не ограничено ничем. К нему тяготеет Вселенная. Оно - "владыка
молитв" - Брахман, но в нем нет личности, какой мы ее знаем/20/. Брахман -
сверхличность, сверхсознание. Он есть, и его нет, ибо он стоит выше даже
этих категорий. Говоря о Нем, можно лишь отрицать качества.
Этот поразительный опыт мистиков положил начало богословию, которое
принято называть апофатическим, или отрицательным. Впоследствии оно нашло
свое завершение в христианстве/21/. Суть его может быть выражена словами
Дионисия Ареопагита, учителя Церкви. "Сверхсущностная неопределенность,-
говорит он, - превышает всякую сущность, подобно как и сверхразумное
Единство превосходит всякое разумение, и сверхмыслимое Единство - всякий
мысленный процесс; также никакое слово не способно выразить Благо, которое
превыше всех слов, Единица, единотворящая все единицы, сверхсущностная
Сущность и неуразумеваемый Ум, неизреченное Слово, бессловесность и
безымянность; не по образу какого-либо бытия существующее, но являющееся
причиной всякого бытия - само же не существующее, ибо - запредельно всякому
бытию"/22/.
Это почти буквально то же самое, что говорят о Высшем Единстве
Упанишады: "Оно - сущее и не-сущее, наижеланное, то, что выше понимания
людей"/23/.
Только дух, отрешившийся от всего преходящего, может, по словам
Упанишад, достичь этого "мира Брахмана", который становится его "высшей
целью, высшим сокровищем, высшей обителью, высшей радостью"/24/.
"Тот, кто знает Брахмана как истину, знание и бесконечное, как
обретающегося в тайнике сердца и в высшем небе, тот достигает исполнения
всех желаний вместе с всевидящим Брахманом"/25/. Темна и невнятна речь
экстатика, но она дышит последней достоверностью, перед которой бледнеет
чахлое рассудочное знание...
Обо всем этом трудно говорить, трудно писать. Становятся очевидны
невероятное бессилие и убогость наших обычных понятий; страшно прибегать к
грубым человеческим словам, касаясь того, что превышает все земное. Невольно
возникает вопрос: не слишком ли далеко зашел здесь человек в своем
головокружительном восхождении?
Но отступать поздно: следуя за мудрецами Индии, мы уже оказались в
открытом море. "Нельзя, чтоб страх повелевал уму, иначе мы отходим от
свершений", - говорил Вергилий, когда Данте отказывался идти за своим
вожатым. Пусть его слова ободрят и нас, внушая решимость плыть до конца;
ведь мы предприняли этот путь не ради дерзкого любопытства, а для того,
чтобы исследовать историю поисков Истины.
Итак, вернемся снова к Упанишадам, которые составляют знаменательную
веху этой истории. После веков язычества они провозгласили единство
Божественного Начала, признали второстепенность внешних обрядов, указали
людям на бесценный дар, магический кристалл, которым они владеют, -
сокровенную глубину Духа. В эпоху, когда человек наделял богов не только
низменными страстями, но и телом, Упанишады учили, что Абсолют превосходит
все тварное, зримое, мыслимое.
Но если бы полнота Истины, доступная дохристианскому сознанию, была
открыта в индийской мудрости, то на этой главе или на этой книге наша
повесть должна была бы кончиться. Между тем бросить якорь у индостанского
берега мы не можем: ибо не здесь, в стране мистиков и аскетов, предназначено
было воплотиться Истине, совершиться Богоявлению.
Поначалу это может показаться странным; не была ли религия брахманов
как бы создана для того, чтобы стать наилучшим прологом к Евангелию? И все
же существовало, значит, нечто, не позволившее этому индийскому богопознанию
стать Ветхим Заветом человечества.
Что представляло собой это препятствие, мы поймем, познакомившись с
доктриной Упанишад об отношении Божества к миру и человеку.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятая.
ЗАГАДКА ВЫСШЕГО "Я"

1. Чхандогья, VI, 1, 2, Мундака, I, 2, 7. Как правило, подобные выпады
против традиции были облечены в завуалированную форму.
2. Брихадараньяка, III, 8, 10.
3. Брихадараньяка, I, 3, 27.
4. О понятии "Единого Сущего" в ведической мысли см.: М. Мюллер. Шесть
систем индийской философии. М., 1901, с. 50; П. Дейссен. Веданта и Платон.
М., 1912, с. 15-18.
5. Брихадараньяка, III, 9, 1.
6. Шветашватара, IV, 1-2.
7. Чхандогья, IV, 2, 1.
8. Слово "атман" обычно переводят как "я", но в отличие от преходящего
"я" личности оно означает "я" глубинное, тождественное с универсальным "Я"
(см.: С. Радхакришнан. Индийская философия, т. I, с. 126 сл.).
9. Брихадаранъяка, IV, 3, 6.
10. Мундака. Ill, 1, 5.
11. Катха, II, 3, 9.
12. Катха, II, 3, 10.
13. Катха, I, 2, 18.
14. О сходстве и различиях в мистическом опыте Востока и Запада см.: В.
Джеме. Многообразие религиозного опыта. М., 1910, с. 367 сл.; H. Арсеньев.
Жажда подлинного бытия. Берлин, 1922; Б. Вышеславцев. Сердце в индийской и
христианской мистике. Париж, 1929; H. Bergson. Les deux sources de la morale
et de la religion. Paris, 1969. p. 222; R. Otto. The Idea of Holy.
15. Данте. Божественная комедия. Рай, XXXIII, 139. Пер. М. Лозинского.
16. Откровения блаженной Анджелы, 72. - "Библиотека мистиков", 1918, в.
I. Пер. Л. Карсавина.
17. Мейстер Экхарт. Духовные проповеди и рассуждения. М., 1912, с. 30.
Пер. М. Сабашниковой.
18. Брихадараньяка, III, 8, 8. См.: S. Dasgupta. A History of Indian
Philosophy, v.I, p. 44.
19. Брихадараньяка, III, 9, 26; IV, 2, 4.
20. Слово Брахман - среднего рода и означает высшее абсолютное начало
(Б. Смирнов передает его как "Брахмо".) Когда же ударение падает на конец
слова, оно обозначает личное Божество (см.: А. Сыркин. Некоторые проблемы
изучения упанишад, с. 164).
21. Вл. Соловьев связывает отрицательные определения Божества в
апофатическом богословии с философским понятием Абсолюта, который не может
быть сведен ни к чему частному и, таким образом, является "положительным
ничто" (Вл. Соловьев. Философские начала цельного знания. Собр. соч., т. I,
с. 375). Известный историк религии Рудольф Отто подчеркивает мистические
корни апофатики. "Не довольствуясь отличием нуминального (т. е.
Божественного) от всей природы, - говорит он, - мистика доводит его до
противопоставления всему бытию, всему "сущему", в конечной степени называя
его "Ничто". Под этим "Ничто" понимается не просто то, о чем нельзя ничего
утверждать, но то, что это - абсолютно и существенно противоположно и
отлично от всего, что может быть мыслимо. Однако, доводя до парадокса
отрицательное и несхожее, - а это единственный способ концептуального
мышления постичь "таинственное", - мистика в то же время сохраняет и
положительное качество "Совершенно Иного" как поразительно жизненный фактор,
переполняющий религиозные эмоции" (R. Otto. The Idea of the Holy. London,
1959, p. 43).
Об апофатическом богословии см.: С. Булгаков. Свет невечерний. М.,
1917, с. 103 сл. Автор почему-то обошел молчанием индийскую мысль, однако в
книге собран обширный материал из античной и патриотической литературы.
22. Дионисий Ареопагит. О божественных именах, I, I. Пер. игумена
Геннадия Эйкаловича. Буэнос-Айрес, 1957.
Когда христианские учители говорят о непостижимой и невыразимой
Божественной сущности, они имеют в виду ту "глубину", которая как бы стоит
за триединым Ликом Бога, обращенным к миру. Триипостасность - Отец, Слово и
Дух - дана в Откровении. Между тем высочайшая Сущность не может быть
открыта, ибо она абсолютно трансцен-дентна твари. Именно в признании этого
трансцендентного "средоточения Божества" сходится апофатическое богословие
Индии, Греции и христианства. (В Ветхом Завете трансцендентность Бога
выражена в термине "кадош", святость. Об этом будет сказано в пятой книге
цикла - "Вестники Царства Божия").
23. Мундака, II, 2, 1. Пер. М. Хельзиг.
24. Брихадаранъяка, IV, 3, 32.
25. Тайттирия, II, 1. Пер. В. Шеворшкина.